Детектив

Колхозник  использовал  втемную,  на  одно  это  дело,  и   теперь   выйти
по-быстрому на концы можно было только через Стручка.
     - Не знаю я этого паренька, Саня.
     - Ты смотри, смотри внимательнее! - злобно приказал Александр.
     - А чего смотреть? Не знаю, значит, не знаю.
     - Эх, Алька, Алька, а еще друг называется!
     - Я тебе, Саня, друг, а не майору милиции.
     - А Саня - майор милиции, и больше ничего.
     - Если так, то жаль.
     Александр поднялся со скамейки, встал и Алик.  Стояли,  изучали  друг
друга. Два здоровенных амбала. Александр покачался на каблуках, сказал  на
прощание:
     - Стыдно тебе будет, чистюля, когда свидетели его опознают.
     - Их дело - опознавать, мое - стыдиться.
     - Хреновину-то не надо нести. - Александр вырвал  фотографию  из  рук
Алика, спрятал в карман. - Я слово  в  сорок  пятом  дал  Ивану  Павловичу
извести всю эту нечисть. И изведу.
     Алик ткнул пальцем в смирновский пиджак, в то самое место, где лежала
теперь фотография, улыбнулся во все свои тридцать два зуба, спросил:
     - Паренек этот - нечисть?!
     - Если ты его выгородишь, станет нечистью.


     - Запомни, тетка, если ты меня обманешь,  я  тебя  за  укрывательство
упеку! Сроком на два года! - пообещал Казарян.
     Наштукатуренная баба всплеснула руками:
     - За что, за что? Я ж тебе в прошлый раз все выложила, все, как есть!
Он мне двадцать шестого сказал, что к бабке в Талдом поедет,  и  больше  я
его не видела.
     - Нет его в Талдоме.
     - А я-то тут при чем?
     - Насколько я понимаю, ты матерью  ему  приходишься?  Мне  память  не
изменяет?
     - Да где ж мне теперь с ним управиться? - Баба негромко зарыдала.
     - Непохмеленная, что ли? - спросил Казарян, глядя в  окно.  Во  дворе
девочка, которая совсем недавно была в шубке, копалась лопаткой в  снежной
луже, кружилась теперь вокруг своей  оси,  хотела,  чтоб  вздымался  подол
легкого платьица.
     - Не ты меня поил, не тебе спрашивать, - басом обиделась баба.
     - Ну, тогда извини. Но помни, когда он объявится, звони мне тут же по
телефону.
     - Кровинушку свою в тюрьму упрятать? Так, что ли?! - баба  постепенно
наглела.
     - Тогда выбирай. Или кровинушку, или тебя. А то и тебя  и  кровинушку
вместе.
     - Да я разве что говорю?
     - Говоришь, говоришь! - Казарян резко  поднялся  с  дивана  и  локтем
зацепил полочки со слониками. Слоны попадали, как на сафари.  -  А,  черт!
Генка Иванюк не заходил?
     - Не заходил.
     Казарян осторожно расставил слоников по  местам.  Баба  тоже  встала,
придирчиво поправила салфетку. Ожидала, когда он уйдет.
     - Я тебя навещать буду, - пообещал Казарян.
     - Куда от тебя денешься? - баба открыто радовалась его уходу.
     Он распахнул дверь и  солнце  ударило  ему  в  глаза.  Посреди  двора
продолжала крутиться девочка.
     Иванюк-младший с ходу раскололся:
     - Вчера вечером приходил. Денег просил.
     - Что ж ты мне не позвонил? Мы  же  договорились,  Гена!  -  вскричал
Казарян.  Он  вскинул  руки,  с  поднятыми  руками   походил   по   богато
обставленной  иванюковской  столовой,   изображая   огорчение   от   такой
неумелости своего сообщника. Развлекал себя Казарян.
     - Я звонил, я сегодня все утро вам звонил, а  вас  не  было!  -  Гена
стоял, колотя себя кулаком в грудь, гудевшую от ударов.
     Казарян уже сидел на стуле, воткнув локти в колени и  руками  обнимая
многодумную голову.
     - Что тебе Стручок говорил? - не поднимая головы, спросил Роман.
     - Говорил, что домой ему возвращаться сейчас никак нельзя. Хотел было
у бабки пожить, но боится, что там найдут. Пристроился  у  одних,  но  там
платить надо.
     - Где это - "у одних"?
     - Не знаю. Правда, не знаю.
     - Ты ему денег дал?
     - Дал. Двести рублей.
     - Откуда у тебя деньги?
     - Мама ко дню рождения  подарила.  Мне  тридцатого  восемнадцать  лет
исполнилось.
     - Совершеннолетний ты теперь у  нас.  Значит,  сажать  тебя  по  всей
строгости можно.
     - Вы все шутите. А мне жить как?!
     - Так, чтобы не было мучительно стыдно за  бесцельно  прожитые  годы.
Так, чтобы мы тебя не сажали. Усек, Геннадий Иванюк?
     Геннадий Иванюк усек.
     Иванюк-то усек, а Виталий Горохов -  нет.  Смешно,  но  Стручок,  как
большой, лег на дно. А то пусть его район ищет. Ведь трамвайный  грабеж  -
их дело.
     - ...Лидия Сергеевна для верности по  поводу  самсоновского  башмачка
целый научный симпозиум собирала. Его каблучок. Стоял под  сосной  Николай
Самсонов в тот вечер. С "вальтером" в руках. Так-то, - как бы  не  отвечая
на романовские вопросы, по сути  дела  до  конца  ответил  на  все  Сергей
Ларионов.
     - Считаешь, что надо рубить концы? - спросил Казарян, сам считая, что
так и надо делать.
     - Делать больше нечего, - его словами обозначил ситуацию Ларионов.
     - А что Санька думает?
     - Нет его, - раздраженно ответил Ларионов. - Как ушел с утра,  так  и
нет. Его ищут все. Сам звонил, требовал на ковер. А его нет.
     - Резюмируем: Колхозника - под суд, и закрываем дело. Так, Сергунька?
     - Только так.
     - Но где же все-таки Санек?


     Рядом с дворовыми воротами, неподалеку  от  крюковской  голубятни,  с
довоенных еще времен (видимо, строители домов два "а", два "б" и  два  "в"
забыли) стоял  чугунный  локомобиль,  вросший  в  землю  своими  железными
колесами  по  втулки.  Площадка  между  локомобилем  и   голубятней   была
утрамбована ногами  трех  дворовых  поколений  до  мраморной  твердости  и
гладкости. Здесь танцевали всегда.
     Добрый Костя Крюков разрешил, и шустрая юная смена подключила  к  его
проводке радиолу и двухсотсвечовую лампу. Музыка уже звучала,  но  еще  не
танцевали: рано, только-только  подползали  сумерки.  В  их  объявляющейся
серости вдоль акаций и молодых тополей Малокоптевского  с  гулом  метались
ошалевшие майские жуки. За ними, стараясь сбить их содранными  в  ажиотаже
рубашками, носились не менее ошалевшие пацаны.

               Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный,
               Слышу крик журавлей, улетающих вдаль...

     - рвался с самодельной, из рентгеновской пленки  сделанной  пластинки
вольнолюбивый голос Лещенко. Вообще-то с репертуаром танцулек  было  худо.
Борясь  с  тлетворным  западным  влиянием,   промышленность,   выпускавшая
пластинки,  внедрила  в  массы  падекатр  и  краковяк,  и  поэтому  массам
приходилось пользоваться довоенными Утесовым, Шульженко,  Козиным  и  Эдди
Рознером.
     Они сидели на округлой туше локомобиля, ощущая  задами  еле  заметную
неровность  чугунной  поверхности.  Они  сидели  на  локомобиле  и  сверху
рассматривали отрочество и юность - свое прошлое. Алик, Лешка Без,  Виллен
Приоров. Чтобы неунизительно помириться с Саней, всех собрал Алик.

                       Любовь нечаянно нагрянет,
                       Когда ее совсем не ждешь.
                       И каждый вечер сразу станет
                       Так удивительно хорош,

     -  раскрыл  молодежи  смысл  происходящего  Леонид  Утесов,  и  танцы
начались. В основном  шерочка  с  машерочкой,  но  иногда  и  храбрец  лет
семнадцати попадался. Конечный продукт бифукаторства от соприкосновения  с
существом иного пола впадал в ужас. Потея, он преодолевал его, на то он  и
храбрец.
     Нет, не на храбрецов надо было смотреть. Смотреть надо было на нежных
и  трепетных  дев,  которых  они  последний  раз  видели  лет  пять  назад
прыгающими через веревочку.
     - Кадры растут, как грибы, - глубокомысленно и мрачно  заметил  Лешка
Без.
     - А вон блондиночка в голубом, чья это? - спросил Виллен.
     - Макаровых, - ответил всезнающий Алик.
     - Гляди ты! - обрадовался Виллен. - Вроде недавно  я  на  Ольгу  глаз
клал, а теперь и соплячка Наташка на подходе! Передовое семейство.
     Алик поднял руку, призывая к вниманию, и, точно  поймав  момент,  три
взрослых обалдуя оглушительно запели вместе с Утесовым:

                   Сердце, тебе не хочется покоя.
                   Сердце, как хорошо на свете жить.
                   Сердце, как хорошо, что ты такое!
                   Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить.

     Танцевавшие  тотчас,  как  в  игре   "Замри!"   застыли   на   месте,
ответственный за музоформление кинулся менять пластинку, а из голубятни на
рев явился Костя Крюков, строгавший там что-то по голубиному хозяйству.
     - Завидно? - поинтересовался кто-то сверху. - Лезь к нам!
     "В  парке  Чаир  распускаются  розы..."  сладко  понеслось  с   новой
пластинки. Костя молча вскарабкался  на  локомобиль,  страстно  потянулся,
зевнул, лязгнув стальными  зубами,  передернулся  от  озноба  и,  послушав
музыку, спросил:
     - Хорошо?
     - А то! - отвечал Лешка Без.
     - Саню ждете? - спросил догадливый Константин.
     - Его, - подтвердил Алик и вдруг  обрадовался  страшно:  -  Гля,  еще
один!
     Войдя во двор, остановился,  в  нерешительности  осматриваясь,  Ромка
Казарян.
     -  Кондехай,  сюда,  вертуха!  -  по-блатному  заблажил  Алик.  Роман
обернулся на крик, направился к ним.
     Ответственный врубил лампу  под  жестяным  рефлектором,  и  танцующие
отделились от остального мира  четким  световым  конусом.  Роман  влез  на
локомобиль и спросил тонким голосом:
     - Терем-теремок, кто в тереме живет?
     - Я - мышка-тихушка, - признался Алик.
     - Я -  лягушка-мокрушка,  -  продолжил  игру  в  воровские  профессии
Виллен, но Костя Крюков раздраженно прервал эти игры:
     - Шуточки, у вас, фрайера!
     - Так их, Костя, - одобрил его Роман. - Фрайерам все шуточки. Санятка
где?
     - Ждем! - ответил Алик.
     - Он с тобой утром беседовал? - только у него спросил Роман.
     - Беседовали, беседовали! - ответил Алик.
     - Ясненько. Следовательно, ты Стручка не опознал.
     - Какого еще Стручка?
     - Созревшего. Для всяких веселых дел.
     - Любите вы, милиционеры, загадками говорить.
     - Ладно, Алик, можешь не ПИПдуриваться. Я все понял.
     - Не вяжись ко мне, мент! - потребовал Алик, на заднице, как с горки,
съехал вниз по чугунной покатости локомобиля и кинулся в танцы.
     Молодежный  коллектив   вибрировал   в   фокстроте   пятнадцатилетней
давности. Алик оком завсегдатая "Спорта" выбрал девицу  поперспективнее  и
пошел с ней преследуемым комсомолом стилем.
     - Ты - Фарида? - догадался он про партнершу в танце.
     - Ага.
     - А Тайка что же на танцы не ходит? - это он про ее молодую тетку.
     - Она замуж вышла.
     - За татарина небось?
     - Не за русского же!
     - Мы - русские? Ты на меня погляди!  Наверняка  твой  прапрапрадед  с
моей прапрабабкой побаловался.
     - Какие вы глупости, Алик говорите!
     - Велик аллах, а Магомет пророк  его!  -  изрек  нечто  мусульманское
Алик. Фокстрот иссяк. Алик держался за мускулистую татарскую талию до  тех
пор, пока Фарида не вырвалась.
     Она вырвалась и целомудренно убежала. Он глянул ей  вслед  и  увидел,
что на границе света и темноты стоит Саня.
     - Ты что здесь делаешь? - спросил Александр.
     - Танцуя, жду тебя, - ответил Алик и оповестил: - Братцы, он явился!
     - Ноги, ноги стали зябнуть, - жалостливо просипел Костя Крюков, и вся
компания  ссыпалась  с  локомобиля.  Александр  оглядел  их  и   обреченно
предложил:
     - Ко мне?
     - У тебя тесно. К нам. И Розка пожрать что-нибудь  откинет,  -  решил
Лешка Без и, не слушая иных предложений, направился к  воротам.  Поплелись
за ним.
     - А то ко мне, - предложил Виллен. - Я теперь один, сеструху к  тетке
отправил.
     - Как же отправил-то? - удивился Алик. - Ведь ей в этом году  десятый
кончать.
     - Там окончит, - ответил Виллен. - Зато мне - полная  лафа!  Не  надо
воспитывать, не надо уроки проверять, на надо готовить, не надо убираться.
Много чего теперь не надо.
     - Полное счастье от того, что голодный и в  грязи  живешь?  -  ехидно
поинтересовался Александр.
     - Зато, свобода, - возразил Алик.
     - Этой свободой пользуйся один. А мы уж к Розе пойдем, - Костя всегда
был четок и определенен.
     - Стоп! - скомандовал Алик. - Кто побежит?
     - Открыто только у Лозовского, - дал информацию Виллен.
     - Тогда я,  -  вызвался  Костя.  -  На  велосипеде  -  десять  минут.
Скидываемся.
     Скинулись. Костя побежал назад к голубятне, к велосипеду...
     - ...Сколько же вас! - обрадованно удивилась Роза. Не  утруждая  себя
вставанием, Яша от стола приветствовал всех молчаливым поднятием руки.
     - Еще один будет! -  дополнительно  обрадовал  Розу  сынок.  -  Костя
Крюков по делу на десять минут отлучился. Готовь пожрать, мамахен.
     - Знаю я  эти  дела.  Вы  пока  в  домино  играйте,  а  я  что-нибудь
посоображаю.
     - В домино не выходит. Нас шестеро, - доказательно возразил Яша.
     - Ну, тогда в лото! - решила Роза.
     Яша, не поднимаясь со  стула,  дотянулся  до  настенного  шкафчика  и
извлек из него скрипящий голубой  в  белый  горох  мешочек  и  затрепанную
колоду продолговатых картонок. Объявил:
     - По пятаку за карту. Кто первым кричать будет?
     - Я! У меня голос громкий! - вызвался, демонстрируя этот голос, Алик.
     Разобрали  -  кто  по  две,  кто  по  три  карты,  поставили  на  кон
соответственно, подобрали  инструмент  для  закрытия  номеров  -  копейки,
пуговицы, полушки, - и началось.
     -  Шестнадцать!  Тридцать  пять!  Туда-сюда!  Двадцать  семь!  Сорок!
Шестьдесят один! Топорики! Девять! Дед, девяносто лет!  Пятьдесят  четыре!
Шесть! Барабанные палочки!
     Нижняя полоса - весь кон, средняя - половина, верхняя - выигравший не
ставит в следующей партии на кон.
     - Семьдесят два!  Четырнадцать!  Лебеди!  Тридцать  три!  Восемьдесят
семь!
     - У меня квартира, - взволнованно объявил Александр.
     - Ура советской милиции! - обрадовался за него Роман.
     - Зачем вам выигрывать? Вы отобрать можете, - сказал Виллен.
     - Так интереснее, - ответил ему Роман.
     - Не мешайте работать, - рявкнул Алик.
     Нежная  наощупь   ветхая   материя   мешочка,   с   ядреным   скрипом
перекатывающиеся под  пальцами  бочонками,  затертые  картонки  на  столе,
черные бумажные  шторы  на  окнах,  -  все  в  желтом  колеблющемся  свете
коптилки. Господи, как недавно это было! В войну!
     - Семьдесят пять! Шестьдесят шесть! Чертова  дюжина!  Двадцать  семь!
Срок до упора!
     - Я кончил, - индифферентно сообщил Яша.
     - Сроком до упора кончают особо опасные преступники. Ты - рецидивист,
Яша,  -  скрывая  раздражение,  отметил  Александр.  Яша  поднял  на  него
страдальческие (лото - не домино, в паузах не  поспишь)  глаза  и  ответил
лениво:
     - Я - не рецидивист. Я просто выиграл.
     - Проверить, - решил Леша.
     - Отец, отец, а обыскать  все  равно  надо,  прокомментировал  Лешино
требование Роман. Проверили. Сошлось. Яша  тщательно  отсчитывал  полкона.
Новую партию начать не успели: объявился Константин. И не  один.  В  левой
руке у него была сумка, а правой  он  крепко  держал  за  локоток  сияющую
Софью.
     - Я вам дамочку доставил! - похвастался Константин.
     - Твоя рама чуть меня не прикончила. И не доставил бы, - укорила  его
Софья.
     - Но доставил! - возликовал Алик. - Софа, с  твоими  формами  никакая
рама не страшна!
     - Ты по-прежнему шутишь пошло, - жеманно осадила его Софья и  увидела
Романа. Сказала галантерейно: - А я с этим товарищем не знакома.
     - Протянула Роману руку лодочкой. Роман протянул свою.
     -  Софка!  -  заорал  осененный  Алик.  -  Жених!  Вот  такой  жених!
Интеллигентный, молодой и с армянским темпераментом!
     - Алик ужасно  бестактен,  -  сообщила  Роману  Софья.  -  А  вы  кем
работаете?
     - Помощником Александра. Милиционером, - проинформировал ее Роман. Но
Алик не дал ему уйти от матримониальных устремлений Софьи:
     - Софка,  у  него  отец  -  знаменитый  профессор.  У  него  квартира
четырехкомнатная!
     - Зачем ты мне это говоришь?
     - Не теряйся. Он - армянин. А у тебя - бюст, у тебя - задница!
     - Дурак, -  обиделась  было  Софья,  но  по-настоящему  обидеться  не
успела: вошла Роза и приказала:
     - Все со стола. Накрывать буду.
     Роскошно  поджаренная  картошка  на  громадной  сковороде.   Квашеная
капуста под лучком и с подсолнечным маслом в миске. Соленые огурцы прямо в
банке с рассолом. Открыли килечку, порезали колбасу и  приступили.  Прошли
первый этап, и Яша спросил:
     - Александр, ты Тимирязевского злодея словил?
     - Словили.  Нам  вон  Алик  помог,  -  нехорошо  улыбнувшись  ответил
Александр.
     - Он шутит, Яша, - осторожно сказал Алик.
     - Я не шучу. Правда помог. Только вот дальше помогать не хочет.
     - Не надо об этом, Саня, - попросил Алик.
     - Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки  разобрал,  челюсть  в
кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся
ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?
     - Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.
     - Гуманист! - Ты - не гуманист, ты чистоплюй.
     Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.
     - Саня, - предостерегающе потребовал Роман.
     - Что - Саня? Что - Саня?
     - Ничего, Саня, - ответил Роман. - Переживем.
     - Извините меня, ребята, - еще раз покаялся Алик.
     - Э-э, да что с тобой разговаривать, - Александр махнул  рукой.  Яша,
оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:
     - Сонька, пой!
     Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом,
уселась, кинула ногу на  ногу,  показав  кругленькую  коленку,  пристроила
инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого  интеллигента
замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:

                     - В бананово-лимонном Сингапуре,
                     Где плачет и смеется океан,
                     Вы брови темно-синие нахмуря...

     Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.
     - Не злись на Альку, начальник.
     - Я не на него, я на себя злюсь.
     - Не ври, Санечка, - встрял в разговор Алик и улыбнулся.
     - Обалдуй, - без сердца  уже  сказал  Александр.  Софа  пела.  Сильно
дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про  которую  она
пела, была хороша.
     Во время второго этапа прибежала младшенькая  Элеонора,  от  подружки
прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и
Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке  и  галстуке.  Этому
налили  соответственно  небольшим  его  годам.   Он   выпил,   молниеносно
нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился
на все - на лампу, на родителей, на разговоры.
     После второго этапа танцевали под патефон. Мужики,  ногами  изображая
фокстротные кренделя, с удовольствием по  очереди  тискали  королеву  бала
Софью.
     Третий этап был  краток:  допили  и  стали  прощаться.  Размягченные,
добрые, любящие друг друга и  всех,  они,  благодаря  за  шикарный  прием,
лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже.
Выкатились.
     На улице глотнули свежего воздуха и загалдели.  Обняв  Александра  за
плечи, Алик кончил:
     - Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?
     - Да иди ты, знаешь куда? - добродушно ответствовал Александр.
     Костя натужно выкрикивал:
     - Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как  вот  так,  когда,  все
вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!
     - А почему мы должны тонуть? - недоумевал Виллен.
     - Потому что мы тяжелее воды, - объяснил Роман.
     Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.
     - Ты на  меня  не  сердишься?  -  в  последний  раз  спросил  Алик  у
Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал:  -
Мы с Вилленом пойдем?
     Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.
     - Пойду и я, - решил Костя, - завтра мне в первую смену.
     На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и  Роман
остались вдвоем.
     - Что делать будем, Саня? - спросил Рома.
     - Не знаю.
     - Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям  прошелся.  Твердо
опознать Стручка никто не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его.  Он
в отказку от всего будет играть. Небось по хазам натаскали. И будем мы все
гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.
     - Что вы с Серегой предлагаете?
     - Оформлять Колхозника и закрывать дело.
     - Рубить концы?
     - Мы свое отработали, убийца найден.
     - Хорошо говоришь - "мы"!
     - Тогда просто - убийца найден.
     Пришла Валя и не было в том ее вины: появлением своим в  "Загородном"
позвал. А сейчас  вроде  и  не  надо  было  -  после  встречи  с  ребятами
успокоился,  расслабился,  устал.  И,  ощущая  ненужность   происходящего,
понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен,  добр  до
слез. До ее слез.


     Сам  полистал  бумажки  из  канцелярской   папочки,   еще   полистал,
останавливаясь на особо заинтересовавших местах,  закрыл  папочку,  встал,
прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:
     - И что вы предлагаете?
     -  На  ваше  усмотрение,  -  с  трудом  выдавил  из  себя  еще   одно
непотребство Александр.
     - Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству. - Сам все  ходил
по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво:
- "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"
     - Так что же нам делать, Иван Васильевич?
     Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:
     - А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда
они к нам явились, а имя им -  легион  ей-богу,  страшно  стало!  Но,  как
говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали!  Ну,
согласись!
     - Так ведь то шпана была. Она количеством брала.
     Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.
     - Сынок мой, поэт хренов, все один стишок  гундосит  последнее  время
беспрерывно. Свой ли, чужой - не ведаю:

                         Наивное трюкачество
                         Стараться ради качества.
                         Нам более приличиствует
                         Бороться за количество.

     - Гимн нашей отчетности, - мрачно изрек Александр.
     - А ты что - против отчетности? Насколько я  понимаю,  ты  пришел  ко
мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.
     - И в вашей.
     - Не хами начальству. Впрочем, и в моей  тоже.  Концов  рубить  много
придется?
     - Достаточно.
     - Давай по порядку.
     - Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по  сути
дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой
исполнитель.
     - У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория.  Давай
дальше.
     - Правило собиралось явно по меховому делу.  Когда  его  разматывали,
совсем забыли про исчезнувшие  контейнеры,  удовлетворились  найденным,  а
из-за этого немалого остатка могут быть  отнюдь  не  малые,  выходящие  на
чистую уголовщину, преступления.
     - Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?
     -  Существование  неизвестного  лица,  разработавшего   операцию   со
складом,  объединившего  всю  эту  разношерстную  компанию  и,   по   всей
видимости, обладающего не найденными нами ценностями.
     - Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.
     - Если бы, Иван Васильевич.
     - Теперь предполагаемые выходы на связи.
     - Стручок.
     - Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.
     - Одноделец Васин.
     -  Шестерка,  которую  при  таком  повороте  событий  не  задействуют
никогда.
     - Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
     - Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что  был
тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля -
это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.
     - Значит, будем  рубить  концы?  -  догадался  Смирнов.  -  Нам  было
поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили,  что  сводя
свои   счеты,   один   амнистированный   уголовник    застрелил    другого
амнистированного  уголовника.  В  конце  концов,  убийца  был   обнаружен.
Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.
     - А вдруг опять стрелять начнут?
     - Из чего? Среди них бродил только один ствол.
     - Будет охота, найдут, из чего стрелять.
     - Начнут стрелять  -  станем  искать  стрелявших.  Что  еще  у  тебя,
Смирнов?
     - Кто перевернул труп?
     Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не  сел,  стоял,
упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.
     - Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека  превратил  в  труп
Николай Самсонов, по кличке Колхозник.  Вот  он-то  и  пойдет  в  суд.  Вы
свободны.


     Смирнов вернулся к своим.
     - Как дела? - осторожно спросил Ларионов.
     - Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
     - Гора с  плеч!  -  Казарян  рухнул  на  стул,  показывая,  какое  он
испытывает облегчение.
     Смирнов сказал:
     - Пойдем ко мне.
     ...В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил  рукой
пустой стол, признался:
     - Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.
     - Как это нечего? - удивился Ларионов. - Дел - навалом.
     - Тогда излагай, - решил Смирнов и зевнул.
     -  Ограбление  квартиры  нумизмата  Палагина,  -  начал  Сергей,   но
Александр сразу же, азартно, забыл даже, что спать хочется, перебил:
     - Квартирами пусть район занимается!
     - Письмо Комитета по делам искусств, - пояснил Казарян.  -  Коллекция
Палагина - монеты, среди которых даже древнегреческие  медали,  ордена,  -
имеет государственное значение.
     - Комитет по делам искусств, Союз писателей, ансамбль песни и  пляски
- все наши начальники! Дожили! - разрядился Смирнов и спросил спокойно:  -
Ну и что там с нумизматом?
     - Старичок забавный,  -  заметил  Казарян.  -  С  ходу  меня  достал.
Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе  известно,  я  домой
изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом
клюет, ранняя птичка, но  Палагин,  интеллигент  хренов,  не  уходит,  ибо
волнует его только одно: как  бы  преступники  золотые  его  и  серебряные
раритеты по глупости не переплавили.
     - По делу, - прервал его Смирнов.
     - А я - по делу, - обиделся Казарян, - нам  его  раритетами  вплотную
заниматься придется. Так что все это прямо дела касается.
     - До вчерашнего дня дело это вел район, -  прекращая  пикировку,  дал
вводную Ларионов. - И, надо отдать им должное,  вел  грамотно  и  толково.
Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился  на  заседании
своего комитета, общества, то бишь сдвинутых по фазе нумизматов,  а  дочка
(он вместе с дочкой живет, старой девой) гостила у  брата  в  Люберцах.  У
того жена заболела, сидеть с детьми некому было. Взята не  вся  коллекция,
только самая ценная ее часть. Барахло не тронуто, знали, где и что  лежит.
Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали.
     - А когда догадался? - поинтересовался Александр.
     -  А  у  него  вроде  молитвы  перед  сном  -   осмотр   всех   своих
драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.
     - У районных версии имеются?
     - Районные - они и есть районные. Пошли по местным, по своим.
     - Ну а что? Неплохой метод, - одобрил районных Смирнов.
     - Неплохой, но не для этого дела, - возразил Казарян.
     - У вас что, уже версия? - удивился Смирнов.
     - Версии, - поправил Ларионов. - Но не у вас, а у Казаряна.
     - Ну, Роман, у нас - голова.
     - Твою иронию с презреньем отметаю. Версий у меня еще нет,  поскольку
нет материалов для них. Но две основные  линии,  по  которым  должен  идти
поиск, ясны уже сейчас. Конечно же, в любом случае -  наводка,  и  наводка
зрячая. Итак, ход первый - опытный, неглупый, ясно представляющий ценность
палагинской коллекции, домушник-скокарь находит человека, хорошо  знающего
Палагина, его окружение, его привычки и, естественно, его квартиру.  Потом
берет  этого  человека  в  долю  и,  полностью  информированный,  получает
отличную возможность спокойно, без помех ковырнуть скок.
     В данной ситуации фигура номер один - вор. Параметры этой  фигуры:  в
меру интеллигентен, умен, предельно  осторожен,  не  подвержен  воровскому
азарту. Судя по работе, квалификация высокая. Фигура номер два - наводчик.
Из ближайшего окружения Палагина, потому что коллекционеры крайне неохотно
пускают к себе домой малознакомых людей.
     Ход второй. Кто-то весьма состоятельный мечтает  владеть  палагинской
коллекцией. Подходы через третьих лиц с  предложением  продать  ее  терпят
неудачу...
     - Почему через третьих лиц, почему не впрямую? - перебил его Смирнов.
     - После предложения продать вряд ли разумно идти на ограбление. Сразу
же - первый подозреваемый. Продолжаю, Сей гражданин за  весьма  порядочную
сумму - такой квалифицированный слесарь-домушник, как наш, за мелочевку на
серьезное дело не пойдет - нанимает скокаря и точно объясняет ему,  что  и
где брать. В этом случае фигура номер один - наниматель. Фигура номер  два
- технический исполнитель, вор. Параметры и той, и другой фигуры -  весьма
и весьма размыты.
     - Ты и вправду молодец, Рома, - серьезно похвалил Казаряна Смирнов. -
Твои  соображения  считаю  хорошей  основой  для  оперативной  разработки.
Конечно, хотелось бы, чтобы прошел первый вариант. Очень хотелось бы...
     - Они, по сути, равноценны,  Саня,  -  встрял  вальяжный  от  похвалы
Казарян.
     - Не скажи, не  скажи.  В  первом  варианте  вор  -  почти  наверняка
москвич, и  москвич,  хорошо  нам  известный.  Мы  его  можем  просчитать.
Наводчика - тоже. Просеем всех знакомцев Палагина через мелкое сито, и  он
у нас в решете останется. Второй же вариант -  полная  неизвестность.  Кто
этот наниматель? Фанатик-коллекционер? Лауреат? Человек, желающий  выгодно
вложить капитал в непреходящие  ценности?  Иностранец,  мечтающий  сделать
состояние?
     - Ну уж прямо - иностранец! - возразил Ларионов. - Они у нас тихие.
     - А Кастаки?
     - Кастаки не в счет.
     - Все в счет, Сережа. Какой он наниматель, - не будем загадывать. Но,
во всяком случае, ловкий и хитрый. Будет  ли  такой  нанимать  московского
домушника, чей почерк и связи, в принципе, нам, МУРу, известны? Не  думаю.
Скорее всего - сделка с залетным гастролером, который, провернув операцию,
растворяется в воздухе. И перед нами  -  пустота.  Исчезнувший  неизвестно
куда гастролер и наниматель, не имеющий  никаких  контактов  с  преступным
миром.
     - Да, картиночку ты нарисовал. -  Казаряновской  вальяжности  заметно
поубавилось. - Двенадцатый стул, исчезнувший в недрах Казанского  вокзала.
Только Остапу Бендеру было веселей: одиннадцать - за, один - против.  А  у
нас - два стула, пятьдесят на пятьдесят.