двух сотен только трое не обвешивали, то ли по глупости, то ли из ле-
ни, и так текло щедро со всех сторон.
После ухода Рыжего Чорк отзвонил в Бабушкино. Его поняли сразу - путь
открыт. Со спецмашиной Чорк северянам, так и быть, поможет. Фердуева
ерепенилась, а зря. неужто невдомек, что Чорк поглавнее будет, сторо-
жевой навар не слабый, что говорить, дело жирное, и все же Фердуева
проявила неосмотрительность, надо за версту чуять, у кого кулак тяже-
лее и кость шире.
Все отладилось: разрозненные, непосвященному кажущиеся странными дейс-
твия Чорка через краткое время прорастут деньгами и расширением влия-
ния, а расширение - залог выживания, кто не расширяется, гибнет.
Настроение, с утра неважное, улучшилось. Полез в карман за лоскутом
замши, принялся любовно протирать витраж входной двери.
На террасе у Почуваева наступало лихое время, поднабрались изрядно.
Наташка Дрын лезла к Пачкуну. Приманка, раскрасневшаяся от выпитого,
елозила по коленям Дурасникова. Зампред набычился, мял девку без слов,
скорее всего причиняя боль. Шурф утратил красноречие и мастерски мате-
рился. Васька Помреж скакал вокруг стола, щелкая лошадиной челюстью,
поцеловывая меж перебежками, то Светку, то Наташку, то единственно
непьяную Акулетту, почтительно обходя Фердуеву. В беспорядочном круже-
нии Васька успевал прихватить гитару, просыпать на очумелые головы па-
ру аккордов, вплетая в куплеты, слова непонятные, нечленораздельные,
напоминающие бред.
Насосалась Светочка, дура строеросовая! Фердуева оглядывала Приманку,
как рыболов жирнющего червя. Складывалось неплохо, похоже все залили
под завязку, только Акулетта еще не поплыла, так красотке на все пле-
вать, погружена в себя, постороннего не замечает.
И тут Васька кинул банный клич. Сорвались, будто обезумевшие. Почуваев
попытался удержать гостей, куда там! Пронеслись по тропинке вихрем,
разделись без стеснения, бабы на глазах мужиков, и только Фердуева
царским движением сбросила шубу к ногам и осталась в купальнике. Голые
тела замельтешили перед глазами. Фердуева пила чай, ни разу не суну-
лась в парную - может пощадить плод? - Из комнаты с бассейном доноси-
лись всплески, фырчание, ор.
Почуваев крутился возле Фердуевой, когда обезумевший от жара Дурасни-
ков вывалился из парной, бугай в фетровом колпаке на толстомясой баш-
ке. Раздетый Дурасников оказался вдвое жирнее, чем в одеждах: бабья
грудь со сморщенными сосками, многоскладчатый живот, хозяйство мужское
Дурасников прикрывал фанерным кругляком, а оборачиваясь в простыню,
обнажил, и Фердуева хмыкнула презрительно: жалкий прибор, право слово.
Зампред величаво рухнул на скамью напротив Нины Пантелеевны, принялся
жадно лакать чай, чавкая во всю ивановскую. Тут же явился Пачкун, стал
ухаживать за кормильцем. Дурасников потребовал Приманку. Наташка Дрын
вмиг приволокла, похоже, отрезвевшую Светку, усадила рядом с зампре-
дом. Дурасников пьяный и вовсе оказался дураком, оглядывал всех свысо-
ка, бил себя в грудь, брызгая слюной, выкрикивал:
- Кто я? Государственный человек. Опора порядка. разума. справедливос-
ти.
Дон Агильяр утирал ряшку зампреду: господи, от какого дерьма зависишь!
Скотина - одно слово, а тоже сумел подпереть себя опорами, возвел кре-
постные валы, сумел втереться в доверие. Такие же, мордорылые, меж со-
бой толкуют: наш человек! Надо ж! Ни мозгов, ни упорства, ни вида че-
ловеческого, может потому и наш? Смехотворный тип, вот и устраивает,
выгодный фон, не подсидит, не взбрыкнет, предан, как раз понимая ник-
чемность свою в любом серьезном деле.
Народ повалил из парной, отнырявшись в хлад бассейновых вод. Гомонили,
распивали чаи, всклокоченные, перевозбужденные, не похожие на себя.
Бабы прикрылись, лишь Акулетта устроилась в торце стола, выставив на
всеобщее обозрение тугую грудь. Бесстыдством в их кругах не удивишь,
но Фердуеву другое бесило: расселась, сытая, гладкая, во все сезоны
навороченная в привозное, тварь, а Нинка в свои двадцать с хвостиком
металась по зоне и думать не думала, что так люди живут, слыхала вся-
кое, но не верила, чтоб без вони, без мордобоя, без подстилания под
разных мужиков, чаще потливых, с несвежими запахами изо рта, добро,
если сивушными, а то и гнилью сшибающими за версту.
Почуваев распахнул дверь, всех ожгло морозным воздухом. Снова поскака-
ли в парную.
- А вы чего? - отставник вздохнул с облегчением, когда комната опусте-
ла.- Не уважаете?
Фердуева знала, чем улестить хозяина.
- Варенье, Михал Мифодич, отменное, ягодины каждая, будто ручной рабо-
ты.
- Так и есть, жена косточки шпилькой выковыривает, абрикосины одна к
одной отбирает. Абрикос фрукт особенный. На прошлом дежурстве вычитал,
что в азиатских горах есть затерянная долина, и живут там люди, единс-
твенно питаясь абрикосами, натуральными, вялеными и еще по разному
приготовленными, но только абрикосами, подчеркну. так в этой долине
мужики по сто лет мальчиками считаются, бабы по девяносто - девочками.
Сто пятьдесят не возраст, и воздух там разреженный. Выходит, чем мень-
ше дышишь и, само собой, меньше жрешь, тем более век твой продляется.
Все бы ничего, да при мизерном харче и в изоляции, и деньги навроде
лишние, никак такого поворота взять в толк не могу. Нас ведь как вы-
муштровали? Чтоб там газеты не трещали, что масляноглазые проповедники
в телерамке не талдычили, а денежки основа основ, почище воздуха при-
гождаются. Выходит, правители наши в заботах о державных чадах решили
держать нас в условиях денежного разряжения - нехватки всегда и на все
- для нашего же блага, для продления века индивидам. Затейливая исто-
рия вытанцовывается. Бедуем для блага! Еще намекают башковитые говору-
ны, вот, мол, иезуиты мастеровитые были на издевку. Куда им, подрясни-
кам, тягаться с нонешним веком? Дак я отвлекся, занесло на обочину
разговора. Абрикос растение таинственное, возьмите к примеру.
Фердуева перестала слушать, отвернулась, Почуваев обиженно умолк. Че-
рез полчаса парящиеся, изошедшие десятыми потами, оголодали, жор напал
внезапно и рьяно, решили махнуть на террасу, довершить пир.
День перевалил за вторую половину, солнце, будто выцвело, вяло с уста-
лостью кропило землю укороченными лучами.
Помреж и Фердуева толковали под голыми стволами с ветвями, присыпанны-
ми снегом. Хозяйка подставила лоб угасающему солнцу, волосы ее, неп-
равдоподобно смоляные, подчеркивали белизну резко очерченного, будто
резцом вырубленного лица. Васька делился своими страхами, намекал,
будто кольцо сжимается, тревоги накатывали волнами пенными, с крутыми
гребнями. Фердуева ценила Помрежа. Васька ей подходил в советники сра-
зу установившейся бесполостью их отношений, размеренностью суждений, а
также склонностью к вышучиванию окружения. При видимой сумеречности
натуры, скрытно от любопытствующих, Фердуева любила зубоскалить о
приближенных, до сих пор изумляясь, как ей, девочке из глубинки, уда-
лось подмять столичных ушляков и ушлянок; в ее сторожевой гвардии на-
род водился клыкастый, погонявший в вагонах-ресторанах подавальщиками,
заведовавший парковыми биллиардными, швейцаривший в дверях ресторанов
высших категорий, державший нутриевые фермы, подстригавший пуделей в
обеспеченных домах, промышлявший клюкву с риском гадючьего укуса или
отморожения придатков. сторожили люди всякие, но чаще интересные,
только копни и насыпят из пережитого, не поверишь.
Васька стращал, Фердуева не сильно кручинилась, разучилась бояться,
надломилась еще до двадцати - открытый перелом души - так и не срос-
лось, хоть годов утекло вдоволь.
По части сгущения красок и подмечанию мелочей Васька не знал равных,
нагнетал равномерно, методично, время от времени, посматривая в лицо
хозяйки, лишенное выражения, высвеченное ленивыми лучами. Не открывая
глаз, Фердуева прервала:
- Вась, ты нервный стал, опасаешься?
Помреж перегнулся, зажал комок снега, растер щеки, высушил мокрую
красноту клетчатым платком.
- Опасаюсь. Чужие бабки, как свет в ночи для мошкары. Летят стаями,
добро б если мелочь, а если крупняк огуляет по темени.
Фердуева сменила позу, попыталась подставить солнцу шею и подбородок,
ласковое тепло отвращало от недоброго.
- Вась, ты в судьбу веришь?
Помреж слепил пару снежков, метко припечатал тонкий ствол метрах в де-
сяти по направлению к баньке.
- Судьбу организовывать надо, сама судьба в путное не вылепится, если
рук не приложить.
- Умник! - Фердуева сверкнула зубами.- У нас все и организованно, не
боись, я же не дура без кольчужки уязвимые места под нож выставлять.
- Кольчужки рвутся,- возразил Помреж,- да и ножи разные водятся, иной
похлеще пики, а то и копья.
- Вась, не гунди. Боятся надо закона, а с беззаконием договоримся.
Помреж поддержал:
- Закон, он, конечно, страшен, если неподкупен.
- Ха-а! А где ж ты таковский видел? Законники, мне думается, для того
и сплетают свои параграфы, чтоб драть с люда семь шкур с одной спины.
Человек рождается с верой в закон, от Бога, как рождается с ресницами
и ноздрями, а поживет и смекает: пустышка - закон, каждый вертит его,
как хочет, а у нас-то вертуны особенно исправные. Умер закон у нас,
растворился в бескрайности родины чудесной. Но. на рожон лезть глупо,
скажем сигать под двести шестнадцатую прим. Содержание притонов или
предоставление помещений для тех же целей.- Фердуева подняла воротник,
пощекотала уши длинным ворсом.- Наказывается лишением свободы на срок
от пяти до десяти с конфискацией.
- Или без! - поддержал Помреж.
- Или без,- согласилась Фердуева и уже серьезно добавила,- от двести
шестнадцатой и прочих нас страхует дядя Филипп, тут порядок, а северя-
не наглеть не станут, Чорк не допустит их усиления, пошипят мелочно, а
мелочей, Вась, я не боюсь, уколы да щипки даже бодрят, вроде кровопус-
кания, оживляется организм.
Помреж натянул толстые, дутые перчатки - дар Лильки Нос после недавне-
го кутежа, хозяйка скользнула взглядом по перчаткам, пригодным разве
что для горных склонов альпийских курортов, в глазах ее метнулись сме-
шинки.
- Светка, тварь, долг не возвращает,- неожиданно сказала Фердуева.
- Много?
- Пустяки, Вась, не в бабках дело, в ослушании. Возомнила, сучонка,
раз мужики крякают в ее объятиях, то и Фердуева потерпит, а я терпеть
страсть не уважаю, не приучена, натерпелась на сто лет вперед.
Помреж смолчал, не завидовал сейчас Приманке. Влипла курица по самый
гребешок, непочтения хозяйка не прощает, и хотя Приманка непосредс-
твенно не сторожила, но входила в сферу влияния Нины Пантелеевны, а
раз так и ответ ей предстояло держать на общих основаниях.
На крыльцо террасы выскочила пьяная Наташка Дрын, за ней Пачкун с
растрепанными сединами. Наташка уворачивалась от объятий дона Агиль-
яра, начмаг забегал то слева, то справа, пытаясь зажать Наташку и си-
лой жима выдавить из девицы обиду или непокорство.
- Вот тоже дурью маются.- Помреж кивнул на драчливую пару.
- Наквасил будь-будь,- уверила Фердуева,- а жизнь без изыска, каждый
день подвал, девки орут, мясо воняет, Шурф с Ремизом свои делишки кру-
тят. Дурасников парит коршуном в исполкомовских высях, ребятки Филиппа
заскакивают, будто невзначай, пожарники, сэсники, контролеры всех мас-
тей и каждому причитается, каждому вынь да положь. Связи крепятся го-
дами, а рушатся вмиг. Одному икряки дал, другого обделил, считай, оби-
женный затаился до поры, но сладости мщения не упустит. Головная боль!
Крутись меж десятков, клацающих зубами, и каждому угождай. Где ж
праздник, Вась? Нет его, помнишь, как в фильме у этого, что помер до
срока от пособлений родимой медицины.
С ветки на ствол сиганула белка. Фердуева глянула на зверька, приложи-
ла руку к животу, теплый беличий комочек, смахнувший снег на волосы,
похоже напоминал о другом комочке, дающем знать о себе дурнотным голо-
вокружением.
- Вась, хорошо детей иметь?
Помреж растерялся, он-то детей понабросал по свету, дай Бог, не усек к
чему клонит хозяйка, замкнулся в молчании.
- Так хорошо или как? - не отставала Фердуева.
- Иногда хорошо, чаще или как.- Васька отвернулся.
- Может и мне попробовать?
- Дает! - еле слышно выдавил Помреж, не мог представить Фердуеву,
склоненную над тазом, стирающую подгузники или всовывающую запечатан-
ную соской бутылку в розовый рот.
- А кому империю наследовать? - не поймешь, в шутку или всерьез спро-
сила.- Теперь, Вась, денежные люди надолго заведутся, поверь моему
слову. Соскучились по возможностям, наголодались, нажрались обещаний,
опять же, в загробные прелести мало кто верит, так что пасть разевать
намерены в пределах отпущенного жития пошире, а раз так, Вась, империи
будут множиться и крепнуть.
Помреж закоченел (хозяйке хорошо, в шубе, в унтах, выделенных Почувае-
вым), попытался завершить.
- Может, пойдем?
Фердуева умела скакнуть от приязни в глухое неодобрение без полутонов,
зло предложила:
- Шлепай, я еще помозгую на свежих воздусях, соображается отчетливо.
Помреж остался, решил не бросать хозяйку: терпи и холод, и окрик, если
голодать обрыдло.
- А кого же родить предпочтительнее, мальчонку или девицу? - поинтере-
совался Помреж.
Фердуева, не думая, ответила, порадовалась, что попала в масть.
- Человечка. Собственного! Может, не предаст на старости лет, глазки
строить не за деньгу или постель будет, а так. По велению сердца! Как
нам в пионерах лапшу на уши вешали. По велению сердца. Помнишь?
- А як же ж,- подтвердил Помреж, а Фердуева отметила: слизнул у Почу-
ваева, сработались орлы.
Около восьми вечера машина пээмгэ подъехала к дому Фердуевой, два сер-
жанта поднялись на лифте, несколько минут, прислушиваясь, топтались у
двери Нины Пантелеевны. Дверь производила впечатление: сварная уголко-
вая рама, намертво вмурованная в стены, окаймляла стальные полосы,
укутанные в войлок. Желтолицый сержант подергал дверь, приложил ухо к
никелированным рыльцам финских замков.
Через полчаса рыжий Филипп знал, что Фердуевой дома нет. Чорка звонок
рыжего застал в подвальном помещении, где гуляли свадьбу молоденького
охранника посольства далекой державы, проходившего срочную службу в
Москве и двадцатилетней блондинки. На столе громоздились закуски. Же-
них приволок два ящика французского шампанского. Над брачующимися кор-
шуном навис скрипач, вырывая смычком свое пропитание из размякших сер-
дец гостей. Чорк проверял зал, когда ему шепнули про звонок Филиппа.
Хозяин покинул зал, обольстительно улыбнувшись жениху и невесте, мол,
хоть каждый день расписывайтесь, будем рады, и выплыл из зала, зло
глянув на скрипача, будто тот не выкладывался или намекая, что алч-
ность музыканта бросается в глаза, портит настроение веселящимся.
- Нет дома,- услыхал Чорк,- через час заедут еще раз, проверят,. и
после полуночи.
- После полуночи пусть позвонят по этому номеру,- Чорк назвал семь
цифр.
Тут же связался с предупрежденным предисполкома начальником коммуналь-
ных служб - недаром принимал главного распорядителя района совсем не-
давно - пожаловался, что перегорели два фонаря на улице, как раз у за-
ведения, и пробило кабель во дворе. Вскоре пригрохотал грузовик с те-
лескопической ногой, закрепленной у заднего борта, венчал ногу стакан,
возносящий монтажников вверх для починок высоко над землей. Фонари за-
менили враз, кабель вроде и не пробивало. К десяти вечера Чорк напоил
команду техобслуживания, пообещал сохранить машину во дворе в непри-
косновенности до утра и отправил монтажников и командира-водителя но-
чевать на двух оплаченных такси.
Тремя часами ранее, перед программой "Время", гости Почуваева перепи-
лись вторично после краткого отрезвления днем благодаря парилке. Ду-
расников не отлипал от Приманки и не позволял никому из мужиков утя-
нуть Светку на танец. Гремела музыка.
Апраксин с Кордо, выпив чаю с вареньем, наблюдали, как по террасе со-
седской дачи скачут темные контуры, совсем как в театре теней. Гово-
рить не хотелось; буйство через улицу нашептывало о скоротечности
дней, отпущенных для радостей земных; повалил снег неправдоподобными,
будто сделанными декораторами, хлопьями. Сумасшедшее метание теней в
сочетании с густеющей тьмой походило на действо сатанинское.
Фердуева приблизилась к Дурасникову, положила ладонь на плечо Приман-
ки, по-матерински расправила светлые волосы опившейся блудницы.
- В баньку не желаешь? Без мужиков. еще попаримся.
Светка слабо соображала, но тискающие, усыпающие тело щипками лапы Ду-
расникова осточертели, и заплетающимся языком Приманка дала согласие.
Дурасников возражать не стал, даже прикинул затуманенным мозгом, что
отдохнет малость, оклемается, чтоб к ночи, к развязке, не опозориться
в желанных объятиях.
Почуваев предусмотрительно держал баньку под парами, по просьбе Ферду-
евой, быстро догнал жар до потовыживающих пределов. Фердуева выставила
отставника и уединилась с Приманкой в парилке. Болтали о разном. Фер-
дуева сыпала советами, ужасалась открытости Светки, необкатанности в
делах, весело смеялись над несовершенствами кавалеров. О долге - ни
слова.
Светку развезло. Фердуева притащила из холодильника, накрытого таким
же, как на окнах, рушником водки, влила в Приманку. Глаза девицы заво-
локло. Фердуева выскользнула из парилки, успев бросить взгляд на гра-
дусник: кованая стрелка плясала между ста десятью и сто двадцатью,
ближе к двадцатке.
Дверь, открывающуюся внутрь, тщательно прикрыла.
Должно получится. если только не сообразит потянуть дверную ручку на
себя.
Нине Пантелеевне рассказывали, как на министерской даче обгорел чело-
век, уверенный, что дверь растворяется, если толкать ее от себя и,
обезумев, все крепче и крепче запечатывал себя сам в пышущей жаром ка-
морке.
Фердуева съела апельсин. Из парной ни звука, лишь попискивал ток, про-
бегая по проводам или. кровь стучала в висках от напряжения.
Нина Пантелеевна натянула унты на ажурные колготки, набросила шубу и
только тогда сообразила, что провела в парилке достаточно времени,
чтоб навредить плоду. Злоба на себя, на северян, на Приманку, на весь
мир затопила Фердуеву, не оглядываясь, женщина выскочила из бани и по-
бежала по густо присыпанной снегом тропе к светящейся в отдаленни тер-
расе.
Гульба набирала обороты. Пачкун скакал с Акулеттой, такой дворянски
неприступной на вид, такой же распутной, как знавали ее всегда. Васька
Помреж и Мишка Шурф обжимали с обеих сторон Наташку Дрын и плясали
втроем под одобрительными взглядами дона Агильяра; начмаг, будто уве-
домлял молодняк: мальчики, если бы вы знали, как она мне осточертела.
Наташка Дрын и трезвая нюансов не секла, а уж в подпитии и подавно.
Дурасников распластался на диване и каждый отчетливо видел, что самое
выдающееся у зампреда - живот. На животе лежал надкушенный пирожок, к
губе Дурасникова прилипли рисинки и крошки. На появление Фердуевой
никто не обратил внимания, отсутствие Приманки никто на заметил.
Почуваев составлял к стене опорожненные банки из-под солений, марина-
дов, залезая на донце каждой, выскребал то зубчик чеснока, то незаме-
ченный кусок янтарного кабачка и с видимым наслаждением доедал.
Один раз Мишка Шурф встретился с Фердуевой глазами, и ей показалось,
что Мишка все понял: ну что ж, ему и оповещать заинтересованный люд, а
может и переоценивает проницательность Шурфа. Фердуеву бесило все,
особенно ноги Акулетты, дрянь задирала их под потолок, демонстрируя
желающим кружевное белье; Акулетта плясала без лифчика и груди ее
мелькали в полурасстегнутой блузке.
Неожиданно выскочила кукушка из часов, прокуковала половину одиннадца-
того. Почуваев обвел присутствующих взглядом старшего по званию, будто
на построении, углядел некомплектность личного состава:
- Где эта. как ее,- Почуваев не прикидывался и впрямь плохо запоминал
имена,- ну та, которую этот боров щупал.
Почуваев совершил ошибку: боров не спал, только делал вид, что отклю-
чился.
Мишка Шурф врубил музыку погромче, и Фердуева благодарно взглянула на
мясника, но Помреж щелкнул лошадиной челюстью, будто потревоженный
природным чувством осторожности и выключил магнитофон. Тишина оглуши-
ла. Все замерли в разных позах, напоминая механические фигурки, у ко-
торых вдруг кончился завод.
Акулетта повалилась на стул, развязно раскинув колени. Наташка Дрын
обвила шею Пачкуна, зашептала жаркие слова, впиваясь в розовое ухо до-
на Агильяра. Помреж смотрел на Фердуеву, как всегда в минуты непонима-
ния, ожидая подсказки, и только Мишка Шурф, похоже и впрямь все понял,
улыбнулся тайком и отвернулся к темноте за стеклом, выбеленной снего-
падом.
Дурасников открыл глаза, оглядел себя: может он причина молчания? Мо-
жет, вышел конфуз? Расстегнута ширинка или слюна вытекла из уголков
рта? Зампред поднялся, тяжело оглядел комнату, будто со сна припоми-
ная, как и зачем здесь оказался.
Помреж измотался в последние дни, не досыпал, не выдержал, подал голос
первым:
- Приманка где?
На Фердуеву снизошла ледяная уверенность: ей-то что, ну пошли вместе
попариться, ну попарились, ну попросилась Светка погреться еще, не ре-
бенок, хочешь - сиди, хоть изжарься. Фердуева приложила ладони к ще-
кам, будто припоминая давно забытое:
- Пошли попариться вдвоем часа полтора назад, ей не хватило, решила
остаться, очистить шкурку паром, прогреть косточки.
- Она ж пьяная в дым! - заголосила Акулетта и в гневе свела колени.
- А кто здесь трезвый? - ввернула Наташка Дрын, оторвавшись от обожае-
мого уха.
- Заткнись, дура! - Пачкун больно ткнул Наташку в бок. За доном Агиль-
яром водился нюх на беду не хуже помрежевского.
Почуваев побледнел: если что, ему не отвертеться, дача-то его, баня
его, загул на его территории и вся маета по держанию ответа на него
падет. Кабаний затылок отставника расцвел красными пятнами. Ни слова
ни говоря, Почуваев выскочил во двор, все замерли, ожидая возвращения
Эм Эм с вестями. Через пять минут Почуваев ввалился со двора. Акулетта
взвизгнула: такой рожи у хозяина дачи никто отродясь не видывал, будто
мукой обсыпали лицо и руки ходуном ходили, похоже с потолка, кто дер-
гал за нитки вверх-вниз. Почуваев опустился на пол и, тупо глядя на
банки вдоль стены, промямлил:
- Ужас! Сгорела девка.
Люди рыжего Филиппа никогда не манкировали: если сверху шел приказ
пасти квартиру Фердуевой до полуночи и даже позже, значит, так надо.
Жильцы дома благосклонно взирали на ближних подходах к подъездам -
субботний вечер, возвращались кто откуда - как медленно катит низкоси-
дящий "москвичок", меченный гербами, с синей полосой на голубом, каст-
рюльном, фоне. Нас охраняют! И люди, только что нахохлившиеся в без-
людье путей, ведущих к дому, расправляли плечи, и дробь чужих шагов за
спиной уже не пугала, не встряхивала дрожью.
Желтолицый сержант вылез из машины, подождал напарника. На панцирной
сетке лифтовой шахты клочьями серела свалявшаяся пыль, кабина опуска-
лась надрывно, милиционеры безразлично скользили по похабным надписям
на стенах, обляпанных едкоцветной зеленью, краской военных городков,
затерянных в неприступных лесах.
Лифт дотащил милиционеров до этажа Фердуевой, вышли, не закрывая же-
лезный обшарпанный зев кабины, если кто вниз вызвать пожелает - обож-
дет! Желтолицый ткнул кулаком дверь Фердуевой, обивка надежно скрывала
стальные полосы и все же костяшки ощутили бронированную мощь. Желтоли-
цый провел пальцем по стальной раме. Неприступная твердыня, наддал
простеганную поверхность плечом, куда там,- не шелохнулась, не то, что
фанерные дверцы новостроек: кулаком ткни, и пятерня уже гуляет в при-
хожей.
Дверь Фердуевой никто б открыть не смог, а если вознамерился, шум под-
нял бы не только на весь дом, но и на все окрестности. Такую дверь
только рвать мощным зарядом, а если брать сверлильным инструментом,
работы на полсуток и то, ухватишь ли успех за хвост - вопрос.
Желтолицый прислонился ухом к замкам. Тишина. Азиатские глаза обрати-
лись в щелки, будто всю мощь зрения желтолицый перекачал в слух, чтоб
уловить хоть крохотное шевеление, намек на присутствие живого. Тишина.
До этого милиционеры три раза звонили в квартиру Фердуевой из автомата
близ магазина Пачкуна. Никто трубки не поднимал.
Снизу топал пешком - лифт-то блокирован милицией - пьяница без возрас-
та, на площадке Фердуевой налетев на милиционеров заблеял:
- Г-г-готовится ограбление! Мусс-с-ора липовые! Переодетые! В-ваши до-
кументы!?
Желтолицый приоткрыл глаза-щелки, и пьянчужке поплохело.
- Я? Я что? Н-ничего г-гуляю, господа. Г-господа милиционеры, примите
извинения, если обидел словом. М-моя милиция, м-меня.- поперхнулся
смешком.
Желтолицый подтолкнул пьяницу в спину, направив на ведущий вверх лест-
ничный марш. Пьяница поднялся на две ступени и замер, подумал и спус-
тился на ступень. Может, всю жизнь ждал отличиться, мысль пискнула в
пропитых мозгах аховая.
- Живу-то на этой площадке, куда ж мне топать?
Желтолицый переглянулся с напарником, оба нырнули в лифтовую кабину и
захлопнули дверь.
- Эко я их! Точно, бандюги!
Пьяница потопал вверх на свой этаж, не обратив внимания, что кабина
лифта так и не стронулась с места. Проверочный трюк желтолицего удал-
ся, можно б накостылять шутнику, да жалко время, и светится лишний раз
не резон. У магазина Пачкуна отзвонили начальству - квартира пуста,
все спокойно.
Результаты обхода и Чорк, и северяне узнали всего через десять минут:
квартира пуста, все спокойно.
Машина техпомощи со стаканом из прутьев на телескопической ноге отды-
хала во дворе заведения в ожидании новых хозяев, утром ее передадут
законным владельцам.
Могло случиться так, что в миг, когда желтолицый приложил ухо к двери,
Почуваев, как раз и огорошил компанию слезливо-перепуганно - ужас!
Сгорела девка, но вышло иначе. Отставник вверг присутствующих в бояз-
ливое уныние чуть раньше, сразу после того, как елейно-фальшивый ком-
ментатор тэвэ предложил зрителям вместе поохать над безобразиями, кои
множились уже десятки лет и вызывали уже не ожесточение, а скорее го-
рестные усмешки, от бессилия что-либо исправить, как при болезни, или
смерти.
Сложилось все так, как хотела Фердуева: и Мишка знал, и Акулетта, и
Васька Помреж, что Приманка тянет с отдачей долга. Теперь каждый пони-
мал, что Приманку наказала Фердуева - сожгла заживо, и Мишка Шурф опо-
вестит вскоре пол-Москвы о крутости мадам. Фердуева желала, чтобы се-
веряне получили наглядный урок, и они его получат. Оцепенение крепко
держало вмиг отрезвевших, и более других купался в отчаянии Дурасни-
ков: он-то навидался крушений карьер как раз по таким мерзким дач-
но-банным поводам, тут спуску не давали, гуляй, пей, хоть залейся, но.
попадаться не моги! Раз скрутили, значит, дурак, могущественным не с
руки держать в приближении к себе прокалывающихся ПИПдурков.
Дурасников первым сообразил спросить: - Она того. или жива?
Почуваев тупо молчал.
- Может вызвать кого? - впервые в жизни Акулетта вспомнила про закон и
людей, изредка помогающих гражданам выпутываться из лихих обстоятель-
ств.
- Вызвать всегда успеется,- мрачно вступил Пачкун. Твою мать! Не зала-
дилось! Некстати случилось. Дурасников не простит, хотя, если верха
потребуют головы Дурасникова, то и Пачкуну на него нас. плохо, что по-
надобится нового прикрывалу улещать, разузнавать слабые места, затари-
вать дарами, развлекать, располагать к себе известными, но чертовски
надоевшими способами.
Каждый об одном думал: занесло сюда, такого-рассякого! Теперь затаска-
ют, муторное время выплывало, ощерившееся последствиями.
Никто в баню не шел, жались по углам, никто не пытался оказать помощь,
разве думалось о страданиях чужой девки, корчащейся в обожженной коже.
Пачкун и тут хладнокровия не терял.
- Вызывать не надо. спешка без мозгования всех погубит. до утра обож-
дем, сейчас-то все поддатые, а утром, как стеклышки, скажем, ни свет
ни заря рванула в баню, когда все еще дрыхли, и вот приключилась беда.
Помреж встрял зло:
- Если Приманка не скончалась, эксперты сразу потом установят, что мы
всю ночь прождали, тянули неизвестно чего и на суде подвесят каждому
по отсидочному доп. пайку.
- Какая отсидка? - подала голос Наташка Дрын.- Мы что, нарочно? Нес-
частный случай!
- Неосторожное убийство,- вступила ветреница за деньги Акулетта, пока-
зывая, что и она не лыком шита.
- Брось трепаться! - оборвала Фердуева - Убийство! Кто ж ее неосторож-
но убивал-то, шалаву? Кому она нужна? Мне только прямая невыгода, она
мне штуку год не отдает, с кого теперь взыскивать.
Переиграла Фердуева, кругом тож не пальцем деланные, Пачкун, не размы-
кая губ, улыбнулся: штука для Фердуевой, что для школяра копейка, при
выданном мамой рубле на завтрак.
Дурасников с надеждой взирал на Пачкуна.Дело предлагает. Не суетится.
Утром и впрямь все протрезвеют и. уже не так страшно, что смертное де-
ло случилось, не в пьяном угаре! К тому же, осенило Дурасникова, после
возлияний всех сильно сморит, может бежать? А что? Подняться среди но-
чи, вроде по нужде, и дать деру: деньги есть, на попутках доберется до
дома,утром вызовет коменданта или водопроводчика, мол, смотри, паря,
лежу под боком у жены в воскресенье, утро - железный свидетель в поль-
зу Дурасникова: какая пьянка? Какая дача? Негодяи, сплетники, сговори-
лись погубить служителя народного, вот и треплются. Жаль, не знает до-
роги, ну да выберется, не пустыня ж, язык доведет, деньга довезет; по-
бег все более завораживал перепуганного Трифона Кузьмича.
Помреж, еще не порвавший с совестью окончательно, растормошил публику,
сразу сообразив, что одному ринуться на разведку глупо и опасно, тут
каждый шаг только не в одиночестве, чтоб потом на тебя не наклепали,
чего ты и мыслить не мыслил.
Решили в баню двинуть сообща, так и пошагали цепочкой, впереди Почува-
ев с фонарем, за ним Фердуева, замыкал шествие Дурасников, молясь про
себя, чтоб Почуваев, боров, напутал что. Может и не сгорела? Может с
пьяных глаз пригрезилось? А то и розыгрышем решил встряхнуть осовевшую
публику?
Случилось хуже некуда. На столе для чаепитий поверх белой простыни ле-
жала Приманка, покрытая такой же простыней сверху. И как Почуваев
умудрился один взгромоздить девку? Как не побоялся трогать розовое мя-
со с отслаивающейся кожей?
Мертва! Каждый так подумал. Лицо - не приведи господь. И только Ферду-
ева решительно потянула верхнюю простыню на себя. Тело Приманки почти
не пострадало. Помреж, по сторожевой привычке проверять перепивших
гостей на выживание, извлек зеркальце, поднес к губам. Все замерли.
Боялись глядеть на блестящую поверхность. Затуманилось!.. Или?.. Зату-
манилось!..
Все выдохнули.
Хоть бы протянула несколько часов - до утра! - когда винные пары поки-
нут трясущиеся тела, читалось на лицах.
Наташка Дрын - простая душа - остекленела, вперилась в то, что оста-
