она дрожит. Ах, как много эта девочка знала и сколько нехорошего
предчувствовала...
Никто не обратил на нас внимания, когда мы шли через комнаты, где
танцевали, пили, шумели. Похоже, здесь собрались давние и хорошие
знакомые.
И вдруг я наткнулся на тяжелый и острый, как наконечник пики, взгляд.
В углу сидел Дикий Охотник и смотрел на меня весело, дерзко,
приподнял бокал. Я вежливо раскланялся. Не мог брать его в этом
столпотворении и гаме, не зная, кто с ним еще и сколько их. И он это
прекрасно понимал.
- Не стреляйте, - прошептала Алиса, сжимая мою руку.
Вот даже как? Я повел ее дальше, наткнулся на распахнутую дверь
пустой комнаты, втолкнул туда Алису и тщательно прикрыл дверь. Обернулся к
ней. Боюсь, мое лицо отнюдь не дышало христианским смирением и кротостью.
- Ну, девочка из Зазеркалья, будем отвечать на вопросы, - сказал я. -
К черту игры. Кто я, по-твоему, такой?
- Полковник Кропачев из МСБ, - сказала Алиса не столь уж испуганно.
- Когда ты подсела ко мне в баре, знала уже, кто я?
- Ну конечно...
- Так. А в кого я не должен стрелять?
- В Дикого Охотника. Но вы не должны думать, будто Даниэль с ними,
все иначе, все сложнее, он...
- Догадываюсь, - сказал я. - Муравьишка вскарабкался на навозную кучу
и вообразил, будто покорил Монблан. Знаю я его, гада, и очень скоро я его
упакую... Пошли-ка к твоему Даниэлю. Слушай, дом со стороны кажется не
таким уж большим, но комнат, я смотрю, что-то многовато. Такое
впечатление, что внутри дом больше, чем снаружи.
- Ну да, - безмятежно сказала Алиса. - Это все четвертое измерение.
Иномерные пространства.
Я покосился на нее и ничего не сказал, кажется, разочаровав ее
отсутствием бурной реакции. Иномерные пространства. Бывает. Плохо только,
что сволочь вроде Дикого Охотника, дай ей волю, моментально приспособит
эти пространства для побегов из тюрем или проникновения в арсеналы. И
помешать им, как всегда, сможем мы, а не этот Регар...
Алиса показала мне на дверь, и я вошел, и она осталась снаружи. Я
прикрыл за собой дверь и сказал:
- Ну, здравствуй, Регар.
- Здравствуй, полковник.
Человек моих лет, волосы чуть светлее моих. Симпатичный человек,
скорее открытый, чем замкнутый. Я первый отвел взгляд, чуточку
демонстративно отвернулся, чуточку бесцеремонно разглядывал комнату.
Мебель. Книги. Компьютер. Стол, заваленный учеными бумагами. Великолепно
выполненный портрет Алисы. Большая цветная фотография: ярко-желтые дюны,
какие-то корявые кусты, отбрасывающие две тени (угол мужду тенями -
примерно пятьдесят градусов), странная игра красок, бликов и отражений,
зелено-сине-фиолетово-изумрудный колер неба. На гребне ближайшего
песчаного холмика примостилось отливающее голубым и зеленым животное,
нечто вроде помеси хамелеона с пуделем - где шишковатое, где мохнатое,
хвостатое, растопырившееся. Почему-то производит впечатление
равнодушно-добродушное, хотя я не рискнул сунуть бы пален в эту
треугольную пасть.
- Это одна из планет Сириуса А, - сказал Регар за моей спиной. - Мы
там были с Алисой.
- Далековато... - сказал я?
- Не верите?
- Отчего ж не поверить? Животное неопасное?
- Абсолютно безвредное.
- Ну да, у него такой вид - мопсик...
Я специально держался и говорил так, словно не видел ничего
необычного в том, что он гулял по одной из планет Сириуса А - чтобы он не
возомнил, будто ему удалось меня удивить. Я обернулся к нему и сказал
скучным казенным голосом:
- Полковник Кропачев. Отдел кризисных ситуаций МСБ. Пожалуйста,
назовите ваше имя, фамилию, возраст, род занятий.
Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся - понял мою игру.
- Ладно, - сказал он. - Черт с ними, с формальностями. Начнем? Вы
хорошо держитесь.
- Интересно, а чего вы ожидали? Я почему-то думаю, что и Лео Некер
держался точно так же. Принимал вас как объективную реальность, пусть и
чертовски загадочную. Так?
- Так.
- А Лонер? - спросил я.
- Лонер... я не успел вмешаться. Да и не было у меня возможности для
вмешательства. Именно потому, что не я заправляю здешними чудесами. Ими
никто не заправляет... Лонер ошибся. Он посчитал меня рядовым пособником
террористов, не стал заниматься мною и сконцентрировал все усилия на
детях. И очень быстро им надоел Поймите они еще дети, они не хотели ему
зла, всего-навсего попытались сделать так, чтобы он оставил их в покое...
- Ага, - сказал я. - И закружили вокруг него ревенанты,
утопленники...
- Вам самому разве не приходилось в детстве наряжаться привидением?
- Были разные проказы с применением голографических проекторов, -
сказал я. - От брата так влетело...
- Вот видите. Чем вы, тогдашний, отличались от них?
- Тем, что не разрушал заводов и не превращал денег в листья.
- Ну, все дело в возможностях.
- В том-то и беда. - сказал я. - В том-то и камень преткновения...
- Но они же еще дети.
- Вот и расскажите мне, кто они, - сказал я. - Что там - вспышка
наследственной памяти, интриги альтаирцев?
- Вспышка, вспышка... Вы слышали когда-нибудь о биологической
цивилизации? Представляете, что это такое?
- Может, вас это и удивит, - сказал я, - но я иногда интересуюсь и
тем, что лежит за пределами моих служебных обязанностей. У нас есть разные
семинары, не буду рассказывать подробно... Как я это понимаю -
цивилизация, которая полностью отвергает технику, механизмы, словом, любые
искусственно произведенные устройства. Симбиоз с природой, полное слияние
с ней? Некоторые предполагают, что такая цивилизация когда-то существовала
на Земле, но погибла по неизвестным причинам. Увы, гипотеза эта ничем не
подтверждена. На эту тему есть определенное количество фантастических
книг.
- В общем, неплохо, - сказал он. - Весьма. Это позволит обойтись без
вводной лекции.
- Ага. Вы хотите сказать, что ретцелькинды - это биологическая
цивилизация?
- Именно это я и хочу сказать. Я только не знаю, возрождается ли она
после гибели в незапамятные времена или впервые появилась на свет.
- Так... - сказал я. - Значит, глашатаи и ростки биологический
цивилизации? И, если не эвакуировать их отсюда, позволить им развиваться
дальше, они заполонят мир? И наша старая цивилизация, основанная на
машинах и технике, рухнет? И воцарится что-то иное, непредставимое пока?
- Да, - сказал он.
- Так. Если бы я был туповатым службистом, и только, я знал бы, как
мне подступиться и как мне поступить. Я молча поклонился бы и ушел
претворять в жизнь "Гаммельн". Но я почему-то чувствую настоятельную
потребность объяснить вам, почему я вынужден так поступить. Да, - я поднял
ладонь в ответ на его порывистое движение, - я вынужден санкционировать
"Гаммельн".
- Почему?
- Извольте. Вы наверняка готовы обещать ослепительные перспективы,
сияющие вершины, голубые дали. Это может произвести впечатление. Но я
приведу далеко не самый главный свой довод: вы можете дать стопроцентную
гарантию что все именно так и обстоят? Нет? Вот видите. У нас с вами не
химический эксперимент, тут не колба может рвануть, тут похуже...
- А кто может вычислить процент риска и его долю?
- Вот видите, вы сами подбрасываете мне аргументы, - сказал я. - Пока
что я не вижу ростков светлого будущего. Я вижу город с разрушенной
промышленностью, разваленной экономикой, опустошенным казначейством.
Почему они так поступили?
- Да потому, что цивилизация - биологическая... Они смотрят на мир
глазами Природы, а с ее точки зрения ваши реактивные самолеты, безбожно
пожирающие кислород, разрушающие озоновый экран, - опаснейшие хищники.
Ваши машины, сосущие нефть и добывающие "полезные ископаемые", - вампиры,
рвущие мясо и высасывающие кровь из живого тела планеты. Ваши
вычислительные машины - жалкие протезы тех свойств, которые кроются в
человеческом мозгу, тех скрытых возможностей. Меж тем нужно разбудить свое
тело, свой мозг. Мы пока что только тем и занимаемся, что усердно
стараемся отгородиться от среды обитания. Уже не от Природы - от среды...
- В ваших аргументах слишком много от эмоций, - сказал я. -
Рассмотрим другую проблему. В борьбе добра со злом все ясно и просто. Ну
как же быть, если добро борется с добром? Сдается мне, мы имеем дело как
раз с такой ситуацией...
- Похоже, - согласился он. - Наилучшим решением, мне кажется, было бы
отдаться на волю событий.
- Я так не считаю, - сказал я. - В схватке добра с добром должно
побеждать то добро, которое сильнее. В данный момент сильнее я. Значит,
мне и выигрывать.
- Послушайте, может быть, вам просто жаль, что не станет того мира,
для которого вы столько сделали, и придет другой, ровным счетом ничем вам
не обязанный?
- Так... - сказал я. - Считаете, что мы работали зря? Дрались зря?
Умирали зря?
Я почувствовал, что закипаю. Черт тебя побери, как ты смеешь
рассуждать о таких вещах? Где ты был, когда мы восемнадцатилетними уходили
в войска ООН - совершенно добровольно, потому что не могли иначе? Ты хоть
представляешь, что это такое - прыгать на пулеметы? А убитых ты видел?
Замученных?
Я сдержался и ничего не сказал, понимал, что не могут все поголовно
жители Земли стать военными и контрразведчиками, мы дрались как раз за то,
чтобы не осталось на планете военных...
- Рождение нового мира... - сказал я. - А вы подумали, в какой бардак
превратится мир, когда ваша биоцивилизация начнет победное шествие по
планете?
- Но ведь все совершится не в один миг. Десятки лет...
- Еще не лучше. Десятилетия хаоса, миллионы морально травмированных
людей, на глазах которых распадается весь мир.
- При любых переменах, даже самых благотворных, есть пострадавшие, и
немало. Но в отличие от всех прошлых перемен, сопровождавших переходные
этапы, сейчас пострадавшим не грозят голод, смерть, физические страдания.
- Им грозит кое-что пострашнее, - сказал я. - У них не будет
будущего, им предстоит жить в чужом будущем...
- Но ведь не бывает так, чтобы перемены удовлетворяли ВСЕХ.
Поголовно. Вам не приходит в голову, что ваша позиция - позиция обывателя,
смертельно ненавидящего любые перемены, потому что они связаны с
определенными хлопотами и неудобствами?
- Скажите лучше, какую роль вы сами во всем этом играете, - сказал я.
- Небольшую, почти что никакой. Поймите, они не потерпели бы
наставников и учителей. Просто я и еще несколько человек пытаемся
осторожно исследовать, изучать, деликатнейшим образом подсказывать...
Почему вы ничего не спрашиваете об экстремистах?
- Вот они-то как раз меня мало интересуют. Знаете, Даниэль, больше
всего меня удивляют не всевозможные чудеса, а то, как молниеносно
реагирует на них всякая сволочь и пытается использовать в своих целях.
Столько раз сталкивался... Все мне и так ясно - прослышали, явились,
шантажировали. Чем они вас пугали - что станут стрелять в детей? Воду в
водопроводе отравят? Алису похитят?
- Откуда вы знаете?
- Господи, я их вылавливаю который уж год, знаю от и до... Итак, они
вас шантажировали, и вы, начавши с ними игру, тем временем отправили в
нашу дублинскую штаб-квартиру призыв о помощи... - Я усмехнулся и показал
на стол, на исписанные листы. - Узнаю почерк. Так вот, Даниэль. Я верю
всему, что вы мне рассказали. И именно поэтому запускаю машину. И не нужно
считать меня палачом, а вас - жертвой. Будь у вас возможность помешать
мне, вы бы помешали?
- Да.
- Вот видите. А вы бы _д_е_й_с_т_в_о_в_а_л_и_. Так что - не нужно
насчет палачей. Я тот, кто победил, а вы тот, кто проиграл. Две
разновидности добра. Потомки разберутся. Такая уж завидная судьба у
потомков - они смотрят на прошлое отстранение, объективно и
беспристрастно, они раскладывают все по полочкам, приклеивают этикетки,
возносят и низвергают, раздают награды и волокут за ноги на свалку
истории. Они где-то там, впереди, а мы - здесь, живем и боремся, мы,
возможно, не во всем правы, но не ошибается только тот, кто ничего не
делает. Во что превратился бы мир, действуй мы, лишь имея стопроцентные
гарантии успеха? Честь имею.
Я щелкнул каблуками, поклонился и вышел. Спустился в сад и закрыл за
собой калитку, ощущая даже легкое разочарование - неужели вот так легко
все кончится?
...Крохотная кассета вошла в гнездо. Я нажал кнопку.
- Плохо, да? - раздался спокойный голос Некера. - Так вот, решения я
тебе подсказать не могу. Не вправе. Я только хочу спросить - готов ли ты,
принимая свое решение, войти в Большую Историю? К суду потомков по самому
большому счету? Больше мне тебе сказать нечего...
И - мертвое шуршание чистой пленки. Вот и все. Я сделал то, чего,
безусловно, не позволил бы себе раньше, - схватил магнитофон с
продолжавшей вращаться кассетой и швырнул его что есть силы. Он глухо
стукнулся о стену и улетел под кровать, а потом сам повалился на постель
пластом.
Сон не шел. Впрочем, что-то было, какая-то мутная полудрема, морок,
из которого появлялись и проплывали перед глазами самые разные образы и
картины, никоим образом меж собой не связанные: мертвое лицо капрала
Черенкова среди сломанных тюльпанов долины Калиджанга, вывеска бара в
Монреале, танцующая Сильвия, подбитый под Шпайтеном броневик, дымно
горящий, шпили старинных томских зданий...
Потом я уснул все же. И видел во сне, как медленно, бесшумно рушились
сверкающие стеклом и сталью высотные дома - какая-то нескончаемая улица,
застроенная высотными домами, - как здания превращались в бесформенные
кучи, над которыми стояли облака тяжелой пыли, как сквозь эти кучи с
фантастической быстротой прорастали огромные цветы, желтые, красные,
лиловые на ярко-зеленых коленчатых стеблях, как таяли груды щебня, как
обнажалась влажная, черная, рассыпчатая земля и по ней осторожно шагали
странные животные с огромными глазами, а в небе проносились какие-то
крылатые, перепончато-сверкающие, и не видно людей, ни одного человека...
Когда я открыл глаза, за окнами было светло.
День четвертый.
У крыльца ратуши меня встретил сотрудник полковника Артана, тот, что
возил меня в бывший вычислительный центр. Все бы ничего, но тут же
толпилось человек сорок, в которых любой 'простак за версту признал бы
журналистов. Тут же на всякий случай ждали несколько полицейских и агентов
в штатском - предосторожность при общении с возжаждавшими сенсации
журналистами нелишняя.
Журналисты сделали стойку. Пока я шагал, экскортируемый детективами,
они бежали следом, забегали вперед, задавали вопросы, на которые я не
отвечал и вообще вел себя так, словно не видел их. Я не питал к ним
никаких недобрых чувств - просто чувствовал себя чрезвычайно мерзко, не
хотел никого видеть, хотелось как можно скорее со всем этим покончить...
Девушка в приемной смотрела на меня уже по-иному, и я подумал
мельком, что искупил невольную вину перед ней - все же ей найдется, что
рассказать подругам.
Всей оравой мы ввалились в кабинет мэра, благо там могли разместиться
все. Мэр поднялся навстречу. Тут же стоял полковник Артан в парадном
мундире с надраенными пуговицами и орденами, выглядел он как приговоренный
к расстрелу, которому в последний миг сообщили, что казнь заменена
увеселительной поездкой на Гавайские острова. За спиной мэра полукругом
стояли человек десять в строгих темных костюмах - Отцы Города и
Ответственные Лица. Господи, ну зачем они устроили весь этот балаган?
Журналисты, затаив дыхание, слушали, как я с помощью поставленной
прямо на лист бумаги мэра мощной рации военного образца отдаю командирам
частей кодированные приказы вскрыть надлежащие пакеты. Советник Фаул
истово пялился на меня и беззвучно шевелил губами - то ли повторял за мной
команды, то ли молился. Отцы Города и Ответственные Лица сияли.
Вот и все, и больше мне здесь делать нечего. Я повернулся было, но
журналисты стояли передо мной, как спартанцы у Фермопил. Раздался боевой
клич их племени:
- Интервью!!!
- Минуту, - вклинился мэр, и все затихли. - Сначала я хотел бы
сообщить, что господин Гарт избран почетным гражданином нашего города и
награжден памятной медалью нашего города, которую мы вручаем лицам,
сделавшим на благо города что-то серьезное и важное. - Он вручил мне синюю
папку с тисненным золотом заковыристым гербом города и коробочку. Я
(невольно оглянувшись в ожидании бойскаутов с барабаном) пожал мэру руку,
принял регалии и стоял, равнодушно держа их перед собой. Мэр продолжал: -
Кроме этого, мы отправили в правительство настоятельное ходатайство о
награждении господина Гарта высшим орденом нашей страны.
Он громко захлопал, моментально подключились Отцы Города,
Ответственные Лица и журналисты. Я снова глянул на Фаула - советник
яростно аплодировал, держа перед собой ладони с растопыренными пальцами -
как дети в цирке. И мне стало чуточку неловко стоять вот так, с кислой
физиономией, посреди охваченных искренней радостью людей, но ничего я не
мог с собой поделать...
- Интервью!!! - прогремел вновь боевой клич.
И я стал говорить - тихо, медленно, тщательно взвешивая слова.
Рассказал о людях, которые здесь погибли, о своем разговоре с Регаром, о
том, какое решение я принял и чем руководствовался. Окончив, уставился в
пол и сказал:
- Вопросы?
- Вы рассчитываете, что эвакуация пройдет гладко?
- Надеюсь.
- Представляют ли опасность террористы?
- Их раздавят.
И я двинулся прямо на них, они поворчали, но расступились, и тут я,
словно на стену, натолкнулся на вопрос:
- Вы не боитесь, что однажды все повторится? Что это только начало?
Его задал седой пожилой мужчина, чем-то выделявшийся в толпе, -
видимо, настоящий научный обозреватель, а не липовый, которым столь
бездарно попробовав прикидываться я. Настоящие научные обозреватели, как
правило, - люди серьезные и образованные...
Я не ответил.
- Доброе утро, Анна.
- Доброе утро. Снова ушли ни свет ни заря? Как ваши дела?
- Дела мои кончились, - сказал я. - Баста-финита. Можно уезжать. Или
улетать. Или уплывать. (Нужное подчеркнуть.) Одним словом, убираться ко
всем чертям.
- Неудача?
- Наоборот. Вовсе даже наоборот.
- Тогда почему у вас такое лицо?
- Ох, Анна... - сказал я. - Иногда и удача нагоняет тоску. В
особенности если абсолютно неизвестно, что считать поражением, а что
удачей...
Я обернулся на звук затормозившего у калитки автомобиля. Стоял на
веранде, сжав толстые перила, а они шли ко мне, великолепные гепарды.
Первым браво шагал Лудо-Младо, огромный, пухлощекий, с холеными
запорожскими усищами, и его куртка едва заметно оттопыривалась на животе -
"эльман", как всегда, заткнут за брючный ремень. Кличку-ему дали не зря'.
Следом шел Длинный Генрих, высокий, меланхоличный, в заветном полосатом
галстуке, который он лет восемь надевает, отправляясь на самые рискованные
дела, - стало быть, он и нынешнее причислил к таковым, в чем я с ним
абсолютно согласен И замыкал шествие Мышкин Мучитель, являвший собой во
плоти образ рассеянного молодого гения из фантастических фильмов, - но
встань перед ним пяток антиобщественных личностей с ломами наперевес, ломы
оказались бы завязаны у них на выях... Он и в самом деле некогда был
биологом, в древнем городе Кракове.
[' Лудо-Младо - удалец, сорвиголова (болг.)]
Они набросились на меня, жали мне руки и хлопали по спине, потрясая
пачкой экстренных выпусков местных газет, с ходу пошли разговоры о
грандиозном успехе, будущих награждениях и несомненном триумфе.
И тут, как в плохом романе, зазвонил телефон. Анна, которую они уже
втянули в веселье, ушла. С лица Лудо-Младо медленно сползала улыбка.
Генрих сосредоточенно обрывал голубые граммофончики оплетавшего веранду
вьюнка.
- Господа офицеры, у нее пацан, - сказал я.
- Этот?
- Этот самый. Вы, собственно, зачем навестили сию обитель?
- Приданы в распоряжение на всякий случай, - мрачно сказал Генрих. -
Вдруг у тебя что-то недоделано и нужны подмастерья.
Вернулась Анна. Я знал, откуда ей звонили и что сказали. Она шла
медленно и неуверенно, как по скользкому льду, декабрьскому гололеду, и,
когда я встретил ее взгляд, мне захотелось очутиться подальше отсюда, от
этого города, где в тысячах домов сейчас плачут или сдерживают слезы.
- Вы ведь можете уехать вместе с ним, - сказал Длинный Генрих. Ни на
кого не глядя, вряд ли соображая, что делает, он скрутил в спираль
серебряную чайную ложечку и бросил ее на стол. Анна не ответила. Ничего не
сказала. Молча смотрела на нас, и под этим взглядом, тоскливым, как
фотография юной красавицы на могильной плите, мы тихонько спустились с
веранды, тихонечко прошли по дорожке, чувствуя себя людьми, которые были
приглашены почетными гостями на свадьбу, а застали, придя с цветами,
печальный переполох и покойника в доме. Залезли в машину, и Лудо-Младо
погнал по осевой. Я назвал ему адрес Регара. На улицах было пока что
людно, но на перекрестках уже появлялись и занимали позиции броневики
Чавдара.
Вывернув из-за угла, мы увидели, как тормозит у дома Регара черный
"мерседес" и из него в сопровождении двух отлично знакомых мне харь -
Виконтика и Кардинала-Богохульника - вылезает Дикий Охотник. Видимо, он
что-то почуял и примчался разбираться. Это был сущий подарок судьбы.
Заскрипели тормоза, и мы высыпали из машины, едва ли не завывая от
радости.
Единственным из всей шайки успел сориентироваться Виконтик и
припустил вдоль улицы, забыв про оружие. Слева от меня громыхнул "эльман"
- Лудо-Младо выстрелил сквозь лобовое стекло в их водителя, и тот
вывалился головой вперед в распахнувшуюся дверцу. Мышкин Мучитель занялся
Кардиналом, Генрих догнал Виконтика и почествовал его рукояткой пистолета.
Мне достался Охотник, но хватило его ненадолго. Из-за угла вылетел
привлеченный выстрелами бело-голубой джип, набитый парнями в голубых
касках, и мы сдали свою полубесчувственную добычу в надежные руки.
Регара мы отыскали в спальне Алиса, одетая, ничком спала на
неразобранной постели, спрятав лицо в сгибе локтя, а он сидел у окна.
- Даниэль, - сказал я.
Он медленно поднял голову, и я вспомнил, где мне приходилось видеть
такие глаза, и не раз. В атаке. Когда человек бежит в атаку, и в него
попадает пуля и он понимает разумом, душой, что это все, что пришел его
черед, но тело не хочет примириться, рвется вперед... Там бывала именно
такие глаза.
Он молчал. Лудо-Младо двинулся было мимо меня, но я так посмотрел на
него, что он смутился и неуклюже вернулся на место.
- Ладно, - сказал я. - Думайте про меня, как вам угодно Я прошу
только одного - дайте мне адреса ваших.. энтузиастов, которые вместе с
вами работали с детьми. Поймите, шутки кончились. Скоро начнут
эвакуировать детей и попутно вылавливать экстремистов, и кто-нибудь из
ваших энтузиастов может сдуру наделать глупостей, попытаться чему-нибудь
помешать, и его примут за экстремиста со всеми последствиями... Знаю я
этих энтузиастов. Так что давайте адреса, чтобы они сдуру не сунулись под
пули.
Наверное, среди его энтузиастов хватало горячих голов потому что он,
почти не колеблясь, взял с подоконника лист бумаги и принялся писать.
Окончив, швырнул лист на пол, и это было как пощечина, но я спокойно
поднял бумагу и аккуратно сложил вчетверо. Потом сказал:
- А еще в шляпе...
И повернулся к двери. Меня остановил голос Регара, слишком ровный,
чтобы быть спокойным:
- Подождите.
Я остановился, не чувствуя ничего, кроме свинцовой усталости.
- Мне хотелось покончить с собой, - сказал он. - Но я подумал и
отказался от этого намерения (я невольно покосился на спящую Алису) Нет,
не только это Я верю, что это не конец, что это только начало, что завтра,
послезавтра, через год, рядышком, на другом конце света...
- Так, а вы не подумали, что в следующий раз мы будем реагировать
более оперативно?
- А вы не боитесь, что однажды окажетесь бессильны?
Я молча щелкнул каблуками, поклонился и вышел. К энтузиастам отправил
всю троицу, а сам сел в машину, недавно принадлежащую Охотнику, и поехал в
аэропорт. Услышав рев динамиков, прижался к тротуару, затормозил у
стилизованного под старину фонарного столба. Из-за угла выехал
бело-голубой фургончик с эмблемой ООН, на его крыше медленно вращались
похожие на подсолнухи громкоговорители:
- Внимание! Говорит командование вооруженных сил ООН!! Обращаемся ко
всем лояльным гражданам! Просьба не выходить из домов, просьба не выходить
из домов! Вооруженные силы ООН в контакте с правительством страны проводят
акцию по обезвреживанию экстремистов! Просьба не выходить из домов!
На других улицах другие машины повторяли то же самое. По местному
радио и телевидению, как я знал, тоже. Я прикрепил на ветровое стекло
заранее приготовленный пропуск, чтобы избежать неприятностей в виде
стрельбы по колесам, и поехал дальше. Остановил машину у феерического
стеклянного здания аэропорта и пошел к служебному входу. Наперерез
бдительно выдвинулся десантник в голубой каске, но я, не останавливаясь,
взмахнул удостоверением. Он козырнул и распахнул калитку. Летное поле было
ничуть не меньше какой-нибудь там Андорры. Свистящий рев заливал все
вокруг. Лайнеры запускали двигатели, шустрые кары везли к самолетам косые
лесенки, и первые школьные автобусы, громадные, красные с золотым,
показались на бетонке.
"Но это же не Саласпилс!! - крикнул я про себя. - Это же не
Саласпилс, вы слышите? Вокруг них не будет колючей проволоки, им помогут
вырасти счастливыми гражданами планеты Земля! Человечество было вынуждено
защищать свои свершения, вы слышите?"
- Голем, - раздался голос за спиной.
Я обернулся. Рядом стоял оп, небольшого росточка, седой, умный и
честный.
Э к с п р е с с - и н ф о р м а ц и я. А-0.
Генерал-полковник Димитр Панта (Святой Георгий).
Родился в 1972 г. Сорбонна. На дипломатической работе, впоследствии в
Секретариате ООН - директор, главный директор, заместитель генерального
секретаря. С 2020 г. - начальник Международной службы безопасности при
Совете Безопасности ООН. Восемь международных и одиннадцать национальных
орденов. Вдов.
- Здравствуйте, генерал, - сказал я.
- Молодец. Ты прекрасно справился.
- Что поделать, есть у меня такое обыкновение, - сказал я. - Вот
только эта комедия с возложением на мои плечи, аки Атласу, земного шара...
Кто должен был дать сигнал на "Гаммельн", если бы я вдруг взбрыкнул?
Артан?
Панта молча кивнул. Потом, не глядя на меня (а я не смотрел на него),
сказал:
- Ты догадался. А вот Некер не догадался... Когда ты сообразил?
- Не сразу, но со временем, - сказал я. - Я себя немножко ценю и
уважаю, но не настолько уж налит самомнением, чтобы думать, что гепарду,
пусть полковнику, пусть генералу, предоставят право что-то решать в таком
деле, доверят судьбы планеты... Как только я начал понимать, что тут не
терра инкогнита, что все давно исследовано и решено...
- Ну, далеко не все, - тихо сказал Панта. - С Регаром до вас с
Некером действительно никто не говорил. И о Льве мы не знали. Нельзя было
иначе. Никак нельзя. Прежде чем запускать "Гаммельн", следовало бы выжать
из ситуации все, что возможно. Ты должен был верить, что на тебе одном
лежит громадная ответственность. И ты сработал на совесть. Один Серый
Антихрист чего стоит. Искупает все... издержки. А что до... Ты не очень,
надеюсь, обижен, что не стал фигурой в Истории?
- Ничуть, - сказал я.
Чувства мои были сложными. Окажись я юным лейтенантом или детективом
из бездарного романа, обязательно схватил бы его за плечи и орал в лицо:
"Ты убил Лонера, сволочь! И Некера! И Зипперлейна!"
Он их действительно убил. Своим стремлением выжать из ситуации все
возможное. Но иначе мы не взяли бы Антихриста. Не взяли бы Охотника.
Бухгалтерия эта способна ужаснуть нормального человека, согласен, но не
нас. Мы живем и работаем по своей бухгалтерии и сами выбрали ее мерилом
жизни и работы. И заранее знали, что никогда, ни за что в жизни, ни при
каких обстоятельствах, не сможем стать чем-то другим, чем мы есть, из
гепардов, цепных кобелей эпохи превратиться в исторические фигуры. Вспомни
это Некер вовремя, он остался бы жив. А он вообразил, что от него в самом
деле что-то может зависеть... Некер, Некер...
Наверное, мы подонки - Панта и я. Он, все это устроивший, и я,
принявший свою роль как должное. Но опять-таки - с горных высей
абстрактного гуманизма. А жизнь наша насквозь реальна и абстракций лишена.
И точка...
Самое страшное даже не то, что пришлось работать по этой чертовой
бухгалтерии. Самое страшное - мы обречены на ожидание. Обречены ждать
нового взрыва чудес и бояться, что это может оказаться началом конца той
цивилизации, которую мы привыкли считать единственно верной. Ждать каждый
день. И ночь. В хорошую погоду ив дождь. В будни и в праздники. И как мне
объяснить Сильвии, давно мечтающей о ребенке, что я никогда теперь не
решусь иметь детей?
- До свиданья, генерал, - сказал я.
И пошел прочь. Каблуки противно стучали по бетону.
__________________________________________________________________________
Сканиpовал: Еpшов В.Г. 31/08/98.
Дата последней редакции: 01/09/98.
