Она осторожно попыталась повернуться в постели и сморщилась от боли в
пояснице. Ну что за невезенье! Лешка, конечно, тут же открыл глаза.
- Давай помогу, - сонным голосом проговорил он, - сама ведь не спра-
вишься, инвалидка грешная.
У Чистякова накопился огромный опыт борьбы с Настиной больной спиной,
посему процедура извлечения жены из постели была проведена быстро, ловко
и почти безболезненно. Через несколько секунд Настя была приведена в
вертикальное положение без единого стона.
- Теперь куда? - спросил муж.
- Теперь в ванную. Меня надо поставить под душ, но так, чтобы на спи-
ну лилась горячая вода, а на голову холодная. Сумеешь?
- Никогда. И не проси. Единственное, что могу посоветовать, это на-
лить в ванну горячую воду, посадить тебя в нее, а на голову положить хо-
лодный компресс. Больше никак не получится. Что, голова сильно болит?
- Сильно. Леш, ну почему я такая нескладная, а? Вечно у меня болит
что-нибудь... И вообще ничего не получается.
- Ну начинается! - вздохнул Чистяков. - С утра пораньше нытье по сво-
ей загубленной жизни. Вчера ты причитала по поводу своего морального па-
дения. А сегодня что?
- А сегодня я причитаю по поводу собственной глупости.
Настя добрела до ванной и с помощью Алексея влезла под душ, подставив
ноющую спину под горячие струи воды. Через несколько минут ей удалось
окончательно проснуться и даже вполне самостоятельно вылезти из ванны.
На кухне она залпом выпила стакан ледяного апельсинового сока и тут же
схватилась за чашку с горячим кофе. Это был проверенный и испытанный го-
дами способ привести себя в более или менее нормальное настроение и в
почти рабочее состояние.
Она всегда вставала с большим запасом времени, зная, что по утрам бы-
вает вялой и медлительной. Настя Каменская терпеть не могла торопиться,
потому что в спешке обязательно ухитрялась сделать что-нибудь не так.
Времени до выхода на работу у нее было вполне достаточно, и, закуривая
первую в этот день сигарету, она погрузилась в размышления о странном
убийстве Людмилы Широковой. В нем все время что-то не увязывалось. Нап-
ример, Стрельников. Зачем он спрятал переписку Людмилы? Если убийца -
Люба Сергиенко, стало быть, его собственная ревность тут совершенно ни
при чем. Для чего ему письма? Даже если бы оказалось, что Людмилу убил
именно он, все равно непонятно, зачем хранить улики. Никакой логике не
поддается.
Теперь Сергиенко. Все, конечно, указывает на нее. И мотив есть, и
психическое состояние Любы вполне соответствует ситуации. Тяжелая деп-
рессия с религиозными мотивами греховности и искупления. Но картина са-
мого убийства остается непонятной. Что несла в руках Широкова, оказав-
шись на городской помойке? Какую тяжесть? Почему высоченные каблуки ее
нарядных туфелек так глубоко ушли в землю? Эксперт Олег Зубов сказал,
что на ее одежде обнаружил только тканевые волокна. Это значит, что ни
деревянных ящиков, ни тем более металлических Широкова не носила. Может
быть, это был камень? Но тогда были бы частицы почвы, пыли или иная
грязь. Где можно взять абсолютно стерильный камень? Ответ очевиден: ниг-
де. И вообще, зачем ей таскать камни? Даже если допустить, что каменная
глыба без посторонней грязи все-таки была, то где она? Куда девалась? На
месте обнаружения трупа Широковой никакого громоздкого предмета, в том
числе камня, не было. Его Люба, что ли, с собой унесла? Тоже мне, две
спортсменки-тяжелоатлетки, что одна, что другая. Нет, это полный бред. И
потом, если Люба там была, то где следы ее обуви? Следы туфелек Широко-
вой есть, а следы убийцы где? Не по воздуху же Люба передвигалась...
Чертовщина какая-то.
Волокна ткани. Это может быть шарф или пальто, если свой зеленый шел-
ковый костюм Широкова носила не только в теплое время года, но и в хо-
лодное, под пальто. Это может быть что угодно, если костюм висел на ве-
шалке вплотную с другой одеждой или лежал в чемодане. Это могут быть во-
локна с одежды пассажиров в переполненном транспорте. Если же вспомнить
о неустановленном тяжелом предмете, то это может оказаться чем-то завер-
нутым в материю. Ну и что такое было в эту материю завернуто? Зубов кля-
нется и божится, что вес предмета не меньше сорока восьми - пятидесяти
килограммов, он десять раз перепроверял и пересчитывал.
- Ася, - донесся до нее голос мужа, который уже успел не только по-
завтракать, но и полностью одеться и был готов к выходу из дома. - Ты
что, уснула?
Настя встрепенулась и помотала головой.
- А что, уже пора?
- Мне - да. Если ты быстро соберешься, я доброшу тебя до центра. Мне
сегодня нельзя опаздывать, я на десять утра назначил совещание.
- Сейчас, солнышко.
Она погасила сигарету и стала натягивать джинсы и свитер. Завязывание
шнурков на кроссовках превратилось для нее в целую проблему, наклоняться
было больно даже из положения сидя, но Леша давно привык к этому, поэто-
му без лишних слов опустился на колени и помог ей.
В машине они ехали молча. Настя сначала подумала было, что Алексей
сердится на нее за что-то, но потом сообразила, что он просто собирается
с мыслями перед совещанием. Сама же она снова вернулась к странному
убийству Людмилы Широковой и непонятной роли некоего любвеобильного Вик-
тора Дербышева, которому Мила должна была написать письмо и от которого
даже ответ получила, но который клянется, что никаких писем от нее не
получал, сам ей не писал и вообще в глаза красавицу блондинку не видел.
Эксперты быстрого ответа по поводу почерка не обещали, но фотография-то
совершенно точно Дербышева, а не его двойника. Привезенный на Петровку,
Виктор "под протокол" опознал на снимке себя и свою одежду, а потом при-
ехал вместе со следователем и оперативниками к себе домой и эту одежду
предъявил. Не убийство, а сплошные загадки. Настя примерно представляла
себе, что нужно делать дальше, если раскручивать эту линию, расследова-
ния, но вот вопрос: а надо ли? Если Широкову убила ее подруга Сергиенко,
то история с письмами никакого отношения к этому не имеет. Или все-таки
имеет?
- Леш, - робко сказала она, отрывая мужа от мыслей о предстоящем со-
вещании, - ты письма хранишь или выбрасываешь?
- Какие письма? - удивился Чистяков.
- Ну любые. Которые ты получаешь.
- Асенька, в наш телефонный век письма стали раритетом и непроизводи-
тельной тратой времени. Всю деловую переписку я веду через институт, та-
кие письма я, конечно, храню. Там нужные адреса, имена, даты. А личных я
уже давно не получаю. С чего такой вопрос?
- Так, ни с чего, - вздохнула она. - Буду дальше думать.
Выйдя из машины на Комсомольской площади, Настя спустилась в метро и
поехала на работу.
Найти адрес Надежды Цукановой оказалось довольно просто, потому что
Лариса Томчак смогла точно указать год ее рождения. Правда, была опас-
ность, что Цуканова за двадцать семь лет могла и фамилию сменить, но, к
счастью, она этого, по-видимому, не сделала. Во всяком случае, в адрес-
ном столе Ларисе дали восемь адресов, по которым в Москве проживали жен-
щины подходящего возраста с именем "Цуканова Надежда, Романовна".
Первые четыре попытки были неудачными. Лариса ездила по указанным ад-
ресам, спрашивала Надежду Романовну, объясняя, что разыскивает свою од-
нокурсницу. Случалось, что дверь ей никто не открывал, и тогда приходи-
лось приезжать еще раз или два. Случалось, что дверь ей открывали, но
Надежды Романовны не было дома, и тогда Лариса просто просила показать
ей фотографию. На уговоры, объяснения и преодоление естественного недо-
верия и подозрительности уходили время и силы, но она не сдавалась. Ей
очень хотелось выяснить, кто же в ту давнюю новогоднюю ночь воспользо-
вался беспомощным состоянием опьяневшей и беспробудно спящей девушки. И
еще больше ей хотелось, чтобы этим человеком оказался Владимир Стрельни-
ков.
Когда она явилась по пятому из указанных в списке адресов, дверь ей
открыл рослый худощавый юноша лет восемнадцати-девятнадцати, до такой
степени похожий на ТУ девушку в белом свитере, что у Ларисы мгновенно
пропали все сомнения.
- Здравствуйте, - вежливо сказал он, внимательно глядя на незнакомую
женщину через очки с толстыми стеклами. - Вам кого?
- Мне нужна Надежда Романовна.
- А вы кто?
- Мы с ней когда-то учились в одном институте. Скоро исполняется
двадцать пять лет с тех пор, как мы закончили институт, и вот мы решили
организовать встречу выпускников...
Лариса внезапно осеклась под пристальным взглядом юноши.
- Мама умерла, - коротко сказал он.
Лариса неловко переминалась у двери, не зная, что делать дальше. Уда-
ча была так близко... Умерла. Надо, наверное, как-то отреагировать на
это известие.
- Прости. Я не знала. Когда это случилось?
- Не так давно. Меньше года назад.
- Она болела?
- Нет.
- Несчастный случай?
- Нет. Мама отравилась. Она не хотела жить. Встречу выпускников вам
придется проводить без нее.
- Мне очень жаль, - пробормотала Лариса растерянно, отступая от две-
ри.
Дверь закрылась, послышались удаляющиеся шаги. Она медленно пошла к
лифту, но передумала, спустилась на один лестничный марш и прислонилась
к узкому грязному подоконнику. Между подоконником и батареей отопления
была засунута банка из-под растворимого кофе, до середины заполненная
окурками. Вероятно, это было постоянное место для курения у тех жильцов,
кому не разрешали дымить в квартирах.
Лариса вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой. Как глупо все получи-
лось. И перед парнишкой неудобно. Явилась приглашать его мать на встречу
выпускников! Ему, наверное, неприятно и тяжело объясняться с посторонни-
ми людьми...
Да, но мальчик к той давней истории отношения не имеет, слишком моло-
денький. Если Надя Цуканова тогда все же решилась рожать, то ребенку
должно быть двадцать шесть лет, никак не меньше, а этому очкарику с вни-
мательными глазками уж точно не больше двадцати. Интересно, мальчика Цу-
канова родила в браке или нет? И если в браке, то почему фамилию не сме-
нила? Или меняла, а после развода снова взяла девичью. В конце концов,
никакого значения это не имеет. Но неужели придется отказаться от заду-
манного? Потратить столько времени на поиски - и отступить? Жалко.
Лариса решительно погасила сигарету и снова поднялась к квартире Цу-
кановой. На этот раз дверь долго не открывали, но наконец замок щелкнул.
- Это снова вы? - Голос у сына Надежды Романовны был не очень-то при-
ветливым.
- Извини, пожалуйста, но мне очень нужно поговорить с тобой. Можно
мне войти?
- Проходите, - хмуро сказал он. - Обувь можно не снимать, у нас завт-
ра генеральная уборка, все равно полы мыть будем.
У нас уборка. Интересно, с кем мальчик живет? С отцом? Или со старшим
ребенком Цукановой? А может, он уже женат.
Лариса сняла плащ и вслед за юношей прошла в большую комнату, где
повсюду были разложены книги и тетради. Она поняла, что парень занимал-
ся. Наверное, в институте учится, решила она. Лариса плохо представляла
себе, с чего начать и как повести разговор, чтобы узнать то, что ее ин-
тересует. Но начинать надо было, деваться некуда, раз уж пришла.
- Знаешь, я как-то растерялась, узнав, что Нади больше нет. Даже со-
ображаю плохо. Ты один живешь?
- С сестрой.
- Она младше тебя?
- Старше. Ей уже двадцать шесть. Вы что, хотели мне опеку предложить?
Так не надо, я совершеннолетний. И вообще, мы отлично справляемся вдво-
ем.
- Неужели двадцать шесть? - деланно удивилась Лариса. - Я не знала,
что Надя так рано вышла замуж. Из наших однокурсников никто этого не
знал. Надо же.
- Она не была замужем.
- Как, совсем не была? - Теперь уже Лариса удивилась по-настоящему. -
А твой отец? Или у вас с сестрой общий отец?
- Нет, отцы разные, но мама с ними не расписывалась. Так о чем вы хо-
тели поговорить?
- Может быть, тебе это покажется странным... Я хотела поговорить с
тобой об отце твоей сестры. Собственно, я надеялась поговорить о нем с
Надей. Я же не знала о том, что случилось.
- А что о нем говорить? Мы его и в глаза-то никогда не видели. А вы
правда с мамой вместе учились?
- Правда, - не моргнув глазом солгала Лариса.
- Тогда вы должны его знать.
- Конечно, если он был с нашего курса. Как его звали?
- Не знаю, - парень пожал плечами. - Мама не сказала.
- Как же так? Почему не сказала?
- Не знаю. Не сказала - и все. Я спрашивал, и сестра тоже спрашивала,
но мама не говорила.
- Ну хорошо, отчество же у твоей сестры есть. Как ее зовут?
- Наталья Александровна.
Александровна. Не Владимировна и, слава Богу, не Вячеславовна. Но это
еще ничего не значит. При отсутствии мужа имя отца в свидетельстве о
рождении указывается какое угодно, на усмотрение матери.
- Вы знаете какого-нибудь Александра, который ухаживал за мамой на
втором курсе?
- Видишь ли, - осторожно сказала Лариса, - Александр - имя очень
распространенное. На нашем курсе их было не меньше двадцати, а может, и
больше. Я не знаю, с кем тогда встречалась твоя мама, мы учились в раз-
ных группах. Но я бы очень хотела узнать, кто он.
- Зачем?
- Он должен знать, что Нади больше нет и что у него взрослая дочь.
Понимаешь, мне кажется, что он должен вам помогать, ведь он отец твоей
сестры.
- Ничего он не должен, - огрызнулся юноша. - Он не мог не знать, что
мама беременна. Раз не женился на ней и не помогал - значит, не хотел.
Мама даже разговоры всякие о нем пресекала. Наверное, подонок какой-ни-
будь.
- Послушай, - спохватилась Лариса, - ведь мы с тобой даже не познако-
мились. Меня зовут Ларисой Михайловной. А тебя?
- Виктором.
- Так вот, Виктор, поверь моему опыту, никогда нельзя судить о ситуа-
ции, если знаешь о ней не все. Все знала только твоя мама и отец твоей
сестры Наташи. Мало ли как у них складывались отношения. Вполне возмож-
но, что твоя мама по каким-то причинам вообще скрыла от него, что бере-
менна и хочет родить ребенка. И он до сих пор ничего не знает. Я считаю,
что он должен обязательно узнать и о том, что твоя мама умерла, и о том,
что у него есть дочь Наташа.
- Да почему вы так уверены, что он не знает? - вспылил Виктор. - А я
вот думаю, что он все прекрасно знал и бросил маму беременную, поэтому
она и слышать о нем не хотела. Подонок он, вот что я вам скажу.
- А вдруг нет? - тихо спросила Лариса. - Пожалуйста, припомни, что
твоя мама о нем рассказывала. Хоть мелочь какую-нибудь, хоть полслова.
Виктор молчал, отвернувшись к окну. Потом медленно встал, подошел к
книжным полкам и достал толстый альбом с фотографиями.
- Вот. - Он протянул Ларисе снимок, точно такой же, как лежал у нее в
сумочке: две девушки что-то увлеченно обсуждают, а трое юношей строят
смешные рожицы. - Это кто-то из них.
- Откуда ты знаешь? Мама говорила?
- Да, однажды мельком обронила пару слов. Мы вместе разбирали фотог-
рафии, хотели папе показать, какая она была в детстве. Мама тогда долго
смотрела на этот снимок, губу закусила чуть не до крови. Папа заметил и
спросил, в чем дело. Она ответила, мол, ни в чем. И продолжали дальше
альбом листать. А потом я вышел на кухню и услышал, как папа спрашивает
ее: "Надя, а кто это на фотографии? Почему ты так разволновалась?" Мама
говорит: "Один из них - Наташин отец".
- И все? Больше ничего не сказала?
- Я больше ничего не слышал. Не прислушивался. Они там еще долго
что-то обсуждали, папа даже голос повышал, сердился, но я не понял,
из-за чего.
Значит, с отцом Виктора Надежда Романовна все-таки это обсуждала. Что
ж, уже хорошо. Понятно, что детям она об этом рассказывать не стала. Да
и какая мать стала бы признаваться детям в таком? А вот мужу или любов-
нику - другое дело. Отца этого мальчика надо быстренько найти.
- А где твой отец, Виктор? Он с вами не живет?
Юноша как-то странно дернул плечами, словно судорога пробежала по его
мускулистому худощавому телу.
- Послушайте, Лариса Михайловна, вам не кажется, что вы как-то излиш-
не любопытны?
- Извини, - торопливо сказала Лариса. - Я не думала, что тебе и об
этом неприятно говорить. Ты не должен на меня злиться, Виктор, я ведь
совсем не знаю, что и как происходило в вашей семье, поэтому могу нена-
роком сказать или спросить что-нибудь такое, что тебе не понравится. Я
просто подумала, что если Надя говорила с твоим папой о Наташином отце,
то могла и имя его назвать. Ведь могла?
- Ну, могла, - неохотно согласился Виктор. - И дальше что?
- Я хочу встретиться с твоим папой, - твердо произнесла Лариса. - Как
мне его найти?
- Но я все равно не понимаю, - упрямо мотнул головой паренек, - что
вам так дался этот Александр, который маму беременную бросил? У меня
лично нет ни малейшего желания с ним встречаться. И совсем мне не нужно,
чтобы он знал про маму и про Наташу. Чего вы лезете в нашу жизнь?
- Витя, я уже объясняла тебе, что все может быть вовсе не так прими-
тивно, как ты себе представляешь. Каждый человек сам принимает свои ре-
шения, это его право. Но точно так же каждый человек должен принимать
решения на основе полной информации. И он имеет право эту информацию по-
лучить. Если отец Наташи не хотел знать ни твою маму, ни собственного
ребенка, то нужно всегда допускать, что это результат не его подлости и
низости, а неполноты информации, которой он располагал.
- Вы философ? - недобро усмехнулся Виктор.
"Нет, я врач", - чуть было не вырвалось у Ларисы, но она вовремя при-
кусила язык. Как она может быть врачом, если якобы училась с Цукановой в
одном институте? Институт-то был не медицинский, а технический, инженер-
ный.
- Нет, я не философ. Но мой муж - врач, - солгала она. - И именно по-
этому я очень хорошо понимаю, что диагноз, поставленный на основе непол-
но собранного анамнеза, может иметь фатальные последствия для больного.
Тебе понятно то, что я сказала?
- Вполне. Я уже большой мальчик. И между прочим, учусь на философском
факультете. Почему вы принимаете эту историю так близко к сердцу?
- Не знаю. Наверное, потому, что я очень хорошо относилась к твоей
маме. А может быть, характер у меня такой. Так как мне разыскать твоего
отца?
- Понятия не имею. Он ушел от нас, и больше я о нем ничего не слышал.
- Когда ушел? После того, как Нади не стало? Бросил вас с сестрой
совсем одних?
- Не преувеличивайте, Наташа уже совсем взрослая, да и я не ребенок.
Но ушел он раньше, еще до того, как мама...
Он внезапно побелел и замолк. И Лариса догадалась, что произошло.
- Твоя мама не смогла пережить разрыв с ним, да? - тихо спросила она.
Виктор молча кивнул.
- Но на похороны он приходил?
- Нет.
- Как же так? Неужели он не захотел проститься с Надей?
- Ему не сообщали.
- Почему?
- Ни к чему это. Он маму бросил. Она из-за него умерла. Незачем ему
было приходить на похороны. Мы с Наташей так решили.
- Витя, это жестоко, - покачала головой Лариса. - Миллионы мужчин
расстаются со своими женами и матерями своих детей. Расстаются по разным
причинам. И крайне редко это приводит к тому, что женщина погибает. В
любом случае это решение самой женщины, а не того мужчины, который ее
оставил. Никогда нельзя его винить в смерти брошенной женщины. Какое
право вы с сестрой имели лишить твоего отца возможности попрощаться с
вашей мамой? Почему вы так стремитесь все за всех решать? Ты вспомни са-
мого себя в детстве. Вспомни, как тебя злило, что взрослые навязывают
тебе готовые решения и диктуют, что тебе есть, как одеваться и когда ло-
житься спать. Ты считал, что вполне можешь сам принимать решения. Почему
же теперь ты отказываешь в этом праве другим людям? Ты не хочешь, чтобы
я разыскала отца Наташи. Ты не позвал своего отца на похороны мамы. По-
чему ты считаешь себя вправе распоряжаться жизнями других?
- Я не распоряжаюсь, - огрызнулся Виктор. - Просто не считаю нужным
делать то, что мне делать неприятно. Я не хотел видеть отца на маминых
похоронах, потому и не сообщил ему о том, что случилось. Хотя я-то лад-
но, он все-таки мне родной отец. А для Наташи это было бы в десять раз
тяжелее. Ей-то он вообще никто, а из-за него у нас мамы не стало. Я не
хотел, чтобы ей было еще больнее. Видеть его не могу! И не хочу! Если бы
он нас не бросил, мама была бы жива.
Лариса видела, что парень вот-вот сорвется, он и так уже держится из
последних сил. Она была врачом-психиатром с приличным стажем, умела раз-
говорить человека, расположить его к себе, заставить рассказывать о неп-
риятном или тяжелом, но точно так же она всегда чувствовала, когда пора
прекращать копание в тягостных воспоминаниях, потому что душевные силы
пациента уже на исходе.
- Ну хорошо, - сказала она, вставая с неудобного, слишком низкого
кресла, - если ты не знаешь, где искать твоего отца, то скажи мне по
крайней мере его имя и фамилию, я попробую сама его найти.
- Не скажу. Не надо его искать.
- Почему?
- Потому что вы начнете укорять его, говорить о том, что он бросил
нас на произвол судьбы и не помогает, я знаю, вы обязательно скажете ему
что-нибудь в этом роде, чтобы его разжалобить. И он может заявиться сю-
да.
- И что в этом плохого?
- Я не хочу. И Наташа не хочет. Он не должен переступать порог нашего
дома. Он не имеет права на это. Я его ненавижу. Все, Лариса Михайловна,
уходите, пожалуйста. Больше я вам ничего не скажу. Я и так потратил на
вас много времени, мне заниматься нужно...
Голос Виктора становился все более громким и звенящим, и Лариса поня-
ла, что действительно пора уходить. Вежливое равнодушие быстро перерас-
тало во враждебность, тут и до эксцессов недалеко. Она торопливо надела
плащ и покинула квартиру Цукановых, бормоча какие-то ненужные извинения
и успокаивающие слова.
Выйдя на улицу, Лариса не спеша побрела к трамвайной остановке, при-
кидывая план дальнейших действий. Можно, конечно, попытаться поговорить
со старшей дочерью покойной Надежды Романовны, возможно, она окажется
более покладистой, чем ее нервный братец-философ. Но это все равно не
даст нужного результата, ибо Наташа тоже наверняка не знает настоящее
имя своего отца. Александровна! На снимке, которым заинтересовался отец
Виктора, не было ни одного человека с таким именем. А Надежда сказала,
что один из них - отец Наташи. Единственный, кто может знать и кому Цу-
канова могла сказать правду, - это отец Виктора. Конечно, Наташа, как и
ее брат, знает, где его искать. Но вот вопрос: скажет ли. Ведь интерес к
сожителю Надежды Романовны надо как-то объяснять. Что Лариса может ска-
зать Наташе? "Я хочу найти этого человека, чтобы спросить у него, кто
был твоим отцом". Если Наташа нормальный человек, она в ответ пошлет Ла-
рису вполне конкретно, далеко и надолго. И разумеется, ничего ей не ска-
жет. С какой это стати какая-то чужая тетка, которую Наташа в первый раз
в жизни видит, интересуется тем, что касается только одной Наташи и
больше никого?
Нет, не Наташу Цуканову надо разыскивать, а соседкусплетницу. Вот
она-то уж знает все. И даже больше, чем все.
Следуя совету разговорчивого медэксперта Айрумяна, Юра Коротков и
Игорь Лесников взялись за старушек из дома, где жила Люба Сергиенко. То,
что они узнали, ошеломило их и в то же время заставило сомневаться во
всем, что казалось им точно установленным еще вчера.
Сначала выяснилось, что Люба после возвращения из-за границы не
только регулярно посещала церковь, но и сблизилась с одной пренеприят-
нейшей особой по имени Алевтина, которая тоже вокруг храма отиралась.
Две старушки-соседки, дружно ходившие в церковь почти каждый день, в
один голос заявили, что в Алевтине дурной дух живет и что ничего хороше-
го людям от нее не бывает. Однако подробности рассказывать отказались,
испуганно крестясь и озираясь по сторонам.
Найти Алевтину тоже оказалось делом несложным, она действительно час-
тенько бывала в церкви и много времени проводила на кладбище, вокруг
этой церкви расположенном. Это была мрачная худая женщина с горящими
глазами и злыми тонкими губами. К работникам милиции она отнеслась до
крайности агрессивно и вызывающим тоном твердила, что разговаривать ей с
властями не о чем, что церковь в нашей стране отделена от государства и
никаких общих интересов у нее с оперативниками быть не может. Однако ус-
лышав о смерти Любы Сергиенко, сразу осеклась и умолкла. Со стороны ка-
залось, что она пытается решить для себя какойто вопрос, и пока не решит
его - ни слова больше не проронит. Юра и Игорь бились с ней часа два,
пока Алевтина не смягчилась и не соизволила снова открыть рот.
- Ладно, скажу... Она черной магией интересовалась. Хотела на кого-то
порчу напустить.
- На кого?
- Да будто бы на женщину какую-то, не то подружку ейную, не то
родственницу.
- И как, напустила? - очень серьезно поинтересовался Лесников.
- Да вроде, - неохотно призналась Алевтина. - Уж не знаю, как там че-
го у нее вышло, а только больно смурная она вдруг сделалась. С самого-то
начала она еще ничего была, плакала, конечно, все время, но видно было,
что злоба ее точит. А коль злоба точит, значит, человек живет. Душа его
живет, шевелится, болит.
- Значит, первое время Люба плакала и злилась, - тут же подхватил Ко-
ротков, чтобы повернуть разговор в нужное русло и не дать мрачной собе-
седнице отвлечься на посторонние рассуждения. - А потом что?
- А потом душа ее, видать, умерла, - констатировала Алевтина и опять
умолкла.
- Из чего это вы такой вывод сделали?
- Она плакать перестала. И злиться перестала. В церковь каждый Божий
день ходила, но все равно видно было, что у ней пусто внутри.
- Как это - пусто внутри? Вы уж сделайте одолжение, объясните нам по-
подробнее, а то мы понимаем плохо, - попросил Коротков.
Алевтина вздохнула, поерзала на жесткой скамейке, устраиваясь поудоб-
нее. Она сидела на своей постоянной лавочке неподалеку от храма, среди
могил. Уже давно это было как бы ее местом, и все, кому надо, всегда
могли ее здесь найти, не сегодня - так завтра. Все так привыкли к этому,
что никому и в голову не приходило интересоваться, а где, собственно,
живет Алевтина и есть ли у нее адрес. Зачем? Адрес нужен, когда человека
надобно найти. А Алевтину чего искать? Вот она, сидит между могилками.
Ах, не сидит? Ну так, стало быть, завтра придет, даже и не сомневайтесь,
придет непременно, а может, и не завтра даже, а сегодня, через часок по-
явится. Она завсегда здесь, куда ей деваться.
- Что ж тут объяснять... Когда душа умирает, тут и объяснять больше
нечего. Ничего ее изнутри не гложет, не бередит. Не болит, одним словом.
А луща - она так устроена, что непременно болеть должна. За то ли, за
другое ли, за третье, но должна всегда болеть. Когда она болит, человек
ее чувствует, и от этой боли поступки разные совершает. К примеру, если
душа из-за денег болит, так человек старается их или заработать, или ук-
расть. Если из-за мужа любимого ревность грызет, то женщина старается
или к себе его приворожить, или соперницу извести, или еще что-нибудь
придумает, полюбовника завести может, чтобы отвлечься, чтобы душевную
боль приглушить. А когда душа не болит, то человек ее и не чувствует, а
стало быть, и не делает ничего. А что есть человек, который ничего не
чувствует и ничего не делает? Покойник и есть. Поняли теперь?
- Поняли, - кивнул Лесников. - Значит, вам показалось, что в какой-то
момент душа у Любы болеть перестала?
- Ну да.
- А не припомните, какой это был момент? Хотя бы приблизительно.
- Приблизительно... Недели две назад, может.
- Вы не говорили с ней об этом?
- Говорила, а как же. Мне-то сразу в глаза бросилось, что она не та-
кая, как раньше. Я и спросила ее, дескать, что с тобой, кровиночка, не
обидел ли кто.
- А она что?
- А она головой качает и говорит: "Сама я себя обидела".
Тут меня вроде как догадка осенила, я же знала, что она ворожбой за-
нялась, и говорю ей: "Никак заговор помог?" А она кивает. "Помог, - го-
ворит, - заговор, спасибо тебе, Алевтина".
- За что же спасибо? - удивился Коротков. - Разве вы помогали ей во-
рожить?
- Сохрани Господь!
Алевтина испуганно отмахнулась и осенила себя широким крестом.
- Никогда я этим богопротивным делом не занималась.
- Тогда за что спасибо?
- За совет. Она как познакомилась со мной, так и начала спрашивать,
не знаю ли я, кто может порчу наслать. Я и сказала ей, что ежели у нее
душа болит, так надо не порчу на разлучницу насылать, а себя от порчи
лечить. И присоветовала ей, к кому пойти, чтобы тяжесть с души снять.
- К кому вы ее послали?
- Да к Павлу, к кому ж еще! Он человек богоугодный, а за других не
поручусь.
- Фамилия у Павла есть или адрес?
Алевтина снова поджала тоненькие губки, но адрес всетаки дала.
- Давайте вернемся к Любе, - попросил Лесников. -
Вы сказали, что направили ее к богоугодному человеку Павлу, который
должен был снять с Любы порчу и помочь ей перестать ненавидеть разлучни-
цу. Так?
- Так, милый, так, - закивала Алевтина.
- Потом в какой-то момент, примерно недели две назад, вы заметили,
что Люба стала значительно спокойнее, и решили, что Павел ей помог и
порчу снял. Сама Люба это тоже подтвердила. Правильно?
- Правильно, я так тебе и говорила.
- Так почему же вы решили, что ее душа умерла? Ведь если богоугодный
человек Павел снял с Любы порчу и успокоил ее, то Любе должно было стать
лучше, а не хуже. А по вашим словам выходит, что ей стало хуже, что она
чуть ли не в живую покойницу превратилась. Как же так?
- Вот чего не знаю - того не знаю, - Алевтина снова стала мрачной и
закрытой. - Я тебе рассказываю, как дело было и чего я своими глазами
видела. А за Павла я не ответчица. Мало чего он ей там наворожил...
Выйдя с кладбища, оперативники некоторое время шли молча, потом не
сговариваясь свернули в переулок и зашли в небольшое полутемное кафе.
Взяв по гамбургеру и по пластиковому стаканчику жидкого невкусного кофе,
они устроились за столиком в самом углу полупустого зала.
- Как тебе эта бабка? - спросил Коротков, откусив горячий, но слишком
перченый гамбургер.
- Врет она все, - пожал плечами Лесников.
- Думаешь?
- Невооруженным глазом видно. Бабка наверняка является штатной свод-
ницей между несчастными женщинами и колдунами-проходимцами. Расчет пра-
вильный и практически безошибочный. Откуда при существовавшем десятки
лет атеистическом воспитании возьмутся вдруг женщины, которые ни с того
ни с сего делаются набожными? Процентов на семьдесят, а то и на все во-
семьдесят, это женщины, которые не в состоянии справиться с личными
проблемами и идут в церковь от безвыходности. Я не имею в виду, конечно,
