- Приношу свои извинения по этому поводу, доктор Кэролайн.
- Господи, извинения! Вы спасли нам обоим жизнь. Мне-то уж во всяком
случае. Извинения! - Я подумал, что у доктора Кэролайна весьма крепкие
нервы. Он очень быстро отходил от шока. Хорошо бы они и на самом деле
были очень крепкие - это ему крайне пригодилось бы, чтобы выдержать ис-
пытания, которые сулили нам грядущие часы. - Именно эти клочья его окон-
чательно убедили. Я молчал, и он попросил:
- Пожалуйста, объясните мне, что происходит. Следующие пять минут,
пока я продолжал поглядывать в щелку, он засыпал меня вопросами, а я от-
вечал на них как можно более кратко и вразумительно. Он обладал острым,
проницательным умом, чему я поначалу слегка удивился, но исключительно
по собственному тугодумию: как правило, ведущим конструктором нового
атомного оружия балбеса не назначат. Я решил, что подсознательно соста-
вил о нем совершенно превратное представление из-за его потешно звучаще-
го имени и того мимолетного впечатления, которое он произвел на меня ми-
нувшей ночью. Любой человек выпучит глаза, если его связать по рукам и
ногам, туго припеленать к кровати и ослепить ярким лучом фонаря. Через
пять минут он знал уже о последних событиях ровно столько, сколько и я.
Он не узнал только одного, что должно было произойти дальше: у меня не
хватило духу ему рассказать. Он сообщал мне подробности своего похище-
ния, когда появились Каррерас и его спутник.
Они поставили на место батенсы, закрепили брезент и, не задерживаясь,
двинулись к носу. Это означало, как я полагал, что приведение в боевую
готовность адских механизмов Двух вспомогательных бомб завершено. Я раз-
вернул клеенку с фонаря, осмотрел кладовку, подобрал несколько инстру-
ментов и погасил фонарь.
- Порядок, - сообщил я Кэролайну. - Можно двигаться.
- Куда? - предложение выйти из кладовки не вызвало у него особого эн-
тузиазма, но после всего им пережитого я не мог его в этом винить.
- Обратно в трюм. Поторопитесь. У нас не так много времени.
Спустя две минуты, со всей возможной тщательностью поправив батенсы и
брезент у себя над головой, мы были уже на дне трюма. Я мог и не беспо-
коиться об инструментах, Каррерас оставил все свои, разбросав их вокруг.
Вполне понятно, что он не позаботился захватить их с собой - ему они
больше уже понадобиться не могли.
Передав фонарь Кэролайну, я подобрал подходящую отвертку и взялся за
крышку гроба с бронзовой табличкой.
- Что вы собираетесь делать? - нервно осведомился Кэролайн.
- Сами видите, что я делаю.
- Бога ради, будьте осторожны. Механизм взведен.
- Итак, он взведен. И до каких пор он не взорвется?
- До семи утра. Но он страшно ненадежный, страшно ненадежный. Чер-
товски ненадежная штука. Господи, Картер, я-то знаю! - с лицом, искажен-
ным волнением, он схватил меня дрожащей рукой. - Разработка этой бомбы
не была еще закончена, когда ее украли. Взрыватель у нее эксперименталь-
ный - не отработанный. Испытания показали, что пружина прерывателя сла-
бовата. Так-то "Твистер" совершенно безопасен, но когда его приводят в
боеготовность, этот прерыватель включается в цепь.
- Ну и..?
- Удар, вибрация, падение - да все, что угодно, - может растянуть эту
пружину и замкнуть цепь взрывателя. Через пятнадцать секунд взорвется
бомба.
До сих пор я не замечал, что в трюме значительно теплее, чем было на
палубе. На лбу у меня выступил пот, и я механически, но без особого ус-
пеха, попытался вытереть его насквозь мокрым рукавом.
- Вы говорили об этом Каррерасу? - тепло, видимо, повлияло и на мой
голос, ставший неожиданно похожим на хриплое карканье.
- Говорил. Он не слушал. Мне кажется, Каррерас слегка помешанный. И
даже больше, чем слегка. Он ни за что не хочет упустить своего шанса. Он
плотно закутал "Твистер" в тряпки и одеяла, чтобы избежать ударов.
Несколько долгих секунд я пристально смотрел на него, но, говоря отк-
ровенно, толком его и не видел, затем принялся за следующий шуруп. Он
пошел значительно туже предыдущего, но, возможно, так мне показалось
просто потому, что я резко ослабил нажим на отвертку. Тем не менее через
три минуты все шурупы были выкручены. С превеликой тщательностью я снял
крышку, поставил ее рядом на бок, отогнул одеяла и добрался до "Твисте-
ра". Он выглядел еще более зловещим, чем раньше.
Выпрямившись, забрал у Кэролайна фонарь и зачем-то уточнил и без того
известный факт:
- Заряжена?
- Естественно.
- Вот вам инструменты. Разряжайте проклятую игрушку.
Он уставился на меня неожиданно утратившими всякое выражение глазами.
- Так вот для чего мы здесь.
- А для чего же еще? Разве это не очевидно? Давайте по-быстрому.
- Этого нельзя сделать.
- Этого нельзя сделать? - я весьма невежливо схватил его за руку. -
Слушай, приятель. Ты зарядил эту чертову игрушку. Сделай теперь наоборот
и всех делов.
- Невозможно, - обреченность в голосе. - Когда механизм взведен, он
запирается в этом положении. Ключом. Ключ в кармане у Каррераса.
11. Суббота. 1.00-2.15.
Слабость в левой ноге, что-то вроде паралича, внезапно поразила меня,
и я вынужден был опуститься на перегородку и ухватиться руками за трап.
Я пялил глаза на "Твистера". Довольно долго пялил на него наполнявшиеся
слезами глаза, затем встряхнулся и посмотрел на доктора Кэролайна.
- Не могли бы вы это повторить? Он повторил:
- Мне чертовски жаль, Картер, но все обстоит именно так. Без ключа
невозможно снова сделать "Твистер" безопасным. А ключ у Каррераса.
Я перебрал в уме все пришедшие мне в голову решения этой новой задачи
и отверг их все. При кажущемся разнообразии их роднило одно - полнейшая
неосуществимость. Я знал, что нужно было теперь делать, что единственно
можно было теперь делать. Устало осведомился:
- Знаете ли вы, доктор Кэролайн, что приговорили к верной смерти со-
рок человек?
- Что я сделал?
- Ладно, не вы, а Каррерас. Положив в карман этот ключ, он подписал
смертный приговор себе и своим людям. Это все равно, что рвануть рубиль-
ник электрического стула. А что, собственно, я переживаю? Такие негодяи,
как Каррерас и его компания, ничего кроме кары не заслуживают. Что каса-
ется лорда Декстера, то у него такого добра навалом. Он всегда может
построить другой "Кампари".
- О чем вы говорите, Картер? - на его лице отражалось смятение, боль-
ше, чем смятение - страх. - С вами все в порядке, Картер?
- Конечно, в порядке, - раздраженно ответил я. - Все постоянно задают
одни и те же глупые вопросы. - Я нагнулся, поднял захваченную из кладов-
ки портативную лебедку "Халтрак" и устало выпрямился. - Приступим, док-
тор. Поможете мне управиться с этой штуковиной.
- С какой штуковиной управиться? - он великолепно понимал, о чем я
веду речь, но страх не позволял ему в это поверить.
- С "Твистером", естественно, - нетерпеливо уточнил я. - Хочу подта-
щить его к левому борту и спрятать там под брезентом у перегородки.
- Вы в своем уме? - прошептал он. - Вы что, совсем тронулись? Разве
вы не слышали, что я говорил? Чем вы собираетесь поднимать его из гроба?
Любой толчок, самый легкий удар... и...
- Вы будете мне помогать? Он покачал головой, вздрогнул и отвернулся.
Я зацепил лебедку за ступеньку лестницы над головой, спустил нижний блок
почти до уровня "Твистера", поднял трос и двинулся к хвосту бомбы. Когда
низко над ней склонился, вдруг услышал позади себя торопливые шаги, и
пара рук соединилась в мертвом захвате у меня на груди, пара рук, от от-
чаяния и страха обретшая невероятную силу. Я попытался освободиться, но
это было так же невозможно, как сбросить с себя щупальца спрута. Я стал
топать ногой, стараясь попасть ему по пальцам каблуком, но лишь разбил
себе пятку - запамятовал, что был босиком.
- А ну отпусти! - воскликнул я в ярости. - Соображаешь, что делаешь?
- Я не позволю вам сделать это. Я не позволю вам сделать это! - он
пыхтел, как кипящий чайник. Вдруг ставший низким и хриплым голос выдавал
полнейшее смятение. - Я не позволю вам убить нас всех!
Существует категория людей, с которыми в определенных ситуациях бес-
полезно спорить. Это была именно такая ситуация, а Кэролайн - именно та-
кой человек. Я чуть повернулся и изо всех сил откинулся назад. Судя по
его хриплому, с присвистом, выдоху, он весьма плотно приложился спиной к
борту. Мгновенное ослабление захвата, рывок - и я свободен. Подняв боль-
шую свайку, в свете фонаря продемонстрировал ее ему.
- Мне не хочется ею пользоваться. Но в следующий раз придется. Обе-
щаю. Да перестаньте вы дрожать хотя бы на то время, чтобы осознать, что
я пытаюсь спасти наши жизни, а не угробить их. Неужели вы не понимаете,
что в любой момент кто-нибудь наверху может заинтересоваться незакреп-
ленным брезентом?
Он стоял неподвижно, сгорбившись и вперив глаза в пол. Я повернулся,
взял фонарик в зубы, положил бухту троса на край гроба и нагнулся, чтобы
поднять хвост "Твистера". Вернее, попытаться поднять. Он весил тонну. Во
всяком случае для меня, ибо сам уж не знаю по какой из причин, я пребы-
вал не в лучшей своей форме. Удалось поднять его дюйма на три, но совер-
шенно нельзя было представить себе, как удержать его в таком положении
хотя бы пару секунд. Вдруг позади послышались шаги и какое-то всхлипыва-
ние. Я напрягся, собрался с силами, чтобы отразить новое нападение, и
облегченно вздохнул, когда Кэролайн прошел мимо меня, нагнулся и зацепил
петлю за хвост "Твистера". Вдвоем мы сподобились передвинуть петлю приб-
лизительно на середину бомбы. Ни один из нас при этом не сказал ни сло-
ва.
Я вытравил слабину лебедки, и трос туго натянулся. Кэролайн хрипло
заметил:
- Она ни за что не выдержит. Такая тонкая веревка...
- Этот трос рассчитан на полтонны. - Я потянул еще, и хвост начал
подниматься. Петля была не на середине. Немного отпустил трос, мы пойма-
ли центр, и когда я потянул снова, "Твистер" весь пошел вверх. Когда он
вышел дюйма на три из своего тряпичного ложа, я защелкнул автоматический
замок и утер пот со лба. Судя по температуре лба, поту давно было пора
испариться самостоятельно.
- А как мы собираемся перетащить его к другому борту? - голос Кэро-
лайна больше не дрожал, это был ровный невыразительный голос человека,
не до конца осознавшего, что переживаемый им кошмар происходит наяву.
- Понесем. Вдвоем мы справимся.
- Понесем? - повторил он уныло. - Он весит сто двадцать килограммов.
- Я прекрасно знаю, сколько он весит!
- У вас больная нога, - он меня не слышал. - У меня больное сердце.
Корабль качается, этот полированный алюминий скользкий, как стекло. Один
из нас споткнется, отпустит. А то и оба вместе. Тогда он упадет.
- Прервитесь-ка на этом месте. - Я взял фонарик, подошел к левому
борту, достал из-за перегородки пару брезентов и подтащил их к гробу.
- Мы положим его на них и поволочем.
- Поволочем по полу? Стукать его об пол? - он все-таки не так уж без-
ропотно смирился с этим кошмаром, как я думал. Посмотрел на меня, потом
на "Твистера", потом снова на меня и сказал убежденно: - Вы сумасшедший.
- Ради бога, ничего более путного вы не можете сказать? - Я снова
взялся за лебедку, открыл замок и потянул. Кэролайн обеими руками ухва-
тился за "Твистер", когда он весь вылез из гроба, стараясь не допустить
удара носа бомбы о перегородку.
- Перешагните через перегородку и захватите его с собой, - скомандо-
вал я. - Повернитесь спиной к трапу.
Кэролайн молча кивнул. Луч фонарика освещал его застывшее в напряже-
нии лицо. Он прислонился спиной к трапу, еще крепче подхватил "Твистер"
с обеих сторон от петли, поднял ногу и вдруг покачнулся, когда неожидан-
ный рывок корабля бросил на него всю тяжесть бомбы. Он задел ногой верх
перегородки, сложившись, силы инерции "Твистера" и рывка судна увлекли
его вперед. Кэролайн вскрикнул и тяжело перевалился через перегородку на
дно трюма.
Я видел все это как в замедленной съемке и наугад протянул руку, за-
щелкнул замок, бросился к раскачивающейся бомбе, между ней и трапом. Ки-
нул фонарь и вытянул вперед обе руки, чтобы помешать носу бомбы врезать-
ся в трап. Во внезапно спустившемся кромешном мраке промахнулся, но не
промахнулся "Твистер". Он воткнулся мне под дых с такой силой, что я ед-
ва не испустил дух, но все-таки тут же обнял его руками и вцепился в эту
алюминиевую скорлупу так крепко, будто хотел разломить ее надвое.
- Фонарь! - завопил я. Почему-то в этот момент мне отнюдь не казалось
столь важным понижать голос. - Достань фонарь!
- Моя коленка...
- К чертям твою коленку! Достань фонарь! Я услышал подавленный стон и
почувствовал, что он лезет через перегородку. Снова услышал его, когда
он заскреб руками по стальному полу. И снова тишина.
- Нашел ты, наконец, фонарь? - "Кампари" начал переваливаться на дру-
гой борт, и я изо всех сил пыжился, пытаясь сохранить равновесие.
- Нашел.
- Так зажги его, болван.
- Я не могу. Он разбит.
- Приятно слышать... А ну, ухватись-ка за тот конец этой хреновины.
Выскальзывает она у меня.
Он выполнил распоряжение, и стало немного полегче.
- У вас нет спичек?
- Спичек! - Мне стоило большого труда сдержаться. Если бы это не ка-
салось "Твистера", то было бы весьма забавно. - Спичек! После того, как
я пять минут резвился в воде под бортом?
- Об этом не подумал, - угрюмо признался он. И в повисшей на мгнове-
ние тишине сообщил: - У меня есть зажигалка.
- Боже, храни Америку! - взорвался я. - Если все тамошние ученые...
Зажги ее, приятель, зажги скорее!
Колесико проскребло по кремню, и дрожащий язычок бледно-желтого пла-
мени осветил уголок темного трюма, насколько это было в его жалких си-
лах.
- Хватай блок, живо! - я подождал, пока он выполнил команду. - Тяни
за свободный конец, открывай замок и опускай осторожно на брезент.
Я сделал первый шаг от перегородки, удерживая в руках немалую часть
веса бомбы. До брезента было около двух футов. В это время за спиной
раздался щелчок замка, и я вдруг почувствовал, как у меня ломается хре-
бет. Трос лебедки провис, я баюкал на руках всю стодвадцатикилограммовую
тушу "Твистера". "Кампари" перевалился на другой борт, понятно было, что
груз для меня непосилен. Хребет мой и действительно был готов сломаться.
Я споткнулся, качнулся вперед, и "Твистер" вместе со мной - судорожно
прицепившимся к нему сверху насекомым - тяжело рухнул на брезент с гро-
хотом, потрясшим весь трюм.
Я расцепил руки и медленно поднялся. Дрожащее пламя освещало выпучен-
ные глаза доктора Кэролайна, уставившегося на поблескивающую бомбу. Мас-
ка ужаса сковала его лицо. И тут он хриплым криком нарушил безумное оча-
рование этой таинственной сцены.
- Пятнадцать секунд! У нас только пятнадцать секунд! - он бросился к
трапу, но успел забраться только на вторую ступеньку, когда я, схватив-
шись за поручни, прижал его к трапу. Он боролся яростно, неистово, но
недолго. И затих.
- Как далеко ты собираешься уйти за пятнадцать секунд? - А сам не
знал, зачем это говорю, да и вообще едва ли отдавал себе отчет, что го-
ворю. Все мое внимание было сосредоточено на лежавшей передо мною бомбе.
Вероятно, и на моем лице были написаны те же чувства, что и у Кэролайна.
Он тоже следил за бомбой. Это было совершенно бессмысленно, но в тот мо-
мент нам было не до осмысливания своих поступков. Вот мы и пялили глаза
на "Твистера", как будто что-нибудь смогли бы увидеть перед тем, как ос-
лепительная вспышка ядерного огня превратит в ничто нас и весь "Кампари"
заодно. Человеческие органы чувств тут бессильны.
Прошло десять секунд. Двенадцать. Пятнадцать. Двадцать. Полминуты. Я
выпустил застоявшийся в легких воздух - все это время стоял не дыша - и
отпустил Кэролайна.
- Ну и как, далеко бы ты ушел? Доктор Кэролайн медленно опустился на
дно трюма, отвел взгляд от бомбы, какое-то мгновение смотрел непонимаю-
щими глазами на меня и улыбнулся.
- Вы знаете, мистер Картер, мне и в голову это не пришло, - голос его
был вполне твердый, а улыбка - отнюдь не улыбкой сумасшедшего. Доктор
знал наверняка, что сейчас умрет, и не умер. Хуже этого впереди нам ни-
чего не предстояло. Он понял, что в ущелье страха человек не может спус-
каться бесконечно, где-то есть нижняя точка, а затем начинается подъем.
- Сначала надо ухватить свободный конец, а уж потом открывать замок,
- укоризненно заметил я. - И ни в коем случае не наоборот. В следующий
раз попомните.
Есть вещи, за которые невозможно извиняться. Он и не пробовал, а ска-
зал с сожалением:
- Боюсь, что никогда не смогу стать моряком. Но по крайней мере мы
теперь знаем, что пружина спуска не такая слабая, как мы боялись, - он
несмело улыбнулся. - Мистер Картер, я, пожалуй, закурю.
- Пожалуй, я последую вашему примеру. Остальное было уже просто, ска-
жем, сравнительно просто. Мы по-прежнему обращались с "Твистером" с ве-
личайшей осторожностью - ведь стукнись он под каким-нибудь другим углом,
и впрямь мог бы сработать - но уже не ходили вокруг него на цыпочках. Мы
сволокли его на брезенте в другой конец трюма, зацепили лебедку за трап
у левого борта, из пары брезентов и одеял устроили мягкое ложе между пе-
регородкой и бортом, перенесли бомбу через перегородку, обойдясь без
сопровождавшей первую попытку акробатики, осторожно ее опустили, забро-
сали сверху одеялами и накрыли брезентом, на котором волокли ее по полу.
- Так будет надежно? - поинтересовался доктор Кэролайн. Судя по все-
му, он совсем пришел в себя, если не считать учащенного дыхания и круп-
ных капель пота на лбу.
- Они ее никогда тут не найдут. Они и не подумают даже посмотреть. Да
и с чего бы?
- Что вы предлагаете делать дальше?
- На полном ходу отваливать. Я достаточно уже проверил свою везу-
честь. Но сначала гроб. Нам надо догнать его до прежнего веса и привин-
тить крышку.
- А куда мы пойдем потом?
- Вы вообще никуда не пойдете. Вы останетесь здесь. - Я доходчиво
объяснил ему, почему это вдруг он должен остаться здесь, но ему это ни
капельки не понравилось. Разъясняя некоторые подробности, усиленно под-
черкивал основную мысль, что его единственный шанс на спасение заключал-
ся именно в пребывании здесь, но тем не менее привлекательности этого
плана донести до него не сумел. Все-таки до него дошло, что сделать это
необходимо, и страх вполне несомненной смерти очевидно перевесил тот
близкий к истерике ужас, который породило в нем мое предложение. Кроме
того, после тех пятнадцати секунд, когда мы ожидали взрыва "Твистера",
ничего более страшного произойти уже не могло.
Через пять минут я закрутил последний шуруп в крышку гроба, спрятал
отвертку в карман и покинул трюм.
Мне показалось, что ветер немного утих, а дождь, вне всякого сомне-
ния, разошелся еще сильнее. Крупные, тяжелые капли отскакивали брызгами
от мокрой палубы, и даже в непроглядной тьме ночи вокруг моих босых ног
мерцал загадочный белесый нимб.
Я неторопливо двинулся вперед. Теперь, когда самое страшное было по-
зади, испортить все ненужной спешкой было совершенно ни к чему. Я прев-
ратился в черную тень, под стать мраку ночи. Никакое привидение не могло
сравниться со мной бесшумностью. Однажды рядом со мной прошли двое нап-
равлявшихся к носу часовых, в другой раз я сам прошел мимо еще одной па-
рочки, пытавшейся спрятаться от холодного дождя за надстройкой. Никто из
них меня не заметил, никто и не подозревал о моем присутствии. Впрочем,
так и должно было быть. Именно по этой причине собака никогда не поймает
зайца: жизнь ценится дороже, чем завтрак.
Не поручусь за точность, но во всяком случае не меньше двадцати минут
прошло, прежде чем я снова оказался около радиорубки. Мне показалось ес-
тественным именно здесь вынуть из рукава свой последний козырь.
Висячий замок был заперт. Внутри, следовательно, никого не было. Я
спрятался за ближайшей шлюпкой и принялся ждать. Тот факт, что внутри
никого не было, совсем не означал, что там никто не появится в ближайшем
будущем. Тони Каррерас как-то обмолвился, что их подставные радисты на
"Тикондероге" сообщают курс и положение каждый час. Судя по всему, Кар-
лос, убитый мною радист, как раз ожидал такого сообщения. Через некото-
рое время должна поступить очередная радиограмма, и Каррерас, несомнен-
но, должен прислать другого радиста, чтобы ее принять. Игра близилась к
концу - теперь он уж точно ничего не оставит на волю случая. Но в ту же
игру играл и я, причем надеялся на выигрыш. Мне вовсе не улыбалось быть
застигнутым в радиорубке у работающего передатчика.
Дождь безжалостно барабанил по сгорбленной спине. Сильнее намокнуть я
уже не мог, но замерзнуть мог вполне. Я и замерз, здорово замерз, и че-
рез пятнадцать минут уже стучал зубами без остановки. Дважды мимо меня
проходили часовые. Каррерас действительно не полагался на случай в эту
ночь. Оба раза я был уверен, что они меня обнаружат. Зубы стучали так
интенсивно, что приходилось совать в рот рукав, дабы этот лязг меня не
выдал. Но в обоих случаях часовые не проявили должной бдительности. Лязг
зубов постепенно набирал силу. Неужели этот чертов радист так и не при-
дет? Или я перехитрил сам себя, и все мои хитрые теоретические построе-
ния - полная ерунда? Может, радист вообще не собирался приходить?
До сих пор я сидел на свернутом в бухту фале спасательной шлюпки, но
тут в нерешительности поднялся. Сколько еще мне тут ждать, пока не буду
убежден окончательно, что он не придет? В каком случае опасность больше
- рискнуть войти в радиорубку, несмотря на все еще существующую возмож-
ность быть Там застигнутым, или ждать еще час, а то и два, прежде чем
трогаться? К этому времени почти наверняка будет уже слишком поздно.
Раскинув мозгами, я пришел к выводу, что какой-то шанс на неудачу
все-таки лучше, чем гарантия на нее. Кроме того, теперь, когда я выбрал-
ся из трюма номер четыре, от моих ошибок зависела только моя собственная
жизнь. Пора, теперь самое время. Я тихо сделал шаг, другой, третий и
этим ограничился. Радист пришел. Пришлось так же тихо сделать три шага в
обратном направлении.
Скрежет поворачивающегося в замке ключа, скрип открывающейся, затем
щелчок захлопнувшейся двери, тусклый свет в зашторенных иллюминаторах.
Наш приятель готовится к приему. Он надолго не задержится - это предпо-
ложение было достаточно очевидным. Ровно столько, сколько нужно, чтобы
принять сообщение о курсе и скорости "Тикондероги" - вряд ли по такой
погоде они сумеют этой ночью определиться - и отнести его Каррерасу на
мостик. Я предполагал, что Каррерас по-прежнему находится там. Характер
человека так запросто не меняется. Как и раньше в критических случаях, в
эти решающие часы он не мог быть где-либо, кроме мостика, не мог не
взять на себя личную ответственность за судьбу им самим задуманной опе-
рации. У меня прямо перед глазами встала картина, как он берет листок с
цифрами - свидетелями неизбежности роковой встречи, улыбается удовлетво-
ренно и делает вычисления по карте.
На этом месте мои размышления вдруг прервались. Как будто кто-то по-
вернул во мне рубильник, и все замерло - сердце, дыхание, все органы
чувств. Я ощутил то же, что испытал в течение тех кошмарных пятнадцати
секунд, когда вместе с доктором Кэролайном ожидал взрыва "Твистера". И
все это потому, что до меня вдруг дошло то, что я мог сообразить и пол-
часа назад, если бы не был так занят переживаниями по поводу испытывае-
мых мною неудобств. Каррерас не обладал многими человеческими достоинс-
твами, не стоит и перечислять, но аккуратностью и методичностью он обла-
дал в полной мере. И до сих пор он ни разу еще не делал выводов из полу-
ченных им цифр, не проконсультировавшись предварительно по карте со сво-
им верным штурманом, старшим помощником Джоном Картером.
Мало-помалу ко мне частично вернулась ясность мысли, но особого об-
легчения это не принесло. Иногда Каррерас откладывал проверку на нес-
колько часов, это верно, но сегодня он никак не мог этого сделать по той
простой причине, что в этом случае проверка потеряла бы всякий смысл. До
нашего рандеву с "Тикондерогой" оставалось не больше трех часов, и про-
верка нужна ему была немедленно. Едва ли его могло смутить то обстоя-
тельство, что придется среди ночи будить больного человека. Можно пору-
читься, что через десять, от силы пятнадцать минут после получения сооб-
щения он появится в лазарете. И обнаружит, что его штурман удрал. Обна-
ружит, что дверь заперта изнутри, обнаружит Макдональда с пистолетом в
руке. У Макдональда был всего лишь пистолет с единственной обоймой, Кар-
рерас мог созвать сорок молодцов с автоматами. У сражения в лазарете мог
быть только один исход, вполне определенный, весьма скорый и совершенно
непоправимый. Я до жути ясно представил себе бешено стучащие автоматы,
заливающие лазарет свинцом. Макдональда и Сьюзен, Буллена и Марстона -
усилием воли я выгнал эту мысль из головы. Здесь нас ожидало поражение.
После того, как радист уйдет из рубки, если мне удастся проскользнуть
внутрь, если мне удастся передать радиограмму, сколько в итоге у меня
останется времени, чтобы вернуться в лазарет? Десять минут, никак не
больше, скажем семь или восемь минут на то, чтобы незаметно добраться до
левого борта, где у меня к стойке было привязано три троса, завязать
один у себя на поясе, ухватиться за второй, подать сигнал боцману, спус-
титься в воду и проделать, по возможности не утонув, обратный путь в ла-
зарет. Десять минут? Восемь? Я понимал, что и в два раза больше времени
мне не хватит. Героическое плавание от лазарета к корме едва меня не до-
конало, а обратный путь, против потока набегающей воды, обещал быть
вдвое труднее. Восемь минут? Все шансы были за то, что я вообще туда не
доберусь.
А может заняться радистом? Я мог его убить, когда он будет выходить
из рубки. Безрассудства у меня было достаточно, чтобы решиться на любой
шаг, а отчаянность давала определенные шансы на успех. Даже при наличии
часовых вокруг. Таким образом, Каррерас никогда не получит этого сообще-
ния. Но он будет его ждать. Наверняка. Его очень волнует эта последняя
проверка, он обязательно пошлет кого-нибудь выяснить причину задержки, и
если этот кто-то обнаружит, что радист убит или пропал, возмездие насту-
пит незамедлительно. Охранники, снующие там и сям, огни по всему кораб-
лю, все подозрительные места обшарены. И в том числе, конечно, лазарет.
А Макдональд по-прежнему там. С пистолетом.
Был еще путь. Он давал какую-то надежду на успех, но при том очевид-
ном недостатке, что мне пришлось бы оставить привязанными к стойке все
три уличающие меня троса. Но это, по крайней мере, еще не гарантия неу-
дачи.
Я нагнулся, нащупал рукой бухту и отрезал кусок фала ножом. Один ко-
нец фала завязал булинем у себя на поясе, обмотался длинным, футов на
шестьдесят, куском и заткнул второй конец за пояс. Пошарил в карманах и
нашел ключ от радиорубки, взятый у покойного Карлоса. Я стоял в темноте
под дождем и ждал.
Прошла минута, не больше, и появился радист. Он запер за собой дверь
и направился к трапу, ведущему на мостик. Спустя тридцать секунд я уже
сидел на только что освобожденном им месте и разыскивал позывной "Тикон-
дероги".
Свое присутствие в рубке скрывать не собирался, то есть свет не га-
сил. Это могло только вызвать подозрение у любого из часовых, который к
удивлению своему услышал бы стук передатчика в темноте.
Я дважды отбил позывной "Тикондероги" и со второго раза получил подт-
верждение. Один из подставных радистов Каррераса бдительно нес вахту.
Ничего другого, собственно, я и не ожидал.
Радиограмма получилась короткой, внушительное вступление гарантирова-
ло ей почтительное обращение: "Срочная, внеочередная, особой важности.
Получение немедленно доложить капитану". Я взял на себя смелость подпи-
саться следующим образом: "От министерства транспорта. Вице-адмирал Ри-
чард Ходсон. Начальник отдела морских перевозок". Я погасил свет, открыл
дверь и осторожно выглянул наружу. Любознательных слушателей нет, да и
вообще никого не видно. Вышел, запер замок и выбросил ключ за борт.
Через тридцать секунд я находился уже на шлюпочной палубе около лево-
го борта и внимательнейшим образом оценивал расстояние вдоль борта от
того места, где стоял, до уступа на полубаке. Что-то около тридцати фу-
тов. От того же уступа в тридцати футах вперед по борту был иллюминатор
лазарета. Если все так, я был сейчас как раз над ним, на три палубы вы-
ше. Если же я неправ... Лучше все же, чтобы оказался прав. Проверив узел
на поясе, пропустил второй конец троса через плечо шлюпбалки и свесил
его за борт. Я как раз собирался начать спуск, когда трос мягко шлепнул
о борт где-то внизу и туго натянулся. Кто-то его схватил и теперь тянул
из всех сил.
Я перетрусил, но на дальнейших моих действиях это не сказалось. Мною
руководила не мысль, а инстинкт самосохранения. Поэтому я не стал состя-
заться в перетягивании каната, а сжал шлюпбалку в объятиях с такой
страстью, которой и не подозревал в себе. Тому, кто захотел бы стянуть
меня за борт, пришлось бы выдернуть шлюпбалку из палубы и тащить ее
вместе со мной и шлюпкой впридачу. Но пока трос был так натянут, освобо-
диться я не мог. Не было возможности даже отпустить руку, не то что уж
развязать узел или вынуть нож.
Натяжение ослабло. Я потянулся к узлу и замер, как только трос натя-
нулся снова. И снова ослаб. Рывок, потом с короткими интервалами еще
три. Вместе с облегченным вздохом из меня, похоже было, вышел последний
остаток сил. Четыре рывка. Условный сигнал Макдональду, что я возвраща-
юсь. Уж Арчи Макдональд-то, конечно, все время моего отсутствия держал
ушки на макушке. Должно быть, он увидел, услышал, а то и просто почувс-
твовал, как мимо иллюминатора змеей проскользнул трос, и понял, что это
могу быть только я. С легким сердцем я перелез через борт и остановился
лишь тогда, когда чья-то сильная рука поймала меня за лодыжку. Через
пять секунд я стоял в лазарете, на своей земле обетованной.
- Трос! - первым делом скомандовал Макдональду, одновременно развязы-
вая тот, что был у меня на поясе. - Два троса, что привязаны к койке.
Прочь их! Выбрось в иллюминатор. - Не прошло и нескольких секунд, как
все три троса исчезли в темном жерле иллюминатора. Я закрыл иллюминатор
и задернул шторы.
