чувствовала себя вдвойне неловко.
Однако, графиня решила быть очаровательной, и когда знакомство было
закончено и они заказали аперитив, прервала опрос Селесты, повернулась к
Эмме и спросила:
- А вы, моя дорогая, как относитесь к неожиданному изменению своей
судьбы?
Эмма взглянула на Селесту, потом пожав плечами, ответила:
- Я... ну... это совсем не то, что больница.
Пальцы Селесты предупреждающе вцепились в ее руку.
- Больница? - графиня нахмурилась. - Моя дорогая, вы были в больнице?
Но в вашем возрасте это очень плохо.
- Я... р... - начала Эмма, но пальцы Селесты сжали ее руку еще
сильнее.
- Разве я не сообщала вам в письме, что у Эммы была очень тяжелая
форма гриппа? - быстро заговорила Селеста. - Он едва не перешел в
воспаление легких, и конечно, больница была самым безопасным местом.
Эмма посмотрела на свою мачеху с изумлением. Если нужны были
доказательства ее предположений, то вот они!
- Нет, моя дорогая Селеста, - произнесла графиня, и Селеста отпустила
руку Эммы. - Ты мне ничего не писала. Но это неважно. Как удачно, что вы
приехали в Италию. Осмелюсь сказать, что здесь ваше окончательное
выздоровление будет куда более приятным, чем в Лондоне. Я знаю вашу страну
очень хорошо, и ее климат ужасает меня!
Эмма тяжело глотнула, какое-то мгновение неспособная мыслить
логически.
- Ваш английский превосходен, - неуклюже пробормотала она, не в
состоянии, даже если бы ей это стоило жизни, придумать что-нибудь другое.
Она знала, что от нее ждут каких-то слов.
- Спасибо, моя дорогая. Я сама всегда так думала, - улыбнулась
графиня. - Ну, допивайте ваше мартини. Думаю, пора переходить к обеду. Она
взяла Селесту под руку. - А теперь, моя дорогая, ты должна рассказать мне
все. Я хочу все знать о твоих двух покойных мужьях, и о том, думаешь ли ты
снова выйти замуж. В тридцать три года твоя жизнь только началась. Мы
должны постараться сделать ваше пребывание здесь незабываемым.
Эмма была потрясена. Она хотела пожаловаться на головную боль,
которую действительно испытывала, и оставить их, чтобы хоть чуть-чуть
собраться с мыслями, но ее внутреннее чувство приличия не позволяло ей
оскорбить графиню таким образом. Кроме того, она знала, какой будет
реакция Селесты, если она вдруг попытается сбежать с этого вечернего
развлечения.
Так что она последовала на обед, и ковырялась в еде, слушая разговор
графини с мачехой. Еда была восхитительной, минестра, суп, приготовленный
из овощей и трав, ароматный и вкусный, но Эмма едва ли заметила, что
находится у нее в тарелке. Даже сладкий десерт не пробудил ее от летаргии,
в которую она погрузилась. К счастью, графиня обращалась в основном к
Селесте, так что ей не пришлось больше лгать, хотя та не стеснялась
приукрашивать правду в своих собственных интересах, а также совершенно
менять обстоятельства, если находила это более выгодным для себя.
- Бедный Чарльз, - говорила она. - Он был совсем молодым, когда умер,
ему едва исполнилось пятьдесят три, и он был таким очаровательным! - она
посмотрела на Эмму. - Естественно, мы с Эммой разделили наше горе, и
думаю, помогли друг другу в тяжелое время.
- Конечно, - понимающе кивнула графиня. - Смерть всегда тяжело
перенести, и тебе повезло, что рядом была подруга почти твоих лет. Кстати,
моя дорогая, тебя ни в коем случае нельзя принять за мать этой девочки. Ты
выглядишь удивительно молодо, и вас можно принять за сестер.
Оценивающий взгляд, которым она одарила Эмму, сказал ей лучше слов,
что графиня считает Селесту куда более привлекательной и изящной, чем ее
падчерица.
- Мы с Эммой добрые друзья, - произнесла Селеста, снова глядя на
девушку, словно подталкивая ее опровергнуть это утверждение, но Эмма была
слишком поглощена своими мыслями и ничего не замечала.
И по мере того, как время шло, она задумалась над тем, а почему,
собственно, ее это вообще должно трогать. В конце концов у нее никогда не
было сомнений относительно того, как к ней относится Селеста, начиная с
того времени, как ее отослали в интернат. Да она, в общем-то, и
предполагала, что ее взяли в это путешествие в качестве компаньонки, так
что какая разница, если Селеста решила сыграть роль феи, вырвавшей Эмму из
тяжелой прозаической жизни и перенесла в этот изящный мир дворцов,
аристократии и богатства?
Казалось логичным предположить, что Селеста хотела показаться
спасительницей Эммы и наставницей. И графиня, явно гордившаяся своим
родом, едва ли посчитает женщину, несколько лет назад, без сожаления
бросившую свою падчерицу, подходящим и достойным ее общества лицом.
Эмма не была дурой, что бы про нее ни думала Селеста, и возможность
хорошо провести отпуск, хотя и не подворачивается каждый день, не может
быть достаточной для того чтобы оправдать умышленный обман старой леди.
Ибо именно это и делала Селеста, сомневаться не приходилось. И, конечно,
причины станут известны, если только нынешний граф изволит появиться.
Пожилой, уродливый, распутный, ему, возможно, подходят все или только одна
из этих характеристик, но Селеста, не упустившая случай выйти замуж за
человека, которому было уже за семьдесят, ради одной единственной
очевидной цели приобрести в обществе положение состоятельной женщины, вряд
ли сочтет все это важным, когда речь идет о дворянстве, которое она
получит, став графиней Селестой Чезаре.
Эмма почувствовала отвращение и стыд, но само ее присутствие здесь
делало ее участницей обмана, и все ее надежды на удовольствие, которое она
могла получить от отдыха, были омрачены неловкостью ситуации. Как только
они вернутся в номер, она скажет Селесте, что уезжает домой, и что та
может переезжать в Палаццо завтра утром и делать все, что хочет, но без ее
помощи.
Графиня внезапно обратила внимание на Эмму. Какое-то мгновение
изучала ее, потом поинтересовалась:
- Как вам нравится пребывание в Венеции, моя дорогая? Вас интересуют
старые здания, музеи и галереи? Или вам больше по душе Лидо и спокойные
голубые воды Адриатики?
Эмма собралась с мыслями.
- Думаю, это прекрасное место, - ответила она вежливо, но без
прежнего энтузиазма, так что Селеста с любопытством посмотрела на нее. -
Конечно, я уже побывала во Дворце Дожей, а этим утром выпила кофе в одном
из уличных кафе на площади Святого Марка.
- А, да, Пьяцца Сан Марко. А вы ходили в Базилику?
- К сожалению, нет. У меня не было времени, чтобы осмотреть ее как
следует, да и не хотелось делать это в спешке.
Графиня пожала ей руки.
- Вижу, вы находите удовольствие в красивых вещах. Это мне нравится.
У моей семьи раньше была большая коллекция картин и скульптур, но увы,
многие из них пришлось продать, хотя это не помешало мне посещать
художественные галереи и церкви, где сохраняются подлинные сокровища
искусства, с которыми можно познакомиться и восхищаться, - она улыбнулась
и повернулась к Селесте. - Мы с твоей матерью часами бродили по Лувру,
когда были молодыми. Она рассказывала тебе?
Селеста заколебалась.
- Конечно, дорогая тетя Франческа, - сказала она мягко, но Эмма была
уверена, что это еще одна ложь. Сама она не могла сдержать возбуждения,
вызванного разговором о таких известных во всем мире шедеврах, и знания
графини, подкрепленные годами интереса и знакомства с произведениями
искусства, могли увлечь ее на много часов. Жаль, что завтра ей придется
вернуться в Лондон, и попытаться забыть это почти незабываемое начало.
Когда обед был закончен, Эмма поблагодарила и извинилась. Теперь, по
крайней мере, она могла уйти, не вызвав раздражения своей мачехи, потому
что чувствовала, та хочет остаться наедине с графиней, по той самой
причине, которая привела ее в Венецию.
Эмма поднялась в свою комнату, взяла легкую накидку и снова
спустилась вниз. Если ей предстоит утром уехать, то она должна насладиться
последним вечером в полной мере. Она не особенно задумывалась над тем, что
не дело молодой девушке в одиночестве отправляться на улицы Венеции,
особенно, если учесть, что итальянские мужчины славились своими
заигрываниями.
Но Эмма чувствовала, что совершенно в состоянии справиться с
возможным ухажером и игнорировала восхищенные взгляды в свою сторону и
небрежные приветствия, адресованные ей.
Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы то и дело
отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие, гондолы,
огоньки которых блестели в темноте.
Магазины были уже закрыты, но многочисленные кафе работали, и Эмма
испытывала соблазн зайти в одно из них и попросить чашечку кофе, но на это
ее мужества уже не хватало. Она не взяла с собой кошелек, иначе могла бы
сама нанять гондолу, несмотря на всю экстравагантность этого поступка,
потому что там она по крайней мере могла бы отдохнуть от постоянных
попыток избежать взглядов смелых темных глаз.
Наконец она вернулась в гостиницу, и ею стало овладевать угнетенное
настроение. Ей еще предстояла встреча с Селестой, не обещавшая быть
приятной. Она помнила, какой злобный нрав у Селесты, когда кто-то перечит
ей.
Она вошла в "Даниэли" и пересекала холл, не видя ничего вокруг себя,
когда неожиданно натолкнулась на мужчину, рассеянно вышедшего из бара. Она
неловко отступила назад, щеки ее вспыхнули а извинение было готово
сорваться с губ. Но мужчина опередил ее, было видно, что воспитанность у
него в крови.
- Scusi, signorina. Silo un mio sbaglio [Извините, синьорина. Это моя
вина], - произнес он по-итальянски.
- Non importa, signore [Ничего страшного, сеньор], - также
по-итальянски пробормотала Эмма, и уголки ее рта дрогнули в улыбке, когда
она увидела глядящие на нее голубые глаза. В то время как ее оценивал
опытный взгляд, девушка обнаружила, что изучает его также пристально.
Она почувствовала, что в нем есть что-то такое, что отличает его от
остальных итальянских мужчин, встреченных ею этим вечером. В том, что он
был итальянцем, она нисколько не сомневалась, несмотря на то, что он был
не меньше шести футов ростом, а это немало для итальянцев. Он был
стройным, но широкоплечим, что немного не соответствовало небрежной
элегантности его вечернего костюма. Она чувствовала, что он не просто
сибарит, хотя, казалось, ощущает себя совершенно свободно в этом роскошном
окружении. Его кожа была очень загорелой для европейца, словно он провел
много часов на открытом воздухе, а ресницы были самыми длинными, из тех,
что она когда-либо видела у мужчин, и были единственной женственной чертой
на в целом очень мужественном лице. Она подумала, что некоторые женщины
назвали бы его красивым, но привлекательность его заключалась не столько в
приятной наружности, сколько в притягательном обаянии, заставлявшем
женщину отчетливо осознать собственную женственность. Он был намного
старше Эммы, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью, и эта
неопределенность возраста полностью обезоруживала Эмму. Ее никогда не
привлекали мужчины постарше, казалось, что с ребятами ее возраста гораздо
веселее, чем с немолодыми врачами из больницы, но внезапно, все ее старые
представления словно подверглись быстрому переосмыслению, и она поняла,
что у нее еще очень мало жизненного опыта.
Мужчина улыбнулся и спросил:
- Parla lei Italiano? [Вы говорите по-итальянски?]
- No [Нет], - Эмма вздохнула и пожала плечами. - Только фразы из
итальянского разговорника.
- Итак, - он говорил по-английски с едва заметным акцентом, - вы
англичанка. Скажите мне, я причинил вам боль?
Эмма покачала головой, забыв о том, что когда она так поспешно
отступила назад, кто-то сильно ударил ее по лодыжке, теперь действительно
болевшей.
- Хорошо, хорошо. Вы здесь на отдыхе, синьорина?
- Да, сеньор, - и поняв, что позволяет ему завести с собой
знакомство, она стала отходить назад, но мужчина остановил ее, слегка
прикоснувшись к руке холодными сильными пальцами.
- Не уходите синьорина. Позвольте мне купить вам кампри, хотя бы ради
того, чтобы показать, что вы простили меня.
Эмма покачала головой.
- Спасибо, но нет, сеньор, Мои... мои друзья ждут меня. Я должна
идти. И конечно, я простила вас. Я была виновата не меньше вашего.
Глаза у мужчины были веселыми.
- Очень хорошо, но по крайней мере скажите как вас зовут.
- Ладно, - Эмма улыбнулась. - Эмма Максвелл.
- Bene. Arrivederci, signorina.
- До свидания, - Эмма решительно направилась к лифту, ощущая, что его
глаза провожают ее, и чувствуя, как тело охватывает волнение при мысли о
возможности снова его встретить.
И только оказавшись в своей комнате, она вспомнила, что этим вечером
собиралась сказать Селесте, что утром уезжает. Эмма заколебалась и подошла
к трюмо, подталкиваемая желанием увидеть свое отражение и оценивающе себя
рассмотреть. Но, как это глупо! Для чего такому мужчине глупая
девушка-подросток вроде нее? Если бы она была сумасшедше красивой, как
Селеста, тогда, может быть, у нее и была бы причина чувствовать этот
безумный прилив счастья, но в ней не было ничего, что можно было бы
похвалить. Волосы светлые, это правда, но они разочаровывающе прямые и в
данный момент спадали по плечам шелковистыми прядями. Лицо бледное, но
скоро потемнеет под жарким солнцем, а глаза, которые она всегда считала
своей самой привлекательной чертой, большие, широко-посаженные, зеленые,
обрамлены ресницами, уступающими ресницам незнакомца. И наконец она
добралась до розового платья, оно ее ни в коем случае не украшало, и Эмма
решила, что чтобы ни случилось, первое что она сделает утром, это
отправится на один из маленьких базарчиков, в изобилии расположившихся в
крошечных аллея между каналами и купит себе платье такого цвета, который
ей шел. Ярко красного, возможно, или того великолепного оттенка
королевского синего.
Но прежде всего ей предстоял разговор с Селестой, хотя сейчас,
почему-то, желание убежать из Венеции при первой же возможности, казалось,
утратило свою привлекательность.
3
Селеста вернулась в номер только под самое утро, и когда открыла
дверь, она что-то тихо напевала, словно была очень довольна тем, что
произошло вечером. Эмма засиделась за книжкой до полуночи, затем легла в
кровать и пролежала без сна, думая о том, что может делать Селеста. Ясно,
что графиня в таком возрасте не бодрствовала до такого часа.
Эмма выскользнула из кровати, накинула на стройное тело стеганый
халат, тихо отворила дверь своей спальни и вошла в гостиную номера.
Селеста только что взяла сигарету и теперь стояла и курила с ленивой
улыбкой на лице.
Она вздрогнула, как показалось Эмме, почти виновато, при появлении
падчерицы и воскликнула:
- Эмма! Что, черт возьми, ты делаешь, зачем подкрадываешься в такой
ранний час.
Эмма пожала плечами и прошла в комнату.
- Я... я не могла заснуть, - сказала она небрежно. - Селеста, я думаю
о том, чтобы завтра уехать домой. Вернее, сегодня.
Выражение лица Селесты абсолютно изменилось.
- Домой? Ты хочешь сказать в Англию?
- Да, - Эмма нервно обхватила себя руками. - Я... я не знаю, что ты
там лгала о наших отношениях, но я определенно не готова обманывать эту
милую старую леди.
Селеста уставилась на нее с изумлением, затем иронично засмеялась.
- Эта милая старая леди, как ты ее назвала, на самом деле беспокоится
больше о моих деньгах, чем о моих пороках, - выпалила она. - В твоем
наивном уме никогда не зарождалась мысль о том, что я приехала сюда для
того, чтобы отхватить себе титул, а в ответ восстановить состояние семьи
Чезаре?
Щеки Эммы вспыхнули.
- Я задумывалась над этим, - медленно призналась она. - Но все не
может быть так просто, как ты говоришь, Селеста, иначе зачем бы ты
привезла меня с собой?
Селеста улыбнулась, но ее улыбку нельзя было назвать приятной.
- В какой-то степени ты права. Графиню интересуют деньги, я признаю
это, но подобно всем итальянцам для нее имеет большое значение семья, и
если бы я приехала сюда без моей дорогой падчерицы, смею предположить, ей
захотелось бы узнать, почему.
- Ты могла бы сказать правду, что у меня работа в Лондоне.
- О нет, дорогая. Возможно с твоим узколобым подходом к жизни, тебе
не приходило в голову поинтересоваться сколько денег оставил мне Клиффорд,
но могу тебя уверить, что графиня знает мой банковский баланс до
последнего цента. Во всяком случае, я бы этому не удивилась устало
спросила Эмма. - Многие девушки, родители которых имеют деньги,
зарабатывают себе на жизнь, почему бы этого не делать и мне?
Селеста пожала плечами.
- Ты, конечно, могла бы - пробормотала она задумчиво, - но я думаю,
что с несколькими миллионами долларов наличными и в ценных бумагах это,
мягко выражаясь, маловероятно.
- Несколько миллионов долларов! - Эмма не могла поверить.
- Конечно. Уж не считаешь ли ты, что я вышла замуж за Клиффорда и
терпела его лапанье ради грошей?
Эмме стало противно.
- Селеста, - произнесла она почти неслышно.
- Что? Эмма, будь разумной! Какой вред может быть от того, что старая
леди вообразит, будто мы с тобой находимся в наилучших отношениях, ну
просто для того, чтобы удовлетворить... ну как бы это сказать... ее
правила приличия?
Эти слова на время лишили Эмму аргументов. Если правда то, что
графиня заинтересована в Селесте исключительно из-за ее денег, разве не
разумно, что та должна воспользоваться случаем и получить титул, если это
для нее так важно? В конце концов, Селеста принадлежала к тому типу людей,
которые получают то, что хотят, несмотря ни на какие препятствия.
Эмма покачала головой.
- Вся ситуация отвратительна. Если это то, что тебе приносят деньги,
то я рада, что у меня их нет.
- Почему, дорогая? Разве ты не хотела бы стать графиней?
- Не особенно. Я бы лучше вышла замуж за человека, которого люблю,
чем за какого-то старого плейбоя, промотавшего собственное состояние и
жаждущего начать проматывать чье-то еще.
Селеста засмеялась.
- О, Эмма, ты не могла бы больше ошибаться в том, что касается графа
Чезаре. Он далеко не старый и очень привлекателен. Не то чтобы это имело
значение, как ты, наверное, догадалась, но приятно осознавать, что отцу
моих детей не понадобятся стимуляторы, усиливающие его природные желания.
Эмма отвернулась.
- Селеста! - воскликнула она. - Ты говоришь ужасные вещи.
- Ты слишком чувствительна, дорогая, - небрежно парировала Селеста. -
Если ты пообщаешься со мной подольше, то скоро сбросишь свою
чувствительную кожу и немного загрубеешь. Взрослей, дорогая. Конечно, ты
прекрасно понимаешь, что причина, по которой графиня хочет меня, а не
какую-нибудь более старую и, возможно, более богатую женщину, заключается
в том, что я могу произвести на свет наследника, которого она так горячо
пожелает для своего внука. Понимаешь?
Эмма содрогнулась.
- Ну, это все решает. Я лучше останусь в стороне, если ты не
возражаешь. Я поеду домой, а ты разбирайся со своей жизнью без меня. До
сих пор тебе это очень хорошо удавалось. Не думай, что ты должна
чувствовать, будто несешь за меня ответственность. Подобно тебе, я могу
выжить в своей собственной среде.
Голос Селесты неожиданно стал твердым.
- Ты остаешься.
- Думаю, что нет, - Эмма была непреклонна.
- Тогда подумай еще раз, Эмма. Графине ты понравилась, и я не имею
желания отпускать тебя в Англию и оставаться с кучей требующих объяснения
фактов. Нет, дорогая, ты остаешься, и если ты намереваешься произносить
речи, то лучше этого не делай! Ты можешь не верить этому прямо сейчас, но
я могу сделать твою жизнь крайне неприятной, если меня заставить, а если
ты поступишь наперекор мне, я посчитаю, что меня вынуждают это сделать.
Щеки Эммы горели.
- Не пугай меня, Селеста. Я сама себя содержу, и ты это знаешь. Мне
не нужно никакой помощи от тебя.
- Нет. Наверно, нет. Но тот госпиталь, в котором ты работаешь в
Лондоне, несомненно, пользуется какими-то фондами, и если ты пойдешь
против меня, я найду кого-нибудь из его сотрудников, кто за деньги сможет
сделать все что угодно, ты понимаешь?
Эмма смотрела на нее широко открытыми глазами.
- Ты, должно быть, шутишь!
- Я никогда в своей жизни не была более серьезной.
- Есть другие больницы.
- Я всегда смогу найти тебя. Дорогая, у меня есть деньги, и поверь
мне, я знаю, что деньги могут купить все, абсолютно все!
- Я верю, что ты начнешь преследовать меня, - произнесла Эмма
медленно. - Но почему? Селеста, почему? Что я тебе сделала?
- Ничего. Но это не имеет ко всему никакого отношения. Я хочу, чтобы
ты была здесь, и если ты пойдешь против меня, твоя жизнь станет настолько
неприятной, что ты наверняка, пожалеешь, что сделала это, - она вздохнула
и ее тон снова изменился. - Дорогая, о чем я в конце концов тебя прошу?
Шесть недель твоего времени, шесть недель, в течение которых ты можешь
познакомиться с одним из самых волнующих городов мира, конечно, это не
слишком много?
Эмма покачала головой, слишком потрясенная, чтобы произнести хоть
слово, затем так же молча повернулась и пошла назад в свою спальню. Ей
было девятнадцать, не так уж много, она была неопытной и слегка испугалась
угроз мачехи, и в целом мире не было никого, к кому она могла бы
обратиться, не считая парочки дальних родственников, там в Англии, которым
было абсолютно все равно, что с ней происходит. Похоже, она присоединится
к Селесте, потому что в данный момент, не чувствовала себя достаточно
сильной, чтобы противостоять ей.
На следующее утро за завтраком можно было подумать, что ночной сцены
никогда не было. К Селесте вернулось ее прежнее снисходительное отношение,
и если она и думала, что Эмма была чересчур молчаливой и, возможно,
довольно подавленной, то ее собственная непрерывная болтовня скрывала все
это.
Она рассказала Эмме, что прошлым вечером познакомилась с графом
Видалом Чезаре.
- Он присоединился к нам после обеда, - сказала она с улыбкой на
губах, с той самодовольной улыбкой, которая могла бы быть у кота, только
что полакомившегося сметаной. - Он не мог присоединиться к нам за обедом,
потому что у него были назначены встречи, которые нельзя отменить, но он
оставался со мной после того, как уехала графиня, и мы отправились в
путешествие на гондоле. Эмма, дорогая, это было восхитительно! Мы должны
подумать о том, что мы можем сделать, чтобы найти тебе спутника на то
время, что ты здесь, потому что нельзя наслаждаться прелестями ночной
Венеции без подходящего мужчины рядом.
- Спасибо, но в этом не будет необходимости, - сказала Эмма спокойно,
и Селеста резко посмотрела на нее.
- Ты не уедешь, - это было скорее утверждение, чем вопрос.
- Нет, Селеста, я не уеду. Но я также не собираюсь позволить тебе
навязать мне какого-то праздношатающегося родственника этого графа.
- Не будь такой резкой, дорогая. Никто не будет заставлять тебя
делать то, что ты не хочешь, - она изящно поднялась на ноги. - А теперь я
пойду и переоденусь, а ты можешь закончить упаковывать вещи, если,
конечно, ты будешь любезна. Гондола прибудет в одиннадцать. Какой-то
парень, работающий на графиню, кажется, его зовут Джулио, приедет отвезти
нас в Палаццо. Только представь, Эмма, Селеста Бернард гостит в
венецианском палаццо!
Для Эммы Палаццо воплощал многое. Он был, несомненно, старым, и как
она полагала, красивым, но сейчас ее голову занимали мысли, главным
образом связанные с Селестой. Она не испытывала от предстоящего визита
того волнения, которое могла бы испытывать при других обстоятельствах.
Селеста задрожала, когда они пересекали прохладный и темный нижний
зал и вслед за Джулио, согнувшимся под тяжестью двух чемоданов,
поднимались по лестнице. Эмма несла небольшой чемодан и сумку, в которой
находились почти все ее вещи, в то время, как внизу в зале еще остался
огромный чемодан, набитый вечерними платьями, туфлями и драгоценностями
Селесты.
- Нам надо будет установить лифт, - бросила Селеста через плечо Эмме.
- В Штатах никто не поднимается по лестнице пешком!
Графиня ждала их в большой гостиной, и Селеста с облегчением
заметила, что этих апартаментах было установлено центральное отопление, а
мебель была в меру современной и удобной. Она не видела смысла сохранять
внутренние комнаты Палаццо в том же состоянии, что и внешние стены, и Эмма
была уверена, что ее первые мысли были о том, какие перемены следует
произвести, как только станет ясно, что она будет следующей графиней.
Служанка, Анна, подала им кофе и пирожные, а после того, как они
выпили несколько чашечек, и Селеста выкурила пару сигарет, им показали их
комнаты.
Комната Селесты представляла собой огромный зал с массивной кроватью
под балдахином с бархатными портьерами, прикрепленными к центральному
карнизу. Их можно было опустить и полностью скрыть лежащих на кровати. На
мозаичном полу были разбросаны мягкие пушистые коврики, а мебель была
сделана из темного дерева, цвет которого подчеркивался яркостью покрывала
и штор.
- О, небо! - воскликнула Селеста. - Это похоже на небольшую приемную.
- Возможно, в старые времена она использовалась в этих целях, -
заметила Эмма, на мгновение забыв о своих собственных проблемах. - Может
быть, графини проводили аудиенции в своих спальнях, подобно королям и
королевам в былые дни.
- Это факт? - Селеста скривила рот. - Ну, ладно до тех пор, пока
кровать удобная, не думаю, что меня это будет волновать. Хотя на самом
деле эти портьеры могут создавать духоту в жаркий вечер.
- В этом месте? - Эмма покачала головой. - Не могу представить, чтобы
в этих комнатах когда-нибудь было душно, как ты выражаешься. Они построены
из камня, эти палаццо, ты же знаешь. А чтобы нагреть камень требуется
очень много тепла.
Селеста вздохнула.
- А где ванная комната? Интересно, водопровод здесь современный?
Будем надеяться, что так.
Ванная комната была огромной и царственной, а ванна была такой
большой, что в ней одновременно смогли бы поместиться человек десять
взрослых, но водопровод был современным, и когда краны были открыты, из
них хлынул поток освежающей воды.
Анна предложила Селесте помочь с распаковкой чемоданов, и оставив
мачеху заботам служанки, Эмма решила познакомиться с дворцом поближе. Ее
собственная спальня была намного менее впечатляющей, чем спальня Селесты,
хотя и достаточно большой, но кровать представляла собой современный тип
диван-кровати на четырех ножках, что ее разочаровало. Ей гораздо больше
чем Селесте была по душе подлинная атмосфера, создаваемая старыми вещами,
находившимися в подходящем для них месте.
Гостиная, когда она туда вернулась, была пустой, но из двери слева
которая, казалось, вела куда-то на кухню, раздавался шум, и Эмма подумала,
что, возможно, старая леди наблюдает за приготовлениями к ленчу.
Она вышла в довольно длинную галерею, соединявшую переднюю и заднюю
части дворца, и некоторое время стояла глядя вниз на пустой и темный
нижний зал. Она могла представить, как выглядел Палаццо в те дни, когда
этот зал использовался для приемов, когда комната заполнялась красиво
одетыми женщинами в шелках, атласе и парче, с украшениями, более
сказочными, чем Эмма когда-либо видела, а мужчины, возможно, без париков и
элегантно одетые в атласные бриджи и камзолы, танцевали со своими дамами
менуэт. Звуки скрипки долетали до юных членов семьи, наблюдавших за
происходящим из какого-нибудь укромного уголка на этой самой галерее.
Она задумалась, на ее губах появилась легкая улыбка, и резко
вздрогнула, пробужденная от своих фантазий звуком открывшейся внизу
входной двери. Брызнувший в отверстие солнечный свет мгновенно рассеял
полумрак и осветил фигуру мужчины, вошедшего в Палаццо с футляром для
гитары.
Не имея ни малейшего представления о том, что за ним наблюдают, он
бесшумно пересек зал, подошел к кладовой, открыл дверь и без единого звука
исчез внутри.
Эмма нахмурилась и резко выпрямилась. Она опиралась на перила
балкона, и ее рука замерзла. Но она не замечала этого. В появлении мужчины
было что-то необычное, она не могла сказать, что именно, но он двигался
крадучись, словно менее всего хотел привлечь к себе внимание. А если это
так, то кто бы это мог быть? И что он делает там внизу?
Эмма тяжело сглотнула. Ей было трудно оценить ситуацию. Из того, что
рассказала ей Селеста, и разговора с графиней накануне вечером, она
поняла, что нижними помещениями никто не пользуется, а если это так, то
какая причина может заставить кого-нибудь войти в кладовую вниз, да еще с
футляром от гитары? Когда она подумала об этом, то мысль показалась ей
глупой. Пожав плечами, она решительно повернулась и пошла прочь с балкона.
Что бы там не происходило, это не ее дело, а она слишком плохо знала
графиню, чтобы отправиться к ней и спросить, знает ли она, что кто-то
пользуется одной из нижних комнат.
Она прошла мимо нескольких тяжелых резных дверей, испытывая жгучее
желание открыть их и посмотреть, что за тайны скрываются за ними.
Небольшой инцидент, свидетельницей которого она только что стала, и
который может оказаться совершенно невинным, вызвал у нее странное чувство
нервозности. И она решила, что лучше ей вернуться в гостиную, пока
воображение не унесло ее слишком далеко.
Она едва не лишилась дара речи от испуга, когда у нее за спиной
раздался голос:
- Интересно, куда это вы идете?
Эмма резко повернулась, и прижала руку к губам, словно для того,
чтобы сдержать крик, который чуть-чуть не вырвался от неожиданности
чьего-то появления. Затем, глядя на мужчину широко открытыми глазами, она
произнесла:
- Вы!?
Это был мужчина из холла отеля "Даниэли".
У него тоже был удивленный вид, глаза прищурились.
