рестану врать и покрывать ее самодеятельность. Договоримся?
Гордеев снова нацепил очки на нос и с любопытством взглянул на следо-
вателя.
- Это кто ж тебя, Боренька, старших шантажировать научил?
- Как это кто? Ваша школа. Сами говорите, что вы мой учитель.
- Выучил на свою голову... Нет, Борис Витальевич, не договоримся. С
Лесниковым разберусь, если нужно будет - заменю его другим оперативни-
ком. А Каменскую ты не получишь. И не мечтай. Спасибо, что сам пришел,
спасибо, что в генпрокуратуре не заложил меня, я это ценю и за это тебе
благодарен. Если ты хочешь, чтобы Настасья что-то для тебя сделала -
скажешь мне, я ей поручу. Я. Ты понял? Я, а не ты. Ты ею командовать не
будешь. До поры до времени.
- Понял, - Гмыря снова улыбнулся, на этот раз широко. Было видно, что
ему и в самом деле стало получше. - Так бы сразу и сказали. А то "не
дам, не мечтай, не получишь". Я что, человеческого языка не понимаю?
- Ну, я рад, что понимаешь. И не вздумай меня еще чем-нибудь шантажи-
ровать, я ведь тебя не всему, что знаю, научил. У меня в запасе такие
фокусы есть - не обрадуешься.
Когда Гмыря ушел, Виктор Алексеевич некоторое время занимался бумага-
ми и текущими делами, потом вызвал к себе Настю.
- На тебя Гмыря зуб точит, хочет в свою бригаду получить, - сообщил
он, не поднимая головы от очередного документа.
- У него и так полно народу. Неужели ему мало? - удивилась Настя.
- Выходит, мало. Я сказал, что против. Но строго говоря, деточка, он
прав. Тебе надо подключаться. Давай-ка начинай работать плотнее. И в
первую очередь займись неутешным вдовцом. Сиди у него в квартире день и
ночь, стань ему лучшим другом, но выясни, что такое произошло, после че-
го Юлия Николаевна наняла частных сыщиков. Что заставило ее сделать это?
Где-то в окружении Готовчица притаился убийца, но наш психоаналитик,
насколько мне известно, почти не выходит из дома и ни с кем не общается,
так что установить круг его контактов крайне затруднительно. Остается
единственный источник информации - он сам.
- А агентство? - спросила Настя. - С ним ведь тоже нужно работать.
Димка не успел мне показать того, кто рылся в картотеке. Но его надо
найти другим путем.
- Другим путем и будем искать. Но не тебе же этим заниматься. Ты туда
приходила с Захаровым, тебя видели. Теперь скажи мне, что у нас с теле-
видением? Есть что-нибудь новое?
- Миша Доценко мне сегодня поведал изумительную по простоте и изя-
ществу историю. Теперь мне понятно, за счет каких денег существовала
программа "Лицо без грима" и почему она так резко изменилась после гибе-
ли Андреева и Бондаренко...
Не сумев выяснить ничего внятного у сотрудников программы, Доценко
отправился искать тех, кто появлялся на экране в качестве гостей Улано-
ва. Первых же десяти встреч оказалось достаточным, чтобы больше никого
не беспокоить, ибо поведанные этими людьми истории были похожи друг на
друга, как две капли воды, различаясь только финалом.
В один прекрасный день раздавался телефонный звонок, и мужчина с при-
ятным голосом вежливо спрашивал, не согласится ли имярек принять участие
в программе "Лицо без грима". Имярек - человек, безусловно нуждающийся в
рекламе и паблисити, - радостно соглашался. Далее следовал вопрос о том,
когда ему удобно будет встретиться с корреспондентом. Назначалась встре-
ча. Приезжала корреспондент Оксана Бондаренко, очаровательная молодая
женщина, которая долго и подробно выспрашивала будущего гостя обо всех
перипетиях его жизни, о его пристрастиях, вкусах, привычках, любимых
книгах, фильмах и политических деятелях. Беседа занимала часа три-четы-
ре, после чего Оксана предупреждала, что до съемки нужно будет встре-
титься еще раз, а может быть, и два, и просила к следующей встрече по-
добрать фотографии имярека разных периодов его жизни. Имярек подбирал.
Старался, естественно, чтобы были получше. Во время второй встречи Окса-
на снова задавала вопросы, что-то все время записывала и по ходу обдумы-
вала. Смотрела фотографии. Просила показать гардероб и, мило смущаясь,
говорила, что лучше определиться сразу, в чем имярек пойдет на съемку,
потому что не всякий костюм (рубашка, платье, блузка) будет хорошо смот-
реться на фоне голубых стен студии и при ярком освещении. Одежду выбира-
ли вместе. Наконец назначался день съемки. Если у имярека были проблемы
с транспортом, за ним присылали машину.
Перед съемкой устраивалось чаепитие с конфетами и пирожными, во время
которого происходило знакомство с ведущим, Александром Улановым. Потом
имярек поступал в распоряжение гримера. Потом начиналась съемка, которая
длилась примерно час - До этого момента все, как обычно, за исключением,
может быть, уж слишком дотошной работы корреспондента, но это только де-
лает честь программе.
Дальше начинается пьеса под названием "Мы так вас любим, вы такой ум-
ный". Имярека приглашают в студию и показывают ему сорокаминутную за-
пись. Из часовой кассеты, отснятой во время записи, осталось только со-
рок минут, потому что вырезаны самые неудачные куски. Но передача идет
всего двадцать минут, при этом по минуте в начале и в конце - реклама, и
еще в общей сложности три минуты - заставка и перебивки, во время кото-
рых на экране показываются фотографии всех периодов жизни гостя, а голос
за кадром излагает основные вехи его биографии. То есть чистой беседы
гостя с Улановым должно быть не больше пятнадцати минут. Иными словами,
из оставшихся сорока минут еще двадцать пять надо сократить. И вот этот
самый процесс происходит при непосредственном участии самого гостя. Ему
дают возможность посмотреть, как неудачно он может выглядеть на экране и
какие глупости иногда говорит, не подумавши. И. Он с ужасом слышит
собственные корявые фразы, видит некрасивые жесты и приходит в восторг,
когда камера ловит удачный ракурс, а с экрана доносится связная грамот-
ная речь, перемежаемая остроумными шутками. С ним вроде бы советуются.
"Давайте вот этот кусочек уберем, - говорят ему, - а вот здесь вы просто
великолепны. Посмотрите, как хорошо вас поймал оператор, просто чудо.
Ой, как вы здорово это сказали! Так, а вот это, кажется, не очень удач-
но, как вы думаете?" Имярек, естественно, именно так и думает. И под его
чутким руководством и при его непосредственном участии сорок минут непо-
нятно чего превращаются в пятнадцать минут беседы Уланова с интересным,
глубоким, образованным и необычным человеком, имеющим собственные взгля-
ды на жизнь. При этом, заметьте себе, после гримера имярек выглядит раз
в двести лучше, чем в обыденной жизни. Это Миша Доценко видел собствен-
ными глазами, ведь он в первую очередь навестил тех, чьи беседы с Улано-
вым удалось записать на видео сразу после трагедии с Андреевым и Бонда-
ренко.
Увидев результат, имярек начинает больше всего на свете хотеть, чтобы
передача увидела свет. Его можно понять: он нуждается в паблисити, и эта
передача ему просто необходима. Кроме того, он нормальный живой человек,
и, как всякому нормальному человеку, ему хочется произвести хорошее впе-
чатление. Если уж ему удалось так хорошо выглядеть и так здорово высту-
пить, то об этом должно узнать как можно больше людей. Поэтому он с го-
рящими глазами спрашивает: когда? Когда вожделенная пленка будет обнаро-
дована и показана по всероссийскому каналу? Ему отвечают: как только -
так сразу. Мы вам позвоним. Да-да, разумеется, заранее, а не в день эфи-
ра, чтобы вы смогли предупредить всех знакомых, родственников и друзей.
Да, конечно, и кассету после передачи мы вам подарим, мы специально для
вас сделаем копию, чтобы у вас осталась память, так что записывать на
видео не обязательно.
Имярек уходит домой, счастливый и вожделеющий славы, а тем временем
начинает разыгрываться вторая пьеса, под названием "За все надо пла-
тить". Можно полагать, что делалось это не каждый раз. По Мишиным при-
кидкам, примерно в каждом четвертом-пятом случае. По какому сценарию ее
играют - еще предстоит выяснить, но это на самом деле не столь важно.
Важен результат. У имярека есть состоятельные знакомые (будем пока назы-
вать их так), состоящие с ним в деловых отношениях. Может быть, спонсо-
ры, может быть, партнеры, может быть, просто люди, чем-то ему обязанные.
И вот эти самые знакомые вдруг звонят имяреку и спрашивают, настаивает
ли он на том, чтобы передача пошла в эфир. Разумеется, он настаивает! А
как же может быть иначе? Для чего же тогда все это делалось? Понимаете
ли, говорят ему богатые знакомые, нам предложили внести спонсорский
взнос на программу "Лицо без грима", в противном случае уже записанная и
смонтированная передача в эфир не пойдет. Сколько? Много. Двадцать тысяч
долларов. Мы, конечно, можем заплатить, от нас не сильно убудет, так что
если вы настаиваете... Имярек в растерянности. Он ведь уже видел себя на
экране, и это было так хорошо! И ему так хочется... Он просит время на
размышления, но чем больше размышляет, тем больше ему хочется, чтобы пе-
редача вышла. Ах, если бы он ее не видел! Тогда можно было бы разумно
опасаться, что там не все гладко, что он, возможно, выглядел не лучшим
образом, и тогда черт с ней, с этой передачей, деньги заплатят, а ока-
жется только во вред. Если бы так... Но вся беда в том, что он уже ее
видел. И в ней нет ни одного слабого места, ни одного неудачного выраже-
ния, ни одного некрасивого поворота лица. Человеку свойственно любить
самого себя, это признак здоровой психики, это нормально и правильно.
Ему показали его самого, привлекательного, обаятельного, умного и неор-
динарного, и он попался на этот крючок. Расчет безошибочный. Надо иметь
совсем особый характер, чтобы не попасться.
И в итоге имярек твердо заявляет, что он настаивает на выходе переда-
чи. Передача выходит. Вот и все.
Оксана Бондаренко свое дело знала отлично. Долгие беседы с будущим
гостем программы были нужны для того, чтобы выявить самые сильные его
стороны, нащупать те проблемы и вопросы, обсуждая которые он высказывает
наиболее интересные взгляды и суждения. Она даже одежду помогала выби-
рать, чтобы гость смотрелся на экране как можно лучше. Когда Оксаны не
стало, готовить передачи стало некому. Можно было бы через очень корот-
кое время найти такого же толкового и расторопного корреспондента и вер-
нуться к былой практике, но Уланов с той поры работает только в прямом
эфире. О чем это говорит? О том, что он не знает, где и как искать таких
гостей, за спиной у которых стоят богатые спонсоры. Совершенно очевидно,
что этим занимался директор программы Виктор Андреев, и с его смертью
милое вымогательство прекратилось...
- Действительно, милое, - покачал головой Гордеев. - Можно предпола-
гать, что Андреева и Бондаренко как раз из-за этого и убили. То ли зап-
рашиваемая сумма возмутила гостя и его благодетелей, то ли телевизионщи-
ки надули кого-нибудь, деньги взяли за эфир, а передачу не показали.
- Могло быть и по-другому, - заметила Настя. - Ход переговоров был
таким сложным, напряженным и наполненным взаимными оскорблениями, что
команда Андреева - Уланова, взяв деньги, перемонтировала пленку, убрав
самые удачные куски и оставив самые плохие. Как вам такая версия?
- Ну, деточка, это несерьезно. Это уж просто детский сад какой-то,
мелкое злобное хулиганство. Хотя как знать... На этом свете все бывает.
Надо срочно раздобыть кассеты с программами, которые пошли в эфир в пос-
ледние полгода. Скажи Мише, пусть займется. Посмотрим, нет ли хоть одной
такой передачи. И вот еще что, Настасья...
Гордеев умолк и уставился взглядом в окно. То, о чем он собрался по-
говорить с Настей, ему самому не нравилось, но сказать все равно надо.
- Да, Виктор Алексеевич? - полувопросительно сказала она.
- Гмыря просит забрать из бригады Игоря Лесникова. Не могут они найти
друг с другом общий язык. Ты не знаешь, в чем там дело?
- Игорю не нравится Гмыря, вот и все, - она пожала плечами. - Обычное
дело, когда оперативнику вдруг начинает не нравиться какой-нибудь следо-
ватель или наоборот. Мне тоже, если вы помните. Костя Ольшанский долгое
время не нравился, потом притерлись и даже подружились. Ничего особенно-
го.
- Гмыря утверждает, что Лесников ему не верит и за каждым словом ищет
второе дно. Это так?
Она посмотрела на начальника светлыми глазами, в которых не было ни
смущения, ни неловкости, хотя фактически получалось, что они за спиной
обсуждали сотрудника, и ничего хорошего в этом не было. Но за то и люби-
ла Настя полковника Гордеева, что знала совершенно точно: он никогда не
сделает по отношению к своим подчиненным ничего непорядочного, и в его
присутствии можно не напрягаться. Если он обсуждает Игоря - значит, так
надо.
- Да, - ответила она, - это так. Игорь ему не верит. А чего же вы хо-
тите в деле о политическом убийстве? Игорь, как всякий нормальный мили-
ционер, всегда имеет в виду, что на следователя уже оказывают давление,
что его уже купили или запугали. И всякий раз, когда следователь начина-
ет педалировать какую-то одну версию и повышает голос, как только речь
заходит о чем-нибудь другом, так вот, всякий раз возникает здоровое по-
дозрение. Было бы странно, если бы оно не возникало. Игорь - опытный сы-
щик и просто умный человек, с логикой и тревожностью у него все в поряд-
ке. И если бы на его месте оказалась я, то тоже не верила бы Гмыре.
Игорь хочет выстроить такую версию, в которую укладывался бы взлом квар-
тиры Готовчицев, а Гмыря кричит, что кража не имеет к этому никакого от-
ношения и чтобы Игорь вообще забыл о ней, будто ее и не было. Вы-то сами
что делали бы на его месте?
- Я-то? - усмехнулся Гордеев. - Я, деточка, свою сыщицкую жизнь про-
жил ярко, интересно, результативно, но неправильно. Партизанил много,
законы регулярно нарушал. Зато когда стал начальником, понял, что вас,
моих подчиненных и моих детей, надо учить работать по-другому. Сейчас
адвокаты не те, что были раньше, и законы другие, сейчас за малейшее на-
рушение можешь получить полностью разваленное уголовное дело. Мне ваших
трудов жалко, мне до слез обидно, когда вы мучаетесь, мозги напрягаете,
ночами не спите, жизнью рискуете, а из-за какой-то поганой мелочи, кото-
рую адвокат опротестует, и совершенно, надо сказать, справедливо, все
это катится псу под хвост и дело прекращается. Так что ты имей в виду,
что начальник Гордеев - это совсем не то же самое, что сыщик Гордеев.
- Вы мне не ответили, - напомнила Настя. - На месте Игоря как бы вы
себя повели?
- А я на месте Игоря не бывал, потому что в мое время политических
убийств не случалось. Все больше по пьянке, из-за баб или из-за денег.
Ты меня не подначивай, я тебе все равно не скажу то, что ты хочешь услы-
шать. Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, можно верить Гмыре или нет? А я не
знаю. Не знаю я, Стасенька. В этой жизни все так круто поменялось, что
где друг, где враг - ни хрена не разберешь. Пока жив буду, всегда буду
помнить о нашем Ларцеве. У кого рука поднимется назвать его врагом? Ни у
кого. А ведь работал на ту сторону. Не по призванию, не по убеждению, а
из-за страха за дочь. Можно его простить? Не знаю. Можно его понять?
Можно. Вот и думай. Сама думай. Когда Борька Гмыря зеленым опером начи-
нал, мне казалось, я его насквозь вижу, но это было лет двадцать назад.
Каким он стал за эти годы? Может ли он продаться? А испугаться? Он ведь
с оперативной работы на следствие ушел именно из-за детей, это все зна-
ли. Боялся жену вдовой оставить, а малышей - сиротами. Но это случилось
лет пять назад, когда работать следователем еще было не так опасно и
трудно, как сейчас. Борькина жена дома сидит с детьми, так что они вшес-
тером живут на одну его следовательскую зарплату да на детское пособие.
Не разгуляешься, сама понимаешь. Короче, я это все к чему веду-то...
Он снова умолк, делая вид, что ищет что-то в ящике стола. Настя тер-
пеливо ждала продолжения.
- Ты поговори с Игорем. Мне самому не с руки, он мальчик неглупый,
сразу поймет, что Гмыря жаловаться приходил. Не стоит отношения между
ними напрягать попусту. Насчет недоверия друг к другу в деле о полити-
ческом убийстве ты все правильно сказала, вот и постарайся убедить Иго-
ря, что не нужно демонстрировать свои чувства на всех перекрестках, а
особенно в кабинете следователя. Следователь ведь тоже не на грядке вы-
рос и не вчера работать пришел, у него ровно столько же оснований в деле
о политическом убийстве не доверять любому из оперативников, верно? И
то, что Игорь расценивает как проявление продажности, может оказаться
просто проявлением того же самого здорового недоверия.
- Хорошо, - кивнула Настя, вставая, - я поговорю с ним.
Глава 15
Выполняя поручение начальника, Настя не уходила домой, пока не поя-
вился Игорь Лесников. Он был усталым и измученным, лицо приобрело ка-
кой-то землистый оттенок, глаза ввалились. Настя знала, что со здоровьем
его ребенка возникли серьезные проблемы, не мудрено, что Игорь так плохо
выглядит.
- Ты чего засиделась? - спросил он, проходя мимо по коридору и даже
не глядя на Настю.
- Тебя жду, - честно ответила она.
- Зачем?
- Поговорить надо о Готовчице. Что-то там не все ладно. Кстати, Иго-
рек, я хотела с тобой посоветоваться. Гмыря хочет, чтобы меня назначили
к нему в бригаду. Я упираюсь, а Колобок считает, что мне уже хватит в
тенечке отсиживаться.
- И что? - равнодушно спросил он, по-прежнему шагая вперед и не глядя
на нее.
- Хочу спросить: он очень противный?
- Кто? Гмыря? Не очень. Выдержишь.
- Игорь, я ведь не шучу. Я с Гмырей работала по убийству Алины Ваз-
нис, и он мне тогда показался нормальным мужиком. Но я точно так же хо-
рошо помню, что тебе он не понравился. Ты даже говорил какие-то слова о
том, что ему не веришь. Вот я и хочу спросить, насколько серьезны эти
твои высказывания.
- Серьезны.
- Ты можешь разговаривать по-человечески? - взорвалась Настя. - Что
ты цедишь слова сквозь зубы, как будто я нищий на улице и выклянчиваю у
тебя милостыню.
Лесников остановился посреди коридора и с интересом взглянул на нее.
- Ожила, что ли? Эмоции какие-то появились. А то ходила как вареная
вобла.
- Вобла не вареная, она сушеная, - с улыбкой возразила Настя.
- Сам знаю. Но если сушеную воблу как следует поварить, то как раз
получишься ты. Ася, у меня цейтнот, так что извини.
Он снова быстро зашагал по коридору, но Настя не отставала.
- Подожди, Игорь, ну еще два слова. Это для меня важно.
- Ладно, только я сначала позвоню.
- Пошли ко мне, - предложила она, - моя конура ближе, а я тебе кофе
налью, у меня как раз кипятильник включен.
Лесников молча кивнул на ходу и свернул к Настиной двери. Войдя в ка-
бинет, он тут же схватился за телефонную трубку. Настя наливала кофе,
краем уха прислушиваясь к разговору, хотя и понимала, что вообще-то это
не совсем прилично. Но ей нужно было выполнить поручение Гордеева, а
Игорь явно не расположен к задушевным беседам, и ей необходимо быстро
понять его настроение, чтобы найти подход к неразговорчивому коллеге. Из
его реплик стало понятно, что очередной врач, к которому ребенка возили
на консультацию, тоже ничего вразумительного сказать не смог и посовето-
вал обратиться к специалистам по заболеваниям крови.
- Игорь, - сказала она, когда Лесников положил трубку, - может, тебе
сходить к Колобку?
- Зачем?
- Пусть он заменит тебя в бригаде у Гмыри. Возьми две недели в счет
отпуска и займись ребенком, так будет лучше.
- Кому лучше? - сухо спросил Игорь.
- Всем. В первую очередь - твоей жене и дочке.
А дело не пострадает, все равно ты не работник, у тебя голова не тем
занята.
- И Гмыре будет лучше?
Настя вздрогнула. Откуда он узнал, что следователь просил забрать его
из бригады? Или не узнал, а просто почувствовал неприязнь и желание из-
бавиться?
- Чего ты на него взъелся? - как можно миролюбивее заметила она. - А
сам только что говорил, что он не очень противный. Сказал, что даже я
выдержу. Пей кофе, а то остынет.
Лесников молча взял чашку, сделал несколько глотков, потом поставил
ее на стол и вытащил из кармана сложенный пополам лист бумаги.
- На, прочти.
- Что это?
- А ты прочти сначала.
Настя развернула листок. Две строчки, отпечатанные на обычном матрич-
ном принтере:
"Твой следователь давно куплен. Если хочешь раскрыть убийство депута-
та, не верь ни одному его слову".
Она аккуратно сложила листок и положила на стол.
- И что теперь? Давно ты это получил?
- Неделю назад.
- И до сих пор молчал. Ты что, с ума сошел? Почему Колобку не доло-
жил?
- Потому что не люблю анонимок. Прежде чем бежать к начальству, надо
прислушаться к себе и понять, веришь ты этой анонимке или нет. И потом,
какой смысл идти к Колобку? Все закономерно, кто-то убил депутата Готов-
чиц и хочет, чтобы преступление не раскрыли, а кто-то другой этого не
хочет. Если Гмыря куплен, мой поход к руководству ясности все равно не
внесет. На основании анонимок следователей от дела не отстраняют. А если
это поклеп, то у Бориса Витальевича будут неприятности ни за что ни про
что.
- Как к тебе попала эта прелесть?
- В почтовый ящик бросили, даже без конверта. Жена вместе с газетами
достала.
- Может, это не тебе? - на всякий случай безнадежно спросила Настя,
хотя прекрасно понимала, что письмо было адресовано именно Игорю. Глупо
было бы надеяться, что кто-то из соседней квартиры или даже из соседнего
дома тоже работал в уголовном розыске и занимался убийством еще како-
го-нибудь депутата, а письмо по ошибке бросили не в тот ящик. Никакого
другого убийства депутата ни у кого в производстве нет, это Настя знала
точно. Подобные преступления всегда стоят на жестком контроле, и не мо-
жет такого быть, чтобы хоть об одном из них на Петровке не знали.
- Не может, - жестко ответил Игорь. - Так что ты хотела спросить нас-
чет Готовчица?
Настя с ходу не смогла сообразить, о чем он спрашивает. Фраза о Го-
товчице была обыкновенным "крючком", чтобы разговорить Лесникова, на са-
мом же деле ее интересовало совсем другое.
- Погоди, о нем потом. Ты уверен, что Гмыря не получил такую же бу-
мажку?
- Гмыря? Я не понял.
- Игорь, мы с тобой давно уже живем во времена всеобщей гласности, ты
не забыл об этом? Если есть на свете человек, искренне заинтересованный
в раскрытии убийства депутата, то почему он шлет тебе подметные письма?
Это же полная глупость. Человек получает сведения о том, что следователь
подкуплен, и, желая, чтобы процессу раскрытия и расследования преступле-
ния ничто не мешало, он садится за стол и пишет письма в МВД, в Генпро-
куратуру, в Верховный Суд, в прессу. Он обивает пороги в инстанциях, он
кричит о своих подозрениях на всех углах, дает громкие интервью. Вот так
себя сегодня ведут. А если он пишет анонимки, то он либо псих, либо ду-
рак, либо хочет внести разлад в работу бригады. И в первом, и во втором,
и в третьем случае ему верить нельзя. Но в первых двух случаях он вполне
мог ограничиться только одним письмом - вот этим. В третьем же случае он
со стопроцентной вероятностью напишет точно такое же письмо и Гмыре, и
Юрке Короткову, и кому угодно. Ему нужно породить между вами взаимное
недоверие. Зря ты о письме молчал столько времени, давно бы уже все вы-
яснил.
Игорь молчал, и видно было, что думает он о чемто другом. Когда у те-
бя тяжело болен маленький ребенок, то какое уж тут убийство депутата. И
проблема подкупа следователя как-то меркнет...
- Я возьму письмо, - решительно сказала Настя. - И ни о чем не беспо-
койся. Только я тебя прошу, не демонстрируй Гмыре свое недоверие, помни
о том, что и он может тебе не верить.
- А я тебя прошу - не вмешивайся, - холодно произнес Игорь. - Отноше-
ние к следователю - это интимное дело каждого опера. Прояви, будь любез-
на, деликатность.
Настя с изумлением слушала Лесникова и не понимала, что происходит.
Да, Игорь всегда был замкнутым, с коллегами ничем особенно не делился,
редко улыбался и вообще был как бы "вещью в себе". Он был совершенно не
похож на Юру Короткова, который вспыхивал моментально, как порох, и тут
же бежал к Насте делиться любыми новостями, и плохими, и хорошими, при-
чем привычка все обсуждать с Каменской была в нем настолько сильна, что
он не задумываясь звонил ей домой и в пять утра, и в два часа ночи.
Игорь же ни с кем из отдела не был близок, держался со всеми ровно и
дружелюбно, в просьбах не отказывал, но сам почти никогда ни о чем не
просил.
- Хорошо, извини, - смущенно сказала Настя. - Я не хотела лезть в
твои интимные отношения с Гмырей. Ты настаиваешь на том, чтобы я никому
не рассказывала о письме?
- Делай, как знаешь. Но не жди от меня никаких действий. Гмыря мне не
нравится, и на этом закончим. Разбираться с письмом я не буду, у меня и
без него проблем достаточно.
По дороге домой она не могла отделаться от неприятного осадка после
разговора с Лесниковым. Его реакция на письмо была необычной, более того
- неправильной и непрофессиональной. Уж чего-чего, а этого она от Игоря
никак не ожидала. "А ты на себя посмотри, курица! - с внезапной злостью
сказала она себе. - Кто ты такая, чтобы судить о его профессионализме?
Главный сыщик всей России? Игоря дважды Признавали лучшим оперативником
главка, а тебя? Вспомни лучше, какие высоты профессионального мастерства
ты сама демонстрировала не далее как в минувшем январе, когда очертя го-
лову кинулась подозревать отчима, вместо того, чтобы сесть и хладнокров-
но все продумать и взвесить. Прав был Готовчиц, чужую беду все мы гораз-
ды руками разводить. А когда тебя самого коснется, мозги полностью отка-
зывают. У Игоря болен ребенок, и болен, судя по всему, тяжело, у него
голова занята только этим. Кто осмелится его осудить? Когда все вокруг
начинают кричать, что милиция не раскрывает преступления, подразумевает-
ся, вероятно, что в милиции работают исключительно киборги, у которых
нет души, нервов, семейных проблем и болезней. Считается, что все наши
помыслы должны быть направлены только на поиски преступников и разгадку
криминальных секретов, и это, наверное, правильно. Так действительно
должно быть. Но природа распорядилась иначе, мы не киборги, а живые лю-
ди, и мы далеко не всегда можем сосредоточиться полностью на деле, пото-
му что мысли отвлекаются на всякие человеческие проблемы, потому что мы
точно так же, как все, болеем, страдаем, нервничаем, любим, женимся и
разводимся, хороним близких и друзей, считаем копейки до зарплаты, кото-
рую еще неизвестно когда дадут, и выслушиваем справедливые упреки жен в
том, что ребенок обносился и ему нужны новые ботинки, а денег нет. Мы
такие же, как все, никто не освободил нас от обычной повседневной жизни
со всеми ее тяготами, и от этого мы часто делаем ошибки, не можем доду-
маться до очевидного, не успеваем сделать необходимое. Нужно ли нас за
это осуждать? Можно ли нас за это простить? Не знаю... "
Квартира показалась Насте неожиданно пустой, холодной и одинокой. Ду-
шевная боль, столько времени заставлявшая ее стремиться к молчанию и уе-
динению, прошла, словно вместе с Димой Захаровым убили и ее, эту изматы-
вающую тупую боль. И теперь Насте хотелось, чтобы рядом с ней был Леша,
такой теплый, родной и надежный. "А вдруг он не вернется? - мелькнула
сумасшедшая мысль. - Вообще никогда не вернется. Пожил со мной в браке
два года и понял, что это типичное не то. Пока мы жили отдельно и виде-
лись раз в неделю, все было по-другому, и мы смогли поддерживать отноше-
ния на протяжении двух десятков лет. Господи, страшно подумать, как дав-
но мы вместе! С девятого класса. Когда мы познакомились, мне было пят-
надцать, а теперь уже почти тридцать семь. Я хочу, чтобы он вернулся.
Мне плохо без него. Сегодня вторая годовщина нашей свадьбы. Я в своем
репертуаре, вспомнила об этом только сейчас. Интересно, Лешка тоже забыл
или помнит и дуется на меня за то, что я его не поздравила? "
Отрезая хлеб, чтобы сделать бутерброд, она думала о том, что сейчас
позвонит Алексею в Жуковский. Она не будет просить его вернуться, она
просто поинтересуется, как себя чувствует его отец. "Детский сад ка-
кой-то, - сердито сказала она себе, укладывая на хлеб толстый кусок те-
лячьей колбасы и намазывая сверху плавленым сыром, - я позвоню тебе, но
как бы не тебе, то есть как бы тебе, но якобы для того, чтобы спросить
про отца, потому что мы как бы в ссоре. Любопытное выражение это "как
бы", у людей моложе тридцати оно сегодня повторяется через слово, как у
некоторых "блин". И откуда оно взялось? "
Оставив на столе готовый к употреблению бутерброд, она сняла телефон-
ную трубку.
- Лешик, это я. Как папа?
- Спасибо, плохо, - коротко ответил муж. - А ты как?
- Я тоже плохо, - призналась Настя. - Но, наверное, лучше, чем твой
отец. Что с ним?
- Тебе понадобилось три дня, чтобы этим поинтересоваться? - осведо-
мился Чистяков. - Ладно, не будем мелочиться. Вчера его положили в
больницу, мама сегодня там ночует. Если к утру не станет хуже, будут
оперировать.
- Я нужна? Поручи мне что-нибудь, я все сделаю. Леш, не злись на ме-
ня, я чудовищная дура, но я все поняла. Хочешь, я приеду?
- Толку-то от тебя, - усмехнулся он. - Ты даже суп сварить не смо-
жешь.
- Я могу подежурить в больнице, чтобы вы с мамой отдохнули. Могу дос-
тать лекарства, даже самые дефицитные. Лешенька, не отталкивай меня, ты
же всегда умел меня прощать.
- Да при чем тут это, Ася, - с досадой ответил он. - Я не сержусь на
тебя, у меня есть другие проблемы. Если хочешь - приезжай, но это не
обязательно, мы вполне справляемся.
- Я приеду, - решительно сказала она. - Позвони мне завтра, когда
станет известно насчет операции, хорошо?
- Хорошо, я позвоню. Ты Сашу с Дашенькой поздравила или опять забыла?
Ах ты. Господи, про брата-то она забыла? У них ведь свадьбы в один
день состоялись, специально подгадывали, и у Саши с Дашей сегодня тоже
вторая годовщина.
- Понятно, - констатировал Алексей, правильно истолковав возникшую
паузу, - значит, забыла. Позвони, пока еще не очень поздно, они дома, я
с ними полчаса назад разговаривал.
- Прости, Лешенька, я совсем голову потеряла, - пробормотала она. - Я
тебя поздравляю, солнышко. Или ты считаешь, что уже не с чем?
- Не говори глупости. Я очень тебя люблю. Но любить человека и уметь
жить с ним бок о бок - это не одно и то же, и ты лучше меня это понима-
ешь.
- Ты не хочешь больше со мной жить?
- Это ты не хочешь. Или не можешь.
