облезлый канцелярский стол, четыре разных стула и кособокий диван с одним
валиком, другой валик стоял в углу и, видимо, использовался как стул.
Семенов усадил Олега за стол на свое место, сделал даже шаг назад, как
делают художники, любуясь собственным произведением. Через минуту перед
Олегом уже стояла початая бутылка армянского коньяка, лежали ненарезанный
лимон и плитка шоколада. Семен Семенович пить не любил, тем более средь
бела дня, но он чувствовал, что Олегу муторно и выпить совершенно
необходимо. Поэтому себе Семен Семенович налил маленькую рюмочку, Олегу -
две трети стакана.
Выпили без тоста.
- Семен Семенович, каковы наши финансовые взаимоотношения? - Олег
смотрел простодушно, Семенова же это не обмануло.
- Олег, я тебя просил не называть меня по отчеству. - Он снова разлил
коньяк. - Я знаю, мне скоро шестьдесят, и можно об этом не напоминать
каждую минуту, - и смущенно улыбнулся. Ему было лишь пятьдесят пять, но он
любил прибавлять себе годы, вообще казаться человеком, который идет под
горку по инерции и ничего ему не надо.
Олег кивнул, проглотил свою порцию, вновь съел ломтик лимона и,
облокотившись на стол, наклонился к хозяину кабинета.
- Семен, не будем играть в жмурки, я хочу выступать в твоей команде.
Семен Семенович взглянул удивленно, для убедительности даже развел
руками.
- Работать? Тебе? В моем хозяйстве? Какой же смысл?
- А я согласен на зарплату этого хмыря, - Олег указал на дверь. -
Ящики таскать. Думаю, силенок у меня хватит. - И он, не вставая со стула,
приподнял стол.
Лицо у Семенова стало еще более обиженным, он поджал губы и сказал:
- Борис парень старательный, а зарплата у него девяносто рубликов. -
И голову склонил: мол, съел братец?
Олег Перов очень подходил Семенову, и подходил по многим причинам.
Заместитель Семенова в тайных операциях участия не принимал, и предложить
фронтовику, коммунисту, кавалеру орденов Славы долю догадался бы только
полный идиот, а не Семен Семенович. Заместитель не то что разобрался в
комбинациях Семенова, но лез в каждую дырку и в конце концов мог
обнаружить липовые накладные и неучтенную продукцию. Короче, зама надо
срочно менять. А на кого? Вдруг дадут сильного специалиста? Закрывай
производство, а обидно, только на ноги встали. Со своим дипломом и
желанием заработать Перов - кандидатура отличная. Второе, он, Олег Перов,
хоть и в прошлом, а фигура, в случае чего среди знакомых бывшего чемпиона
наверняка отыщется человек, который поможет спустить дело на тормозах.
В общем, Олег Перов Семенову подходил, однако пугал его характер,
настырный больно. Семен Семенович желал подчинения абсолютного и
беспрекословного. Взять этого парня, а если он из рук вырвется? Ох,
сколько подобных случаев знал на своем веку многоопытный Семен Семенович.
Какие горели корпорации и тресты, какие умы шли под суд из-за одного
глупца!
Семену Семеновичу было страшно, очень страшно.
Олег видел склоненную голову с чисто выведенным пробором и аккуратно
прикрытой лысиной и слегка улыбался. "Никуда ты от меня не денешься,
голубчик, лучше все равно решить по-хорошему. Я тебе дал почти тридцать
процентов увеличения продукции, а на графике, вывешенном в коридоре,
красуются цифры сто два. А где, спрашивается, остальное? Не знаю, какой у
тебя вал, но здесь тысячами пахнет". Странно, когда Олег шел сюда, таких
мыслей у него не было, надо же, неожиданно появились. Так уж и неожиданно?
А зачем пришел?
Олег не стал рассуждать, не занялся самокопанием. Он только смотрел
на Семенова и снова думал, что в жизни не просить - отнимать надо.
- Ты пойми, Семен, - Олег налил себе коньяку, - тебе могут изменить
продукцию и сырье. Что тогда? Я человек самолюбивый, кто тебе
технологический процесс наладит? Другого искать? Думаешь, он лучше меня
будет?
Если бы Олег вздумал пригрозить Семенову, тот мгновенно бы разговор
оборвал. Семен Семенович был мягок и улыбчив только внешне. Он любил
помогать, но лишь по принципу: я тебе даю, когда хочу, ты мне тоже, когда
я хочу.
Действительно, подумал Семенов, с этой чертовой пластмассой мне без
своего технолога не справиться...
- Олег, - Семен Семенович быстро коснулся его рукава, словно играл в
салочки, - ты меня не понимаешь, хороший ты мой. Ты человек молодой,
неопытный, я лишь уберечь тебя хочу. Помочь я всегда, с радостью. А в дело
тебе лезть ни к чему. - Он хотел, чтобы Олег попросил.
Олег посмотрел Семену Семеновичу в лицо, встретился с его глазами,
такими добрыми и самую чуточку лукавыми, и, сдерживая злость, отвернулся.
Семен Семенович улыбнулся виновато и как бы сказал: да, братец, такая
сложная штука, наша жизнь.
А Олег почему-то вспомнил Иришку, как она недавно в магазине
самоцветов, что на Старом Арбате, стояла у прилавка, водила пальчиком по
стеклу и разглядывала какие-то непонятные Олегу украшения. Затем она
совсем низко наклонилась, тихо ахнула и, схватив Олега за руку, потащила
из магазина. Оказалось, что понравившаяся Ирине безделка стоила около
шести тысяч рублей. И как-то неловко стало Олегу перед Иришкой, что она
так испугалась цены этой безделки. Создали колечко, чтобы женщина носила.
Кто же его наденет, если такая классная девчонка, как его жена, от
прилавка шарахается?
Олег подумал рискнуть. Взяв пустую бутылку двумя пальцами за
горлышко, он наклонил ее, вздохнул и сказал:
- Нет так нет, ты, Семен, умный. - И поднялся, потянулся сильным
телом. - Я тебе ничего не должен? За квартиру спасибо, звони. - И пошел к
двери.
Семен Семенович быстро преградил путь, развел руками.
- Не надо обижать, Олег. Я тебе добра желаю, однако ты человек
взрослый. - Он мягко тронул Олега за плечи, будто хотел обнять, но не
решался. - Давай вечерком поговорим спокойно.
Встречу назначили на семь в одном из центральных ресторанов. Семен
Семенович ничего не сказал, но Олег понял: приходить следует одному, без
Ирины.
Олег позвонил в спортзал, попросил старосту группы последить за
порядком и отправился домой. Ириша, увидев его в неположенное время,
разволновалась, но узнав, что он здоров и вечером у него деловое свидание,
весело напевая, забегала по квартире. Она включила утюг и плиту, достала
его выходной костюм, свежую рубашку, лучшие туфли, тут же перелетела к
холодильнику, по пути разбила тарелку. Ирина делала все так быстро, что
предметы оживали у нее в руках и порой оказывались на полу. Кастрюльки,
сковородки, ложки и вилки, пройдя через мойку, вновь включались в
жизненный круговорот, а чашки, блюдца, тарелки выбывали из борьбы и
перекочевывали в мусоропровод.
Олег в тренировочном костюме улегся в гостиной и, умиротворенно
улыбаясь, слушал быстрые шаги жены, удары, лязг и звон, ее короткие
реплики по поводу непослушной посуды. Казалось, что в квартиру заглянуло
небольшое племя индейцев и сейчас они готовятся зажечь ритуальный огонь.
Олег лениво размышлял о предстоящей встрече и возможных переменах в
жизни. Коньяк обволакивал мозг легким романтическим флером, и Олег
радостно подчинялся, отдаваясь мечтам, словно ему предстояло
фантастическое путешествие. Вспомнилось прошлое. "Олег, не подведи!",
"Олег, ты наша надежда!", "Олег, ты только скажи, мы для тебя все
сделаем". Олег не подводил, трещали мышцы, расплющивался позвоночник,
вздувшиеся вены, словно удавы, мешали вздохнуть. Он - Олег Перов, и этим
все сказано, а если представилась возможность отобрать у проходимцев часть
добычи, то почему отказываться?
- Кушать подано! - крикнула Ириша и, стоя в дверях, раскланялась.
Олег выпрыгнул с дивана, как с батута, подхватил жену на руки, отнес
на кухню, усадил на деревянную скамью, расположился напротив и сказал:
- Иришка, я иду в ресторан, мне только кофе.
Ирина оглядела стол и обиженно шмыгнула носом. Сначала она поняла,
что Олег не будет есть и труды пропали даром, затем неоновыми буквами
загорелось слово "ресторан". Глаза ее из голубых стали темно-зелеными,
почти черными, мальчишеская гримаска пропала.
- Ах, ресторан? - Голос у Ирины стал настолько безразличным, что по
своей искусственности перекрыл даже голоса телевизионных дикторов, когда
они говорят: "Всего доброго, до новых встреч в эфире".
Если бы Олег мог этим поправить положение, то с удовольствием съел бы
весь обед вместе с тарелками. Но зная, насколько это безнадежно, лишь
улыбнулся, как будто ничего не понял:
- Я позвоню тебе оттуда, встретимся, погуляем, сегодня такая отличная
погода.
- Да нет, деловая встреча может затянуться, - твердо выговаривая
каждое слово, произнесла Ирина. - Не забудь взять ключи, я собираюсь к
маме, могу и переночевать у нее.
Олег обреченно кивнул, когда на Иришку накатывало, говорить смысла не
имело. Если море волнуется, ведь не станешь каждую набегающую волну
отпихивать руками. Разумнее сесть на камушек и переждать.
Фальшиво насвистывая, он надел еще теплые после глажки брюки,
начищенные до зеркального блеска ботинки и подчеркнуто небрежно завязал
галстук. Олег чувствовал себя так, будто действительно собирался
встретиться с какой-нибудь напомаженной фифой. Ничего подобного в жизни
Олега после свадьбы не было. А раньше? То происходило до новой эры,
встречались всякие, и хорошие, и плохие, и красивые, и вульгарные. После
свадьбы Олег, выписав несколько деловых телефонов, записную книжку
уничтожил.
- Чистый носовой платок у тебя имеется? - спросила Ирина из спальни.
- Имеется, Ириша, - бодро ответил Олег.
- Врешь. - Ирина вышла в холл и протянула ему платок.
Олег, взяв платок, попытался обнять жену, но она наградила его таким
взглядом, что он, лишь дурашливо вытянувшись, щелкнул каблуками и выпалил
скороговоркой:
- Товарищ старшина, разрешите отбыть в увольнение до двадцати четырех
часов?
- Хоть до утра, - ответила Ирина уже из спальни.
У входа в ресторан Олег столкнулся с Борисом Ваниным. В клубном
пиджаке с золотыми пуговицами, в ботинках на платформе, Ванин подошел
легкой походкой, небрежным жестом поприветствовал Олега. Швейцар
предупредительно распахнул перед ними дверь, мэтр поспешил навстречу, и
эта рыжая замухрышка Ванин на высоких каблуках, три часа назад бывшая
навозным жуком, улыбнулся устало, провел Олега к столику, с которого
быстро сняли табличку "Не обслуживается". Ждал официант, наблюдал за ним
мэтр. Ванин медленно достал пачку "Кента", угостил Олега, щелкнул дорогой
зажигалкой, не поднимая головы, сказал:
- Ну что ты стоишь, братец? Ужин на четверых, сам знаешь. Скажи
Сергею Ивановичу, что я пришел, он тебе водочку винтовую даст. Давай,
братец, пошевеливайся.
Этот тон, манеры, особенно "братец, пошевеливайся", которые Ванин
позаимствовал из рассказов о русском купечестве, довели Олега до белого
каления. Он поднялся и, не прощаясь, вышел из зала.
Что, Семен Семенович с ума на старости лет спятил? Назначает встречу,
присылает этого жука - на каблуках, с ужимками провинциального
конферансье.
- Желаете позвонить? - Мэтр вышел за Олегом в вестибюль и сейчас
стоял в полупоклоне. - Пожалуйста. - Он открыл какую-то дверь и указал на
стол с телефоном. - Специально для дорогих гостей.
А дорогим гостем быть не так уж и плохо, подумал Олег, набирая свой
номер. Рыжий жучок устроился отменно, все перед ним вытанцовывают. Телефон
не отвечал, Олег положил трубку и вышел в вестибюль. Увидев Олега, швейцар
тут же оставил входную дверь и распахнул дверь в зал. Олег кивнул швейцару
и вернулся к столику.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- "Оружие лежит, лежит, а потом стреляет", - сказал тогда Павел и
пистолет у меня забрал. - Олег Перов смотрел на Гурова и чуть заметно
улыбался.
Они разговаривали в кабинете Гурова. Лева ничего не писал, он любил
сначала закончить беседу, затем составить протокол либо просить написать
объяснение. Перов сидел свободно, только спортсмены умеют сидеть так
расслабленно, но не развязно, вся его мощная фигура излучала покой и
уверенность. Смотрел Перов не настойчиво, искреннего взгляда не навязывал,
однако и глаз не отводил.
Гурову Олег Перов нравился. Они помолчали. Лева не стеснялся в беседе
с Перовым делать паузы, верил: тот не заподозрит, как Шутин, ловушку,
поймет правильно - человеку необходимо подумать. Лева уже знал, каким
образом попал пистолет в руки Олега Перова. Шутин в своем объяснении
написал, что года четыре назад видел у Перова большой черный пистолет,
похожий на "ТТ".
Годовщину свадьбы Ирина и Олег отмечали вдвоем в ресторане
"Кавказский" на берегу небольшого пруда в ЦПКиО имени Горького. Была
середина июня, но день выдался дождливый и прохладный, и они решили
поехать в парк, где, по их расчетам, в такую погоду будет мало народу.
Действительно, в аллеях попадались лишь зябнущие парочки. Скрипел под
ногами сырой темно-красный гравий, деревья роняли на лицо и за шиворот
тяжелые капли.
Ирина и Олег заранее составили программу и выполнили ее полностью.
Сначала, на танцверанде - единственное место, где было многолюдно, - они
станцевали вальс. Качели, на которых Олег напугал Ирину, чуть было не
испортили праздник, но Олег дипломатично задержался под деревом, Ирина,
тряхнув ствол, обрызгала мужа с ног до головы и, почувствовав
удовлетворение, простила.
В тире Олег долго старался проиграть, когда же ему это удалось,
победительница отвела его к силомерам. После первого же удара железку в
верхнем упоре заклинило, и супруги бросились наутек. На выкрики:
"Хулиганы!", "Уроды", "Креста на вас нет! Кто теперь наверх полезет?" -
Ирина, оборачиваясь, кричала: "Это не я, это он! У него пять приводов в
милицию!"
Дождь припустил, лодку им выдать категорически отказались, и они,
стараясь держаться как можно солиднее, вошли в ресторан "Кавказский".
Здесь было прекрасно: пустые, на алюминиевых ножках столы, спрятавшись под
некогда белыми скатертями, дрожали от холода. Официантки, разбившись на
пары и тройки, обсуждали свои проблемы в полный голос, появление Ирины и
Олега их нимало не смутило. Все же одна из них усталой походкой подошла и,
не ожидая вопроса, сообщила, что шашлыков нет, а люля кончились.
- Великолепно! - воскликнул Олег. - Шампанское и коньяк, сардельки,
биточки, макароны и манную кашу!
Официантка спрятала блокнот, посмотрела на промокших гостей - на
Ирину, которая терла ладошками посиневшие щеки, на уверенного Олега - и
дрогнула.
- Узнаю, - сказало она и бодро отправилась на кухню.
Они пили шампанское и ели великолепные шашлыки, Олег слопал два с
половиной, Ирина полтора. Официантки, узнав о юбилее, тоже распили
бутылочку. На попытку Олега за них заплатить замахали руками. Когда
молодые, сытые, слегка пьяные и счастливые, выходили из ресторана,
симпатичные девушки в фартуках и наколках, провожая, говорили:
- Счастья вам! Приходите! Обязательно приходите!
Вскоре после этого и появился пистолет. Вернее, сначала на пустынной
сырой аллее возникли две темные фигуры, приблизившись, они преградили
Ирине и Олегу дорогу. Олег оглянулся, позади болтались еще двое
неразумных.
- Ириша, спокойно, - тихо сказал Олег и добавил громко: - Я не курю.
Идите, ребята, домой, здоровье берегите.
"Ребята" к своему здоровью, видимо, относились небрежно, один
"ребенок" продемонстрировал свое знание разных слов и только собирался
перейти к конкретным объяснениям цели визита, как Олег взял его за грудки,
приподнял и плотно прислонил к фонарному столбу. Любитель русской
словесности не шевелился, его приятель быстро сунул руку в карман.
Недостаточно быстро. Олег зажал его кисть, не дал вынуть руку. В этом
человеке пропал великолепный трагик, на лице его появилось сначала
удивление, на мгновение уступив место обиде, оно выразило ужас и боль,
крик не успел отлепиться от перекошенных губ. Олег ударил его свободной
рукой по уху так, словно пытался поймать муху. Несостоявшийся трагик
вылетел с аллеи, стукнулся о видавшую виды скамью и затих. А в левой руке
Олега остался пистолет, на который он смотрел изумленно.
Все произошло так быстро, что Ирина не успела испугаться, а двое
неразумных, до этого изображавших окружение, мгновенно поумнели, о чем
свидетельствовал их удаляющийся топот.
- Бежим! - запоздало крикнула Ирина.
- Куда? - не понял Олег, с удивлением рассматривая пистолет.
- Идем, идем, - Ирина тянула Олега за руки.
"Отдыхавший" под столбом встал на колени, опираясь на руки, молчаливо
смотрел на землю. Другой обнимал скамью крепко и никуда не торопился.
- Надо бы их в милицию, - пробормотал Олег.
- С ума сошел, - Ирина чуть не плакала. - Брось эту гадость и идем.
"Связывать, тащить в отделение... - рассуждал Олег. - До утра
допрашивать будут". Он оглянулся в поисках милиционера. Тот всегда под
рукой, когда ты улицу не в том месте перешел, оправдал себя Олег, положил
пистолет в карман и, подхватив жену под руку, двинулся к выходу.
- Какой марки был пистолет? - спросил Гуров.
- "Вальтер" семь шестьдесят пять, - не задумываясь, ответил Перов. -
Я сам не специалист, мне покойный Павел объяснил, он разбирался.
"Что же, он не знает, что именно из такого "Вальтера" убили его
друга? Если не он стрелял, то откуда он может знать?" - Лева потер лицо
ладонями, словно ночь не спал.
- Вы рассказали о происшедшем Ветрову. И он?
- Сказал, чтобы я отнес оружие в милицию и дал приметы преступников.
- Перов откашлялся, заскрипел стулом. - Виноват, Какие приметы? Так,
шпана. Да чего оправдываться? Виноват. Честно сказать, пистолет отдавать
не хотелось, оружие вещь притягательная. Я Павла обманул, сказал, что сдал
и все прочее, а Иришка проболталась. Павел у меня отобрал, пообещал сам
сдать.
- И сдал? - Лева знал уже, что Павел Ветров пистолет в милицию не
сдавал.
Олег пожал плечами, качнул головой неопределенно.
- Вы этот пистолет больше не видели?
- Не видел.
- Ветров о нем ничего не говорил? - Гуров старался спрашивать как
можно безразличнее.
Перов задумался, даже вздохнул, и Лева почувствовал запах перегара.
- Был разговор, - неуверенно ответил Перов. - Но вот кто и что
говорил, убейте, не помню.
Олег Перов сказал правду, только не всю, а лишь безопасную для себя
часть.
Он не рассказал, как Семен Семенович, узнав, что Павел Ветров
собирается разоблачить Олега и тем самым препроводить в нарсуд весь
подпольный синдикат, взглянул на подопечного удивленно и тихо спросил:
- А ты знаешь, что за хищение госимущества в особо крупных размерах
предусмотрена и вышка? - Семен Семенович помолчал, шевеля бескровными
губами. - Меня не тронут, мне скоро и так конец. - Он уже знал, что у него
рак. - А у тебя, Олег, семья, жизнь впереди.
Олег Перов не рассказал, как вечером первого сентября, выпив и
положив бутылку коньяка в карман, прогуливался у переулка, в котором жил
Павел Ветров. У Олега был ключ от двери и перед самым возвращением Павла
он вошел в квартиру и расположился на кухне.
Он не рассказал, как, стаскивая с рук кожаные перчатки, пьяно смотрел
на мертвого Павла и облегченно улыбался. Покойник не пойдет на Петровку,
не заявит. Семен Семенович прав - вся жизнь у Олега Перова впереди.
Гуров сидел в своей квартире на кухне и читал принесенную Ритой книгу
Павла Ветрова "Скоростной спуск". Лампа освещала только стол - шкафы,
раскладушка, окно, без штор казавшееся нагим и мертвым, тонули во мраке.
Освещенная книга и стол казались Леве маленьким островком жизни в большой
мертвой квартире, а сам он, Лева Гуров, был пигмеем в огромном, шумном
даже в позднее время городе. Квартира находилась на четырнадцатом этаже, и
когда Лева подходил к окну, город своими огнями простирался, как океан, до
горизонта.
Лева уже давно перестал читать, книга нравилась и не нравилась ему.
Ветров писал просто, четко, сразу включал тебя в компанию своих героев,
подкупал доскональным знанием обстановки и происходящих событий. Но был он
раздражающе прямолинеен, неприятно напорист, упрямо навязывая читателю
свою, авторскую, точку зрения. "Неуютный он был человек, - размышлял Лева,
перечитывая отдельные абзацы, - пер вперед, как трактор, ничего не
объезжая и не притормаживая. Такой мог довести до белого каления. И
довел". Лева отодвинул книгу, поднялся, поставил на плиту чайник, зажег в
прихожей свет, "камера одиночного заключения" расширилась. Он заглянул в
гостиную, темные силуэты ящиков походили на покинутые людьми дома, а
большая комната - на вымерший город.
Лева закрыл дверь, вернулся на кухню, взялся за телефон. Позвоню
отцу, пусть приезжают, хватит дурака валять. Впрочем, отца с матерью
звонок и на минуту не поторопит. Клава всполошится, сама начнет звонить
каждый день, и денег на эти разговоры не напасешься. Забыв, что он в
джинсах, Лева сунул руку в карман, хотел выяснить, сколько у него осталось
денег, затем решил не расстраиваться и о финансах не думать. Займу, как
всегда, у Кирпичникова, он аккуратный, у него до зарплаты хватит.
Леве стало себя жалко, пытаясь побороть это великолепное чувство, он
достал папку, блокнот и авторучку. Вечером, оставаясь один, Лева порой
записывал свои впечатления о прошедших встречах и беседах. Надо бы это
делать ежедневно, иначе свежие впечатления забываются, но не хватало силы
воли и просто силы, и записи носили эпизодический и довольно сумбурный
характер. Только Лева сосредоточился, как раздался звонок в дверь. Рита,
прижимая к груди какие-то свертки, прошла в кухню.
- Ты ужинал? - спросила девушка. - Я тут стащила дома кое-что...
- Спасибо. - Лева посмотрел на свои бумаги.
Рита перехватила его взгляд.
- Ты работай, работай, я тихонечко.
Лева кивнул и сел за стол, Рита стала возиться у плиты.
Рита не преувеличивала, у нее действительно было много поклонников. И
юношей-ровесников, и людей более взрослых, она всех держала на нужной
дистанции. Рита знала, точнее, почти безошибочно чувствовала, на кого
прикрикнуть, кому польстить, с кем держаться заносчиво, а у кого просить
защиты. Цель же была одна - покорить, сделать рабом, затем забыть или
отправить в запас, так плПИПю книгу ставят на верхнюю полку, не нужна,
выбросить жалко, вдруг пригодится.
Когда Гуров переехал и Рита впервые увидела его, то, взглянув
мельком, отметила лишь, что "мальчик ничего", и забыла. Через несколько
дней отец за завтраком сказал, что к ним в министерство переводится
генерал-лейтенант Гуров, который будет жить в их доме, пока переехал сын,
работает в уголовном розыске.
Рита познакомилась с Левой и решила включить его в свою свиту. Но
произошла осечка, молодой Гуров влюбиться не захотел. Если бы Рита поняла,
что вообще не нравится ему, то исключила бы из кандидатов, обвинив в
отсутствии вкуса и обозвав бесчувственным чурбаном. Такой прием у нее тоже
существовал, потому что, естественно, не всех мужчин она могла завоевать.
Свои неудачи Рита списывала за счет неполноценности испытуемых. Но в
том-то и дело, что Рита своим женским естеством чувствовала: она нравится
этому парню, но подчиняться он не желал, мало того, не она его, а он ее
держал на дистанции. Рита использовала весь арсенал обольщения: холодность
и покорность, кокетство и умные разговоры о профессии, она появилась в
брюках, платьях коротких и длинных, изображала взрослую даму и приходила
простоволосой девчонкой. Она не показывалась месяц, после этого Лева
встретил ее радостно, сказал, что скучал, интересовался, где она
пропадала. Рита уже праздновала победу, заявила: мол, захочешь увидеть,
позвони. Они столкнулись несколько раз у лифта. Лева пригласил заходить,
поинтересовался здоровьем, но никаких шагов для новых встреч не
предпринял. Ее терпение кончилось, Рита стала приходить к Леве каждый
вечер, и чем чаще видела, тем больше хотела видеть, скучала, ждала его
возвращения с работы, часами простаивая на лоджии. Изредка Лева приезжал
на черной "волге", в большинстве случаев приходил пешком. Рита начинала
слоняться по квартире, выдумывая предлог для визита, иногда находила его,
чаще нет. Рита наконец разгадала секрет этого упрямого парня. Он видел ее,
Риту, только когда она была рядом. Он не думал о ней, не мечтал, не ждал.
Она приходила, и огонек в его глазах загорался, она уходила - огонек
пропадал. Он не тлел, не превращался в пламя, исчезал, потому что Лева
думал о своих делах, работе, которую Рита начинала потихоньку ненавидеть.
Порой даже ее присутствие не трогало Леву, вот как сейчас, он
взглянул на Риту и перевел взгляд на свои бумаги.
Гуров переворачивал знакомые страницы, мельком просматривая свои
пометки. Все эти люди порядком надоели ему, даже Ирина надоела.
Умалчивают, недоговаривают, лгут, смотрят святыми глазами, оскорбляются,
когда им не веришь. Уличенные во лжи, простенько эдак признаются: "Грешен,
обманул, так ведь это, к делу не относится". Откуда они знают, относится
или не относится?
Шутин, тот вообще патологический лгун. Большой черный пистолет, похож
на "ТТ", говорит он. Перов точно называет: "Вальтер" калибра семь
шестьдесят пять". Один знает, другой нет? Чушь! И вообще, мужчина, взяв в
руки пистолет, долго его разглядывает, вынимает обойму, передвигает
затвор, прицеливается. Такова природа мужская. Шутин лжет. Почему?
Легко сложить схему: Шутин - убийца, знает, что следствию известна
марка и калибр пистолета, из которого был произведен выстрел, и лжет,
чтобы не навести на оружие преступления. Красиво и правдоподобно. Шутин
лжет, возможно, не ведая почему. Просто так, для перестраховки, зачем,
спрашивается, распространяться о когда-то виденном пистолете?
К примеру, Ирина. Как она, встретив Леву, прикусила губку и,
сдерживая слезы, говорила о Павле Ветрове? А между тем она знала о
пистолете с самого начала. Почему же сразу не сообщила об этом на допросе?
Ведь ее лучший друг, человек, любивший ее, был застрелен? Почему не
сказать? Пистолет вернулся к Олегу, и жена боится навлечь подозрение на
мужа? Возможно. Но скорее всего она считает, что давний пистолет не имеет
отношения к преступлению. А тут начнутся допросы: как да почему не сдали
оружие? Начнут "таскать" в милицию и прокуратуру. Есть такое слово у
обывателя: "таскать".
Рита уже давно разогрела принесенный из дома шашлык, заварила чай,
взяла книгу Павла Ветрова, перелистала, тут терпение ее кончилось.
- Извини, Гуров, что такое презумпция невиновности?
Лева закрыл свою папку, отодвинул ее, повернулся к Рите, взглянул
недоуменно. Наконец Лева увидел ее, понял вопрос, и на его лице появилась
лукавая улыбка.
- Согласно закону, человек не виновен, пока не доказано обратное.
Бремя доказательства лежит на органах следствия. Человек же ничего
доказывать не должен - не виновен, и конец. Например, - Лева сделал вид,
что задумался, - ты умышленно мешаешь мне, доказать я этого не могу. Ты не
виновна, хотя лично я и убежден в обратном.
- Доказать не можешь, и конец, - подхватила Рита, быстро расставляя
тарелки. - Давай ужинать, я ужасно голодная. - И без всякого перехода
спросила: - Лева, а ты любил когда-нибудь?
Гуров взял девушку за руку, посадил на колени, заглянул в глаза. Рита
затихла и в первый раз в жизни почувствовала, как бьется сердце. Но Лева
не обнял ее, не поцеловал.
- Ваш вопрос бестактен, мадемуазель, - сказал он, снял ее с колен,
вздохнул и добавил: - Любил ли, не знаю, но влюблен был точно, до
галлюцинаций.
Лева вспомнил залитый солнцем парк, стоящую под деревом Нину, зайчики
света на ее лице и золотистых волосах. Он вспомнил и благодарно улыбнулся,
внутри не защемило, не отдало в груди привычной болью: жизнь катится
вперед, и его первая любовь прошла, он благодарен ей за одно лишь то, что
она была...
- Прошло, два года, - счастливо сказал Лева. Чувствовал, что вид у
него глуповатый, но не смутился, не покраснел, улыбнулся еще радостней и
откровеннее. Он становился взрослым.
- Два года, - Рита ненатурально вздохнула. - Я влюблялась по два раза
в месяц. - Она лгала, легкие увлечения приходили и уходили, она прекрасно
понимала, что это не любовь, ждала ее, боялась и звала.
Рита интуитивно понимала, что с Левой у нее все иначе, но не хотела
признаваться в этом даже себе, уговаривая себя, мол, в любой момент
повернусь и уйду, ведь есть и другие. Однако она замечала - "других"
вокруг будто стало меньше, предметы ее увлечений как-то побледнели,
казались теперь пустыми и глупыми. Ей неинтересно сделалось с ними,
скучно, она хотела спорить с Левой, улыбаться Леве, кокетничать, сердить,
даже просто смотреть, как он ест. Любовь всегда представлялась ей радостью
и счастьем, ослепительным солнечным днем - милое заблуждение девушек ее
возраста. Поэтому растущая в ней тревога, ожидание, подкрадывающаяся к
сердцу боль удивляли ее и пугали. Она хотела сказать одно и говорила ему
другое, словно потеряла контроль над своими словами и поступками. Я
выгляжу пошловатой дурочкой, переживала Рита. Она составляла даже план
ближайшего разговора, но, встретившись с Левой, обо всем забывала.
- Два раза в месяц влюбляешься? - Лева рассмеялся, и Рита увидела,
что он не поверил ей, вспыхнула и от благодарности за его проницательность
чуть было не расплакалась.
- Лева, скажи, почему любовь иногда так быстро проходит, почему ее
трудно удержать? - спросила Рита, отворачиваясь.
- Любовь удержать невозможно, - ответил он, подумал и прибавил: - Это
