ваши отпечатки пальцев будут обнаружены на этих пятидолларовых бумажках -
что тогда?
Прихоть случая в чистом виде! Хотелось бы сказать, что меня осенило и
я на этом сыграл, но стоит начать приукрашивать эти мои отчеты - и кто
знает, куда меня занесет. Я просто сидел и трепал языком. Допустим, у Мег
Дункан было что-то помимо того факта (с ее слов), что из театра она пошла
прямо домой, так я хотел, если получится, заставить ее проболтаться. По
чистой случайности я из упомянул, что фотографии были из газеты и
журналов, и, напротив, заговорил о деньгах.
Как бы там ни было, я попал в яблочко. Она вцепилась мне в колено
одной из своих выразительных рук и воскликнула:
- Господи, бумажные деньги. На них остаются отпечатки?
- Конечно.
- Где они?
- В сейфе в кабинете мистера Вульфа. Как и фотографии.
- Я дала ей одну, а вы говорите - три.
- Две другие из журналов. Когда вы ей ее дали?
- Я... нет, не помню. Я их столько...
Моя левая рука скользнула поверх одеяла и легла ей на ногу, выше
колена, пальцы сами собой приняли форму округлости, что оказалась под
ними. Если бы я приказал руке так себя вести, это, понятно, было бы с моей
стороны ошибкой, но я не приказывал. Руку я не виню - она просто
воспользовалась возможностью, которой не пренебрегла бы любая резвая
мужская рука. Реакция, однако, была куда более быстрой и всеобъемлющей,
чем можно было рассчитывать. Когда на эту женщину находило, она не теряла
времени даром. Она рванулась с подушки, я рванулся навстречу, видимо
ожидая атаки ногтями, но она обхватила меня за шею и повалила на себя. Я
очутился на ней, от талии и выше, уткнувшись в подушку. Она покусывала
меня сбоку за шею, не всерьез, а играючи.
Время, место и девушка - роскошное сочетание, но тут требуются все
три слагаемых. Место было подходящее, а вот время - нет, поскольку меня
ждали другие дела; к тому же я сомневался, что девушка действовала из
чистых побуждений. Сигаретница, фотография и какие-то пятидолларовые
бумажки интересовали ее больше, чем моя персона. И вообще, мне не
нравится, когда на меня жмут. Поэтому я просунул ладонь между ее лицом и
своей шеей, вдавил ее голову в подушку, одновременно подняв собственную, и
накрыл ей лицо углами подушки, слегка ее придушив. Секунд десять она еще
трепыхалась и лягалась, потом успокоилась. Я спустил ноги на пол, встал,
убрал руки и отступил от постели.
- Когда вы дали ей фотографию? - повторил я.
Она ловила ртом воздух, а отдышавшись, сказала:
- Черт бы вас взял, вы дали волю рукам!
- Ага. Думаете, начну извиняться? А сами похлопали по постели, где
мне сесть, да еще в прозрачной комбинашке? И ведь прекрасно знаете, что
через нее кое-что просвечивает. Не очень-то умно пытаться отвлечь меня от
дела, в котором вы заинтересованы не меньше моего.
Я уселся на стул.
- Послушайте, мисс Дункан. Для вас единственная возможность выйти
сухой из воды - помочь Ниро Вульфу распутать убийство, времени у нас в
обрез. Может, и одного дня не будет. Я хочу выяснить про фотографии и
пятидолларовые бумажки.
Она совсем отдышалась и натянула одеяло до подбородка.
- Вы и в самом деле дали волю рукам, - повторила она.
- Условный рефлекс. И не рукам, а руке. Когда вы дали ей фотографию?
- Давно. Около года тому назад. Однажды в субботу на дневном
спектакле она передала мне в уборную записку, а в ней сообщила, что видела
меня в своем доме, и попросила три билета на следующую субботу - ей
хотелось сводить в театр подружек. Внизу, под именем, стоял адрес. Тот
самый... Я велела ее привести и глазам своим не поверила. Такую красоту я
видела впервые. Я подумала - она тоже... она бывала...
Я понимающе кивнул:
- Что она посещала ту комнату. Я этого не думаю.
- Я тоже, поговорив с ней. Она сказала, что видела меня в прихожей -
два раза, сказала она, - и узнала по фотографиям. Она заявила, что никому
ничего не рассказывала и не расскажет, я дала ей фотографию с автографом и
три билета. То было в июне, а в июле мы на месяц закрылись на летние
каникулы, а в августе она опять ко мне пришла. Она выглядела еще красивее,
глаза отказывались верить. Ей снова были нужны три билета, я сказала, что
пошлю по почте, и тут-то она заявила мне, что решила брать деньги за
молчание. Так прямо и сказала: за молчание. По пять долларов в месяц. Мне
было велено отправлять деньги по первым числам на почтовое отделение, что
на Восемьдесят третьей улице, у станции "Планетарий". Вы ее видели?
- Да.
- И не удивляетесь?
- Нет. Я давно отвык удивляться, после первых двух лет работы
сыщиком.
- А я вот удивилась. Такая прекрасная, гордая девушка. И я,
конечно... в общем, решила, что это только начало. С того раза я все время
ждала, что она опять придет ко мне и скажет, что пяти долларов в месяц
мало, но она так и не пришла.
- Больше вы ее не видели?
- Нет, но она меня видела. Она тогда рассказала, что придумала:
услышав, как открывается дверь с улицы, она гасила у себя свет и оставляла
в двери щелку. Когда я потом туда приходила и шла через прихожую, я сама
видела эту щелку в притворенной двери. У меня возникло такое чувство - не
знаю почему, - меня возбуждало, что она следит за мной из темноты.
Она похлопала по постели:
- Сядьте сюда.
Я встал:
- Нет, мэм. Когда вы вот так натягиваете одеяло, удержаться еще
трудней - я-то знаю, что под ним. Меня ждут дела. Сколько всего
пятидолларовых бумажек вы ей послали?
- Не считала. Она приходила в августе, значит, первые деньги я
отправила первого сентября, а потом каждый месяц.
Одеяло соскользнуло.
- Включая май? Двенадцать дней тому назад?
- Да.
- Получается девять. Все они в сейфе у мистера Вульфа. Я обещал
миссис Перес когда-нибудь их вернуть, но раз это плата за молчание, вы
имеете на них полное право.
Я шагнул к постели, вытянул руку, обхватил пальцами ее ногу и нежно
пожал.
- Видите? Условный рефлекс. Пойду-ка я лучше.
Я повернулся и вышел из комнаты, а когда достиг прихожей, откуда-то
появилась телохранительница Майк, которая, впрочем, и не подумала открыть
мне дверь. В холле внизу я остановился, чтобы сказать портье:
- Можете не волноваться. Пропажа отыскалась в шкатулке для
драгоценностей - горничная решила, что это серьги.
С привратниками следует поддерживать добрые отношения - это себя
окупает. Когда я вышел на улицу, мои часы показывали 15:40, значит, Вульф
должен был сидеть в кабинете. Я нашел телефонную будку в том же квартале и
позвонил.
- Да? - раздался в трубке его голос. Не желает он отвечать на звонки
как положено.
- Это я. Говорю из автомата на Мэдисон-авеню. Деньги, добытые
шантажом, возвращаются обратно, так что бумажки принадлежат Мег Дункан.
Мария Перес застукала ее в прихожей с год назад, встретилась с ней и
девять месяцев вымогала деньги, по пять монет в месяц. Одна из крупнейших
операций в криминальной истории. Вчера вечером Мег Дункан работала, из
театра пошла прямо домой и легла спать. Постель видел и на ней сидел.
Вероятно, так и было - скажем, на девяносто пять процентов. Отсюда до
особняка Йигера около восьми минут. Может, сперва зайти туда?
- Нет. Звонила миссис Йигер, я сказал, что ты будешь от пяти до
шести. Она думает, что ты сведешь ее поглядеть на комнату. Сам
выкручивайся.
- Попробую! Когда я заходил утром, вы сказали, что, может, захотите
направить меня к Саулу, Фреду или Орри.
- Я считал, что это может понадобиться, но нет. Действуй.
Выйдя к обочине ловить такси, я размышлял о деловом здравом смысле и
изящных чувствах Марии. Если вам случится иметь подписанную фотографию
человека, у которого вы вымогаете деньги за молчание, вы ее не храните. На
фотографии, конечно же, стояло "С лучшими пожеланиями", "Всего самого
доброго" или что-нибудь в том же духе, но после того, как дарительница
превратилась в жертву, держать ее автограф стало негоже.
14
Ни с мистером, ни с миссис Остин Хаф я не договаривался о встрече,
во-первых, потому, что не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых,
хотелось бы поговорить с кем-то из них, неважно с кем именно, с глазу на
глаз. Вот почему, нажимая на кнопку звонка в вестибюле номера 64 по
Райской улице, я не знал, будет ли кто дома. Кто-то был. Замок щелкнул, я
открыл дверь, вошел и поднялся по лестнице. Меня не ждали в дверях
квартиры, как в прошлый раз, - он стоял у конца второго пролета. Когда я
добрался до площадки, он отступил на шаг. Он не обрадовался моему приходу.
- Снова я, - произнес я вежливо. - Нашли вчера жену?
- Что вам надо? - осведомился он.
- Ничего особенного. Задать пару вопросов. Тут кое-что произошло, и
это несколько осложняет дело. Вы, скорее всего, знаете - убита девушка,
которую звали Мария Перес.
- Нет. Я сегодня не выходил из дома и не читал газеты. Кто эта Мария
Перес?
- Кто _б_ы_л_а_. А по радио не слыхали?
- Я не включал приемника. Так кто она была?
- Она была дочерью человека, с которым вы говорили, когда ходили в
тот дом на Восемьдесят вторую улицу. Ее тело нашли вчера ночью на Северном
речном пирсе. Убита выстрелом между девятью вечера и полуночью. Мистер
Вульф хотел бы знать, где вы провели вчерашний вечер. И жена тоже.
- Ни... себе! - сказал он.
У меня глаза полезли на лоб. Он позаимствовал выражение не у Роберта
Браунинга, это уж точно, хотя какой-нибудь драматург-елизаветинец вполне
мог позволить себе такой оборотик. В елизаветинцах я не силен. Впрочем,
откуда бы он это ни почерпнул, передо мной был совсем другой Остин Хаф, не
тот, кого я вчера жалел, и дело было не только в словечке, но в лице и
всей его повадке. Этот Хаф не просил о милости.
- Стало быть, - заметил он, - вы хотите знать, как жена провела
вчерашний вечер? Лучше сами ее спросите. Идемте.
Он повернулся и двинулся по коридору, я пошел следом. Дверь в
квартиру была открыта. Передней не было. Небольшая комната была обставлена
как гостиная, но стен не было видно из-за книг. Он подошел к двери в
противоположной стене, открыл и знаком предложил мне войти. Сделав пару
шагов, я остановился как вкопанный.
Он ее прикончил. Не нужно спешить с выводами, как оно нередко бывает,
но второй раз за один и тот же день я застал молодую женщину в постели,
только теперь она была целиком накрыта, даже с головой. И не одеялом -
простой белой простыней, под которой вырисовывались ее формы. Когда мы
вошли, она не шелохнулась. Труп трупом. Я стоял и смотрел, но Хаф, обойдя
меня, заговорил:
- Дина, это Арчи Гудвин. Вчера вечером убили девушку. - Он повернулся
ко мне: - Как ее звали?
- Мария Перес.
Он снова обратился к жене:
- Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, чем ты
занималась вчера вечером с девяти до полуночи, и я подумал - расскажи-ка
ты лучше ему сама. Вчера он видел тебя там, в том доме, так почему бы ему
не посмотреть на тебя сегодня?
Из-под простыни донеслось бормотание, которое я бы не признал за ее
голос:
- Нет, Остин, не хочу.
- Захочешь как миленькая. Не начинай все сначала. - Он стоял в двух
шагах от кровати. Он их сделал, взял простыню за верхний край и стянул
вниз.
Видал я трупы и покрасивее. Правая сторона лица была у нее отнюдь не
в порядке, но по сравнению с левой выглядела просто нормально. Глаз заплыл
и закрылся, распухшая щека и нижняя челюсть были цвета парной телячьей
печенки. Красивые изгибы широких полных губ превратились в воспаленные
багровые валики. Дина лежала на спине. Рубашка на ней была на бретельках,
без рукавов, и, судя по виду плеч и предплечий, она не могла лежать на
боку. Трудно сказать, куда смотрел ее второй глаз.
Все еще придерживая простыню, Хаф повернулся ко мне.
- Вчера я вам объяснил, - сказал он. - Я хотел дать ей понять, что я
все знаю, но не мог сам этого сказать. Я боялся того, что затем может
произойти. Теперь это сочилось. - Он обратился к ней: - Гудвин хочет
знать, где ты была с десяти до полуночи. Скажи, и он уйдет.
- Я была тут. - Слова прозвучали неразборчиво, но я понял. - Где
сейчас. К девяти часам я уже была такая.
- И муж оставил вас здесь такую?
- Он не оставил. Он был здесь, со мной.
- Чушь! - сказал Хаф, уже мне. - Когда я ушел от вас с Вульфом, я
вернулся сюда, она была здесь, и с этого времени я никуда не выходил. Ну
вот, вы на нее посмотрели, она вам ответила, теперь можете идти.
- Жена ваша, не моя, - заметил я, - но врача вы к ней вызвали?
- Нет. Когда вы позвонили, я менял лед в грелках.
Я заставил себя взглянуть на нее.
- Может, прислать врача, миссис Хаф?
- Нет, - сказала она.
- Пришлите ей бутылку шампанского, - посоветовал он.
И я прислал. То есть взял да и послал бутылку шампанского, только не
ей. Я позвонил Вульфу, доложил о Хаф и сообщил, что направляюсь к миссис
Йигер, после чего пошел на Седьмую авеню ловить такси и тут увидел винный
магазин. Я зашел и спросил, найдется ли у них бутылка "Дом Периньон".
Бутылка нашлась. Я велел доставить ее мистеру Остину Хафу, дом 64, Райская
улица, а на карточке написал: "С приветом от Арчи Гудвина". Мне
захотелось, чтобы это было от меня лично, поэтому я не стал включать
стоимость шампанского в расходы по делу. Мне и по сей день любопытно,
отправил ли он бутылку в мусорный бак, выпил сам или поделился с женой.
Отпустив такси на Восточной Шестьдесят восьмой улице перед домом 340
в две минуты шестого, я, прежде чем войти, посмотрел по сторонам. Отсюда
все и пошло три дня тому назад. Вон там во втором ряду стояла полицейская
машина с водителем Пэрли Стеббинза. За углом была закусочная, откуда я
звонил Лону Коэну. Войдя в вестибюль и нажав кнопку, я спросил самого
себя: знай я, что нас ожидает, дал бы я Майку Коллинзу сорок долларов
сверх положенного? Ответа я не получил, потому что не знал, что нас еще
ожидает.
Не представляю, что думал по этому поводу Вульф, но меня в первую
очередь интересовало, где была вчера вечером миссис Йигер, а потом уже все
остальные. Вдовицы, наследующие имущество убитых мужей, всегда, понятно,
заслуживают внимания, но тут было не только это. Она знала, что он не
просто ей изменял, а изменял в степени n+1. То, что она не придавала этому
значения, было благородно, если соответствовало действительности, и ловким
ходом, если она притворялась. Стремление посмотреть ту комнату было
естественным, если соответствовало действительности, и опять же ловким
ходом, если она ее уже видела - вечером в воскресенье, когда отправилась
туда его прикончить. В ее алиби, расписанном газетами, что она была за
городом и вернулась только утром в понедельник, полиция, возможно, уже
отыскала прорехи. Я это подозревал, потому что Кремер вчера приставил к
ней "хвост".
Она была не в постели - очко в ее пользу. Облаченная в форму
горничная провела меня под аркой в гостиную раз в шесть больше хафовской,
и через пару минут ко мне вышла наша Клиентка Номер Четыре. Остановившись
прямо под аркой, она сказала:
- Вы точны. Едем.
Она была в шляпе и палантине, на сей раз не из носки, а из какого-то
другого меха.
- Мы куда-то отправляемся? - спросил я, подходя.
- Разумеется. Сейчас вы покажете мне ту комнату. Машина ждет.
- Боюсь, это не лучшее время, миссис Йигер. После того, что
случилось. Сядьте, я вам объясню почему.
- Можете объяснить в машине. Вчера вы обещали меня отвезти, как
только выкроите время.
- Знаю. Вчера вечером я пытался до вас дозвониться, но не мог. Вас не
было дома?
- Конечно, я была дома. У меня были сын, дочь и знакомые. - Она
направилась к выходу. - Идемте.
- И пусть все идет к чертям! - сказал я ей в спину.
Она мгновенно повернулась. Для "болванки" она вертелась совсем
неплохо.
- Что вы сказали?
- Я сказал - пусть все идет к чертям. У вас, возможно, именно такое к
этому отношение, но у нас с Вульфом - другое. Я приехал объяснить, почему
мы не можем сейчас туда отправиться. У управляющего тем домом была дочь, а
вчера вечером...
- Знаю. Я же вам сказала по телефону. Ее убили.
- Вот-вот. И очень похоже, что она и ваш муж были убиты одним и тем
же лицом. Кстати, вы, может, вспомните - мистер Вульф допускал вероятность
того, что вы убили собственного мужа, поэтому он считает, что в случае с
Марией Перес вас тоже нельзя исключить. Вот почему я спросил, были ли вы
дома вчера вечером. Вы находились здесь с сыном, дочерью и знакомыми весь
вечер? До самой полуночи?
- Да. Я уже говорила вчера, что давным-давно оставила желание его
убить. Вы же не законченные кретины?
- Чтоб законченные - нет. Ладно, вы его не убивали. И ее тоже.
Когда-нибудь с удовольствием свожу вас посмотреть комнату, но не сейчас.
Слишком рискованно. Убили девушку из того же дома, и в любой час дня и
ночи там может появиться полицейский или помощник окружного прокурора,
чтобы расспросить родителей или кого-нибудь из жильцов. Опять же за домом
может вестись наблюдение. Если меня или вас заметят входящими в дом или
застанут внутри, тем более вместе, - пиши пропало. Пропало не только дело,
для которого Эйкен нанял Вульфа, но и то, для которого вы его наняли.
Вполне вероятно, что и за вами все еще ходит "хвост".
- Не осмелятся.
- Как же не осмелятся? Уже осмелились, скажете - нет? Придется с этим
обождать. Комната никуда не денется.
- Вы отведете меня туда или нет?
- Не сейчас. Не сегодня.
- Так я и думала. Этой комнаты просто не существует.
- Еще как существует. Я там был. Несколько раз.
- Не верю. - Она впилась в меня маленькими глазками-буравчиками. - Ее
выдумал Бенедикт Эйкен, или Ниро Вульф, или вы. Вы меня дурочкой
выставляете. Я еще вчера подозревала, а сейчас убедилась. Убирайтесь из
моего дома. Я буду звонить окружному прокурору.
Я наблюдал интересную игру природы, когда два подбородка выглядят
столь же решительно, как и один. Разуверить ее мне было не под силу,
нечего было и пробовать. Но одну попытку я сделал.
- Вы смотрите мне прямо в глаза, миссис Йигер. Я похож на враля?
- Похож.
- Хорошо, придется вам ее показать. Машина, говорите, ждет. С
водителем?
- Разумеется.
- Не выйдет. Если ваш особняк под наблюдением, филеру не понадобится
даже ехать за нами, чтобы узнать, куда мы отправились, разве что шофер у
вас - герой. Мы выйдем вместе, тут ничего страшного, и пройдем до Второй
авеню. Вы подождете на углу, я подъеду в такси и вас посажу. Убедитесь,
существует такая комната или нет.
Маленькие глазки-буравчики смотрели с подозрением:
- Еще один фокус?
- Зачем меня спрашивать, если я враль? Конечно, я собираюсь вас
похитить. В моем кругу это называется "захватом".
Миссис Йигер приняла решение за четыре секунды.
- Хорошо, идемте, - произнесла она и пошла к выходу.
На тротуаре она задержалась, чтобы отдать распоряжение шоферу,
стоящему у черного "линкольна", и проследовала со мной до угла. С этой
минуты я принял обычные предосторожности - прошел квартал по направлению к
центру, там поймал такси, а ее посадил на углу. Я велел таксисту
попетлять, пока не убедился, что нет "хвоста", а потом высадить нас на
Мэдисон-авеню в районе Семидесятых улиц. Когда это такси скрылось из виду,
я поймал другое, велел отвезти на угол Восемьдесят второй и Амстердамской
улиц, а когда мы туда приехали, - проползти еще квартал до Колумба.
Удостоверившись на Колумба, что полиции не видно, я распорядился отвезти
нас по Восемьдесят первой улице назад к Амстердамской и остановиться на
углу. Там я расплатился, вошел с миссис Йигер в закусочную и, раз уж она
подозревала фокусы, заставил пойти со мной в телефонную будку и постоять
рядом, пока я набирал номер и разговаривал. Вот что она услышала:
- Миссис Перес? Это Арчи Гудвин. Я в закусочной за углом. Надеюсь, мы
с вами еще друзья?.. Хорошо. Из полиции приходили?.. Отказались? Хорошо.
...Нет, все в порядке, что вас отвезли подписать заявление - это
нормально, они всегда так делают. Сейчас у вас кто-нибудь есть? ...Хорошо.
Я приду с одной женщиной, мы будем через пару минут и поднимемся туда в
лифте. Пробудем недолго. Может быть, вечером я вам позвоню или даже
заскочу. ...Точно. Я ваш сыщик.
Когда я кончил, миссис Йигер осведомилась:
- С кем это вы разговаривали?
- С матерью девушки, которую вчера убили. Поскольку убили не вы,
интересы сторон в противоречие не вступают. Идемте.
Мы прошли квартал до Восемьдесят второй, свернули за угол,
поравнялись с домом 156 и нырнули в подвальную дверь. В прихожей никого не
было, дверь в комнату Марии была закрыта. Я открыл лифт вторым ключом, мы
вошли.
Не будучи психологом или социологом, я не представляю себе, чего
ждать от вдовы средних лет с двойным подбородком, когда она оказывается в
приюте, где ее муж предавался внесупружеским плотским утехам. Какова бы,
однако, ни была типическая реакция в таких случаях, готов биться об
заклад, что миссис Томас Дж.Йигер повела себя по-другому. Когда я включил
свет, она сделала пару шагов, остановилась, медленно повернула голову
направо, потом еще медленнее - налево и повернулась ко мне.
- Приношу извинения, - сказала она.
- Принимаю, - ответил я. - Чего уж там.
Она сделала еще несколько шагов, снова остановилась, огляделась и
повернулась:
- Без ванной?
Я поверил только потому, что слышал собственными ушами. У вас такого
преимущества нет.
- Что вы, - ответил я, - в том конце. А кухня - в этом. - Я показал
где: - Вон на двери золотая пластинка, нужно толкнуть. - Я повел рукой: -
Там, где подвернут шелк, - занавеска; за ней ящики.
На этом беседа иссякла, хотя она осматривала комнату более получаса.
Сперва она изучила картинки, не все скопом, а одну за другой, двигаясь
вдоль стены и задирая голову, чтобы увидеть висящие на самом верху. Без
комментариев. Потом отдернула занавеску и принялась выдвигать ящики. Я
пошел и сел в кресло. Она не рылась в ящиках, ничего не вынимала.
Наклонилась, чтобы лучше разглядеть ковер, осмотрела обивку на кушетках и
креслах. Повертела запрокинутой головой, обозревая установки скрытого
освещения. Откинула на постели покрывало, поглядела на простыни и
наволочки, вернула покрывало на место. Кухне она уделила добрых пять
минут, а ванной и того больше. Ванную она осмотрела последней, а выйдя из
нее, взяла с кушетки свой палантин и обратилась ко мне:
- Вы верите, что Джулия Маги ходила сюда писать под диктовку?
- Нет, - ответил я, вставая. - А вы?
- Разумеется, нет. Почему вы считаете, что мой муж и эта девушка
убиты одним и тем же лицом?
- Вопрос сложный, но это не просто догадка.
- Где ее мать? Я хочу с ней поговорить.
- Сейчас лучше не стоит. - Я пошел к лифту, она следом за мной. - Для
нее это был страшный удар. Как-нибудь в другой раз.
Я нажал кнопку, дверца лифта открылась, и мы вошли.
Потом, выстраивая для себя из чистого интереса последовательность
событий, я попытался вычислить, где именно мы находились, когда в
подвальную дверь позвонили. Должно быть, входили в лифт или уже
спускались. Во всяком случае, я звонка не слышал. Мы вышли из лифта,
направились к выходу и были примерно на полпути, когда впереди из двери
справа вышла миссис Перес. В мой первый приход они с Марией тоже появились
из-за этой двери, когда ее кликнул муж. Миссис Перес подошла к двери на
улицу и открыла ее. Я же говорю, что не слышал звонка и поэтому решил, что
она просто собралась выйти. Никуда она не собиралась, и мы с миссис Йигер
оказались лицом к лицу с сержантом Пэрли Стеббинзом.
- Простите, что снова вас беспокою, миссис Перес, но... - начал он,
увидел нас и замолк.
Странно все-таки устроен мозг. Мой, вместо того чтобы мгновенно
оценить положение, за десятую долю секунды сообщил, до чего же мне
повезло, что Стеббинз еще не успел войти и не стоял с миссис Перес в
прихожей, когда мы вышли из лифта. Сознание, какой я везунчик, здорово мне
помогло.
- Ты? - сказал Стеббинз, переступив порог. - И вы, миссис Йигер?
- Мы уходим, - сказал я. - Мы уже поговорили с миссис Перес.
- О чем?
- О ее дочери. Вам, полагаю, известно, что миссис Йигер поручила
мистеру Вульфу найти убийцу ее мужа. Она вчера говорила Кремеру. Она и
сама в душе немножечко сыщик. Прочитав сегодня в газете, что девушка по
имени Мария Перес убита выстрелом в голову, а жила она на той же улице и в
том же квартале, где нашли тело Йигера, и что ее тело тоже отвезли и
бросили в другом месте, она подумала, нет ли связи между двумя убийствами?
Мистер Вульф посчитал это возможным, я тоже. Миссис Йигер предположила,
что Мария могла видеть, как убийца спускал тело Йигера в яму, - видеть с
тротуара, когда возвращалась домой, а может, и из дома, из окна. Были,
конечно, трудности, но мистер Вульф решил, что мне не помешает поговорить
с родителями Марии, и миссис Йигер захотела прийти со мной. Получилось бы
совпадение, если бы вы явились сюда с такой же идеей как раз тогда, когда
мы уходим. Верно?
Разливаясь перед ним соловьем, я чувствовал, как нескладно у меня
получается. Во-первых, прорехи так и зияли, а во-вторых, это было на меня
не похоже. Когда Стеббинз выпаливает вопрос типа "О чем?", я, само собой,
отвечаю "О погоде" или в том же духе, и он это знает. Такого, чтоб
удостаивать его долгим, подробным объяснением, за мной не водилось, но тут
пришлось - ради миссис Йигер и миссис Перес. Скорее всего, затея была
обречена на провал, но имелся шанс, что они сориентируются и помогут мне
как-то выпутаться.
На самом деле все обернулось, лучше, чем можно было надеяться. Я
столько знаю об этом доме и этой комнате, что не сообразил толком:
Стеббинзу-то про них ровным счетом ничего не известно, а полиция и
окружная прокуратура три дня как считают, будто Йигера убили в другом
месте, тело же привезли сюда и сбросили в яму, потому что так было удобнее
спрятать концы, и ни у кого там нет ровным счетом никаких оснований
связывать его с этим домом. Миссис Йигер оказалась сущим подарком. Она не
сыграла бы лучше, репетируй мы с нею хоть целый час. Она протянула руку
миссис Перес и произнесла безошибочно верным тоном:
- Спасибо, миссис Перес. Мы обе лишились близких. Мне нужно уходить,
я и так опаздываю. Мы не хотели отнимать у вас столько времени, вы были
очень добры. Вам, мистер Гудвин, я позвоню потом, или вы сами мне
позвоните.
Дверь была открыта, и она ушла. Я мог бы расцеловать ее в обе щеки.
Стеббинз смерил меня взглядом так, словно хотел надавать мне пинков
по обеим половинкам, но это было в порядке вещей.
- О чем ты спросил миссис Перес, и что она ответила? - потребовал он.
Он грубил, но это тоже было в порядке вещей. Такая уж у него реакция на
нас с Вульфом, особенно на Вульфа.
Это был дельный вопрос. По тому, что я ему наплел, мы пришли
расспросить миссис Перес, где находилась и что делала ее дочь в
воскресенье вечером, и, надо полагать, она нам рассказала. Я же не имел ни
малейшего представления о том, где была Мария в тот вечер. Отличный
вопрос. Поэтому я снова стал самим собой.
- О чем, по-твоему, я ее расспрашивал? Хотел выяснить, имела ли ее
дочь возможность увидеть, как кто-то спускает тело Йигера в эту яму и
лезет следом, чтобы накрыть брезентом. А что она сказала - можешь услышать
из первых уст. Она здесь, ее и спрашивай.
- Я тебя спрашиваю. Стеббинз не дурак.
- А я подожду отвечать. Я ничем не обязан миссис Перес, но у нее
право самой решать, что именно она хочет сказать для официального
протокола. Мы с миссис Йигер - частные лица, а ты полицейский.
И, ей-богу, миссис Перес тоже не подвела.
- Я сказала ему все как было, - заявила она. - Если бы дочь чего
такого даже и видела в воскресенье, она бы все мне рассказала.
- Она весь вечер пробыла дома?
- Да. Пришли две подруги, они смотрели телевизор.
- Когда пришли подруги?
- Около восьми.
- А когда ушли?
- Сразу после одиннадцати. После их любимой программы.
- Ваша дочь вышла с ними?
- Нет.
- В тот вечер она выходила из дома?
- Нет.
- Вы уверены?
Она кивнула:
- Уверена. Мы всегда знали, где она.
- Вчера вечером не знали. А ночью, воскресной ночью, она в любое
время могла пойти в комнату с окнами на улицу и поглядеть в окошко. Могла
ведь?
- Зачем ей? Зачем ей было так делать?
- Не знаю, но она могла. - Стеббинз повернулся ко мне: - Значит, так,
Гудвин, поедешь со мной в центр. Расскажешь обо всем инспектору.
- О чем обо всем? Чего тут рассказывать?
Он выпятил челюсть.
- Слушай, ты, в понедельник вы начали наводить справки о мертвеце за
два часа до того, как было найдено тело. Когда инспектор отправляется
поговорить с Вульфом, он застает там вдову и его потчуют обычным дерьмом.
Вдовица поручила Вульфу найти убийцу мужа, что, может, и не противоречит
закону, но противоречит работе Полицейского управления города Нью-Йорка. Я
прихожу сюда, расследуя не это, а совсем другое убийство, - и, как Бог
свят, снова ты, и вдова в этом доме, где жила убитая девушка,
расспрашиваете ее мать. Либо ты едешь в центр, либо ты арестован как
важный свидетель.
- Так я под арестом?
- Нет. Я сказал: _л_и_б_о_ - _л_и_б_о_.
- Хорошо иметь выбор. - Я достал из кармана монету в двадцать пять
центов, подбросил, поймал и посмотрел, как легла: - Я выиграл. Едем.
Меня вполне устраивало увести его подальше от миссис Перес и этого
дома. Поднимаясь на улицу по трем ступенькам, я думал о том, насколько все
могло быть по-другому, приди он на полминуты раньше или спустись мы на
полминуты позже. Влезая в полицейский автомобиль, я от души зевнул.
Проспав менее трех часов, я весь день хотел основательно зевнуть, да все
