француз итальянского происхождения.
- Не знаю, как ты, а я действительно радуюсь: во-первых, только
возвратился со стадиона и решил устроить себе поздний ужин, а во-вторых,
потому что ты объявился. На Универсиаду прилетел?
- А то куда еще? - обидчиво вспыхнул Серж. - Я теперь снова
исключительно спортивный журналист. Слушай, может, поужинаем вместе? Где
находится твоя обитель?
Я назвал адрес. Серж надолго замолчал - изучал карту-схему Кобе.
Наконец он снова объявился.
- Да ведь это у черта на куличках! Опять тебя занесло... Туда и до
утра не доберешься... А, ладно, жди! - И положил трубку.
Я слегка расстроился: уже предвкушал спокойный отдых, а Серж умеет
превращать ночь в день. Так что - покой мне только снился...
Серж добрался до меня куда быстрее, чем я мог предположить. Он
ввалился в комнату, подозрительно оглядываясь по сторонам, точно опасаясь,
как бы кто не набросился на него из темного угла.
- Ты чего, Серж? - спросил я, обнаружив, что мой приятель изрядно
возбужден.
- Вечно ты устраиваешься в каких-то закоулках. Вышел из такси,
смотрю, вход ярко освещен, люди толкутся, я и вперся... Едва ноги унес,
там не женщины - фурии, впору подумать, что они раскусили, что я -
француз!
Теперь пришел черед мне проглотить язык. Потом неистовый хохот напал
на меня, я заливался до слез, представив Сержа в объятиях девиц из
соседнего заведения, носившего игривое название "Сад любви" и с
наступлением сумерек утопавшего в водопадах красного, как размытая кровь,
света...
Серж недолго хмурился и вскоре смеялся вместе со мной, подбрасывая в
огонь новые и новые подробности своего случайного приключения.
Наконец он умолк, вытащил свою знаменитую трубку, набил ее "Кланом" и
плотоядно затянулся ароматным дымом. Потом он подозрительно, двумя
пальцами, поднял баночку с пивом и настороженно рассматривал ее, точно
держал взрывоопасный предмет, а затем брезгливо поставил на место, как бы
говоря: и пьют же такую дрянь люди. Серж был ярым противником пива.
Мне оставалось лишь полезть в чемодан за припасенной бутылкой с
Богданом на черной этикетке.
- ...Вот я и говорю: возвратился в редакцию и дал себе слово - больше
ни в какие там заграничные командировки ни ногой. Сам посуди: что я там, в
этих Штатах, не видел? Нью-Йорк с его грязным Бродвеем - боже, как могут
люди так врать, ведь сколько был наслышан - Бродвей, ах Бродвей! Я-то уши
развесил, старый чурбан, ну что-то на манер наших Елисейских полей -
публика, неторопливый шаг и веселый смех, прекрасные женщины, цветы, и
ночью и днем вечный праздник... А тут тебе - вонь, колдобины, толпы
куда-то несущихся людей и оборвыши, валяющиеся просто под ногами... А
квартира на 5-й стрит? Пока замки отопрешь, взопреешь... "Нет, дома, в
Париже, или нигде", - сказал я шефу. - Серж пускал клубы дыма и размышлял
вслух. - Твердо решил. Шеф тоже не полез в бутылку: мол, отдохните,
Казанкини, развейтесь, вспомните, что у вас там в загашнике залежалось,
предложите, нужно же отписаться после такой поездки... Я и возомнил, что
мои дела в ажуре, и укатил в Испанию, под Барселону, купаюсь, нежусь,
когда - телеграмма.
Серж сердито засопел, заурчал, как перегретый самовар, выбил в
пепельницу трубку, напрессовал в нее табак и снова без перерыва задымил. Я
уже и окно раскрыл - кондишн не был готов к таким перегрузкам, - но свежий
воздух Кобе тоже был напитан горечью бензинного перегара, дымом порта и
еще тысячью запахов большого города.
- "Телеграммка... Вам, сэр, из Парижа", - сует мне в руки портье и
смотрит на меня, как кот на сало. Дал я ему на чай, хотя мысль так и
сверлила: не хватай ты эту бумажку, скажи портье, чтоб выбросил ее на
помойку, у тебя законный отдых... О слабости человечьи, о любопытство, что
родилось раньше нас! - запричитал Серж. - Раскрываю... "Вам надлежит быть
в Париже... билет Сеул... утверждены специальным корреспондентом на Играх
XXIV Олимпиады... Агенство выражает надежду, что вы с вашим опытом..." Фу,
еще сегодня становится жарко, как вспомню, что я в тот миг почувствовал...
Вот и обретаюсь теперь в Сеуле, и торчать мне там до 2 октября 1988 года и
ни часом дольше!
- Поздравляю, Серж! Ведь это так интересно.
- И ты, Брут... - тяжко вздохнул Серж.
- Мне проще, я приеду в Сеул на три недели, вполне достаточно, -
бодреньким тоном произнес я, в душе завидуя счастливчику-толстяку.
- А может, ты еще до Игр заявишься? - с надеждой полюбопытствовал
Казанкини. - Я для тебя там такое организую! Уже начал обрастать связями и
знакомыми, к Играм буду своим человеком в Сеуле...
- Если Игры вообще состоятся...
- Состоятся. Даже если вы снова не приедете. О ля-ля, они были бы
рады, кабы могли б окончательно отлучить вас от Олимпиад!
- Кто это они? - прикинулся я дурачком.
- Много их, разных. И политики, и мафия. Помнишь, мы с тобой в
Лейк-Плэсиде... постой, постой, а что с тем парнем, вашим боксером, ну,
которого судили в Монреале?
- Дисквалифицировали. Грузчиком работает.
Серж насупился, потемнел лицом - это всегда служило у него признаком
гнева.
- Жалко парня, такой спортсмен... И ты ничем не мог ему пособить?
- Ничем.
- Как же так?
- Он совершил преступление и несет заслуженное наказание, - сказал
кто-то чужой моими устами.
- Я тоже не терял времени даром в Штатах, да и здесь в Сеуле. Кое-что
привез тебе любопытное. Захватил так, на всякий случай, надеялся, авось ты
заявишься на Универсиаду... Завтра встретимся в пресс-центре...
- Хорошо, Серж, - отчужденно сказал я, уносясь в мыслях в предстоящую
через несколько часов встречу с Тэдом. Что-то она мне принесет?
- Я, пожалуй, пойду... Поздно уже...
Я не задерживал Сержа.
Последнее, что я услышал, когда дверь захлопнулась за Сержем, был
грохот опрокинутой металлической пепельницы с песком на высокой ножке,
торчавшей на площадке. Но подниматься не стал, Серж сам разберется.
6
В низкосидящей, с удлиненным, хищным носом, как у гончей, учуявшей
след, темно-вишневой "тойоте", что беззвучно застопорила у моих ног, рядом
с водителем сидел Яшао Сузуки. Он перевесился через сидение и открыл
заднюю дверцу, впуская меня.
В салоне было отменно чисто и прохладно.
Яша тоже был отглажен и важен, как премьер-министр, в черном строгом
костюме и безукоризненно белой рубашке. Черные волосы были тщательно
приглажены и чуть отблескивали сизым оттенком вороньего крыла.
- Привет, Яша! - бодро воскликнул я, стараясь скрыть нервное
возбуждение.
- Хелло, Олег! - Яша пожал мою руку и, не отпуская, потянул ее влево
и буквально вложил в руку водителя. - Знакомься, это Такаси, он знает
хозяина зала.
Водитель повернулся ко мне, и я увидел продолговатое с сухими,
пожалуй, даже впалыми щеками, с небольшим острым носиком лицо, чуть
обозначенные бледные губы и мощный, как таран, подбородок человека,
способного выдержать прямой удар тяжеловеса. Его пожатие, как он ни
старался, буквально склеило мои пальцы, и еще несколько мгновений они
оставались безжизненными. Я непроизвольно взялся разминать их пальцами
левой, и Яша беззаботно и весело, как ребенок, которому удалось подшутить
над приятелем, расхохотался своим мелким, квохчущим смешком.
- Я позабыл тебе сообщить, что у Такаси - восьмой дан и он один из
самых популярных в Японии каратистов, - сквозь хохот объяснил Сузуки.
Владелец восьмого дана между тем остался холоден и беспристрастен,
точно речь шла не о нем.
- В путь! - крикнул Яша, и Такаси включил мотор с автоматической
передачей и, прежде чем тронуться, надел зеркальные очки.
Я заметил, что пока мы выруливали на трассу, водитель неоднократно
задерживал свой взгляд в овальном широком зеркальце, висевшем слева над
его головой.
- Если б мне еще пару дней назад напророчили, что я стану заниматься
подобным делом, я рассмеялся бы говорившему в лицо! - самодовольно выпалил
Яша, развернувшись ко мне назад настолько, насколько позволяли жесткие
ремни безопасности спортивной машины, способной развивать скорость в 240
километров в час, - во всяком случае, эти цифры были на
серебристо-молочной приборной доске.
- В журналистской жизни всякое бывает, - индифферентно буркнул я, не
догадываясь, в какую сторону гнет Яша.
- С кем угодно, но только не с Сузуки, - разом отбрасывая, словно
маску, веселье, холодно отрезал Яша. - Осторожность и предусмотрительность
- черты японского характера.
- Уж не начинаешь ли ты жалеть о содеянном? - спросил я, стараясь
раскачать Яшу, - больше всего мне не нравилась неопределенность.
- Возможно. Но не от излишней предусмотрительности или осторожности,
хотя и это присутствует в нашем характере. Ты не посвятил меня в суть
дела, и именно это меня беспокоит. А вдруг ты втягиваешь меня в
какую-нибудь противозаконную акцию?
- Извини, Яша, только и впрямь до встречи с тем парнем ничего
рассказать тебе не могу. Мне даже трудно предположить, что откроет мне
этот визит. Поверь, не темню. Но разговор многое может проявить и
расставить все, что я пока имею, по своим местам. Тогда я и введу тебя в
курс дела... Надеюсь, ты не подвержен шпиономании? В противном случае мне
останется лишь попросить тебя остановить автомобиль и высадить меня...
- Я достаточно долго жил в Москве, и у меня много советских знакомых
и друзей, чтобы навсегда избавиться от этого комплекса. - В голосе Сузуки
всплеснулась обида.
- Вот и лады, Яша. Давай лучше условимся, как поведем себя на месте.
Мне не хотелось бы подводить парня... У него положение, кажись,
незавидное, и, честное слово, мне вовсе не улыбается перспектива
усугублять его, особенно если он согласится, Сузуки, говорить...
- Мы с Такаси в твоем полном распоряжении, - великодушно объявил Яша.
- В английском он не силен, а уж русского вообще не знает, подробностей
ему я сообщать не стал, и он даже не догадывается, что ты из СССР. Так для
него будет спокойней, не правда ли?
- Тебе виднее, Яша, - согласился я, хотя в душе почувствовал укор
совести - как-никак, человек лишен правдивой информации, а значит, выбора.
Но выбирать и мне не приходилось, и я полностью положился на Яшу - в конце
концов, это его друг. Освободившись от неуместных сейчас сомнений, я
обратился к Сузуки: - Давай-ка продолжим разговор о нашем поведении на
месте... Итак, ты собираешься укатить за границу и потому решил нанять
преподавателя бокса. Мы - твои приятели, лица незаинтересованные, словом,
зеваки. Идет?
- А предположим, он упрется и скажет, что никак не может, ну, скажем,
занят сверх всякой меры, и хозяин порекомендует другого?
- Ты должен настаивать именно на Горте, тебе нужен
преподаватель-европеец, ведь ты отправляешься надолго работать за границу.
А Горт, помнится, ты такое говорил, единственный иностранец в школе.
Выходит, как ни крути, он и никто другой!
Пусть будет так, - согласился Яша и что-то быстро выпалил своему
приятелю. Тот молча выслушал, но не повернул в его сторону даже головы,
внимательно следя за дорогой, несмотря на ранний час, забитой
автомобилями. Я уже давно обратил внимание, что несущиеся навстречу
грузовики, легковушки, автобусы и трайлеры, контейнеровозы и автокраны
сплошь японского производства. Такого единодушия на европейских или
американских трассах не увидишь.
Водитель только раз едва заметно кивнул головой в знак согласия со
словами Сузуки, но губ так и не разлепил.
- Я попросил Такаси быть предельно внимательным, но без надобности не
встревать, - объяснил мне Яша и добавил: - Хотя предупреждать его излишне
- у этого молчаливого и неповоротливого, на первый взгляд, субъекта
феноменальная реакция на опасность. Поверь мне, я с ним вырос, учился в
одной школе, но никогда не услышал десяти слов, произнесенных за раз.
Разговаривая, я тем не менее по въевшейся за годы странствий по
заграницам привычке краем глаз цепко следил за дорогой, запоминая ее.
Сначала мы завернули в центр, сделали поворот на площади, где я обычно
выхожу из подземки на станции Санномия, чтобы перебраться в автоматический
поезд на Остров. Потом долго катили по верхнему ярусу трехэтажной
скоростной дороги на бетонных опорах. Внизу мелькали какие-то склады,
подъездные пути, справа вскоре заплескались отливающие расплавленным
оловом воды залива; на горизонте, распустив павлиний хвост белого дыма,
застыл пароход. Машина неожиданно нырнула вниз, разворачиваясь вправо, и
Такаси снова на несколько секунд впился взглядом в зеркальце.
Нет, в случае чего выбираться будет нелегко, хотя я и приметил
парочку ориентиров - телевизионную башню и далекую трубу отеля на Острове:
находясь в их створе, можно будет хотя бы приблизительно наметить
направление движения.
Когда мы вкатили в узкую и пустынную, точно жители ее давным-давно
вымерли - ни прохожего, ни собаки, улочку, тесно заставленную одноэтажными
фанерными домишками, смахивавшими друг на друга, как близнецы, я невольно
поежился, представив, как бы здесь выглядел, начни поиск самостоятельно.
Миновав перекресток, мы въехали на небольшую овальную площадь,
залитую асфальтом. Две лавки зеленщиков с вынесенными лотками были
завалены дарами местной земли, и несколько женщин в кимоно неторопливо
выбирали овощи.
На наше появление никто не отреагировал. Мы остановились. Первым
выбрался Яша и, разминая затекшие ноги, направился к ближайшей лавке. Он
вежливо поклонился, здороваясь, и продавец, и покупатели глубокими
поклонами отозвались на его слова. Продавец выскочил из магазинчика и,
кланяясь, рукой показывал в переулок, уходящий влево.
Мы снова двинулись вперед и метров через сто пятьдесят остановились у
длинного приземистого здания под красной черепичной крышей со стеклянными
дверями посередине. Несколько японских иероглифов из гнутых неоновых ламп,
по-видимому, сообщали, что это и есть "Школа бокса Яманака". Вокруг больше
ни двери, ни окна: какие-то пакгаузы с металлическими раздвижными
воротами, грязный, замусоренный асфальт, мрачная, гнетущая тишина
дополняла общую картину. Здесь только гангстерские фильмы снимать, подумал
я, и запоздалое раскаяние готово было завладеть мыслями и чувствами. Нет,
страха я не испытывал хотя бы потому, что был не один. Правда,
таинственный и малопонятный мне восьмой дан совершенно незнакомого Такаси
скорее настораживал, чем успокаивал: раз уж Яша пригласил с собой этого
каратиста, значит, даже ему поездка сюда не казалась невинным
путешествием.
Я не любил себя в минуты колебаний и потому, не дав разыграться
воображению, решительно открыл дверцу...
Сузуки что-то сказал водителю, и тот зачем-то несколько раз включил и
выключил мотор, прислушался к его мерному урчанию и лишь затем заглушил
окончательно, но ключ из замка зажигания не вытащил.
- Ну, что ж, мы - у цели, - неуверенно пробормотал Сузуки, и я уловил
в его голосе плохо скрытое волнение, даже скорее - обеспокоенность.
Мы втроем какое-то время в нерешительности потоптались на месте,
выжидая не объявится ли кто, но потом Яша взбежал по трехступенчатой
лестнице и нажал на белую фарфоровую кнопку звонка. Где-то в глубине
раздалась тихая нежная трель.
Дверь почти тут же распахнулась, и на пороге вырос - другого слова я
не подберу, так неожиданно он появился - немолодой, некогда могучего
телосложения низенький человек: бицепсы его вряд ли охватишь двумя руками,
а голову, вросшую в шею, он поворачивал вместе с плечами; человек был лыс,
безбров, полное лицо и маленькие, заплывшие жиром глазки дополняли
портрет.
"Он похож на старого сенбернара", - почему-то подумал я, вспомнив
огромную собаку, что жила у нас в гостинице в Гштаде, в Швейцарских
Альпах, ежедневно будившую всех громоподобным лаем, бросаясь за серой,
изящной кошечкой, принадлежавшей американской туристке такого преклонного
возраста, что оставалось загадкой, для чего она прилетела из-за океана на
этот известный горнолыжный курорт, да еще в разгар сезона. Она не то что
на лыжах - на ногах едва держалась.
Но встретивший нас тип осклабился, и подобострастная улыбка не
улыбка, но нечто, должное придать некоторую мягкость его гангстерскому
обличию, появилось на одутловатом, лоснящемся лице.
- Добрый день! - сказал он по-английски и низко наклонился, чего
никак нельзя было ожидать от его бочкообразного тела.
- Здравствуйте, господин... Яманака, если не ошибаюсь?
- Да, да, господин...
- Сузуки.
- Сузуки-сан, - произнес "бочонок".
- Благодарю вас за любезное согласие оказать мне услугу и надеюсь,
что мы сговоримся с тренером. - Я догадался, что Яша намеренно завел
разговор по-английски, чтобы я слышал, о чем идет речь.
- Можете быть уверены, господин...
Этот тип мне явно не нравился.
- Сузуки...
- ...господин Сузуки, - на довольно приличном английском отвечал
хозяин. Мне не понравились и его глаза: они были липки, как липучка, на
которую ловят летом мух, и одновременно быстры, умны и... насторожены.
- Итак, займемся делом, - добродушно, по-видимому, избавившись от
опасений, бросил Яша и шагнул вовнутрь помещения.
Мы последовали за Сузуки, и хозяин прикрыл за нами дверь. Я держался
рядом с Яшей и с интересом разглядывал простую, но рациональную обстановку
зала. Вдоль стен располагалось большое количество различных тренажеров -
стоявших, лежавших, подвешенных к потолку; пожалуй, эти никелированные
устройства позволяли, не выходя из зала, получать нагрузку марафонца,
тяжелоатлета и гимнаста. Широкая зеркальная стена отражала весь зал, и
одновременно любой спортсмен мог видеть каждое свое движение. Чисто было,
как в операционной: простой некрашеный пол с тщательно, как на корабельной
палубе, пригнанными и выдраенными до светло-золотого цвета досками, пахло
свежими матами, пеньковыми канатами и еще чем-то неуловимым, что присуще
только спортивному залу с его особым ароматом - запахом крепкого тела и
соперничества.
Между тем хозяин ввел нас в другую, меньшую комнату, служившую,
по-видимому, для отдыха и волевой закалки: стены сплошь - от пола до
потолка - завешаны портретами боксеров в полный рост, над каждым портретом
было что-то написано иероглифами, а над некоторыми были даже укреплены
венки из искусственного лавра.
- Это галерея наших выпускников, - объяснил хозяин и почему-то
поклонился портретам. - О, господа, моя школа дала трех чемпионов Японии,
двух победителей Азиатских игр...
- Вам не хватает, Яманака-сан, одного-двух олимпийских чемпионов, -
произнес я.
Хозяин бросил на меня быстрый, колючий взгляд и, чуть поклонившись,
воскликнул:
- О, мы верим, что дух нашей школы поможет ее ученикам достичь и
подобных вершин! Вполне возможно, - добавил он, - что такое случится в
Сеуле. Трое моих парней входят в состав олимпийского резерва страны. Но
вообще-то мы - школа для профессиональных боксеров и для любителей вроде
господина Сузуки, коим льстит заниматься рядом со "звездами"...
- Да, это действительно воодушевляет! - надулся петухом Яша, напрочь
забыв, что уж кто-кто, а он не собирается подставлять свою физиономию под
чьи-то, даже смягченные перчатками, кулаки.
- Я оставлю вас на минутку и приглашу господина Горта, он
переодевается, - сказал Яманака и, снова отвесив нижайший поклон,
выкатился из парадной залы, как я окрестил комнату отдыха.
- Все идет прекрасно, - с гордостью сказал Яша, оборачиваясь ко мне.
Но я увидел, что Такаси не разделял его настроения. Японец напряженно
изучал не портреты, нет - выходы из зальца, словно оттуда могли появиться
непрошеные гости. Я тоже осмотрелся: два входа - одна дверь, через которую
мы вошли, другая вела вовнутрь помещения, за ней скрылся Яманака. Ни окна,
ни выступа, ловушка и только!
- Хелло! - не очень-то доброжелательно приветствовал нас среднего
роста шатен с искривленным, типично боксерским носом. Он был в
тренировочном цвета бордо костюме "Тайгер", в кроссовках на толстой
подошве той же фирмы и весил не более восьмидесяти килограммов.
- О, мистер Горт! - воскликнул Сузуки, направляясь к нему. - Я рад с
вами познакомиться!
- Добрый день, сэр! Чтоб не крутить-вертеть, сразу скажу, что
вообще-то не слишком понимаю, почему вам понадобился именно я? И еще:
каким образом вы определили, что я работаю в этой школе? - Парень явно не
верил в байку, рассказанную Сузуки по телефону. Однако в следующий момент
я обнаружил, что недооценил своего токийского приятеля.
- Вы ведь хорошо знакомы с Фурукава-сан, не правда ли? - спросил
загадочно и многозначительно Яша, поигрывая, как актриса перед зеркалом,
своими черными глазами.
- Точно, он брал у меня уроки и остался доволен. Способный человек,
сбросить бы ему лет двадцать, далеко пошел бы! - Тэд явно отмякал.
- Вот видите, это мой старинный друг, и мы частенько видимся с ним.
Он и присоветовал обратиться именно к вам. Я, знаете ли, надолго уезжаю
работать в Штаты, и мне, сами понимаете, нужно быть в хорошей форме.
Нет-нет, сразу оговорюсь: на ринге выступать не собираюсь. Мне слишком
дорог мой нос! - пошутил Сузуки и рассмеялся. Улыбнулся, совсем оттаивая,
и Тэд.
Честно говоря, после всего случившегося я представлял его иным:
мрачным, заговорщицкого типа болваном с каменным выражением лица и
стальными мышцами. А тут передо мной переминался с ноги на ногу приятный
молодой человек, судя по всему, неглупый и общительный. Если мне удастся
его разговорить, обрадовался я, он мне многое выложит.
- Сколько раз в неделю вы сможете тренироваться и в какое вам время
удобно приезжать? - деловито осведомился Тед Макинрой.
- Два раза - не мало? - Яша во все глаза смотрел на учителя, точно
задался цепью наперед понравиться ему и таким образом получить минимум
шишек.
- Не реже, - твердо сказал Тэд. - Иначе трудно в течение короткого
времени довести приемы до автоматизма. Но вам, предупреждаю, Сузуки-сан,
доведется кое-что делать и дома.
- Согласен.
- Итак, когда вы...
Но тут обе двери одновременно распахнулись и в комнату славы
ввалились сразу четверо, в намерениях которых трудно было ошибиться. Куда
только делась приветливая подобострастность господина Яманаки! Это была
глыба звериной злости и ненависти, покатившаяся на нас.
Я успел заметить, как оторопел Тэд. Лишь значительно позже догадался,
что он раньше нас сообразил, в чем дело, ведь во время своих бегов он
ежеминутно ждал разоблачения. И все же оказался не готовым к опасности...
Потому-то удар, нанесенный ему самим хозяином, застал врасплох - Тэд
беззвучно сложился в пояснице и рухнул на пол. Следующей была бы очередь
Сузуки - он ближе других находился к выходной двери, и один из двух,
ворвавшихся через нее в комнату, пошел на удар. Но Такаси каким-то
нечеловеческим прыжком преодолел метра три-четыре, отделявшие его от
нападавшего, - он не напрасно предусмотрительно занял пост в углу, где на
него нельзя было напасть неожиданно.
То, что произошло в следующие несколько секунд, как я не пытался
позже восстановить события, так и осталось для меня загадкой. Я не могу
даже с уверенностью сказать, чем бил Такаси своих соперников - руками,
ногами или бодался на манер валенсийского быка, но только гнусная четверка
- я их и разглядеть-то толком не успел! - во главе с хозяином уже
корчилась на золотистом полу, обагряя его кровью.
- Быстрее отсюда! - закричал Такаси и толкнул к двери застывшего, как
статуя, Сузуки.
- Нужно забрать Горта, они убьют его!
- Да! - выдохнул согласие Сузуки, и это было приказом для Такаси. Он
легко, как пушинку, подхватил стонущего боксера, перекинул послушное тело
через левое плечо и, пятясь, прикрывал наше отступление из зала славы.
Мы беспрепятственно выбрались на улицу. Секундным делом было уложить
Тэда сзади. Я устроился рядом. Сузуки бросился на переднее сидение.
Взревев всеми своими двумястами лошадиных сил, "тойота", совершив
головокружительный разворот почти на месте, рванула так, что меня вжало в
пружины.
Сколько мы кружили по улочкам и безымянным переулкам, не скажу.
Высади меня тогда из машины, я вообще не сказал бы, в какой стороне
находится Кобе. От резких бросков и поворотов у меня кружилась голова. До
тошноты пахло свежей кровью - у Тэда был разбит подбородок, разорван нос.
- Перевязать они! - на ходу крикнул Такаси на ломаном английском,
одной рукой протягивая мне портфельчик с аптечкой первой помощи.
Тэд уже очнулся, лежал молча и только кривился, когда я начал
промокать его раны.
- Дайте я сам, - сказал он наконец и вырвал из моих рук пук ваты,
обильно политой спиртом. Он решительно приложил вату к ранам, и боль
буквально сотрясла его тело.
"Крепок, ничего не скажешь", - промелькнуло у меня.
Когда мы вылетели на автостраду и Такаси убедился, что погони за нами
нет, он что-то сказал Сузуки, тот - ему, потом они оба помолчали и снова
заговорили, перебивая друг друга. Впрочем, перебивал собеседника Сузуки -
водитель лишь изредка бросал отдельные слова, то ли соглашаясь, то ли
возражая Яше. Я, естественно, не понимал, о чем речь, но догадывался по
быстрым, бросаемым на меня и Тэда взглядам Сузуки, что говорят о нас.
- Что, Яша? - выбрал я паузу, чтобы вклиниться в спор.
- Нужно куда-то увезти его, и прежде всего к врачу...
- Не нужно никакого врача, - едва шевеля разбитыми губами, сказал
Тэд. - В порт меня. У меня заказано место на теплоход до Рио...
- В порт? - растерялся Яша.
- Да, черт меня дернул с вами встречаться... Я чувствовал, что за
мной уже идут по пятам, а когда вы позвонили, решил, что настал час
расплаты...
- Я ничего не понимаю. - Сузуки действительно ничего не понимал.
- Я хотел смыться еще вчера, да хозяин только сегодня должен был
выплатить месячную зарплату. Деньги, вот что меня удержало. - Он
разговорился и уже не кривился от боли, лишь время от времени промокал
кровь на губах. - Эх, балда! Ну, слава богу, вы-то, кажется, не из той
компании? Вы действительно хотели брать уроки бокса?
- Конечно, - быстро подтвердил Яша, все еще находясь в роли.
- Нет, Тэд, совсем с другой целью... - Когда я назвал его по имени,
он посмотрел на меня с такой тоской загнанного в угол раненого животного,
и я пожалел его и не стал наслаждаться произведенным впечатлением. - Нет,
Тэд, вам привет от Джона. Джона Микитюка...
- Так это он вывел на меня? - В голосе его одновременно прозвучали
облегчение и тревога. - О боже, о святая мать-заступница... Помоги мне!
- Помочь себе вы сможете только сам, Тэд. Если... если наш разговор
будет искренен...
- О чем разговор?
- О ком, Тэд...
- Да, о ком?
- О Викторе Добротворе...
- О Викторе... - голос его прозвучал тихо, голова Тэда, лежащая у
меня на коленях, бессильно упала, и он закрыл глаза...
7
До отхода итальянского лайнера "Еугенио С" ("47 тысяч тонн
водоизмещения, палуба - люкс, два бассейна, три ресторана, теннисные
корты, два джаз-оркестра и "звезда" стриптиза миссис Штерн", - как
сообщалось в рекламном проспекте, приложенном к билету) оставалось шесть с
половиной часов, когда "тойота" подрулила к многоэтажному дому где-то на
Острове; я пока не сориентировался, и Такаси в последний раз огляделся по
сторонам, ощупывая взглядом редких прохожих. Пустынная улица - зеленая,
светлая, чем-то похожая на русановскую набережную с цветниками и детской
площадкой перед домом - просматривалась из конца в конец.
- Здесь мы пересидим это время, - сказал Яша. - Пойдемте.
Такаси двинулся вперед, ключом отпер дверь в подъезд, вызвал лифт,
еще минута - и мы очутились на двенадцатом этаже, на лестничной площадке с
одной-единственной дверью, украшенной каким-то размашистым черным
иероглифом. Наш спаситель уверенно отворил и эту дверь, и мы очутились в
прихожей современной квартиры, какую можно встретить в Париже и Барселоне,
в Риме или Москве, на Ленинском проспекте. Хозяин увел Тэда в ванную
комнату, предложив нам располагаться в просторном зале, служившем,
по-видимому, столовой - во всяком случае, на такую возможность указывал
расположенный в центре круглый неполированный стол из ясеня, где
красовалась низкая ваза с роскошным букетом, составленным по малопонятным
мне правилам икебаны.
- Объясни наконец-то, во что это ты меня втянул, - оторвал меня от
созерцания цветов резкий и недовольный голос Яши. Вид его не предвещал
ничего хорошего, и я решил не юлить: испытанием, выпавшим на его долю,
Сузуки вполне заслужил предельной откровенности.
- Не суди меня строго, Яша. Поверь, мной руководят самые благородные
намерения. Тэд Макинрой сбежал от преследующей его банды. Он жил в
Монреале, там у него была мать и любимая девушка. Мать умерла или ее
убили, такое тоже нельзя исключать, девушку он вряд ли сможет увидеть,
если... если ему дорога жизнь...
- Это - другое дело, - повеселел мой приятель. - Помочь человеку...
- Не спеши, Яша. Тэд - тоже из их банды. - Глаза Яшао Сузуки полезли
на лоб, и я догадался, что творилось в его светлой, умевшей просчитывать
каждый шаг со скоростью и точностью "ПК" - персонального компьютера -
голове. Мало того, что слишком близкое общение с советским журналистом
вряд ли придется по нутру его боссам, кое-кто из тех редко выплываемых на
поверхность специальных служб мог бы заподозрить и более серьезные вещи.
Увы, в наш перенасыщенный подозрениями - мнимыми и реальными - век иной
раз самые искренние человеческие побуждения могут привести прямо к
противоположным результатам. - Я прошу извинить меня, Яша. Если ты
