обвислыми щеками и удивительно сильными руками. - Значит, так примерно:
"Женька, Досюков Женька. Господи, за что? За что? Женька, за что?" Вот
так и бормотал всю дорогу, пока не помер. Не довезли мы его.
- Так, Может, бредил он? - предположил Стасов. - Вам не показалось?
- Нет, - вступила в разговор тоненькая фельдшерица с явными признака-
ми раннего увядания на лице. - Милиционер ему и другие вопросы задавал,
адрес спрашивал, имя его собственное, потерпевшего то есть, день какой,
число, с кем был в ресторане. И он все ему сказал правильно. Милицио-
нер-то, видно, грамотный был, тоже стал проверять, не бредит ли раненый.
При таком раскладе пытаться найти что-то особенное, разговаривая со
швейцаром, двумя посторонними посетителями ресторана и знакомой Красав-
чикова, было делом бесперспективным. Но Стасов в силу природной добросо-
вестности их все-таки разыскал, потратив на это еще три вечера. И ничего
нового не услышал.
Оставались двое: сосед с нижнего этажа Игорь Тихоненко и случайный
прохожий Пригарин. После этого нужно будет падать в ножки Насте, а то и
самому генералу Заточному, чтобы раздобыть в архиве суда уголовное дело
по обвинению Евгения Досюкова. Посмотреть внимательно, кто еще допраши-
вался по этому делу, какие мелькают факты и суждения, которые по той или
иной причине не вошли в обвинительное заключение. Особое внимание нужно
будет уделить заключениям экспертов, посмотреть, какие вопросы поставили
им следователи и что именно было обнаружено в ходе экспертного исследо-
вания. Но это все потом, когда из архива раздобудут дело, а пока нужно
побеседовать с Игорем Тихоненко. В конце концов, подавляющее большинство
свидетелей были не более чем передатчиками информации: услышали, какие
слова говорил Красавчиков, пересказали милиции. А вот сам Красавчиков и
Игорь Тихоненко ничьих слов не пересказывали, они своими глазами видели
хорошо знакомого человека. Но Бориса Красавчикова теперь уже не спро-
сишь.
Тихоненко оказался жутко подозрительным мужиком, никого не впускающим
в квартиру без долгих предварительных переговоров. Визит Стасова в его
головенке не укладывался, потому что суд давно состоялся, Досюков сидел
в колонии, и какие такие дополнительные беседы нужно по этому поводу ве-
сти - совершенно непонятно. В конце концов Владислав разозлился, поднял-
ся этажом выше и попросил Наталью подойти вместе с ним к квартире Тихо-
ненко.
- Игорь, - громко сказала она, - это я, Наташа, из двести семнадцатой
квартиры.
Только после этого недоверчивый Тихоненко соизволил открыть дверь, но
огромный, мышиного цвета дог стоял рядом с хозяином и весьма недружелюб-
но поглядывал на Стасова. Наталью он, по-видимому, знал.
- Игорь, пожалуйста, ответь на вопросы Владислава Николаевича, - поп-
росила она соседа.
- Какие еще вопросы? - недовольно буркнул Тихоненко, который оказался
невысоким и довольно хлипким на вид мужичком лет тридцати двух - тридца-
ти трех. - Чего опять старое ворошить?
- Я наняла частного детектива, - стала объяснять Наталья, - и хочу
доказать, что Женя никакого убийства не совершал. Я уверена, что прои-
зошло недоразумение, трагическая ошибка, а в результате за решеткой ока-
зался невинный человек. Пожалуйста, Игорь, поговори с Владиславом Нико-
лаевичем. Это нужно в первую очередь для тебя самого.
- Почему? - вздернул кустистые брови Тихоненко. - Мне-то на кой хрен
это все нужно?
- Потому что, когда Женя выйдет на свободу, он очень удивится, узнав,
что ты не захотел разговаривать с человеком, который делает все, чтобы
его реабилитировать и доказать его невиновность.
Фраза была совершенно бесстыдная в своей прозрачности, как дорогое
женское белье. Дескать, уроет тебя Женя в землю по самое естество, если
узнает, что ты нанятого по его указанию частного детектива послал по да-
лекому, но хорошо всем известному адресу. А если поговоришь с человеком
по-хорошему, то Женя-то, глядишь, и отблагодарит тебя за то, что помог в
трудную минуту. Ведь как знать, может, и вправду не виноват Женя, и оп-
равдают его, и выйдет он на свободу уже совсем скоро, да и узнает, что
ты, Тихоненко, человека, посланного за его освобождение бороться, с со-
бакой встречал и на порог не пускал.
В результате времени на пугливого Тихоненко было потрачено много, а
толку - чуть. У Стасова не было никаких сомнений в том, что Игорь, выгу-
ливая глубокой ночью интенсивно гадящую собаку, действительно видел сво-
его соседа Евгения Досюкова.
Обознаться он не мог по множеству причин. Во-первых, он на допросах
правильно описал одежду, в которой видел в ту ночь Досюкова. Во-вторых,
Досюков с ним разговаривал, назвал по имени и упомянул кличку дога. А
в-третьих и в главных, Игорь Тихоненко и Евгений Досюков жили в этом до-
ме уже пятнадцать лет и все пятнадцать лет были знакомы. Тихоненко прек-
расно знал и родителей Евгения. Им разбогатевший сынок купил новую квар-
тиру, поменьше, чем эта, в которой сам остался, но тоже очень приличную.
И при таких условиях обознаться он не мог, поэтому все показания об
одежде и о разговоре вообще были избыточными.
Эти рассуждения были верны в том случае, если не сомневаться в добро-
совестности Тихоненко и проверять только достоверность его слов, иными
словами - возможность ошибки и заблуждения. Ошибки и заблуждения, как
выяснилось, быть не могло. Но могла быть ложь. Тихоненко не видел в два
часа ночи Евгения Досюкова, выходящего из дома, и не разговаривал с ним.
Ведь никто факта этого разговора не подтверждает, никаких свидетелей
нет. Досюков вообще все отрицает, в том числе и то, что выходил в ту
ночь из дома. Значит, на самом-то деле показания Игоря ничем не подт-
верждены и не проверены. Единственная зацепка - одежда. Досюков любил
красивую модную одежду и покупал ее в больших количествах, превышающих
нормальную потребность. Когда у человека одно пальто, то можно на протя-
жении сезона смело описывать его, не боясь ошибиться. А когда у него
столько курток, пальто, пуховиков и дубленок, сколько висит в шкафу у
Евгения Досюкова, то случайное попадание становится весьма сомнительным.
Тихоненко описал именно ту куртку - короткую, из светло-коричневой кожи,
отделанную белым мехом, с широкими плечами и плотным "манжетом" на та-
лии, - которую описали и другие свидетели и на которой экспертами были
обнаружены частицы пороха. И время выхода Досюкова из дома он назвал
правильно.
- Пес у меня заскулил, стал одеяло стягивать, я понял, что ему опять
приспичило, свет включил - е-мое, без пятнадцати два. Ну, делать нечего,
не мучить же бессловесную скотину, встал я, полусонный, штаны натянул,
кроссовки, куртку и поплелся с ним вниз. Только вышел - минуты через
три, может, через пять Женька спускается. Стало быть, времени было от
без пяти двух до двух.
От дома Досюкова до ресторана "Лада" по ночным пустым улицам было не
больше двадцати минут с учетом гололедицы, которая, если принять во вни-
мание, что стоял декабрь, вполне могла иметь место. Вызов по "ноль-два"
к ресторану "Лада" зарегистрирован в 2:52 ночи. Жизнь показывает, что от
момента выстрела в человека до телефонного звонка в милицию проходит от
5 до 15 минут - в зависимости от количества находящихся поблизости лю-
дей. Есть некое оптимальное число присутствующих, при котором звонок
поступает практически сразу же. Если людей мало, не более трех человек,
то они тут же дружно бросаются к раненому и пытаются выяснить, что прои-
зошло и можно ли ему помочь, и только спустя довольно длительное время
кому-нибудь из них приходит в голову гениальная мысль позвонить в мили-
цию. Особенно ярко такая ситуация проявляется, если среди присутствующих
малочисленных граждан есть близкие потерпевшего, которые при виде слу-
чившегося сами начинают падать в обморок или орать благим матом и в ре-
зультате переключают внимание на себя. Если же народу слишком много, то
большинство считают, что в милицию уже и так позвонили, а если кто-то
пытается выяснить, сделано ли это, то ничего толкового добиться не может
и вместо того, чтобы плюнуть на все и позвонить самому, начинает у всех
спрашивать, вызвали ли милицию.
В момент убийства Бориса Красавчикова народу было немного, но зато
один из них был более или менее тренированным охранником, у которого ре-
флекс "вызвать милицию" был отработан вполне прилично, поэтому можно
считать, что роковой выстрел раздался в интервале от 2:45 до 2:50. Если
предположить, что Досюков в 2 часа отъехал от дома и примерно в 2:20
подъехал к ночному ресторану, то вполне можно допустить, что ему приш-
лось ждать целых полчаса, пока появится Красавчиков. Это нормально, тем
более что Досюков был хорошо знаком с потерпевшим и знал его привычки, в
частности, когда примерно он уходит из ночных ресторанов. Вероятно, Кра-
савчиков имел обыкновение уходить в промежутке от половины третьего до
трех, и, кстати, именно этим может объясняться тот факт, что разгневан-
ный и кипящий ревностью Евгений не сразу побежал разбираться с обидчи-
ком, а терпеливо ждал до 2 часов ночи. Так вот, если допустить, что
Игорь Тихоненко по каким-то неведомым пока соображениям говорит неправду
и Евгения Досюкова он в ту ночь на улице не видел, то как он мог так
точно "попасть" со временем? Да назови он время чуть более позднее, нап-
ример, не 2:00, а 2:30, и возникло бы сомнение, как это убийце Досюкову
удалось так точно подгадать время своего прибытия к ресторану с момен-
том, когда оттуда выходил Красавчиков. А скажи Тихоненко, что это было в
2:45, - и все обвинение рушится, как карточный домик. Потому что Досюков
за три минуты никак не мог бы доехать до "Лады". Ну ни при каких услови-
ях.
Но нет, Игорь Тихоненко упорно называл одно и то же время - от без
пяти два до двух, - и никакие уловки многоопытного Стасова не заставили
его поколебаться. Тихоненко не врал.
Глава 12
Днем в ресторане было многолюдно, но не шумно. Публика здесь к обеду
собиралась все больше деловая, и разговоры за ресторанными блюдами ве-
лись днем тоже, в основном, деловые.
Для разговора со Светланой Нугзар Бокучава выбрал столик в сторонке,
где было и потише, и поуютнее, и поинтимнее. Если все пойдет так, как он
задумал, то пора начинать атаку на молодую вдову, пора делать первые ша-
ги к тому, чтобы прибрать ее к рукам вместе с неизданными рукописями ее
талантливого мужа и всеми авторскими правами. Нугзар был уверен в том,
что все рассчитал правильно, только легкое беспокойство слегка покусыва-
ло его: встретиться предложила Светлана, а это означает, что чтото слу-
чилось. Ох, не сорвалось бы!
Светлану он увидел издали, как только она вошла в зал. Маленькая, ху-
денькая, некрасивая, но невероятно элегантная, притягивающая к себе
взгляды мужчин и буквально источающая волны сексуальной загадочности.
Нугзар вынужден был признать, что Светлана Параскевич относится как раз
к тому типу женщин, которые могут себе позволить быть сколь угодно нек-
расивыми, потому что их внешности все равно никто не видит. Таких женщин
вообще не видят и не рассматривают, их чувствуют, ощущают, ими проника-
ются и очаровываются, ими болеют, причем порой долго и неизлечимо.
Она кивнула Нугзару, но руки не протянула, хотя тот уже изготовился
припасть губами к пальчикам в жесте почтительного восхищения.
- Добрый день.
Она села, не дожидаясь, пока крупный, чуть полноватый Бокучава обог-
нет стол и подвинет ей стул. Меню уже лежало на столе, и Светлана тут же
уткнулась в него, быстро перелистывая страницы. Она сделала выбор, не
раздумывая, но Бокучава отметил про себя, что выбрала она самые дорогие
блюда. Интересно, что бы это значило? Раскручивает его, чтобы поизде-
ваться? Или чтобы проверить его на вшивость? Или просто строит из себя
аристократку, привыкшую получать все самое лучшее, а потому и самое до-
рогое?
- Нугзар, ты заказывал кому-нибудь статью о Леониде? - спросила она,
когда официант отошел, записав заказ.
- Да, - кивнул тот. - Ты же понимаешь, для того чтобы хорошо прода-
вать посмертные произведения, нужно предварительно провести рекламную
кампанию. Все читательницы знают, что Леонида больше нет, соответствен-
но, спрашивать его книги и искать их на лотках и в магазинах они не бу-
дут. А если заметят, что поступил в продажу новый роман, то будут счи-
тать, что это что-то старое, ранее издававшееся под другим названием.
Поэтому я должен подготовить их к тому, что новые книги - это действи-
тельно новые книги. То, чего они раньше не читали. Для этого нужна
статья. А может быть, и не одна. Журналист приходил к тебе?
- Нет, ко мне он не приходил, он сразу отправился к свекрови, к Лени-
ной матери, и в этом была его ошибка. Он все испортил.
- Что он испортил? - нахмурился Бокучава. - Там вышел конфликт? Он
ничего мне не рассказывал.
- Нет, конфликт вышел не там, а между мной и свекровью. Твой мудила
журналист растрепал ей про то, что у Лени есть неизданные рукописи и что
я продаю их издателям за очень большие деньги. Догадываешься, что было
дальше?
- Нет, - признался Нугзар. - А что было?
- Свекровь примчалась ко мне и с пеной у рта стала доказывать свое
право на часть гонораров. Она, видите ли, претендует на наследство. Я
держалась, сколько могла, хотела кончить дело миром, но она не унима-
лась, и мне пришлось сказать ей правду. Неприятную, надо признаться,
правду. Но у меня не было другого выхода. Сейчас ты поймешь, что я имею
в виду. Видишь ли, Нугзар, все романы, которые вы издавали под именем
Леонида, на самом деле написала я. Ты - опытный издатель, и тебе я могу
не объяснять, почему мы взяли Ленино имя. Я думаю, тебе и так понятно.
Бокучава замер, не в силах пошевелиться, и тупо глядел на сидящую
напротив женщину. Боже мой, что она такое говорит? Романы написала она,
а не Ленька? В это не так уж трудно поверить, то-то все удивлялись, что
молодой мужчина оказался таким тонким знатоком женской психологии. Но
ведь если это правда, это в корне меняет все дело. Тогда Светлана - это
золотая жила, это курица, несущая золотые яйца, и при правильном обраще-
нии из этого родника можно качать воду, в смысле деньги, еще много лет.
Ах ты, черт возьми!
- Я сочла нужным немедленно встретиться с тобой, - продолжала она,
словно не замечая, в какое оцепенение впал ее собеседник, - потому что
моя свекровь наверняка не останется единственным хранителем этой тайны.
Она собирается подавать на меня в суд и доказывать, что я лгу, поэтому в
дело будут посвящены и адвокат, и судья, и секретарь судебного заседа-
ния, и еще Бог знает кто. И поскольку ты заплатил мне за рукопись
столько, сколько я попросила, ты имеешь право требовать, чтобы я не на-
носила тебе удар в спину. Лучше, если о подлинном авторстве этих книг ты
узнаешь сразу и от меня, чем позже и из скандальной хроники, да еще вдо-
бавок в извращенном виде.
Бокучава осторожно перевел дыхание, протянул руку и накрыл своей ла-
донью тонкие пальцы женщины, нервно крутящие позолоченную зажигалку.
- Светлана, я всегда знал, что за фасадом твоей холодной сдержанности
скрывается нечто фантастическое, - начал он задушевно. - Я чувствовал,
что в тебе таятся какие-то невероятные глубины, но никогда не мог точно
определить, что же меня так волнует в тебе. Теперь все сделалось понят-
ным, все встало на свои места. Я даже не очень удивлен, я все время ждал
чего-то подобного.
- Значит, ты не сердишься? - улыбнулась Светлана. - Эта ситуация не
очень разрушает твои финансовые планы?
- Конечно, разрушает, - засмеялся Бокучава. - Но вместо разрушенных
планов можно построить новые. Сейчас задача номер один - придумать лов-
кий и оригинальный рекламный ход, чтобы почитательницы Леонида не были
разочарованы, не почувствовали себя обманутыми и дружно перешли к новому
имени. Я подумаю, как это можно сделать. Ты можешь не забивать себе этим
голову, если, конечно, у тебя самой нет никаких идей. Если же есть, то я
с радостью их выслушаю.
- Нет, - покачала головой она. - У меня нет никаких идей, я вообще
плохо смыслю в рекламе, и маркетинге. Но я хочу, Нугзар, чтобы ты отда-
вал себе отчет: в том, что случилось, виноват ты сам. Ты послал журна-
листа к Лениной матери, не посоветовавшись со мной, ты рассказал ему про
то, какие гонорары я требую за новые книги, и вот результат. Если бы Га-
лина Ивановна не узнала про то, что за две рукописи мне заплатили
шестьдесят тысяч долларов, она бы не стала поднимать шум, и моя тайна
еще какое-то время оставалась бы тайной. Разумеется, со временем я отк-
рыла бы ее тебе, потому что Ленин архив не может быть бездонным, рано
или поздно он бы иссякнул. Но у тебя было бы время перестроить маркетин-
говую политику в отношении этих книг, и появление нового имени прошло бы
безболезненно. Ты вспомни, что произошло с Незнанским и Тополем. Сначала
у нас вышли книги, написанные Незнанским единолично, потом пошли те, ко-
торые они написали в соавторстве, а потом они рассорились и снова начали
писать поодиночке, но отличные книги, которые они написали вместе, сде-
лали свое дело, создали этим авторам репутацию, и их по-прежнему с удо-
вольствием покупают, хотя поодиночке они пишут намного хуже. И в моем
случае ты мог бы придумать что-то подобное, заказать несколько статей в
популярных изданиях, где рассказать читателям, что свои романы Леонид
писал в соавторстве со мной, придумать душераздирающую историю о том,
почему я скрывала свое авторство и свое лицо, такую историю, чтобы жен-
щины-читательницы прослезились. После этого они прекрасно покупали бы
книги, подписанные моим именем. Более того, убедившись в том, что новые
книги ничем не отличаются от предыдущих" что они не стали хуже оттого,
что одного из соавторов не стало, они проникнутся постепенно приятным
чувством, что женщина все-таки оказалась талантливее мужчины. Но, повто-
ряю, все это было бы возможным, если бы ты поступил умно. А ты, Нугзар,
поступил глупо. И сам вырыл себе яму. И если Галина Ивановна действи-
тельно подаст на меня в суд, мне придется тратить время, нервы, силы, а
также, между прочим, деньги на адвоката, и все это по твоей милости. Ты
врешь, Нугзар, когда говоришь, что видел и чувствовал во мне некие ин-
теллектуальные глубины. Ничего ты не видел и не чувствовал. Ты держал
меня за безмозглую дуру, которую можно обвести вокруг пальца с завидной
легкостью и веселыми смешочками. В противном случае ты никогда не стал
бы заказывать и готовить рекламную статью о Леониде за моей спиной.
Ты должен был в первую очередь поговорить со мной, и мы бы вместе
придумали, что и как должно быть в этой статье, чтобы не перекрыть себе
путь отступления и дальнейшего отхода к моему авторству. И ты бы, несом-
ненно, сделал именно так, если бы считался с моим мнением и полагал, что
у меня в голове есть хоть капля серого вещества. А ты, как и большинство
кавказцев, считаешь женщину недочеловеком, хоть и вырос в Москве.
Светлана говорила не торопясь, очень спокойно, в ее голосе Нугзар не
слышал ни волнения, ни возмущения, ни гнева. Он понял, что она тщательно
подготовилась к разговору и произносит сейчас фразы, которые уже произ-
несла мысленно и, может быть, не один раз.
- Прости, Светлана, - быстро встрял Бокучава в паузу, которую сделала
женщина, прикуривая сигарету. - Я признаю, что поступил не подумав. Но
мне и в голову не могло прийти, что этим я нанесу тебе такой ущерб, что
из-за этого у тебя будет столько хлопот и неприятностей. Я готов иску-
пить свою вину, только скажи, что я должен сделать. Хочешь, я возьму на
себя все судебные издержки, если твоя свекровь подаст на тебя в суд?
- Хочу.
Светлана выпустила дым и уставилась немигающими глазами в темные, по-
хожие на маслины глаза Нугзара.
- Что еще я могу сделать, чтобы загладить свою оплошность?
- Ты должен дать мне слово, что в печати по поводу Параскевича и его
жены не появится ни одной фразы, не согласованной со мной. Ни одному
журналисту ты не будешь заказывать рекламные публикации, не поставив ме-
ня в известность. Более того, поскольку твоего слова мне недостаточно, я
хочу, чтобы об этом был заключен письменный договор по всей форме. И ес-
ли ты, Нугзар Бокучава, посмеешь его нарушить, я предъявлю тебе иск в
судебном порядке.
- За что? У нас свобода печати, - попытался отшутиться издатель, ко-
торому все-таки стало не по себе. Он понял, что совершенно не знает этой
непредсказуемой женщины, не чувствует ее, а это означает, что прогнози-
ровать ее поступки он пока не может. Да, справиться с ней будет непрос-
то. - Каждый журналист вправе писать на любую тему, и его нельзя заста-
вить делать что-либо в угоду лично тебе.
- А я и не посягаю на свободу журналистов, - тонко улыбнулась Светла-
на. - Я же буду иск предъявлять не им, а тебе, Нугзар. За нарушение ус-
ловий соглашения. А может быть, и им, например, иск о защите чести и
достоинства, или о клевете, или об оскорблении. А в приватной беседе
разъясню им, что ты должен был их проинструктировать, поэтому виноват в
их неприятностях только ты один. Запомни, дорогой, в жизни Леонида и в
моей жизни есть множество того, о чем нельзя писать со слов посторонних
людей без риска нарваться на неприятность. Писать о нас можно только с
моих слов. Ты понял, Нугзар? Только с моих. Тогда ты и твои приятелижур-
налисты могут быть гарантированы от ошибок. Если они попытаются насоби-
рать развесистую клюкву на чужих болотах, а ты их не остановишь, что ж,
пеняй на себя.
- Но ведь может так случиться, что какой-то журналист, которого я и
знать не знаю, сам захочет написать о Параскевиче. Мало ли что он там
накарябает, что же, мне и за него отвечать?! - возмутился Бокучава.
- Да ладно тебе, - внезапно рассмеялась Светлана. - А то я не знаю,
как все это делается. Какому независимому журналисту может быть интере-
сен автор женских романов? Депутат Думы, министр, президент, крупный
банкир - это да, на этом можно сделать материал, после которого о тебе
заговорят. Если повезет, еще и прославишься, как Поэгли. А Параскевич?
Нет уж. Если про писателей и пишут, то только потому, что книгоиздатели
за это платят, вкладывая деньги в рекламу. Поэтому без твоего ведома эти
статьи не появятся, так что не делай мне тут невинные глазки.
- Погоди, Светлана, - не сдавался он. - Книги Параскевича издаю не
только я. Новый роман выйдет через месяц у Павла, он же тоже может на-
чать рекламную кампанию. И у Анечки, я знаю, еще несколько месяцев
действует общее право на переиздание двух книг, она тоже может предпри-
нять какие-то шаги, чтобы подогреть интерес читателя. Как быть с ними?
- Нугзар, ты ничего не понял, - досадливо поморщилась она. - За все
надо платить, и за право печатать посмертные произведения великого Пара-
скевича - тоже. Размер гонорара тут ни при чем, и Анна, и Паша, и все
остальные заплатят мне столько же, сколько заплатил ты. Но тебе нужны и
другие рукописи. И за то, что я принесу их тебе, а не им, ты и должен
заплатить. Вы все - одна шайка-лейка, хоть и считаетесь разными изда-
тельствами, и не думай, что это большой секрет. Вот и неси ответствен-
ность за всех. Поговори с ними, напугай, убеди, купи - делай что хо-
чешь... Но запомни: одно печатное слово во вред мне - и наши деловые от-
ношения прекращаются и переходят в область гражданского судопроиз-
водства. Спасибо; Нугзар, обед был очень вкусным.
Она поднялась и пошла через весь зал к выходу, провожаемая восхищен-
ными взглядами мужчин. Нугзар Бокучава смотрел ей вслед, вяло дожевывая
пересушенный ростбиф, и думал о том, что эту сучку надо зажать в ежовых
рукавицах, чтобы не выпендривалась. Конечно, характер у нее тяжелый, что
и говорить, и не просто тяжелый - паскудный, но дело того стоит. Надо во
что бы то ни стало на ней жениться, тогда она будет до самой смерти тво-
рить свои романы, а он будет их издавать. Он станет эксклюзивным издате-
лем этих книг. А это очень большие деньги. Очень.
Кабинет у следователя Ольшанского был небольшим, поэтому, когда вмес-
те с Настей туда ввалился и широкоплечий Юра Коротков, сразу стало тес-
но. Константин Михайлович выглядел спокойным, но то и дело сквозь дело-
витый тон прорывались напряжение и раздражение.
- В таком виде мы не можем отправлять дело в суд, - говорил он. -
Чистосердечное признание - не аргумент, когда человека нельзя допросить.
Особенно если этот человек производит впечатление психически нездорово-
го. Это первое. Второе - причина убийства, как ее излагает Исиченко, то-
же выглядит весьма экзотично. С ходу в это поверить невозможно. Поэтому
нужно провести посмертную судебно-психиатрическую экспертизу как Исичен-
ко, так и Параскевича. То, что сделала эта женщина, конечно, говорит об
ее болезни. Но и то, о чем ее якобы попросил Параскевич, тоже не свиде-
тельствует о его чересчур здоровой психике. Каждое слово в показаниях
Исиченко нужно тщательно проверять. И третье. Речь идет о модном писате-
ле. Мы не можем быть уверены в том, что его убийство и ход расследования
не заинтересуют широкую общественность. И не дай нам Бог, если окажется,
что журналисты знают больше нас. Главным образом, представляющими инте-
рес являются два обстоятельства: психическое здоровье самого Параскевича
и вероятность организации им собственного убийства, которое, по сути,
является самоубийством, а также подлинное авторство его романов. Эти два
вопроса являются наиболее пригодными для скандальных разоблачений и для
желтой прессы, они наиболее соблазнительны для тех, кто жаждет клюквен-
ной чернухи, и поэтому в этих вопросах мы с вами должны ориентироваться
лучше любого журналиста.
- Боже мой, Константин Михайлович, - всплеснула руками Настя, - с ка-
ких это пор вы стали бояться журналистов и обращать на них внимание?! Вы
же их в грош не ставите.
- Не ставлю, - подтвердил Ольшанский. - Но у меня есть начальники,
причем в количестве, явно превышающем мою выносливость. И они-то как раз
очень серьезно относятся к прессе, особенно если журналисты пишут о том,
что следствие чего-то не знает или на что-то не обратило внимания. Поэ-
тому я выношу постановление о производстве филологической экспертизы, а
вы, дорогие мои, хватайте ноги в руки и бегите искать все медицинские
карты Исиченко и Параскевича, с рождения и до последних дней. Найдите
мне людей из окружения Исиченко, которые замечали странности в ее пове-
дении. Найдите людей, с которыми в течение последних двух-трех недель
перед гибелью общался Параскевич, и выясните у них, не был ли он необыч-
но подавленным, не высказывал ли намерений прекратить бессмысленное су-
ществование и так далее. Сами знаете, что искать, не маленькие. Начнем
собирать материал для посмертной экспертизы их психического здоровья.
Как найдете карту - сразу же бегом ко мне за постановлением о выемке.
Анастасия, я знаю, девушка серьезная и всего боится, а ты, Коротков, так
и норовишь где-нибудь улику утащить без надлежащего оформления, а я по-
том голову ломаю, как ее к делу пристегнуть, чтобы адвокат мне пальчиком
не погрозил.
Коротков хмыкнул и исподлобья бросил быстрый взгляд на Настю. Они оба
понимали, о чем говорит следователь и на что намекает. Не далее как три
месяца назад Настя допустила совершенно идиотскую оплошность, обнаружив
в письменном столе подозреваемого дневник потерпевшей. В стол она полез-
ла, когда никто этого не видел, то есть в нарушение всех правил, процес-
суальных норм и служебных инструкций, и потом пришлось выворачиваться из
этого положения какими-то немыслимыми способами. Но делать замечание
Насте Константин Михайлович Ольшанский не хотел, поэтому напомнить о не-
обходимости соблюдения процедурных правил он решил, выбрав своей мишенью
Короткова.
Они вышли из здания городской прокуратуры и сразу же отправились в
ближайший кафетерий. Юра был хронически голоден, а Настя есть не хотела,
но зато очень хотела кофе, погорячее и покрепче. Общий вид кафетерия,
как снаружи, так и внутри, особого доверия у нее не вызвал, так как
сильно смахивал на пирожковую советского периода, когда кофе делали по-
мойным, светло-бежевым, приторно-сладким и наливали из огромных чанов.
Настя огляделась и заметила совсем молоденького паренька, мывшего стака-
ны в раковине. Бросив взгляд на ценник и отметив, что "кофе черное" це-
нится в этом заведении в 1400 рублей, она подошла к мальчишке и протяну-
ла ему пятитысячную купюру.
- Молодой человек, - сказала она очень серьезно, - посмотрите на ме-
ня. Я - уставшая, измученная тяжелой работой больная женщина. Сделайте
мне, пожалуйста, чашку человеческого кофе. Всего одну чашку, но зато как
следует. Как себе. Ладно?
Парнишка сверкнул в ответ белозубой улыбкой, быстрым движением вытер
руки и сунул купюру в карман.
- В лучшем виде, - бросил он через плечо, устремляясь куда-то в тем-
ные глубины общепитовского нутра.
Коротков не был таким капризным, он взял в двух экземплярах нечто,
именовавшееся гамбургером, беляш, булочку с повидлом и два стакана на-
питка, который состоял из концентрата и огромного количества воды. Настя
стояла рядом с ним, стараясь не смотреть на гамбургеры, при виде которых
ее начинало тошнить.
- Ты что, совсем ничего есть не будешь? - удивился Коротков. - Не го-
лодная, что ли?
- Нет. Я лучше потерплю, сегодня уже наконец Лешка приедет, пригото-
вит нормальный ужин.
- Счастливая, - завистливо вздохнул он. - Везет же некоторым с
мужьями.
- Выбирать надо не спеша, вот и весь секрет. Я с Лешкой двадцать лет
знакома, а поженились только в этом году. А ты сколько был знаком со
своей Лялькой, когда женился на ней?
- Четыре месяца.
- Вот и ходи теперь голодным, мистер Торопыга.
- Вот и хожу, - уныло кивнул Коротков. - Черт, какую гадость они туда
напихали? Есть же невозможно.
- Не ешь. Возьми что-нибудь другое, - посоветовала Настя, стараясь не
расхохотаться.
- Фигушки, уплочено, буду давиться.
К ним подошел посудомоечный мальчуган, неся в руках симпатичную белую
чашечку на блюдечке. Этот кофе даже выглядел прилично. Настя поднесла
чашку к губам и убедилась, что и вкус был вполне на уровне. Она тут же
полезла в кошелек и достала еще одну купюру. Парнишка молча взял деньги
и, ничего не спрашивая, убежал.
- Деньгами швыряешься, миллионерша? - хмыкнул Юра. - Конечно, хорошо
быть женой профессора.
- Имей совесть, завистник, - возмутилась Настя. - Десять тысяч - это
моя ежедневная общепитовская норма. Ты что, можешь прокормиться на
меньшую сумму в нашем буфете? Я больше ничего не буду есть до самого
