- Да что ты! Там у нас заключенного приговаривали к казни в самых
редчайших случаях.
- Ну, а как же...
- Ну, это же были не казни, - перебил Рейс, - если ты имеешь в виду
ликвидации. Казнь - это официально обставленная карательная акция. А
это...
- Что это?
- Ну, это просто устранение неполноценной части населения
освобождаемых территорий. - Добавил поспешно: - У нас была даже
специальная инструкция, в которой указывалось, что вся процедура
ликвидации должна производиться так, чтобы объекты не могли рассматривать
ее как акцию возмездия. Поэтому, когда их направляли в газовые камеры, они
думали, что идут в гигиенические душевые или госпитальные блоки. Там даже
вывешивали флаг с красным крестом. Часть заключенных ликвидировали под
видом измерения их роста. Выстрел производился в прорезь измерительной
планки, как раз над затылком, и объект даже не успевал понять, что с ним
происходит, не испытывал боли.
- А ты откуда знаешь?
- Наши врачи говорили, что пуля, попадающая в мозжечок, вызывает
такое же болевое ощущение, как удаление зуба без анестезии, только еще
более короткое. А отравляющее действие газа осознается в течение пяти
минут, потом сознание притупляется, и объект только механическим
сокращением мышц реагирует на дальнейшее умерщвление.
- Да ты, я вижу, в своем деле профессор.
- Мы все это обязаны знать: ведь если не знаешь, все-таки действует
на психику, когда изо дня в день одно и то же...
- А когда знаешь на психику не действует?
- Тех, кто раскисал, списывали на фронт или забирало гестапо.
- А ты ни разу не раскисал?
- Я много молился, даже ночами.
- И помогало?
- Я старался думать, что это просто бойня, а они все не люди, а
животные.
- Ты молодец, здорово придумал...
- Конечно! И я, знаешь ли, научился не запоминать их лица. Это очень
важно - научиться ничего не помнить.
- А если вдруг вспомнишь?
- Ну зачем же?!
- А если тебе когда-нибудь напомнят?
- Кто? Кто напомнит? - неприязненно спросил Рейс и даже притормозил
мотоцикл. - Тех никого больше не будет. А мы даже сейчас об этом не
разговариваем, как будто ничего такого нет и не было.
- Ты считаешь, война уже кончилась?
- Ты что? - смущенно спросил Рейс. - Ты что?
- Ничего, - миролюбиво сказал Иоганн. - Просто я считаю, что война
еще не кончилась. И когда-нибудь она кончится.
- Ну да, - согласился, успокаиваясь Рейс. - Возьмем Москву, и все
человечество ляжет у наших ног.
- И у твоих?
- И у моих тоже.
- Ноги у тебя подходящие. Просто отличные ноги. С такими ногами
бегать хорошо.
Иоганн говорил сквозь зубы, не забывая улыбаться при этом. И надо же
было затеять такой разговор, когда все его существо и без того корчилось.
Не растравлять себя он должен, а собраться в железный комок, подготовиться
к встрече с советскими людьми, чтобы стойко, с равнодушным видом пройти
мимо них так, словно они для него не существуют.
Низина лежала в холодном дыму тумана.
Под колесами мотоцикла скрипел песок, щелкала щебенка. Отвесные
стенки карьера с выжженным по склонам кустарником были черны. Силуэты
деревянных вышек, ячеистая проволочная ограда в несколько рядов. На серых
столбах белеют крупные изоляторы - значит, через проволоку пропущен ток
высокого напряжения.
Показались каменные низкие постройки с высокими кирпичными трубами.
- Крематорий?
- Нет, это печи для обжигания керамических плит, - охотно пояснил
Рейс. Помедлил. - Но их тоже используют... Иногда...
Проехали одни, затем другие ворота, густо оплетенные колючей
проволокой, по краям бетонные колпаки, разрезанные пулеметными
амбразурами. Мотоцикл оставили у входа в комендатуру - барачного типа
одноэтажное деревянное здание, без фундамента поставленное на бревна.
По кирпичному тротуару вышли на пустынный аппельплац. Песчанач почва
здесь была плотно утоптана, а пот и кровь с разбитых ног послужили вяжущим
материалом для песка, превратили его в подобие асфальта.
Остальная площадь лагеря была разделена проволокой на клетки загонов,
в каждом из них стояло по два низких барака, до ската крыши которых
человек среднего роста мог дотянуться рукой. Эти бараки здесь называли
блоками.
В нескольких метрах от проволочных заграждений тянулись белые
известковые полосы. Ступивший на эту границу заключенный карается так же,
как за побег.
Ни кустика, ни засохщей травинки, - ровное черное пространство,
зорошо просматриваемое с любой возвышенной точки.
Окна в бараках, хоть и узкие, тянулись почти во всю длину стен, а
деревянные вытяжные трубы шли почти через каждые десять метров, но
поставлены они почему-то не вертикально, как полагается трубам, а торчат
из стен куцыми ящиками.
Рейс объяснил:
- Это для прослушивания. - Потом сказал с гордостью: - Герр Клейн
ввел много усовершенствований. Он , например, избегает публичных казней.
Но каждый карцер снабжен такими средствами, чтобы виновный мог сам
расправиться с собой, если, конечно, господин оберштурмбанфюрер считает
его ликвидацию целесообразной.
- Значит, организуется самоубийство?
- Ну, почему же спмоубийство? Просто свобода выбора.
Увидев приближающуюся полосатую колонну заключенных, Рейс посоветовал
Иоганну обратить на них внимание.
- Принцип обезличивания - тоже идея герра Клейна. Начинается с того,
что каждый заключенный имеет только свой номер - больше ничего своего. Ни
одной вещи мы им не разрешаем иметь, только номер. В этих же целях каждый
заключенный меняет ежедневно барак, место на нарах и группу, в которой
находится. Мы их тасуем как колоду карт. Особенно у советских развит
инстинкт организованности. А таким способом мы перешибаем этот инстинкт.
Ну, и легче подсаживать слухачей.
- Доносчиков?
- Слухачей. Это наш термин, он более точен.
- И много их?
Рейс ответил загадочно:
- Это личные кадры оберштурмбанфюрера.
- Вот такие ребята нам и нужны! - с энтузиазмом воскликнул Вайс. -
Надеюсь, вы нам кое-кого уступите?
- Как прикажет оберштурмбанфюрер.
Иоганн положил руку спину Рейса и, дружески полуобнимая его,
попросил:
- А ну, по-приятельски. Парочку таких, какие покрепче. А то, я вижу,
они все тут заморыши.
- Ну, не все, есть один кролик поразительной живучести.
Вайс сказал сухо:
- Те, на которых призводятся медицинские эксперимены, нам не нужны.
- Да нет, этот совсем из другой породы, - рассмеялся Рейс, - из
гончих. Ну, понимаешь, гончий кролик. Мы указываем ему место прохода в
ограждении, он подговаривает группу на побег. Ну, и, следовательно, таким
простым способом мы выявляем еще не обезличенные объекты и избавляемся от
них.
- Здорово, - похвалил Иоганн.
- Шаблонный прием, - скромно сказал Рейс, - тянем его еще с
Треблинки.
Иоганн обвел глазами колонну заключенных, попросил:
- А ну, покажи мне этого парня.
- Да вот он, напротив, - семьдесят три два ноля двенадцать.
Понимая, что речь идет о нагрудном номере на куртке заключенного,
Иоганн довольно быстро нашел его.
Такой же, как все тут. Ничем особенно не выделяется. Лицо сизое,
набрякшее, уши круглые, широкие, сутулый, с отвислым задом. Вот разве что
правая бровь от шрама лысая.
- Не годится для нас, староват, - сухо объявил Иоганн.
- Да ему и тридцати нет. Онивсе здесь похожи на стариков. Иоганн,
испытывая неистовое напряжение душевных сил, смотрел им в глаза. но взгляд
его встречал только стеклянное, мертвое мерцание глаз, казалось не видящих
его и не желающих его видеть. Он не существовал для этих людей - вот что
означали их взгляды. Не существовал - и все. Он был для них ничто. Ничто в
сером мундире. Ничто, голосу которого они будут повиноваться так же, как
голосу репродуктора.
Рейс сделал движение пальцем и произнес:
- Семьдесят четыре два ноля четырнадцать.
Блокфюрер выкрикнул:
- Семьдесят четыре два ноля четырнадцать, к господину
унтерштурмбанфюреру!
Четко печатая шаг, из рядов вышел скелетообразный человек, снял с
головы полосатую матерчатую шапку, притопнул, вытянулся.
- Поговори, если хочешь, - разрешил Рейс Иоганну.
Иоганн, пристально глядя в лицо этого человека, громко и внятно
спросил по-русски:
- Вы желаете предлагать свои услуги в качестве изменника родины? Во
имя победы великой Германии и славы фюрера?
- Не понимаю, - глухо сказал N 740014.
- Я плохо объяснил по-русски? - спросил Вайс.
- Я не понимаю.
- Что вы не понимаете?
- Не понимаю - и все.
- Не хотите понимать?
Заключенный молчал.
Рейс попросил:
- Что он тебе ответил?
- Он хочет подумать, - сказал Иоганн.
Рейс попросил:
- Скажи ему, что я уже начинаю думать, не следует ли полечить его в
спецблоке. Он очень плохо выглядит.
Иоганн перевел.
Лицо заключенного стало еще более серым. Он усмехнулся одной щекой,
сказал сипло:
- Ясно!
- Что вам ясно? - спросил Иоганн.
- Все, - сказал N 740014. И добавил: - Значит, слезай, приехали.
- Марш! - приказал Рейс и небрежно объявил подскочившему блокфюреру:
- Этого - к финишу.
- Момент, - сказал Иоганн. И с улыбкой попросил Рейса: - Разреши мне
самому его потрясти.
- Отставить! - приказал Рейс блокфюреру.
Щелкая по плацу деревянными подошвами, заключенные разошлись в
бараки.
На плацу возникла вязкая, мертвая тишина. И сразу стали ощутимы
кислая вонь тумана, угарный запах человеческого пота и мокрого тряпья,
острый запах дезинфекции.
У проволочной ограды серыми тенями метались овчарки. Они никогда не
лаяли; их приучили без звука бросаться на людей.
Рейс, осторожно шагая, чтобы не ступить в лужу, говорил:
- Наш лагерь отборочный. Материал приходит к нам после значительного
отсева, и все же попадаются коммунисты. Это очень опасно.
- И сейчас есть подозрительные?
- Да, и притом несколько.
- Ты мне потом скажешь их номера, чтобы я не тратил зря времени?
- Конечно, - согласился Рейс. - Это всегда очень хитрые экземпляры.
Они умеют хранить тайну и, только когда идут на казнь, обычно выдают себя.
- Чем же?
- Бессмысленной демонстрациец храбрости.
Иоганн шел по черному плацу, упругому, как кожа, и пахнущему потной
кожей, и думал о том, что в лагере убивают сначала тех, кто не хочет
продлевать свою жизнь и предпочитает мгновенную смерть медленному,
мучительному умиранию. Есть здесь и крепкие люди, которых только смерть
способна сломить. А есть и другие, тоже крепкие, но они гнутся до предела,
гнутся, чтобы вдруг в какое-то мгновение выпрямиться и, выпрямившись,
стать снова людтми, себе на гибель. И нужно найти таких людей. Это нужно
для дела, которому служит Иоганн, и такие люди для него бесценны. Но как
найти их?
Вот этот, N 740014. Кто он? Что он? Номер в картотеке? А если б
Иогагг оказался в плену, разве он стал бы говорить правду? Конечно нет, он
лгал бы.
Но этот, N 740014, уже приговорен Рейсом к смерти. Может, теперь он
скажет о себе правду? А зачем? Если он раньше не опкупился предательством,
то почему он сделает это сейчас? Или солжет, чтобы выжить? Но ведь он
прошел много проверок, и, значит, было что-то, из-за чего он оказался в
отборочном лагере, стал кандидатом в изменники.
Надо поговорить с глазу на глаз.
Может, он просто боялся других заключенных. Даже этот изощренный
метоб тасовки не избавляет слухачей от возмездия: их часто находят в
отхожих местах мертвыми. Значит, здесь кто-то карает предателей. А ведь
одному это не под силу, нужны организованные действия.
Нет такого луча, с помощью которого можно было бы увидеть человека
насквозь. Нет и не будет. Но Иоганн должен найти способ. Должен...
Туман стал мокрым, почти непроглядным. Рейс включил на мотоцикле
фару. Они выехали из низины. В бору было сухо,чисто. Песок скрипел под
шинами, в окнах домиков лагерного персонала уютно светились шелковые
разноцветные абажуры...
Дитрих сказал Вайсу, чтобы он занялся картотекой. Хитро подмигивая,
предложил:
- Я просмотрел личные дела и составил список. Ты тоже составь такой
список. Если номера совпадут, это будет хорошо: две головы всегда неплохо.
- Потом пожаловался: - Господин Клейн большой мошенник, не захотел
расшифровать грифы на личных делах. Эсэсовцы привыкли работать только на
себя.
И вот все вечера и даже ночи Иоганн стал просиживать в канцелярии.
Служебное рвение его было вызвано не только указаниями Лансдорфа, хотя ими
тоже не следовало пренебрегать. У Иоганна были свои, далеко идущие
соображения: он решил прежде всего выявить слухачей-доносчиков. В
сущности, Рейс, раскрыв "кролика", дал Иоганну в руки кончик ниточки,
держась за нее, он и начал свое путешествие по канцелярскому лабиринту.
Иоганн не прикасался к картотекам в полированных ящиках, не
интересовали его пока что и папки с личными делами заключенных.
Ведомости продуктового снабжения, записки кладовщика - вот что было
ему нужно в первую очередь.
Все военнопленные обречены здесь на медленную смерть от истощения. И
наказывают эсэсовцы голодом: тем, кто попадает в штрафной блок, совсем
ничего не дают.
Продлить жизнь в лагере может только еда. Вот эсэсовцы и поощряют
нужных им людей жратвой. Дополнительный паек получают старосты блоков -
"капо", как их тут называют. Предателям тоже полагается дополнительный
паек, а высшая награда для них - табак и шнапс.
Иоганн тщательно изучал замысловатые отметки на продуктовых
ведомостях, анализировал подшитые к ним расписки блокфюреров. Номер
"кролика" был для него ключом к расшифровке этой сложной бухгалтерии. И
вскоре Иоганн убедился, что выбрал правильный путь.
В списках людей, направленных в спецблок, на крыше которого
развевался белый флак с красным крестом, он обнаружил несколько раз номер
"кролика". А ведь из спецблока никто не возвращался живым. И даты
пребывания "кролика" в спецблоке совпадали с датами расписок блокфюрера в
получении допорлнительного пайка, табака и шнапса.
Такую закономерность Иоганн обнаружил и по спискам штрафного блока.
После многих ночей в канцелярии Иоганн установил, что не один
"кролик" благополучно возвращался из камер смерти. В списках было еще
несколько "номеров", неоднократно попадавших в спецблок и штрафной блок, и
пребывание их там всякий раз сопровождалось все теми же расписками
блокфюреров.
Так Иоганн выявил предателей. Картотека ему понадобилась лишь для
того, чтобы заменить номера именами. Зашифровав имена, он спрятал листок
под стелькой сапога, а номера занес в блокнот.
Продуктовые ведомости больше не интересовали Иоганна. Теперь он
занялся личными делами заключенных. На некоторых из них гестаповец Флинк
сделал пометки. Разобравшись в них, Иоганн понял, что заключенные, личные
дела которых помечены Флинком, обречены на смерть. Но не из-за крайнего
физического истощения, а потому, что вопреки ему они сохраняют бодрость и
оказывают тем самым вредное влияние на окружающих. Иоганн выписал имена и
номера таких заключенных. Среди них оказался и N 740014 - тот заключенный,
которому он столь недвусмысленно и открыть предложил стать изменником
родины. Иоганн назвал вещи своими именами, хотя даже самые наглые фашисты
облекали подобные предложения в более обтекаемые и неопределенные формы.
Нервное напряжение бессонных ночей давало себя знать, но Иоганн был
доволен. Он открыл методику поиска, выявил тех, кого следовало выявить,
узнал имена заключенных, доблестно прошедших через все пытки и встретивших
смерть с достоинством, которое Рейс, пожимая плечами, назвал
бессмысленным. Имена их Иоганн тоже зашифровал: он хотел выполнить свой
долг перед казненными, хотел, чтобы на родине узнали об их подвиге, чтобы
навечно сохранилась память о них.
Выйдя с рассветом из канцелярии, Иоганн отправлялся в карьер, где
работали узники, и часами пытливо наблюдал за теми номерами, носители
которых его интересовали. Он заметил, что доносчики не очень то затрудняли
себя, но охрана не понуждала их работать лучше. А тех, кого Флинк наметил
к уничтожению, они понуждали трудиться в неимоверном темпе, беспощадно
избивали. И однако же эти обреченные не только работали сами, но и
помогали ослабевшему товарищу сдвинуть тачку с тяжелым, мокрым песком,
поднять каменную глыбу. Все эти наблюдения совпадали с канцелярскими
изысканиями Иоганна, подтверждали правильность его выводов.
Вскоре Иоганн мог уже составить список, которого ждал от него Дитрих.
Отобрал он тех предателей, кто по физическим и интеллектуальным данным
наименее подходил для роли парашютистовдиверсантов. Иоганн не раз
беседовал с нмим и устпновил, что эти тупицы не способны решить даже
простой арифметической задачки или запомнить три двузначные цифры. А о
том, чтобы набросать на бумаге маршрут от барака с керамическими печами до
аппельплаца, и речи быть не могло. Хороши же будут из них
террорристыразведчики! Мощное подкрепление получит вермахт!
Но заподозрить Вайса никто не мог. Обоснованием правильности его
выбора служили личные дела тех, кого он нашел нужным включить в свой
список. А в их личных делах черным по белому было зафиксировано все, что
словоохотливо сообщали фашистским следователям эти трусливые и подлые
души.
Как будто сговорившись, все они утверждали, что пострадали от
советской власти, были ее жертвами. Отсюда напрашивался вывод, что они
готовы отомстить за перенесенные в Советской стране страдания. Возможно,
конечно, некоторые закльченные просто лгали во имя спасения собственной
шкуры. Как бы там ни было, подобные показания служили несомненным
документальным свидетельством, что Вайс отобрал кандидатуры по
политическому принципу, а это не могло не вызвать одобрения Лансдорфа.
Через несколько дней, хоть погода была и неважная, Дитрих пригласил
Вайса прогуляться по лесу. Очевидно, он полагал, что все стены здесь имеют
уши, а ему хотелось поговорить без свидетелей.
Едва они углубились в лес, как Дитрих стал раздраженно жаловаться на
Клейна. Он совсем не уверен, что Клейн добросовестно помогает ему
подбирать нужных людей. По-видимому, гестапо не собирается расставаться с
наиболее подходящими заключенными.
Иоганн почтительно выслушал сетования Дитриха, кивком головы
молчаливо согласился с ним: да, задание досталось трудновыполнимое, -
подождал, пока капитан облегчит свою душу, и, выбрав момент, предложил ему
присесть на пенек, чтобы отдохнуть. Пока Дитрих усаживался, Иоганн достал
из планшета составленный им список кандидатур и выписки из личных дел для
его обоснования. Торжественно вручив бумаги, Иоганн, будто движимый
скромностью и особой симпатией к Дитриху, попросил его считать проделанную
им работу своей. Дитрих очень внимательно ознакомился с бумагами и,
видимо, остался доволен. Поразмыслив, он решилпредставить список Вайса как
результат своей особой проницательности в надежде, что это значительно
повысит его престиж, да и вообще престиж абверовцев в глазах Клейна.
И вот достаточно оказалось этой малости, чтобы настроение Дитриха
сразу и очень заметно улучшилось. Лицо его выразило самодовольство, будто
и вправду он сам так удачно отобрал кандидатуры и вся заслуга тут
принадлежит именно ему и никому другому. Он уже не обращался к Вайсу, не
замечал его. Он даже не испытывал к нему благодарности. Подумаешь, какое
дело! Его подчиненный, ефрейтор, почти солдат, добыл для него кое-какие
полезные материалы. Но ведь это его подчиненный, старался-то он для него,
на него роботал. Значит, ему, капитану Дитриху, как нечто само собой
разумеющееся, и принадлежит право воспользоваться плодами этой работы,
считать ее своей. Тут и разговаривать не о чем.
И, насвистывая, Дитрих зашагал по мокрому снегу лесной тропинки. Он
был так доволен, так спешил к Клейну, что, вопреки своим привычкам, даже
не боялся промочить ноги - ступал в тонких сапогах куда придется.
Как и ожидал Иоганн, ознакомившись со списком заключенных, отобранных
Дитрихом, Клейн и Флинк не очень-то обрадовались.
Флинк пробурчал сердито:
- Господин капитан, вы беспощадны. Вы хотите лишить нас глаз и ушей в
лагере. Я протестую.
Дитрих предостерегающе поднял бровь.
- Насколько я вас понял, вы протестуете против решения генералитета
вести войну всеми доступными нам средствами?
Клейн не дал ссоре разгореться, вмешался, сказал примирительно:
- Я преклоняюсь перед вашим, господин Дитрих, блистательным талантом
первоклассного разведчика. - С широкой улыбкой разлил вино, протягивая
бокал попросил: - Надеюсь, вы поделитесь с нами, расскажете, каким
загадочным способом вам удалось выявить весь контингент осведомителей и
оставить нас безоружными.
Несмотря на то, что Клейн говорил все это как бы с огорчением, глаза
его торжествующе поблескивали. Он умолчал о том, что наиболее ценные, по
его мнению, осведомители не попали в список Дитриха и, кроме того, в
списке оказалась парочка несомненных коммунистов, кандидатов на
уничтожение.
От Иоганна это не ускользнуло, а Дитрих ничего не заметил. Постучав
себя по лбу, он заявил глубокомысленно:
- Увы, ключи от этого сейфа только у адмирала Канариса.
- О, я так и думал! - почтительно воскликнул Клейн. - Абвер - это
замечательный инструмент для обнаружения чужих секретов, но в то же время
и непроницаемая скала, когда речь идет о хранении профессиональных тайн. Я
понимаю. - И глаза его снова лукаво блеснули.
На следующий день Иоганн пожаловался Рейсу, что зря он тут старался,
не спал ночами: капитан Дитрих оказался настолько опытным
контрразведчиком, что справился и без его помощи. И, увы, эта командировка
Вайса едва ли будет расценена начальством положительно.
Рейс посочувствовал Иоганну, но в утешение мог предложить только, что
отвезет его на своем мотоцикле в город, в тот дом с девицами, к которому
был прикреплен начальствующий состав лагеря.
Все эти дни Иоганна не оставляла мысль о заключенном N 740014. Снова
и снова листал он его личное дело и постепенно пришел к некоторым
любопытным для себя выводам.
Так, в анкете местом постоянного жительства была названа Горловка, а
в графе о профессии значилось "крестьянинединоличник". А какой может быть
единоличник в самом центре промышленного Донбасса?
Кроме того, в анкете N 740014 стояла русская фамилия, хотя тут же
значилось, что по национальности он украинец.
Иоганн прикинул, как будет звучать эта фамилия, если переделать ее на
украинский лад, и вдруг обнаружил, что это фамилия известного всей стране
шахтера. Имя в анкете, по всей видимости, было указано подлинное, и оно
тоже совпадало.
Вечером Иоганн пришел в спецблок, вызвал блокфюрера и не терпящим
возражений тоном поставил его в известность, что с ведома господина
оберштурмбанфюрера Клейна капитан абвера Дитрих уполномочил его допросить
двух заключенных. Тем же повелительным тоном он приказал привести на
допрос N 740014, а ровно через час после этого - "кролика" с плешиной на
брови.
Хорошо вышколенный И, по-видимому, привыкший беспрекословно
повиноваться, блокфюрер проводил Вайса в отсек, специально отведенный для
допроса заключенных, и оставил его здесь одного. Иоганн осмотрелся.
Внимание его прежде всего привлек высокий, до самого потолка, шкаф с
неплотно прикрытыми дверцами. Иоганн открыл шкаф и отпрянул.
Шкаф предназначался для подвешивания, растягивания заключенных при
допросе. Это был даже не шкаф, а футляр, прикрывавший смонтированное в нем
особое хитроумное устройство. С потолка свисали на блоках ручные кандалы,
а внизу лежали кандалы ножные. Иоганн попробовал поднять их и не смог -
так тяжел был прикрепленный к ним бетонный груз. По всей видимости, честь
изобретения этого чудовищного распятия принадлежала Флинку. Он как-то
заметил вскользь, что с детства не переносит вида крови. И завтра, а может
быть, еще и сегодня Иоганн встретится с этим Флинком, и пожмет его руку, и
улыбнется ему, и справится о его самочувствии, и говорить они будут о
каких-нибудь малозначащих пустяках - о погоде, о новых пластинках...
Иоганн закрыл шкаф, сел за стол и с силой сжал резиновую палку,
унизанную металлическими гайками. И тут же пальцы его разжались. Он понял,
что перед ним на сей раз изобретение Рейса, которым тот не однажды
похвалялся, шутливо называя это орудие "жезлом с обручальными кольцами".
Постучали. Блокфюрер ввел заключенного N 740014, вытянулся у двери,
ожидая приказания. Иоганн снова взял резиновую палку, подошел, приказал
блокфюреру покинуть камеру. Размахивая палкой перед лицом заключенного,
спросил по-русски:
- Ну, что скажешь? - И, будто испытывая орудие допроса, с силой
ударил по косяку двери. Потом распахнул ее, выглянул. Коридор был пуст.
Иоганн подошел к столу, сказал:
- Садитесь.
Заключенный глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и сел на
привинченный к полу массивный табурет.
Пристально глядя ему в глаза, Иоганн назвал его подлинное имя.
Добавил:
- Стахановей. Шахтер. Коммунист. Так?
Заключенный, не поднимая глаз, уныло рассматривал свои руки. Лицо его
оставалось неподвижным, мертвым.
Иоганн закричал:
- Говори, животное, говори! - И ударил палкой по столу. - Говори!
Шахтер повернулся к нему спиной, привычно охватив голову руками.
Вайс сел, предложил:
- Покурим...
Заключенный изумленно уставился на него.
- Правильно, - одобрил Иоганн. - Все правильно. Молодец.
- А ты сволочь, - очень спокойно, с достоинством сообщил шахтер. —-
Пес в волчьей шкуре.
- Понятно, - сказал Иоганн, - точная формулировка. - Посоветовал: - А
вы все-таки возьмите всю пачку, ну, как трофейную, что ли.
Шахтер недоверчиво потянул к себе сигареты, быстро сунул за пазуху.
Спросил:
- Купить думаешь?
- Ну, если бы вы были продажный!
- Такой, как ты?..
- Ну ладно, - попросил Вайс. - хватит. - Наклонился. - А если я тебе
верю?
- Покупаешь, - упрямо повторил шахтер.
Иоганн протянул к нему руку и чуть было не смахнул со стола большую
жестяную банку с гипсом. Спросил машинально:
- На черта это здесь?
- Играть хочешь? - так же спокойно спросил шахтер. - Притворяешься
новичком? Мало ты нам рты гипсовал, чтобы во время разделки не шумели?
- Так, интересно. - Иоганн потрогал пальцем холодную жидкость в
банке. Он посмотрел на часы, приказал: - Подойди ко мне.
Тот покорно приблизился.
Иоганн зачерпнул из банки гипс.
- Открой рот. - Замазал рот заключенного, объяснил: - Надо, чтоб ты
молчал. Чтобы ни звука! - Открыл шкаф. - Становись.
Шахтер привычно протянул руки к кандалам.
- Не надо. Пошевелись, подвигайся.
Шахтер выполнил приказание.
- Теперь встань, обопрись о стенку, и чтобы ни звука, ни шороха.
Понял? - И, последний раз строго взглянув в растерянное, недоуменное лицо
шахтера, закрыл шкаф и вышел.
В коридоре никого не было. Перед спецблоком - тоже ни души. Лагерь,
окутанный промозглым, воняющим гнилой тиной туманом, казалсф вымершим.
Резкий, какой-то мертвенный свет прожекторов клубился вместе с туманом. И
ощущение нереальности окружающего на миг охватило Иоганна. Но только на
миг. Из полузабытья его вывел Блокфюрер. "Кролик", который пришел с ним,
выразительно подмигнул, указывая на шкаф.
Блокфюрер сказал с уважением:
- Я-то думал, господин ефрейтор, вам ассистент нужен, а вы сами
справились.
Втроем они вошли в камеру. Иоганн сел за стол.
"Кролик", державшийся с подобострастной развязностью, тоже сел, не
дожидаясь приглашения.
- Встать! - крикнул Иоганн и, схватив резиновую палку, наотмашь
ударил его по голове.
"Кролик" всхлипнул, прикрыл лицо руками.
- Молчать! - приказал Иоганн и махнул рукой блокфюреру. Когда тот
вышел, Иоганн чуть приоткрыл дверцу шкафа, пристально посмотрел на
"кролика", - Ты!.. - И назвал номера еще трех осведомителей, причем
произнес их громко, отчетливо. Потом развалился на стуле и, покачивая
головой, продолжил: - Все вы четверо, - он снова раздельно повторил
номера, - своей работой на гестапо заслужили повышения.
- Благодарю, господин обер-ефрейтор!
- Молчать! Я не закончил. Служба абвера берет вас в свою систему. А
ты... - Вайс протянул "кролику" лист бумаги и карандаш, - пиши, кто тут,
по твоим данным, подлежит немедленной ликвидации.
"Кролик" схватил бумагу, стал поспешно писать. От усердия на лбу его
появились капли пота. Когда он протягивал исписанную бумагу Вайсу, от
былой его развязности не осталось и следа.
Иоганн посмотрел список.
- Все? А теперь пошел вон. И запомни: мы, абверовцы, повесим тебя,
если будешь болтать. - Выглянул в коридор, приказал ожидающему там
блокфюреру: - Отведи его, да не забудь дать несколько раз по морде, чтобы
он выглядел так, как полагается выглядеть после вызова в спецблок. - И
проводил их до двери.
Вернувшись, подождал немного, снова выглянул в коридор, потом
распахнул шкаф.
- Выходи. - Спросил: - Все слышал?
Шахтер кивнул головой.
- Посмотри список.
Шахтер подошел к столу.
- И мой номер выписал, гадюка...
- Да, - сказал Иоганн. - Это хорошо, что он тебя не забыл.
- Кому хорошо?
- Ну, допустим, мне. - Спросил строго: - Теперь ты понял?
Шахтер снова кивнул.
Вайс сурово предупредил его:
- Через два дня - не раньше.
- Так, - спокойно сказал шахтер. - Через два дня задавим.
Иоганн приложил палец к губам и еле слышно прошептал:
- Дашь согласие поступить в фашистскую школу диверсантовразведчиков.
Чуть поломаешься - и согласишься. Но учти: я тебя больше не знаю, и ты
меня там тоже не знаешь.
- Ясно.
- Пошли, - приказал Вайс и направился к двери.
