дело застопорилось. Так что произошло?
- Я не уполномочен...
- Конечно, конечно, - перебил его Селуянов, - это коммерческая тайна.
Это я уже слышал. Но я подумал, что, если бы условия "Назы" с самого на-
чала оказались неприемлемыми для вас, вы бы не тратили три месяца на
согласования. Чем же вы занимались три месяца, если в конце концов все
пошло насмарку?
- Какое это имеет отношение к событиям в загсе?
- Наверное, никакого, - пожал плечами Селуянов. - Но я хочу понять, а
вдруг имеет? А?
- Уверяю вас, не имеет.
- Хорошо, пойдем дальше. Ваша фирма в течение 1993 года заключила во-
семнадцать контрактов, в течение 1994 года - двадцать один. А в этом го-
ду за четыре с половиной месяца - ни одного. Вы можете как-то это про-
комментировать?
- Никаких комментариев, - сухо обронил Латышев. - Я вам все уже
объяснил про коммерческую тайну.
- Значит, вы считаете, что это в порядке вещей?
- Вас не должно касаться, что я считаю.
- Но ведь вы - коммерческий директор фирмы...
- Ну и что? У меня есть мнение по этому вопросу, но я не собираюсь
высказывать его каждому встречному.
"Дожили, - с тоской подумал Селуянов. - Вот уже и работник уголовного
розыска, раскрывающий два убийства, первый встречный. Дальше что?"
- А у меня складывается впечатление, что фирма "Голубой Дунай" свора-
чивает свою деятельность в России. Опровергните меня, если можете.
- И не собираюсь. Вы вольны думать все, что вам угодно. Даже если вы
правы, фирма никаких законов этим не нарушает.
- Скажите, а где вы были в минувшую субботу?
- Я был дома, - быстро ответил Латышев, ни на секунду не задумавшись.
Этот ответ Селуянову совсем не понравился.
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Разумеется. Я был с женщиной, могу назвать ее имя, она подтвердит.
Алиби, составленное женщиной, Селуянову не понравилось еще больше.
Цену таким алиби он знал хорошо.
- Мне сказали, что одно время вы усиленно ухаживали за Эленой Бартош.
Это правда?
- Ну и что? Что в этом противозаконного? И вообще, это было давно.
- Ну какая разница, давно или недавно. Было?
- Допустим.
- Вы собирались на ней жениться?
- С чего вы взяли?
- Я просто спрашиваю. Так собирались?
- Ничего подобного. Я просто ухаживал за красивой девушкой.
- За дочерью вашего шефа, - с невинным видом уточнил Селуянов. - Зна-
чит, жениться на ней вы не собирались?
- И в мыслях не было.
- А Тамила Шалвовна думала иначе.
- Меня не интересует, что думала Тамила Шалвовна.
- А что думала Элена, вас тоже не интересует? Латышев запнулся. Его
лицо медленно каменело прямо на глазах у Селуянова.
- Я не понимаю, к чему все эти расспросы, - наконец медленно произнес
Марат. - То, что было между мной и Эленой, не имеет никакого отношения к
событиям в загсе.
- Значит, вас не интересует, что думала Элена по поводу ваших ней от-
ношений?
- Нет.
- Странно. Вообще-то она была уверена, что вы хотите жениться на ней.
- С чего ей быть уверенной в этом? Глупости!
- А с того, что вы делали ей предложение. И она, между прочим, его
приняла. Вы об этом забыли?
- Да мало ли что может померещиться молоденькой свистушке!
- А кольцо ей тоже померещилось?
- Какое кольцо?
- Которое вы подарили ей, когда отдыхали вместе на Балатоне. Элена
страдает галлюцинациями?
- Послушайте, не делайте вы проблему на ровном месте! Да, мы ездили
вместе на Балатон к ее бабушке, да, мы все ночи проводили вместе, да, я
подарил ей кольцо. И что из этого? Я нормальный, хорошо воспитанный че-
ловек, и если девушка спит со мной, я считаю нормальным сделать ей пода-
рок.
- Такой дорогой? Кольцо с тремя бриллиантами?
- У вас совковое представление о том, что такое "дорого" и что такое
"дешево". - К Латышеву вернулось его прежнее высокомерие. - По моим до-
ходам такое кольцо не было слишком дорогим.
- Значит, вы ни капли не переживали, когда Элена собралась замуж за
другого?
- Ни одной секунды.
- Хорошо, - вздохнул Селуянов. - Давайте я запишу имя вашей подруги,
с которой вы провели субботу.
- Сделайте одолжение. Ольга Емельянцева, сотрудница нашей фирмы. Она
работает в отделе рекламы.
Белое и черное, черное и белое...
Мой мир с самого детства сужен до этих двух понятий. Можно или
нельзя. Плохо или хорошо. Добро или зло. Нет середины, нет полутонов,
нет привходящих обстоятельств и неоднозначных решений. Только "да" и
"нет". И никаких "может быть".
Мне пять лет... Родители о чем-то громко спорят, мне кажется, что они
ссорятся. Отец называет маму сукой, и я тут же подхватываю незнакомое
слово, которое так легко произносится.
- Сука! Мама - сука! Мама - сука! - радостно кричу я в восторге от
того, что новое слово быстро запомнилось и удобно легло на язык.
Ссора тут же прекращается, все внимание переключается на меня.
- Это очень плохое слово, - строго выговаривает мне мама. - Его
нельзя произносить. Ты поступаешь плохо.
- Значит, папа тоже поступил плохо? - резонно спрашиваю я.
Мама растерянно умолкает, но тут в воспитательный процесс вступает
отец. Он откашливается и делает серьезное лицо.
- Видишь ли, котенок, - говорит он, почему-то глядя на маму, а не на
меня, - бывают ситуации, когда... Одним словом, не все так просто... Ни-
когда нельзя точно сказать...
Но мне пять лет, и меня не устраивает шаткий и непредсказуемый мир, в
котором "никогда нельзя точно сказать". Я-ребенок, и я хочу определен-
ности. Моя детская боязливость требует уверенности в том, что мама с па-
пой будут всегда, и всегда будет моя уютная постелька, и плюшевый заяц
возле подушки, и сказка на ночь, и яблочный сок по утрам, и бабушкины
пироги по субботам. Я хочу знать точно, что, если буду каждый день чис-
тить зубы, говорить "спасибо" и" пожалуйста" и слушаться, меня будут
хвалить, а когда начну капризничать или что-нибудь сломаю - меня нака-
жут. Но если бывают разные ситуации, и не все так просто, и никогда
нельзя сказать наверняка, то, может быть, меня будут наказывать за хоро-
шее поведение и начнут хвалить за плохое? Мой пятилетний мозг не в сос-
тоянии справиться с такой задачкой. И я начинаю злиться.
Мне восемь лет... Родители взяли меня с собой в кино, и я вместе с
ними смотрю на экран, где отпетый преступник, сбежавший из тюрьмы, ко-
го-то спасает и погибает. Мама украдкой вытирала слезы, но я не могу по-
нять, что ее так расстроило.
- Мам, тебе что, жалко его? - спрашиваю я, когда мы выходим на улицу,
в теплый ароматный весенний вечер.
- Конечно, солнышко, - кивает мама.
- Но ведь он же преступник, - горячо возмущаюсь я. - Он же из тюрьмы
сбежал. За что же его жалеть? Умер - так ему и надо.
- Видишь ли, детка, - снова заводит папа свою обычную песню, - не все
так просто. Нет людей абсолютно плохих и абсолютно хороших. Он, конечно,
преступник, но ведь он спас девочку, не дал ей погибнуть, значит, он
все-таки хороший человек. Не всегда трудно определенно сказать...
Но меня это не устраивает. Я хочу иметь твердые ориентиры, чтобы не
заблудиться и не потеряться в мире взрослых. Я хочу знать точно, какие
люди считаются хорошими, а какие - плохими.
Я хочу знать точно, что можно делать, а чего делать нельзя, за что
всегда похвалят и наградят, а за что - сурово накажут. Я получаю знание,
собираю его по крупицам, задавая родителям тысячи и тысячи вопросов, но
они никак не поймут, что мне нужно, и продолжают туманно и расплывчато
объяснять мне, что не все сейчас просто и что бывают ситуации, когда...
В конце концов я начинаю постигать мир самостоятельно, без их помощи.
Я читаю книжки и смотрю кино про милиционеров и преступников, про раз-
ведчиков и шпионов, про" красных" и "белых" и делю мир на два цвета. По-
лутона меня тревожат, неопределенность пугает, неоднозначность решений
вызывает ужас. Я их ненавижу.
В одиннадцать лет меня сбивает машина, и я с сотрясением мозга попа-
даю в больницу. Впервые в жизни мама не целует меня на ночь, а по утрам
я не получаю свой стакан сока. А ведь мне казалось, что так, как было
раньше, будет всегда. И теперь я пристаю к врачам с вопросом: когда меня
отпустят домой? Я буду терпеть столько, сколько надо, но я хочу знать
точно: когда.
- Видишь ли, деточка, - говорит мне врач с бородкой и в очках, - это
зависит от многих обстоятельств...
И дальше опять все те же слова, которые я слышу от родителей. Я начи-
наю сходить сума, я закатываю истерики, требуя отпустить меня домой. В
конце концов врачи не выдерживают и выписывают меня на строгий пос-
тельный режим, взяв с мамы клятвенное заверение, что она будет тщательно
следить за моим состоянием.
Я радуюсь, что я наконец снова дома, в своей комнате, в своей посте-
ли, с мамой и папой, со своими любимыми книжками. Я очень хочу скорее
поправиться, поэтому обещаю себе выполнять все, что наказывал мне док-
тор: лежать в комнате с зашторенными окнами, как можно меньше вставать,
не читать, не смотреть телевизор, шесть раз в день принимать лекарства.
Но мне только одиннадцать лет, и я, конечно, не могу целый день лежать,
погрузившись в мысли. Родители уходят на работу, а я отдергиваю штору и
читаю. После обеда ко мне приходят одноклассники, и я вскакиваю и дура-
чусь вместе с ними. Но пить лекарства не забываю, это, пожалуй,
единственное, что я выполняю в точности. После возни с друзьями у меня
кружится голова, а иногда начинается рвота, но я скрываю это от мамы, и
когда она приходит с работы и заботливо спрашивает, как я себя чувствую,
я как ни в чем не бывало вру, что все прекрасно, с каждым днем все лучше
и лучше. На самом деле я чувствую себя все хуже и хуже, но боюсь сказать
об этом, потому что не хочу снова попасть в больницу.
Однажды моя ложь все-таки открывается: мама приходит с работы в неу-
рочное время, как раз в тот момент, когда я стою, склонившись над унита-
зом и содрогаясь в мучительных спазмах рвоты. Мама собирается вызвать
"скорую", но я рыдаю, умоляя ее не делать этого, бьюсь в истерике и те-
ряю сознание, зайдясь собственным криком. Мама меня жалеет. Поэтому она
просто берет отпуск за свой счет и начинает меня выхаживать дома. Под ее
надзором я веду себя как полагается и действительно через какоето время
иду на поправку.
С тех пор прошло много времени, и теперь только осень и весна напоми-
нают мне о том, что когда-то у меня было тяжелое сотрясение мозга. В но-
ябре и апреле я плохо себя чувствую: у меня сильно болит голова и почти
всегда плохое настроение. Я легко раздражаюсь и начинаю злиться по вся-
кому поводу, а потом долго плачу и жалею себя. Но это проходит.
Сотрудник отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями
Николай Селуянов женщин не любил. И точно так же он не любил алиби,
подтверждаемые женщинами, особенно если эти женщины были женами или под-
ругами подозреваемых. Он считал всех женщин лживыми предательницами, и
разубедить его в обратном давно уже никто не брался, с тех самых пор,
когда жена Николая бросила его, забрала двоих детей и укатила с новым
мужем в Воронеж. Развод он переживал долго и тяжело, а разлука с детьми
оказалась для него и вовсе непереносимой. Обвиняя жену в собственных
страданиях, он весь свой гнев и негодование переносил на тех женщин, с
которыми его сталкивала работа.
Поэтому когда Марат Латышев сослался на Ольгу Емельянцеву в подтверж-
дение того, что в день, когда были совершены два убийства, он безотлучно
находился дома, Селуянов ему не поверил. Он ни минуты не сомневался, что
подружка молодого бизнесмена подтвердит все, что угодно, а Латышев ка-
зался Николаю фигурой весьма и весьма подозрительной.
У него были свои способы проверки и опровержения алиби, которым он не
доверял. Способы эти далеко не всегда одобрялись его начальником полков-
ником Гордеевым, но Николай упрямо делал по-своему, с легкостью перенося
систематические выволочки и нагоняи руководства. Он относился к той ка-
тегории людей, для которых важен только результат, а переживаемые в про-
цессе его достижения отрицательные эмоции значения не имеют.
Для осуществления задуманного ему нужен был хороший фотограф, и он,
долго не раздумывая, позвонил Антону Шевцову.
- Я покажу тебе девушку, а ты должен сделать несколько ее фотографий
на улице. Потом я дам тебе другие фотографии, и ты мне сделаешь фотомон-
таж. Сумеешь?
- Без проблем, - весело отозвался Шевцов, который к пятнице уже
чувствовал себя совсем хорошо и снова носился сломя голову по редакцион-
ным заданиям.
Он без труда отыскал сотрудницу фирмы "Голубой Дунай" Ольгу Емельян-
цеву и "проводил" ее до дома, сделав около десяти "снимков: на улице, на
остановке троллейбуса, в магазине, на аллее, возле подъезда. Девушка бы-
ла хорошенькой, но не очень фотогеничной, Шевцов наметанным глазом сразу
это определил и постарался выбирать такой ракурс, при котором Ольга по-
лучалась бы на фотографиях как можно привлекательнее. Один снимок пока-
зался ему наиболее удачным: Ольга покупала бананы у уличного торговца, и
Антону удалось поймать момент, когда она, протянув руку, брала сдачу.
Вероятно, ей показалось, что продавец имеет гнусное намерение ее обма-
нуть, и она пыталась в уме быстренько подсчитать, действительно ли тот
вес бананов, который он ей назвал, "тянет" ровно на десять тысяч рублей.
Во всяком случае, лицо у нее было в тот момент напряженным и даже как
будто испуганным.
С Селуяновым они встретились в тот же вечер и вместе отправились до-
мой к Николаю, который в маленькой кладовке, примыкающей к кухне, обору-
довал крошечную фотолабораторию, продолбив стену и проведя туда воду.
- Ого! - не сдержал удивления Антон, оглядывая нехитрое, но содержа-
щееся в идеальном порядке оборудование Селуянова.
- Приходится выкручиваться, - пожал плечами Коля. - Без хитрости у
нас ничего не получается. Это только Аська наша умеет раскрывать прес-
тупления, оставаясь честной, но для этого нужно быть Аськой.
- Аська - это Каменская? - уточнил Шевцов.
- Угу, она самая.
- А почему у нее получается, а у тебя - нет? Она что, особенная?
- А черт ее знает, - улыбнулся Селуянов. - Она, наверное, актриса хо-
рошая. Умеет говорить правду так, как будто врет, вот ей и не верят. Эф-
фект тот же самый получается, а упрекнуть ее не в чем.
- Это как же? - заинтересовался фотограф. - Я что-то не понял.
- Да проще пареной репы. Например, ты приходишь домой, а жена тебя
спрашивает: "Ты обедал?" На самом деле днем ты ездил к своей любовнице и
прекрасно пообедал у нее, но ты почему-то прячешь глаза и невразуми-
тельно блеешь: "Что? Ах, да... Да, обедал... Обедал, конечно, ты не бес-
покойся". Все. Эффект достигнут. Твоя благоверная пребывает в полной
уверенности, что ты, бедненький, целый день на ногах, в бегах, ни по-
есть, ни попить тебе некогда. Она тебя жалеет и любит. То есть ты ей со-
врал, сказав при этом чистую правду. Понял?
- Ловко, - рассмеялся Антон. - А почему у тебя так не получается?
- Не знаю. Способностей, наверное, нет. И соображаю туго. Аська ситу-
ацию на лету сечет и моментально подстраивается, а я только спустя нес-
колько часов соображаю, как можно было разговор повернуть да какую мину
скорчить... Ну, у меня зато свои хитрости есть. Тебя кормить или сразу к
делу приступим?
- Совместим. Пока пленка будет проявляться, можно перехватить че-
го-нибудь, если тебе не сложно. Потом второй перерыв сделаем, пока сним-
ки будут сохнуть.
Фотографии получились на славу, но Антон понял это только тогда, ког-
да Селуянов показал ему те снимки, с которыми нужно было "монтировать"
Емельянцеву. По замыслу оперативника, в итоге они должны были получить
фотографии, на которых Ольга была запечатлена в момент встречи с нес-
колькими разными мужчинами, которые передавали ей какие-то небольшие па-
кеты. Поэтому кадр с протянутой за сдачей рукой оказался как нельзя бо-
лее кстати. Кроме того, Емельянцеву нужно было "переодеть".
- А какова идея? - спросил озадаченный Шевцов. - Для чего мы это де-
лаем?
- Для обмана, конечно, для чего ж еще, - отшутился Селуянов. - В на-
шем деле закон простой: не соврешь - правды не добьешься. Давай еще по
кофейку дернем, пока сохнут снимки.
- Нет, я буду чай, если можно, - попросил Антон. - Мне кофе совсем
нельзя.
- А что у тебя? Чем болеешь-то?
- Ишемическая болезнь сердца.
Да ну? Ты вроде молодой еще, - удивился Коля.
Это с детства. Да ты не смотри на меня как на калеку, - рассмеялся
фотограф, - я привык. Меня с этой ишемической болезнью и в армию взяли,
два года оттрубил, как у вас говорят, от звонка до звонка. Даже работать
почти не мешает. Прихватывает примерно раз в два месяца, отлежусь
три-четыре денечка - и все. Не смертельно.
Селуянов заварил свежий чай, нарезал бутерброды, достал из шкафа бу-
тылку с коньяком, потом неуверенно посмотрел на гостя.
- Тебе, наверное, и этого нельзя?
Антон отрицательно покачал головой.
- Нельзя. Но ты пей, если хочешь, меня это не ломает.
- Точно? - обрадовался Коля. - А то неудобно как-то: я буду пить, а
ты - смотреть.
- Да я всю жизнь смотрю и как пьют, и как танцуют всю ночь напролет,
и как с девушкам развлекаются. Привык.
- Асам-ни-ни?
- Боюсь, - признался Шевцов. - Только курю, ничего не могу с собой
поделать. Но от всего остального приходится отказываться. Хочется пожить
подольше.
- Это правильно, - одобрительно кивнул Коля, доставая рюмку и наливая
в нее коньяк. - Твое здоровье.
Он залпом выпил прозрачную коричневую жидкость, поймав на себе удив-
ленный взгляд гостя.
- Чего так смотришь? Коньяк залпом пью? Думаешь, спиваюсь?
Антон пожал плечами и осторожно отпил из чашки дымящийся чай.
- Ты один живешь? - вместо ответа спросил он.
- Один. Жена сбежала, не вынесла тягот милицейской семьи.
Селуянов быстро налил себе вторую рюмку и так же одним махом опроки-
нул в себя.
- Ты сам-то не женат?
- Нет еще, - улыбнулся Антон.
- Собираешься?
- Пока нет.
- А чего тянешь?
- Материальную базу создаю, - пошутил фотограф. - Представь себе, я
женюсь, рождается ребенок, а у меня сердце не выдерживает. Жена-то расс-
читывала, что проживет со мной долго, что я помогу ребенка вырастить и
на ноги поставить, а я вдруг помираю и оставляю ее с малышом на произвол
судьбы. Получается, вроде как я ее обманул и предал. Поэтому я должен
обязательно иметь средства, чтобы после моей смерти они ни в чем не нуж-
дались, хотя бы какое-то время.
- Чего ж ты себя хоронишь раньше времени, - с упреком произнес Селуя-
нов, выпивая третью рюмку. - Может, ты лет до семидесяти проживешь.
- Может, - согласился Антон. - А может и нет. И если я женюсь, то
должен быть спокоен за свою семью. Тебе, наверное, странно все это слы-
шать, но у сердечников вообще психология другая. Здоровым людям нас не
понять.
- Ладно, ты на меня не обижайся. И не смотри на меня волком, больше
пить сегодня не буду. Три рюмки - моя норма на каждый вечер. Без них
спать не ложусь. Все, смотри: бутылку убираю.
Он действительно убрал бутылку обратно в шкаф. Лицо его расслабилось
и порозовело, глаза заблестели.
- Слушай, Антон, давай-ка поговорим про кражу из вашей фотолаборато-
рии. Замок, как я понимаю, у вас там игрушечный стоит?
- Да кому мы нужны-то с нашими фотографиями и пленками? Там сроду ни-
когда ничего не запиралось. Ты же видел, в комнате стоят металлические
шкафы, иногда ребята там аппаратуру оставляют, но редко. Знаешь, каждый
себе камеры сам выбирает, это же наша профессия, поэтому мы их и покупа-
ем сами, и ремонтируем, в руки никому не даем. И потом, чем "горячее"
снимок - тем лучше, вот мы с камерами и не расстаемся, а вдруг по дороге
кадр интересный подвернется. Но если кто-то оставляет аппаратуру в сей-
фе, то запирает и опечатывает. А все остальное так по всей комнате валя-
ется, сам видел. Кто угодно может зайти и взять, не возбраняется.
- Ну и порядочки у вас, - с осуждением покачал головой Николай.
- Так ведь ничего секретного там нет...
- Сегодня нет, а завтра - украли. У кого-нибудь еще пропали пленки?
- Ребята говорят, еще двух пленок не досчитались, но они такие же бе-
зобидные, как и мои. У одного - прошлогодняя, с ежегодного праздника
"Московского комсомольца", а у другого - свежак, с брифинга в вашем
ГУВД. Может быть, вору как раз она и была нужна, там все ваше новое на-
чальство сфотографировано. Как ты думаешь?
- Все возможно, Антон, все возможно. Пошли посмотрим, чего у нас с
тобой получилось.
Они аккуратно сняли с веревки прищепки, которыми были закреплены еще
чуть влажные отпечатки. С фотографий на них смотрели Ольга Емельянцева и
двое мужчин с весьма выразительной внешностью. Мужчины передавали ей па-
кеты, а Ольга, напряженно и испуганно улыбаясь, их брала.
Завтра Селуянов при помощи этих фотографий быстро выяснит, где же на
самом деле был Марат Латышев в момент, когда в загсах погибли две девуш-
ки-невесты.
Вероника Матвеевна услышала телефонный звонок еще на лестнице. Она
торопливо вытащила ключи, отперла дверь и кинулась к надрывающемуся те-
лефонному аппарату.
- Добрый вечер. Вероника Матвеевна, - услышала она в трубке приятный
мужской голос.
- Здравствуй, Марат.
- Как ваши дела?
- Потихоньку. Ко мне из милиции приходили.
- Ко мне тоже. Спрашивали про субботу.
- И что ты сказал?
- Сказал, что дома был, с Ольгой. А у вас спрашивали?
- Нет. Кому старуха нужна? И в голову не придет меня подозревать. Да
и не в чем. Тебе сложнее.
- Это верно, - усмехнулся в трубку Марат. - Что же, Вероника Матвеев-
на, будем надеяться на лучшее. Может быть, нам с вами еще повезет. Вы
мне ничего интересного не скажете?
- Кажется, завтра после обеда Валерик и Эля собираются на чу.
- Да? - оживился Латышев. - Это хорошо. Это радует.
- Чего ж хорошего? Думаешь, нам хватит месяца, чтобы их отговорить?
- Будем пробовать, Вероника Матвеевна. Если они уедут на дачу, я тоже
туда подъеду, испорчу им всю обедню. Вы уж простите меня, придется ваше-
го сына немного поунижать в глазах любимой девушки. Двух недель нам с
вами не хватило, но теперь еще есть время. И не забудьте, как бы дело ни
повернулось - я ваш должник.
- Спасибо тебе, Марат, - вздохнула женщина.
- Не за что. Вам спасибо.
Вероника Матвеевна не спеша разделась и стала готовить себе нехитрый
ужин. Для Валерия еда была уже приготовлена - две аппетитные отбивные с
жареным картофелем. Себе она не могла этого позволить, хорошее мясо по-
купалось только для сына и расходовалось экономно. Сама Турбина варила
какие-нибудь макаронные изделия подешевле и ела их, посыпав сахаром и
добавив капельку бутербродного маргарина. Ничего, подумала она, откиды-
вая в дуршлаг кипящую вермишель, вот решится дело - и Марат даст денег,
как обещал. Много денег. Их хватит на то, чтобы откупиться от негодяя
Пашки и более или менее прилично содержать дом. Господи, как ей надоела
эта вечная нищета!
Глава 7
Ольга Емельянцева за всю свою жизнь имела дело с милицией всего два
раза: когда получала паспорт и когда прописывалась в новой квартире. По-
этому к визиту невысокого лысоватого оперативника с Петровки отнеслась с
любопытством и одновременно с некоторой боязнью. Он явился без предуп-
реждения, как снег на голову, и Ольга в который уже раз мысленно похва-
лила себя за привычку поддерживать в квартире идеальный порядок не от
случая к случаю, а постоянно и ходить дома не в халате и распустехой, а
в элегантном домашнем костюме. Привычка эта появилась у нее с тех пор,
как Марат начал ухаживать за дочерью Бартоша. Если раньше их свидания
заранее планировались, то ухаживание за Эленой обернулось тем, что Марат
Латышев никогда не мог знать, в какой день и в какое время у него обра-
зуется "окно", чтобы заглянуть к своей давней подружке. Его визиты стали
нерегулярными и всегда неожиданными, и Ольга, втайне надеявшаяся на про-
должение отношений, взяла за правило быть готовой к приходу Марата 24
часа в сутки.
Оперативник, назвавшийся Николаем Селуяновым, вежливо попросил разре-
шения присесть и разложил на столе перед Ольгой несколько фотографий.
- Скажите, пожалуйста, кто эти люди, с которыми вы встречались? - на-
чал он.
Девушка внимательно посмотрела на снимки. Женщина, запечатленная на
них, была поразительно похожа на нее, ну просто один к одному, но одежда
на ней была другая, у Ольги никогда не было таких юбок и костюмов.
- Я их впервые вижу, - удивленно ответила она, поднимая глаза от фо-
тографий.
- Ну как же, Ольга Дмитриевна, вас же сфотографировали вместе с ними,
а вы говорите - впервые видите, - мягко упрекнул ее Селуянов. - Зачем же
так откровенно лгать? Ведь это вы, никаких сомнений.
- Да нет же, - начала горячиться Емельянцева, - это не я.
- Как же не вы? Вы посмотрите как следует, лицо-то ваше.
- Эта женщина очень похожа на меня, но это не я, - упрямилась Ольга.
- И вообще, что все это значит?
- А это значит, Ольга Дмитриевна, что вы в течение только одного дня,
тринадцатого мая, встречались с двумя преступниками, которые находятся в
розыске за систематический сбыт наркотиков. И у меня есть все основания
думать, что вы им в этом деле помогаете. Вот, взгляните-ка, вот этот
мужчина - Валентин Кирюхин, ранее трижды судимый, и вы берете у него па-
кете героином. А потом, два часа спустя, вас сфотографировали с другим
преступником, по кличке Федот. Не станете же вы мне рассказывать, что
этого не было, правда? Фотографии-то - вот они, перед вами.
- Но я вам клянусь, честное слово, я впервые вижу этих людей! - В па-
нике Ольга чуть не кричала. - Это какая-то ошибка, это чудовищная ошиб-
ка, женщина на меня очень похожа, но это не я! У меня и одежды-то такой
нет, вот...
Она вскочила со стула, метнулась к шкафу и рывком распахнула дверцы.
- Пожалуйста, посмотрите, у меня нет таких вещей, какие на ней наде-
ты. Ну посмотрите же!
Она, казалось, готова была силой тащить Селуянова к шкафу и де-
монстрировать ему свои эффектные туалеты. На глазах у нее выступили сле-
зы, и Николай понял, что давления уже достаточно, теперь можно протянуть
ей руку помощи.
- То есть вы хотите сказать, что наши сотрудники обознались? - неуве-
ренно спросил он. - Лицо-то как две капли воды похоже.
- Конечно, обознались, - горячо подхватила Ольга спасательный круг. -
Сходство и в самом деле удивительное, одно лицо. И волосы такие же. Но
одежда-то не моя, вы посмотрите! Я такое вообще не ношу.
- Ну, это все разговоры, - снова отыграл назад Селуянов. - Ношу - не
ношу, это не доказательство. Может, у вас этой одежды и вправду дома
нет, но это сейчас, а в субботу, тринадцатого, очень даже была, да сплы-
ла. А по лицу сходство абсолютное, так что я склонен думать, что это
все-таки вы помогаете преступникам в сбыте наркотиков. Ольга Дмитриевна,
если вы мне сейчас все про них расскажете, я гарантирую вам освобождение
от уголовной ответственности за пособничество. Ну как, договорились?
Емельянцева снова впала в панику.
- Боже мой, что же мне делать? - расплакалась она. - Ну как мне дока-
зать, что это не я? Не я это, вы понимаете? Не я!!!
- Вы были в субботу, тринадцатого мая, в парке Горького? - спросил
Николай, вертя в руках один из снимков.
- Нет! Не была! Я там уже сто лет не была! Что мне там делать?
- А где вы были, позвольте спросить?
- До одиннадцати я была дома, потом ходила на рынок, покупала овощи и
мясо, потом готовила обед. Ко мне в субботу приходили гости...
- Так, давайте по порядку, - остановил ее Селуянов. - Кто может подт-
вердить, что до одиннадцати утра вы были дома? У вас кто-нибудь был?
- Нет, - растерялась Ольга, - я была одна.
- Может быть, вам кто-нибудь звонил?
- Звонил? Да, конечно, звонила мама, я с ней разговаривала минут пят-
надцать, и еще звонила подруга, которую я вечером ждала в гости с мужем.
- В котором часу это было?
- Мама звонила, когда я только встала, часов в девять, наверное, а
Аня попозже. Да-да, я помню, я как раз спросила у нее, какие продукты
нужны для овощного рагу, она мне все продиктовала, и я сразу же стала
собираться на рынок.
- Значит, в районе половины одиннадцатого? - уточнил он.
- Да, примерно.
- Хорошо. А на рынке вас кто-нибудь видел? Кто-нибудь может подтвер-
дить, что вы после одиннадцати часов действительно были на рынке, а не в
парке Горького, где встречались с Кирюхиным?
- Конечно, конечно, - заторопилась девушка, - вы знаете, у нас рынок
рядом, три минуты пешком, поэтому из нашего дома и из соседних люди там
постоянно встречаются. Сейчас я вспомню, кого из соседей видела на рынке
в субботу...
Она наморщила лоб, но уже через полминуты лицо ее прояснилось.
- Муж с женой с пятого этажа, Федоровы. Они клубнику покупали. Я по-
тому и запомнила, что она же еще очень дорогая, а они покупали сразу три
килограмма. Я подошла к ним и в шутку спросила, зачем им столько, переп-
родавать, что ли? А они мне объяснили, что у их сына день рождения и он
пригласил человек десять одноклассников, а торты с пирожными всем уже
смертельно надоели, вот они и хотят подать детям на десерт клубнику со
сливками. Вы спросите у них, они подтвердят. Они наверняка помнят, как я
к ним подходила. Они даже угостили меня клубникой.
- Спрошу, - кивнул Селуянов. - Что еще можете вспомнить? Кто вас ви-
дел, с кем разговаривали?
- Еще... - Она снова задумалась. - Еще я заходила в гастроном за ма-
йонезом и соусом, и там у кассирши сдачи не было с пятидесяти тысяч, я
минут десять около нее стояла, пока она сдачу насобирала, а она все вор-
чала, что несут крупные купюры, всем на сдачу не напасешься. Но я не
знаю, вспомнит ли она...
- Какая именно кассирша и какой гастроном?
- Гастроном на соседней улице, называется "Елена-плюс", там две кас-
сирши, одна молоденькая такая, лет восемнадцати, а вторая - постарше, у
нее на голове прическа сложная какая-то. Вот у той, которая постарше,
сдачи не было.
- В котором часу вы были в гастрономе?
- Погодите... Да, точно, она ворчала, что сейчас надо на обед закры-
ваться, а я стою у нее над душой со своими деньгами. Склочная такая ба-
ба! - фыркнула Ольга.
- Обед у них с часу до двух?
- Да. Значит, было, наверное, без десяти час или без пяти.
- Хорошо, - снова кивнул Селуянов, - пошли дальше. Куда вы направи-
лись после гастронома?
- Я заходила в булочную, там перерыв с двух до трех, так что я успе-
