нужно было знать много стихов и бардовских песен, ходить в походы, петь
под гитару у костра, ездить в Питер на белые ночи и хотеть быть геоло-
гом. Вы этого не помните, вам тогда лет пятьшесть было, верно?
- Верно. Сама этого не помню, но от родителей наслышана.
Они некоторое время молча шли по аллее в том направлении, куда убежал
Максим. Разговаривать Насте не хотелось, и она радовалась, что Заточный
не спешит задавать вопросы. День обещал быть теплым и солнечным, и воз-
дух в парке был сочным и вкусным. Настя подумала, что если бы не ее веч-
ная занятость и природная патологическая лень, можно было бы получать от
жизни множество маленьких радостей, вот хоть, например, от таких утрен-
них прогулок среди пышной зелени, наслаждаясь прохладной утренней све-
жестью. Каждый раз она злится чуть ли не до слез, когда встает в выход-
ной день, чтобы идти на прогулку с Иваном, а потом радуется, что он ее
вытащил на воздух.
Из неспешных приятных раздумий ее вывел голос генерала:
- Корпус не наклоняй вперед, Максим! Плечи свободнее! Вот так, моло-
дец. Ну, Анастасия, я жду. Каковы ваши впечатления от Готовчица?
- Впечатления сложные, но, Иван Алексеевич, вы должны быть снисходи-
тельны и отнестись к тому, что я скажу, с пониманием. У человека огром-
ное горе, у него погибла жена, поэтому вполне естественно, что его пове-
дение сейчас - это вовсе не норма для него. Он подавлен, у него депрес-
сия. Борис Михайлович, насколько я успела заметить, практически не выхо-
дит из дому. Но, к его чести, следует отметить, что единственное, что
способно вывести его из депрессии, - это работа. Работу свою он любит,
живет ею, дышит. Это, пожалуй, единственное, что осталось в его жизни. И
он цепляется за нее как за спасательный круг, который не даст ему уто-
нуть в его горе.
- У него есть сын, - заметил генерал. - Он много о нем говорит?
- Не говорит вообще. Один раз я задала вопрос о мальчике, он сказал,
что сын в Англии, учится там и живет в семье родственников Юлии Никола-
евны. На похороны он его не вызывал, чтобы не травмировать ребенка. И
все, больше ни слова не произнес. А что, с сыном что-то не так? У вас
другие сведения?
- Нет-нет, сведения у меня те же самые. Готовчиц не лжет насчет
мальчика, все именно так, как он вам сказал. Вероятно, он считает сына
отрезанным ломтем. Мальчик будет учиться в Англии, закончит колледж,
поступит в престижный университет, денег у Бориса Михайловича достаточ-
но, чтобы оплатить его образование. Смешно надеяться, что после всего
этого Готовчиц-младший захочет вернуться в Россию. Что ему здесь делать?
Жены нет, сына нет, остается только профессиональная деятельность. Прос-
тите, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
- Он очень хочет произвести хорошее впечатление как профессионал, но
мы с вами только что этот момент прояснили. Действительно, после гибели
жены работа вышла для него на первое место, и вполне понятно, что он
очень хочет быть принятым к вам на службу. Оставаться частнопрактикующим
психоаналитиком - означает остаться в том же замкнутом кругу своей квар-
тиры, где он ведет прием. А ему хочется сменить обстановку. Конечно, он
мог бы пойти работать в какую-нибудь клинику, институт или в центр че-
го-нибудь, например, по работе с наркоманами или с неудавшимися самоу-
бийцами, их много всяких в Москве, но, вероятно, работа в МВД кажется
ему более интересной, привлекательной и престижной. И это говорит, как
мне кажется, в его пользу.
- Это хорошо. Что еще говорит в его пользу? Вы же понимаете, что же-
лание работать - это далеко не все. Нужно еще и умение.
- Ну... - Настя замялась. - Я все-таки не психиатр, поэтому вряд ли
могу дать достаточно надежную оценку его профессионализму. Я попробовала
поговорить с ним о своих проблемах и могу вам сказать, что он разобрался
в них довольно быстро и безошибочно, Другой вопрос, что он также быстро
и уверенно поставил диагноз, чего психиатры обычно не делают. У них на
постановку диагноза уходит много времени, и в первый же визит больного
этого не происходит никогда. А Борис Михайлович ничтоже сумняшеся зая-
вил, что у меня невроз. Меня это немножко насторожило, но потом я нашла
объяснение.
- Да? И какое же?
- Для него действительно сейчас важнее всего - понравиться вам, его
будущим работодателям. Он же неглупый человек и прекрасно понимает, что
мои впечатления от встреч с ним будут обязательно доведены до вас. Он не
имеет в виду лично вас, Иван Алексеевич, поскольку вас не знает, он име-
ет в виду тех, от кого зависит принятие решения о приглашении его на ра-
боту в МВД. Готовчиц, как и все граждане, не работающие в правоохрани-
тельной системе, не делит сотрудников органов внутренних дел на работни-
ков центрального аппарата и низовых звеньев, не отличает друг от друга
следователей и оперативников, кадровиков и патрульных. Для него мы все -
одна сплошная милиция. И поскольку Готовчицу наверняка и в голову не
приходит, что старший опер с Петровки, то есть я, не имеет ничего общего
с руководителем главка по организованной преступности, то есть вами, он
искренне старается произвести на меня хорошее впечатление, полагая, что
мы с вами варимся в одном котле, знакомы друг с другом и что вы непре-
менно со мной поговорите о нем и спросите мое мнение. А потому он пото-
ропился поставить мне диагноз, чтобы показать, как легко и быстро он
умеет разбираться в чужих душах. Достает кроликов из шляпы на глазах у
изумленной публики.
- Позвольте, разве он не боится, что именно эта поспешность заставит
нас усомниться в его профессионализме? - недоверчиво спросил Заточный. -
Или он считает нас всех безграмотными идиотами, которые не понимают, что
такого рода диагнозы с первого раза не ставятся?
- Ну, Иван Алексеевич, я же просила вас быть снисходительным. Борис
Михайлович рассудил вполне здраво. Он видел, что я не обманываю его,
рассказывая о своих проблемах, стало быть, проблемы эти у меня действи-
тельно есть. Так неужели же я, майор милиции, старший оперуполномоченный
уголовного розыска, побегу рассказывать вам о том, что у меня, по мнению
опытного специалиста, невроз? Конечно, не побегу. Про невроз я буду мол-
чать даже под пытками, ибо это не пристало милиционеру. А вам скажу, что
Борис Михайлович Готовчиц - очень хороший специалист, вот и все. И о его
милом маленьком фокусе никто никогда не узнает.
- А вы? Вы ведь с самого начала знали, что это фокус, обман. Почему
он не боится, что вы оцените это должным образом и дадите профессору Го-
товчицу нелестную характеристику?
- Я? - Настя расхохоталась. - Да что вы! Кто, глядя на меня, поверит,
что я что-то понимаю в неврозах? Так, серая мышка, ни два - ни полтора,
сплошное недоразумение. Я же не кричу на каждом углу о том, что в свое
время прослушала курс психодиагностики у одного из крупнейших специалис-
тов в нашей стране. Да и судебную психиатрию в университете изучала це-
лый год. Скажу вам честно, что существо своих проблем я прекрасно пони-
мала и без консультации Готовчица, я просто проверила сама себя, а заод-
но и его.
- Правильно ли я понял, что со мной вы об этих проблемах говорить не
хотите?
Настя резко остановилась. Заточный, однако, продолжал медленно идти
вперед, даже не обернувшись. Справившись с оторопью, она сделала нес-
колько быстрых шагов и догнала его.
- В чем дело? Чем вам так не понравился мой вопрос?
- Бестактностью, - брякнула она первое, что пришло в голову.
- Мило, - усмехнулся Иван Алексеевич. - Вы таким образом ставите меня
на место. Мол, не лезь мне в душу. Заточный, и без тебя разберусь. Кто
ты такой, чтобы я рассказывала тебе о своих бедах. Так?
- Нет, - она растерялась и одновременно разозлилась, - не так. Зимой
вы мне ясно дали понять, что вы - не жилетка для моих слез. А мне дважды
повторять одно и то же не нужно, я вообще-то понятливая.
- Вы не понятливая, вы злопамятная, - поправил ее генерал. - Не далее
как той же зимой я вам объяснил, что мое поведение тогда было вынужден-
ным, оно было продиктовано интересами операции, которую мы проводили в
отношении вашего начальника Мельника. Но вы не сочли нужным извинить ме-
ня, обиделись и продолжаете дуться до сих пор. Это неправильно, Анаста-
сия. Друзей надо уметь прощать. Но поскольку вы этому еще не научились,
вернемся к Готовчицу. Судя по аккуратности ваших формулировок, есть
что-то еще, о чем вы умалчиваете.
- Есть, - согласилась она. - Все, что я говорила о Борисе Михайлови-
че, нужно принимать с большой поправкой на его состояние. Полагаю, что в
обычном состоянии он действительно хороший специалист и может принести
пользу в работе информационно-аналитической службы. А его смешная попыт-
ка произвести впечатление путем немедленной постановки мне диагноза мо-
жет объясняться тем, что в нынешних условиях он просто плоховато сообра-
жает.
- То есть вы полагаете, что по миновании депрессии, связанной со
смертью жены...
- Я имею в виду другое, - перебила его Настя. - Дело не в депрессии.
Дело в страхе. И винить в этом нужно наших сотрудников.
- А что такое? - спокойно поинтересовался Заточный. - Вы со следова-
телем с размаху напугали бедного психоаналитика подозрениями в убийстве
собственной жены?
- Да нет, мы с ним ласковы и внимательны, а вот те, кто проводил про-
верку Готовчица на благонадежность, сработали топорно. В службе наружно-
го наблюдения, кажется, не осталось ни одного крепкого профессионала, во
всяком случае они действуют так неумело и грубо, что Борис Михайлович их
срисовал в ту же минуту, постоянно чувствовал их внимание к своей особе,
и вполне естественно, что это выбило его из колеи. Знать, что за тобой
следят, и не понимать, кто и почему - развлеченьице, которого и врагу не
пожелаешь.
- Бардак, - в сердцах бросил Заточный. - Хорошо, что вы мне об этом
сказали. Завтра же с утра свяжусь с руководством наружки. Чтобы разговор
был более предметным, я возьму у них фотографии всех, кто проводил про-
верку Готовчица, пусть он ткнет пальчиком в тех, кто его пас. Это будет
наглядным уроком того, как не надо работать. И что, Готовчиц сильно ис-
пугался?
- А вы как думаете? Конечно, сильно. Он же обычный человек, ни в ка-
ком криминале не замешанный. Скажу вам больше: он решил, что сошел с
ума. А что еще должен был подумать человек, который знает, что никто за
ним следить не может? Он ничего не украл, никого не убил, с криминальны-
ми структурами дела не имеет. Вот Борис Михайлович и решил, что у него
развивается мания преследования. Хуже того: кто-то взломал дверь и про-
ник в его квартиру, но ничего не украл. Это вам ни о чем не говорит?
- Вы думаете, тоже наши постарались?
- Уверена. Если они проводили проверку, то вполне могли захотеть по-
рыться в его бумагах. Вот и порылись. А человек теперь сам не свой от
ужаса. И я не знаю, как его успокоить. Ведь правду сказать нельзя, а
придумать приемлемое объяснение я не могу. Иван Алексеевич, ну сколько
же это будет продолжаться, а? Ну когда у нас появится возможность осу-
ществлять высококачественную профессиональную подготовку?
- Вероятно, когда вас, Анастасия, назначат министром внутренних дел,
- усмехнулся Заточный. - Не нужно мечтать о несбыточном. До тех пор, по-
ка государственная казна будет латать тришкин кафтан, в нашем ведомстве
ничего не изменится. Придется терпеть и мириться с тем, что есть.
Они присели на поваленное дерево, наблюдая за Максимом, который чере-
довал подтягивания на турнике с отжиманиями. Настя молча курила, думая о
своем, Иван Алексеевич следил за сыном с секундомером в руках.
- А если вернуться к нашему разговору, который состоялся зимой? - не-
ожиданно спросил он.
Настя так глубоко ушла в свои мысли, что даже не сразу сообразила, о
чем он говорит.
- К какому разговору? - непонимающе спросила она.
- О том, чтобы вам сменить работу.
- Спасибо, - она слабо улыбнулась, - но я уже не хочу. Ложка, как го-
ворится, дорога к обеду, а яичко - к Христову дню. Гордеев вернулся,
больше мне желать нечего.
- Так и просидите до самой пенсии в майорских погонах?
- А, вы об этом... Ну что ж делать, значит, просижу. Отчим считает,
что мне нужно попытаться поступить в адъюнктуру, защитить диссертацию и
остаться на преподавательской или на научной работе, тогда есть все шан-
сы дослужиться до полковника.
- И как вам такой план?
- Да не очень, честно признаться. Преподавать не хочу категорически,
а наука... Что ж, это дело интересное и полезное, но я, знаете ли, нас-
мотрелась на научных работников, которые, кроме унижения и оскорблений,
не получали за свои научные изыскания ничего. Не хочу оказаться на их
месте.
- Ну, ради звезд на погонах можно и унижение перетерпеть, - заметил
генерал, не глядя на нее.
- Вы думаете?
- Знаю.
- Все равно не буду. Не хочу. Звезды - это ваши мальчиковые игрища, а
для девушки честь дороже. Унижаться и терпеть оскорбления я не стану ни
за какие звезды.
- А если без этих самолюбивых страстей? - спросил генерал. - Если я
предложу вам хорошую интересную работу, пойдете?
- И бросить Гордеева и ребят? Ради чего?
- Ради звезд, ради них, родимых. Поработаете у меня, получите звание
подполковника, не понравится - вернетесь на Петровку. Отпущу по первому
же требованию, обещаю. Мне нужен хороший аналитик.
- Так вы же меня не отпустите, если я вам нужна, - рассмеялась Настя.
- Нашли дурочку.
- А мы с вами вступим в сговор, - весело возразил Заточный. - Я
возьму на работу вас и еще когонибудь толкового, вы за годик научите его
аналитической работе, подготовите себе замену - и с чистой совестью на
волю, в пампасы городской преступности.
"А почему, собственно, я сопротивляюсь? - мысленно спросила себя Нас-
тя. - Иван предлагает мне то, о чем я мечтала давно. Заниматься только
аналитикой и не чувствовать себя виноватой в том, что чисто оперативную
работу я делаю от случая к случаю и не в полную силу. Ни перед кем не
оправдываться, не терпеть косые взгляды в коридорах Петровки, не слушать
за спиной противный шепоток о том, что полковник Гордеев создает своей
любовнице тепличные условия. Как начальник Иван не хуже Колобка. Конеч-
но, это совсем другой стиль. Заточный человек жесткий, крутой, безжа-
лостный, он мне поблажек делать не станет, но в них и не будет необходи-
мости. Главное - он мужик очень умный и, безусловно, порядочный. Чего я
так цепляюсь за свое место? В майорах уже без малого пять лет хожу, по
хорошему-то почти год назад должна была подполковника получить. И не в
том дело, что мне эти погоны нужны, а в том, что по погонам, вернее, по
их своевременной смене, другие начальники и сотрудники судят о моем уме.
Переходила в майорах? Значит, дура, значит, ни на что не годишься, а мо-
жет, в личном деле у тебя не все в порядке. Нука посмотрим, что там, в
личном деле-то? Ах, вот оно что, отстранение от работы и служебное расс-
ледование по факту связи с криминальными структурами. Сам Эдуард Денисов
в друзьях у Каменской. Ну и что, что ничего не накопали, это в докумен-
тах так записано, мало ли по каким причинам. А на самом деле, значит,
запятнана, прокололась, потому и не двигают по службе, и звание очеред-
ное не присваивают".
- Я подумаю, - очень серьезно ответила Настя. - Для меня такое пред-
ложение неожиданно, я не готова сразу дать ответ.
- Подумайте, - согласился Заточный, - я вас не тороплю.
Через час Настя была дома, бодрая, свежая после прогулки и даже, как
ей показалось, полная сил, что вообще-то было ей несвойственно. Из-за
плохих сосудов она почти постоянно испытывала некоторую слабость, у нее
часто кружилась голова, а от жары и духоты даже обмороки случались. Улы-
баясь и что-то мурлыкая себе под нос, она с удовольствием принялась за
уборку квартиры, удивляясь сама себе. Муж бросил, работа не ладится, а
она поет и радуется жизни. Не к добру это, ох, не к добру.
Она уже закончила пылесосить и готовилась к осуществлению героическо-
го подвига в виде мытья окон, когда зазвонил телефон. Это был Дима Заха-
ров.
- Чем занимаешься? - весело спросил он.
- Домашними делами.
- И долго тебе еще трудиться?
- По желанию. Могу прямо сейчас закончить, могу до вечера прово-
зиться. А что?
- Хочу напроситься к тебе в гости. Надо поговорить.
- Тогда напрашивайся, - разрешила Настя.
- Напрашиваюсь.
- Разрешаю. Можешь приехать, так и быть, - милостиво позволила она и
засмеялась.
Дима приехал минут через сорок с огромным тортом в руках.
- Спасибо, - поблагодарила Настя, забирая у него объемистую коробку с
ярким рисунком.
- Это не тебе, а легендарному профессору, которому посчастливилось
стать твоим мужем, - ответил Захаров, снимая обувь.
- Придется тебя огорчить, профессора нет дома.
- Но он же вернется когда-нибудь.
- Боюсь, что нет.
- То есть? - Дмитрий внимательно посмотрел на нее. - Вы что, поссори-
лись? Впрочем, прости, это не мое дело.
- Это действительно не твое дело, - согласилась Настя, - поэтому торт
я отнесу на кухню, поставлю чайник, и мы с тобой будем поедать конди-
терский шедевр в полное удовольствие.
- Погоди.
Дима придержал Настю за руку, повернул к себе.
- Повторяю, я не лезу не в свое дело, но если вы действительно поссо-
рились, то мне лучше уйти отсюда.
- Ты же хотел поговорить, - насмешливо напомнила ему Настя.
- Поговорить можно и на улице. Я слишком хорошо знаю, как это бывает,
когда муж ссорится с женой и уходит, а потом возвращается и обнаруживает
в своей квартире постороннего мужчину. В этой ситуации не помогает ниче-
го, кто бы этим мужчиной ни был: родственник, сотрудник, сосед, друг
детства. Сам через это проходил, поэтому знаю точно. Не родился еще тот
мужик, который в подобной ситуации не подумал бы: "Шлюха! Только я за
порог, она уже привела. Небось жалуется на меня, сочувствия ищет. Может,
даже специально ссору спровоцировала, чтобы меня выпроводить". Короче,
Ася, если есть хотя бы малейший шанс, что твой профессор вернется, я
ухожу. Давай поедем куда-нибудь, ну хотя бы в Сокольники, погуляем и по-
говорим.
- Он не вернется, - тихо сказала Настя. - И я больше не хочу это об-
суждать. Просто поверь мне: он не вернется.
- Что, так серьезно? - сочувственно спросил Дима.
- Я же сказала: не обсуждается, - сердито повторила Настя. - Пошли на
кухню, я чайник поставлю.
Ей было неприятно, что пришлось сказать Димке о ссоре с мужем, но
разговор как-то так повернулся, что и не сказать нельзя было, чтобы не
соврать. Можно было наплести что-нибудь насчет командировки, но Настя
твердо знала, что даже самая невинная ложь может поставить человека в
ужасно неловкое положение. Например, позвонит сейчас кто-нибудь Алексею,
и придется в присутствии Захарова отвечать, что он в Жуковском. Или еще
какая-нибудь неожиданность случится, например, явятся мама с отчимом.
Такое за ними водилось, хотя и редко. Но ведь все, что случается редко и
потому не принимается во внимание, имеет обыкновение происходить в самый
неподходящий момент.
- Стало быть, ты у нас соломенная вдова, - заключил Дмитрий, огляды-
ваясь на кухне и устраиваясь поудобнее за столом. - И часто у вас такое
случается?
- В первый раз, - вздохнула Настя. - Дима, я же просила это не обсуж-
дать.
- Ну, Настасья, с тобой тяжело. Куда ни ткни, о чем ни спроси - обя-
зательно попадешь в перечень тем, закрытых для обсуждения. Про мужа
нельзя, про наше романтическое прошлое нельзя, про секс нельзя. А про
что можно?
- Про Юлию Николаевну, - улыбнулась она. - Про нее можно что угодно и
двадцать четыре часа в сутки.
- Ладно, давай про Юлию. Я пошустрил немного в "Гранте", и один па-
рень там мне очень не нравится.
- Кто именно?
- В том-то и дело. Как пел небезызвестный Герман в "Пиковой даме", я
имени его не знаю.
- Так в чем проблема? Узнай.
- Ася, не все так просто. Я и так слишком упорно мелькаю в этом
агентстве, хотя делать мне там совершенно нечего. Если я прав и этот па-
ренек понял, что я туда нос сую по его душу, то больше мне там появлять-
ся нельзя. Ну что я тебе объясняю очевидные вещи, любой опер нутром
чувствует, когда из разрабатываемого коллектива пора уносить ноги.
Чувствует, и все. Короче, ситуация такова: я хочу сегодня показать тебе
этого парня издалека, и дальше ты его работай своими средствами. А я уй-
ду в сторону, иначе будет только хуже.
- Хорошо, - согласилась Настя, - покажи. А чем он тебе так не понра-
вился?
- Я его застукал совершенно случайно, когда он рылся в картотеке ди-
ректора. Доступ к картотеке имеет только Пашка, да ты его помнишь, на-
верное, мы же с тобой у него были. Такой противный блондинчик.
- Помню, - кивнула она, разливая кофе в чашки.
- Пашка мне показывал картотеку и говорил, что там хранятся сведения
обо всех заключенных агентством договорах. Но поскольку сам принцип ра-
боты - это строгая конфиденциальность, то каждый конкретный сотрудник
"Гранта" знает только о тех заказах, по которым работает. Сплетни всяко-
го рода запрещены, я имею в виду обсуждение чужих дел. Доступ к картоте-
ке имеет только Паша, больше ни у кого ключа нет. А кабинет свой он не
особо запирает, там все секреты только в железном шкафу, где картотека,
а все остальное открыто для всеобщего обозрения. Если, например, он в
течение дня куда-то отлучается, то никогда дверь не закрывает. И даже
разрешает пользоваться кабинетом в свое отсутствие, если нужно принять
клиента, а во всех помещениях кто-нибудь да находится. Короче, приехал я
вчера, без всякого повода приехал и даже без предупреждения, вроде как
мимо проезжал и вроде как в прошлый раз оставил у Паши на столе зажигал-
ку. Прохожу к директору в кабинет, стараясь не привлекать к себе внима-
ния, тихонько открываю дверь и вижу прелестную картину из цикла "Не жда-
ли". Парень перепугался насмерть, побелел, ну а я, как большой актер
всех драматических и академических театров, смущенно извиняюсь, лепечу
про зажигалку, быстро нахожу ее на столе и тут же ретируюсь, чтобы не
спугнуть его. Мне пришлось притвориться, что в его присутствии рядом с
открытой картотекой я не вижу ничего особенного. Поэтому я не мог ни
спросить у других сотрудников его имя, ни остаться, чтобы подождать Па-
шу. Его нельзя было пугать, понимаешь? И если я в обозримое время снова
появлюсь в агентстве, он задергается из страха, что я покажу на него
Пашке и спрошу, какого черта он делал с картотекой.
- Ясно.
Торт был свежим и очень мягким, и Насте пришлось долго выбирать из
имеющихся в наличии ножей тот, что был наименее тупым. Но даже самый не
тупой нож в ее хозяйстве оказался все-таки недостаточно острым. Когда
она начала резать торт, вся красота тут же разрушилась, по облитой гла-
зурью поверхности пошли трещины, куски получились неровными.
- Извини, - виновато сказала она, кладя на тарелку Диме отрезанный
кусок, - как умею.
- Да ладно, - добродушно усмехнулся он, - в желудке все равно скомка-
ется. Но вообще-то хозяйка ты аховая, если у тебя в доме такие чудовищ-
ные ножи. И как только твой муж это терпит?
- Как видишь, не терпит, - огрызнулась Настя с неожиданной злостью. -
Я же просила тебя не затрагивать тему моего мужа.
- Господи, да тебе уж слова сказать нельзя! - возмутился Захаров. - Я
говорю не про мужа, а про ножи. Что, ножи - тоже запретная тема?
- Прости.
Настя на секунду отвернулась, сделав вид, что ищет что-то в кухонном
шкафчике. Когда она снова села за стол, лицо ее было спокойным.
- Чего ты такая заведенная? - спросил Дима, отправляя в рот отнюдь не
маленький кусок торта. - Переживаешь?
- Я не заведенная и не переживаю, - сухо ответила она. - Давай пого-
ворим о приятном.
- Давай, - с готовностью согласился Захаров. - Может, тебе для снятия
стресса нужно изменить своему профессору?
- Димка! - с шутливой угрозой в голосе произнесла Настя и демонстра-
тивно взяла в руки нож. - Прекрати.
- Нет, я серьезно. Ты подумай, это богатая идея. И вот он я к твоим
услугам, восторженный и готовый к подвигам.
Настя не выдержала и расхохоталась.
- Димка, тебя только могила исправит! Ну сколько можно об одном и том
же? Перестань меня уговаривать, я все равно не соглашусь.
- Почему?
Он спросил это совершенно серьезно, глядя на нее яркими синими глаза-
ми, в которых, как рыба в озере, плескалась ласковая улыбка.
- Почему, Настенька? - повторил он. - Разве то, что я тебе предлагаю,
- плохо? Это прекрасно. Это совершенно замечательно. Это делает человека
счастливым и свободным, это избавляет его от страданий и от страха смер-
ти.
Она растерянно молчала, не ожидая такого резкого изменения тональнос-
ти разговора. Захаров встал, обошел стол, нагнулся над Настей и нежно
поцеловал в губы. В первый момент она ответила ему, потом резко отшатну-
лась.
- Захаров, не пользуйся моментом, это пошло.
- Что пошло? - не понял он.
- Затащить в постель женщину, пользуясь тем, что у нее конфликт с му-
жем. Я могу пойти тебе навстречу, а потом буду сама себе противна.
Он медленно отступил и сел на место.
- Настенька, искренние чувства не могут быть пошлыми уже хотя бы по-
тому, что они искренние. А я хочу тебя совершенно искренне. И если ты
пойдешь мне навстречу, тебе не в чем будет себя упрекнуть.
- Я не пойду тебе навстречу, - сказала она, глядя прямо ему в глаза.
- Ни-ко-гда. Забудь об этом.
- Ни-ко-гда, - с улыбкой передразнил он, - я никогда об этом не забу-
ду, потому что это было одно из самых ярких впечатлений в моей бестолко-
вой и безалаберной жизни. Но если на сегодня ты мне решительно отказыва-
ешь, тогда поехали смотреть на излишне любопытного частного сыщика. Сей-
час уже половина второго, а я знаю, где он должен появиться приблизи-
тельно часа в три.
- Откуда ты это знаешь?
- Все тебе расскажи! Могут у меня быть маленькие профессиональные
тайны?
- Сколько угодно.
Настя с облегчением подхватила шутливый тон, радуясь, что опасную те-
му они наконец миновали. Был момент, когда ей захотелось согласиться,
так захотелось, что пришлось чуть не рот себе рукой зажимать, чтобы не
сказать то, о чем впоследствии пришлось бы жалеть. Это не было желанием
в физиологическом его смысле, оно шло от головы, от нервного напряжения,
не отпускавшего ее уже несколько месяцев, от стремления хоть чем-то вы-
вести себя из состояния апатии и безразличия ко всему. Но она удержа-
лась, хотя и не была уверена, что поступает правильно.
Вымыв чашки и тарелки, она быстро убрала со стола.
- Я готова. Поехали.
К ее удивлению, они приехали в тот район, где находилось сыскное
агентство "Грант".
- Ты думаешь, он появится на работе в воскресенье? - с сомнением
спросила Настя.
- Настенька, работа частного сыщика ничем не отличается от работы сы-
щика государственного, можешь мне поверить. По выходным дням жизнь не
останавливается, к сожалению, и люди, с которыми надо работать, куда-то
ходят и что-то делают. С ними приходится встречаться, за ними приходится
следить, не говоря уже о встречах с заказчиками, которые далеко не всег-
да могут приходить в агентство в будние дни.
- Но он точно придет? - продолжала допытываться она.
- Надеюсь. Ладно, не буду тебя томить. Когда я разговаривал вчера ут-
ром с Пашкой насчет своей так удачно забытой в его кабинете зажигалки,
он сказал, что я в принципе могу заехать в любое время, потому что каби-
нет всегда открыт, но если я хочу повидаться с ним, то лучше всего сде-
лать это в воскресенье с трех до пяти. В это время он будет собирать
весь личный состав для раздачи слонов. Теперь поняла?
- Теперь поняла, - послушно повторила Настя.
Дмитрий въехал во двор и припарковал машину.
- Мою колесницу уже все агентство знает, - пояснил он. - Оставим ма-
шину здесь, а сами пойдем ножками. До большого сбора еще как минимум
полчаса, так что можно осмотреться и выбрать место для наблюдения. Кста-
ти, эта подворотня совсем неплоха, здесь темно, с улицы не видно, кто
стоит.
- Давай постоим здесь, - согласилась она, - если ты уверен, что нуж-
ный нам человек непременно пройдет мимо.
- Он не пройдет, они все на машинах, а какая у него машина, я не
знаю, в том-то и беда. Зато отсюда просматривается охраняемая стоянка,
где они ставят свои автомобили. Во-он там, видишь?
Чтобы увидеть место парковки, Насте пришлось сделать шаг из подворот-
ни на улицу. Она покачала головой:
- Далековато. Я лицо не разгляжу.
- Плохо видишь?
- Не то чтобы плохо, но глаз все-таки не как у орла, а как у тридца-
тишестилетней женщины, которая много работает на компьютере.
- Тогда поищем место поближе. Там с другой стороны есть скверик, тоже
вполне подходящий, много кустов и деревьев, есть где спрятаться.
Они вышли из подворотни и двинулись в сторону стоянки. То, что прои-
зошло в следующий момент, было совершенно неожиданным. Из-за угла выле-
тела машина, поравнявшись с ними, чуть сбавила скорость, раздался сухой
треск выстрелов. Машина тут же набрала скорость и умчалась, а Дима Заха-
ров остался лежать на тротуаре. Он умер мгновенно.
Домой Настя вернулась около полуночи. Позади остались долгие разгово-
ры и объяснения в милиции, допрос у дежурного следователя и прочие необ-
ходимые в таких случаях дела. Она была вымотана до предела. А день так
славно начинался...
Сняв в прихожей кроссовки, она босиком прошла на кухню, чтобы выпить
кофе. На глаза попалась большая яркая коробка с тортом. Димка, Димка...
Так хотел уложить ее в постель, а она смеялась: "Тебя только могила исп-
равит". Как в воду глядела.
"То, что я тебе предлагаю, замечательно. Это прекрасно. Это избавляет
человека от страданий и от страха смерти. Это делает человека счастливым
и свободным".
У него не было страха смерти. Или был? Может быть, именно поэтому он
так настойчиво предлагал ей заняться любовью? А страдания? Были ли у не-
го страдания? Она так мало знала о нем.
"Надо было согласиться, - внезапно подумала Настя. - Надо было согла-
ситься и лечь в постель. Мы бы никуда не поехали. И он остался бы жив.
Теперь мне начинает казаться, что он что-то предчувствовал. Я же видела,
что он хочет остаться здесь и совсем не хочет никуда ехать. Но я, как
обычно, думала только о себе. О том, что мне потом будет неловко и про-
тивно. О том, что изменять мужу, с которым поссорилась, - пошло. Госпо-
ди, о какой ерунде мы порой думаем, носимся с ней как с писаной торбой,
считаем самым главным в этой жизни, а потом оказывается, что самое глав-
ное в жизни - это именно жизнь, и ради ее сохранения можно пожертвовать
