А вы сразу акт.
— По фактическому положению,— возразил Игорь и сурово
добавил: — Вот и удостоверением не интересуетесь.— Он
похлопал себя по карману.
Что-то в его тоне вдруг насторожило директора. Он
внимательно посмотрел на Игоря и, спохватившись, сказал:
— Да вы присаживайтесь, товарищ.— Он кивнул на второй
стул возле своего стола.— Сейчас все и обсудим. Закуривайте.—
Он придвинул к Игорю лежавшие на столе сигареты.— Прошу.
"Его",— подумал Игорь и решил, что директора следует,
пожалуй, успокоить.
Он вежливо взял сигарету и добродушно сказал:
— С актом, ясное дело, можно и подождать.— И. вышел из
кабинета.
В торговом зале Игорь поискал глазами Лену, но не
обнаружил ее в толпе покупателей и, нахмурившись, направился к
выходу.
Лена уехала из овощного магазина сразу после разговора с
Игорем. Цель приезда в магазин Нины Сергеевны оказалась
понятной, стоило только узнать имя директора.
Да, это были давние знакомые. У Нины когда-то был пылкий,
хотя и недолгий роман с Валерием, а потом установились ровные
дружеские и деловые отношения, что случается, как известно,
весьма редко. Но оба они были людьми трезвыми.
Многое из этих бесценных сведений Лена получила весьма
быстро и просто. Достаточно было только узнать парикмахерскую,
куда, как обычно, отправилась накануне утром Нина, а там
мастерицу, у которой она всегда стриглась, часто приглашала ее
к себе домой. Мастерицу эту Лене удалось зазвать к одной из
своих подруг, которая, кстати, как, впрочем, и сама Лена,
осталась чрезвычайно довольна ее работой. Потом, естественно,
пили чай. Словом, за два с лишним часа непрерывной болтовни
немолодой, экспансивной мастерицы, которую звали Липа, были
рассказаны десятки всяких историй о ее клиентках, в том числе,
конечно, и о Нине.
Кстати, что касается Валерия-Липа не удостоивала его
отчеством,— то сведения о нем у Липы оказались весьма
расплывчатыми.
Липе так понравилось новое общество, что она обещала
забежать назавтра, чтобы занести какой-то необыкновенный крем,
который она сама изготовляет по рецепту знаменитой косметички,
своей близкой приятельницы.
Вот нановую встречу с Липой Лена сейчас и спешила, покинув
овощной магазин после неожиданной встречи с Откаленко.
Когда она приехала, Липа только успела снять пальто и
поправить прическу возле зеркала. Правда, говорить она начала
уже в передней. Ее всегда переполняли потрясающие новости и
слухи самого разнообразного свойства.
— Вы помните, девочки, я вам вчера рассказывала о своей
приятельнице, Ниночке? Так вот.— Липа бессильно опустилась на
диван.— Ах, это просто кошмар какой-то! Приезжаю я вчера
вечером к ней, а у нее сидит этот Валерий, помните? Ну, ее
Другом когда-то был. Оба, знаете, такие взволнованные, ужас!
При мне, конечно, замолчали. Тогда я вышла,— Липа лукаво
улыбнулась и выставила перед собой розовые ладошки.— Мы тоже
кое-что понимаем. Ну, я вышла как будто бы на кухню и слушаю. А
он ей говорит, шипит просто: "Я тебя в тюрьму упеку и твоего
драгоценного тоже". Как вам нравится? Это же...
— А кто такой ее драгоценный?— с нескрываемым
любопытством спросила Лена.
— Ах, один вполне солидный человек. Лев Константинович:
Уж кого-кого, знаете, в тюрьму, только... Ну, правда,
немолодой. Но стиль, манеры! Вообще Ниночка не может жить одна.
Просто не выносит. Знаете, так бывает.
...А вечером к Нине Сергеевне пришли уже известный Валерий
Геннадиевич Бобриков, директор овощного магазина, и какой-то
немолодой, солидный человек в темном модном пальто, с изящным
кожаным "кейсом" в руке. Человек этот не мог, естественно,
долго оставаться неизвестным.
Через час из дома вышел Бобриков. Выглядел он обозленным и
испуганным, поспешно уселся в свою машину и досадливо, с силой
хлопнул дверцей.
А спустя еще часа два из подъезда появился гость Нины
Сергеевны. Оглядевшись по сторонам, он неспешно двинулся по
тротуару, то и дело посматривая назад, на проезжую часть улицы,
в тщетной, видимо, надежде поймать такси.
Так он добрался до шумной и суетной даже в этот поздний
час Преображенской площади. Тут человек повел себя немного
странно: постоял несколько минут возле закрытого уже газетного
киоска, потом неожиданно выскочил из-за киоска на край
тротуара, махнул какой-то темной "Волге", та подъехала к нему и
через минуту, пропустив отошедший в этот момент от остановки
троллейбус, устремилась вниз, в сторону центра.
Наконец машина подъехала к гостинице "Москва". И тут
оказалось, что никакого пассажира в ней нет. Водитель служебной
"Волги" клялся, что никого подвозить не собирался и гражданину
на Преображенской площади он решительно отказал.
— А тот очень просил? — поинтересовался один из
оперативников.
— Просить-то просил, но... как сказать? — замялся
водитель.— Короче, приказал, а не попросил. Нужен мне такой
пассажир! То есть мне никакой не нужен,— спохватился он.
— Понятно,— усмехнулся оперативник, хотя на душе у него
было невесело: задание он провалил.— Так что же он вам сказал?
— "А ну, на Смоленскую площадь. Живо". Тут уж каждый,
знаешь, его пошлет. Своего хозяина хватает командовать.
— Да-а... Видно, садиться он к тебе не собирался. Надо
было только подозвать.
— А тут как раз и троллейбус,— досадливо вставил другой
оперативник.
— Его и ждал,— кивнул первый.— Ловко это он.
Иначе сложились дела у Виктора Усольцева. Своего
неведомого тезку он установил быстро, ибо адрес, полученный
Лосевым в театре, оказался правильным. Да и самые первые
сведения об этом непутевом парне Усольцев получил тоже легко;
тот жил широко, открыто и даже шумно.
Бывший помощник администратора театра оказался Виктором
Петровичем Коменковым, ныне он руководил самодеятельностью в
заводском клубе. Это был пустой парень, пижон, весельчак и
бабник.
Усольцев решил, что с таким церемониться и хитрить нечего
и нужные данные от него можно получить за полчаса. И потому на
следующий день, часов в одиннадцать утра, когда все добрые люди
уже давно трудились, Усольцев, зная особый режим работы
Коменкова, позвонил к нему в квартиру.
Долгое время, однако, никто ему не открывал. Виктор
позвонил еще раз, уже понастоичивей. Наконец за дверью
послышалась какая-то возня и сердитый полусонный голос спросил:
— Кто там?
— Откройте, Коменков! — потребовал Виктор.
— А я спрашиваю, кто там?— еще сердитее повторил человек
за дверью.— Я занят.
— Все равно откройте, Милиция.
— Врешь. Сергея Митрофановича голос я, слава богу, знаю.
— Вот теперь и мой узнаете. Открывайте, а то я слесаря
вызову.
— А по конституции не имеете права врываться,— нахально
заявил уже окончательно проснувшийся Коменков.— Постановление
прокурора у тебя есть?
— Я тебе дам постановление! — разозлился Усольцев.—
Открывай немедленно!
— Не открою. А запаса продовольствия у меня на три дня,
учти. Так что любую осаду выдержу. Давай сюда Сергея
Митрофановича, если ты из милиции.
Усольцев растерялся. Что же делать? Неужели и правда, идти
за участковым? Ребята в МУРе на смех поднимут. А главное, какой
же после всего получится разговор с этим сукиным сыном?
— Ну, ладно, Витя,— примирительно сказал Усольцев,
сделав над собой немалое усилие.— Пошумели и хватит. Давай
открывай, Я тебе удостоверение покажу. В самом деле поговорить
надо.
— Вот такой тон я признаю,— снизошел Коменков.— Приходи
через час, будет разговор.
— Но...
— Через час. Все.
И Виктор услышал удаляющиеся шаги.
Он вскипел от бессильной ярости. Но что делать?
Приходилось принимать условие. И Виктор зашагал вниз по
лестнице.
Ровно через час Усольцев снова позвонил в знакомую уже
дверь.
На этот раз она открылась мгновенно. На пороге стоял
невысокий белобрысый парень с круглым улыбчивым лицом и
голубыми глазами. На Коменкове были потертые "фирменные" джинсы
и ярко-желтая рубашка, расстегнутая и завязанная узлом на
животе.
— Давай, давай входи,— весело пригласил он.— И ты меня,
брат, извини, открыть никак не мог. Дама была. Сам понимаешь.
Он подхватил пальто гостя, повесил на вешалку и сделал
широкий жест в сторону комнаты.
— Заходи. Прошу.
Комната была кое-как прибрана.
— Что будем пить?— осведомился Коменков.— Виски,
коньяк?
— Боржом,— усмехнулся Виктор.
— Вас понял. При исполнении, значит?
Он держался доброжелательно и непринужденно, словно и не
было той ссоры час назад.
— Ты, правда, из милиции?
В тоне его не было ни испуга, ни смущения, как рассчитывал
Виктор, одно только любопытство.
— Из милиции,— солидно кивнул Усольцев.— Нужен мне один
человек. И ты его знаешь. Так что помоги.
— Давай, давай,— оживился Коменков.— Я, брат, верный
помощник милиции. Всегда готов, если что. Сергей Митрофанович
ко мне, как к себе, приходит.
"Ну, наглец,— подумал Усольцев,— Надо его все же
укоротить". Он и самому себе не мог признаться, как эта встреча
его обескуражила.
— Ну, выкладывай,— продолжал Коменков,— Я, знаешь,
ясность люблю.— Но тут он вскочил со стула.— Слушай, давай
все-таки выпьем, а? По маленькой. Ты учти,— он весело погрозил
пальцем,— комиссар Мегрэ тоже выпивал на работе, Это я лично
читал. А как работал? Нам бы так работать!
"Нам бы,— поразился Усольцев столь откровенной
наглости.— Вот дает". Теперь он уже и вовсе не знал, как
начать разговор. Может, выпить рюмку? Он же теперь не отстанет,
и разговора не получится,
— Ладно, наливай,— снисходительна согласился он.
Они чокнулись и выпили за дружбу, как объявил Коменков.
— Тебя как звать?— спросил он, ставя пустую рюмку на
стол.
— Виктор.
— Ого! И мена! Мы с тобой братики, Витя,— с
воодушевлением объявил Коменков, обнимая Виктора за плечи.
А Усольцев, обретя было почву под ногами, вдруг
почувствовал, как она снова ускользает из-под него. Серьезный
разговор решительно не получался,
— Я тебе все скажу, Витя! Я тебе по-братски все скажу!
Ей-богу!-Коменков попытался снова наполнить рюмки.
— Погоди,— закрыл ладонью свою рюмку Усольцев.— Вот
скажи, ты в театре работал?
— Точно. Работал. Администратором.
— А Диму помнишь?
— Это какого Диму, откуда? — наморщил лоб Коменков и
даже отставил в сторону бутылку.
— Ну, Дима... Такой...— Усольцев назвал приметы.
— А-а! Что, задымился? Ты, Витя, все можешь мне сказать,
понял? Могила! Будь спокоен! Значит, задымился? Ай, ай, ай! Ах,
утенок! Ах, котенок! Ах, поросенок! Выходит, добегался? Я ж
говорил...
Коменков, казалось, совсем развеселился.
— Да с чего ты взял, что задымился?— сердито остановил
его Усольцев.— Мне с ним просто поговорить надо. У тебя
телефон его есть?
— Что ты, родимый! Откуда у меня его телефон? Прибежит,
убежит, и все дела, Слушай,— деловито объявил он.— Есть идея.
Оставь мне свой телефончик и фамилий. Как этот Фигаро появится,
я тебе звякну. Лады? Вместе хватать его будем.
— Да зачем мне его хватать!-досадливо поморщился
Усольцев.— Я тебе уже сказал, мне только поговорить с ним
надо. Запомни ты наконец.
— Витя, не блефуй. Я твои карты насквозь вижу,— хохотнул
Коменков.— Ты не знаешь, с кем дело имеешь. Сказал — помогу,
значит, помогу. Все. И не трясись. Давай телефон.
Усольцеву ничего не оставалось, как продиктовать телефон и
свою фамилию. При этом слабая надежда все же теплилась у него;
вдруг да этот прохвост и в самом деле позвонит — вроде бы
Усольцев его к себе расположил.
Записав телефон и фамилию своего нового знакомого,
Коменков внушительно сказал;
— Но, Витя, учти. Если милиция теперь будет меня обижать,
я к тебе. Так сказать, услуга за услугу. Договорились? Слушай!
— Его вдруг осенила новая мысль.— Ты мне бумагу выхлопочи, а?
Ну там, помощник милиции, внештатный, словом. Витя, я прошу,—
он прижал руки к груди.— Во, как надо. А?
— Ты сначала помоги, я потом проси,— хмуро ответил
Усольцев, все больше сомневаясь, что от его визита будет толк.
— Что ты!-воскликнул Коменков.— Тебе просто не хватает
проницательности. Ко мно нужен только подход, понимаешь? Меня,
Витек, надо заинтересовать. Ну, давай по последней, а? За
дружбу, чтобы не ржавела. Я для тебя.
Он снова схватился за бутылку,
Усольцев уже не знал, как от него избавиться. И испытал
неслыханное облегчение, оказавшись, наконец, на лестнице.
Стремительно скатившись по ней вниз, словно этот неуемный
Коменков гнался за ним со своей бутылкой, Усольцев выскочил на
улицу.
По дороге он размышлял, что же все-таки сообщить Лосеву,
вернее, как сообщить, чтобы не выглядеть в его глазах уж полным
профаном и лопухом. А, впрочем, почему профаном и лопухом? В
конце концов он вел себя в данных сложных обстоятельствах
вполне правильно, и не его вина, что этот тип ничего не знает
про того Диму.
Так он по приезде и доложил Лосеву. К сожалению, в комнате
в этот момент присутствовал и Откаленко. Это портило Усольцеву
настроение во время доклада, и почему-то он невольно отошел еще
дальше от истинных обстоятельств.
Лосев слушал внимательно, не перебивая вопросами, а
Откаленко, казалось, и вовсе не слушал, уткнувшись в какие-то
бумаги.
Когда Усольцев закончил, Лосев спросил:
— Значит, этот Коменков ничего про Диму не знает?
— Он и его самого еле вспомнил. Когда-то тот выклянчил у
него контрамарку на спектакль. И больше вообще не появлялся.
— А верить ему можно?
— Думаю, да. Пустой, конечно, парень. Но в данном случае
скрывать ему было нечего. К тому же милиции боится,— зачем-то
добавил Усольцев.
— Значит, разговор получился откровенный?
— Абсолютно. Я его, знаешь, как расположил.
— Так-так...— задумчиво произнес Лосев и неожиданно
спросил: — Значит, два раза он был женат?
— Минимум,— подтвердил Усольцев.— А что такого?
— Да нет, ничего. А сколько раз его с работы вышибали?
Усольцев махнул рукой.
— Не сосчитать. А уж девок у него, между прочим...
— М-да.— Лосев недоверчиво покачал головой.— И такой
парень на полную откровенность с тобой пошел?
— Пошел, пошел, не сомневайся,
— Брешешь ты что-то, Усольцев,— неожиданно произнес
Откаленко, не отрывая глаз от бумаги, которая лежала перед ним
на стопе.
— Что значит "брешешь"? — вскипел Усольцев.— Ты
все-таки выбирай выражения.
— Вот я и выбрал.
— А я, между прочим, не тебе докладываю. Старший у меня
Лосев, а не Откаленко.
— Скажи спасибо.
— Ну, хватит,— примиряюще вмешался Виталий.— Если
Виктор и преувеличивает, то в частностях. Главное же ясно: до
этого чертового Димы добраться нам таи и не удалось.
В конце дня все снова собрались в кабинете Цветкова.
— Глядите, милые мои, что получается,— сказал Федор
Кузьмич, по привычке крутя в руках очки.— Сколько же у нас
выявлено людей, так или иначе, видимо, причастных к
преступлению? Видимо, причастных,— с ударенном повторил он,
подняв палец.— Пока это нам только оперативное чутье
подсказывает, не более того.
— Ну, кое-какие факты все же есть,— живо заметил
Лосев.— Информация-мать интуиции.
— Пожалуй, что есть и факты,— согласился Цветков.— Вот
и давайте разбираться. Начинай, Лосев.
— Слушаюсь. Первым идет всем известный Сева, Это Всеволод
Борисович Глинский, вахтер,— Лосев сделал ударение на
последнем слове.— Получает информацию о фондах и
фондодержателях от женщин, работающих в бухгалтерии
предприятии, где потом произошли хищения. Знакомится.
Неотразимый красавец. Заводит романы. А одна из этих женщин,
Вера, видела у него дома бланк доверенности, заполнен был не до
конца. Так что, возможно, он и изготовил те фальшивые
доверенности.
— Надо достать свободный образец почерка,— заметил
Откаленко.
— Это не проблема,— кивнул Лосев и продолжал:-Теперь его
связи. Первая-это некий Валерий, Им Откаленко занимается.
Вторая — Нина из "Березки". Тут Златова работает. Еще есть
какой-то Игорь, под Москвой живет. Тут пока совсем темно. Вот
пока все по Глинскому.
— Та.ак.— Цветков посмотрел на Откаленко.— И, что это
за Валерий?
— Валерий Геннадиевич Бобриков,— ответил тот.— Директор
овощного магазина. Тоже связан с Ниной из "Березки". Сидел в
машине, которую около его магазина бросили. Его там окурок
остался, "Герцеговина Флор". Больше того, организовал
переброску кислоты с машины на машину. Есть свидетели.
— Как бы он тоже не скрылся,— сказала Лена.— Как вчера
этот Лев Константинович, Очень уж Бобриков, говорят, испуганный
ушел от Нины.
— М-да. Тараканы обычно чуть что разбегаются,— проворчал
Цветков.
— Эх, прошляпили с этим Львом Константиновичем,—
досадливо вздохнул Лосев и спросил у Лены: — Кто же он такой,
неизвестно?
— Нет,— покачала головой Лена.— Пока нет. У Нины,
видно, роман с ним. Бобриков ей сказал:
"Твой драгоценный". И Липа подтверждает, что роман. А вот
о Льве Константиновиче и она ничего не знает,
— Даже Липа не знает,— иронически протянул Лосев,—
Представляете? Но этот самый Дима, которого мы ищем, по связям
Бобрикова, видимо, проходит. Раз Бобриков в машине с ним сидел.
И по связям Нины Дима проходит, так ведь? — Он посмотрел на
Лену.
— Она Диму знает,— подтвердила Лена.
— Ну-ну. Эту работу, милые мои, надо продолжать,—
заключил Цветков.— Ищите новые подходы к объектам, новые
способы, пути. Выдумка нужна. Смелость нужна. Людей надо
понимать. Из этого и работа наша складывается. Из этого,— он
погрозил кому-то очками.— А то думают, одна у нас стрельба да
погони. Так и пишут, так и кино снимают. А на самом деле, если
хотите знать,— Федора Кузьмича на минуту вдруг "повело", как
выражался Лосев, это случалось с ним теперь чаще, чем раньше,—
на самом деле, стрельба да погоня чаще всего означают нашу
ошибку, или когда ничего другого не придумали, или те оказались
умнее нас. Я вот так полагаю.
— Однако иногда стрелять все же приходится,— самолюбиво
заметил Лосев.— Все-таки не с учениками церковноприходской
школы дело имеем,
— Какой-какой школы? — заинтересовался из своего угла
Шухмин.
— Была такая при царе,— ответил Лосев.— Тихие детки
учились.
— — Ну, хватит,— вмешался Цветков.— Вечно ты, Лосев,
чего нибудь скажешь. Какие еще связи изучили?
— Вот Усольцев отыскал помощника администратора театра, у
которого Дима контрамарки брал,— сказал Лосев.
И все посмотрели на Усольцева.
— Ну, давай, Усольцев,— кивнул Цветков,— Чего тебе там
удалось?
— Не знает он того Диму,— через силу выдавил из себя
Виктор, сам удивляясь охватившей его вдруг неуверенности.
— А контрамарки все-таки давал ему? — спросил Цветков.
— Один раз. Чуть не год назад.
— Гм...— хмыкнул Цветков.— Но Диму этого, вы. ходит,
все же запомнил?
— Не очень твердо...
— Что-то, Усольцев, ты сам не очень твердо говоришь.
Беседа-то у вас получилась?
— Самая задушевная, мне кажется,— иронически вставил
Откаленко.
— Получилась,— хмуро ответил Усольцев, проклиная себя за
свою неуверенность.
— Ладно,— кивнул Цветков.— Ты, Лосев, разберись с этим
делом. Чувствуется какая-то недоработка. А теперь послушаем
коллегу.— Он посмотрел на Албаняна.— Что-то он все молчит.
— Причем загадочно,— усмехнулся Лосев.— А это кое-что
означает.
— Да, дорогой, означает,— со скромной гордостью
согласился Эдик.— Картина обрисовывается такая. Преступники
явно москвичи, так?
— Ну, так,— согласился Лосев.
— А вот обе угнанные ими машины-из Рязанской области. Ту,
первую, которая сейчас у нас, сегодня опознали.
— А насчет второй откуда ты знаешь?— спросил Откаленко.
Албанян хитро улыбнулся, сверкнув белками глаз.
— Представь себе, дорогой, догадываюсь.
— Это почему?
— Вот почему.— Эдик сразу стал серьезен.— Такая картина
наблюдается: почти на границе с Московской областью, но, однако
же, обычно в соседней, чтобы нам на глаза не попадаться,
расположились некие колхозные цехи. Это вообще-то разрешено,
это законно, это полезно. Но! Производство в таком цехе должно
быть налажено на отходах или, скажем, на сырье самого колхоза.
Ясно? А там порой делают, что угодно. Председатель смотрит
сквозь пальцы: колхозу выгодно, цех большую прибыль дает. Пусть
себе изготовляет, допустим, целлофановые пакеты даже или там
косынки, леденцы, губную помаду...
— Постой, постой! А финансовые органы, а госконтроль?! —
воскликнул Лосев.— Они зачем?
— Вот,— удовлетворенно произнес Албанян и снова хитро
улыбнулся.— Слова не мальчика, но мужа. Отвечаю. Организаторы
таких цехов-тоже не мальчики. Ловкость рук, дорогой, чтоб ты
знал. И, конечно, неслыханный барыш.
— Ну, а почему у границы с Московской областью?— снова
спросил Лосев.
— Потому что дельцы из Москвы. Им далеко ездить на
работу,— Эдик саркастически подчеркнул последнее слово,—
неохота. Так вот, мы установили, что некоторым из этих цехов
требуется для их незаконной продукции лимонная кислота. Пока
назову тебе три пункта, дорогой. Горелое, Сухой Лог и Лялюшки.
— Значит, надо вокруг этих цехов поработать,— сказал
Лосев.— Осторожно, конечно.
— Верно говоришь,— ответил Эдик.— А для этого тебе
нужна командировка,— Албанян посмотрел на Цветкова.— И
возможно, не на один день. Там люди серьезные. А потом
подключимся и мы.
Глава IV. В Лялюшках
Уже вечерело, когда Виталий сошел на небольшой станции,
где даже не каждый поезд останавливался.
Высоченные деревья, голые и хмурые, уныло выстроились
вдоль длинной платформы и с двух сторон подступали к
одноэтажному и довольно симпатичному зданию вокзальчика,
новенькому, сложенному из красного кирпича, с белыми рамами
окон и дверьми.
В зале ожидания было светло и тепло. Слева от окошечка
кассы-буфет. Там за прилавком стояла полная немолодая женщина в
белом халате. За ее спиной на подставке сопел огромный
блестящий самовар,
Виталий подошел к буфету, рассмотрел выставленные под
стеклом бутерброды с потрескавшимися сырными ломтиками и
тушками какой-то рыбки, блюдца с красноватым винегретом,
сметану в граненых стаканах и решил, что с голода он тут не
умрет. А чай — это было вообще отлично, С чая он и начал.
— Попрошу два стакана,— сказал он.— Раз самовар,
значит, чай должен быть отличным, так я полагаю.
— Какой уж есть,— сухо ответила женщина, окинув Виталия
настороженным взглядом, и спросила: — С поезда?
— С поезда,— подтвердил Виталий.— Вот погреюсь у вас и
дальше двинусь. Деревня Лялюшки далеко будет? Как туда
добираться?
— Два раза в день автобус. Час назад последний ушел.
— А километров сколько туда?
— Поболее двадцати будет.
— Да-а. Пешком не доберешься.
Женщина тем временем выставила перед ним два граненых
стакана с чаем, блюдце с сахаром и все так же сухо спросила:
— Чего еще?
— А еще вот с сыром два бутерброда,— ответил Виталий и,
в свою очередь, спросил:-Чего это вы, мамаша, такая суровая?
— А чего радоваться-то?
— Как чего?— улыбнулся Виталий.— Вот, к примеру,
хороший человек перед вами стоит. А говорят, ласковое слово и
кошке приятно.
Женщина хмуро посмотрела на Виталия, но уголки ее рта все
же дрогнули в улыбке.
— Какой ты человек, не знаю,— сказала она.— Вижу
только, что длинный, И чего в наши края пожаловал?
— Дружка ищу. В армии вместе служили. Сейчас вроде в
Лялюшках живет.
— Как звать-то?
— Петр. А фамилия Свиридов. Не слыхали?
— Ну, в Лялюшках, может, и живет. А у нас тут такого нет.
Заночевать тебе надо,— неожиданно сказала женщина.— Куда на
ночь глядя пойдешь? А утром автобус будет.
— Где же у вас тут заночевать?
— Вон, прямо через площадь. Дом приезжих.
Наутро Виталий уже стоял в длинной очереди на автобус.
В голубом небе сияло солнце, било в глаза. Небольшой
поселок казался добрым и уютным, несмотря на грязь и снег
вокруг. Тянулись косые дымки из труб потемневших за зиму
домиков. Сильный ветер раскачивал деревья. Люди в очереди
поеживались от холода, пытаясь спрятаться за спинами стоящих
впереди.
Неожиданно кто-то хлопнул Виталия по плечу. Он оглянулся.
Перед ним, улыбаясь, стоял парень из Дома приезжих, которого
Виталий видел у стола дежурной.
— Здорово,— сказал он.— Признаешь?
— Ясное дело,— ответно улыбнулся Виталий.
— Куда путь держишь?
— В Лялюшки надо.
— Идем подвезу. Вон моя родимая стоит.— Парень указал на
грузовую машину возле Дома приезжих.— Мне как раз по пути.
Они зашагали к машине.
— А ты откуда? — спросил Виталий.
— Из Сухого Лога. Колхоз наш там.
— От Лялюшек далеко?
— Тридцать шесть километров. Всего ничего. Я тут чуть не
через день мотаюсь. А вот сегодня заночевать пришлось. Ты сам
откуда?
— Из Москвы.
— Ого! Я туда тоже езжу. Тебя как звать-то?
— Виталий. А тебя?
— Меня Родион. Родя, короче говоря. Сержант в отставке.—
Он снова широко улыбнулся.— Артиллерия, бог воины.
— Была. Теперь другим богам поклоняемся. По-страшнее.
Они уже медленно ехали по неширокой улочке поселка, то и
дело ныряя в глубокие, полные воды колдобины. Машину
раскачивало, как корабль в непогоду, за спиной жалобно скрипел
кузов.
— Тебе зачем в Лялюшки? — спросил Родя.
— Дружок мой по армии там вроде бы живет. Вот в отпуск и
решил проведать. Пятый год все собираюсь. Он уж и писать
перестал.
— Как звать?
— Петр. А фамилия Свиридов.
— Точно! Есть там такой,— неожиданно объявил Родя и
внимательно посмотрел на своего пассажира.
— Ну да? — изумился Виталий.
— Ха! Сам едет и сам удивляется!
Родька снова широко улыбнулся, но в глазах его мелькнуло
какое-то задумчивое выражение. Вообще улыбался он непрестанно,
такая уж у него была веселая и круглая физиономия, но улыбки
его были все время разные.
Они выехали из поселка на узкое асфальтированное шоссе, и
дорога стала лучше. За поворотом показалась заправочная
станция, две желтые колонки под навесом, домик заправщицы, а
возле колонок несколько грузовых машин.
— Без перебоя бензин-то? — поинтересовался Виталий.
— Как часы. Лиля наша дело знает. К ней заправщики в
первую очередь ездят, как только свистнет.
— Ловчит небось?
— Зачем? Другой такой красавицы, я тебе скажу, в округе у
нас нет. Как на мед, все летят. Кто же. пихаться, кто так.
— Добрая очень?
— Ни-ни. Строже не бывает. Слух прошел, на ней сам наш
старший инспектор ГАИ жениться собрался. Товарищ Пенкин
Григорий Данилович.— Родя лукаво подмигнул.— Гроза наше. Да
вон он подкатил. Видишь?
В этот момент у заправочной и в самом деле остановился
милицейский мотоцикл с коляской, рослый лейтенант милиции в
белой каске слез с него и не спеша направился к домику
заправщицы. Водители машин, собравшиеся в кружок и шумно что-то
обсуждавшие, смолкли и проводили его глазами.
— Солидный дядя,— одобрительно заметил Виталии и
Спохватился: — Слушай, ну, а как там мой Петр-то поживает?
— У него дел хватает,— загадочно улыбнулся Родька.—
Хотя Петр Савельевич на пенсию, говорят, собирается. Вроде как
болеет. Но в правлении, ясное дело, остается,
— Постой, постой! — воскликнул Виталий.— Какая пенсия?
Ты говоришь, его Петр Савельевич звать?
— Ну да.— Родька хитро скосил глаза на своего
пассажира.— Только он в армии служил, когда ты титьку у мамки
сосал. Вот какое дело.
— Так ведь мой-то-Петр Сергеевич! Может, родственник?
— Приедешь, разберешься,— засмеялся Родька. Они миновали
