Вспомнил, как двенадцать лет назад впервые приехал в Киев, и толпа
пассажиров вынесла его, как и сейчас, в привокзальную сумятицу. Михаил
тогда еще не видел такой большой площади, роящейся людьми, автомобилями.
Можно было подумать, что всех приехавших в этот город тотчас же охватывала
боязнь опоздать, не успеть куда-то, что-то упустить, кого-то не застать.
Это чувство не передалось ему: он был уверен, что те, к кому он приехал,
будут рады ему и сегодня, и завтра. Ему было восемнадцать, многое виделось
в розовом свете, а те небольшие сомнения, что не оставляли его всю дорогу,
рассеялись без следа, едва он ступил на площадь. Было летнее погожее утро
с нежарким ласковым солнцем, легким освежающим ветерком, веселыми звонками
трамваев, которые, казалось, приветствовали его - молодого вихрастого
парня в линялых джинсах, с рюкзаком на плече.
Он катался на метро, бродил по Владимирской горке, гулял по
набережной, ел мороженое сначала в одном, а потом в другом кафе, поехал на
пляж, искупался, поиграл с парнями в волейбол, а с девушками в бадминтон,
вернулся в город, пообедал в вареничной, сходил в кино. И только вечером
направился туда, где его ждали, где он мог пожить некоторое время, пока не
решится вопрос его поступления в институт. В какой институт он поступит,
где и на что будет жить пять лет, он еще не знал. Все решил телефонный
разговор с Алиной - она настояла на его приезде, заверила, что все будет в
порядке: в нем примут участие и она, и Матвей Егорович. Ему было приятно
такое внимание. Тем более, что оно исходило не только от Алины, но и от
Матвея Егоровича, чей авторитет был для него непререкаем...
- Гражданин, у вас найдутся спички? - Небольшого росточка мужчина с
объемистым дорожным портфелем смущенно улыбнулся Михаилу.
Спичек у него не было. Мужчина извинился, отошел, но затем снова
подступил, спросил, как добраться до Крещатика. Михаил объяснил. Ему тоже
захотелось спуститься в метро, доехать до Крещатика, пройтись по широким
оживленным тротуарам, мимо уже расцвеченных огнями витрин, купить в киоске
"Вечерку", взглянуть на таблицу игр футбольного чемпионата, зайти в кафе и
выпить чашечку кофе. Но едва ступив на Крещатик, он поймал себя на том,
что хитрит с собой, оттягивая момент встречи с Алиной. Так было двенадцать
лет назад - он приехал сюда не потому, что ему некуда было податься, а
потому, что в телефонном разговоре с Алиной уловил взволновавшие его
нотки, которые сулили куда больше, чем ее слова. И в то же время он робел
при одной мысли о встрече с ней в ее доме. Он не мог предугадать, чем
обернется для него эта встреча - настроение Алины менялось, как погода в
ноябре: она могла броситься ему на шею, расцеловать при всех, даже при
Геннадии, но могла и едва кивнуть, уронив небрежно: "А-а, это ты!" и тут
же повернуться спиной.
Невольно усмехнулся: теперь-то ему нечего робеть.
Поднялся вверх по Прорезной, зашел в подъезд старого дореволюционной
постройки крепкостенного дома, поднялся на третий этаж. Свет в подъезде
еще не зажгли, и на лестничной площадке было темновато. На этот раз не
пришлось отыскивать в рюкзаке фонарик, включать его. Тем не менее Михаил
замешкался у массивной двухстворчатой двери с медной ручкой и такой же
поблескивающей в полумраке табличкой, словно еще сомневаясь, та ли это
дверь. При том, что отлично знал не только дверь, но и то, что находилось
за ней: узкий, сумеречный даже при свете стилизованных бра коридор, по обе
стороны которого располагались утопленные в нишах двери: первая направо -
гостиная, вторая - кабинет "патриарха", напротив - спальня, рядом -
комната Алины, а за поворотом, впритык к кухне, узкая комнатушка,
заставленная громоздкой мебелью, некогда перемещенной за ненадобностью из
других комнат. В комнатушке поочередно жили Анисимовна - дальняя
родственница "патриарха", потом Геннадий, а уж затем он, Михаил. Не только
комнаты - каждая вещь в доме имела свое место и назначение, менять которые
не имел права никто, кроме хозяина. Тут все было настолько отлаженно,
солидно, незыблемо, что внушало трепет непосвященным. А посвященным во все
здесь был только "патриарх".
Михаил уже поднял руку к кнопке звонка, когда его взяла оторопь, да
такая, что холод пробежал по спине, сжалось сердце. Это чувство нельзя
было объяснить ничем - даже в тот, первый приезд его робость не достигала
такого накала. Видимо потому, что тогда его окрыляла надежда, казалось бы,
несбыточная, почти фантастическая, но намертво уцепившаяся за мимолетное,
явившееся ему однажды ослепляющим ночным видением, которое заслонило собой
все сущее, растворило его в себе. Чтобы опомниться, прозреть, понадобились
годы.
И вдруг он понял: тот злосчастный тоннель продолжился для него здесь
- у этой двери. Надо было войти в нее, прожить за ней двенадцать лет,
поступиться всем и не приобрести ничего, пытаться совместить
несовместимое, возненавидеть себя, а затем Алину, свести знакомство с
Липницким, операционным столом, невыносимой болью, страхами и снова
вернуться сюда, чтобы понять это...
Дверь открыла Анисимовна, предварительно включив "персональный"
плафон на лестничной площадке и рассмотрев Михаила в "глазок". Она была
такая, какой он помнил ее: сухонькая, сморщенная, востроглазая, с
закрученными на затылке седыми косицами. Старуха встретила его
неприветливо. Презрительно опустила уголки тонких бескровных губ:
- Чего явился?
- Алина дома? - решив не задираться, но в то же время решительно
шагнув в коридор, спросил Михаил.
- А тебе какое дело до нее?
- Об этом я сам ей скажу.
- Грубиянишь, - строго сдвинула брови Анисимовна. Но затем, несколько
смягчившись, ответила: - Скоро должна быть. Стой здесь, я Матвею Егоровичу
доложу.
Она шмыгнула в нишу, за остекленную дверь.
Михаил окинул взглядом коридор. Та же вделанная в стену вешалка с
дюжиной бронзовых псов-держателей, те же бра, овальное зеркало в
замысловатой раме, столик для телефонного аппарата, навесная полка для
газет. И только в стояке для зонтов, рядом с набором английских тростей,
гуцульским резным посохом, сказочной клюкой появился бамбуковый шест,
инкрустированный перламутром - новая причуда "патриарха". Эти палки
"патриарх" начал собирать полтора года назад, когда ушел на пенсию. Порой
он выходил на улицу то с одной, то с другой, хотя никакой нужды в этом не
было - в свои шестьдесят три года Матвей Егорович обладал завидным
здоровьем...
- Иди, зовет тебя, - выглянула из ниши Анисимовна.
В кабинете тоже ничего не изменилось: мореного дуба письменный стол,
отделанный под старину книжный шкаф, мраморный бюст Сократа на выдвижной
полке, обитый темно-красной кожей диван, текинский ковер, вольтеровское
кресло с подножником, корабельный барометр на одной стене, картина
Айвазовского (подлинник) - на другой, бронзовая нимфа, поддерживающая
абажур торшера. Михаил бывал в кабинете не раз, но только сейчас осознал,
что каждая вещь здесь рассчитана на определенный эффект - внушить почтение
к хозяину. А еще он подумал, и тоже впервые, что все эти антикварные вещи
стоят немалых денег.
"Патриарх" сидел в кресле у открытого, несмотря на холодную погоду,
окна. На нем была теплая стеганая куртка, ноги укрывал шерстяной плед, на
коленях лежала раскрытая книга, от которой он не отрывал глаз, слегка
наклонив крупную, увенчанную гривой голову. До сих пор он не пользовался
очками, и это тоже внушало уважение. Когда Михаил вошел, "патриарх" держал
у поросшего волосами уха телефонную трубку, шнур от которой тянулся к
аппарату на письменном столе, косился в книгу и лишь время от времени
бросал в трубку неопределенно:
- Да... Возможно... Надо подумать...
Михаил замешкался в дверях: когда "патриарх" говорил по телефону,
входить в кабинет не полагалось. Но его позвали, и он не знал, как быть.
На всякий случай поздоровался. "Патриарх" даже не взглянул, продолжал
ронять в трубку негромкие отрывистые фразы:
- Трудно сказать... Пожалуй... Не обещаю, но прозондирую...
Михаил хорошо знал эту манеру придавать своим словам предельную
значимость, весомость. И то была не пустая рисовка - еще не так давно
одного телефонного звонка "патриарха" было достаточно, чтобы решить судьбу
той или иной производственной программы, стройки, проекта, не говоря уж о
судьбах отдельных людей. Положение, которое долгие годы занимал Матвей
Егорович, давало ему такую власть. И от этого трудно было отвыкнуть.
Окончив разговор, "патриарх" передал трубку Анисимовне, которая
подхватила ее и преданно отнесла к столу, возложила на аппарат.
- Оставь нас, - все еще косясь в книгу, бросил хозяин старухе, и
только когда она вышла, поднял на Михаила немигающие водянистые глаза,
спросил строго:
- Что с головой?
Михаил невольно тронул заклеенный пластырем висок, но тут же
усмехнулся:
- Пустяк, ушибся.
- Надолго приехал? - выдержав приличествующую паузу, спросил
"патриарх".
- Улажу одно дело, заберу свои вещи и больше не стану беспокоить вас.
- Это надо было сделать двенадцать лет назад, - изрек "патриарх", не
отрывая, однако, глаз от заклеенного пластырем виска Михаила. Пластырь и
угадывающаяся под ним вмятина чем-то смущали его. Но вот он отвел взгляд,
осведомился уже деловито: - У этой женщины есть квартира?
- У какой женщины? - не понял Михаил.
- Тебе лучше знать, к кому ты ушел... Молчишь? Значит, и она тебя
выставила.
- Меня никто не выставлял, - растерялся Михаил.
- Понятно, - губы Матвея Егоровича дернулись в усмешке. - Будешь
настаивать на размене, бегать по судьям, адвокатам?
- Ах, вот вы о чем!
Спрашивать, кто наврал, что он, Михаил, ушел от Алины к другой
женщине, бессмысленно - если "патриарх" говорит утвердительно, никакие
возражения не принимаются во внимание. Невольно подумал, что эта сплетня
вряд ли исходит от самой Алины, скорее всего, ее пустила Анисимовна -
старуха всегда недолюбливала его. Такую небылицу мог сочинить и Вартанов,
долгие годы ходивший в помощниках "патриарха" и не оставивший его затем
верноподданическим вниманием, а также партнерством по субботнему бриджу.
Правда, тот же Вартанов не раз предостерегал Михаила от Геннадия и тех
козней, которые тот строит. Но Михаил не хотел думать слишком плохо о
Геннадии, потому что некогда сам перешел ему дорогу, отлучив от клана
"патриарха"...
- Не беспокойтесь, на квартиру я не стану претендовать.
"Патриарх" неопределенно кивнул и снова уставился в книгу, давая
понять, что им не о чем говорить.
Но Михаил думал иначе. Стоило ему войти в эту комнату, увидеть тестя,
заговорить с ним, как поднявшаяся из глубины забвения волна вынесла на
поверхность все, что произошло в начале июня и раньше, когда Алина по
настоянию отца перешла из института в главк. Вспомнил и то, о чем
наушничал ему Вартанов, когда обнаружилась фиктивность заявки и Вартанов
не на шутку струсил. Задним числом понял, что ему следовало объясняться не
с Алиной - с "патриархом", но тут же осознал, что тогда в июне у него не
хватило бы духу говорить об этом. Сейчас же ему нечего было терять, и он
позволил себе то, чего раньше не позволял в этом доме - взял стул, сел
напротив хозяина:
- Матвей Егорович, когда вы были начальником главка, кто, кроме вас,
подписывал наряды на внеплановый металл?
Старик поднял голову, вонзил в собеседника немигающий взгляд грозно
округлившихся глаз. Так он смотрел лишь однажды - много лет назад, когда
Михаил объявил, что расписался с его дочерью. Но на этот раз зять не
оробел. Возможно потому, что патриарший гнев погас так же быстро, как
вспыхнул, едва водянистые зрачки натолкнулись на квадратик пластыря. На
какой-то миг Михаилу показалось, что в глазах тестя мелькнул испуг. Но
если это было так, то "патриарх" - надо отдать ему должное - быстро
овладел собой.
- Зачем это тебе?
- Хочу знать.
- Ну так знай: все эти годы я терпел тебя только потому, что ты не
совал нос не в свои дела.
- Вопросы снабжения металлом - тема моей научной работы.
- О Господи, до чего докатилась наука! То, с чем раньше запросто
справлялась экономист Мария Ивановна, нынче стало проблемой для целого
научно-исследовательского института. - Губы Матвея Егоровича дернулись в
пренебрежительной усмешке. - Но насколько мне известно, ты уже не
работаешь в институте и этой, с позволения сказать, проблемой больше не
занимаешься.
- Сейчас меня интересует не наука - практика. И то лишь потому, что
ею занимается Алина в том самом главке, о котором идет речь.
- Группой металлов, как тебе известно, руководит Геннадий.
- Но Алина визирует наряды, которые он готовит. А Геннадий уже не раз
подводил ее. И не потому, что не разбирается в этом, а потому, что он
делец и пройдоха!
- Это твоя ревность сочинила, - хмыкнул "патриарх". - Не можешь
забыть, что он был у Алины до тебя? Так вот, имей в виду: в личные дела
дочери я не вмешиваюсь. Полагаю, она сама в состоянии разобраться со
своими бывшими мужьями.
- Дело не в мужьях, в незаконной выдаче нарядов, - едва сдерживаясь,
возразил Михаил.
- А тебе известно, что такое законный наряд?
"Патриарх" пристально посмотрел на Михаила, словно пытался угадать,
что стоит за его словами. Не дождавшись ответа, принялся
разглагольствовать:
- Законный наряд - это то, что в целом ряде случаев тебе уже не надо,
а надо мне, но что, тем не менее, получаешь ты. Но как быть мне - вот
вопрос? Когда бы все делалось, как пишут в инструкциях, справочниках,
диссертациях, не было бы нужды в снабжении и снабженцах: заложи в
вычислительную машину план, фонды, заявки, нормативы и только успевай
нажимать кнопки. В действительности же тысячи людей мотаются по
командировкам, жуют холодные котлеты, спят на раскладушках в гостиничных
коридорах, обивают пороги плановых снабженческих организаций, ловят в
вестибюлях таких людей, как Геннадий и твоя бывшая жена, заглядывают им в
глаза, просят, умоляют. Причем не для себя просят - для завода, фабрики,
стройки, которые завтра станут, не выбей снабженец сегодня баржу леса,
вагон цемента, полсотни тонн проката...
Он уводил разговор в сторону, но Михаил не сразу понял это и невольно
потер лоб, пытаясь удержать разбегавшиеся мысли.
- Я понимаю... знаю, что бывают просчеты в планировании, что
корректировки производственных программ не всегда подкрепляются
материальными ресурсами, - обдумывая каждое слово и вместе с тем стараясь
не потерять нить разговора, сказал Михаил. - Случается, поставщики не
выполняют своих обязательств...
Осекся, поймав себя на том, что пошел на поводу у тестя. Разозлился
на него и на себя, повысил голос:
- Я не считаю всех снабженцев проходимцами! Но то, что делается с
распределением металлов в главке, которым вы руководили...
- Вот когда я руководил, и надо было говорить со мной, - перебил его
"патриарх". - А сейчас ты обращаешься не по адресу, мой милый.
Он кривил душой: Вартанов и Геннадий, вплоть до июня, когда
разразился скандал, бегали к нему чуть ли не каждый день, шушукались в
этом кабинете по каким-то только им известным делам.
Михаил достал из кармана и показал тестю потертый на сгибах наряд,
из-за которого заварилась вся эта каша.
- Это подпись Полудня? Вы должны знать его подпись, он был вашим
заместителем.
"Патриарх" мельком взглянул на наряд и снова уставился на Михаила,
сказал почти безразлично:
- Этот наряд аннулирован. Он был выдан ошибочно.
Михаил опешил - такого он не ожидал, но затем пересилил себя,
усмехнулся:
- Значит, и вы имели к этому отношение?
Матвей Егорович небрежно пожал плечами:
- Уже больше года, как я ушел из главка.
- Но там остались люди, которые прислушиваются к каждому вашему
слову! - вырвалось у Михаила.
Однако "патриарха" нелегко было смутить:
- Ты наивен, как ребенок. Отставным пророкам внимают разве что из
любопытства, а к руководству и исполнению принимают только то, что вещают
действующие оракулы, какие бы глупости они не изрекали.
Он снова уводил разговор в сторону, но на этот раз Михаил не
поддался:
- Откуда же вам известно, что наряд был аннулирован?
- Алина сказала после того, как ты закатил ей истерику.
- По-вашему, лучше было бы, если б она угодила в тюрьму? - взорвался
Михаил. - Неужто не понимаете, что от такого не отопрешься?
Он потряс нарядом.
- Дай-ка взглянуть.
Не разгадав подвоха, Михаил передал ему наряд. "Патриарх" скомкал
документ и сунул за отворот стеганой куртки. Михаил рванулся к нему, но
его остановил насмешливый голос тестя:
- Ты что, драться намерен? Ну давай, колоти старика за все, что он
сделал для тебя.
- Верните наряд! - Михаил сжал кулаки.
- Он тебе без надобности. В ОБХСС его не понесешь - духу не хватит. А
трясти им перед Алиной я не позволю. И без того ты измотал ей нервы. -
Звучащая в его голосе насмешка уступила место гневным интонациям. - Когда
женщина, которая была тебе не только женой, но и сестрой, матерью,
нянькой, совершает ошибку, ты должен поклониться ей в ноги, а не бить по
физиономии.
- То была не ошибка - преступление! Наряд выдан под фиктивную заявку,
подпись в нем подделана, его получил негодяй и прохвост Липницкий. Вы
хорошо знаете этого человека: он не раз бывал в этом доме!
На этот раз "патриарх" промолчал.
- Уверен, что Алина связалась с Липницким не по своей инициативе, -
не унимался Михаил. - Последнее время ее окружали такие пройдохи как
Вартанов, Геннадий. Не сомневаюсь, что ее запутали, обманули, поставили
перед свершившимся фактом.
- Нашел наивную девочку тридцати пяти лет от роду, - хмыкнул Матвей
Егорович.
- Она не святая, я знаю. И все-таки она была честным человеком, пока
вы не втянули ее в темные дела.
- Я втянул? Соображаешь, что говоришь?! - попытался возмутиться
"патриарх".
- Да, вы! - снова повысил голос Михаил. - Вы знали, как к ней
подойти, как уговорить, задобрить - ведь она ваша дочь. Вы принудили ее
оставить институт, перейти на работу, в которой она не разбиралась только
потому, что так было надо вам. Чтобы избежать неприятностей, вы были
вынуждены уйти из главка, который уже не воспринимали иначе как свою
вотчину. Правда, там оставались ваши присные Геннадий и Вартанов, но они
отреклись бы от вас на следующий день, если бы вы не связали с ними Алину.
У нее были дипломы, звания, незапятнанное имя, сильный характер - в общем
все, что требовалось для уготованной ей роли. А то, что она ничего не
смыслила в материалах, было вам даже на руку!
"Патриарх" отбросил плед, на удивление прытко для своих лет вскочил,
размашистым шагом подошел к столу, нацедил из сифона воды, выпил залпом и
только затем заговорил, отступив к кафельной печке и привалясь к ней
спиной:
- Ты никогда не блистал умом, Михаил, но я не предполагал, что ты
такой дурак. А может, притворяешься таким, потому что тебе так выгодно?
Впрочем, это уже не суть важно. Мы говорим начистоту: я выслушал тебя,
теперь послушай меня. Твой брак с Алиной никогда не вызывал у меня
восторга: ты был желторотым юнцом, она - взрослой и в общем-то разумной
женщиной. Но ты был ее прихотью, а я не привык отказывать дочери ни в чем.
Ты жил в моем доме, ел за моим столом, учился и работал там, куда я
устроил тебя, ездил на моей машине. Чего тебе не хватало?.. Мои дела! Что
ты знаешь о них? То, что накропал в своей диссертации? Но прости, это
бред! Рациональные схемы хороши там, где все рационально, где все имеется
в наличии, разложено по полочкам, складам, базам. А когда нет того, не
хватает другого, это устарело, а то не лезет ни в какие ворота, с твоими
схемами можно сходить только в одно место... Да, выдавал незаконные
наряды! Незаконные с точки зрения твоих схем, а с точки зрения нужд
предприятий - необходимые. Шел навстречу людям - каюсь! Вникал в суть
вопроса, а инструкции откладывал в сторону - виноват! Делал одолжение
одним и одалживался у других - расстреляй меня!
- И все это вы делали бескорыстно? - усмехнулся Михаил.
- Дурацкий вопрос! - рассердился Матвей Егорович. - Но ты задал его,
и я отвечу. Да, меня благодарили порой, и я не отклонял этих
благодарностей потому, что и заслуживал их и что, в свою очередь, должен
был кое-кого благодарить. Однако знал меру и никогда не зарывался. Для
тебя это новость? Странно. Мы жили под одной крышей, встречались каждый
день. Где были твои глаза? Выходит, ты ничего не видел, кроме своей
распрекрасной Алины. Но в таком случае скажи, пожалуйста, на какие
средства твоя бывшая жена обновляла и пополняла свой гардероб, для
которого в доме уже не хватало шкафов? На какие шиши она и ты ездили на
пикники, в круизы, принимали гостей, шатались по ресторанам? А машина,
дача, годы ее и твоей учебы в институте, аспирантуре? Ты же экономист,
кандидат наук, вот и посчитай, во что это обходилось. Тут не потребуется
уравнений, интегралов, сетевых графиков - соверши элементарные
арифметические действия: сложи ваши доходы и вычти расходы. Заранее скажу,
что получится отрицательная величина. И довольно значительная. Так вот,
этот дефицит покрывал я. Да, представь! Понимаю, за любовью, наукой,
мировыми проблемами, что вы решали, было недосуг думать о таких пустяках.
Но как-то твоя бывшая жена взяла карандаш и подсчитала. Она помышляла о
норковой шубке, а ты был непрочь приобрести новую машину - старую вы
заездили вконец. Вот ей и пришлось заняться арифметикой. Не скрою, я
посоветовал - взял такой грех на душу! Но не жалею. Потому что цифры, имей
в виду, категория неумолимая. И Алина это поняла. Советую и тебе на досуге
поупражняться в арифметике. А когда закончишь подсчеты, подумай: вправе ли
ты претендовать на роль прокурора?
Михаил не нашел что возразить. В словах Матвея Егоровича была доля
правды. Но была и ложь, окрашенная под правду настолько ловко и
беспардонно, что отличить ее от правды так вот сразу Михаил не мог. А еще
он подумал, что не зря боялся своей памяти - от такого не отрешишься ни за
день, ни за год. Наивным было и его стремление одним махом рассчитаться с
прошлым: он был должен не прошлому - себе нынешнему...
15
В Киев вылетели первым утренним рейсом, Жмурко задремал, едва
опустился в кресло, не мудрено - работали всю ночь. А Валентину не
хотелось спать - нервы были напряжены, и сбросить это напряжение сейчас,
когда дело не просто сдвинулось с мертвой точки, но и стремительно
приближалось в развязке, было не просто.
Результат выхода на Липницкого не замедлил сказаться, невзирая на то,
что самого Липницкого уже не было в живых. При обыске его квартиры на
одном из ковров эксперты обнаружили замытое пятно. Подозрительное
капельное пятно отыскали и в багажнике бурыхинской "Лады". Анализами,
которые по настоянию Билякевича были произведены незамедлительно, эксперты
установили, что оба пятна были оставлены кровью, по составу идентичной
крови Михайлова-Нагорного. Одновременно были исследованы соскобы пыли со
стены кабинета Липницкого - с того места, где висела картина. Конфигурация
нарушенного пылевого слоя и химический анализ соскобов позволили сделать
вывод, что за картиной до недавнего времени лежала какая-то сложенная то
ли вдвое, то ли вчетверо бумага, скорее всего документ, исполненный на
бланке: в соскобах удалось обнаружить элементы как типографской краски,
так и краски, которой покрывают ленты пишущих машинок.
И это было не все. Начал проявляться сообщник Липницкого -
"светлоусый": свидетель Димаров не только опознал по фотороботу мужчину,
которого видел несколько раз с Липницким, но и внес коррективы в сам
фоторобот. Парикмахер Димаров знал толк в пластике человеческого лица.
Уточненный фоторобот Валентину вручили на аэродроме, перед самым вылетом.
Некоторые сведения о "светлоусом" сообщила и "стальная" Нелли,
которая после недолгого препирательства начала давать показания. Давала
она их торопливой скороговоркой, а умолкала лишь затем, чтобы вытереть
слезы, высморкаться и в очередной раз спросить со всхлипом: "А что мне за
это будет?"
От нее Валентин и Жмурко узнали немало любопытного о покойном
Липницком. "Светлоусого" Нелли знала хуже и даже путала его имя - не то
Альберт, не то Эдуард (всех не упомнишь!). Но у Валентина сложилось
впечатление, что Нелли по какой-то причине говорит о "светлоусом" не все,
что знает. С Бурыхиным было еще труднее: он отрицал все и вся. При этом
так врал и путал, что нельзя было верить ни одному его слову, а допустить
можно было все...
В Бориспольском аэропорту Валентина и Жмурко встретил капитан Годун
из УБХСС республики. Долговязый, в очках, он чем-то напоминал Паганеля из
кинофильма "Дети капитана Гранта". Но сходство было лишь внешнее, Годун
оказался толковым человеком, вопросы понимал с полуслова, говорил по
существу, оттеняя главное и в то же время не опуская деталей, которые в
таком деле могли сыграть немалую роль.
Пока добирались до города, успели обменяться взаимной информацией,
после чего Валентин уже мог в общих чертах представить ход событий,
которые привели Нагорного в Сосновск, столкнул с дельцом Липницким и его
"командой". Все кажется простым и понятным, когда располагаешь необходимой
информацией...
Сотрудник научно-исследовательского института кандидат экономических
наук Михаил Алексеевич Нагорный последние несколько лет занимался
разработкой рациональных схем снабжения предприятий республики прокатом
черных металлов. Вопрос этот непростой: практика планирования и снабжения
металлом промышленных, сельскохозяйственных, строительных, транспортных,
торговых предприятий далеко не идеальна. Изучая работу ряда снабженческих
учреждений, Нагорный часто бывал в главке, которым до середины прошлого
года руководил его тесть - Матвей Егорович Шевчук. В этом же главке
работала жена Нагорного - Алина Матвеевна, тоже кандидат наук.
На практическую работу Алина Матвеевна перешла сравнительно недавно -
года полтора назад, а до этого была таким же научным сотрудником, как
Нагорный. Впрочем, не совсем таким. Занимаясь в институте теоретическими
вопросами, Алина Матвеевна плохо представляла организационно-техническую
работу снабженческого главка. Тем не менее она согласилась возглавить один
из самых сложных отделов - отдел материалов, в состав которого входила
группа металлов. Очевидно полагала, что ученая степень дает ей на это
право. Ее неопытностью воспользовался руководитель группы металлов
Редченко, еще до назначения Алины Матвеевны не раз нарушавший
планово-снабженческую дисциплину. С приходом в отдел Алины, Редченко и
вовсе распоясался: в целом ряде случаев дефицитные сортименты металлов
занаряживались тем предприятиям, которым они не планировались, а
предприятия, которые должны были получать эти металлы в плановом порядке,
недополучали их. Первое время это списывалось на неопытность нового
начальника отдела, потом на ошибки, которые могут быть в любом деле, а
потом в контрольные органы стали поступать сигналы о том, что
распределение проката целиком и полностью дано на откуп Редченко, который
вершит этим распределением далеко небескорыстно. Схватить его, что
называется за руку, было нелегко. Но в начале июня его все-таки поймали на
горячем - наряд на внеплановый металл под "липовую" заявку был такой
уликой, от которой Редченко, казалось бы, не отвертеться.
И вот что любопытно: фиктивность заявки была установлена не кем иным,
как Нагорным, которого руководители главка попросили помочь разобраться в
той путанице с распределением проката, что за последнее время воцарилась в
отделе материалов. Однако при этом не было учтено, что за беспорядки в
группе металлов наряду с Редченко несет ответственность и Алина Матвеевна.
Очевидно, руководители главка не подумали об этом, а возможно, - и это
скорее всего, - не ожидали такого финала: в задачу Нагорного не входила
ревизия. Тем не менее, обнаружив фикцию, Нагорный не счел возможным скрыть
это. Больше того - обратил внимание и на то, что в контрольном экземпляре
наряда, который остался в главке, отсутствует подпись руководителей
последнего. А это уже наводило подозрение и на Алину Матвеевну.
Понимал ли Нагорный, что, разоблачая подлог, он тем самым ставит под
удар свою жену? Несомненно. Но Алина Матвеевна могла отделаться легким
испугом, если бы удалось перехватить уже выданный наряд и заставить
молчать инициаторов этой махинации. И Нагорный принимает такое
компромиссное решение - сейчас это уже ясно: на следующий день после
обнаружения фикции подает заявление об увольнении и, не дожидаясь приказа,
выезжает из Киева в неизвестном направлении. Собственно, теперь уже
известно, куда и зачем он ехал. Надо думать, что к такому решению он
пришел не без внутренней борьбы. И хотя его поступок оправдать нельзя, но
понять можно: что ни говорите - жена...
Последующие события развивались так: против Редченко было возбуждено
уголовное дело. Но поскольку наряд не был предъявлен к исполнению, Алина
Матвеевна утверждала, что первые его экземпляры начальник главка подписал
в ее присутствии, сам начальник не мог сказать ни "да", ни "нет" - за день
он подписывает сотни нарядов. Редченко категорически отрицал соучастие в
подлоге ("Проглядел, но не умышленно!"), а Липницкий вообще не пожелал
