Удивительно, как много, несмотря на краткость встречи с волком,
запомнилось подробностей! Волк предстал передо мной так отчетливо, будто я
знал его (или ее) долгие годы. В память навсегда врезались массивная
голова с пышным ошейником белой шерсти, короткие торчащие уши,
рыжевато-коричневые глаза и седая морда. Живо запечатлелся образ волка,
когда он ринулся прочь от меня: стремительный бег могучего хищника, ростом
с небольшого пони; от него, казалось, так и веяло смертельной опасностью.
Чем дольше я раздумывал над событием, тем менее доблестным
представлялось мне собственное поведение. Отступление было чересчур
поспешным и, пожалуй, недостойным. Впрочем, я тут же утешил себя - ведь
волк тоже держался не самым блестящим образом! На сердце сразу сделалось
веселее; к тому же взошло солнце и бледным светом озарило суровый мир,
лежавший за окном. Настроение у меня поднялось.
По мере того как разгорался рассвет, мне даже стало казаться, что я
упустил редкий, возможно неповторимый случай. Видимо, мне следовало бежать
за волком и постараться завоевать его доверие или по крайней мере убедить
его в том, что я не питаю злобных намерений ни к нему, ни к ему подобным.
Канадские кукши, прилетавшие ежедневно, чтобы порыться в отбросах
перед домом, уже начали свою болтовню. Я разжег печку и приготовил
завтрак. Затем уложил в рюкзак немного еды, проверил запас патронов,
повесил на шею бинокль и, переполненный решимости, оправился исправлять
вчерашнюю оплошность. Мой план был прост - я направлюсь прямо к тому
месту, где лежал волк, отыщу его след и пойду по нему, пока не обнаружу
зверя.
Поначалу дорога была тяжелой, каменистой; но удивительно, что мне
понадобилось немало времени, чтобы преодолеть сравнительно небольшое
расстояние. Но вот наконец и невысокая гряда, с которой я тогда его
увидел. Дальше расстилалась болотистая тундра, там следы должны быть
хорошо заметны. И, действительно, мне почти сразу посчастливилось
обнаружить отпечатки лап на небольшом пространстве, поросшем бурым мхом.
Наверное, мне полагалось испытывать бурную радость, но я почему-то не
обрадовался. По правде говоря, Эти первые в моей жизни волчьи следы
оказались находкой, к которой я был совершенно не подготовлен. Одно дело
прочитать в учебнике, что следы тундрового волка достигают пятнадцати
сантиметров в диаметре, а другое - увидеть их непосредственно перед собой
во всем их величии. Несомненно, это может охладить любой энтузиазм.
Гигантские следы, при чуть ли не метровой длине шага, свидетельствовали о
том, что преследуемое мной животное ростом не уступает серому медведю
гризли.
Я внимательно изучал волчьи следы и, возможно, занимался бы этим еще
немало времени, как вдруг обнаружил, что забыл свой карманный компас. Без
компаса же забираться далеко в бескрайнюю тундру - чистое безрассудство.
Огорченный, я вынужден был вернуться в избушку.
На том месте, куда я его положил, компаса не оказалось. В сущности, я
хорошенько не помнил, где мог его оставить; не знаю даже, попадался ли мне
компас после отъезда из Оттавы. Что и говорить, положение не из приятных.
Чтобы не терять времени зря, я взял с полки одно из руководств, которыми
меня щедро снабдили перед отъездом, и углубился в главу, посвященную
волкам. Разумеется, мне не раз случалось заглядывать в нее и прежде, но
некоторые важные факты как-то ускользали из памяти. Теперь же, когда мне
воочию удалось увидеть волчьи следы, способность восприятия значительно
обострилась, и я перечитал главу с особым интересом и глубоким пониманием
дела.
Тундровый волк, как сообщал автор руководства, является самым крупным
из многочисленных подвидов Canis lupus. Максимальный вес измеренных
экземпляров 7 килограммов; длина от носа до кончика хвоста 260
сантиметров; высота до холки 105 сантиметров. Взрослый тундровый волк
может съесть (а при удобном случае и съедает) 14 килограммов сырого мяса
за один присест. Волчьи зубы "отличаются массивность и с одинаковым
успехом рвут и размалывают пищу. Это позволяет их владельцу раздирать на
части самых крупных млекопитающих и дробить даже наиболее крепкие кости".
Глава оканчивалась следующим кратким заключением: "Волк - свирепый и
опасный хищник. Среди всех зверей, известных человеку, волк занимает одно
из первых мест по тому страху и ненависти, которые он, с вполне
достаточными основаниями, к себе внушает". Основания, правда, не
приводились, впрочем, они оказались бы совершенно излишними.
Остаток дня я провел в размышлениях; надежда завоевать доверие волков
порой начинала мне казаться чересчур оптимистической. Разумеется,
продемонстрировать отсутствие злой воли с моей стороны несложно, но грош
этому цена, если волки не ответят взаимностью!
На следующее утро я занялся чисткой "авгиевых конюшен" в избушке и во
время уборки нашел компас. Положив его на подоконник, я продолжал работу,
но солнце, отражаясь на медной крышке инструмента, блестело столь
призывно, что я решился предпринять еще одну попытку и восстановить
контакт волками.
На этот раз я продвигался вперед еще медленнее - на мне была
винтовка, дробовик, револьвер, патронташ, небольшой топорик и охотничий
нож, а также фляга с "волчьим коктейлем" (на случай, если я провалюсь в
какой-нибудь ледяной поток).
Стоял жаркий день - весной в Арктике иногда выдаются деньки не менее
знойные, чем в тропиках. Первые комары, словно герольды, возвещали о
приближении несметных полчищ, которые скоро сделают пребывание в тундре
поистине адской мукой. Я отыскал волчью тропу и решительно зашагал
навстречу судьбе.
Следы вели прямо через огромное болото, но беда заключалась в том,
что волчьи лапы увязали в нем всего на восемь-десять сантиметров, тогда
как я проваливался на добрых тридцать сантиметров до мерзлого грунта. С
трудом добрался я до галечной гряды, идти стало гораздо легче, но зато там
я сразу потерял следы волка.
Попытки обнаружить их вновь ни к чему не привели. Пристально
оглядывая холодное царство тундры, безбрежное как море, я почувствовал
себя безмерно одиноким. Ни рокота самолета, который нарушил бы немую
тишину пустого неба, ни дальнего грохота проходящего поезда, от которого
дрожала бы земля под моими ногами... Мертвое молчание! Только
посвистывание невидимой ржанки свидетельствовало о том, что жизнь все-таки
существует на этой голой, похожей на поверхность луны, земле.
Я отыскал нишу среди скал, покрытых лишайниками, втиснулся в нее и с
аппетитом позавтракал. Затем, взяв бинокль, начал рассматривать пустынный
ландшафт в надежде обнаружить хоть что-нибудь живое.
Прямо перед собой я увидел скованную льдом бухточку большого озера,
на противоположном берегу - какое-то яркое пятно, выделяющееся среди
однообразной окраски тундры. Это был желтый песчаный вал высотой около
двадцати метров, который, извиваясь как гигантская змея, терялся вдали.
Такие узкие, вытянутые холмы, эскеры или озы, есть не что иное, как
древние ложа исчезнувших рек, которые некогда (примерно десять тысяч лет
назад) пробивали свой путь среди ледников, покрывавших всю область
Киватин. Когда толщи льда растаяли, наносы отложились на поверхность
земли, и теперь они являются почти единственными заметными чертами рельефа
тундры среди онообразной унылой равнины.
Напрягая зрение, я внимательно осматривал оз, пробегал по нему
биноклем, пока не заметил наконец какое-то движение. Расстояние было
значительным, но мне показалось, будто кто-то, подняв руку над головой,
машет из-за кромки вала. В сильном волнении я вскочил на ноги и пустился
бежать к берегу залива. Теперь до песчаной насыпи оставалось не более
трехсот метров; отдышавшись, я вновь прильнул к биноклю.
Замеченный мной предмет оставался на месте, но теперь он выглядел как
боа из белых перьев, которым неистово размахивает кто-то, скрытый от меня
гребнем. Это было совершенно необъяснимо, и ничто из постигнутого мной при
изучении естественных наук сюда не подходило. Пока я изумленно таращил
глаза, к первому боа присоединилось второе, тоже яростно махавшее, и вот
оба медленно двинулись вдоль оза.
Мне сделалось не по себе - ведь это явление не поддавалось научному
объяснению. В сущности я даже утратил интерес к непонятному зрелищу,
считая, что оно скорее всего относится к компетенции психиатра, как вдруг
совершенно неожиданно оба боа повернули ко мне. Они делались все выше и
выше, пока не оказались хвостами двух волков, поднимавшихся на песчаный
вал.
Оз значительно возвышался над берегом залива, где я находился, и я
чувствовал себя выставленным напоказ, словно полуобнаженная красавица с
рекламы нижнего белья. Стремясь сделаться как можно меньше ростом, я
присел на корточки и уполз в скалы, где старался держаться поскромнее. Но
беспокоиться было не к чему - волки не обращали на меня ни малейшего
внимания. Они были слишком увлечены собственными делами, которые, как я с
удивлением понял, в данную минуту сводились к игре в салки.
В это трудно поверить, но это так! Они возились как щенята. Тот из
них, что поменьше ростом (вскоре появились конкретные доказательства, что
это самка), был зачинщиком. Положив голову на вытянутые передние лапы и
самым неблаговоспитанным образом подняв зад, волчица внезапно прыгнула на
самца, который был много крупнее; я узнал в нем моего позавчерашнего
знакомца. Пытаясь увернуться, тот споткнулся и упал. Волчица мгновенно
оказалась наверху, больно теребя зубами его загривок, затем вскочила и
бешено помчалась, описывая круги. Волк поднялся на ноги и кинулся в
погоню, но только ценой больших усилий сумел ее настичь и куснуть в спину.
После этого роли вновь переменились, и самка мчалась за самцом,
возглавлявшим дикую гонку то вверх, то вниз, за насыпь и обратно; в конце
концов оба волка потеряли равновесие и, сцепившись, покатились по крутому
склону. Внизу они разделились, вытряхнули песок из шерсти и, тяжело дыша,
встали мордой к морде. Самка поднялась на дыбы, буквально обняла самца
передними лапами и начала прилизывать, как бы целуя, его своим длинным
языком.
Самец с трудом переносил назойливые нежности и все время старался
отвернуть голову, но тщетно. Я невольно проникся к нему состраданием; по
правде говоря, столь бурное проявление страсти вызывало отвращение.
Однако, собрав все свое мужество, волк терпел, пока ей не надоело.
Отвернувшись, волчица вскарабкалась примерно на половину песчаного
склона... и пропала.
Казалось, даже след ее исчез с лица земли. Я терялся в догадках, пока
не навел бинокль на густую тень в складках оза, где видел ее в последний
момент. Темное пятно оказалось входом в пещеру, или логовище; конечно же,
волчица забралась туда.
Я был счастлив - ведь удалось не только установить местонахождение
пары волков, но и, по милости судьбы, отыскать их логово! Позабыв о всякой
осторожности, я бросился к ближнему бугорку, чтобы оттуда получше
разглядеть вход. После ухода подруги волк слонялся у подошвы оза и тотчас
меня заметил. В три-четыре прыжка он взлетел наверх, остановился и с
грозной настороженностью уставился на меня. Стоило мне только глянуть на
него, и вся радость встречи мгновенно улетучилась. Нет, он больше не
походил на игривого щенка, а превратился в великолепнейший механизм
разрушения! Эта метаморфоза была столь устрашающей, что у меня застучали
зубы о флягу, когда я собрался хлПИПуть для успокоения нервов.
На сегодня хватит, решил я, не следует надоедать волчьему семейству,
иначе, чего доброго, спугнешь их с насиженного места. Я счел за благо
удалиться. Возвращение было нелегким - что может быть тягостнее, чем
тащиться обратно по осыпающемуся под ногами щебню, да еще с поднятой
выкладкой различных металлических изделий, принятых на вооружение в
научных экспедициях!
Достигнув гряды, с которой впервые увидел волков, я бросил прощальный
взгляд в бинокль. Самки по-прежнему не было видно, самец же спокойно лежал
на песчаном гребне, вся его настороженность исчезла. Вот он встал,
несколько раз покрутился на месте, как делают собаки, и улегся поудобнее,
упрятав нос под хвост и явно намереваясь заснуть.
Убедившись, что он больше не интересуется моей скромной особой, я с
облегчением вздохнул. Было бы настоящей трагедией, если бы мое нечаянное
вторжение вспугнуло волков и лишило меня замечательной возможности
наблюдать за животными, ради которых я так далеко забрался.
7
Явная индифферендность, которую проявил волк к моей особе,
подстрекнула меня на дальнейшие действия - я решил на следующее утро вновь
наведаться в волчье логово. На сей раз я взял с собой винтовку, револьвер
и охотничий нож, а вместо дробовика и топорика прихватил сильную
перископическую стереотрубу с треногой.
Стояло прекрасное солнечное утро; дул ветерок, прогнавший комаров.
Добравшись до залива перед озом, я заметил примерно в четырехстах шагах от
логовища торчащий обломок скалы; это позволило установить стереотрубу
таким образом, что обьектив будет направлен поверх гребня, а меня не будет
видно. Используя военный опыт, я незаметно прокрался к наблюдательному
пункту; ветер дул со стороны волков, а значит, можно ручаться - они даже
не подозревают о моем присуствии.
Ну вот, все в порядке, труба установлена, и я навел фокус, но, к
моему глубокому огорчению, волков нигде не видно. Прибор давал такое
увеличение, что можно было различить отдельные песчинки в насыпи, но хотя
я очень внимательно проверил каждый сантиметр полуторакилометрового
расстояния по обе стороны от логова, волки исчезли. К полудню от сильного
напряжения у меня разболелись глаза и, что еще хуже, начались судороги.
Невольно стал напрашиваться вывод: вчерашнее открытие - печальная ошибка и
то, что я принял за логово, - простообыкновенная дыра в песке.
Какая досада, ведь без активного участия волков - грош цена всем
сложным исследовательским планам и графикам, которые чя поторопился
составить! В необозримых просторах тундры вероятность визуального
наблюдения волковкрайне не велика, разве что случайно повезет (а на мою
долю счастливых случаев и так уже выпало больше, чем положено). Я отлично
понимал - мне так же трудно отыскать в этой безликой пустыне волчье
логовище, как алмазные копи.
Огорченный неудачей, я продолжал бесплодные наблюдения; оз оставался
пустым. От горячего песка начал подниматься нагретый воздух, потребовалось
еще больше напрягать зрение. К двум часам дня я потерял всякую надежду, и
я поднялся, разминая затекшие ноги.
Странное создание человек. Один одиношенек в утлом челноке в
безбрежном океане или в дебрях дремучего леса он, оправляясь, делается
необычайно чувствительным к тому, что его могут увидеть. В этот весьма
деликатный момент только очень самоуверенные люди (степень надежности
уединения роли не играет) способны не оглянуться.
Сказать, будто я ощутил только смущение, когда убедился, что нахожусь
не один, было бы явным преуменьшением, так как прямо позади меня, в
каких-нибудь двадцати шагах, сидели исчезнувшие волки.
Они расположились покойно и удобно, словно уже несколько часов
провели за моей спиной. Самец, повидимому, немного скучал; но устремленный
на меня взляд самки был полон беззастенчивого, можно даже сказать
похотливого, любопытства. Человеческая психика - забавная штука. Про
других обстоятельствах я, вероятно, остолбенел бы от страха и вряд ли бы
кто меня осудил. Но в этой необычайной ситуации первой моей реакцией было
сильное возмущение. Я повернулся к волкам спиной и дрожащими от досады
пальцами стал торопливо приводить в порядок свой туалет. Когда
пристойность (если уж не достоинство!) была восстановлена, я закричал на
волков со злобой, изумившей даже меня самого: - Кш-ш! Какого черта вам
здесь нужно, вы... вы... бестыжие наглые твари! А ну - убирайтесь прочь!
Волки испуганно вскочили, переглянулись, а затем пустились бежать вниз по
склону к озу и вскоре исчезли, ни разу не оглянувшись.
С их уходом у меня наступила реакция. Сознание, что бог знает сколько
времени волки сидели на расстоянии прыжка от моей незащищенной спины,
вызвало такое потрясение, что мне не удалось закончить неожиданно
прерванное дело. Страдая от морального и телесного перенапряжения, я
поспешно собрал вещи и отправился домой.
В тот вечер я долго не мог собраться с мыслями. Казалось бы, можно
радоваться - молитва моя услышана, волки выразили свою несомненную
готовность сотрудничать. С другой стороны, меня преследовала назойливая
мысль: кто же все-таки за кем наблюдает? Мне представлялось, что в силу
видового превосходства, как представитель Homo sapiens, к тому же
получивший солидную специальную подготовку, я имею законное право на
пальму первенства. Но где-то в глубине души шевелилась смутная догадка,
что превосходство это чрезвычайно шаткое и фактически это я нахожусь под
наблюдением. Надо ли говорить, что подобные сомнения не способствовали
моему самоутверждению.
Чтобы установить свою власть раз и навсегда, я решил на утро
отправиться прямо на волчий вал, и внимательно осмотреть предполагаемое
логовище. Добраться туда можно на каноэ-река уже очистилась, а на озере
лед отогнало от берега сильным северным ветром. Каким чудесным было
неторопливое плавание в залив Волчьего Дома - так я назвал это место.
Ежегодный весенний переход оленей из лесов Манитобы в далекие равнины
тундры, к озеру Дубонт, в полном разгаре. Из лодки я видел бесчисленные
стада карибу, пересекавшие болота и холмы. Когда я подплыл к озу, волков
там не было - очевидно, они отправились промышлять оленя на завтрак.
Я подвел каноэ к берегу и, обвешанный фотокиноаппаратами, оружием,
биноклями и прочим снаряжением, старательно полез вверх, по осыпающимуся
песку, к тому месту на склоне, где в прошлый раз исчезла волчица. Попутно
мне удалось обнаружить неопровержимые доказательства того, что оз является
если не пристанищем волков, то, во всяком случае любимым местом их
прогулок. Поверхность всюду была густо усыпана калом и покрыта волчьими
следами, которые во многих местах образовали хорошо проторенные тропинки.
Логовище находилось в маленькой ложбинке и было так замаскировано,
что я бы прошел мимо, не заметив его, если бы не слабый писк, который
привлек мое внимание.
Я остановился и увидел чуть ниже, в нескольких шагах, четырех
небольших зверьков, с увлечением занимавшихся вольной борьбой.
Я не сразу сообразил, кто они такие. Толстые лисьи мордочки с
маленькими ушками; туловища круглые, как тыквы; короткие кривые лапки и
крошечные, торчащие вверх зачатки хвостиков - все это было так непохоже на
волка.
Внезапно один из волчат почуял мой запах. Он прекратил попытку
откусить хвост брата и поднял на меня дымчато-голубые глазки. Увиденное
его заинтересовало. Волчонок вразвалку заковылял ко мне, но по дороге его
укусила блоха - пришлось сесть, чтобы почесаться.
В этот момент, не далее чем в сотне шагов, послышался громкий,
вибрирующий вой взрослого волка - сигнал тревоги.
Идиллия сменилась драмой.
Словно серые молнии, волчата исчезли в темном провале логова.
Обернувшись, я оказался лицом к лицу с взрослым волком, от неожиданности
потерял опору и начал сползать вниз по осыпающемуся склону, прямо к
логовищу. Чтобы удержать равновесие, пришлось воткнуть винтовку дулом в
песок. Она ушла глубоко и держалась довольно прочно, но выскочила, когда
я, ухватясь за ее ремень, опускался все ниже. Я лихорадочно нащупывал
кобуру с револьвером, но был так опутан ремнями от фотокамер и приборов,
что никак не мог извлечь оружие. Вместе с растущей лавиной песка я
промчался мимо входа в логовище, перемахнул через выступ, отходивший от
главного гребня, и скатился по склону оза. Чудом - только благодаря
сверхчеловеческой акробатике - мне удалось устоять на ногах. Я то
нагибался вперед, как лыжник на трамплине, то откидывался назад под таким
углом, что, казалось, позвоночник вот-вот не выдержит.
Да, это было зрелище! Когда я наконец остановился и смог оглянуться,
то увидел на валу трех взрослых волков, чинно восседавших в ряд, словно в
королевской ложе. Они внимательно смотрели на меня с выражением
восхищения, смешанного с иронией.
И тут признаюсь, я потерял самообладание. С учеными это случается
нечасто, но я ничего не мог с собой поделать! моему чувству собственного
достоинства за последнее время были нанесены слишком тяжкие удары, и моя
выдержка больше не соответствола нагрузке. В порыве гнева я вскинул
винтовку, но, к счастью, она была так забита песком, что выстрела не
последовало.
Волки не проявляли никаких признаков беспокойства до тех пор, пока я
не заплясал в бессильной ярости, тряся бесполезной винтовкой и посылая
проклятия в их настороженные уши. Тут они обменялись насмешливыми
взглядами и неслышно удалились.
Я тоже последовал их примеру - мое душевное состояние исключало
возможность аккуратного выполнения научных обязанностей. Откровенно
говоря, я вообще был ни на что не способен. Оставалось только поскорее
вернуться в домик Майка и постараться найти забвении в бутылке "волчьего
коктейля".
В ту ночь я долго и весьма плодотворно "совещался" с упомянутым
напитком. По мере того как мои душевные раны затягивались под его
исцеляющим влиянием, я пересмотрел события последних дней. Несмотря на
предвзятость, я вынужден был прийти к убеждению, что освященное веками
общечеловеческое характере волка - чистая ложь. Трижды на протяжении
недели моя жизнь целиком зависела от милости этих "беспощадных убийц". И
что же? Вместо того чтобы разорвать меня на куски, волки каждый раз
проявляли сдержанность, граничащую с презрением, даже когда я вторгся в их
дом и, являл собой прямую угрозу детенышам.
Все это было совершенно очевидно, но как ни странно, я весьма
неохотно расстался с дряхлым мифом. У меня не было желения его развеять -
отчасти потому, что, став на новую точку зрения относительно волчьей
натуры, я боялся прослыть отступником. Признаюсь, немалую роль сыграло и
следующее соображение: ведь моя правда восторжествует, то эта экспедиция
лишится лестной славы предприятия опасного, полного жутких приключений. И,
наконец, не последнюю роль в моем упорстве сыграло еще одно
обстоятельство: очень трудно было примириться с тем фактом, что тебя
признают окончательным идиотом, причем не собратья-люди, а какие-то дикие
звери.
Однако я устоял.
Наутро после ночного "собеседования" я чувствовал себя отвратительно
физически, но духовно очистился - вступил в борьбу с дьяволом-искусителем
и победил.
Я принял твердое решение: с этого часа пойду в волчье царство с
открытым сердцем и научусь видеть и познавать волков не такими, как их
принято считать, а такими, какие они есть на самом деле.
8
Вскоре с присущей мне основательностью я начал осуществлять принятое
решение и перебрался к волкам. Для начала я устроил собственное логово
неподалеку от волчьего, однако не настолько близко, чтобы мешать мирному
течению их жизни. Ведь как-никак это я, чужак, к тому же не волкоподобный,
вторгся к ним и мне казалось, что не следуетслишком торопить события.
Покинув избушку Майка без всяких сожалений (чем теплее становились
дни, тем сильнее в ней пахло), я разбил небольшую палатку на берегу
залива, прямо против логовища. Лагерный инвентарь пришлось сократить до
минимума: примус, котелок, чайник и спальный мешок - вот и все хозяйство.
Никакого оружия я не взял (о чем иногда случалось пожалеть).
У входа в палатку установил большую стереотрубу, это позволило днем и
ночью обозревать логовище, даже не вылезая из спального мешка.
В первые дни я отсиживался в палатке и лишь ненадолго выходил в
случае крайней необходимости, да и то когда волков не было видно.
Добровольное "одиночное заключение" понадобилось для того, чтобы звери
привыкли к палатке и воспринимали ее просто как еще один бугор на весьма
холмистой местности. Позже, когда от комаров не стало житья, я и вовсе
перестал выходить из своего убежища (если не дул сильный ветер): ведь
самыми кровожадными созданиями в Арктике оказались вовсе не волки, а
несносные комары.
Предосторожности, принятые мной для сохранения покоя волков,
оказались излишними. Если мне понадобилась неделя, чтобы трезво оценить
характер волков, то они меня раскусили с первой же встречи. Не скажу,
чтобы с их стороны наблюдалось явное неуважение к моей особе, но звери
как-то умудрялись не только игнорировать меня, но и не обращать внимания
на сам факт моего существования-признаться, это все-таки обидно.
По чистой случайности я раскинул палатку шагах в двадцати от одной из
главных троп, по которой волки уходили на охоту и возвращались со своих
угодий, лежавших на западе. Через несколько часов после моего переезда на
тропе показался волк, державший путь к себе домой. Он возвращался с ночной
работы, устал и стремился поскорее добраться до постели. Волк поднимался
по тропинке, шедшей в гору, и находился от меня не более чем в сотне
шагов; голова его была опущена, глаза полузакрыты, казалось он глубоко
задумался.
Ничто в нем не напоминало то на редкость чуткое и осторожное
существо, каким рисет волка вымесел. Напротив, он был настолько чем-то
поглощен, что, вероятно, так и не заметил бы палатку, хотя проходил совсем
рядом с ней. Но я вдруг задел локтем чайник, и тот звякнул. Волк поднял
голову и широко открыл глаза, однако не остановился и не прибавил шага.
Быстрый взгляд искоса - вот и все, чем он меня удостоил.
Правда, я не стремился привлекать особого внимания, но от такого
полного пренебрежения мне просто становилось неловко. На пртяжении двух
недель волки почти каждую ночь пользовались тропой, проходящей возле
палатки, но никогда, если не считать одного памятного случая, они не
проявляли ни малейшего интереса ко мне.
К тому времени, когда произошло упомянутое событие, я уже немало
узнал о своих соседях. Выяснилось, например, что они вовсе не
бродяги-кочевники, какими их принято считать, а оседлые звери, и к тому же
хозяева обширных владений с очень точными границами.
Территория, составлявшая собственность наблюдаемой мной семьи волков,
занимала свыше двухсот пятидесяти квадратных километров; с одной стороны
она была отделена рекой, но в остальных направлениях не имела четких
географических рубежей. Тем не менее границы существовали, и очень ясно
обозначенные, разумеется, на волчий манер.
Тот, кто наблюдал, как собака на прогулке оставляет свои визитные
карточки на каждом подходящем столбе, уже догадался, каким способом волки
отмечают свои владения. Примерно раз в неделю стая совершает обход
"фамильных земель" и освежает межевые знаки. Подобная заботливостьв данном
случае, очевидно, обьяснялась наличием еще двух волчьих семейств, чьи
"поместья" примыкали к нашему. Впрочем, мне ни разу не пришлось быть
свидетелем разногласий или драки между соседями. Поэтому все дело,
по-видимому, сводится просто к трагедии.
Так или иначе, но, убедившись в наличии у волков сильно развитого
чувства собственности, я решил воспользоваться этим и заставить их
признать факт моего существования. Как-то вечером, когда волки ушли на
ночную охоту, я сделал заявку на собственный земельный участок площадью
около трехсот квадратных метров, с палаткой в центре, который захватил
отрезок волчьей тропы длиной примерно в сотню метров. Что-бы гарантировать
действенность заявкт, я счел необходимым через каждые пять метров
оставлять знаки владельца на камнях, покрытых мхом кочках и на клочках
растительности - по всей окружности захваченной территории.
Застолбить участок оказалось труднее, чем я предполагал. На это ушла
большая частьночи; пришлось часто возвращаться в палатку и выпить
неимоверное количество чая. Но к утру, когда охотники обычно возвращались,
все было готово. Чувствуя себя несколько изнуренным, я прилег в палатке в
надежде немного отдохнуть и одновременно проследить за результатом.
Долго ждать не пришлось. В 8.14, как значится в моем дневнике
наблюдений, из-за увала появился вожак стаи. Как всегда сосредоточенный,
он, по своему обыкновению, даже не соизволил взглянуть в сторону палатки.
Но, поравнявшись с местом, где граница моих владений пересекла его путь,
влк резко остановился, словно наткнулся на невидимую преграду.
Нас разделяли каких-нибудь пятьдесят метров, и в бинокль мне было
отлично видно, как выражение усталости сменилось у зверя сильнейшим
замешательством. Осторожно вытянув нос, волк принюхался к одному из
помеченных мною кустиков. Он, казалось, никак не мог сообразить, что
следует предпринять. После минутной растерянности волк отошел на несколько
шагов и только тогда наконец взглянул на палатку и на меня.
Это был долгий, изучающийся, очень внимательный взгляд.
Но после того как я добился своей цели и заставил волка обратить на
себя внимание, мне в голову пришла тревожная мысль: не нарушил ли я по
поведениюкакой-нибудь важный волчий закон и не придется ли теперь
расплачиваться за собственную опрометчивость? Вот когда я пожалел, что не
захватил с собой оружия, - взгляд волка становился все болеепристальным,
глубоким и жестким.
Меня это начинало нервировать. Я и раньше-то не любил игры в
гляделки, а тут еще против меня выступал такой мастер. Взгляд желтых глаз
становился все свирепее, все злее; тщетно старался я принудить волка
потупиться. Положение-хуже некуда. В отчаянной попытке выйти из
