Детектив

быть, сразу опьянел. Он закурил  из  хозяйкиной  пачки  и  зачем-то  начал
рассказывать о вчерашней встрече с известным художником. Омельян  Иванович
и правда встречался  с  ним.  Его  познакомили  с  мэтром,  назвав  "нашим
коллегой". Известный равнодушно, едва взглянув,  пожал  ему  руку,  и  это
задело за живое Иваницкого. Он мысленно  перебрал  последние  произведения
мэтра, придумывая им язвительные характеристики. Но теперь  хвалился,  что
высказал все это мэтру  прямо  в  глаза.  Московские  коллеги,  мол,  были
страшно довольны, что он утер  нос  маститому.  Марина  Алексеевна  кивала
головой и подливала ему в рюмку, Омельян чем дальше, тем выше поднимался в
собственных глазах.  А  долгоиграющая  пластинка  все  вращалась,  звучала
нежная  интимная  мелодия,  и  Марина  Алексеевна,   очевидно   проникшись
уважением к Омельяну, вдруг назвала его на "ты" и пригласила потанцевать.
     Она так и сказала: "Я  люблю  танцевать  с  красивыми  мужчинами",  и
Иваницкий не мог не согласиться с ней: что-то в нем все-таки есть...
     Вдруг он подумал: наплевать на все, когда  рядом  такая  удивительная
женщина...  Очевидно,  Марина  думала  иначе,  потому  что  она  поправила
прическу и сказала:
     - Сейчас придет один человек. С ним и решим ваши иконные дела...
     Но Иваницкий был настроен на лирический лад.
     - Зачем нам третий? - просюсюкал он.
     Марина оттолкнула его.
     - Не будь остолопом. Я же говорю: сейчас придет Павел Петрович. С ним
и договоришься.
     - А я думал, что буду иметь дело...  -  несколько  растерянно  сказал
Иваницкий.
     - Со мной? - обернулась Марина. - Нет, я  только  познакомлю  тебя  с
Павлом Петровичем. Кстати, - в ее голосе зазвучали бархатные интонации,  -
я беру двадцать процентов.
     - Каких двадцать процентов? - не понял Омельян.
     - Не ПИПдуривайся, мой милый. От общей суммы сделки.
     Иваницкий позеленел.
     - Больше чем шесть процентов ты не получишь, - решительно сказал он.
     - Будь здоров, милый... - указала красивым длинным пальцем на  дверь.
- Чао.
     - Если б ты знала, во что выльются эти шесть процентов, то  прикусила
бы язык.
     - Все так говорят...
     - Сколько же ты собираешься заработать на мне?
     - Вообще меньше тысячи я не беру. А с тебя? - смерила она  Иваницкого
острым взглядом. - С тебя тысячи полторы...
     Омельян сел напротив Марины, нагло положил  ногу  на  ногу  так,  что
носок туфли очутился чуть ли не перед ее носом.
     - Шесть процентов составят приблизительно такую сумму только от одной
иконы.
     - Десять процентов, - настаивала Марина.
     - Хорошо, семь. И ни копейки больше!
     - Ладно. Семь так семь! -  Марина  потянулась  к  коньяку.  -  Хочешь
выпить?
     - А сколько ты берешь с этого?.. - щелкнул пальцами  Иваницкий.  -  С
Павла Петровича?
     - Платит клиент, - ответила Марина. - У нас с Павлом Петровичем  свои
расчеты.
     - В конце концов, меня это не  касается,  -  согласился  Омельян.  Он
хотел прибавить еще что-то, но прозвучал звонок, и Марина пошла открывать.
Вернулась с мужчиной лет под пятьдесят, одетым в светлый  костюм.  Широкий
яркий галстук выглядывал из-под пиджака. Он крепко  пожал  Омельяну  руку,
сел в кресло, где только что сидела Марина, и бросил взгляд на нее.
     - Я приготовлю вам ужин... - поняла та и вышла.
     Павел Петрович многозначительно посмотрел ей вслед.
     - Золото, а не женщина! - воскликнул он. - Все есть - и тут, -  ткнул
пальцем в лоб, - и тут... - показал ниже. - Но не  будем  терять  времени.
Что можете предложить?
     Иваницкий решил сразу пойти ва-банк.
     - Рублева... - сказал он тихо. - Вас интересует Рублев?
     - А ты не того? - бесцеремонно покрутил  пальцем  возле  виска  Павел
Петрович.
     - Разве я похож на сумасшедшего?
     - Нет, конечно, нет. Но, может, ты ошибся? Дай взглянуть.
     - Вы же сами понимаете, что такие вещи с собой не возят.
     - Кота в мешке не покупаем.
     - Я приехал, чтобы установить непосредственные контакты...
     Павел Петрович откинулся на спинку кресла.
     - Рублев? - вдруг переспросил он и испуганно посмотрел на Иваницкого.
- А ты из... - Он назвал город, где жил Иваницкий.  -  Мне  говорили,  что
Рублев там есть только в одной частной коллекции профессора... А позавчера
я узнал...
     - Меня не интересует, о чем вы узнали, - перебил его Иваницкий.  -  Я
предлагаю вам  икону  Рублева,  которая  оценивается  по  крайней  мере  в
пятьдесят тысяч долларов.
     - Но ведь за этой иконой будет охотиться милиция...
     - Вы говорите так, будто все, что  мы  делаем,  скрепляется  подписью
участкового инспектора.
     Павел Петрович расхохотался.
     - А ты мне нравишься. Ты прав, по канату ходим. Ну что ж,  такова  уж
наша судьба! - вдруг глаза его посуровели. - А вы там не наследили?
     - Я вас не знаю, вы - меня...
     - Так-то оно так, - согласился Павел Петрович, - и рекомендовал  тебя
Юзеф. А он плохих людей не рекомендует. Итак, если Рублев  подлинный,  даю
двадцать пять.
     - Тридцать пять тысяч долларов! - бросил Иваницкий.
     - Риск... Рискованное дело, икону придется вывозить за рубеж, а  это,
сам понимаешь, как сложно!
     - А мне плевать! - вдруг  рассердился  Иваницкий,  но  сразу  же  дал
задний ход: горячность в таких делах неуместна.
     - А-а... - махнул рукой Павел Петрович. - Тебе плевать, а мне  деньги
платить. Хорошо, тридцать - и считай, что я щедрый.
     - А я сегодня уступчивый, - повеселел Иваницкий.
     - Все долларами не получишь. Часть золотом.
     - Вполне устраивает. Но у нас есть не только Рублев...
     - Будто я этого не знал! Давай, на все найдется свой покупатель.
     - Приятно иметь дело с деловым человеком, - Иваницкий налил  коньяку,
и они чокнулись, скрепляя сделку.


     Шульга задумчиво шел по  центральной  улице  города.  Первая  неудача
постигла его в сберкассе. Балабан  не  солгал:  правда,  тринадцатого  мая
сберкасса  выплатила  одному  из  клиентов  ровно  четыреста  рублей.   Но
установить личность этого  клиента  было  невозможно  -  вкладчик  получил
деньги по книжке на предъявителя.
     "Ну что ж, - утешал себя Шульга, - было бы очень просто: в  сберкассе
тебе называют фамилию бандита, дают его адрес и даже знакомят  с  образцом
подписи. И тебе остается только вызвать оперативную машину..."
     Шульга позвонил Козюренко и доложил о неудаче. Но  тот  не  смутился.
Только посочувствовал:
     - Дом на центральной площади большой - придется  повозиться.  Я  могу
выделить вам в помощь...
     - Не надо, - не совсем вежливо перебил  его  Шульга.  -  Справлюсь  и
один.
     - А я хотел себя предложить в помощь, - засмеялся в трубку Козюренко.
- Ну что ж, снимаю свою кандидатуру.
     Он положил трубку. Майор вытер платком вспотевшее ухо. Неловко как-то
вышло. Следователь хорошо проучил его.
     Шульга позвонил в квартиру на последнем  этаже.  Очевидно,  это  была
большая коммунальная квартира - об этом свидетельствовало несколько кнопок
звонков. Открыл майору старичок  с  седой  козлиной  бородкой.  Приветливо
улыбнулся и попятился, уступая дорогу.
     Майор  знал,  что  этот  дом  после  войны  отстраивался  с   помощью
работников университета. Конечно, большинство из них уже получили квартиры
в новых комфортабельных домах, но кое-кто еще остался, и  Шульга  подумал,
что старичок, должно быть, университетский доцент или профессор.
     - Простите, - начал он, - я из милиции. Мы выясняем одно дело - хотел
бы поговорить.
     Старичок улыбнулся еще приветливее, захлопнул дверь  и  засеменил  по
коридору.
     - Входите... входите, пожалуйста. Дело на ногах не решишь, а мы  -  с
открытой душой...
     Он усадил Шульгу на старомодный диван с высокой спинкой,  зеркалом  и
полочками, а сам примостился напротив, на крепком,  обитом  кожей  дубовом
стуле. Смотрел с любопытством и весьма доброжелательно.
     Шульга показал свое удостоверение, но старичок, даже не  взглянув  на
него, назвался сам:
     - Федор Якимович  Перепелица.  Бывший  столяр,  а  теперь  пенсионер.
Времени у меня достаточно. Итак, слушаю вас.
     "Вот тебе и профессор!" - подумал Шульга. Но не разочаровался:  может
быть, этот непоседливый старичок  любит  поговорить  с  соседями  и  знает
такое, о чем настоящий профессор и не догадывается.
     - Вот  какое  дело,  уважаемый,  -  начал  без  церемонии  Шульга,  -
разыскиваем мы одного человека. Случилось это тринадцатого мая. В подъезде
вашего дома  ограблен  человек.  Мы  задержали  преступника.  Теперь  ищем
потерпевшего? Знаем, что  зовут  его  Семенем,  лет  ему  около  тридцати,
брюнет, высокий и длинноносый, шел он к кому-то из жителей этого дома.  Не
к вам ли?
     - Сына у меня Семеном зовут, - дернул себя за бородку старичок. -  Но
я определенно знаю, не грабили его.
     Майор насторожился.
     - А может, он не сказал, не хотел волновать?
     - А я не из нервных И не таимся мы друг от друга. Я  Семена  на  ноги
поставил и в  люди  вывел,  доцент  он,  работает  в  университете,  новую
квартиру получил - четыре комнаты. А мы уж со старухой доживаем  свой  век
тут... - закончил он вдруг непоследовательно. Но,  поняв,  что  не  сказал
главного, прибавил; - Я и говорю: если бы с Семеном что-нибудь  случилось,
я бы знал. Да и не брюнет он и не высокий.
     Шульга подумал: да, от старика вряд ли что-нибудь утаишь, но  все  же
поинтересовался адресом сына - мол, для порядка надо будет поговорить...
     - Через две недели... - ответил старик.
     - Что через две недели? - не сразу понял Шульга.
     - А поговорить. Уехал мой  Сеня  с  женой  и  тремя  детьми  в  Крым.
Пансионат у них там какой-то в Алуште.
     - Когда уехал?
     - Отпуск начался, так сразу... недели три назад...
     На этом Семене следовало поставить точку, и майор поинтересовался:
     - А больше у вас нет знакомых Семенов, которые  бы  могли  наведаться
сюда тринадцатого мая?
     Старичок покачал головой:
     - Нет.
     - А может, есть Семен, который тут живет или посещает кого-нибудь?
     Шульга спросил "тут живет" на всякий случай. Еще ночью они  узнали  в
райотделе милиции, что в доме  на  центральной  площади  не  прописано  ни
одного Семена.
     - Посещает? - Старичок потер лоб, - Многие тут ходят -  дом  в  самом
центре да и большой...
     Шульга побывал еще в двух квартирах последнего этажа, спустился  ниже
и нажал на кнопку, возле которой была табличка: "3. Баркова".
     Зоя Баркова была дома. Работала диспетчером  в  таксопарке,  дежурила
целые сутки и накануне поздно  вернулась.  Она  только  что  проснулась  и
успела только умыться.
     - Проходите, - пригласила она, стесняясь своего утреннего вида.  -  Я
на минутку...
     Минутка эта растянулась на десять, зато Зоя появилась  перед  майором
хорошо одетая и причесанная... Даже губы подкрасила.  Старалась  держаться
непринужденно, но это ей не удавалось, и она то и дело бросала  на  Шульгу
тревожные взгляды: зачем заглянул сюда этот необычный гость?
     Майор спросил, есть ли у Зои знакомый по имени Семен? Назвал приметы.
Девушка неопределенно пожала плечами, мол,  кто  его  знает,  и  удивилась
вслух, почему ее знакомые заинтересовали милицию.
     Шульге пришлось объяснить: Зоя не исключение - он будет разговаривать
со всеми жителями дома.
     - Нет у меня таких знакомых, - ответила Зоя.
     - И все же подумайте.
     - И думать нечего.
     - Тринадцатого мая кого-то из  жителей  вашего  дома  имел  намерение
проведать Семен... Сеня... Молодой человек лет тридцати.  Я  уже  говорил:
брюнет, высокий и с длинным носом.
     Какая-то тень промелькнула по лицу Зои.
     - Сеня?  -  заморгала  она.  -  Сеня...  какого,  вы  говорите,  мая?
Тринадцатого?
     - Да, утром тринадцатого мая.
     - Кажется, я припоминаю... Да, конечно, это было на  следующий  день.
Он обещал прийти в одиннадцать...
     - Кто? - не сдержался Шульга.
     - Да парень... - опустила глаза Зоя. - Накануне мы были в "Эврике"  и
познакомились там.
     - Его звали Семеном? Фамилию знаете?
     - Ну что вы! Представляете, как знакомятся?..
     - Догадываюсь, - недовольно пробурчал майор. -  И  вы  назначили  ему
свидание, дали адрес?
     Зоя чуть покраснела, но тут же вызывающе  откинула  голову:  в  конце
концов, какое кому дело до того, где и с кем она назначает свидание. И все
же начала оправдываться:
     - У нас была назначена деловая встреча. Он хотел приобрести дубленку,
а у одной моей подруги как раз была...
     Майор задумался на несколько секунд.
     - Сколько стоит дубленка? - спросил он.  -  В  "Эврике"  шла  речь  о
предварительной цене?
     - Не помню. И вообще...
     - Никто не собирается обвинять  вас  в  спекулятивных  намерениях,  -
понял ее майор. - Это очень важно.  Припомните,  вы  говорили  о  цене?  И
должен ли был этот Семен принести с собой деньги?
     - Если хотел  приобрести  дубленку,  конечно,  должен  был  принести.
Кажется, говорилось о четырехстах рублях...
     У майора даже просветлело лицо.
     - Четыреста? - переспросил он.
     - Да.
     - Именно этого Семена ограбили в вашем  подъезде,  -  сказал  Шульга,
понизив голос, словно делясь важной тайной. - И вы должны помочь нам найти
его.
     - Но как? Может, я и не узнаю  его,  когда  встречу...  Вы  говорите,
брюнет, высокий и длинноносый?.. На самом деле не такой уж он  высокий,  и
нос... Ну, не курносый, но и не длинный...
     Зоя хорошо запомнила Семена  -  парень  понравился  ей,  и  она  была
довольна, что нашелся  повод  для  встречи.  Однако  Семен  не  пришел  на
следующий день. Сначала Зоя рассердилась,  но  в  круговерти  дней  быстро
забыла о своем новом знакомом. Думала - совсем, однако  оказалось  -  нет:
лицо его, как живое, стояло перед глазами.
     - Кто был вместе с вами в "Эврике"? - спросил Шульга.  -  Может,  они
знают фамилию Семена? -  Подумал,  что  Балабан  мог  ошибиться,  описывая
внешность Семена. Балабан коротышка, и мужчина  даже  среднего  роста  мог
показаться ему высоким.
     - Вряд ли они знают его фамилию, - ответила Зоя. -  Была  Клара,  это
моя подружка. И Кларин парень потом пришел.
     -  Фамилия  Клары?  Где  работает?  Адреса?..  И  парня...  -   майор
приготовился записывать.
     - Лучше вы узнайте об этом у самой Клары. Она сейчас на работе, можно
позвонить.
     Через час все трое - Зоя,  Клара  и  Роберт  -  сидели  у  Козюренко.
Следователь беседовал с ними прямо так,  не  придерживаясь  формальностей,
стремясь вытянуть из них как можно больше  фактов  и  деталей.  Постепенно
образ Семена все больше вырисовывался в его воображении, но, к  сожалению,
без характерных черт: обыкновенный мужчина  лет  тридцати,  брюнет,  курит
папиросы  "Любительские",  часто  бывает  в  кино,  любит  пофлиртовать  с
девушками. Роберт вспомнил, что Семен начал ухаживать за Кларой и у него с
новым знакомым чуть не дошло дело до конфликта.
     - Как же случилось, что Семен очутился с вами? - спросил Козюренко. -
И с кем был раньше? Или, может, только что пришел в кафе?
     Девушки помнили: Семен был несколько навеселе, потому что сидел уже в
какой-то компании. Какой - трудно сказать: кафе модерновое, зал выгибается
полукругом, а Семенова компания расположилась в  противоположном  конце  -
когда-то там был бар и продавали коктейли...
     - Когда Семен  уже  сидел  с  вами,  никто  не  подходил  к  нему?  -
поинтересовался Шульга.
     - Нет, но во время танцев с кем-то разговаривал, - вспомнила  Зоя.  -
Обычные реплики: у вас хорошо получается, мой любимый танец...
     - Постойте, - вдруг радостно воскликнул  Роберт.  -  Кажется...  Нет,
точно, я вспомнил... Он сказал, что работает рядом, в Доме проектов... Еще
говорил, - посмотрел на Клару: как среагирует?  -  что  у  них  там  много
красивых девушек. Я хотел заметить: чего же тогда к чужим пристаешь?
     Это уже было немало: Дом проектов - и в нем работает Семен. Возможно,
занимается самбо. Даже известна его внешность, возраст...
     Круг поисков сразу сузился,  и  Козюренко,  отпустив  молодых  людей,
возбужденно заходил по кабинету. Майор думал, что они вдвоем тут же поедут
в Дом проектов, но Козюренко решил несколько неожиданно.
     - Придется вам съездить одному, - то ли приказал, то ли  попросил.  -
Поговорите с заведующим кадрами, посмотрите личные дела,  фотографии...  И
подготовьте для опознания. А я  хочу  еще  раз  проверить  круг  знакомств
профессора.  Судя  по  рассказам,  этот  Семен  совсем  не  разбирается  в
искусстве,  а  ограбил  профессора  квалифицированно.  Знал,  какие  иконы
снимать со стены... Вероятно, кто-то руководил им...


     Лейтенант Пугач обнаружил в спортивных обществах только двух Семенов,
занимающихся  самбо.  Но  они  сразу  доказали  свое  алиби:  один,  Семен
Новожилов, тринадцатого мая был на соревнованиях в Ворошиловграде, второй,
Семен Степанов, весь день был на работе. Фотографии этих Семенов  показали
среди других Балабану, а также Зое, Кларе и Роберту - никто не опознал их.
     Второй день Шульга просматривал личные дела в Доме проектов,  отбирая
материалы обо всех Семенах. И не только Семенах. Сеней могли  звать  также
Симона, Овсея, Северина, Спиридона, Сильвестра,  Софрона.  Майор  составил
себе целый список таких имен. Шутил, что скоро станет  семеноведом  и  что
Семены будут сниться ему.
     Вглядываясь  в  наспех  сделанные  снимки,  майор   пытался   угадать
характеры тех, кто был на них, прикидывал, совпадает  ли  их  внешность  с
портретом преступника, нарисованным Балабаном, Зоей,  Кларой  и  Робертом.
Наконец на столе перед ним выросла стопка  личных  дел,  и  Шульга  вызвал
машину.  Отнес  папки  в  "Волгу"  и  поехал   в   управление.   Начинался
ответственнейший момент следствия - опознание преступника.
     Трое молодых людей  -  Зоя,  Клара  и  Роберт  -  сидели  в  кабинете
Козюренко.  Шульга  показывал  им  фотографии  Семенов.  Они   внимательно
разглядывали каждую.
     Пока что все шло гладко, споров между свидетелями не возникало. Никто
из изображенных на фотографиях не был похож на парня, с которым  все  трое
познакомились в кафе.
     Зоя задумала: если она первой узнает Семена -  судьба  улыбнется  ей.
Невезучий  парень:  ограбили,  отняли  столько  денег,  а   он   даже   не
пожаловался. Должно быть, не такой  скупой,  как  другие.  Она  не  любила
скряг, ей нравились щедрые и компанейские люди.
     Всматриваясь в каждый новый снимок,  украдкой  вздыхала  -  снова  не
он... А стопка папок на столе постепенно уменьшалась, осталось уже  совсем
немного.
     Когда осталось только две, Зоя знала: вот эта предпоследняя. И  снова
не он... Итак, последняя. Это не понравилось ей. Такая гора - и  почему-то
последняя. А может, работники милиции умышленно  оставили  ее  напоследок?
Может, они уже давно нашли Семена и только  проверяют  правильность  своих
выводов?
     На последней фотографии был изображен черноволосый парень  с  мягкими
чертами лица. Зоя даже потянулась к снимку, и майор с надеждой взглянул на
нее: неужели и правда такая ирония судьбы  -  Семен  Ярощук,  личное  дело
которого он отложил первым и которое именно  поэтому  очутилось  внизу,  и
есть преступник!
     Но Зоя покачала головой и вынесла окончательный приговор:
     - Нет, не он...
     Когда свидетели ушли, Шульга выразил удивление:
     - Я учитывал даже то, что этот Семен мог уволиться с работы,  и  взял
дела всех, кто работал там в мае. Или эти трое ошибаются,  или...  Мог  же
этот Сеня просто пристать к компании работников Дома проектов и солгать  о
месте работы...
     - Мог,  -  подтвердил  Козюренко.  -  Но  наше  расследование  только
начинается. Сейчас покажем фото Балабану - может, он опознает?
     Балабан,  внимательно  рассмотрев  фотографии,  заявил,  что  Семена,
отобравшего у него пистолет, здесь нет. Когда его вывели, Шульга задумчиво
сказал:
     - Я понимаю свое задание так: найти в Доме  проектов  людей,  которые
провели вечер двенадцатого мая в "Эврике", и расспросить у них о Семене.
     - Точнее трудно сформулировать, -  похвалил  Козюренко.  -  Начинайте
завтра с утра, а я займусь еще одним человеком - искусствоведом Иваницким.
Был у профессора с группой туристов незадолго до убийства. Поговорю с ним,
а потом приеду к вам в Дом проектов.


     Омельян Иваницкий рассказывал экскурсантам о Ренессансе в  искусстве.
Роман Панасович стоял в толпе посетителей и  внимательно  слушал,  пытаясь
поймать взгляд экскурсовода. И не  мог.  Глаза  Иваницкого  перебегали  по
лицам слушателей, не останавливаясь надолго ни на одном. Все лица для него
сливались в одно, абстрактное, без выражения и эмоций, и он говорил ровно,
законченными, округлыми фразами: давно знал, где следует  чуть  помолчать,
на каком слове сделать ударение, а где - эффектный жест.
     Он не спеша переходил от картины к картине, и  экскурсанты  толпились
за ним. Иногда это внимание толпы возвышало его  в  собственных  глазах...
Тогда он сам казался себе значительно  умнее  и  талантливее.  Он  начинал
говорить с пафосом, не понимая, что становится в такие моменты смешным.
     Но сегодня Омельян Иваницкий не ощущал того подъема духа,  что  делал
из него оратора. Он просто был на службе с ее размеренным ритмом, скукой и
будничностью.
     Ему так хотелось послать ко всем чертям  свою  должность  в  музее  и
наслаждаться бездумной и легкой жизнью. Ведь давно мог это себе позволить.
Но для вида ему, конечно, придется работать еще долгие годы. С нетерпением
ждал  отпуска.  Вот  тогда  он  наверстает  упущенное   -   потешится   на
черноморском курорте всласть...
     Экскурсанты остановились у картины  известного  художника.  Иваницкий
рассказывал что-то казенно-холодное.
     Козюренко потихоньку протиснулся поближе к нему, стал в  первом  ряду
слушателей. Наконец ему удалось заглянуть в  глаза  экскурсовода,  но  тот
быстро отвел взгляд, и все же  это  секундное  скрещение  взглядов  вывело
Иваницкого из равновесия - посмотрел на Козюренко внимательнее.
     Теперь следователь не сводил с экскурсовода глаз.  Иваницкий  заметил
это и забеспокоился, стараясь не смотреть на Козюренко,  но  непроизвольно
поглядывал украдкой.
     В конце концов, то ли эта  незаметная  для  других  игра  встревожила
Иваницкого,  то  ли  между  ним  и  посетителем  с  настойчивым   взглядом
установился какой-то контакт, то ли просто он пересилил себя, но обращался
только к Козюренко.
     Они стояли у  портрета  старого  седобородого  человека  с  тяжелыми,
мертвыми глазами. Иваницкий, рассказывая о мастерстве художника, спросил:
     - Ну, что вы можете сказать об  этом  человеке,  жизнь  которого  уже
кончается? Вот вы, товарищ?  -  злорадно  посмотрел  на  Козюренко.  Хотел
отплатить незнакомцу за наглые взгляды, поставить его на место.
     На секунду-другую воцарилось  молчание.  Экскурсанты  с  любопытством
воззрелись  на  Козюренко.  А  тот,  не  ожидая  такого  выпада,   немного
растерялся. Но конечно, следователь  подсознательно  был  готов  к  любому
вопросу. Неторопливо ответил:
     - Я вижу в его глазах страх смерти. Жизнь этого человека была  тяжкой
и греховной, и теперь он не то что раскаивается и сожалеет о сделанном,  а
боится расплаты. Этот человек уже мертв, ибо страх убил в нем человека...
     -  Субъективное  толкование,  весьма   субъективное,   -   попробовал
улыбнуться Иваницкий. - Но в основном вы правильно поняли художника...
     Экскурсовод продолжал свой рассказ, а Козюренко думал, что, вероятно,
он ошибся, потому что, кроме равнодушия, в глазах Иваницкого он ничего  не
заметил...
     Козюренко отстал от группы и зашел к  директору  музея.  Он  попросил
припомнить  все  обстоятельства,  связанные  с  посещением   американскими
туристами  квартиры  профессора  Стаха,  пояснив,  что  это  имеет  важное
значение для расследования убийства.
     -  Надеюсь,  -  директор  поднял  на  лоб  выпуклые  очки,  посмотрел
доброжелательно-грустным  взглядом   близорукого   человека,   -   вы   не
подозреваете в этом злодеянии наших искусствоведов?  Ибо  там,  я  слышал,
было применено оружие, а оружие и искусство несовместимы.
     - Мы никого не  подозреваем,  -  сухо  перебил  его  Козюренко,  -  а
выясняем факты, и ни одна мелочь не должна пройти мимо нашего внимания.
     Директор сдвинул очки на нос, смотрел теперь из-под стекол  по-птичьи
пристально. Пояснил, что среди американцев был один  достаточно  известный
коллекционер. Он, бесспорно, не  мог  не  слышать  о  собрании  профессора
Стаха, и поэтому его просьба о возможности ознакомления с этой  коллекцией
не вызвала ни у кого возражения, наоборот, администрация музея отнеслась к
нему с пониманием, связалась с профессором, и тот разрешил осмотреть  свою
коллекцию  икон.  Кстати,  обо  всем  этом  он,  директор,  уже  рассказал
работнику милиции, и ему странно,  что  следователь  снова  затронул  этот
вопрос.
     - К сожалению, приходится! - сказал Козюренко, и директор понял,  что
отказываться тщетно.
     - Спрашивайте! - согласился  он.  Снял  очки  и  начал  протирать  их
белоснежным платком.
     - Кто из экскурсоводов сопровождал американских туристов в музее?
     - Омельян Иванович Иваницкий, наш научный сотрудник. Он хорошо  знает
свое дело и свободно владеет английским. Иваницкий, как правило,  работает
у нас с иностранцами.
     - Именно Иваницкий и передал вам просьбу американцев  ознакомиться  с
коллекцией Стаха?
     - Нет, он был только переводчиком.  Ко  мне  лично  обратился  мистер
Берри - коллекционер, о котором я вам говорил.
     - И Иваницкий договаривался с профессором?
     - Нет, я звонил ему сам.
     - Но сопровождал иностранцев Иваницкий?
     - Да, я поручил ему это.
     Козюренко немного помолчал. Наконец спросил о главном:
     - Не помните, Омельян Иванович  был  на  работе  двадцать  четвертого
июля? С утра между десятью и двенадцатью часами?
     Директор укоризненно посмотрел на следователя:
     - Он не мог  быть  в  этот  день  на  работе,  так  как  находился  в
командировке в Москве. С двадцатого по двадцать седьмое июля включительно.
И вернулся, как и полагалось!
     Эти слова - "как и полагалось" -  будто  ставили  точку  на  вопросах
следователя. Козюренко понимал это, но он знал чуть больше,  чем  директор
музея, - ведь алиби Иваницкого, хотя  само  по  себе  действительно  много
значило, все же не ставило окончательно  точку  на  его  непричастности  к
убийству профессора.
     - Чем была вызвана необходимость командировки? - спросил Козюренко.
     - Мы планируем организовать выставку мастеров портрета.  Должны  были
договориться  с  администрацией  нескольких  московских  музеев.   Я   сам
предложил товарищу Иваницкому поехать в командировку.
     Говоря это, директор  не  кривил  душой:  он  не  знал,  что  Омельян
Иванович  перед  этим  звонил  знакомому  московскому  искусствоведу.  Они
поговорили несколько минут, Омельян намекнул,  что  хотел  бы  побывать  в
Москве, провести вечер где-нибудь в "Метрополе". Знакомый обещал позвонить
начальству Омельяна, организовать командировку и сдержал свое слово.
     Все  факты,  сообщенные  директором,   свидетельствовали   в   пользу
Иваницкого, и все же Козюренко попросил директора устроить ему  встречу  с
глазу на глаз с Омельяном Ивановичем. Тот предложил ему свой кабинет.
     Омельян Иванович вошел в кабинет через несколько минут. Очевидно, шеф
сказал ему  о  том,  кто  именно  хочет  поговорить  с  ним,  и  Иваницкий
приготовился  к  встрече,  но  все  же  не  ожидал  увидеть  здесь  своего
экскурсанта - растерянно остановился на пороге.
     Козюренко молча смотрел на Иваницкого, умышленно не говоря ни  слова.
Это было невежливо, но очень  необходимо.  И  Иваницкий  сразу  понял  всю
неопределенность  своего  положения:  переступил  порог,   доброжелательно
улыбнулся и приветливо сказал:
     - Вы?.. Вот не думал... Мне говорят - из прокуратуры, а это  -  вы...
Хотя,  -  улыбнулся  еще  приветливее,  -  почему  прокуратура  не   может
поинтересоваться искусством? А вы еще так красиво сказали о портрете Ганса
Гольбейна Младшего!
     Он непринужденно произнес слова и улыбнулся почти развязно, однако  в
его глазах Козюренко заметил глубоко спрятанный страх. Это придавало  лицу
Иваницкого странное выражение - он как  бы  надел  маску  клоуна,  который
должен веселить публику в минуты своего душевного смятения.
     - Мы не  хотели  вызывать  вас  к  себе.  Это  прозвучало  бы  как-то
официально, - начал Козюренко.  -  Собственно,  вы  не  можете  быть  даже
свидетелем по этому делу, но все же нам интересно знать ваше мнение, вот я
и осмелился побеспокоить вас...
     -  Прошу!  -  бодро  воскликнул  Иваницкий,  и  искра  удовлетворения
мелькнула в его глазах. - Чем могу быть полезен?
     - Речь идет об ограблении коллекции профессора Стаха...
     - Мне говорили, что  его  убили...  -  Иваницкий  сокрушенно  склонил
голову. - Такой человек, и у кого-то  поднялась  рука!  Но,  -  он  бросил
взгляд на следователя, - какое я имею отношение?..
     - Конечно, к убийству  -  никакого...  -  ответил  Козюренко.  -  Нас
интересует ваше мнение как специалиста. Незадолго до убийства  вы  были  в
доме профессора, и Василь Федотович показывал вам свою коллекцию...
     -  Не  мне,   -   счел   нужным   уточнить   Иваницкий.   -   Я   был
гидом-переводчиком, если хотите, но профессор чудесно владеет... простите,
владел английским, и мои функции свелись фактически к наблюдению.
     - Как вы лично оцениваете  коллекцию  профессора  Стаха  -  Козюренко
решил выглядеть этаким простачком. - Недавно в какой-то газете я  читал  о
любителях-коллекционерах икон, и точка зрения автора статьи...
     - Я читал эту статью, - перебил Иваницкий, - автор, безусловно, прав.
Но  коллекция  Стаха  -  не  дилетантское  собрание  мазни  посредственных
иконописцев, у него в собрании есть даже Рублев!
     - Это икона, которая висела в центре коллекции?
     - Неужели ее украли?
     - К сожалению. И мы разыскиваем ее.
     - Найдете! - категорично заявил Иваницкий. - У  нас  продать  Рублева
невозможно.
     - Я тоже придерживаюсь такого мнения. Однако, как  вы  считаете,  эти
иностранцы, что были с вами, не могли?..
     Козюренко не договорил, но  все  и  так  было  понятно.  Выжидательно
смотрел на Иваницкого.
     - Исключено! -  уверенно  ответил  Омельян  Иванович.  -  Американцы,
которых я водил к профессору, уехали из Советского Союза через три дня.
     - Справедливо. Но вы не ответили на вопрос: икона  Рублева  висела  в
центре коллекции?
     - Какое это имеет значение? Ведь уже не висит.
     - И все же?
     Иваницкий немного подумал.
     - В центре, третий ряд снизу... Нет, простите, второй.
     - А слева от Рублева?
     -  Кажется,  какой-то  старообрядческий  образ.  Да,  он.   Профессор
говорил, времен патриарха Никона.
     -  Коллекция  ограблена  квалифицированно,  -  заметил  Козюренко.  -