приниматься за работу, и оглянулся в поисках такси.
Шофер на приветствие буркнул нечленораздельное, крутанул счетчик и,
зевнув, уставился в ветровое стекло.
Куда бы поехать? Олег посмотрел на часы. Уже пять, и лавочка, так он
называл свой цех, закрывается. Домой? Там Иришка, ее голубые, застывшие в
ожидании неизвестно чего глаза загонят его в гроб быстрее, чем милиция и
коньяк. Смотреть осуждающе и вопросительно она умеет, однако от денег не
отказывается, тратит все, сколько ни дай. Интересно, злорадно подумал
Олег, как бы она посмотрела, посади ее снова на сто восемьдесят. И на
жратву, и на квартиру, и на тряпки. Коньяк делал свое дело старательно,
Олег стал самоуверен и воинствен. "Поужинаю, а там видно будет", - решил
он и сказал:
- Площадь Пушкина...
Олег Перов пришел в ресторан, сел в уголке один, ожидал, пока
официантка его заметит, и все вспоминал прозрачный профиль Семена
Семеновича, его сухие, пересохшие от боли губы и сиплый шепот: "Я думал
тут... С этими врачами можно неплохой гешефт провернуть..." В могиле уже,
а все о том же. Неужели и я такой буду или уже такой?
- Олег, приветик, - к столику подошла официантка, достала из кармана
блокнот и карандаш. - Один?
- Подойдет кто-нибудь. - Олег вздохнул. - Ты когда-нибудь принца
Уэльского угощала? Нет? Так представь себе, что я он и есть. Распоряжайся.
Официантка полагала, что принц Уэльский богат и прожорлив, стол
ломился от еды, в центре красовалась вазочка с черной икрой. Олег выпил
фужер коньяку, закусил икрой и посмотрел на разнообразие закуски тоскливо.
А ведь было время, когда возможность заказывать что угодно, не думая о
деньгах, радовала его, делала в собственных глазах фигурой значительной.
- А все на жизнь жалуешься, - подошедший Евгений Шутин театральным
жестом указал на стол. - Князь ждет даму?
- Нет, тебя, - ответил Олег, отодвигая стул и приглашая Шутина
присесть. Тот кивнул, сел, закинув ногу на ногу, взял маслинку.
Они недолюбливали друг друга, связывал их лишь Павел, после его
смерти они виделись редко. Сейчас Олег был рад любому, пусть Шутин, лишь
бы не находиться одному.
Перебросившись несколькими фразами, они замолчали. Олег пил быстро,
словно опаздывал куда-то. Евгений наблюдал за ним и насмешливо улыбался.
Олег чувствовал насмешку, злился, пил, пьянел и злился еще больше.
- Слушай, - Олег придумал наконец, как вывести Шутина из себя, - а
меня ведь допрашивали о том, как я раздобыл пистолет, "Вальтер", который
был у Павла.
- Ну и что? - Шутин пожал плечами.
- А то. - Олег снова выпил и многозначительно посмотрел на Шутина, -
пистолет исчез, и убили Павла именно из него.
- Откуда ты это знаешь? - безразлично спросил Шутин.
- Догадаться нетрудно. Пистолет был и пропал, а знали о нем, - Олег
выдержал паузу, - я и ты...
- Друзья-неприятели, салют! - На свободный стул опустился мужчина
неопределенного возраста. Звали его когда-то Николай, последние годы -
Ника, фамилия его затерялась. В пятидесятые годы Ника блестяще воплотил на
экране чей-то образ, но сейчас уже мало кто помнил, чей именно и в какой
картине. Никто не видел Нику пьяным, однако его не удава лось встретить и
трезвым. Вместе с фамилией у него исчезли деньги, чувство собственного
достоинства и возраст. В клубных домах Москвы Нику знали все, и он знал
всех и все, несмотря на свое постоянное "подвешенное" состояние, Ника
обладал феноменальной памятью.
Ника налил себе коньяку, плеснул в бокал минеральной воды, чокнулся с
рюмками Перова и Шутина.
- Помянем Павлушу Ветрова, талантливый мужик был. - Он выпил, хлебнул
минеральной. - Вот как в нашей жизни случается, жил человек, писал
чего-то, творил себе, как умел... Чик. - Ника щелкнул пальцами, изображая
выстрел. - И что? Думаете, покойник? - Ника совершенно не обращал внимания
на красивую усмешку Шутина и равнодушное молчание Перова. - И классик!
Сейчас его трехтомник готовят к печати. Кто знал Павлушу при жизни? А
теперь его в бронзу и на пьедестал. Интересно мне, кому Пашка так поперек
горла встал? С удовольствием на того Дантеса взглянул бы. Вот уж он локти
кусает.
- Это почему же? - как бы нехотя спросил Олег Перов и выпил.
- Потому, Олежка, что пуля та золотой оказалась, - ответил Ника. -
Убить ведь хотел, а возвеличил, ох, возвеличил убийца Павлушу Ветрова. -
Он снова выпил; хитро улыбаясь, посмотрел на Шутина. - А ты все пишешь,
Женечка? Или бросил? Интеллигенция столицы ждет двадцать лет, когда
появится великое творение.
Ника бил по больному месту, бил умышленно, точной беспощадно. Шутин
смотрел на его дряблые, в склеротических жилках щечки, крохотные
бесцветные глазки и молчал. Неужели это и мой финал? Что я мог и что могу?
Как растерял, как не нашел? Или и не было ничего? Нет! Было, было и теперь
еще есть, только не нужно никому настоящее и большое. Шутин даже в мыслях
лгал и лицемерил. Нужны поделки, воспевающие, а искусство не нужно. А
Павел, ныне покойный, написал, да-да, написал. Павел и сам-то по скудоумию
не понял, что написал, а Шутин понял, сразу, с первого прочтения. Повесть
была настоящая.
Шутин увидел, что Ника собирается сказать очередную гадость, и,
опережая, спросил:
- Едешь в Канны на фестиваль? Собираешься получить приз за лучшее
исполнение мужской роли? - Он, любуясь эффектом, сделал паузу. - Или
женской. Ведь теперь тебе уже все равно.
Ника откинулся на стуле и захлопал в ладоши.
- Браво, Женя, браво! Ты поднял руку на Нику и сравнялся с ним. Мы
два брата-акробата. Оба когда-то чего-то могли, оба ничего не сделали и
паразитируем. Я по столам хожу, угощаюсь у людей хороших, - он оглядел
стол. - Так ведь и ты, Женечка, за чужой счет пьешь и кушаешь. Ась? - Ника
приложил ладонь к уху, словно хотел услышать от Шутина что-то интересное.
- Кто все заказал? Кто платить будет?
- Как живешь, Ника? - Олег положил руку ему на плечо.
Ника скособочился, как от тяжелого груза, вылез с трудом из-под него
и сказал:
- Ты думай, что делаешь-то, мне по больничному платить некому. Это ты
мальчик богатый. - Он выпил и быстро встал. - По сценариям Павлуши два
фильма снимается, да еще трехтомник выйдет. Мешок денег получишь. - Ника
отошел на безопасное расстояние и добавил: - Ты ведь, Олежка, наследник, -
он довольно рассмеялся и подсел к какой-то компании.
- Нахлебались мы с тобой, Олег, - сказал Шутин печально, - словно в
унитазе выкупались.
- Ника знает, к кому подойти и что сказать, - философски ответил
Олег.
Шутин выпятил подбородок, помедлил, пожал плечами и спокойно сказал:
- Слушай, Олег, ты со мной деликатней. - Он посмотрел Олегу в глаза.
- И я все позабуду.
- Свою ненависть к Павлу позабудешь? - Олег налил Шутину и себе. - Ты
Павла ненавидел. Завидовал и тихо ненавидел. Разве не так?
- Я к Павлу относился сложно, - как можно спокойнее ответил Шутин.
- Ты его ненавидел, - упрямо повторил Олег. - И ты знал, где лежит
пистолет.
- Слушай, - Шутин перегнулся через стол, схватил Олега за руку. - Я
ведь знаю, что должно было произойти первого сентября, но не произошло. -
Он откинулся на спинку стула и рассмеялся. - Не произошло, потому что
Павла убили. Знаю, но молчу.
Шутин встал, бросил косточку от маслины в пепельницу и пошел к
выходу. Олег Перов смотрел ему в спину и трезвел. С этого неврастеника
станется, думал он. Подведет под монастырь.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Тщательный осмотр места происшествия и тела покойного, оформление
соответствующих документов заняло много времени; Турилин и Гуров вышли на
улицу, уже наступил вечер. Полковник остановился около черной "волги" и
сказал:
- Лев Иванович, завтра на оперативку не приезжайте. Отправляйтесь в
парфюмерный магазин и пригласите ко мне знакомую Шутина. - Он кивнул на
санитаров, которые выходили с носилками из подъезда. - До завтра.
- Спокойной ночи, Константин Константинович, - пробормотал Лева,
глядя на удаляющуюся машину, прекрасно понимая, что полковник поехал в
управление на доклад и спокойной ночи у начальника никак не может быть.
Обычно, когда Турилин и Лева в позднее время вместе уходили с места
происшествия, полковник либо подвозил Леву домой, либо Лева доезжал с ним
до его дома или на Петровку, а затем на этой машине до дома. Сегодня
Турилин в машину не пригласил. Лева не обиделся, был даже рад. Говорить не
о чем, сначала надо думать, ехать молча, чувствуя свою вину, не понимая, в
чем она состоит, ситуация не из приятных.
Лева вышел на Кутузовский проспект и направился в сторону гостиницы
"Украина". Проспект широким светлым коридором тянулся к центру, в конце
горбился мостом, из-за которого виднелось полураспахнутой книгой здание
СЭВ. Народу в этот будничный вечер на улице было немного, машины лились
негустым потоком, неслись раздельно, поравнявшись с Левой, шаркали шинами
и пропадали за спиной.
Выстрел был произведен в упор. Как же Шутин, по его последним словам,
ожидавший нападения, подпустил убийцу? Возможно, рядом находился человек,
которого Шутин и не подозревал? Однако на полу нежилой квартиры, чуть
припорошенном пылью, следы только Шутина, какие-либо другие отсутствуют.
Убийца аккуратненько затер их и сверху покрыл пылью? Такого даже он, Лева
Гуров, предположить не мог. Правда, при осмотре нашли бумажную салфетку.
Мелькнула сумасшедшая мысль о самоубийстве. В такую схему все
укладывалось, за исключением пустяка: на пистолете отсутствовали пальцевые
отпечатки. "Вальтер" был тщательно вытерт. Снес себе полголовы, затем
аккуратно стер с пистолета отпечатки? Кто-то другой вытер пистолет? Но
пистолет лежал рядом с телом, следов постороннего человека на полу не
было. Что же делать? Ведь завтра Константин Константинович, согласно
обычаю, попросит совета. А когда начальник что-либо просит, отказывать
несколько неудобно.
Лева остановился у гостиницы "Украина", помялся в нерешительности и
вошел в вестибюль, похожий на станцию метро - так же много мрамора, света
и людей с чемоданами. Увидев у входа в ресторан небольшую группу людей,
стоявших покорно, как бы сознавая свою вину перед усталым швейцаром, Лева
обрадовался. Здесь же час простоишь. Лева не пойдет в ресторан именно
из-за очереди, а не потому, что прейскурант не по средствам. Довольный
столь хитрым объяснением, Лева зашагал по сверкающему мраморному полу к
расположенному в другом конце зала буфету.
Поставив на мраморный столик чашку кофе и тарелочку с двумя
бутербродами, Лева с презрением отвернулся от обильно закусывающего
соседа.
Лева не успел опомниться, как бутерброды и кофе исчезли, а он сам
вновь очутился на улице. Через мост, над ленивой Москвой-рекой, прямо
модерновый СЭВ, слева белым айсбергом новое, еще не законченное здание.
Шагай, Лева Гуров, завидуй своей судьбе. Ты сравнительно молод, хотя
десятиклассницы поглядывают на тебя с равнодушным сожалением, живешь в
столице, о такой работе мечтают многие мальчишки. Правда, когда они
взрослеют, мечты, эти, как правило, исчезают. В детстве надо переболеть
корью и сыщицким азартом. Каждый дорогу выбирает сам, ты, Лева Гуров,
счастливый человек, шагай, шагай и не думай об увиденном сегодня и о том,
что ты будешь делать и говорить завтра.
Если человек прожил четверть века, то уже знает, что не думать ни о
чем он не способен. И, отвлекая себя от мыслей о квартире, из которой за
две недели вынесли два трупа, Лева настроился на философский лад.
Преступление и наказание. Почему люди, совершая преступление, не
боятся наказания? За убийство при отягчающих обстоятельствах суд может
назначить и высшую меру наказания. Между прочим, такую же меру наказания
суд может назначить и за хищение государственного имущества в особо
крупных размерах. Завтра Олега Перова арестуют, а позже ему предъявят
обвинение именно по этой статье. Оставим в стороне вопрос морали, человек
придумал какое-то объяснение своим поступкам, поверил в него, совесть не
мучает, человек спит спокойно. Как он может спать спокойно, поставив под
угрозу собственную жену? И за что? За возможность тратить деньги не
считая, приобретать вещи, еду и питье, не интересуясь их ценой. Цена все
равно известна - твоя жизнь. Отнимут ее у тебя или оставят - вот это
неизвестно, но ставка тобой сделана. Ты поставил свою жизнь, бросил ее на
кон, другой у тебя не будет Никогда.
И Лева представил себе фигуру одиноко стоящего человека, напротив
которого громоздятся вещи: поблескивает лаком автомобиль, бесконечная
вешалка с костюмами, пальто, наимоднейшими куртками. Он напряг фантазию,
навалил гору коробок с обувью, расставил гарнитуры, сервизы, добавил две
дюжины золотых часов и несколько пригоршней драгоценностей, о которых
понятия не имел. И вот Лева предстаю вил себе огромные весы, па одной
стороне лежит эта необъятная куча всего, всего, всего, а на другой - стоит
человек. Он стоял, припечатывая намертво свою чашу, и чего ни наваливай на
другую, даже равновесия получиться не может.
Лева видит такую картину, а другой человек, к примеру Олег Перов,
совершенно иную. Нет, Лева убежден, представь Олег все это, увидел бы то
же самое. Так в чем же дело? А в том, рассуждал он, человек в свою смерть
не верит. Каждый, даже ребенок, знает, придет его час, как было до него и
будет после, он умрет. Знает, а представить не может, не хочет, иначе
человек жить не смог бы. Нельзя жить, думая о смерти. Преступник -
человек, сам он не думает о смерти, он такой же, как все люди. Узнал
преступник, что кого-то за хищения приговорили к высшей мере, вздохнет,
возможно, и пойдет красть дальше.
Лева читал, как в давние времена на Руси ворам публично на площади
отрубали руку. Такое жестокое зрелище собирало много зрителей. Парадокс
заключался в том, что именно на этой площади, глядя на кровавую работу
палача, совершали наибольшее количество краж. То, что там происходит, -
одно, я - совсем другое. Так курильщик, узнав, что его собрат умер от рака
легких, не бросает сигарету. Но если тому же курильщику врач скажет: не
бросите курить, гарантирую, очень скоро у вас отнимется нога, - человек
выбросит сигареты и в жизни к ним не притронется. Он готов бездумно
рисковать жизнью, но не отдаст даже ногу, если убежден в необходимости.
Значит, в борьбе с преступностью дело не в жестокости, а в неумолимости
наказания. Преступление и тут же наказание. Если бы этого можно было
добиться!
Лева уже лежал на своей раскладушке и все продолжал рассуждать...
Мария Григорьевна Калашникова сидела в кабинете Турилина и тонкими
нервными пальцами, на одном из которых красовался массивный мужской
перстень, теребила мокрый носовой платок. Она оказалась не так уж молода и
привлекательна, держалась довольно спокойно, но с тем вызовом, который
порой свойствен женщинам одиноким, с несложившейся судьбой.
Лева тоже был здесь, примостился в уголке, стараясь ни словом ни
взглядом не мешать полковнику. По мнению Левы, начальник повел беседу
непрофессионально.
Когда Маша начала говорить неправду, Константин Константинович не дал
ей завраться и запутаться окончательно, постучал карандашом по столу и
сказал строгим голосом:
- Мария Григорьевна, Маша, я убедительно прошу вас уважать себя и не
считать нас глупыми людьми. Раз я спрашиваю, когда и при каких
обстоятельствах вы познакомились с Евгением Шутиным, надо отвечать.
Голос у Константина Константиновича был строгий, но не
начальнический, скорее с интонацией рассерженного учителя. И смотрел он не
зло, а сердито и недовольно, как бы добавляя взглядом: "Маша, Маша, зачем
вы так? Нехорошо. Стыдно".
Маша познакомилась с Шумным давно, лет десять назад. Сначала между
ними завязался роман, затем он быстро перешел в обыкновенную связь.
Евгений Шутин словно играл роль графа - за что и получил это прозвище, -
снизошедшего до близости с "девушкой из народа".
- Он не говорил, где живет, и врал о том, где работает, -
рассказывала Маша. - Женя любит напустить туману. Порой он не звонил по
году; появляясь, намекал о каких то таинственных командировках. Врал все,
- она махнула рукой и отвернулась. - Я его то любила. То видеть не могла.
Бывало, притащится, ну такой несчастный, растерянный, выпьет,
пригорюнится. - Маша вздохнула, улыбнулась воспоминаниям. - А утром эдак
небрежно, через плечо, словно одолжение делает: "Мария, я тут случайно на
мели оказался, ссуди на недельку". Сущий Хлестаков. А так мужчина
интересный, подруги мне завидовали.
- Очень вы, Маша, на Шутина сердиты, - сказал Турилин.
- А видно? - Маша смутилась. - Верно, сердита и непорядочно о
человеке все плохое да плохое, тем более у вас...
- Ничего особенно плохого вы не рассказали. А что Шутин человек
завиральный и путаный, нам и без вас известно. - Турилин отложил карандаш,
улыбнулся и спросил: - А что вы нам расскажете о Павле Ветрове?
"Вот как завернул старик, - подумал Лева. - Простенько, однако я бы
не догадался".
Маша уже совсем успокоилась, спрятала платочек, который ей
понадобился, когда она пыталась отрицать знакомство с Шутиным, а позже
всплакнула по этому поводу.
- Павел Ветров? - Она нахмурилась, морщинки собрались на ее невысоком
лобике. - Не знаю такого. - Испугавшись сердитого взгляда Турилина,
добавила поспешно: - Ей-богу, не знаю, но слышала. Женя говорил о нем.
Какой-то писатель, карьерист. Женя его в люди вывел, а тот зазнался. Так
Женя говорил.
- Говорил? - Турилин взглянул внимательно. - А почему в прошедшем
времени? Он теперь говорит иначе?
- А Женя о нем последний раз не упоминал, - беспечно ответила Маша, и
стало понятно: о смерти Ветрова и Шутина она ничего не знает.
Турилин спросил о Перове, Маша его не знала и о нем не слышала. Когда
полковник заговорил о поездке в Рязань, Маша усмехнулась:
- С этого бы и начинали, а то ходите вокруг да около, будто я
маленькая и не догадываюсь. Евгений эти деньги украл?
- Не знаю, - чистосердечно сказал полковник. - Нам пока многое
неясно.
Шутин уговорил Машу взять на работе отгул и поехать вместе в Рязань,
пригнать оттуда "Жигули", которые он якобы купил. Прокатимся, на обратном
пути остановимся в кемпинге, поживем денек, как люди, деньги есть, говорил
он. Маша согласилась, и они на электричке доехали до Рязани. Шутин снял в
гостинице номер лишь для себя, сказал Маше, что она переночует у него,
мол, зачем брать два? Затем Шутин куда-то ходил, узнавал о машине,
вернулся через час злой, с перевязанной правой рукой, объяснив, что
прищемил пальцы дверью. Он пошли в сберкассу, Шутин сказал, что деньги
надо положить на книжку и, когда с формальностями будет покончено,
перевести в какое-то учреждение. Деньги на книжку, шесть тысяч новенькими
сторублевыми, положила Маша. Шутин писать не мог, поэтому сберкнижку
выписали на предъявителя. На следующий день Шутин снова куда-то ходил,
вскоре вернулся злой, как черт, ругал бюрократов и проходимцев. Обманули,
и с машиной ничего не вышло, забираем деньги, едем домой. Маша получила в
сберкассе деньги, Шутин рассовал их небрежно по карманам, неожиданно
развеселился, начал сыпать шутками и комплиментами.
"Надо отдать покойнику должное, операцию он провернул быстро и
элегантно", - выслушав девушку, подумал Лева.
- Деньги оказались фальшивые? - спросила Маша, и глаза у нее стали
круглыми и большими. - Уж больно они были новенькие, и рука у Женьки
совершенно не болела.
Леве хотелось задать вопрос, Турилин взглянул на подчиненного и
кивнул.
- Простите, Мария Григорьевна, как вы узнали телефон Шутина? -
спросил он излишне быстро.
В разговоре с Левой Шутин сказал, что уголовный розыск установил
владельца сторублевых купюр, некогда принадлежавших Ветрову. Шутин знать
этого никак не мог. Кто-то Шутина напугал, сообщив, что уголовный розыск
все уже знает.
- Телефон, телефон... - Маша растерялась.
Человек по своей природе в большинстве случаев инертен. Если он врет,
то врет и остановиться не может. Если он говорит правду, ему трудно быстро
соврать. Маша растерялась, говорить правду не хотелось, однако девушка
поняла, что для выдумки момент уже упущен.
- Телефон, - в третий раз повторила она, порылась в сумочке и
протянула Турилину визитную карточку. - Мне надоело, что он не дает свой
телефон и появляется, когда пожелает. Я стащила у него потихоньку. - Она
посмотрела с вызовом.
Турилин понял маневр Левы и принял пас, как говорится, с лета.
- Таскать, да еще потихоньку, нехорошо. Он взял визитную карточку
Шутина. Тон полковника и лукавая улыбка противоречили его словам, и Маша
заулыбалась. - Вы ему позвонили и сказали...
- Позвонила и сказала, - радостно подхватила Маша, она улыбалась и
выглядела моложе своих тридцати трех. - "Маша, я тебя не забываю. Маша, ты
подожди! Маша, ах! Маша, ох!" - передразнивая Шутина, говорила она и,
качнувшись в сторону Турилина, доверительно сообщила: - Годы, между
прочим, идут.
Полковник кивнул и, потупив глаза, вздохнул так выразительно, что
Лева понял: начальник в юности действительно играл Гамлета, а Маша была
покорена окончательно.
- Когда мы вернулись из Рязани, Женя мне заливает: мол, командировка
за рубеж, может, тебе привезти чего? Вернусь, позвоню. Меня это "привезти
чего" особенно из себя вывело. Он за десять лет мне ромашку не подарил, я
не шмоточница, но женщина обыкновенная. Я его за плечи обняла и из
кармана, - она показала на нагрудный карман пиджака, - карточку и
вытащила. Думаю, позвоню ненароком, скажу чего привезти, а что себе может
оставить. Сначала не звонила, а как увидела его на бульваре, - Маша
повернулась к Леве, тот кивнул, подтверждая, - окликнула. А он, Граф,
понимаете ли, не остановился даже. Я ему звонила, все застать не могла,
потом наконец поймала.
- Когда это было? - спросил Турилин.
- Вчера утром и было, - бойко ответила Маша. - Голос такой ленивый у
него, еле слова роняет. Я тут не выдержала и заявила ему: мол, вызывали в
одну интересную организацию, интересовались, что за деньги я вносила в
сберкассу, затем назад забрала. Он молчит. Тогда выдумала, конечно, а
оказывается, как в воду глядела. И так страшно молчит, думаю, не инфаркт
ли у Графа. Наконец глухо так спрашивает: "Как же они нашли тебя?" Им,
говорю, деньги платят, чтобы они нужных людей находили, и трубку положила.
Зазвонил телефон.
- Турилин Гуров? Здесь, - протянул трубку Леве.
- Гуров, - подражая начальнику, сказал Лева.
- Это Попова из бюро пропусков. Тут к вам молодая пара рвется.
Перовы. - И, явно прикрывая трубку рукой, добавила: - Девушка рвется, муж
не очень.
- Выпишите им пропуска, - сказал Лева. - Я иду, встречаю.
Перовы на четвертый этаж поднимались не на лифте, а пешком. Для Левы,
ожидавшего их на площадке, эта минута растянулась, словно резиновая.
Наконец он увидел их: они шли под руку, медленно, так ходят супруги,
дружно прожившие жизнь.
Лева подвинул Ирине стул, Олегу указал, где сесть, кашлянул и
замолчал. А что говорить? Изобразить из себя добренького, сочувствующего
доктора и, потирая ладони, спросить: "На что жалуемся?" Или, наоборот,
сказать сурово и назидательно: "Пришли? Лучше поздно, чем никогда".
Олег, огромный и безвольный, пытаясь улыбаться, прятал глаза под
набухшими веками. Ирина, натянутая как струна, смотрела строго, глаза ее
блестели, как у человека больного.
- Олег Петрович, вы будете говорить или писать? Как вам легче? -
спросил Гуров, пытаясь придать голосу бесстрастную интонацию.
- А вы все знаете? - И как Ирина ни старалась, в голосе ее неприязнь,
даже ненависть были сильнее удивления... - А как для Олега лучше? - Она
смотрела на мужа лихорадочно блестевшими глазами. - Как лучше - говорить
или писать?
- Главное, что вы пришли, а форма значения не имеет, - ответил Лева.
- Я писать сейчас не смогу. - Перов облизнул губы и посмотрел на
руки. - Пишите вы.
У Левы руки тоже дрожали, и писать он тоже не хотел. Он кивнул
Новикову, Ирину вывел в коридор. Она взглянула на Леву с ненавистью, села
и, зажав ладони между колен, застыла в ожидании. Лева отошел в сторону и
оглянулся. Коридор был, как обычно, пуст, и маленькая, сжавшаяся на
огромной скамье фигурка со склоненной, стриженной под мальчишку головой
казалась воплощением отчаяния. "Уйду, уйду с чертовой работы, - думал
Лева. - Почему должен я, почему не другой? Я юрист, могу стать адвокатом,
людей защищать. Защищать людей, - повторил про себя Лева и посмотрел на
Ирину. - Защищать, да-да, именно". Он сел рядом с Ириной. Она и не
заметила его присутствия.
- Ирина, я хочу с вами поговорить, - сказал он. - Если вы ответите на
мой вопрос, то, возможно, это положительно скажется на судьбе вашего мужа.
Гуров не был уверен в правильности своих слов, но иного способа
вывести молодую женщину из оцепенения не находил. Ирина взглянула на Леву
безразлично, затем взгляд ее стал точным, прицеливающимся.
- Да, я вас слушаю. Спрашивайте.
"А ведь она может меня убить, - понял Лева. - Она за Олега способна
убить, у нее рука не дрогнет. Если Олегу угрожал Ветров, а позже Шутин?"
- Вспомните, Ирина, - Лева решил задать свой вопрос, - девятого, в
четверг, мы с вами встретились на квартире Ветрова.
- Помню, - сказала Ирина.
- Зачем вы туда пришли? - спросил Лева, хотел добавить, что лгать не
рекомендуется, но, взглянув на твердый профиль Ирины, решил бессмысленных
слов не произносить.
Она либо скажет правду, либо не скажет ее ни за что. Лева давно
усвоил: путем логических убеждений на женщину воздействовать нельзя. Если
мужчина считает, что дважды два - четыре, другой, ошибаясь, получает -
восемь, а третий - двадцать одно, то женщина путем арифметического
действия может получить апельсин. Так субъективно, возможно, совершенно
неправильно, мыслил Лева. Или правильно?
- А почему вас это интересует? - спросила Ирина, доказывая, что
рассуждения Левы не так уж абсурдны. Она не желала думать, где находится,
с кем разговаривает.
- Возможно, я смогу вашему мужу помочь, - терпеливо ответил Лева,
замыкая Ирину на конкретную мысль о муже.
- Какое к нему это имеет отношение? - Ирина пожала плечами, она
взглянула на Леву так, что он мгновенно понял, какого она мнения о
мыслительных способностях мужчин. - Захотела и пришла. - Она наморщила лоб
и тоном взрослого, разговаривающего с ребенком, добавила: - Предположим, у
меня была назначена встреча.
Назначена встреча в квартире, где недавно убили ее хозяина.
Действительно, ничего особенного, стоит ли о такой ерунде спрашивать?
- Встреча с Шутиным? - Лева, упрощая разговор, перепрыгнул через ряд
немаловажных вопросов. - Позже, сейчас главное.
- С Евгением, - подтвердила Ирина.
- Я ушел, Шутин вскоре появился. - Лева уже не спрашивал, а
утверждал. "Такой прием на допросе считается запрещенным. Сейчас не
допрос, он состоится позже, в прокуратуре, мы просто беседуем. Наш
разговор юридической силы не имеет", - оправдывал себя Гуров.
- Да.
- Зачем Шутин назначил вам встречу в квартире Ветрова? Почему там, не
в другом месте? Что ему было нужно? - Слишком много вопросов, понимал
Лева, но ей нельзя давать уйти в сторону либо замкнуться.
- Не знаю, он какой-то путаный, этот Шутин. - Ирина, вспоминая,
замолчала. - По телефону убеждал, что квартира принадлежит мне. Я, мол,
могу туда приходить, когда пожелаю, а ему, видите ли, приятно побыть там,
вспомнить друга. - Она постепенно разговорилась. - Затем он позвонил
Олегу, сказал, приезжай срочно, очень нужно. Вот уж Олега я там никак
встретить не ожидала. Евгений опоздал чуть ли не на час, пришел
взъерошенный, дерганый, извинился, сказал, что передумал. Был, мол, к нам
серьезный разговор, теперь - нет. Мы посмеялись над ним и ушли.
- И все?
- Все.
- Шутин ничего в квартире не искал?
- Искал? - Ирина задумалась. - Он подошел к книжной полке и спросил,
где картонка, в которой Павел держал пистолет. Я сказала, что ее забрали
вы. - Она махнула рукой, будто хотела отогнать муху. - Какое значение все
это имеет теперь?
Лева перехватил ее взгляд, брошенный на дверь, за которой находился
Олег Перов, поблагодарил, извинился и зашел в кабинет. Не обращая внимания
на многозначительное молчание Перова и недвусмысленные взгляды товарища.
Лева взял исписанные страницы и быстро просмотрел. Перов подробно
рассказывал о махинациях в цехе по производству ширпотреба. Ни одного
слова об убийстве Ветрова и Шутина в протоколе не было. Возможно, о них
Перов заговорит позже? Или он хочет, явившись с повинной в одном, скрыть
другое? Лева вернул Новикову бумаги, вышел из кабинета, стараясь не
смотреть на Ирину, зашагал по коридору. Куда? В своем кабинете он мешал. К
Турилину без приглашения заходить не принято. Полковник появился на пороге
своего кабинета.
- Лев Иванович, - сказал полковник, и Лева понял, что столь
церемонным обращением обязан присутствию Маши Калашниковой, - отметьте,
пожалуйста, Марии Григорьевне пропуск и проводите до нашей машины. Я в
гараж позвонил. - Турилин церемонно раскланялся с Машей.
"Все-таки от нашего старика подохнуть можно", - подумал Лева и хотел
ответить: мол, непременно загляну, уважаемый Константин Константинович, не
сочту за труд. Все это Лева проглотил, щелкнул каблуками, что в уголовном
розыске абсолютно не принято, и деревянным голосом пролаял:
- Слушаюсь, товарищ полковник! - и, довольный своей проделкой,
отправился провожать Машу.
Она укатила в сверкающей "волге" довольная. Лева вроде даже рукой
