толстые шерстяные гольфы и поплелась на кухню. Через несколько минут за-
кипел чайник, Настя сделала себе огромную чашку кофе, вытянула ноги, по-
ложив их на вторую табуретку, закурила и стала разглядывать принесенную
с работы фотографию, которую ей в пятницу дал Олег Зубов.
Оперативники в Уральске по просьбе московских коллег побывали дома у
Агаевых и пересмотрели все до единого книжки и альбомы для рисования,
принадлежащие маленькой дочке Славы Агаева, в поисках странички с отре-
занным краем. Им не удалось ничего найти. Более того, полученные образцы
документов, выполненные, вне всякого сомнения, самим Агаевым, красноре-
чиво свидетельствовали о том, что почерк, которым были записаны банковс-
кие реквизиты, ему не принадлежал. Стало быть, бумажку эту Агаев от ко-
го-то получил. Но где и когда? В Уральске? В Москве? И от кого?
Тревожное чувство не исчезало, напротив, оно становилось все сильнее,
а потом внезапно пропало. Вместо этого в Настиной голове почему-то
всплыли польские фамилии Томашевский и Кисьлевский.
Бред, подумала она, помотав головой. Кто такие эти Томашевский и
Кисьлевский? Борис Викторович Томашевский русский литературовед, тексто-
лог, занимался Пушкиным. Кшиштоф Кисьлевский - знаменитый кинорежиссер,
автор "Короткого фильма об убийстве", который Настя искренне считала ше-
девром, потому что никому до этого не удавалось с такой прямотой, чест-
ностью и болью доказать, что насилие порождает только насилие и ничего
другого и единственный путь остановить страшную эскалацию смерти - по-
нять это и воздержаться от мести. Нельзя требовать этого от человека, он
слишком слаб для такого мудрого решения, но можно и должно требовать это
от государства.
Все это хорошо, но каким образом в ее невыспавшемся мозгу соединились
Пушкин и идея возмездия? Пушкин и убийство. Томашевский и Кисьлевский. О
Господи! Ну конечно же, все это не имеет ни малейшего отношения ни к
Пушкину, ни к фильму об убийстве. Томашевский и Кисьлевский польские му-
зыканты, пианисты, когда-то очень популярные и даже гастролировавшие в
Москве. Они исполняли в четыре руки на двух роялях переложения популяр-
ных классических произведений, от песен Шуберта до сонат Бетховена.
Именно вариации на тему сонаты N 1 в свое время так понравились и запом-
нились ей, Насте.
От сонаты Бетховена мысль быстро перескочила к французскому триллеру
"Соната смерти", над текстом которого Настя изрядно помучилась когда-то,
раскрывая на первый взгляд совершенно незатейливое убийство молодой
пьющей проститутки. Тут же в памяти всплыл рисунок на обложке книги -
кроваво-красные полосы, имитирующие нотный стан, и нарисованный поперек
них скрипичный ключ.
Несмотря на обжигающе горячий кофе, желудок вдруг свело в ледяной ко-
мок. Десять точек на краю полоски бумаги, вернее, две группы по пять -
не кончики ли линеек нотного стана? Тогда понятна и особая бумага, не
для машинки и не для принтера, а скорее для альбома или для специальной
тетради. Для нотной тетради...
Настя посмотрела на часы - еще нет четырех, терпеть придется как ми-
нимум два часа. В шесть можно позвонить генералу. И наплевать на прили-
чия.
Утро оказалось гораздо более холодным, чем показалось Насте, когда
она выглядывала из окна. Дорожки в Измайловском парке были покрыты лег-
ким налетом инея, и проглядывающее сквозь облака солнце, похоже, не со-
биралось набирать силу и властно напоминать о наступившей весне, такое
оно было вялое и безрадостное.
Генерал Заточный шел рядом с Настей, одетый в спортивные брюки и теп-
лую куртку на меху, и она с завистью поглядывала на его сухие жилистые
руки без перчаток - по-видимому, Ивану Алексеевичу было ничуть не холод-
но. Сама же Настя успела промерзнуть до костей уже через десять минут
после выхода из метро, потому что оделась явно не по погоде.
- Понимаете, Иван Алексеевич, - говорила она дрожащим от холода голо-
сом, с трудом двигая одеревеневшими губами. - У меня нет другого выхода,
кроме как подозревать Русанова. Я знаю, что это не просто глупо, это,
наверное, даже непрофессионально, но против логики у меня обычно аргу-
ментов не находится.
- Но все ваши аргументы косвенные, - возразил Заточный, - и даже если
их очень много, все равно они не заменят одного прямого доказательства.
Вы не можете этого не понимать.
- Согласна. Вот я и прошу вас о помощи.
- Вы хотите, чтобы я помог вам найти прямые улики?
- Нет, я хочу, чтобы вы помогли мне придумать, не являются ли косвен-
ные улики в отношении Русанова прямыми в отношении кого-то другого.
- То есть вы сами не верите в то, что Сергей замешан?
- Конечно, не верю. Я не вижу смысла. Выгоды не вижу.
- Но для кого-то этот смысл есть.
- Есть, - кивнула Настя. - И выгода тоже. Просто все так неудачно
складывается, сначала для Платонова, теперь для Сергея. Похоже, кто-то
очень хочет подставить их обоих. Вот я и хочу понять кто. Вы мне поможе-
те?
- Если я вас правильно понял, вы хотите попробовать поискать, оттал-
киваясь от последних дел Платонова?
- Ну да, в частности, меня интересуют детали уральского дела. Может
быть, Тарасова и Агаева убили именно потому, что они слишком много знали
про уральские махинации.
Генерал замедлил шаг, потом остановился. Видно, руки у него все-таки
начали мерзнуть, потому что он зябко поежился и засунул их в карманы.
Поредевшие волосы на голове обнажали хорошей формы череп, и, глядя на
него, Настя с удивлением поймала себя на мимолетно мелькнувшей мысли,
что ей, оказывается, могут очень нравиться лысеющие мужчины. До этого
она всегда считала, что недостатка волос на голове надо стесняться, а
мужчины, которые ей нравились, всегда были обладателями густых ухоженных
шевелюр. Теперь же, поглядывая искоса на пятидесятилетнего генерала, она
думала о том, что он ей ужасно нравится. Несмотря на начавшееся облысе-
ние. Несмотря на то, что он был чуть ниже ее ростом. Несмотря на то, что
через месяц с небольшим она выходит замуж. Несмотря ни на что... Генерал
Заточный ей нравился, и все тут. И как сыщик. И как генерал-руководи-
тель. И как мужик.
- Вы сказали "может быть". Может быть, Тарасова и Агаева убили из-за
уральских дел. А что, может и не быть? - наконец прервал молчание Иван
Алексеевич.
- Конечно, - удивленно ответила Настя. - Хотите, я вам назову с ходу
не меньше десятка причин, по которым мы в течение трех суток получили
два трупа - Агаева и Тарасова. И Уральск - только одна из них.
- Но зато самая очевидная, - возразил Заточный.
- Вот это-то и плохо. Меня всегда настораживает самое очевидное. Та-
кое чувство, будто в глаза насильно пихают.
- А вы этого не любите? - насмешливо спросил генерал.
- Не-а, - она помотала головой. - Терпеть не могу.
- Вы очень независимы, наверное?
- Очень.
- И внушению не поддаетесь?
- Ни в какую. Со мной два гипнотизера однажды мучились-мучились, так
ничего и не сумели сделать.
- А овсянку вы любите?
Настя от неожиданности споткнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за
рукав синей куртки, в которую был одет Иван Алексеевич.
- Овсянку? - недоверчиво переспросила она. - Я не ослышалась?
- Нет, я спросил именно про овсянку. Так любите или нет?
- Ненавижу.
- Жаль, - шутливо вздохнул он. - А я люблю. Не сошлись во вкусах.
Ладно, Анастасия Павловна, я, как крупный руководитель, своей властью
распределю работы. Не возражаете?
- Нет, пожалуйста.
- Я попробую выяснить все, что можно, насчет Уральска. А вы займитесь
оставшимся десятком причин, по которым в течение короткого времени убиты
два человека, связанные и с Уральском, и с Платоновым. По-моему, спра-
ведливо, как вы полагаете? Я - начальник, поэтому мне - одну версию. Вы
талантливый подчиненный, поэтому вам - десять.
- Как скажете, Иван Алексеевич, - ответила Настя. - Спасибо, что взя-
ли на себя Уральск.
- Почему?
- Терпеть не могу всякие экономические хитрости. Меня от них тошнит,
- призналась она.
- Не понял.
Генерал снова остановился и пристально поглядел на Настю. Брови его
чуть приподнялись над желтыми глазами, лицо было холодным и каким-то от-
чужденным.
- Что значит "тошнит от экономических хитростей"?
- А то и значит, что тошнит, - ответила она с внезапной злостью. -
Единственный предмет, по которому у меня в университете была четверка,
это политэкономия. У меня с ней отношения с самого начала не сложились.
Видимо, это генетическое, природное, с этим ничего нельзя поделать. Меня
тошнит от слов "банк, кредит, эмиссия, инфляция, биржа, акция". Мне все
это неинтересно. Мне от этого скучно. Понимаете?
- Чудеса какие-то, - удивленно развел руками генерал. - Мне о вас го-
ворили, что вы такая умница, такая способная, что вы занимались матема-
тикой, у вас прекрасная память. Так неужели вы не можете освоить такую
ерунду, как основы экономической теории? Вы же знаете четыре иностранных
языка...
- Пять, - машинально поправила его Настя.
- Да? Тогда тем более. А вы сидите в уголке и плачете, что не можете
чего-то сделать, вместо того чтобы вытереть слезы, взять в руки пару
книжек и быстренько выучить все, что нужно. Стыдно, девушка.
- Вы не поняли, Иван Алексеевич. Вы, конечно, во всем правы, я могу
взять в руки книги и за три дня въехать в проблему. Но я не хочу.
- Но почему же?
- А потому, что мне это скучно. Деньги никогда не бывают первопричи-
ной убийства. Они могут быть поводом, они даже могут быть второй причи-
ной. Но первой - никогда.
- И опять я вас не понял. Я всегда считал, что деньги, корысть - одна
из самых распространенных причин, по которым одни люди убивают других.
Разве нет?
- Нет, конечно. Причина совсем в другом. Причина в том, для чего че-
ловеку нужны эти самые деньги. И ответ на этот вопрос лежит в области
обычных человеческих чувств, а никак не в области экономической теории.
Человек хочет власти. Он хочет физического и материального комфорта. Или
психологического комфорта. Или он хочет добиться женщины, которую любит.
Или он хочет сохранить свою жизнь. Для всего этого могут быть нужны
деньги. Но если бы для этого были нужны не деньги, а что-нибудь другое,
он бы все равно убил, только не того, у кого есть деньги, а того, у кого
есть это "другое". Но он бы все равно убил. Потому что то главное из об-
ласти человеческих чувств, ради чего он убивает, оказалось сильнее, чем
библейский запрет убивать. Вот что мне интересно, Иван Алексеевич. Мне
не важно, каким способом человеком получает деньги, как он их ворует и
отмывает, потому что для этого есть служба борьбы с экономическими прес-
туплениями и служба борьбы с организованной преступностью и коррупцией,
где вы и трудитесь, товарищ генерал. Мне важно понять, зачем человек это
делает. Мы как-то привыкли, что ответ "он хочет иметь много денег" сам
по себе является окончательным и никаких дальнейших разъяснении не тре-
бует. Дескать, желание иметь много денег абсолютно естественно, так же,
как желание жить и сохранять при этом свободу.
- А что, на самом деле это не так? - иронично поинтересовался гене-
рал.
- Конечно, нет. Желание жить заложено природой, это нормальный здоро-
вый инстинкт. А вот желание иметь много денег - это уже сложнее. Что че-
ловек будет делать с этими большими деньгами? Потратит на еду? На путе-
шествия? На создание надежной охраны вокруг себя? На женщин? Пустит в
оборот? Или положит в чемодан, как Корейко, потому что для него психоло-
гический комфорт, осознание себя миллионером, вполне самостоятельная
ценность? Вот что важно, Иван Алексеевич. Потому что на убийство идут
ради этого, а деньги - это так, вторично.
- Значит, вы всерьез допускаете, что за убийствами Агаева и Тарасова
могут стоять вовсе не денежные интересы?
- Допускаю. И если честно, мне бы хотелось, чтобы это было именно
так. Чтобы деньги здесь оказались ни при чем.
- Почему же?
- А мне будет интереснее работать. Люди ведь намного интереснее эко-
номических глупостей.
- Ну, стало быть, я был прав, взяв себе экономическую часть работы, а
вам оставив житейскую психологию.
Они давно уже подошли к метро и стояли на открытой платформе на про-
низывающем ветру.
- Вы сейчас куда едете? - спросил Заточный.
- Домой. Я жутко замерзла, и, кроме того, мне необходимо влить в себя
литр крепкого кофе, иначе я не человек, а дохлая кошка.
- Господи, ну почему вы мне не сказали, - огорченно произнес Иван
Алексеевич. - Я бы не таскал вас по парку, а пригласил бы к себе домой.
Голос у него был виноватый, но глаза снова засветились теплым светом,
говоря собеседнику: "Да, я не прав, но вы же не будете на меня сер-
диться, правда? Потому что вы не можете на меня сердиться. Потому что я
все равно вам нравлюсь, и вы мне все прощаете".
- И заставили бы есть овсянку? - улыбнулась Настя.
И снова, глядя в его желтые тигриные глаза, Настя подумала, что это
просто удивительно, до какой степени он ей нравится. Ей никогда раньше
не нравились мужчины такого типа. Что это с ней происходит?
В воскресенье с утра Кира собралась на рынок и за продуктами.
Большинство магазинов по воскресеньям не работали, но гастрономы в цент-
ре города все-таки были открыты. Глядя, как она одевается, Платонов еще
раз повторил ей свое сегодняшнее задание: Кира должна была дозвониться
до Каменской и передать ей подробную информацию о том, что Дмитрий делал
в понедельник, вторник и среду перед тем, как исчез. Такова была просьба
Каменской, и Платонов счел ее вполне разумной и правильной.
Дозвониться до Каменской с первого раза ей не удалось, к телефону
никто не подходил.
Бывшего чемпиона Европы по стрельбе, а ныне командира отряда спецназа
старшего лейтенанта Бориса Шалягина Чернышев сумел отловить только в
воскресенье. Шалягин был в гараже, предпринимая отчаянные попытки вер-
нуть к жизни неизлечимо больной "москвич", и разговаривал с Андреем лежа
на спине под брюхом своей машины.
- Девятимиллиметровый "стечкин"? - переспросил он. - А чего, нор-
мально.
- Чего нормально-то? - не понял Чернышев. - Говори толком.
- Любой хороший стрелок должен любить "стечкин", - пояснил Борис, ша-
ря рядом с собой в поисках откатившегося в сторону болта. - Вот если бы
твой клиент предпочитал что-нибудь другое, я бы еще подумал. А так -
нормально.
- Как ты думаешь, он может быть сотрудником нашей системы?
- Запросто. Чем снайперу еще заняться, как не в спецназ идти? У
спортсменов выбор-то небольшой, если они хотят сохраниться: или в спорте
остаются, или к нам, в милицию, или, может, в ФСК, в "Альфу" какую-ни-
будь. Кому еще он нужен со своим специфическим мастерством?
- Боря, подумай как следует, может ли такое быть, что у стрелка крыша
поехала и он начал отстреливать всех подряд. Я хочу понять, должен ли я
продолжать отрабатывать учеты психоневрологических диспансеров, или мож-
но поставить на этом крест.
Шалягин вылез из-под машины и принялся тщательно вытирать грязные ру-
ки тряпкой.
- У стрелка - может быть. У снайпера - никогда.
- В чем разница?
- Знаешь, как говорят у нас? Каждый снайпер - стрелок, но не каждый
стрелок - снайпер. Стрелок - это мастерство, рука, глаз. Снайпер - это
характер, тип личности, особая психика.
- Но почему? - удивился Андрей. - Я хочу понять, в чем разница. Мо-
жет, это и есть то главное, чего мне не хватает, чтобы хоть что-то сдви-
нуть в расследовании.
Шалягин отшвырнул тряпку в угол, открыл двери машины, уселся на води-
тельское место и достал из-под сиденья початую бутылку виски.
- Хочешь? - предложил он Чернышеву. - Только из горла, я тебя не
ждал, стакан не захватил.
- Нет, спасибо, - отрицательно мотнул головой Андрей.
- Брезгуешь? Или трезвость блюдешь? - хмыкнул Борис, отпивая из бу-
тылки солидный глоток.
- Блюду. Мне сегодня еще перед руководством появляться придется, с
выхлопом нельзя.
- А, ну тогда, конечно, - понимающе кивнул спецназовец. - Ты вооб-
ще-то о стрелковом деле хоть что-нибудь знаешь?
- Да практически ничего, - признался Андрей. - На уровне занятий по
физподготовке. Нормативы выполняю, но наши нормативы по сравнению с
большим спортом - нулевой класс начальной школы.
- Тогда я тебе в двух словах нарисую картинку, чтобы ты главное по-
нял. Стрелок - это человек, который должен за контрольное время сделать
определенное количество выстрелов, и пули попадут примерно туда, куда
нужно. Ему надо суметь сосредоточиться на десять секунд, за это время
десять раз выстрелить и постараться, чтобы все пули легли более или ме-
нее кучно. Чем меньше разброс, тем лучше. Через десять секунд он отстре-
лялся и может расслабиться, оправиться и покурив. А снайпер - это совсем
другая песня. Снайпер - это охотник, который выбирает место, готовится и
ждет. Часами. Сутками. И никаких "расслабиться, оправиться и покурить",
потому что жертва может появиться в любую секунду, как раз в ту, когда
ты отвлекся. Но самое главное - у снайпера есть только один выстрел. Ты
понял? Только один. Не десять, как у стрелка, а один-единственный, от
которого все и зависит. Вот, к примеру, преступник взял заложника и
удерживает его в отдельном доме. Знакомая ситуация?
- Очень даже, - кивнул Андрей, внимательно слушавший Шалягина.
- И вот приходит снайпер, подкрадывается к дому, занимает позицию,
готовится и начинает ждать, когда преступник потеряет осторожность и его
голова хотя бы на долю секунды покажется в дверном или оконном проеме. В
эту долю секунды можно успеть сделать только один выстрел, а не десять.
Время идет, снайпер лежит, не шевелится, чтобы прицел не сбить. Ни по-
есть, ни покурить, ни почесаться, ни в туалет сбегать.
- А как же? - ошарашенно спросил Чернышев, которому такие простые ве-
щи как-то и в голову не приходили.
- А никак. В штаны. Лежит и преет в собственном поту и моче. Короче
говоря, снайпер - человек, умеющий переносить физический дискомфорт.
Умеющий лежать или сидеть неподвижно, умеющий ждать, не нервничая и не
раздражаясь, ни на что не отвлекаясь. Он по темпераменту должен быть
флегматиком или в крайнем случае сангвиником. Лучше всего, если он эмо-
ционально холодный, не подвержен острым вспышкам эмоций.
- Почему? Какая связь?
- Прямая. Рука дрогнет. Рука, Андрюха, может дрогнуть не только от
жалости к жертве, но и от ненависти к ней, вообще от любого сильного пе-
реживания. Снайперу нельзя быть таким, понимаешь? Он не должен знать жа-
лости, но и не должен ненавидеть того, кого собирается убить. Он должен
быть или уметь быть равнодушным, только тогда он настоящий снайпер. Так
что вряд ли ты его найдешь среди психов. Он, скорее всего, нормальный,
только сволочь первостатейная.
- Но если он нормальный, значит, между всеми шестью трупами должна
быть связь, - задумчиво проговорил Андрей. - А я этой связи не вижу.
Шалягин сочувственно пожал плечами, сделал из бутылки последний гло-
ток и снова спрятал ее под сиденье.
Виталий Николаевич Кабанов думал, что каждое произнесенное им слово
сродни движению лопаты могильщика. Чем больше слов - тем глубже могила,
в которую он сам себя зарывает, выполняя указание Трофима.
- Мужчина и женщина в однокомнатной квартире, четвертый подъезд, тре-
тий этаж. Дом, в котором находится магазин "Дары океана". Срок - до ве-
чера вторника. Крайний срок - в среду утром мы должны встретиться. Ты
доложишь об исполнении и получишь гонорар. Поскольку это первое поруче-
ние, предоплата тебе пока не положена. Задание ясно?
- Да.
- Берешься?
- Да.
- Подумай как следует, пока мы с тобой разговариваем, ты еще можешь
отказаться. Как только мы расстанемся, часы пойдут. В твоем распоряжении
три дня.
- Я все сделаю.
И снова, глядя в спокойные глаза снайпера, Кабанов подумал, что о
больной психике здесь и речи нет. "Это не человек, - сказал сам себе Ви-
талий Николаевич, - это машина для убийства, которая ничего не чувству-
ет, которой неведомы ни сомнения, ни страх, ни жалость. Господи, и отку-
да только такие берутся?"
Кира снова зашла в телефонную будку и набрала номер Каменской. Нако-
нец-то ей удалось дозвониться, и она ровным голосом пересказала Анаста-
сии все, что велел передать Дима.
- В понедельник с утра он разговаривал по телефону с Русановым, Сер-
гей это подтвердит, вряд ли он забыл, потому что он сам позвонил Диме и
договаривался с ним насчет подарка Лене...
- Минутку, - прервала ее Каменская. - Вы сказали, Русанов звонил Пла-
тонову в понедельник утром?
- Да, около девяти утра.
- А не наоборот? Вы ничего не путаете?
- Русанов позвонил Диме, я ничего не путаю. Так сказал Дима.
- Хорошо, продолжайте, пожалуйста.
- После разговора с Русановым Дмитрий зашел в гараж, взял машину и
поехал на работу...
Выйдя из телефонной будки, Кира медленно дошла до бульвара, перешла
дорогу и села на скамейку. Ей нужно было подумать.
Сегодня Платонов взялся за комнату, решив подготовить ее к ремонту.
Для этого нужно было по возможности сдвинуть мебель на середину, укрыть
ее полиэтиленовой пленкой и ободрать старые обои. Пытаясь справиться с
высокой мебельной стенкой, Дмитрий обнаружил старую дамскую сумочку из
змеиной кожи, засунутую между стеной и боковой стойкой. Руки его сами
открыли замочек, прежде чем он успел подумать о том, надо ли это делать.
В сумочке лежали документы - свидетельство о рождении Киры Левченко,
институтский диплом, свидетельство о разводе, три акции АО МММ, куплен-
ные, очевидно, на пробу или для смеха, под влиянием всеобщего ажиотажа.
Там же Дмитрий нашел и справку о приватизации квартиры, и еще один
странный документ, свидетельствующий о том, что за гражданкой Левченко
Зоей Федоровной числится участок за номером 67 Манихинского кладбища, на
котором захоронен гражданин Левченко Владимир Петрович. Платонов быстро
просмотрел остальные документы, ничего интересного в них не нашел и уже
собрался было сунуть их обратно в сумочку, но профессиональное любо-
пытство взяло верх, и он открыл "молнию" на внутреннем боковом карманчи-
ке. Там лежали два свидетельства о смерти Левченко Зои Федоровны, скон-
чавшейся в 1987 году, и Левченко Владимира Петровича, умершего тремя го-
дами раньше.
Негнущимися пальцами Платонов застегнул все замки и положил сумочку
на одну из открытых полок стенки. Значит, родители у Киры умерли. Куда
же она ездит каждую неделю по выходным дням? К любовнику? Вполне возмож-
но. К престарелым родственникам, которым надо помочь с продуктами? Наве-
щать ребенка, который по каким-то причинам с ней не живет? Тоже возмож-
но, правда, непонятно, почему надо это скрывать. Как бы там ни было, ез-
дила Кира Левченко вовсе не к родителям.
Повинуясь внезапному порыву, Платонов метнулся в ванную и открыл зер-
кальный шкафчик. Преодолев острое чувство неловкости, которое снова воз-
никло у него при виде чисто женских гигиенических принадлежностей, Дмит-
рий снял с полки большую голубую коробку, которая оказалась неожиданно
тяжелой. Он засунул туда руку и вытащил обернутый в несколько полиэтиле-
новых пакетов револьвер. Еще прежде, чем он успел понять, что именно
держит в руках, он узнал тот самый шуршащий звук, происхождение которого
так долго не мог установить.
Платонов развернул пакеты, и в нос ему ударил хорошо знакомый запах
пороха. Из револьвера стреляли, причем не так давно.
Истина, так долго прятавшаяся от него, открылась Дмитрию внезапно и
бесстыдно, демонстративно выставляя себя напоказ и нагло насмехаясь над
его недогадливостью. Боже мой, как слеп и глуп он был! Он должен был
увидеть и понять это раньше, ведь все бросалось в глаза, все, а он, ду-
рак самонадеянный, думал только о том, нужно ли ложиться в постель с Ки-
рой немедленно или можно еще потянуть.
Он вспомнил ее сосредоточенность, умение выполнять, не раздражаясь и
не отвлекаясь, монотонную скучную работу.
Вспомнил, как она могла часами сидеть, застыв в одной позе, не изда-
вая ни звука. Как ровно стояла она у плиты, не перекашивая плечи и не
"проседая" на одну ногу. Как без малейшего напряжения балансировала на
краю ванной на одной ноге, не теряя равновесия. Как, поворачивая и слег-
ка наклоняя голову, фиксировала ее всегда в одном и том же положении,
как приучил ее тренер, отрабатывая стойку. У нее было тело и движения
тренированного стрелка, и только абсолютный глупец мог этого не заме-
тить.
Она никогда не прищуривала один глаз, если нужно было что-то рассмот-
реть вдалеке. Она закрывала глаз ладонью. Платонов вспомнил, как
инструктор по стрельбе учил их: в стойке работает каждая мышца вашего
тела, даже лицевые мышцы работают. Если вы встали в стойку и сощурили
глаз - все, стойка нарушилась, прицел сбился.
Платонова бросило в жар. Он вспомнил, как отстранялась от него Кира,
когда он пытался обнять ее и прижать к себе. Вчера, когда она собиралась
якобы к родителям. И потом, когда вернулась. Конечно, она отстранялась,
как же иначе, ведь у нее под свитером, за поясом джинсов, был револьвер.
Револьвер, из которого недавно стреляли.
Один раз? Или несколько? В барабане не хватает одного патрона. А куда
она ездила на прошлой неделе?
Вопросы посыпались на Платонова со всех сторон, и он сначала попытал-
ся найти хоть какие-нибудь ответы, потом вдруг спохватился, что думать
надо вовсе не об этом.
Он находится в квартире убийцы-маньячки. Он доверил ей свою жизнь,
свою свободу. Деваться ему некуда, выйти из ее квартиры он не может, по-
тому что его уже десять дней числят во всероссийском розыске и на руках
у каждого милиционера есть его фотография. Он не может уйти отсюда и
добровольно дать себя арестовать, потому что в этом случае документы о
злоупотреблениях попадут Бог знает в чьи руки и дело будет развалено -
моргнуть не успеешь.
Но и оставаться здесь страшно. Если Кира - сумасшедшая убийца,
отстреливающая раз в неделю молодых мужчин, то кто может поручиться, что
ей в голову не придет ничего остроумного и веселого, такого веселого,
что Платонов, того и гляди, помрет со смеху?
Что же делать? Спрятать револьвер? А вдруг у нее есть еще оружие? Она
обнаружит, что револьвер исчез, поймет, что Платонов его нашел, и...
Оставить все как есть? И молить Бога, чтобы до следующей субботы все
кончилось. Тогда он сможет выйти отсюда, вернуться на работу и сообщить
кому следует о Кире.
Сообщить о Кире? О женщине, которая согласилась помочь ему, поверила
ему, пустила его в свой дом, кормит его обедами и добросовестно выполня-
ет его поручения?
Что же делать? Кира может вернуться в любую секунду, и решение нужно
принимать как можно быстрее.
Кира сидела на скамейке, не обращая внимания на моросящий холодный
дождь, и думала о том, как спасти свою жизнь. Два часа назад она получи-
ла задание убить мужчину и женщину, живущих в однокомнатной квартире на
третьем этаже дома, где находится магазин "Дары океана". Убить Дмитрия
Платонова и саму себя.
Бывшая свекровь была отчасти права, Кира действительно очень рассчи-
тывала на свою внешность и готова была добывать себе жизненные блага че-
рез постель. Сама по себе практика эта весьма распространена, но Кире
почему-то казалось, что про нее так плохо никто никогда не подумает,
никто не догадается, что она эксплуатирует свой экстерьер. Постоянные
монологи свекрови убедили ее в том, что ее нехитрый замысел ни для кого
секрета не составит. Это в немалой степени расстроило Киру, ибо она хо-
рошо понимала, что способностями Бог ее не наделил и добиться в жизни
чего-нибудь приличного она самостоятельно вряд ли сумеет.
Поступив назло мужу и ненавистной свекрови в институт, Кира совершен-
но случайно оказалась на соревнованиях по стрельбе. Институт должен был
выставить команду, а одна девушка-спортсменка прямо перед соревнованиями
бросила учебу и укатила в родной Тмутараканск. Тренер долго уговаривал
Киру, уверяя, что делать ей ничего не придется. В команде обязательно
должен быть основной состав и запасной, она поедет в запасном составе,
один шанс на миллион, что окажутся задействованы все запасные и дело
дойдет и до нее.
Однако, приехав на соревнования, Кира пришла вместе со всеми на тре-
нировку и заявила тренеру, что хочет попробовать пострелять. Ей дали
пистолет, объяснили в двух словах, что к чему, как нужно целиться и на
что нужно нажимать, а потом ахали и махали руками, не веря, что человек,
впервые в жизни взявший в руки оружие, мог показать такой результат.
Она оказалась не просто очень способной в этом виде спорта. Видно,
этот дар был ей дан от природы. И, конечно, повезло с тренером. Он сразу
увидел в стройной длинноногой красавице настойчивость, стремление довес-
ти до конца любое, пусть и самое незначительное, начатое дело, умение
сосредоточиться и полностью отключиться от всего постороннего. Он понял,
что кареглазая студентка второго курса создана для стрельбы, природой
предназначена для нее. В ее характере было все, что необходимо хорошему
стрелку. Тренер убедился в этом на первых же занятиях, когда отрабатывал
со спортсменами стойку. Никаких выстрелов, никакой работы с оружием,
только стойка. Приготовиться к стрельбе - отставить, приготовиться -
отставить, и так десятки, сотни раз, до тех пор, пока стрелок не научит-
ся принимать стойку автоматически, пока каждая мышца, каждая клеточка
его тела от ступни до лба не запомнит единственно правильное, подобран-
ное тренером специально для этого человека положение, позволяющее выпол-
нять прицельную стрельбу. Кира была одной из очень немногих, кто на та-
ких тренировках не раздражался, не удивлялся и не спрашивал, зачем это
нужно, не ныл, что ему скучно и скорей бы дали в руки пистолет. Она была
способна видеть цель и не искать развлечений и праздников на пути к ней.
Более того, тренер видел, что унылая, монотонная, однообразная и тяжелая
ежедневная работа нравится кареглазой красавице Кире, ибо освящена для
нее сияющим светом далекой цели: стать первой, стать лучшей.
Но тренер видел и другое - она не была честолюбива. Кира никогда не
заводила разговоров о титулах и наградах, о призах и званиях, более то-
го, олимпийский чемпион Владимир Усков, к которому привел Киру ее пер-
вый, институтский, тренер, безошибочно определил, что молчит девушка не
из скромности, а оттого, что ей это и в самом деле неинтересно. Интере-
совало ее только одно: что нужно сделать, чтобы стрелять еще лучше.
Через два года Кира Левченко завоевала все мыслимые призы и медали. И
