Когда пробьет восемь склянок | |
иметь дело.
- Если я когда-нибудь получу медаль, мистер Мак-Ичерн, то
лишь в том случае, если меня с кем-нибудь спутают. Что же до
остального, я очень даже хорошо представляю, против кого
выступаю. Попробуйте поверить мне, мистер Мак-Ичерн. Этого
будет достаточно. Вы ведь были на войне.
- Вы и это знаете? Вам сказали ? Я покачал головой:
- Никто мне не говорил.
- Благодарю вас, сэр.- Его спина вдруг стала очень
прямой.- Я был солдатом двадцать два года. Я был сержантом
Пятого Хайлендского дивизиона.
- Вы были сержантом Пятого Хайлендского дивизиона,-
повторил я.- На войне вы повидали много всякого народу, мистер
Мак-Ичерн, и не только шотландцев, для которых Шотландия была
превыше всего.
- Дональд Мак-Ичерн не стал бы с вами спорить, сэр.- В
первый раз тень улыбки тронула его глаза.- Но здесь, среди них,
есть двое, которые хуже, чем... Вы понимаете, кого я имею в
виду, мистер Калверт. Но мы не побежим, мы не сдадимся так
легко.- Он неожиданно вскочил на ноги.- Боже мой, о чей я
говорю? Я иду с вами, мистер Калверт! Я коснулся его плеча
рукой:
- Спасибо вам, мистер Мак-Ичерн. Но не нужно. Вы уже
достаточно сделали. Ваши дни борьбы уже миновали. Оставьте это
нам. Он молча посмотрел на меня, потом кивнул. Снова только
намек на улыбку.
- Да, может, вы н правы... Я всегда хотел повстречать на
жизненном пути человека вроде вас. И встретил.- Он устало
опустился в кресло. Я двинулся к двери.
- Доброй ночи, мистер Мак-Ичерн. Она скоро будет свободна.
- Она скоро будет свободна,- повторил он. Он посмотрел на
меня, глаза его увлажнились, а когда он заговорил, в голосе его
слышалась та же робкая надежда, что была неписана на лице: - Вы
знаете, я верю, что она вернется.
- Она вернется. Я приведу ее сюда сам, и это будет лучшее
из всего, что я до сих пор делал. В пятницу утром, мистер
Мак-Ичери.
- В пятницу утром? Так скоро? Так скоро? - Он смотрел
куда-то в бесконечность, в точку, удаленную на миллиард
световых лет; казалось, он и не подозревал, что я стою в
дверях. Он восторженно улыбался, его старые глаза горели.- Я не
усну всю ночь, мистер Калверт. И следующую ночь тоже.
- Вы выспитесь в пятницу,- пообещал я. Но он уже не видел
меня, по его серым небритым щекам бежали слезы. Поэтому я
закрыл дверь и оставил его наедине со своими мечтами.
Глава восьмая. ЧЕТВЕРГ, 2.00. - 4.30.
Я сменил Эйлен-Оран на остров Крэйгмор. Дядюшка Артур с
Шарлоттой вытворяли такие навигационные выкрутасы, что у меня
кровь стыла в жилах, потому что северная оконечность Крэйгмора
была еще неприступнее, чем южный берег Эйлен-Оран; потому что
туман сгущался; потому что я задыхался и захлебывался в
огромных волнах, которые швыряли меня на невидимые рифы; потому
что я прикидывал мои шансы выполнить обещание, данное Дональду
Мак-Ичерну. И чем больше я прикидывал, тем меньше меня смущали
все причины, кроме последней, и в конце концов я бросил о них
думать, поскольку ночь была на исходе, а мне еще многое
предстояло сделать до восхода солнца.
Две рыбацкие шхуны раскачивались на волнах в естественной
бухте, огражденной рифами, как природным волноломом, с запада.
Волны тяжело бились о рифы, поэтому меня не беспокоил плеск
воды, стекающей со скафандра, когда я карабкался на первую
шхуну, гораздо больше я опасался проклятого яркого света, что
струился из сарая, где топили жир. Он был достаточно ярок,
чтобы меня могли заметить из любого дома.
Это было обычное рыболовное судно с дизельным двигателем,
около сорока пяти футов длиной, способное, казалось, выдержать
любой ураган. Все было в прекрасном состоянии и не было ничего
подозрительного. Мои надежды стали возрастать. Правда, никакой
другой возможности у меня все равно не было. Вторая шхуна была
точной копией первой.
Я доплыл до берега, спрятал свое водолазное снаряжение
подальше от кромки прибоя и направился к сараю, стараясь
держаться в тени. Лебедки, стальные столы и бочки, печи для
вытапливания жира - вот и все, что я обнаружил в сарае. И еще
там валялись останки акул и стоял самый ужасающий запах, какой
встречался мне в жизни. Я торопливо вышел.
Первый коттедж не дал ничего. Я посветил фонариком в
разбитое окно. Комната была пуста, казалось, сюда не ступала
нога человека по меньшей мере полста лет. Второй коттедж был
пуст, как и первый. Я осторожно открыл дверь третьего. Передо
мной был узкий коридор. Две двери справа, три слева. Если
следовать теории, то босс этого предприятия наверняка занимает
самую большую комнату. Я осторожно открыл первую дверь справа.
При свете фонаря комната показалась мне на удивление
комфортабельной. Хороший ковер, плотные шторы, пара удобных
кресел, дубовые шкафы. На двуспальной кровати спал только одии
человек, но ему все равно было тесновато. Лицо его было
обращено ко мне, но большую часть его я не мог видеть - оно
было спрятано под копной густых черных волос, видны были только
мохнатые черные, брови и самая великолепная черная борода,
какую мне доводилось видеть.
Он храпел.
Я подошел к кровати и ткнул ему под ребро стволом
пистолета с силой, достаточной, чтобы пробудить парня таких
габаритов.
- Вставай! - сказал я.
Он проснулся. Я отошел на почтительное расстояние. Он
протер глаза волосатой лапой, потянулся и сел. Я бы не
удивился, будь он одет а медвежью шкуру, во нет, на нем была
пижама изысканной расцветки - такое сочетание цветов я,
пожалуй, выбрал бы для себя.
Законопослушные граждане, разбуженные посреди ночи
тыканьем в бок, реагируют по-разному - от страха до
истерического возмущения насилием. Бородач был далек от
стандартной реакции. Он посмотрел на меня из - под нависших
бровей, и глаза у него стали как у бенгальского тигра,
собирающегося в комок на своей подстилке перед тем, как
совершить тридцатифутовый прыжок, чтобы добыть завтрак. Я
отступил еще на пару шагов и сказал:
- Не надо.
- Ну-ка, убери свою пушку, малыш,- сказал он. Голос у него
был низкий, раскатистый, словно он шел из глубин Гранд -
каньона.- Убери пушку, или я встану, скручу тебя и заберу ее
сам.
- Ну зачем же такТ - сказал я жалобно. Потом добавил
вежливо: А если я уберу пистолет, вы не станете скручивать
меня? Он некоторое время обдумывал, затем буркнул:
- Нет.- И потянулся за толстой черной сигарой. Он зажег
ее, но глаза его все время следили за мной. Едкий дым заполнил
комнату и достиг моих ноздрей. Неудивительно, что он не заметил
вони от салотопки: по сравнению с этими сигарами то, что курил
дядюшка Артур, было вроде духов Шарлотты Скурос.
- Простите за вторжение. Вы Тим Хатчинсон?
- Да. А ты кто, малыш?
- Филип Калверт. Я хочу воспользоваться передатчиком на
одной из ваших шхун, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того,
мне нужна ваша помощь. Вы не представляете, насколько это
срочно. Много жизней, не говоря уж о нескольких миллионах
фунтов, будут потеряны в ближайшие двадцать четыре часа. Он
пронаблюдал, как отвратительного вида облако ядовитого дыма
поднялось к низкому потолку, затем перевел взгляд на меня.
- А ты сам случайно не разбойничек, малыш?
- Я не бандит, слышишь ты, большая черная обезьяна!
И-пожалуй, можно обойтись без "малыша", Тимоти.
Он посмотрел прямо перед собой, его глубоко посаженные,
угольно-черные глаза стали не дружескими, как бы мне хотелось,
но хотя бы веселыми.
- Туше! - как говаривала моя француженка - гувернантка.
Может быть, вы и не бандит. Тогда кто вы, Калверт?
Снявши голову, по волосам не плачут. Этот человек не
станет помогать мне, если не узнает правду. А помощь его,
похоже, была бы крайне полезна. Поэтому второй раз за эту ночь
н второй раз за всю свою жизнь я сказал:
- Я агент службы безопасности.- Слава богу, что дядюшки
Артура не было здесь, его давление от такого нарушения
конспирации подскочило бы так, что он не выжил бы. В отличие от
Мак-Дональда н Шарлотты, Хатчинсон узнал не просто правду, он
узнал всю правду.
- Будь я проклят, если это не самая жуткая история,
которую мне доводилось слышать! И все прямо под нашим гадким
носом.- Слушая его речь, трудно было решить, австарилиец он или
американец - позднее я узнал, что Хатчинсон много лет провел во
Флориде, где ловил тунцов.- Так это вы были на той трещотке?
Однако, братец, от тебя ни днем ни ночью не скроешься. Беру
назад свои слова насчет "малыша". Что вы хотите, Калверт?
Я объяснил ему, что рассчитываю на его личную помощь этой
ночью, надеюсь использовать и шхуны вместе с экипажами в
течение двадцати четырех часов, а также должен немедленно
воспользоваться передатчиком. Он кивнул:
- Рассчитывайте на нас. Я скажу своим мальчикам. Можете
качать передачу прямо сейчас.
- Я бы предпочел, чтоб мы с вами поднялись прямо сейчас на
борт нашей шхуны,- сказал я.- Вы бы подождали там, а я бы
вернулся сюда к передатчику.
- У вас еще есть о чем посекретничать с вашими ребятами,
а?
- Я просто боюсь, что нос "Файркреста" в любу" минуту
воткнется прямо в эту дверь.
- Тогда я предлагаю сделать по-другому. Я подниму ребят,
мы возьмем "Шарман" - это та шхуна, что ближе к сараю,- н
подойдем к "Файркресту". Я перейду к ним на борт, и мы
покрутимся вокруг да около, пока вы передаете свое сообщение.
Потом вы перейдете туда, а мальчики вернут "Шарман" на место.
Я подумал о водоворотах вокруг рифов, о пенных бурунах в
устм залива и спросил:
- А не рискованно выходить в море на ваших судах в такую
ночь?
- А чем вам не нравится эта ночь? Прекрасная свежая ночь.
Лучше не надо. Это еще что, я помню, как мои ребята выходили
отсюда в шесть часов вечера в декабре, в самый настоящие шторм,
- Была серьезная необходимость?
- Представьте себе, очень серьезная.- Он улыбнулся.- У нас
кончились все запасы, и ребята спешили добраться до Торбея,
пока не закрылись кабаки. Все будет о'кей, Калверт.
Больше я ничего не сказал. Было пределом мечтаний иметь
Хатчинсона при себе до конца этой ночв. Мы вышли в коридор, и
тут он заколебался;
- Двое из моих ребят женаты. Я думаю...
- Они будут вне опасности. Кроме того, они будут как
следует вознаграждены за работу.
- Не портите нам удовольствие, Калверт.- Для человека с
таким громыхающим басом он иногда выглядел удивительно мягким.-
Мы не возьмем денег за такую мелочь.
- Я не нанимаю вас,- сказал я устало. Слишком многих мне
пришлось переубеждать в эту ночь, чтобы бороться еще с Тимом
Хатчинсоном.- Страховая компания назначила премию. Я имею
указания предложить половину вам.
- А, ну это совсем другое дело. Я не прочь облегчить
карманы страховой компании. Но не половину, Калверт, не
половину. Ведь тут работы на один день, после того, что вы уже
сделали. Двадцать пять процентов нам, а двадцать пять вам и
вашим друзьям.
- Вы получите половину. Другая половика пойдет на
компенсацию тем, кто пострадал от них. Например, в Эйлен-Ораве
есть старая супружеская чета, которым кроме мечты жить дружно и
умереть в один день нужно еще как-то прокормиться до этого дня.
- А вы ничего не получаете?
- Я получаю свое жалованье, размер которого я обсуждать не
собираюсь, потому что это больной вопрос. Работник службы
безопасности не имеет права на премию.
- Вы хотите сказать, что можете быть избиты, застрелены,
наполовину утоплены и искалечены при очередной попытке вас
прикончить, и все это за какое-то вшивое жалованье? Вы
нормальный, Калверт? Какого черты вы этим занимаетесь?
- Это не оригинальный вопрос. Я задавал себе такие вопросы
раз по двадцать в день. А иногда и чаще. Но эти времена уже
прошли.
- Я пойду поднимать мальчиков. Их имена эти хранители
золота должны выбить на мраморе. Или выгравировать. Мы будем на
этом настаивать.
- Награда полагается в виде премии и никакой другой. В
зависимости от того, какую часть товаров удастся спасти. Мы
очень надеемся найти груз с "Нантсвилла". Много шансов на то,
что найдем. Премия составит десять процентов. Ваших - пять.
Минимум, на который можете рассчитывать вы и ваши ребята, это
четыреста тысяч фунтов, максимум - восемьсот пятьдесят. Тысяч
фунтов, я имею в виду.
- Повторите еще раз... - Он посмотрел так, словно ему на
голову упала башня лондонского Тауэра. Я повторил, и спустя
некоторое время он смотрел так, словно на голову ему упал всего
лишь телеграфный столб. Он строго сказал.- За такую плату можно
рассчитывать на очень серьезную помощь. Больше и говорить
нечего. Выкиньте из голову всякие мысли насчет объявления в
газете. Тим Хатчинсон - ваш.
Он провел "Шарман" между Сциллой и Харибдой на выходе из
этого ужасного залива на полном ходу. Покрытые пеной рифы
тянулись к нам с обеих сторон. Он, казалось, не замечал их. Да
он просто не смотрел на них! Двое его мальчиков - этакие
заморыши ростом шесть футов и два дюйма или около того - всю
дорогу откровенно зевали от скуки. Хатчинсон установил точное
место расположения "Файркреста" задолго до того, как я вообще
начал различать контуры судна в тумане, и подвел к нему
"Шарман" так аккуратно, как я бы сумел прижать свой автомобиль
к бордюру ясным днем - да и то в лучшие мои времена. Я
перепрыгнул на борт "Файркреста"^, что вызвало там страшный
переполох, поскольку ни дядюшка Артур, ни Шарлотта не услышали
даже шороха при нашем появлении. Объяснив им ситуацию и
представив Хатчинсона, я вернулся на "Шарман". Пятнадцать минут
спустя, закончив радиосеанс, я вновь оказался у себя на борту.
Дядюшка Артур и Тим Хатчинсон были уже закадычными
друзьями. Бородатый гигант-австралиец был предельно учтив и
респектабелен, не забывая добавлять обращение "адмирал" к
каждой своей фразе; дядюшка же был искрение рад и чувствовал
себя обязанным Тиму за его появление на борту. Что касается
меня, то я почувствовал, что мой авторитет капитана судна
поставлен под сомнение, и так оно и было.
- Куда мы теперь направляемся? - спросила Шарлотта Скурос.
Я был несколько ошарашен тем, что она так же искренне
радовалась присутствию Хатчинсона, как и дядюшка Артур.
- Даб-Сгейр,- сказал я.- Пора навестить лорда Кирксайда и
его очаровательную дочь.
- Даб-Сгейр! - Она отпрянула от меня.-Вы же говорили, что
ответ надо искать в Эйлен-Оране или на Крэйгморе?
- Так оно и было. Но только ответы на некоторые частные
вопросы. Но конец пути - на Даб-Сгейр. Конец пути и конец
радуги.
- Вы говорите загадками,- сказала она холодно.
- Только не для меня,- охотно пояснил Хатчинсон.- Конец
радуги, мадам, это место, где зарыт котелок с золотом. Так
говорят легенды.
- Что касается меня, я предпочел бы котелок с кофе,-
сказал я.- Кофе для четверых, и приготовлю я его сам,
собственными честными руками.
- Я бы предпочла пойти спать,- сказала Шарлотта.- Я очень
устала.
- Вы сварили кофе для меня,- сказал я с шутливой угрозой.-
Теперь придется выпить мой. Все должно быть по-честному.
- Ну, тогда побыстрее.
Я сделал все очень быстро. Поставил четыре чашки на
жестяной поднос, всыпал в каждую солидную дозу растворимого
кофе, добавил в каждую молока и сахара, а в одну из них -
кое-что еще. Недовольства качеством кофе не возникло.
- Не понимаю, почему бы вам всем троим не пойти спать? -
спросил Хатчинсон, осушив свою чашку.- Или вы думаете, мне
нужна помощь? Вне всякого сомнения, в помощи он не нуждался.
Шарлотта Скурос отправилась спать первой - она вдруг
почувствовала себя очень сонной, в чем я ничуть не сомневался.
Она уснет крепко. Дядюшка Артур и я ушли чуть позже, Тим
Хвтчннсон пообещал разбудить меня, когда мы подойдем к берегу с
западной стороны Даб-Сгейра. Дядюшка Артур закутался в плед на
диване в салоне. Я пошел в свою каюту и лег.
Я лежал три минуты, потом встал, взял трехгранный
напильник, осторожно выбрался в коридор и постучал в дверь
каюты Шарлотты. Ответа не было, поэтому я открыл дверь, вошел,
бесшумно запер дверь и включил свет. Она, разумеется, спала,
она была за миллион миль отсюда. Она даже не смогла добраться
до постели и улеглась прямо на ковре, не раздеваясь. Я положил
ее на койку и накрыл парой одеял. Но прежде приподнял край
рукава и изучил следы, оставленные веревками.
Каюта была не очень большой, и потребовалась лишь одна
минута, чтобы найти то, что я искал.
Как Тим Хатчиисон нашел этот старый пирс, несмотря на
дождь, мрак н туман - это выше моего разумения. Может быть, он
сам расскажет позднее. Он послал меня на нос с фонарем, но будь
я проклят, если смог хоть что-то разглядеть. Он шел будто по
радиопеленгу. Тим дал реверс мотору, подождал, пока нос судна
фута на два уйдет под настил пирса, пока я выберу подходящий
момент для прыжка, потом дал полный назад и исчез в тумане.
Всю дорогу от пирса до плато над ним я скользил и
карабкался, поскольку никто не позаботился снабдить лестницу
перилами хотя бы со стороны моря. А я вдобавок был тяжело
нагружен. Фонарь, пистолет и моток каната - я не собирался
подобно Дугласу Фербенксу взбираться на бастионы замка
Даб-Сгейр, но мой опыт подсказывал, что канат не будет лишним
во время увеселительной прогулки по острову с обрывистыми
берегами. И кроме этих мелочей я нес нелегкое бремя моих лет,
так что я еле дышал, когда выбрался наконец на вершину. Я
повернул не к замку, а на север, вдоль поросшей травой полосы.
Полосы, с которой взлетал на своем "Бичкрафте" старший сын
лорда Кирксайда в тот день, когда он со своим будущим
родственником разбились; полосы, над которой каких-нибудь
двенадцать часов назад пролетали мы с Вильсоном после разговора
с лордом Кирксайдом и его дочерью; полосы, в самом конце
которой я надеялся найти то, что ищу, но не был уверен, что
найду. Не был уверен тогда. Теперь я был уверен.
Полоса была ровной, без ям и бугров, поэтому я старался не
включать без нужды мой фонарь в обтянутом резиной корпусе.
Я не знал, насколько далек обрывистый край утеса от конца
травянистой полосы, и не собирался проверять это с риском для
жизни. Я встал на четвереньки и пополз, освещая путь
светлячком. Я достиг края через пять минут и сразу же обнаружил
то, что искал. Глубокие борозды на кромке утеса - дюймов
восемнадцать шириной и до четырех дюймов глубиной. Следы были
не очень свежими. Это были следы, оставленные самолетом
"Бичкрафт". Они запустили моторы, дали полный газ и выбили
подпорки. Не набрав достаточной скорости, чтобы подняться в
воздух, самолет без единого человека на борту перевалил через
кромку утеса, пропоров при движении эти канавы, и упал. Это
было все, что мне нужно - это и еще дыра в обшивке шлюпки
Оксфордской экспедиции, и еще круги под синими глазами Сьюзан
Кирксайд. Теперь я не сомневался.
Мне повезло, что я подошел к замку именно в этом месте -
если бы я подошел с другой стороны, с подветренной, я бы ни за
что не уловил запах табачного дыма. Очень слабый запах, -
ничего похожего на вонючие сигары дядюшки Артура, и уж совсем
слабенький по сравнению с карманным арсеналом отравляющих
веществ Тима Хатчинсона, но тем не менее это был табачный дым.
Кто-то у ворот курил сигарету. Общеизвестно правило, что на
посту нельзя курить. С этим я полностью согласен. Я взял
пистолет за ствол и стал осторожно красться вперед. Часовой
стоял, прислонившись к воротам, силуэт его был виден плохо, но
огонек сигареты был великолепным ориентиром. Я подождал, пока
он сунет сигарету в рот третий раз, и в тот момент, когда она
ярко разгорелась, почти ослепив часового, шагнул вперед и
ударил рукояткой пистолета в то место, где должен был
находиться его затылок. Он стал валиться назад, я подхватил
его, и тут что-то больно ткнуло меня в ребро. Штык, и что
характерно - очень острый штык. Штык был примкнут к винтовке
"Ли-Энфилд 303". Весьма воинственно. Это уже не похоже на
обычную предосторожность. Наши друзья забеспокоились всерьез, а
я понятия не имел как разузнать, что им известно и что они
предполагают. Время теперь работает против них так же, как и
против меня. Через два часа рассвет.
Я взял винтовку и осторожно двинулся к кромке утеса,
прощупывая штыком землю перед собой. Когда у вас в руках
винтовка со штыком, у вас в запасе лишних пять футов до края,
за которым начинается вечность. Я нашел этот край, отступил
назад и сделал сбоку две параллельные царапины на мокром торфе,
обрывающемся у самого края. Потом вытер приклад и бросил
винтовку на землю. На рассвете караул сменят, и тогда, надеюсь,
они придут к тому выводу, какой мне нужен.
Удар был не так силен, как мне показалось, часовой уже
шевелился и слабо стонал, когда я вернулся. Это было к лучшему,
а то пришлось бы тащить его на себе. Я был не настолько в
форме, чтобы таскать на себе кого-то. Я затолкал ему в рот
носовой платок, и стоны прекратились. Это опасный метод, я знаю
- пленник с простудой или разбитым косом через четыре минуты
умирает от удушья. Но у меня не было времени изучать его
носоглотку, тем более, что речь шла о выборе между его жизнью и
моей.
Он поднялся на ноги через две минуты. Он не пытался
убежать или оказать сопротивление, потому что в тому времени
ноги у него были спутаны, руки крепко связаны за спиной, а дуло
пистолета приставлено к шее. Я велел ему идти, и он пошел.
Через двести ярдов, там, где дорога пошла под уклон к пирсу, я
заставил его отойти в сторону, связал вместе запястья и лодыжки
и оставил в таком положении.
Разглядывая накануне замок с высоты, я убедился, что
выстроен он с соблюдением законов симметрии в виде буквы "П" с
внутренним двориком между ее ножек. Выло логично предположить,
что если парадная дверь находится посреди перекладины "П", то
центральная лестница будет прямо напротив, И похоже, посреди
вестибюля должен быть проход.
Так оно и было. Ступени были там, где им надлежало быть.
Десять широких ступеней, а затем площадка и две лестницы - в
правое и левое крыло. Я выбрал правую лестницу, потому что
именно с этой стороны я увидел неясный отблекс света. Шесть
ступеней второго пролета, еще один правый поворот, восемь
ступеней вверх и я на лестничной площадке. Двадцать четыре
ступени и ни одна не скрипнула! Я возблагодарил архитектора,
который дереву предпочел мрамор. Здесь свет был много ярче. Я
направился к источнику: это была щель между дверью и косяком не
шире дюйма. Я припал к ней любопытным глазом. Все, что было
видно, это угол гардероба, краешек ковра, угол кровати и,
наконец, грязный ботинок. Храп в самом низком регистре
напоминал какофонию в котельной мастерской средних размеров. Я
толкнул дверь и вошел. Лица парня я не видел,поскольку шапка
была надвинута на самый нос. На ночной столике стояли фонарь и
полупустая бутылка виски. Стакана не было, но судя по внешнему
виду этого типа: он привык к жизни простой и незамысловатой, не
отягощенной условностями цивилизованного общества. Бдительный
страж добросовестно подготовился к невзгодам хайлендской ночи
перед тем, как сменить своего напарника у ворот. Но он не
сделал этого, поскольку некому было его разбудить. Глядя на
него, было ясно, что он готов ждать побудки хоть до ленча.
Но вполне вероятно, что он проснется сам, от собственного
храпа, который мог разбудить и покойника. Похоже на то, что,
проснувшись, он будет испытывать неутолимую жажду, поэтому я
отвинтил крышку и всыпал в бутылку с полдюжины таблеток, взятых
у старика-аптекаря в Торбее. Завинтил крышку, взял фонарь и
вышел. Дальше была спальня, столь же грязная и в таком же
беспорядке, как и первая. Можно было предположить, что здесь
обитал караульный, которого я оставил лежать среди камней и
кустов над пропастью.
Я перешел в левое крыло дома. Где-то здесь должна быть
комната лорда Кирксайда. Она и была там - только его самого в
ней не было. Один взгляд на содержимое гардероба убедил меня,
что комната принадлежит именно ему, но постель лорда была
нетронута.
Можно было предсказать, что в этом насквозь симметричном
доме за спальней последует ванная комната. В ней не было
никаких следов присутствия стражей, ее антисептическая чистота
имела оттенок аристократизма. К стене был подвешен ящик с
аптечкой. Я достал моток лейкопластыря и заклеил стекло
фонарика так, чтобы осталось окошечко величиной с мелкую
монету. Моток я сунул в карман. Следующая дверь была заперта, м
запор, установленный во времена постройки Даб-Сгейрского замка,
был весьма примитивным. Я вынул из кармана лучшую в мире
отмычку - продолговатый кусок прочного целлулоида. Просунул его
между дверью и косяком на уровне замка, повернул дверную ручку,
протолкнул немного целлулоида, отпустил ручку, потом повторил
процесс снова и замер. Щелчок мог разбудить моих
приятелей-караульных, а уж того, кто был внутри,- тем более. Но
я не уловил никаких признаков движения.
Я открыл дверь примерно на дюйм и снова замер. Внутри
комнаты горел свет. Я сменил фонарик на пистолет, встал на
колени, низко наклонился и резко распахнул дверь. Потом встал,
запер за собой дверь и подошел к кровати.
Сюзан Кирксайд не храпела, но она спала так же глубоко,
как тот караульный в соседнем крыле. Ее волосы были стянуты
синей шелковой лентов, лицо было открыто - не то что во время
прогулок в ветреную погоду. Ее отец сказал, что ей двадцать
один, но сейчас я не дал бы ей и семнадцати. Журнал,
выскользнувший из ее рук, валялся на ковре. На туалетном
столике стоял полупустой стакан с водой и бутылочка с
таблетками немобутала. Видимо, забвение нелегко дается в
Даб-Стейр, и я не сомневался, что Сьюэан Кирксайд находила его
с большим трудом, чем другие.
Я взял полотенце, висевшее у раковины в углу, стер с лица
влагу и грязь, пригладил волосы, придав им некоторое подобие
порядка, и немного порепетировал перед зеркалом, изображая
добродушно-воодушевляющую улыбку. Больше всего я походил на
одного из беглых каторжников, чьи фотографии печатают в
газетах. Почти две минуты я вытягивал ее из мрачной глубины
забвения, пока не привел в состояние, среднее между явью и
сном. Еще минута ушла на то, чтобы привести ее в полное
сознание. И можете себе представить - я все время выдавал на
полную катушку свою добрую улыбку, так что лицо свело от боли,
но это не помогло.
- Кто вы? Кто вы? - Голос ее дрожал, синие глаза, все еще
затуманенные сном, широко раскрылись в испуге.- Не смейте меня
касаться! Не смейте - я позову на помощь! Я...
Я взял ее за руку, чтобы показать, что прикосновение
прикосновению рознь.
- Я не буду к вам прикасаться, Сью Кирксайд. У вас и без
того хватает причин, чтобы звать на помощь. Но вы до сих пор не
звали, вы были послушной девочкой. Вы не говорили об этом даже
шепотом. Не думаю, что это было самое умное и безопасное, а вы?
Она смотрела на меня несколько секунд, губы ее шевелились,
точно она пыталась что-то сказать, но страх постепенно покидал
ее. Она села прямо.
- Вы - мистер Джонсон. Человек с вертолета.
- Надо быть осторожнее,- сказал я с укоризной,- а то вас
арестует полиция нравов.- Она закуталась в одеяло до самого
подбородка, и я продолжил: - Мое имя Калверт. Я работаю на
правительство. Я ваш друг. Думаю, вам нужен друг, не так ли,
Сьюэан? Вам и вашему старику-лорду Кирксайду то есть.
- Что вы хотите? - прошептала она.-Что вы здесь делаете?
- Я здесь, чтобы покончить со всеми напастями,- сказал я.-
Я здесь, чтобы испросить разрешения на ваш брак с
достопочтенным Джоном Роллинсоном. Устройте бракосочетание
где-нибудь в конце следующего месяца - тогда я смогу на нем
присутствовать.
- Уходите отсюда.- Голос ее был тихим и жалким.- Уходите
отсюда немедленно или вы все испортите. Прошу вас, пожалуйста,
уходите отсюда. Я умоляю вас, умоляю! Уходите. Если вы друг
уходите. Пожалуйста, ну, пожалуйста, уходите!
Мне показалось, что она искренне хочет, чтобы я ушел.
- Судя по всему,- сказал я,- вам основательно промыли
мозги. Если вы поверили их увещаниям, значит, вы верите всему,
что вам наговорят. Они не позволят вам уйти, они и не
собирались вас отпускать, они не оставят в живых очевидца,
который когда-нибудь укажет на них пальцем. Это относится ко
всем, кто имел с ними дело.
- Они не будут, не будут. Я слышала, как мистер Лаворски
обещал папе, что никому не будет причинено вреда. Он сказал,
что они бизнесмены, что убийства не входят в их бизнес. Он
именно это имел в виду.
- Лаворски, вы говорите? Да, так оно и есть. Он имел в
виду именно это. Вот только забыл упомянуть, что они уже убили
четырех человек за последние три дня, или что они четыре раза
пытались убить меня за эти дни.
- Вы лжете! Вы все это придумали. Этого не может быть.
Сжальтесь, оставьте нас!
- И это говорит дочь старого вождя шотландского клана! -
гневно воскликнул я.- От вас, видно, толку не добьешься. Где
ваш отец?
- Я не знаю. Мистер Лаворски и капитан Имри - это еще один
из них - пришли за ним в одиннадцать часов вечера. Папа не
сказал, куда они отправились. Он ничего мне не сказал. Она
помолчала и спросила меня:
- Почему вы сказали, что от меня толку не добьешься?
- Он сказал вам, когда вернется?
- Почему от меня не добьешься толку?
- Потому что ты - маленькая глупая девчонка, ты ни черта
не знаешь об этом мире и веришь всему, что тебе говорят отпетые
негодяи и преступники. Но особенно потому, что ты не веришь
мне. Не можешь поверить единственному человеку, который хочет
спасти тебя. Ты маленький глупый поросенок, Сью Кирксайд! Если
