времени это не отнимет. Проглоченная соленая вода, яростные атаки волн,
неоднократные удары о стальной борт корабля, потеря крови, искалеченная
нога - все это быстро отнимало остаток сил. Много времени это не отни-
мет. Левая рука вдруг задела канат. Я вцепился в него - утопающий, хва-
тающийся за свою последнюю соломинку в необозримых просторах океана.
Просунув свой направляющий трос под петлю на поясе, освободил правую
руку, подтянулся на канате, пока целиком не вылез из воды, захлестнул
канат петлей вокруг здоровой ноги и повис так, жадно хватая воздух широ-
ко открытым ртом и дрожа, как загнанный пес. Неожиданно меня стошнило, и
я освободил свой желудок от запасов собравшейся там морской воды. После
этого почувствовал себя лучше, но появилась страшная слабость.
Лезть было невысоко - каких-нибудь двадцать футов, и там палуба, но,
преодолев фута два, я уже горько сожалел о том, что не поддался искуше-
нию и не завязал минувшей ночью узлов. Канат намок и стал скользким -
мне приходилось изо всей силы сжимать руки, чтобы не съехать вниз. А
этой всей силы в руках у меня осталось совсем немного, весь ее запас я
израсходовал, отчаянно цепляясь за свою спасительную веревочку. Даже
когда мне удавалось хорошо ухватиться ногами, даже когда мои слабеющие
руки не скользили вниз под грузом ставшего непомерно тяжелым тела, и то
я за один раз не мог подтянуться больше, чем на два-три дюйма. Три дюйма
и не больше - это все, что я мог за один раз.
Я не мог этого сделать: разум, инстинкт, логика, здравый смысл - все
подсказывало мне, что я не мог этого сделать. И все же я сделал это.
Последние несколько футов подъема были сплошным кошмаром: подтягивался
на пару дюймов, соскальзывал на дюйм вниз, опять подтягивался - и так
подползал все ближе и ближе к верху. В трех футах от него остановился. Я
знал, что именно такое расстояние отделяет меня от безопасности, но
взобраться еще хотя бы на дюйм по этому канату было выше моих сил. Руки
дрожали от напряжения как в лихорадке, бицепсы готовы были лопнуть. Я
подтянул тело вверх, пока глаза не оказались на одном уровне с зажатыми
в замок ладонями.
В кромешной тьме смутно белели и даже вроде светились костяшки паль-
цев. Секунду провисел в таком положении, затем отчаянно выбросил вверх
правую руку. Если бы я не достал комингс шпигата... но я не мог не дос-
тать. У меня не было больше сил - я никогда не смог бы повторить эту по-
пытку.
Я его достал. Верхней фалангой среднего пальца уцепился за комингс,
тут же рядом оказалась моя другая рука. Я неистово нащупывал нижнюю
планку поручней.
Я обязан был перевалиться через нее, и немедленно, иначе свалился бы
в море. Нащупал планку, ухватился за нее обеими руками, с размаху кач-
нулся вправо, достал здоровой ногой комингс, перехватился руками за сле-
дующую планку, потом за верхнюю, перетащил через нее тело и тяжело грох-
нулся на палубу с другой стороны.
Сколько времени там лежал, дрожа каждым мускулом тела, хрипло всасы-
вая воздух в готовые разорваться легкие, скрежеща зубами от нестерпимой
боли в руках и пытаясь не дать полностью себя окутать красному туману
перед глазами, этого я не знаю. Возможно, две минуты, возможно, десять.
Где-то в течение этого промежутка меня опять вырвало. А затем медленно,
страшно медленно, боль начала отступать, дыхание замедлилось, туман пе-
ред глазами рассеялся. Правда, перестать дрожать так и не смог. Мне по-
везло, что в ту ночь на палубе не оказалось какого-нибудь пятилетнего
озорника, - он мог бы выкинуть меня за борт, не вынимая рук из карманов.
Я развязал узлы у себя на ноге окоченевшими, негнущимися и все же ра-
ботающими пальцами, привязал тросы к стойке над узлом каната, вытравил
трос, пока он не натянулся, и три раза резко дернул. Через пять секунд
пришел ответ - три отчетливых рывка. Теперь они знали, что начало успеш-
ное. Я надеялся, что они порадовались этому больше, чем я сам. Иначе бы-
ло бы совсем плохо.
По меньшей мере пять минут я просидел, прежде чем ко мне возвратилась
некоторая часть сил, затем нетвердо поднялся на ноги и поковылял через
палубу к трюму номер четыре. Брезент впереди с правого борта по-прежнему
был закреплен. Это значило, что внизу никого не было. Впрочем, я и не
ожидал никого там обнаружить. Выпрямившись, я огляделся вокруг и застыл
под проливным дождем, струившимся по моему насквозь промокшему наряду.
Не больше чем в пятнадцати футах, прямо по направлению к корме я заме-
тил, как в темноте вспыхнул и погас красный огонек. Мне приходилось слы-
шать о непромокаемых сигаретах, но не до такой же степени непромокаемых.
Однако кто-то на самом деле курил сигарету, в этом не было никакого сом-
нения.
Как падающая пушинка, только еще немного тише, я тронулся в направле-
нии огня. При этом продолжал дрожать, но человеческое ухо, слава богу,
не ощущает колебаний такой частоты. Дважды останавливался, чтобы уточ-
нить направление и расстояние по вспыхивающему огоньку, и в конце концов
остановился меньше чем в десяти футах от него. Я совсем ничего не сооб-
ражал, иначе никогда бы этого не сделал: шальной луч фонарика - и все,
приехали. Но никто фонарика не зажег.
Опять загорелся огонек, и я разобрал наконец, что курильщик не стоял
под дождем. Он был под брезентом - большим брезентом, накрывавшим что-то
огромное. Пушку, конечно пушку, установленную Каррерасом на юте, а бре-
зент служил двоякой цели - закрывал механизм от дождя и скрывал его от
посторонних взглядов с других кораблей, которые могли встретиться в те-
чение дня.
Послышался разговор. Говорил не курильщик, а двое других, спрятавших-
ся где-то под брезентом. Это означало, что всего их трое. Трое охранни-
ков у одной пушки. Каррерас явно не собирался ею рисковать. Но почему
все-таки трое? Это уж слишком. И тут до меня дошло. Каррерас не просто
болтал языком, когда в связи со смертью своего сына говорил о возможнос-
ти предательства. Он действительно подозревал предательство, но его хо-
лодный, логический ум подсказал, что никто из пассажиров и команды "Кам-
пари" не мог быть виновным. Если его сын на самом деле погиб насильст-
венной смертью, виновником ее мог быть только кто-то из его людей. Пре-
датель, убивший его сына, мог нанести новый удар, мог попытаться нару-
шить планы. Вот почему охрану несут сразу трое. Так они могли следить
друг за другом.
Я повернулся, обошел люк и двинулся к кладовке боцмана. Пошарив в
темноте, нашел то, что хотел - тяжелую свайку, и продолжал маршрут со
свайкой в одной руке и ножом Макдональда в другой.
В каюте доктора Кэролайна было темно. Я был абсолютно уверен, что
шторы были не спущены, но не стал доставать фонарик. Сьюзен говорила,
что по палубам рыскают люди Каррераса - игра не стоила свеч. А так как
доктор Кэролайн пока еще не был в трюме номер четыре, все шансы были за
то, что он находится в другом месте - в своей кровати, связанный по ру-
кам и ногам.
Поднявшись на следующую палубу, побрел к радиорубке. К этому времени
пульс и частота дыхания уже почти вошли в норму, дрожь унялась, и я
чувствовал, как руки снова обретают силу. Помимо постоянной тупой боли в
шее, над которой потрудились ловкий обладатель мешка с песком и Тони
Каррерас, я ощущал лишь резкое жжение в левом бедре, где морская вода
попала на открытые раны. Без обезболивающего я давно бы уже плясал ин-
дейский боевой танец. На одной ноге, разумеется.
В радиорубке было темно. Я приложил ухо к двери, силясь различить ма-
лейший шум внутри, и уже, было, потянулся ласковыми пальцами к ручке,
когда вдруг меня чуть не хватил разрыв сердца.
Громкий металлический звонок телефона вспорол тишину не более чем в
шести дюймах от моего уха, распластанного по двери. Я прямо окоченел и
секунд пять никакая жена Лота не могла бы со мной сравниться. Потом я
мало-помалу обмяк и на цыпочках удрал под прикрытие одной из спасатель-
ных шлюпок.
Я услышал чье-то бормотание по телефону, увидел, как зажегся свет в
радиорубке, открылась дверь, и из рубки вышел человек. Прежде чем он
выключил свет, я успел заметить две вещи: что он достал ключ из правого
кармана брюк и что это был тот самый артист с автоматом, который убил
Томми Вильсона и срезал очередью нас всех. Если мне предстояло еще этой
ночью свести с кем-нибудь счеты, я много бы отдал, чтобы встретить имен-
но этого друга.
Он закрыл дверь, запер ее и спустился на палубу "А". Я проводил его
до трапа и остановился там. У подножия трапа как раз рядом с каютой Кэ-
ролайна стоял другой человек с зажженным фонариком в руке. В отраженном
от переборки каюты свете я узнал его. Это был сам Каррерас. Рядом с ним
стояли еще двое. Их я не смог распознать, но был уверен, что один из них
- доктор Кэролайн. К ним присоединился радист, и вся четверка двинулась
по направлению к корме. Я даже не подумал за ними последовать - знал,
куда они идут.
Десять минут. Об этом упоминалось в последних известиях по поводу ис-
чезновения "Твистера". Только один или два человека могли привести
"Твистер" в боевую готовность, и сделать это нельзя было быстрее, чем за
десять минут. Интересно, знает ли Кэролайн, что ему осталось жить всего
десять минут. И мне тоже было отпущено именно столько времени, чтобы
сделать все, что мне предстояло сделать. Нельзя сказать, чтобы это было
много.
Я стал спускаться по трапу, когда качающийся луч фонарика Каррераса
еще не пропал из виду. Преодолев три четверти пути, в трех ступеньках от
низа я застыл. Два человека - за струями ливня их темные смутные силуэты
были почти неразличимы, но я понял, что их двое, по приглушенному разго-
вору - приближались к лестнице. Вооруженные люди, а они, конечно, были
вооружены и почти наверняка общепринятыми в этой банде автоматами.
Они были уже у подножия трапа. Я до боли в руках сжимал открытый нож
и свайку. И тут вдруг они повернули направо вокруг трапа. Можно протя-
нуть руку и дотронуться до обоих, я видел их почти ясно, ясно настолько,
чтобы заметить, что они оба бородаты. Если бы не мои маска и колпак, они
непременно заметили бы отблеск моего лица. Как они все же не различили
мой силуэт на третьей ступеньке трапа, было выше моего понимания. Единс-
твенное, более или менее правдоподобное объяснение было то, что оба нак-
лонили головы, спасаясь от дождя.
Спустя какие-то мгновения я уже был в центральном коридоре между каю-
тами палубы "А", даже не сунув сначала нос поглядеть, свободна ли доро-
га. После этого чудесного избавления я проникся глубокой уверенностью в
невозможность мне помешать. Я просто взял и вошел в коридор. Он был
пуст.
Первая дверь направо, напротив каюты Кэролайна, вела в апартаменты
Каррераса. Толкнул дверь. Заперто. Прошел по коридору туда, где находи-
лась кабина Бенсона, покойного главного стюарда, надеясь, что роскошный
ковер под ногами окажется способным впитать те потоки воды, которые низ-
вергались с меня. Уайта, преемника Бенсона, хватил бы удар при виде на-
носимого мною ущерба.
Отмычка к каютам пассажиров находилась в известном мне укромном мес-
течке. Я достал ее, вернулся к каюте Каррераса, отпер дверь, вошел
внутрь и запер дверь за собой.
По всей каюте горел свет. Вероятно, Каррерас не беспокоился о том,
чтобы его гасить - в конце концов он не платил за электричество. Я про-
шел по комнатам, поочередно распахивая двери подошвой ноги и оставляя на
них грязный отпечаток своего носка. Никого? Ни души. Однажды только я
пережил неприятное ощущение, когда вошел в спальню Каррераса и узрел пе-
ред собой ужасную личность в колпаке, на полусогнутых ногах, с выпучен-
ными глазами, с зажатым в руках оружием, в потоках стекающей воды и со
струйкой крови от левого глаза. Это был я сам. В зеркале. Я и не знал,
что порезался. Вероятно, это произошло в результате одного из моих мно-
гочисленных ударов о борт "Кампари", когда открылась старая рана у меня
на голове.
Каррерас хвастался, что у него в каюте полный план загрузки "Тиконде-
роги". Девять минут осталось, а то и меньше. Где же, черт возьми, он
прячет этот план? Я прошелся по столам, тумбочкам, буфетам, шкафам и
шкафчикам. Ничего. Ничего. Семь минут.
Где же он его прячет? Думай, Картер, думай, ради бога! Может, Кэро-
лайн умеет снаряжать "Твистер" быстрее, чем это считалось возможным. Как
можно знать наверняка, что его можно снарядить именно за десять минут?
На радио и соврут - недорого возьмут. Если уж этот "Твистер" такой сек-
ретный - а пока его Не сперли, он и был такой сверхсекретный, - что даже
о существовании его никто не знал, откуда тогда это вдруг известно, что
он снаряжается за десять минут и не меньше? Кто это может знать? Может,
и всего-то надо - здесь крутнуть, здесь повернуть, и все дела. Может, он
уже закончил? Может...
Хватит. Я должен был прекратить об этом думать, выбросить эти мысли
из головы. Иначе - паника и неминуемое поражение. Я встал, как вкопан-
ный, и заставил себя думать спокойно, хладнокровно. Я искал во всех оче-
видных местах. А стоило ли вообще искать в очевидных местах? В конце
концов, я уже однажды обшарил эту каюту в поисках радио, обшарил весьма
тщательно и не нашел никаких следов. Он его спрятал, конечно, он его
спрятал. Он не мог им рисковать. Его мог найти, например, стюард во вре-
мя ежедневной уборки каюты до того, как корабль был захвачен. Разумеет-
ся, сейчас нет никаких стюардов, никаких уборок, но он мог просто не по-
заботиться переложить его в другое место. Где он мог его запрятать, что-
бы стюард на него не наткнулся?
Ящики мебели исключаются - все те места, на которые я убил столько
времени. Исключается кровать, одеяла, матрасы, но не ковер! Идеальное
укромное место для листа бумаги.
Я прямо-таки бросился на ковер в спальне. Ковры в каютах "Кампари"
прикреплялись к полу кнопками, так что снимать их было легко. Ухватился
за ближний к двери угол ковра, дернул, расстегнув за раз десяток кнопок,
- и вот он, передо мной в каких-нибудь шести дюймах от края. Большой,
сложенный вчетверо лист бумаги. В углу напечатано: "Турбоэлектроход "Ти-
кондерога". Совершенно секретно". Осталось пять минут.
Я ел глазами бумагу, пока не запомнил ее точное положение относитель-
но ковра, затем поднял и развернул. Схема "Тикондероги" с полным планом
штивки груза. Но меня интересовал лишь палубный груз. На плане контейне-
ры были показаны и на баке, и на юте. Двадцать штук тех, что на баке,
были помечены жирными красными крестами. Красный цвет - для золота.
Аккуратным бисерным почерком Каррерас сбоку написал: "Все контейнеры
на палубе одинаковые по размеру. Золото в герметичных стальных запаянных
ящиках. Контейнеры заполнены пенопластом и непотопляемы. В каждом кон-
тейнере желтая метка для воды". Я догадался, что имеется в виду какое-то
химическое вещество, которое при соприкосновении с морской водой окраши-
вает поверхность воды около контейнера в желтый цвет. Я продолжал читать
дальше: "Контейнеры с золотом неотличимы от остального груза. На всех
контейнерах штамп "Хармсворт и Холден. Электротехническая компания".
Объявленное содержимое - генераторы и турбины. Груз на баке направляется
в Нэшвилл, Теннесси, там одни турбины. Груз на корме - в Оак Ридж, Тен-
несси, только генераторы. Так обозначено. В двадцати передних контейне-
рах на баке - золото".
Я не спешил. Времени было отчаянно мало, но я не спешил. Изучил план,
который полностью соответствовал заметкам Каррераса, затем еще раз про-
читал эти заметки и убедился, что никогда уже не забуду из них ни слова.
Свернув план, положил его точно на то место, где обнаружил, защелкнул
кнопки ковра и быстро прошелся по комнатам с заключительной проверкой,
не оставил ли где следов. Ничего не обнаружив, вышел и запер дверь. Хо-
лодный косой дождь поливал с возросшей силой.
Он хлестал в левый борт, барабанил по надстройкам. Капли дождя, как
дробь, отскакивали от полированной деревянной палубы до уровня щиколо-
ток. Выдвинув весьма правдоподобную гипотезу, что патрульные Каррераса
будут держаться под защитой надстройки у правого борта, я по пути к кор-
ме шел по противоположному. Моя спецодежда и носки на ногах исключали
возможность того, что меня могут услышать или увидеть с расстояния боль-
ше нескольких футов. Никто меня и не увидел, и не услышал. И я сам нико-
го не увидел и не услышал. Я не оглядывался, не прислушивался и вообще
не принимал никаких мер предосторожности. Через две минуты после выхода
из каюты добрался до трюма номер четыре.
Хотя мог и не спешить. Каррерас не стал задергивать брезент, который
вынужден был снять, чтобы убрать батенсы, и я мог смотреть прямо в трюм.
На дне его было четыре человека. Двое держали мощные электрические фона-
ри. Каррерас стоял с пистолетом в руке, а долговязая сутулая фигура док-
тора Слингсби Кэролайна склонилась над "Твистером". Дурацкий седой парик
по-прежнему был косо напялен на голове. Что он делает, я разобрать не
мог.
Все это сильно смахивало на старинную гравюру "Осквернители могил".
Во всяком случае, присутствовали все необходимые элементы: могильная яма
трюма, гробы, фонари, ощущение опасности, спешки и мрачной сосредоточен-
ности, придававшее этой сцене типично заговорщический характер. И осо-
бенно почти ощущаемое физически чувство напряжения, наполнявшее трюм.
Напряжения, которое было вызвано не боязнью быть обнаруженными, а воз-
можностью в любое мгновение совершить роковую, непоправимую, катастрофи-
ческую ошибку. Если для того, чтобы снарядить "Твистер", требовалось це-
лых десять минут, а скорее всего - даже больше, то процедура эта явно
была весьма мудреной. Состояние же доктора Кэролайна отнюдь не способс-
твовало выполнению сей мудреной процедуры. Он нервничал, а возможно и
просто боялся, руки у него, конечно, дрожали, работал он, естественно,
неподходящим инструментом, на качающейся палубе, при неверном свете фо-
нарей. Хотя он, судя по всему, не был в достаточной степени ни безумцем,
ни дураком, чтобы намеренно рвануть эту штуковину, мне, да и тем внизу,
казалось, что у него есть все шансы сделать это ненароком. Инстинктивно
я отодвинулся назад на пару футов, пока комингс люка не скрыл от меня
происходящее внизу. Теперь я не видел "Твистера", и у меня сразу отлегло
от сердца.
Поднявшись на ноги, два раза осторожно обошел люк - один раз вплот-
ную, другой - подальше. У Каррераса тут охраны не было. Не считая голо-
ворезов у пушки, задняя палуба была совсем пуста. Я вернулся к левому
переднему углу люка и стал ждать.
Я надеялся, что ждать придется недолго. Вода в океане была холодная,
дождь холодный, ветер холодный. Я промок до нитки, периодически на меня
с возрастающей силой нападали приступы дрожи, с которой никак не мог
справиться. В крови бушевала лихорадка. Возможно, к этой дрожи имела ка-
кое-то отношение навязчивая мысль о промахнувшейся руке доктора Кэролай-
на. Впрочем, какова бы ни была причина, отделайся я лишь воспалением
легких, мне бы крупно повезло.
Прошло еще пять минут, и я во второй раз заглянул в трюм. Все
по-прежнему. Поднявшись, я потянулся и стал осторожно ходить взад-впе-
ред, чтобы размять затекшие ноги. Если событиям предстояло развиваться
по намеченному мной сценарию, я обязан был держать обе пары конечностей
в максимально боевой форме.
Если, конечно, событиям предстояло развиваться по моему сценарию. Я в
третий раз сунулся в трюм и на этот раз застыл, не разгибаясь. Доктор
Кэролайн закончил. Под недремлющим оком радиста и его пистолета он прик-
ручивал украшенную бронзой крышку к гробу, в то время как двое остальных
уже сняли крышку с другого гроба и склонились над ним. Судя по всему,
они устанавливали взрыватель для аматола в гробу. По всей видимости, он
нужен был для страховки на случай, если не сработает "Твистер", или, еще
более вероятно, предназначался в качестве детонатора для атомного заря-
да, если собственный взрыватель того выйдет из строя. Наверняка я знать
не мог, а только догадывался. И в данную минуту меня это ни в малейшей
степени не волновало. Наступил критический момент.
Критический для доктора Кэролайна. Я знал, да и ему уже пора было бы
знать, что они не могли оставить его в живых. Он сделал все, что требо-
валось. Больше он им был не нужен. Теперь он мог умереть в любую секун-
ду. Если бы они предпочли приставить ему пистолет к затылку и пришлеп-
нуть прямо там, внизу, я и не пытался бы что-нибудь сделать. Мне бы ос-
тавалось только тихонечко стоять и смирно наблюдать, как он умрет. Ведь
если я позволю Кэролайну умереть, не предприняв никаких попыток для его
спасения, погибнет он один, а если я предприму подобную попытку и по-
терплю неудачу - а со свайкой и ножом против автомата и двух пистолетов
у меня были стопроцентные шансы на неудачу - тогда погибнет не один Кэ-
ролайн, а все пассажиры и команда "Кампари" впридачу. Думать о всех или
об одном... Застрелят они его внизу или проделают это на верхней палубе?
Логика подсказывала, что разумнее на верхней палубе. Каррерасу еще
несколько дней пользоваться "Кампари", и вряд ли ему захочется возить в
трюме труп. Застрелить его внизу и потом переть вверх по трапу не было
вовсе никакого смысла, тем более что он мог проделать этот путь своими
ногами, а протянуть их уже наверху. Будь я на месте Каррераса, рассуждал
бы так.
Именно так рассуждал и он. Кэролайн завернул последний шуруп, положил
отвертку и выпрямился. Я мельком взглянул на его лицо, бледное, измож-
денное, с непрерывно дергающимся веком.
- Сеньор Каррерас? - спросил радист. Каррерас выпрямился, повернулся,
посмотрел на него, затем на Кэролайна и кивнул.
- Отведи его в каюту, Карлос. Потом доложишь. Я резко отпрянул назад,
а из трюма вертикально вверх ударил яркий луч фонаря. Карлос уже взби-
рался по трапу. Потом доложишь. Боже, как я не подумал о такой очевидной
возможности? На мгновение я ударился в панику и застыл в нерешительнос-
ти, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ни, самое печальное, моз-
гами. Руки судорожно сжимали мое жалкое оружие. Без всякого на то осно-
вания я прочно был уверен в том, что сумею отделаться от назначенного
доктору палача, не возбудив подозрений. Получи сейчас Карлос, радист,
инструкцию прихлопнуть ничего не подозревающего Кэролайна и следовать
затем в свою радиорубку, я бы мог его убрать, и прошли бы часы, прежде
чем Каррерас его хватился. Но он только что сказал в сущности следующее:
отведи его наверх, сбрось за борт и тут же возвращайся доложить об ис-
полнении.
В колеблющемся луче фонаря Карлоса, торопливо взбиравшегося по трапу,
ярко светились косые струи дождя. К тому времени, когда он добрался до
верха, я уже лежал за комингсом люка, расплющившись на палубе.
Через некоторое время с величайшей осторожностью выглянул из-за ко-
мингса. Карлос стоял на палубе во весь рост и светил фонарем вниз, в
трюм. Я увидел, как появилась седая голова доктора Кэролайна, а за ней и
вся его высокая, сутулая фигура в плаще с поднятым воротником. Карлос
отступил в сторону. Я услышал резкую, отрывистую команду - слов разоб-
рать не сумел - и они двинулись наискосок в направлении трапа на палубу
"А". Впереди Кэролайн, за ним Карлос, упершись лучом фонаря ему в спину.
Я поднялся на ноги, но с места не сдвинулся. Неужели Карлос на самом
деле ведет его в каюту? Неужели я ошибался? Возможно ли...
Не успев додумать эту мысль, я уже бежал за ними так быстро, легко и
бесшумно, насколько мне это позволяла сведенная судорогой левая нога.
Естественно, Карлос вел его к трапу. Если бы он повел его прямо к борту,
Кэролайн сразу бы догадался, что его ждет, и бросился бы на Карлоса с
неистовой яростью идущего на казнь человека.
Пять секунд, всего пять секунд пролетело с того момента, как я побе-
жал, до того, как я их догнал. Пять секунд - слишком мало, чтобы поду-
мать о грозивших мне убийственных опасностях, слишком мало, чтобы поду-
мать о том, что случится, если Карлос повернет фонарь назад, если трое
охранников у пушки случайно поглядят вслед этой маленькой процессии, ес-
ли Каррерас либо его подручный вздумают высунуться из трюма и просле-
дить, как решается проблема уничтожения мавра, сделавшего свое дело,
слишком мало времени, чтобы решить, что же, собственно, я собираюсь де-
лать, догнав Карлоса.
А времени на размышление мне больше отпущено не было. Я находился от
них в трех-четырех футах, когда в отблесках света от фонаря заметил, как
Карлос перехватил в руке пистолет, взялся за ствол и поднял руку. Она
уже дошла до верхней точки и начала стремительно опускаться, когда я,
вложив в удар всю свою силу и ярость, обрушил ему на шею сзади тяжелую
свайку. Что-то хрустнуло, я подхватил пистолет из его ослабевшей руки,
прежде чем он грохнулся на палубу, и потянулся к фонарю. Но промахнулся.
Фонарь с глухим стуком упал на палубу, откатился в сторону и остановил-
ся, вонзив яркий луч в темноту за бортом корабля. Карлос грузно повалил-
ся вперед, задел Кэролайна, и они оба упали рядом с трапом.
- Молчите, - повелительно прошептал я. - Молчите, если хотите жить. -
Я бросился за фонарем, лихорадочно ощупал его в поисках выключателя, не
нашел, уткнул его стеклом в пиджак, чтобы погасить луч, и тут обнаружил
кнопку и выключил фонарь.
- Что, ради всего святого...
- Молчите, - я нащупал спусковой крючок пистолета и застыл неподвиж-
но, до боли в глазах всматриваясь в темноту в направлении трюма и пушки
и прислушиваясь, как будто от этого зависела моя жизнь. Как, впрочем,
это и было на самом деле. Десять секунд ждал. Ничего. Мне пора было дви-
гаться, больше ждать нельзя. Тридцати секунд Карлосу было более чем дос-
таточно, чтобы избавиться от доктора Кэролайна. Еще несколько секунд, и
Каррерас забеспокоится, что случилось с его преданным прихвостнем.
В темноте я протянул фонарик и пистолет Кэролайну.
- Держите, - уже мягче предложил я.
- Что... что это такое? - испуганный шепот из мрака.
- Он собирался им размозжить вам голову. А вообще вам не вредно затк-
нуться. От смерти вы еще не спаслись. Я - Картер, старший помощник. - Я
оттащил Карлоса от трапа, освободив прижатого Кэролайна, и принялся об-
шаривать карманы настолько шустро, насколько мне позволяла темнота.
Ключ. Ключ от радиорубки. Я видел, как он вынимал ключ из правого карма-
на брюк, но теперь его там не было. Левый карман. Тоже нет. Секунды ле-
тели. В отчаянии рванул накладные карманы его рубашки военного образца и
нашел ключ во втором кармане. Но все это отняло у меня по меньшей мере
двадцать секунд.
- Он мертв? - прошептал Кэролайн.
- А вам жалко? Стойте на месте. Сунув ключ во внутренний карман, ух-
ватил радиста за воротник и поволок его по мокрой палубе. До поручней
было не больше десяти футов. Я отпустил его, нашел откидывающуюся перек-
ладину, нащупал защелку, открыл ее, повернул перекладину и зафиксировал
ее защелкой в открытом положении. Взял радиста под мышки, перевалил его
тело через нижний поручень и поднял за ноги. Произведенный им всплеск
был почти не слышен. Ни в трюме, ни под брезентом у пушки наверняка ник-
то ничего не мог услышать.
Затем вернулся к трапу, на нижней ступеньке которого продолжал сидеть
Кэролайн. Возможно, он просто выполнял отданный мною приказ, но скорее
он был настолько ошеломлен, что не мог двигаться. Я распорядился:
- Быстро. Давайте сюда ваш парик.
- Что? Что? - вторая моя догадка была явно ближе к истине. Он был и в
самом деле ошеломлен.
- Ваш парик! - кричать шепотом - нелегкое дело, но я был близок к ов-
ладению этим секретом.
- Мой парик? Но он же приклеен! Я наклонился, запустил пальцы в фаль-
шивую шевелюру и потянул. Он и вправду был приклеен. Сдавленный стон
доктора и неподатливость парика снимали всякое подозрение, что доктор
шутит. Этот чертов парик был как будто приклепан к черепу. Но это была
ночь решительных действий. Я зажал ему рот левой рукой и свирепо дернул
правой. Пиявка с блюдце величиной и то не упиралась бы с такой силой,
как этот парик, но и он уступил моему напору. Не знаю уж, какую боль ис-
пытал Кэролайн, но мне и самому пришлось несладко. Его челюсти едва не
сомкнулись где-то в глубине моей ладони.
Пистолет был все еще у него в руке. Я выхватил его, резко повернулся
и застыл. Во второй раз за эту минуту я видел светлые косые струи дождя
в направленном вверх луче фонаря. Это могло означать лишь одно: кто-то
взбирался по трапу со дна трюма.
В три шага подскочил к борту, бросил парик в шпигат, положил на него
пистолет, рванулся обратно к трапу, поднял за шиворот Кэролайна и пота-
щил его к кладовке боцмана, находившейся от трапа в каких-нибудь десяти
футах. Я не успел еще захлопнуть дверцу, когда из люка показался Карре-
рас, но его фонарь светил не в нашем направлении. Я тихонько прикрыл
дверцу, оставив узкую щелку.
За Каррерасом вылез его спутник, тоже с фонарем. Оба фонаря были нап-
равлены на борт. Я увидел, как луч фонаря Каррераса неожиданно уперся в
откинутую перекладину, и услышал его возглас, когда он нагнулся к шпига-
ту. Спустя мгновение он выпрямился, держа в руках парик и пистолет, при-
нялся рассматривать их. До меня донеслось, как он несколько раз повторял
какую-то короткую, отрывистую фразу. Затем начал что-то быстро говорить
своему спутнику, но по-испански, так что я ничего не понял. Затем он
заглянул внутрь парика, подсветив фонариком, покачал головой, что могло
выражать сожаление, но скорее всего выражало крайнюю степень злости,
забросил парик через борт и вернулся в трюм, прихватив с собою пистолет.
Его спутник последовал за ним.
- Наш общий друг, похоже, недоволен, - пробормотал я.
- Он дьявол, дьявол! - голос Кэролайна дрожал. Только сейчас он начи-
нал понимать, сколь невероятно было его спасение, как тонок был волосок,
на котором висела его жизнь.
- Вы слышали его. Один из его людей мертв, а он не нашел других слов,
чтобы почтить его память, кроме как "свихнувшийся кретин". Он от души
посмеялся, когда второй предложил повернуть корабль и поискать его.
- Вы понимаете по-испански?
- Отлично. Он сказал примерно следующее: "Как раз в духе этого садис-
та, такого-сякого, заставить Кэролайна самого откидывать перекладину и
насладиться этим зрелищем". Он думает, что я бросился на него, отнял
пистолет и в драке перед тем, как мы оба свалились за борт, он сорвал с
меня парик. Он говорит, что внутри парика клочьями висят мои волосы.
