Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только
тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у
меня и нет. Появление Чавдара и его переряженных в обычную пехоту ювелиров
можно объяснить просто - в городе есть некоторое количество элементов,
которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндами - полный туман. Сакраментальная проблема "отцов и
детей", судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто
боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына.
Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А
чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует
бояться...
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за
столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с
пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы
с ним, но не знал, с чего начать, - у меня не было никакого опыта общения
с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам.
Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели
каким-то образом напугать Лонера - до сумасшествия и самоубийства...
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула
печенье.
- Вам понравился наш город?
Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
- Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
- Сама. Вы любите цветы?
- Как сказать... - пожал я плечами.
Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С цветами я, как правило,
сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают.
В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что же
их, спрашивается, любить, если они всегда - знак утраты и скорби?
- Хотите еще печенья? - спросила Анна, когда разговор о цветах
безнадежно забуксовал.
- Хочу, - сказал я, обернулся и перехватил ее взгляд - беззвучный
вопль.
Обернулся туда и сам едва не закричал. Мальчишка стоял у дерева
метрах в десяти от веранды, и к нему ползла змея, голубой кронтан,
ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ребенка, а
он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента
медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки пионов, мой
пистолет остался в комнате, ребенок застыл, Анна застыла, застыл весь
мир...
Я метнул пику для льда, каким-то чудом оказавшуюся на столе.
Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова приколотой
к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
- Что же ты, малыш... - Я наклонился к нему, хотел что-то сказать, но
натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как выстрел.
Зипперлейн был прав. Они другие, и словами этого не выразить. Мне
положено разбираться в любых чувствах, которые могут выражать глаза
человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или
равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я
сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других
обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не
стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта
хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и
маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то
объяснять. Что он другой. Что между нами - стена.
Я оглянулся - Анна стояла на прежнем месте, она даже не смотрела в
нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд
ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова,
не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть,
она с самого начала знала, что никакой опасности нет...
Мальчишка прошел мимо меня, как мимо пустого места, присел на
корточки над неподвижной змеей. Я отвернулся, чувствуя себя лишним,
бессильным, напрочь опозорившимся. И тихонечко побрел обратно на веранду.
Анна убирала со стола.
- Вам не нужно было этого делать... - тихо сказала она.
- Ну откуда я знал? - так же тихо ответил я. - Значит, и это...
- И это тоже.
- Анна, можно мне посмотреть его комнату?
Ей очень хотелось послать меня ко всем чертям, но она понимала, что
не во мне дело.
- Господи, делайте что угодно... Там, направо.
Я проскользнул в дом. Конечно, вот эта дверь, разрисованная забавными
зверюшками и героями мультфильмов. Детская изумила меня спартанской
простотой. Маленькая кровать, желтый шкафчик, низенький столик - и больше
ничего. Никаких книг, никаких игрушек. На столе рассыпаны цветные
карандаши, лежат несколько листов белой бумаги. На одном - рисунок.
Ничего похожего на неуверенную детскую мазню. Четкими штрихами
изображено что-то непонятное, не имеющее смысла - для меня, но не для
художника. Полное впечатление осмысленного завершенного рисунка. Дом?
Возможно. Несколько домов, нарисованных один поверх другого - в разных
ракурсах, с разных точек зрения.
Я поворачивал рисунок так и этак. Да, дом, как-то уродливо
распластанный в одной плоскости, деформированный. В живописи я профан, но,
сдается мне, нечто подобное я видел у нынешних полисенсуалистов - луг,
каким видит его жаба. Галактика, какой ее видит несущийся со сверхсветовой
скоростью пьяный андромедянин...
Оглядываясь на дверь и ежась от стыда, я аккуратно сложил рисунок
вчетверо и спрятал в бумажник. Прекрасное начало, первое вещественное
доказательство - украденный из комнаты шестилетнего пацана рисунок.
Я взглянул на часы и стал собираться Надел другую рубашку, сменил
галстук на более легкомысленный. Пистолет оставил под подушкой. И
отправился искать Некера.
Прохожие проявляли полное пренебрежение к сгорающим над крышами
метеоритам - притерпелись, надо думать. На их месте я бы тоже, наверное,
притерпелся. Немного поплутав, я добрался до бара "Волшебный колодец" и
вошел. Очень большая комната со всеми атрибутами мини-заведения - стойка с
высокими табуретами, мюзикбокс в углу, два десятка столиков, шеренга
игральных автоматов, телевизор над стойкой. Тысячи таких
заведений-крохотулечек кое-как существуют от Куала - Лумпура до Баффиновой
земли, и, как правило, каждый старается обзавестись чем-то особенным,
неповторимым то доспехи средневекового рыцаря, тысячу лет назад с пьяных
глаз угодившего в болото и извлеченного при муниципальных работах, то
африканские маски в южноамериканских барах или южноамериканские индейские
вышивки в барах африканских, то (своими глазами видел в Лахоре) обломок
летающей тарелки, взорвавшейся по неизвестной причине прямехонько над
домом владельца бара. Здесь функцию раритета исполнял громадный засушенный
осьминог - морская тематика, как и положено в портовом городе. Рядом
висела табличка, возвещавшая, что этот самый кракен, прежде чем был
загарпунен, утащил в пучину трех боцманов, одного штурмана и откусил руль
у канонерки. Со времен своих славных подвигов кракен неимоверно усох...
Я пробрался к стойке и попытался привлечь внимание игравшего
миксерами Жерома. Привлек. Взял бокал гимлета и ушел на облюбованное
свободное местечко в углу Столик попался тихий. Двое юных влюбленных
переплели пальцы под столом. Как некий контраст, тут же примостился
старик, худой, весь какой-то высохший, подобно легендарному кракену, он
обхватил полупрозрачными ладонями стакан с чем-то желтым и поклевывал
носом.
Я поставил бокал на столик. От этого звука Мафусаил вздрогнул и
пробудился.
- Ваше здоровье, - сказал я.
- Прозит, - сказал он.
Мы отхлебнули и помолчали.
- Он умер, - сказал старик.
- Кто? - вежливо поинтересовался я.
- Рольф Швайнвальд.
- А...
- Вот так. И за ним пришла та, что приходит за всеми людьми. Пришла,
увы, с опозданием на сотню лет. Рольф Штайнвальд, ста двадцати четырех лет
от роду, был личностью в своем роде уникальной - последний доживший до
наших дней эсэсовец. Дивизия "Викинг". Свое давно отсидел, но оказался
столь крепким, что казалось" сам дух Черного корпуса упорно держит на этом
свете свое последнее вещественное воплощение. Лет десять назад
экс-оберштурмфюрер впал в старческий маразм и с тех пор строил на своем
дворе оружие возмездия "Фау-3", используя в качестве основных деталей
консервные банки и прочий бытовой хлам. Соседские мальчишки сооружение
разваливали, он снова строил. А теперь вот подох" не достроив.
- Это эпоха, - сказал мне старик. - Вы понимаете, целая эпоха ушла.
Если подумать, весь двадцатый век. Я все это видел, понимаете? Берлин.
Бабельсберг. Мюнхен. Не растерзанный союзной авиацией Мюнхен, а
олимпийский, тридцать шестого года. Вы знаете, что фюрер учредил особую
медаль для немецких победителей Игр? Вы представляете, как это выглядит,
когда звучит команда "марш!", и шеренга с размаху опускает сапоги на
булыжную мостовую.
- И еще Дахау, - сказал я.
- Что? - он подумал, припоминая. - Ах, да... Дахау и еще этот, как
его... ну, вы лучше помните. Печи. Кого-то там сожгли, говорят, некоторые
были учеными, что-то такое изобрели, чуть ли не эпохальное... Печально. Я
все понимаю - были издержки, как у любого политического движения. Может
быть, не следовало их так уж... чересчур. Может быть, не стоило
сотрудничать с сионистами, а и их вешать. Но, молодой человек, если бы вы
видели, как это было красиво! Факельные шествия - ночь, маленький живой
огонь факелов, колышущиеся тени, и тысячи людей в едином порыве... Форма.
Человек в форме никогда не чувствует себя одиноким, ущербным, он всегда в
рядах, с кем-то, частица могучего целого. Где это теперь? Войска ООН?
Семенная вытяжка, пародия на армию и строй, оперетка...
Он горько покривился и обеими руками поднял к губам стакан. Этих
динозавров остались считанные единицы - развитая геронтология, высокий
уровень медицины... может, еще и яростное желание жить, сохраниться, быть?
Они единодушно открещивались от ушедшей идеологии, все воевали на Западном
фронте, если собеседник был с востока, и на Восточном - если собеседник
был с запада. Но все поголовно и навзрыд сожалели о порядке и братской
сплоченности, чьими символами были мундир, френч, китель...
- Вот и ваш Некер появился, - сказал бесшумно подошедший хозяин.
С о в е р ш е н н о с е к р е т н о.
Э к с п р е с с - и н ф о р м а ц и я. Д о п у с к А-0.
Генерал-майор Некер Лео-Антуан (Роланд). Родился в 1984 г. Сорбонна,
военное училище "Статорис" (командно-штабной факультет). Имеет ученую
степень магистра, автор ряда работ по международному праву в области
взаимоотношений транснациональной контрразведывательной службы ООН с
национальными правительствами. В настоящее время - начальник Отдела
кризисных ситуаций. Член Коллегии МСБ, заместитель начальника
регионального управления МСБ "Дельта". Четыре международных и шесть
национальных наград. Женат. Сын. Дочь.
Я обернулся - откровенно, не маскируясь. Некер сидел у входа. Это был
он и не он. Крупная фигура, густые усы, мужественное лицо стареющего
военного - импозантный моложавый джентльмен с фамильного портрета
викторианских времен. Но я хорошо его знал и видел, что он стал другим.
Полное впечатление надломленности, безвольности, и это не игра. Он на
самом деле сломлен.
Во времена оны Роланд был для меня учителем, недосягаемым эталоном и
господом богом, да и потом, поднабравшись опыта, я смотрел на него снизу
вверх - право же, он заслуживал такого взгляда. Что же делает с людьми
этот проклятый город и как он этого добивается? По спине у меня побежали
мурашки при мысли - что, если то же суждено и мне? Поток, неотвратимо
затягивающий в омут... Но должен же кто-то прервать череду необъяснимых
падений, по сути, предательств?
Я подошел к нему и сел напротив. Он равнодушно поднял голову. А потом
узнал меня.
- Здравствуйте, генерал, - сказал я. - В Центре беспокоятся, куда это
вы запропастились.
- Меня всегда можно найти в этом милом заведении, - сказал он. - От и
до. Сижу и пью. Омерзительное занятие, знаете ли. Я все жду, когда
начнется белая горячка, и я с превеликой радостью лишусь рассудка, но
горячка никак не приходит...
- Что с вами?
- Информация, - сказал он. - Я ведь был хорошим сыщиком, верно? А
теперь получил информацию, которую человеческий мозг - или по крайней мере
мой мозг - переварить не в состоянии.
- Вы докопались? - спросил я.
- Да.
- И что вы знаете касаемо здешних странностей?
- Наверное, все, что нужно знать, - сказал он. - Но вам я не
собираюсь ничего говорить. Поймите, вы сами должны... Речь идет о
ситуации, где все наши условности и установления не имеют никакого
значения. Представьте, что на заселенный негуманоидами Марс попадает
земной ботаник и с точки зрения ботаники пытается рассудить тамошние
политические или научно-технические споры. Представьте, что неграмотный
филиппинский рыбак отправлен разбираться в склоках и сложностях дублинской
дирижаблестроительной фирмы. Я о нас с вами. Профессиональные
контрразведчики пытаются стать судьями в деле, которое требует других
судей... или вообще не нуждается в судьях. Я говорю загадками, да? Но вы
должны сами до всего докопаться.
- И тогда? - спросил я.
- А вот тогда-то начнется самое интересное и сложное... Нужно будет
сделать выбор, принять решение. Я его принять не смог, в чем честно
признаюсь. Я думал, что знаю все о добре и зле, все о жизни и своем месте
в ней. Но... Я не могу сделать выбор. Страшнее всего - как раз эта
неспособность принять решение...
- Кто такой Регар? - спросил я резко.
- Тот человек, на месте которого я хотел бы быть.
- Лонер настаивал, что это враг.
- Значит, Лонер ничего не понял. - Он глянул мне в глаза. - Голем,
надеюсь, ты понимаешь, что взять меня будет довольно трудно? Или ты здесь
со своими мальчиками?
- Я здесь один, - сказал я. - И у меня нет приказа вас брать. Получи
я приказ, я бы это сделал. Пусть даже один. Но мне всего лишь поручено
разыскать вас. Я вас нашел. И говорю вам - за вас беспокоятся. Лучше бы
вам поехать в Центр.
- Учту. Знаешь, что хуже всего? Прекрасно понимаешь, что с тобой
происходит... Прощай. Желаю оказаться счастливее.
Он встал, поклонился коротким офицерским поклоном, бросил на стол
мятый банкнот и пошел к выходу. Я остался один. Может быть, где-то в
городе есть страшная пасть, которая одного за другим глотает наших людей и
выплевывает подменышей, безмозглых и безвольных двойников? Нет. Глупости.
Есть информация. Истина. Знание, которое то пугает людей до смерти, то
погружает в прострацию...
- Скучаете? - раздался рядом девичий голосок.
Я поднял глаза от исцарапанной пластиковой крышки столика. Блондинка.
Лет двадцати. Фланелевые брючки, белая безрукавка. На девицу определенной
профессии из портового города явно не походит. На подсадку мелких
грабителей тоже. Милая девочка, которой скучно. Или милая девочка, которая
играет милую девочку, которой скучно.
- Скучаете? - повторила она.
- Скучаю - сказал я. - Вы, как я понимаю, тоже? Что будете пить?
- Все равно.
Я отправился к стойке.
- Что вам налить? - спросил Жером.
- Да хотя бы гимлет, - сказал я. - Думаю, дама согласится.
- Между прочим, девчонка не какая-то там, так что учтите.
- Учту, - пообещал я. - Из приличной семьи, а?
- Из очень приличной. Как ваша работа?
- Работаю помаленьку.
- То-то, что помаленьку.
- А поспешишь - людей насмешишь, - сказал я.
Вернулся к своей незнакомке и преподнес ей бокал. Незнакомка
пригубила, не сводя с меня глаз. Интересно, к чему милой девочке из очень
приличной семьи шататься по вечернему кабаку не самого высшего разряда?
- У вас красивые глаза, - сказал я. - Коралловые губки. И вообще вы
прелесть.
- Вы уже теряете голову?
- И заодно - способность соображать, - сказал я. - Никак не могу
сообразить, чем привлек ваше внимание.
- Мне же скучно, - напомнила она.
- Аргумент веский. Кто вы?
- Это уже не по правилам, - засмеялась она. Я могу оказаться... ну,
хотя бы шведской принцессой.
- Ваше высочество, - сказал я почтительно, - но я-то могу оказаться
Синей Бородой или людоедом. Не боитесь?
- Нет. Вы на негодяя не похожи. Я разбираюсь в людях.
Родная, мысленно воззвал я к ней, знала бы ты, какие люди
отправлялись в Края Великого Маниту как раз оттого, что переоценили свое
умение разбираться в людях...
- Ну, если не похож... - сказал я. - Позволительно ли мне будет, ваше
высочество, узнать ваше имя?
- Алиса.
- Адам. Журналист. Буду писать о ваших чудесах и странностях. Меня
послали, потому что я страшно люблю загадки.
- Загадки... - протянула она с непонятной интонацией. - Вы давно в
городе?
Сегодня приехал. Что у вас обычно показывают туристам?
- Я вам покажу Могилу Льва, - сказала Алиса. - Это...
- Я знаю.
- А посмотреть не хотите?
Ситуация сложилась странная. Шла явная игра, мы оба понимали, что
идет игра, понимали, что другой это чует.. Не это же прекрасно - что
началась игра, что на меня кто-то вышел! И я сказал:
- Хочу.
- Тогда идемте, - сказала она.
У нее был мотороллер, старенький, но резвый. Вела она быстро и умело.
Мы промчались по ночным улицам пронизанным многоцветием неона, метеориты
огненными росчерками проносились над крышами и сгорали, таяли. Казалось,
на небе нет уже половины звезд - они осыпались роем осколков, пригоршнями
раскаленной пыли.
Город остался позади, за нашими спинами, дорога шла в гору. В луче
фары мертвым холодным светом вспыхивали дорожные знаки. По всем канонам
жанра дорогу сейчас должна загородить машина с погашенными фарами, и из
нее полезут хмурые асоциальные типы с ручными пулеметами наперевес. Эх,
если бы...
Вот и памятник. Лев распростерся на вершине горы, уронив косматую
голову на правую лапу, а под левой смутно различалась рукоять меча - я
знал, что он сломан.
Лет семьсот назад рыцари графа Раймонда Гервенского убили здесь
Ралона, бывшего бочара, поднявшего восстание и провозглашенного королем.
Одно из стародавних восстаний против злого короля, обманываемого
неправедными советниками. Восстание, обреченное на поражение неумолимыми
законами развития общества, - о чем его участники, разумеется, и
подозревать не могли. Насколько я помнил, все протекало весьма стандартно
- король воевал где-то далеко, и восставшие вырезали небольшой гарнизон
города, спалили замки наиболее ненавистных окрестных сеньоров и решили,
что все кончено. Что касается графа Гервенского, то этот хитрый лис не
растерялся и не заперся в замке, сообразив, что людей и припасов у него
мало, а к неприступным замкам его Гервен, безусловно, не относится. Посему
он торжественно и принародно присягнул королю Ралону, снискал его доверие,
был им возведен в герцоги и через неделю удостоился чести сопровождать
Ралона в соседний город, примкнувший к восстанию. Двадцать вассалов графа
скрытно поехали следом и догнали кортеж на этом самом месте... Настоящий
король, испугавшись, срочно заключил невыгодный для себя мир и повернул
рыцарскую конницу на восставших. Все кончилось через три дня. И получило
неожиданное продолжение через семьсот лет. Так уж случилось, что город не
мог похвастаться знаменитыми земляками. Родившиеся в других местах великие
люди, равно как и эпохальные исторические события, обошли город стороной.
Но отцам города хотелось иметь красивый памятник, который можно показывать
туристам, сделать символом вроде Русалочки, Сирены, Медного всадника и
Эйфелевой башни. Вот олдермены и не придумали в свое время ничего лучшего,
кроме как скопировать знаменитый швейцарский монумент, поставленный
сложившим головы за пределами Гельвеции ландскнехтам.
Мы стояли у каменного зверя, накрытые его тенью, и молчали. Удачный
повод для глубокомысленных рассуждений о том, что все относительно, а мир
наш полон парадоксов - бедняга Ралон, возмутитель спокойствия, спустя
столетия после смерти удостоился памятника, а граф Гервенский всего через
полгода после убийства им народного короля впутался в заговор недовольной
усилием централизованной власти знати - каковую знать миропомазанный
король быстренько развесил на воротах фамильных "замков.
- Жаль, - сказала Алиса.
- Кого? Или - что?
- Короля Ралона.
Я буркнул что-то в том смысле, что законы развития общества - вещь
упрямая, на кривой ее не объедешь...
- Господи, я не потому. Ралон был молодой и красивый. Жаль.
- Вы что, его видели? - пошутил я. - В мемуарах де Шалонтре о
возрасте Ралона ничего не сказано...
- Разумеется, видела, - сказала Алиса. - Иначе откуда бы я знала, что
он был молодой и красивый?
- У вас собственная машина времени?
- Не верите?
- Нет, я ужасный рационалист. Верю только тому, что вижу своими
глазами.
- Прекрасно. Тогда подойдите.
- Куда?
- Вот сюда, - сказала Алиса, взяла меня за руку и потащила к
памятнику.
В лунном свете львиные глаза мерцали как-то загадочно, я нагнулся и
рассмотрел, что они не мраморные, как следовало бы. Стеклянные, похоже.
Черная точка зрачка, кружево радужной оболочки. Обычно у статуй не бывает
таких глаз.
- Откуда у него такие глазищи? - спросил я.
- Не знаю, не знаю... - быстро прошептала Алиса, пригибая мою голову
поближе к львиной. - Просто в один прекрасный день взяли и стали вот
такими. Ниже нагибайся, ниже. Смотри ему в глаза и думай про короля
Ралона. Про него самого, про то, как его убили. Про то, что хочешь его
увидеть. Про Время.
Я так и не успел убрать с губ скептическую ухмылку.
Вокруг был ясный день, светило солнце, блестело море. На месте города
появился другой, раз в десять меньше, крохотный городок со средневековой
гравюры - мощные, на совесть сработанные зубчатые стены, из-за стен
виднеются шпили и острые высокие крыши, словно пучок стрел в колчане. У
пристани несколько кораблей со спущенными парусами. Я стоял на том же
самом месте (только гора была гораздо круче, не сглажена временем) и
смотрел сверху на город, каким он был семьсот лет назад. Впрочем, меня не
было в летнем дне. Там был только... черт, как сказать? Там был только мой
взгляд, а ноги по-прежнему ощущали мраморный постамент, но своего тела я
не видел.
Слева, метрах в десяти от меня, появились всадники. Кони шли шагом, я
не слышал стука копыт и разговора, хотя губы седоков шевелились. Продолжая
разговор, двое остановились буквально рядом со мной и смотрели вниз, на
город. За их спинами почтительно молчали телохранители.
Нетрудно определить, кто есть кто. Алиса оказалась права. Король
Ралон был рослым красивым малым лет тридцати, одет богато, пышно даже, но
сразу видно, что к этой роскоши он не привык. И в седле сидел несколько
неуклюже. Не то что его собеседник, лет сорока, с умным, холеным лицом,
довольно приятным.
Король что-то сказал, улыбаясь и показывая на город. Он не успел даже
понять, что его убили...
Роли, несомненно, были распределены заранее. Здоровенный детина,
заросший до глаз рыжей бородищей, внезапно по незамеченному мной знаку
обрушил секиру на непокрытую голову короля Ралона (я на миг зажмурился).
Беззвучно скрестились мечи и боевые топоры, королевские телохранители один
за другим вылетали из седел, и когда появились десятка два конников в
одежде с гербами графа, им почти не пришлось ничего делать.
Я выпрямился, окунулся во мрак, снова увидел свое тело,
распростертого над обломками меча каменного льва и кроваво-красные
росчерки метеоритов над городом. Беззвучное прошлое растаяло.
- Теперь веришь? - спросила Алиса.
- Теперь верю, - сказал я. - Потому что...
Пришла мысль, от которой стало холодно.
Едва речь зайдет о прошлом, почему-то прежде всего под этим мы,
страдая своеобразной дальнозоркостью, понимаем давние века, старинные
времена. Однако прошлое - это и то, что случилось сутки, час, минуту
назад...
Я опустился на колени, встретился взглядом с застывшими глазами
льва-оборотня. Сосредоточиться. Думать о человеке, которого никто не видел
мертвым, - кроме тех, кто его убил. А мы так и не нашли тех, кто его
убил...
Полгода назад майор Дарин из "Гаммы" не вернулся с задания, исчез,
растворился в воздухе на улицах трехмиллионного города, далеко отсюда, на
другом континенте. До сих пор мы не знаем, что с ним случилось, где он
оступился (если он оступился), как он погиб. Такое еще случается, нам
противостоят не опереточные злодеи, и, когда знамя покрывает пустой гроб и
над пустой могилой трещит залп, злоба в тысячу раз мучительнее оттого, что
она бессильна, у врага нет имени, лица и адреса...
Рослый загорелый человек сбежал по ступенькам аэровокзала и
направился к стоянке машин. Все правильно. Дарина встречают те, из
"Серебряного волка", они не знают его в лицо и понятия не имеют, что это
не долгожданный курьер, что курьера мы аккуратно и чисто взяли в Маниле...
Зеленая "Комета" и узкое, напряженное лицо человека за рулем. Машина
долго петляет по улице, выполняя классические маневры с целью выявления
возможного хвоста. Повороты, перекрестки, стада лакированных автомобилей,
регулировщики в белых нарукавниках, толчея, мельтешение вывесок и реклам.
Машина выезжает за черту города - видимо, резидент обожает свежий
воздух. Я незримо присутствую рядом с сослуживцем и другом, одним из тех
парней, о которых по высшей справедливости нельзя говорить без красивых
слов, я знаю, что сейчас его убьют, но я бессилен что-либо изменить. Я
остаюсь зрителем, бесплотным духом. Все уже свершилось полгода назад.
Спириты пламенно уверяют, что души умерших постоянно незримо присутствуют
рядом с нами, видят каждое наше движение, слышат каждое наше слово.
Хочется верить, что это неправда, - иначе какой пыткой было бы хваленое
бессмертие души, ее способность все видеть и все знать, и полнейшее
бессилие что-либо изменить...
Автоматически открывается калитка, чугунное кружево, автомобиль
тормозит у белой виллы, двое поднимаются на крыльцо, и я бесплотно иду
следом, и вот уже Дарин с непроницаемым лицом идет навстречу осанистому
типу в золотом пенсне. И падает на ковер лицом вниз. Тип в золотом пенсне
недоуменно и растерянно оглядывается - он явно такого не ожидал. Из-за
портьеры появляется человек с пистолетом, и уж его-то я знаю как
облупленного - Визенталь, он же Серый Антихрист. Теперь мне все ясно - где
был прокол, кто недоучел и что. Значит, вот так. Визенталь. Бывший майор
военной разведки одного маленького, но чрезвычайно воинственного
государства в те времена, когда еще существовали национальные армии и
разведки. Теперь притворяется мирным рантье и притворяется, надо отдать
ему должное, чрезвычайно непробиваемо. До сих пор мы так и не смогли
доказать, что Визенталь и Серый Антихрист - одно и то же лицо. Теперь -
другое дело. Виллу мы эту найдем. Трупы в подвале выкопаем. Перевернем все
вверх дном, найдем отпечатки пальцев, свидетелей, теперь мы твердо знаем,
что Визенталь там был, и будем танцевать от этой печки. Визенталь сейчас в
Мехико, беззаботно глазеет на старинные здания и покупает поддельные
антики - ну что ж, пусть пока погуляет...
Стоп, стоп. Что же, я поверил, будто передо мной машина времени?
Может быть; все это обман. Может быть, Алиса владеет гипнозом. Впрочем,
проверить нетрудно...
- Некоторые очень пугаются, - сказала Алиса. - А у тебя крепкие
нервы.
- Есть немного, - сказал я.
Она стояла, сунув руки в карманы курточки, легонько покачиваясь с
пятки на носок. Сколько людей до меня смотрели в глаза этому льву, и что
они заказывали?
Если это не гипноз, следовало бы окружить памятник танками... Многие
дали бы отрубить себе руку, лишь бы узнать, какие бумаги просматривали и
что делали в недалеком прошлом некоторые мои коллеги, - прошлое означает и
то, что произошло минуту назад... А ревнивые мужья, мелкие жулики,
желающие подсмотреть код сейфа, нечистоплотные бизнесмены и просто грязные
типы, которых манит соседская спальня? Но если это всего-навсего гипноз,
каким дураком я буду выглядеть, потребовав охранять памятник? Черт возьми,
неужели начались порожденные здешними чудесами дилеммы? Зябко стало от
такой мысли.
Меня тянуло спрашивать и допрашивать, но я молчал. Успеется.
Выпрямился, глубоко вдохнул прохладный ночной воздух, посмотрел в сторону
моря. Небо в эту ночь было чистое, звездное, сверкали огни города, над
ними метались алые росчерки метеоритов, а над метеоритами...
Над метеоритами, над городом, стояла радуга - пронзительно чистое
семицветье. Одним концом она упиралась в искристо поблескивающее море,
второй терялся в мельтешений городских огней. Самая настоящая радуга, на
полнеба. Самая красивая и яркая из всех, какие я видел в своей жизни.
Над радугой висела Луна, огромная, круглая, пухлая, в темных пятнах
безводных морей. Зеленая Луна. Цвета весенней травы, молодой листвы,
драгоценного камня изумруда и девичьих глаз. Луна, которой не положено
быть такого цвета. Луна может быть белой, желтой, иногда красной, но
никогда - зеленой.
Что могло уверить меня в том, что я не сплю и не сошел с ума?
Успокоила трезвая и спокойная мысль - они начинали точно так же,
Некер и Лонер. Они тоже в свое время столкнулись с чем-то необычным, не
лезущим ни в какие рамки, лежащим на грани ирреальности (хотя кто ее
определит, эту грань?). Они тоже должны были ощутить растерянность и
боязнь за свой рассудок. Может быть, они чересчур испугались за свой
рассудок и оттого утратили его? Так что мне следует ничему не удивляться.
