знакомыми редакторами. Уже по их сдержанности, натянутым улыбкам он понял:
ничего хорошего его не ждет. Странно, так как предстояло обсуждение
третьего варианта, второй приняли месяц назад очень доброжелательно,
поправки носили чисто формальный характер. Белокурая девушка, собиравшаяся
вести стенограмму, пронесла мимо Ветрова стопку бумаги и карандаши и, сама
не слыша собственных слов, произнесла: "Высокий мужчина в темном костюме,
берегись. Молчи, Павел, главное молчи". Он проводил девушку пронзительным
взглядом, затем сел в дальнем углу, взглянул на мужчину лет пятидесяти с
худым асимметричным лицом. Всех остальных Ветров знал, мужчину - нет,
значит, начальство, значит, куратор из главка. Павел привычно расслабился,
облокотился на раздвинутые колени, сейчас будет старт.
Начали без разминки, не упоминая, что сценарий уже дважды обсуждался,
принимался, исправлялся.
- Я в спорте ничего не понимаю, а в этом, как его? - Товарищ опустил
уголки рта.
- Горнолыжники, - придушенно, не своим голосом выплюнул кто-то.
- Вот именно. - Товарищ посмотрел на Ветрова равнодушно. Он ладонью
начисто стер улыбку и водрузил на лицо выражение, которое можно было
прочесть лишь однозначно: "В спорте разбираются лишь недоразвитые, а в
горнолыжном и вообще Богом убитые".
- Я не желаю слушать ни ваших возражений, ни оправданий. - Товарищ
взглянул на Ветрова еще равнодушнее.
Павел прикинул расстояние, которое пролетел утром, сообразил, что
обратно ему лететь столько же, и посмотрел на товарища преданно, ведь
авиабилеты оплачивала студия, а смотаться туда-сюда, чтобы выслушать не
подлежащий обсуждению приговор, одно удовольствие.
Товарищ говорить умел, он расстреливал сценарий в упор. Беседа
получилась содержательной, так как Ветрову отвечать запретили, остальных
никто не спрашивал, да и дополнить столь четкое выступление не
представлялось никакой возможности. Товарищ уверенно, не утруждая себя
доказательствами, уничтожил сценарий, мимоходом обронив, что герой Ветрова
выродок, а его отец карьерист и подонок. Изредка товарищ перебивал себя
восклицаниями:
- Молчите! Слушать ничего не желаю! - Вены вздулись на его шее.
Хрустнул тонкий карандаш в руках главного редактора, Ветров
постарался улыбнуться ободряюще, не получилось, он решил подмигнуть, вышло
еще хуже. Он чувствовал себя как лыжник на скоростном спуске, когда трасса
уже потеряна, не ты идешь по ней, а она бросает тебя куда
заблагорассудится. Ты лишь изо всех сил стараешься не упасть, отлично
понимая, что давно все проиграл и борьба твоя никому не нужна и смешна,
твое мужество вызывает не уважение, а сострадание.
Почему я не ухожу, зачем сижу здесь? Семьи у меня нет, не голодаю, к
чему такой позор выносить? Встань и уйди, командовал Ветров себе, выйди
молча, никто и не заметит. Наконец товарищ, несколько успокоившись,
произнес:
- Возможно, я в чем-нибудь ошибся и вы написали другое, но я этого в
сценарии не увидел, значит, этого не существует. - Он и не подозревал, что
слова эти придуманы за несколько дней до его рождения.
Ветров распотрошил чемодан, бросил на стол папку со сценарием и
вспомнил, как после худсовета, если происшедшее можно назвать данным
словом, к нему подошла главный редактор студии, женщина крайне сдержанная
и строгая, и сказала:
- Спасибо вам за вашу выдержку.
Он хотел пошутить, что у него всю жизнь выдержка и терпение заменяют
талант, не смог сделать даже этого, лишь пробормотал нечто и, презирая
себя за малодушие, беспринципность, элементарную трусость, пошел в
гостиницу.
- Что же ты, Павел? - В дверях стояла румяная на одну щеку Ирина. -
Кофе давно готов, долго я буду ждать?
Олег Перов зашел в кабинет к Семену Семеновичу.
Он полулежал на корявом диване.
Рядом, словно герои "Ревизора" в финальной сцене, стояли Ванин и еще
двое рабочих. Семен Семенович держался за горло, слезинки выкатились из
его полузакрытых глаз. Олег, быстро оценив ситуацию, вызвал "скорую",
поставив диагноз - инфаркт. Семен Семенович взглянул на Олега благодарно,
но покачал головой отрицательно. В последнее время у него появилась
опухоль в горле, вчера он простудился и сейчас задыхался.
- Знаю, знаю, что не инфаркт, - Олег говорил таким тоном, каким
разговаривают со спортсменом, поражение которого неминуемо, но судья его
еще не объявил. - Надо их напугать, чтоб шевелились.
Когда пришла "скорая", Олег, отстранив санитаров, вынес Семенова на
руках и, легко шагая через цех, думал, что без этих семидесяти килограммов
в твидовом костюмчике контору придется закрыть.
Отправив хозяина в больницу и кое-как протянув до конца рабочего дня,
Перов и Ванин вышли на улицу, посмотрели друг на друга и остановились в
нерешительности. Они представляли собой странную пару. Олег, немного
погрузневший за эти годы, но статный и широкоплечий, был мужчиной видным и
представительным. Ванин же, плюгавый от рождения, в замызганной одежонке и
стоптанных кирзовых сапогах, старающийся пригладить заскорузлой ладошкой
редкие рыжие вихры, был омерзителен. Олег взглянул на него, брезгливо
поморщился, хотел попрощаться и уйти, но Ванин, ухмыльнувшись, сказал:
- Не плюй в колодец, еще пить захочется, - и тут же, испугавшись,
пискляво добавил: - Заедем ко мне, обмозгуем положеньице.
Ездить Ванину на работу на машине хозяин не разрешал, и они стали
ловить такси.
Квартира Ванина, где Олег был лишь однажды, поразила его своим
нежилым видом. Чехлы на мягкой мебели, сверкающий хрусталь в серванте,
словно в витрине магазина. Хозяин мылся в ванной, Олег прошелся по
квартире, заглянул в спальню, на художественно выложенных подушках сидят
собачки, охраняют, чтобы никто ничего не тронул, все чистенько, подогнано,
декоративно, как на плохой картине. Олег потянул дверцу платяного шкафа,
она оказалась заперта. Посмеиваясь, Олег убедился, что заперты все дверцы
шкафов, сервантов, везде. Тогда Олег взял нож и взломал бар, зрелище
открылось великолепное: виски, джин, коньяки лучших марок, одной водки
пять сортов, все в экспортном исполнении, естественно. Олег выставил
несколько бутылок, открыл три пачки сигарет, принес из кухни стаканы,
стащил с дивана накрахмаленный чехол, бросил его в угол и уселся в самом
центре, положив ноги на соседнее кресло. Подумал: неплохо бы притащить
что-нибудь из холодильника, открыть, к примеру, все банки с икрой,
которые, конечно, у Бориса имеются, но хулиганить надоело. Он налил себе
из ближайшей бутылки, выпил, не ощущая вкуса, и закурил.
- Ну, вот. - Ванин вошел, потирая руки, увидел и застыл. В дорогом
красивом халате, туго перетянутом в талии, стройный, наверное, уже на
каблуках, с напомаженной головой и слегка припудренный, он был даже
изящен.
Олег на него и не посмотрел, распечатал бутылку французского коньяку,
налил полстакана, прополоскал рот, проглотил с отвращением.
- Гадость, конечно, но за неимением гербовой, - Олег поманил Ванина
пальцем. - Садись, выпьем за Семена, за здоровье его.
Ванин подошел, неуверенно семеня, осмотрел разгром, послюнявив палец,
потер царапину на дверце бара, где Олег ковырял ножом. Хозяин поморщился,
сдерживая слезы, как самолюбивый мальчишка, получивший незаслуженную
пощечину.
- Ладно, брось, извини. - Олег дернул Ванина за полу халата, усадил
рядом, обнял за хилые плечи. - Извини, на меня накатывает порой.
- Ключик мог бы попросить, - где-то под мышкой у Олега быстро
заговорил Ванин. - И зачем все откупоривать, вид портить? Так красиво все
было, - он хлюпнул носом.
- Вид? Натюрморт, что ли? - вновь разозлился Олег, налил в свой
стакан, сунул чуть ли не в рот Ванину. - Пей!
- Не могу столько. - Ванин отпил чуть-чуть, Олег подтолкнул его, тот
хлебнул, судорожно допил и взглянул ошалело.
- Молодец. - Олег погладил его, как котенка, и Ванин прижался к его
мощному телу. Они сидели молча, несколько потерянные, прикидывая, что же с
ними будет, если Семенов не выкарабкается.
Снова на завод, на эти проклятые занятия с сопляками, рассуждал
Перов. Сначала считать каждую копейку, ездить на троллейбусе. А Иришка?
Она уже привыкла, незаметно для себя, тратить почти пятьсот рублей в
месяц. А я? Олегу стало себя жалко.
- Слушай, - Ванин запыхтел и начал выбираться из-под руки Олега,
наконец выкарабкался, отодвинулся в угол дивана и, обнажая редкие зубы, с
присвистом заговорил: - А ведь ты без Семена пропадешь?! - Он быстренько
встал, придерживая полу халата, как женщина, начал расхаживать по комнате,
говоря радостно: - Пропадешь, чемпион. Свободные денежки-то, они как
водка, как отрава, как морфий. Кто привык, тому больше, каждый день больше
надо, обратного пути нету, - Ванин захихикал. - Грабить пойдешь? У меня-то
кое-что припасено, ты же еще молодой, зеленый. Пропадешь, - убежденно
закончил он.
Олег небрежно взял бутылку, прикинул ее вес, хотел запустить в
хозяина, Ванин понял и мгновенно грохнулся на колени.
- Стой! Не буду! - он молитвенно, по-мусульмански сложил ладони. -
Порушишь все...
Зазвонил телефон, Ванин на четвереньках бросился к тумбочке, снял
трубку.
- Товарищ Ванин? - спросил женский голос, и получив подтверждение,
продолжал: - Вашего начальника, Семена Семеновича, повезли на операцию.
Надеемся, все пройдет благополучно. - Девушка вздохнула и перешла на
доверительный тон: - Какой же человек он у вас замечательный. Говорить не
может, в поту весь от напряжения, а все о работе шепчет, о работе.
Приказывает вам, товарищ Ванин, - она вновь заговорила официально, - на
время его болезни держать план ровно сто два процента. Несколько раз
повторил. Сказал, что вы поймете.
- Я понял, - откашлявшись, ответил Ванин. - Передайте, сто два
процента гарантируем. Вы, главное, вылечите его, мы для вас ничего не
пожалеем...
- Товарищ Ванин! - Девушка помолчала. - Я вас понимаю, чего сгоряча
да от расстройства не скажешь. Замечательный у вас начальник, - и повесила
трубку.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Из дежурной части принесли только что принятую из Рязани
телефонограмму:
"Москва. Уголовный розыск. Турилину. Объявленные вами в розыск
денежные купюры сторублевого достоинства обнаружены в сберегательной кассе
(следовал номер и отделение Госбанка). Приняты меры к установлению
вкладчика".
Турилин повертел листок с телефонограммой и бросил на стол небрежно,
словно информация не представляла оперативного интереса. Полковник не
садился, Гуров тоже стоял и, в отличие от него, смотрел на телефонограмму,
затаив дыхание.
- Ну-с? - Турилин неторопливо обошел стол, опустился в кресло,
привычно вытянул ноги. - Что присоветуете?
Гурову нравилась манера полковника не давать указаний, а задавать
вопросы. С одной стороны, приятно, когда тебе не приказывают, что и как
делать, а спрашивают твое мнение, вроде советуются, даже помощи просят. С
другой стороны, ты каждый раз оказываешься в роли экзаменуемого. И сколько
жизнь задает вопросов, столько от тебя требуется ответов. И будь ты хоть
семи пядей во лбу, ошибок не избежать Леву интересовало, думает в такие
минуты Константин Константинович, считает варианты или просто ждет ответа,
прикинув его на глазок, покрутив своими длинными пальцами, - признать
заслуживающим внимания или выбросить в корзину для бумаг и потребовать
другой ответ.
Гуров твердо усвоил: главное в таких случаях - не торопиться,
медлительность прощалась, глупость нет. Получив несуразный, безграмотный
совет, Турилин переставал на время задавать вопросы, и сотрудник
чувствовал себя в подвешенном состоянии. Он знал, что стоит ему ошибиться
разок-другой, и Турилин может сказать: "Если человек глуп, то это
надолго".
Полковник поигрывал толстым цветным карандашом и ждал терпеливо,
поглядывая на Гурова доброжелательно.
- Думаю, Константин Константинович, - начал осторожно Лева, -
преступник выехал из Москвы в Рязань и положил деньги на сберкнижку. На
предъявителя. - Он перевел дух и взглянул на начальника, но, как и ожидал,
на тонком бесстрастном лице полковника ни одобрения, ни осуждения не
заметил. - Крупную сумму в новеньких сторублевках кассирша могла
запомнить, и сберкнижка для преступника явилась бы визитной карточкой.
Думаю, что в тот же день он со сберкнижки всю сумму снял. Необходимо
установить, какого числа были внесены деньги, попытаться выяснить
внешность вкладчика, хотя в последнее я не верю. - Гуров повеселел,
говорил увереннее и тут же стал фантазировать. - Либо кассирша вообще не
запомнила вкладчика, либо внешность была изменена. - Турилин не сдержал
улыбки, и Лева мгновенно обиделся. - Что вы улыбаетесь? Если мы найдем
кассиршу и она вспомнит хоть что-нибудь, то она скажет, - он начал
загибать пальцы, - борода, темные очки, надвинутая на лоб шляпа. За одно
из трех я отвечаю.
- Ну-ну, - Турилин улыбнулся. - Продолжайте.
- Дальше? - Лева кипятился. - Выяснив число, надо попытаться
установить, где в этот день находились Перов и Шутин. Если кто-то из них
тогда в Москве отсутствовал, то доказательств мы не получим, однако
уверенность обретем.
Турилин написал что-то на листке бумаги, сложили, поманив Леву к
себе, положил записку ему в нагрудный карман.
- Когда наши коллеги из Рязани сообщат о результатах работы,
разверните. - Он поднялся, бросил карандаш, хрустнул пальцами. - Перова
можно не проверять, он человек обеспеченный и подобных трюков проделывать
не будет, спрячет деньги, и вся недолга. Остается ваш Шутин. - Полковник
прошелся по кабинету, остановился у окна, барабаня пальцами по стеклу. -
Шутин, Шутин. На коробке, которую вы представили на экспертизу, обнаружено
ружейное масло и пальцевой отпечаток Евгения Шутина.
- Молодец, Гуров, - тихо сказал Лева.
- Был бы молодец, найди он коробку, в которой хранился пистолет, без
помощи Перовой, - возразил Турилин. - О вашей находке Шутин уже знает и не
станет отрицать, что держал ее в руках. И что? Присоветуйте.
- Да он все время врет! - перебил вопреки своим привычкам Турилин. -
Сказал! Вы излишне эмоциональны. Вы мне лучше ответьте: почему Ветров
написал завещание в пользу Ирины Неровен? Мы неоднократно задавали себе
этот вопрос, затем отбрасывали. Перова нуждается? Нет! Раскройте секрет
завещания, возможно, найдете преступника. - Тон и выражение лица Турилина
неумолимо изменились.
Гурову показалось, что кабинет превращается в длиннющий коридор, в
самом конце этого коридора сидит за столом незнакомый человек, и от него
тянет холодом.
- Вы свободны. Эта задачка не из серии "Вопросы - ответы". Здесь не
философствовать, работать необходимо. - И полковник выдержал паузу
настолько, чтобы понятия "работать" и "необходимо" застряли в сознании
Гурова прочно. - У нас не хватает информации. Отправляйтесь за ней. А об
обнаруженных в Рязани ассигнациях забудьте. Данную версию проверят без
вас.
"Поди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что, - рассуждал Лева,
направляясь в свой кабинет. - Хорошо начальникам, они только анализом да
отчетами занимаются". Гуров был неправ. Турилину, мягко выражаясь, было
нехорошо, а точнее - скверно.
Рано утром Константина Константиновича пригласил к себе генерал. Он
только что вернулся из высших инстанций, где интересовались результатами
расследования. Каждый решает свои вопросы, вы отвечаете за раскрытие
преступлений, сказали генералу, и возразить было нечего.
Генерал вызвал Турилина и напомнил ему, что за раскрытие убийства
Ветрова отвечает полковник Турилин...
И сейчас, в разговоре с Гуровым, Турилин старался скрыть свое
настроение, в конце сорвался и был собой недоволен. Работа по раскрытию
убийства Ветрова с мертвой точки не двигалась, то, каким образом рукопись
покойного оказалась в редакции, не проясняло, а лишь еще больше запутывало
дело. Сторублевки Ветрова через сберкассу поступили в банк, и эта ниточка
оборвалась. Турилин не верил, что кассирша вспомнит вкладчика, а если и
вспомнит, то уж конечно не убийца явился в сберкассу.
Полковник вновь и вновь анализировал результаты работы последних
дней. Орлов ведет свою версию последовательно и практически без ошибок.
Возможно, клубок, который он разматывает, не приведет к раскрытию
убийства. Так не вина полковника Орлова, что ему приказали идти не по той
дороге. Он пройдет по ней до конца и раскроет другое преступление, не
связанное с убийством Ветрова. Делает Орлов свою работу неторопливо, но с
неумолимой последовательностью. А Гуров? Наверное, не прав он, полковник
Турилин, поручив такое ответственное задание человеку молодому,
недостаточно опытному и уравновешенному. Гуров умница, в интуиции ему не
откажешь, в людях разбирается, но уж больно он эмоционален, порой наивен,
в результате многие люди не принимают Гурова всерьез, ведут себя с ним
необязательно, снисходительно. Взять хотя бы Шутина. Человек он сложный,
запутавшийся, с ярко выраженным комплексом неполноценности. Вполне
возможно, что, работай с ним Орлов, придавил бы характером, и Шутин, не
выдержав, раскололся бы до конца. И стало бы ясно: да или нет. Хотя
следователь прокуратуры от Шутина ничего не добился, а Лева у него
пистолет "вытащил"...
Раздался телефонный звонок, Турилин снял трубку.
- Турилин, - сказал он.
- Товарищ полковник, - абонент закашлялся. - Говорят из УВД Рязанской
области...
"Необходимо" и "работать" - эти два слова Лева нудно повторял, сидя в
кабинете и подписывая необходимые документы. В восемнадцать часов он
спрятал бумаги в сейф и, пробормотав: "Необходимо отдыхать, иначе с ума
сойдешь", - вышел на улицу.
Через полтора часа Лева уже сидел в "Ивушке" с Ритой. Они пили
шампанское, которое разрешило все Левины финансовые проблемы, и он
успокоился. Нет денег и совсем нет денег далеко не одно и то же.
Рита была сегодня красива. Светлые шелковистые волосы она заплела в
толстую косу и перекинула ее на грудь, глаза были подведены чуть-чуть,
полные губы не портили ни краска, ни капризная гримаса. Платье не
обтягивало ее, но и не висело бесформенным балахоном. Девушка сидела на
шатком стульчике спокойно и уверенно и поглядывала на окружающих
доброжелательно, а на Леву влюбленно. Он отвечал ей легкой улыбкой, иногда
уносясь в неведомый для нее мир. Сегодня Риту Такая раздвоенность Левы не
оскорбляла, ей было приятно сидеть рядом и молчать, она чувствовала себя
спокойно и уверенно, не скучала, со взрослой снисходительностью поглядывая
на окружающие их пары. Она легко разгадывала старую, как мир, игру,
которую вели эти девочки и мальчики, отмечая искусственность смеха и плохо
скрываемую скуку. Бедные, подумала Рита, будто она с Левой находилась по
другую сторону невидимого барьера. Почувствовав на себе чей-то взгляд,
Рита повернулась и увидела молоденькую девушку, которая, прикрывая
ладошкой руку своего парня, смотрела из-под спадающей на брови челки
счастливыми, все понимающими глазами. Рита оценила ее соседа, кивнула и
незаметно показала девушке большой палец. Глаза из-под челки засияли еще
ярче, девушка прижалась к плечу парня, что-то зашептала, он улыбнулся и
погладил ее по голове. Рите стало завидно, она потянула Леву за рукав,
словно хотела что-то сказать; когда он придвинулся, поцеловала его в щеку
и шепнула:
- Спасибо.
Он тоже легко ее поцеловал и шепнул:
- Это тебе спасибо.
Позже они гуляли по Гоголевскому бульвару, Лева взял девушку за руку.
- Слушай, ну почему ты выбрала юридический? - отчего-то спросил он...
Рита решила стать следователем в пятнадцать лет. Их семья в те годы
жила в большой общей квартире, а соседнюю комнату занимала Галина Ивановна
- крупная энергичная женщина, курившая беспрестанно "Беломор" и говорившая
глубоким, с чуть заметной хрипотцой голосом. Галина Ивановна работала
адвокатом по уголовным делам, она была защитником не только в суде, она
защищала людей все свободное от сна время. Жильцы квартиры боялись и
боготворили ее. Только благодаря ей рядом почти мирно сосуществовали две
восьмидесятилетние старушки, запойный шофер, женщина неопределенного
возраста и определенных занятий и мама Риты, не отличавшаяся ни мягкостью,
ни большим умом. Комната Галины Ивановны была огромна и таинственна,
всегда полуосвещена, днем окна зашторивались, вечером горела лишь лампочка
у огромной кровати, на которой полулежа читала, курила и делала в блокноте
пометки Галина Ивановна. Рита проводила здесь многие часы. Стены комнаты
были сложены из книг, и казалось, что сидишь в библиотеке. Притаившись,
Рита ждала, когда хозяйка обратит на нес внимание и даст команду начинать
чаепитие. Выпив несколько чашек чая с вареньем, Галина Ивановна, кутаясь
зимой и летом в огромный платок, вздыхала тяжело и, время от времени
приговаривая: "Эх, люди, люди", принималась за свой рассказ. Заметив, что
Рита следит лишь за сюжетом и не пытается разобраться в сути, Галина
Ивановна неожиданно спрашивала: "Каково ваше мнение?"
В шестнадцать лет Рита уже знала, чем отличаются прямые улики от
косвенных и задержание от ареста, что такое причинная связь, алиби,
презумпция невиновности, вещественные доказательства, знала, как
проводятся опознания личности, очная ставка, опрос свидетеля, знала права
и обязанности сторон в судебном разбирательстве.
Порой Галина Ивановна приходила из суда, молча ложилась и стучала в
стенку. Рита прибегала тут же, ничего не спрашивая, доставала таблетки от
головной боли, валерьянку, готовила грелку и чай с сушеной малиной. Галина
Ивановна на час засыпала или забывалась, затем, энергичная и полная сил,
провозглашала: "Эх, люди, люди! Будем жить дальше" - и, выставив Риту за
дверь, садилась работать. Через несколько дней, как она сама выражалась,
слегка оттаяв, Галина Ивановна делилась с Ритой своими горестями и
обидами. И хотя адвокат во время разбирательства имеет в основном дело с
судом и прокурором, обрушивалась Галина Ивановна, как правило, на
отсутствовавшего следователя. "Что же делает человек, - возмущалась она, -
свидетеля, который хоть крупицу к обвинению добавить может, на дне морском
найдет, из-за неизвестно кому еще принадлежащей окровавленной тряпки весь
уголовный розыск до седьмого пота загоняет. А свидетеля, который о
подсудимом хорошо говорит, порой и не вызовет, иной человек свидетеля
защиты так допросит и запугает, что в суде с ним и не разберешься".
Рита решила стать следователем и, как Галина Ивановна, с которой
встречалась до сегодняшнего дня, защищать людей и допрашивать всех
свидетелей одинаково. Все это она когда-нибудь еще расскажет Леве, а
сейчас Рита взглянула лукаво.
- ...А куда бедной девочке податься? - Она пожала плечами. - Точные
науки не перевариваю, английский знаю плохо, педагогом быть не хочу.
- Кем же ты станешь? Юрисконсультом?
- Бумаги перекладывать? - возмутилась Рита. - Нет уж, извини.
- Следователем? Адвокатом? - любопытствовал Лева.
- Инспектором МУРа, - ответила Рита.
- Предположим, папа тебя и устроит, - он усмехнулся, - чем же ты у
нас будешь заниматься?
- Жуликов ловить.
- Ловят жуков и бабочек...
- Знаю, преступников задерживают, - перебила она. - Чем я хуже тебя?
- Ты не хуже, ты другая. Есть работа женская, есть мужская. Почему-то
порой под эмансипацией подразумевают лишь возможность для женщины
выполнять мужскую работу. Например, укладывать асфальт. В МУРе тебе делать
нечего.
- А вы укладываете асфальт?
- Мы временами чистим канализационные трубы. От женщины же должно
всегда хорошо пахнуть...
- А я лично уверена...
- Ты ни в чем не можешь быть уверена, тебе разрешается лишь
предполагать, - прервал Лева. - "Уверена". - Он отстранился, оглядел Риту
с ног до головы. - Ты уверена, что неотразима. - Он хотел пошутить, но
получилось грубо и незаслуженно обидно. Они опять ссорились.
- Все-таки ты милиционер, Гуров. - Рита сдерживала слезы. Она сегодня
так старалась, так все было хорошо. - Обыкновенный милиционер.
- Не смей! - Лева покраснел. - Мы стараемся, делаем все от нас
зависящее...
- Чтобы все переходили улицу лишь в положенном месте, шли только на
зеленый! - выпалила Рита. - Вы загоняете людей в рамки своей морали...
- Нашей морали, - начал Лева, но Рита повернулась и пошла назад, в
сторону Калининского, и, не оборачиваясь, крикнула: - И не звони мне
больше! Никогда!
Лева оглянулся, развел руками: вот, все было, теперь ничего нет. Как
же это?
Мимо проходила пожилая пара, женщина тронула Леву за плечо и сказала:
- Это "никогда" кончится завтра. Она вас любит, молодой человек. Я и
без очков вижу, как она вас любит.
- Я и не звонил ей, - почему-то сказал Лева.
- И плохо. Стыдно. - Женщина поджала губы, взяла мужа под руку и уже
ему добавила: - Нашел чем гордиться.
В затертом джинсовом костюме, косолапо ступая, подполковник Орлов
катил через двор тачку с мусором и равнодушно смотрел на одноэтажное,
старой кирпичной кладки здание цеха, которым руководил Олег Перов.
Начальник цеха Семенов лежал в больнице, и Перов исполнял его обязанности.
Орлов с Перовым в помещении МУРа не встречались, и подполковник быть
узнанным не боялся. Он сразу же обратил внимание на кооперативную
квартиру, машину и прочие атрибуты вещного мира, которые в семье
присутствовали в изобилии. Откуда? На какие средства? Накопил в годы
спортивной славы? Возможно, Орлов быстро установил, когда Перов перестал
выступать, как устроился на завод технологом и тренером по
совместительству. Когда он уволился с завода и ушел с тренерской работы,
купил первую машину, затем поменял на лучшую модель. Денег было не густо,
затем они появились в большом количестве, сделал вывод Орлов и обратил
свое внимание на здание кирпичной кладки, в которое Перов приходил, когда
хотел, и уходил, когда заблагорассудится. Деньги идут оттуда, понял Орлов,
но каким образом? Он посоветовался с коллегами из УБХСС.
Провели в цехе ревизию. Чтобы не насторожить преступников, если
таковые имеются, инспектор УБХСС приехал вместе со знакомым и привычным
для работников цеха ревизором. Закончив свой тяжелый и кропотливый труд,
инспектор сказал Орлову: "Либо вы ошибаетесь, либо здесь проворачивают
аферы высокого класса, и проверкой документации их не возьмешь. Вы
работайте по своей линии, а мы попробуем зайти с другого конца. Если левая
продукция производится, то она должна поступить в городскую сеть. Вот мы
приглядимся к магазинам, торгующим их товаром. Может, там излишек и
выплывет?"
И излишек выплыл, да в таком количестве, что даже выдавшие виды
сотрудники УБХСС покачали головами. Сомнений не вызывало, левый товар шел
из цеха, но на складе готовой продукции он всегда соответствовал норме.
Все эти брошки, сувениры забирают из цеха до поступления на склад,
упаковка, создание товарного вида производятся в другом месте. Так решили
сотрудники УБХСС и поставили перед Орловым задачу установить: когда и кем
забирается продукция, куда и кем доставляется, кто и где занимается
упаковкой. Можно всю банду брать сейчас, но будет довольно сложно
установить роль каждого преступника в отдельности, степень его вины, и
могут попасть под следствие люди невиновные и ускользнет кто-либо из
основных жуликов.
Орлов занимался этим делом лично. Среди разнорабочих, шоферов,
грузчиков и уборщиц он уже на второй день был человеком своим. Главную
прибыль, конечно, забирает верхушка, рассуждал он, но товар уходит через
людей попроще: И он услужливо бегал за водкой и портвейном, который, как
известно, в определенных кругах пользуется большим уважением. Но бегать бы
Орлову так еще долго, если бы на третий день к нему не подошел водитель
грузовика.
- Разрешите прикурить, товарищ начальник, - сказал шофер тихо.
- Прошу, гражданин следователь. - Орлов услужливо протянул спички и
посмотрел на шофера, человека лет сорока, среднего роста, худощавого, с
усталым, не обращающим на себя внимания лицом. Видел его, знаю, понял
Орлов, судорожно прокручивая ленту памяти. В этом году нет, в прошлом -
нет, назад, назад. Лица мелькали, как в старых киношных лентах, быстро,
полустертые временем.
- Не мучайтесь, у вас таких, как я, сотни, может, тысячи были, -
миролюбиво сказал водитель, возвращая спички. - А вы у меня один, на всю
жизнь один.
- Пятьдесят седьмой. Костя Бурундук. Ножевой удар в Сокольниках. -
Орлов тяжело вздохнул, вытер со лба пот...
Орлов вспомнил то давнее лето в Сокольниках. Началось, как обычно, с
небольшого. Неизвестные срывали шапки, снимали с пьяных часы. "Быстро не
выявите группу и не задержите, от чувства безнаказанности обнаглеют, могут
и убить", - сказал тогда начальник молодому оперативнику Орлову. Сказал,
как в воду смотрел. Через два дня у женщины вырвали сумку, в тот же вечер
группа подростков остановила молодую пару. Мужчина оказался мужчиной и в
схватке получил ножевой удар, но оставил на лице одного из грабителей
такой след, что парня нашли быстро, к утру задержали остальных. Среди
задержанных оказался и восемнадцатилетний Костя Бурундук.
"Разматывай, Орлов, - сказал начальник. - Только помни, они все
разные и вина у них разная. Каждый в суд должен принести только свое. Не
меньше, но и не больше. По справедливости. Ты запомни, тебе с этой
публикой работать долго, до пенсии. Шарик круглый, вертится, все дорожки
пересекаются. Ты к ним по справедливости, они к тебе по справедливости.
Люди на порядочного сыщика, даже когда он в тюрьму сажает, зла не держат".
Орлов помнил, Костю Бурундука наказали по справедливости.
