Как-то раз он даже задержал выход на охоту на битый час, стараясь увлечь
подругу за собой, так что Альберт потерял терпение и ушел один.
За этот час Георг раз восемь спускался с гребня на детскую площадку,
где в окружении волчат лежала Ангелина, нежно ее обнюхивал, неистово
размахивая хвостом, и с надеждой устремлялся к одной из охотничьих тропок.
И каждый раз, видя, что она не идет за ним, волк возвращался на бугор и
понуро выжидал несколько минут, после чего возобновлял попытку. Когда же
он наконец решился уйти, то являл собой печальную картину глубочайшего
разочарования и уныния: голова и хвост были опущены так низко, что,
казалось, зверь не уходит, а уползает.
Желание провести в тундре ночь, несомненно, было обоюдным, но для
Ангелины благополучие волчат было превыше всего, хотя они уже повзрослели,
приобрели некоторую самостоятельность и требовали гораздо меньше внимания.
Вечер 23 июня я коротал в палатке один - Утек отлучился на несколько
дней по своим делам. Волки, как обычно, начали традиционный концерт перед
уходом на охоту. На этот раз Ангелина превзошла самое себя: в ее высоком
голосе прозвучала такая жажда свободы, что я готов был предложить
собственные услуги для присмотра за волчатами на время ее отсуствия.
Однако мне не стоило беспокоится. Призыв, а возможно непосредственный
приказ, дошел и до Альберта; так или иначе, по окончании пения Ангелина и
Георг весело убежали, а Альберт угрюмо поплелся к логову, и покорно обрек
себя в жертву неистовым волчатам.
Через несколько часов начался проливной дождь, и наблюдения пришлось
прервать.
Утром разведрилось, туман рассеялся, но волков пока не было видно.
Лишь к девяти часам на гребне показались Георг и Альберт.
Оба нервничали и суетились. После нетерпеливой беготни, долгого
вынюхивания и коротких остановок, во время которых они внимательно
разглядывали окрестности, волки разошлись. Георг взобрался на самое
высокое место песчаного вала и пристально всматривался в тундру с востока
и с юга, а Альберт побежал к северному концу оза, лег на каменистом бугре
и устремил взор на запад.
Волчица по-прежнему не появлялась, и это наряду с необычным
поведением самцов крайне меня встревожило. Мысль о том, что с Ангелиной
что-то случилось, болезненно отозвалось во мне. Я даже не подозревал,
насколько к ней привязан, и теперь, когда она, видимо, пропала, искренне
переживал ее гибель.
Я совсем уже собрался выйти из палатки, чтобы поглядеть, нет ли где
Ангелины, но она опередила меня. Взглянув напоследок в подзорную трубу, я
вдруг увидел, что волчица вылезла из логова и побежала через оз. В первый
момент мне не удалось определить, что она тащит в зубах, но затем я с
удивлением разглядел, что это волчонок.
Несмотря на тяжесть ноши (волчонок весил не меньше пяти килограммов),
волчица довольно быстро пересекла склон по диагонали и скрылась в низких
зарослях стланцевой ели. Минут через пятнадцать она вернулась за следующим
волчонком, потом еще за одним, а около десяти часов утра унесла
последнего.
Как только волчица скрылась, на этот раз окончательно, оба волка
покинули свои сторожевые посты - они, очевидно, охраняли переезд семьи - и
поспешили за ней, оставив меня мрачно созерцать опустевший ландшафт.
Происшедшее совершенно меня обескуражило: вероятно, я чем-то настолько
досадил волкам, что вынудил их покинуть логово. (Другое обьяснение этому
массовому исходу попросту не приходило мне в голову). В таком случае
следовать за ними бессмысленно. Не зная, что делать, я поспешил в избушку,
чтобы посоветоваться с Утеком.
Утек сразу же успокоил меня. По его словам, переселение волчат в это
время года - явление нормальное для каждой волчьей семьи. Он обьяснял это
несколькими причинами. Во-первых, волчат "отняли от груди", а в
непосредственной близости от логова нет воды. Поэтому необходимо перевести
их в такое место, где можно утолять жажду не из материнских сосков.
Во-вторых, волчата выросли и в логове им тесно. В-третьих, - и это,
пожалуй, самое важное - молодняку пора прощаться с детством и начинать
учение.
- Им не годится жить в яме, они уже взрослые, но еще не настолько,
чтобы всюду сопровождать родителей, - так переводил Майк объяснения Утека.
- Поэтому старые волки отыскали для них новое место, и теперь волчатам
достаточно простора, пусть спокойно бегают и познают мир.
Утек и Майк знали, где находится летнее логовище, и на следующий день
мы перенесли туда палатку, выбрав для нее место, откуда частично
просматривалось обиталище волков.
Новый дом волков находился примерно в километре от старого. Это было
узкое ущелье с отвесными стенами, заваленное огромными валунами. Внизу
раскинулось поросшее травой болотце, оно кишело полевками, - лучшего места
для обучения волчат охотничьей азбуке не сыскать. Чтобы выбраться из
ущелья, нужно ловко лазать, а этого волчата еще не умели, поэтому их можно
было спокойно оставлять одних, не опасаясь, что они убегут и заблудятся. В
случае нападения других хищников, водящихся в тундре, - песцов и ястребов
- волчата смогут постоять за себя, они уже достаточно сильны.
15
Место нового логовища было идеальным с волчьей точки зрения, но я
этого не находил - нагромождение валунов мешало моим наблюдениям. К тому
же карибу начали понемногу возвращаться с севера, и охотничий азарт
полностью овладел тремя моими волками. И хотя они по-прежнему проводили
большую часть дня в летнем логове или поблизости от него, ночные походы
так изнуряли их, что они только и делали, что спали.
Время тянулось убийственно медленно, но дядюшка Альберт спас меня
отскуки - он влюбился.
Я уже рассказывал, что вскоре после моего первого появления в избушке
Майк поспешно уехал к своим и взял всех собак - не из страха, что они
попадут под скальпели, которых у меня было великое множество (как я тогда
подумал), а по той простой причине, что их нечем кормить, когда нет
карибу. Весь июнь упряжка оставалась у эскимосов, чье стойбище находилось
на территории летнего выпаса оленей. Теперь, когда карибу возвращались на
юг, эскимос, державший у себя собак, привел их обратно.
Собаки Майка - великолепные животные местной породы. Вопреки легенде,
эскимосские лайки отнюдь не являются полуприрученными волками, хотя вполне
возможно, что оба вида произошли от одних предков. Уступая волкам в росте,
лайки значительно коренастее, у них широченная грудь и короткая шея;
пушистый, как султан, хвост кольцом завит над крестом. Они разнятся от
волков и в других отношениях. Так, в отличие от своих диких родственников
самки лаек не считаются с сезоном, и течка у них может наступить в любое
время года.
В только что возвратившейся упряжке Майка была сука, у которой как
раз начался такой период. Темпераментная от природы и любвеобильная по
личной склонности, она перебудоражила всю упряжку и доставила Майку массу
хлопот. Как-то вечером он разворчался, и тут меня осенило. Целемудренный
нрав волков не позволил мне расширить свои познания относительно их
половой жизни, хотя минувшей весной я готовился наблюдать за их повадками
в течение короткого мартовского сезона спаривания, когда они бродят за
стадами карибу. но до сих пор мне не удалось заполнить этот пробел в моем
образовании.
Из рассказов Майка и Утека я знал, что волки не против смешанных
браков. Они спариваются с собаками при первой же благоприятной
возможности, что, впрочем, случается редко, так как собаки обычно либо
привязаны, либо работают. Но бывает, что и случается. Вспомним об этом, я
выдвинул предложение, за которое Майк тотчас ухватился, чем доставил мне
большую радость. Он и сам был доволен не меньше моего - ему давно хотелось
узнать, что за ездовая собака получится от скрещивания волка с лайкой.
Теперь, когда шар был запущен, оставалось провести игру по всем
правилам. Надо было обеспечить строго научную постановку эксперимента. Я
решил провести опыт по этапам. Первый из них заключался в том, что я и Куа
(так звали собак) отправились на прогулку вокруг моего нового
наблюдательного пункта - нужно, чтобы волки узнали о ее существовании и
состоянии, в котором она находилась.
Куа отнеслась к этому с величайшей готовностью. Стоило нам пересечь
одну из волчьих троп, как она пришла в такой раж, что я еле удержал ее за
крепкую цепь. Она тянула меня по следу, нетерпеливо обнюхивала каждую
пометку. Мне стоило большого труда отбуксировать ее обратно к избушке.
Там, на крепкой привязи, она в полнейшем расстройстве чувств провыла всю
ночь напролет.
А может, она пела не с горя. Когда я проснулся на следующее утро,
Утек доложил, что у нас был гость. И верно, на мокром песке, менее чем в
ста метрах от привязи для собак, отчетливо виднелись следы крупного волка.
Очевидно, только присуствие ревнивых псов помешало роману завершиться в ту
же ночь.
Я не ожидал, что события развернуться с такой быстротой, хотя и
предвидел, что либо Георг, либо Альберт в первый же вечер наверняка найдут
соблазнительно "надушенные" billets doux, оставленные Куа.
Теперь следовало привести в исполнение вторую часть задуманного
плана. Вдвоем с Утеком мы отправились к палатке и в ста метрах от нее
натянули толстую проволоку, привязав концы к двум скальным обломкам
(расстояние между ними составляло около пятнадцати метров).
На следующее утро мы отвели туда Куа (вернее, Куа отвела нас).
Несмотря на ее решительные попытки вырваться и самостоятельно начать
поиски волка, нам удалось защелкнуть на проволоку карабин ее цепи. Тем
самым лайка получила достаточную свободу движения, а мы заняли командное
положение, сидя в палатке, откуда могли открыть огонь из винтовки, если
что-нибудь пойдет не так, как надо.
К моему удивлению, Куа моментально успокоилась и проспала большую
часть дня. Взрослых волков около летнего логовища не было, но иногда мы
замечали в траве на болотце волчат, которые охотились за мышами.
Было уже около девятого вечера, когда из-за скалистого хребта,
ограждающего логово с юга, внезапно послышалась охотничья песня волков.
При первых же звуках Куа вскочила на ноги и присоединила свой голос к
хору. Как она выла! Даже во мне, хотя в моих жилах нет ни собачьей, ни
волчьей крови, манящее, призывное пение Куа пробудило мечты о былых днях и
прежних радостях.
Нам не пришлось долго сомневаться, что волки ее поняли. Хор оборвался
на полутакте, и через несколько секунд вся тройка показалась на хребте. И
хотя Куа находилась от них на расстоянии по меньшей мере четырехсот
метров, волки отлично ее разглядели. После минутного колебания Георг и
Альберт со всех ног кинулись к собаке.
Однако Георг не ушел далеко. Не успел он сделать полсотни шагов, как
его догнала Ангелина и - не берусь утверждать определенно, но у меня
сложилось такое впечатление - подставила ему ногу. Георг неуклюже свалился
на мокрую почву тундры, а когда поднялся, то интерес к Куа у него
совершенно пропал. Правда, я даже не допускал мысли, что Куа
заинтересовала его в сексуальном отношении, вероятно, он просто хотел
выяснить, кто это вторгся в их владения. Как бы то ни было, Георг и
Ангелина вернулись к летнему логову и улеглись у входа в ущелье, откуда
наблюдали за происходящим, предоставив Альберту возможность выйти из
создавшегося положения по собственному усмотрению.
Я не знаю, сколько времени Альберт прожил холостяком, но, несомненно,
долго. Волк на такой скорости подлетел к привязанной Куа, что проскочил
мимо. На какую-то долю секунды мне показалось, что он принял нас за
соперников и мчится к палатке, чтобы разделаться с нами, но он повернул
обратно и снизил скорость. До Куа, охваченной экстазом ожидания,
оставалось всего два-три метра, как вдруг в поведении Альберта произошла
удивительная метаморфоза. Он с ходу остановился, опустил свою большую
голову и превратился... в шута.
Это было тяжкое зрелище. Плотно прижав уши к широкому черепу и
растянув губы в безобразную гримасу, волк начал извиваться, как щенок, -
возможно, он хотел изобразить безумную страсть, но, на мой взгляд, это
скорее смахивало на симптоны старческого слабоумия. В довершение всего он
заскулил отвратительным льстивым фальцетом - совсем как китайский мопс.
От такого необыкновенного поведения Куа пришла в замешательство.
Очевидно за ней еще никогда не ухаживали столь удивительным образом. С
негромким ворчанием она попятилась от Альберта, насколько позволяла цепь,
чем вызвала у волка новый приступ безумного унижения. Он пополз за ней на
брюхе с выражением полнейшего идиотизма на расплывшейся морде.
Я начал разделять опасения Куа и, решив, что Альберт окончательно
спятил, поднял винтовку, чтобы спасти собаку. Но Утек с откровенно
непристойной улыбкой остановил меня и дал понять, что это обычная волчья
манера ухаживания.
Внезапно Альберт непостижимым образом изменился: вскочив на ноги, он
превратился в величавого самца. Шерсть на шее поднялась дыбом, образовав
пышный серебристый воротник, обрамляющий морду, все тело напряглось, он
казался отлитым из чистой стали. Хвост вскинулся высоко вверх и свился в
крутое кольцо, как у настоящей лайки. Осторожно, шаг за шагом, он начал
приближаться к собаке.
Куа больше ни в чем не сомневалась. Такое она могла понять. Несколько
застенчиво она повернулась к нему спиной, а когда волк потянулся к ней
своим большим носом для первой ласки, она обернулась и слегка куснула его
в плечо...
Я вел подробнейшие записи происходящего, но, боюсь, они излишне
техничны и перегружены научной терминологией, и им не место в этой книге.
Поэтому я ограничусь лишь итоговым замечанием: как показали наблюдения,
Альберт, несомненно, знал толк в любви.
Моя научная любознательность была полностью удовлетворена, но страсть
Альберта не иссякла. Создалась весьма щекотливая ситуация. Мы с Утеком
терпеливо прождали два часа, но Альберт, как видно, и не помышлял
расстаться с вновь обретенной подругой. Давно пора было возвращаться, не
могли же мы ждать собаку вечно! И, не найдя другого выхода, мы произвели
вылазку по направлению к влюбленной паре.
16
После переселения волчат в ущелье я их почти не видел. Поэтому как-то
утром, когда Ангелина и оба волка еще не вернулись с ночной охоты, я
взобрался на скалы, покрытые порослью стелющегося ельника и почти вплотную
нависшие над обрывом. Дул легкий северо-восточный ветерок, это облегчало
задачу - волки в логове или на подходе к нему вряд ли почуют мой запах. Я
расположился в ельнике и стал внимательно разглядывать дно ущелья. Передо
мной находилась небольшая площадка примерно метров тридцати в длину и
десяти в ширину, сплошь усеянная волчьими следами. Внезапно у стены
ущелья, на осыпи битого камня появились два волчонка и быстро побежали по
тропинке к небольшому ручью. Встав рядышком на берегу, они тянули к воде
свои тупые мордочки и весело помахивали куцыми хвостиками.
За последние недели волчата порядком подросли и теперь размерами, да,
пожалуй, и формой, напоминали взрослых сурков. Они так растолстели, что по
сравнению с туловищем их лапы казались просто карликовыми, а пушистые
серые шубки только усугубляли полноту. Ничто, казалось, не предвещало, что
со временем они превратятся в таких же стройных и мощных зверей, как их
родители.
Откуда-то из глубины показался третий волченок; он тащил начисто
обглоданную оленью лопатку и рычал на нее, будто это был живой и грозный
противник. Волчата у ручья, услыхав шум, подняли мокрые мордочки и
устремились навстречу братцу.
Началась свалка, воздух наполнился урчанием, которое прерывалось
пронзительным визгом - так волчата выражали свое негодование, стоило
кому-нибудь вонзить острые зубы в чью-либо лапу. Откуда-то выскочил
четвертый волчонок и с восторженным воплем ринулся в самую гущу схватки.
Через несколько минут после начала этой междуусобной войны низко над
ущельем пролетел ворон. Едва его тень накрыла волчат, как те бросили кость
и удрали в укрытие. Но это, очевидно, тоже было частью игры, ибо они тут
же вылезли обратно. Двое из них возобновили бой за кость, а двое других
нырнули в траву в поисках полевок.
Но грызуны, чудом уцелевшие на этом клочке земли, стали, казалось,
необыкновенно увертливыми. И после недолгих, довольно небрежных поисков,
покопавшись в грязи, волчата бросили охоту и принялись играть друг с
другом.
В это время вернулась Ангелина.
Я так увлекся волчатами, что пропустил ее появление, пока неподалеку
от себя не услыхал ее низкий вой. Все мы - я и волчата - разом повернули
головы и увидели Ангелину, стоявшую на краю ущелья. Волчата моментально
прекратили игру и, не в силах сдержать волнения, залились пронзительным
лаем, а один из них даже встал на короткие задние лапы и в радостном
ожидании замахал передними.
Какое-то мгновение Ангелина горделиво любовалась потомством, а затем
перепрыгнула через край обрыва и спустилась в ущелье, где ее тотчас
окружили волчата. Она обнюхала каждого, кое-кого опрокинула на спину и,
только покончив с осмотром, сгорбилась и начала отрыгивать пищу.
Мне, разумеется, следовало это предвидеть, но я оказался застигнутым
врасплох и вначале испугался, что она сьела отраву. Ничуть не бывало -
после нескольких конвульсивных движений волчица выложила на землю
килограммов пять полупереваренного мяса, после чего спокойно отошла в
сторону и улеглась, наблюдая за волчатами.
И если подобный способ утренней раздачи мяса вызвал у меня легкую
тошноту, то волчат он ничуть не смутил. В едином порыве они с жадностью
набросились на еду, в то время как мать снисходительно взирала на них и
даже не пыталась исправить их ужасные манеры.
Завтрак окончен - и ни крошки не осталось на ленч. Волчата где
стояли, там и повалились пузом вверх, перемазанные и совершенно не
способные ни на какие шалости.
Теплое летнее утро всех разморило. Вскоре бодрствовал я один, впрчем,
и мне это давалось нелегко. Я бы видоизменил позу и на что-нибудь оперся,
но боялся пошевельнуться: волки совсем рядом, а тишина такая, что до них
донесется малейший звук.
Может, и неделикатно упоминать об этом, но у меня в желудке от
рождения имеется нечто вроде резонатора. В это трудно поверить, но стоит
мне только проголодаться (впрочем, случается, и в сытом состоянии), как
эта часть моего организма приобретает самостоятельность и независимо от
меня начинает урчать. Я был бессилен с этим бороться, но со временем
научился владеть собой и довольно искусно притворялся, будто я тут ни при
чем, а звуки, которые люди слышат, исходят вовсе не от меня.
И надо же, чтобы адский барабанщик в глубине моего чрева выбрал самый
неподходящий момент для своих штучек. Среди утреннего безмолвия, будто
отдаленные раскаты грома, по ущелью прокатились рулады.
Ангелина тут же встрепенулась и подняла голову, внимательно
прислушиваясь. При новых звуках (несмотря на все мои старания заглушить
их!) волчица поднялась на ноги и взглянула на волчат, как бы желая
убедиться, что это не они являются виновниками шума, а затем устремила
испытывающий взор в безоблачное небо, однако и там не нашла разгадки.
Всерьез обеспокоенная, она пыталась установить, откуда идут звуки.
Это оказалось нелегкой задачей - ведь любые звуки в брюшной полости
несколько сродни чревовещанию, мои же - в особенности. Дважды пробежав
ущелье из конца в конец, Ангелина не смогла удовлетворить растущего
любопытства.
Я никак не мог решить - отступать мне или оставаться на месте в
надежде, что мой внутренний оркестр выдохнется сам по себе; но оркестр был
по прежнему полон сил и энергии и в доказательство этого издал гул,
подобный гулу при землетрясении. И тотчас над кромкой обрыва, в
каких-нибудь десяти шагах от меня, показалась голова Ангелины.
Мы молча уставились друг на друга. По крайней мере она не нарушала
тишины. Что до меня, то я прилагал к этому все усилия, но не особенно
преуспел. Досаднейшее положение: чем дольше я смотрел на волчицу, тем
больше восхищался ею; я очень дорожил ее добрым мнением и вовсе не хотел
показаться идиотом.
Но независимо от желания я понял, что окончательно погиб.
Внезапное появление волчицы как бы вдохновило музыкантов в моем
желудке, и они заиграли с новой силой. Не успел я придумать оправдания,
как Ангелина сморщила носи, обнажив в холодной насмешке белоснежные зубы,
скрылась из глаз.
Я выскочил из убежища и помчался за ней к краю ущелья, но,
разумеется, опоздал даже с извинениями. Презрительный взмах великолепного
хвоста - вот и все, что мне удалось увидеть, прежде чем волчица исчезла
среди расщелин, которые образовали в дальнем краю ложбины нечто вроде
садка. В него-то Ангелина и загнала своих волчат.
17
Мои наблюдения в палатке продолжались добрую часть июля, но мало что
прибавили к уже имеющимся сведениям о волках. Волчата быстро росли и
требовали все большего количества пищи. Поэтому Георг, Ангелина и Альберт
вынуждены были тратить много времени и сил на охоту вдалеке, а те немногие
часы, которые им удавалось провести в логове, они спали непробудным сном -
добывание корма для волчат превратилось в изнурительное занятие. И тем не
менее волки по-прежнему продолжали изумлять меня.
Как-то им довелось поймать карибу неподалеку от дома, и этот запас
продовольствия позволил им устроить себе кратковременный отдых. Вечером
они не пошли, как обычно, на охоту, а остались у логова.
Следующее утро выдалось ясное и теплое; атмосфера сладостного
безделья, казалось, охватила всех троих. Ангелина удобно развалилась на
скале над летним логовом, а Георг и Альберт спали, вырыв ямки в песке, на
гребне вала. Единственным проявлением жизни было изменение позы спящих да
порой ленивый взгляд, которым они обводили окрестности.
Около полудня Альберт встал и поплелся к берегу напиться. Там он час
или два лениво ловил бычков, а затем направился к покинутому ложу. На
полпути он остановился по нужде, но это усилие так его утомило, что он
отказался от первоначального намерения добраться до гребня, а растянулся
прямо там, где стоял. Голова его опустилась, и вскоре он заснул.
Все эти действия не остались незамеченными. Георг, который лежал,
уткнув морду в передние лапы, внимательно наблюдал за тем, как его
приятель ловит рыбу. И когда Альберта сморил сон, Герг поднялся,
потянулся, широко зевнул и с праздным, беззаботным видом, осторожно
ступая, стал подбираться к спящему. Трудно было заподозрить, что у него
есть какая-то цель; время от времени он останавливался, обнюхивая кусты и
мышиные норы, дважды садился, чтобы почесаться. Однако при этом он ни на
минуту не спускал глаз с Альберта и, когда почти вплотную приблизился к
нему, резко изменил поведение.
Прижавшись к земле, он, как кошка, начал красться к Альберту с явно
недобрым намерением. Напряжение нарастало, я схватил подзорную трубу,
ожидая трагической развязки и лихорадочно гадая, чем вызвана в Георге
такая молниеносная перемена. Что это - свидетельство семейной драмы? Или
Альберт нарушил волчий закон и теперь должен заплатить за это собственной
кровью? Похоже на то.
С величайшей осторожностью Георг подкрадывался все ближе к ничего не
подозревающему волку. Оказавшись шагах в десяти от Альберта, который
по-прежнему оставался глух ко всему на свете, Георг поджал задние ноги и
после паузы, позволившей ему полностью насладиться моментом, со страшным
рычанием взвился в чудовищном прыжке.
Казалось бы, неожиданный удар, нанесенный волком весом свыше
семидесяти килограммов, должен был начисто выбить дух из Альберта, но тот
еще дышал и даже издал в ответ какой-то звук, до тех пор не числившийся в
моем каталоге волчьих криков. Это был высокий, полный ярости и боли,
пронзительный рев (мне пришлось как-то слышать нечто подобное в
переполненном вагоне метро - так вопила разъяренная дама, которую кто-то
ущипнул).
Георг тотчас умчался прочь. Альберт, с трудом поднявшись на ноги,
бросился за ним. Началась погоня не на жизнь, а на смерть. Георг взлетел
вверх по склону, словно его преследовал цербер. Альберт гнался за ним со
зловещей и яростной решимостью.
Оба, напрягая последние силы, то мчались вперед, то кидались назад
или в сторону.
Когда они пронеслись мимо летнего логова, Ангелина привстала, бросила
быстрый взгляд на бегущих и с азартом включилась в погоню. Теперь шансы
свелись к двум против одного, не в пользу Георга; ему пришлось положиться
на скорость в беге по прямой - он потерял возможность увертываться и
поскакал вниз по морене через болото и вдоль берега залива. Там, у самой
воды, стояла огромная расколотая надвое скала; Георг с ходу проскочил
узкую щель между камнями и свернул так круто, что песок и щебень полетели
из под ног; волк обогнул скалу в обратном направлении как раз вовремя,
чтобы ударить в бок Ангелине. Не колеблясь ни минуты, он с силой врезался
в нее и буквально сбил с ног, заставив метров пять проехаться по земле.
Итак, один из преследователей временно вышел из строя, но и сам Георг
потерял скорость. Прежде чем ему удалось вырваться вперед, Альберт уже
оседлал его, и оба покатились наземь, сцепившись в яростной схватке.
Подоспевшая Ангелина не замедлила ввязаться в драку.
Свалка закончилась так же внезапно, как и началась, волки разошлись,
отряхнулись, ткнулись носами, дружно помахали хвостами и рысцой
направились к логову, всем своим видом показывая, что славно провели
время.
Шутки вроде только что описанной редки среди волков, хотя мне
несколько раз приходилось видеть, как Ангелина устраивала засаду Георгу,
когда издали замечала, что тот возвращается с охоты. В этих случаях она
пряталась, но стоило ему поравняться с ней, выпрыгивала прямо на него.
Георг всегда делал вид, что напуган внезапным нападением, но, конечно, это
было притворство, ибо он должен был почуять ее присуствие. Как только
проходило первое изумление, Ангелина начинала обнюхивать супруга, обнимала
его передними лапами, валилась перед ним на землю, подняв задние лапы, или
нежно подталкивала плечом. Вся эта картина являла собой интимный ритуал
встречи.
В июле же произошло событие, заставившее меня задуматься
по-настоящему. Ангелина часто уходила с самцами на охоту, но выпадали
ночи, когда она оставалась дома, и вот однажды к ней пожаловали гости.
Было далеко за полночь, я дремал в своей палатке, когда где-то
неподалеку, чуть южнее, завыл волк. Это был незнакомый призыв, слегка
приглушенный и без вибраций. Полусонный, я взял бинокль и попытался
разглядеть двух незнакомых волков - они сидели на мысочке, на моей стороне
залива, напротив волчьего логова.
При виде их я окончательно проснулся - мне казалось, что территория
любой волчьей семьи священна для других волков. Ангелина была дома,
незадолго перед этим я видел, как она вошла в ущелье, и я сгорал от
любопытства, как же она отнесется к вторжению.
Я навел бинокль на ложбину (летними ночами, когда здесь царят
сумерки, стереотруба хуже бинокля). Ангелина уже стояла у входа,
повернувшись в сторону пришельцев. Она была сильно встревожена: голову
вытянула вперед, уши насторожила: хвост оттянула назад как сеттер.
Несколько минут волки стояли молча, выжидая, затем один из чужаков
нерешительно завыл, как и в первый раз. Ангелина немедленно отреагировала
на его призыв. Она начала плавно помахивать хвостом, ее напряженность
исчезла, затем волчица выбежала из ущелья и громко залаяла.
Если верить книгам, то волкам (как и ездовым собакам) лаять не
полагается; но лай волчицы ничем иным не назовешь. Как только пришельцы
его услышали, они побежали по берегу, вокруг залива.
Ангелина встретила их метрах в четырехстах от логова. Стоя
неподвижно, она ждала их приближения; в пяти - десяти шагах от нее волки
остановились. Разумеется, слышать я ничего не мог, но увидел, как все три
хвоста плавно задвигались, и после минутной демонстрации обоюдных симпатий
Ангелина осторожно ступила вперед и обнюхала носы чужих волков.
Кем бы ни были пришельцы, встретили их гостеприимно. Едва церемония
приветствий закончилась, как все трое побежали к летнему логову. У входа в
ущелье один из визитеров начал заигрывать с хозяйкой, и они резвились
несколько минут, но были гораздо сдержаннее, чем Ангелина, когда она
играла с Гергом, или Георг с Альбертом.
В это время второй волк спокойно спустился в ущелье к волчатам.
К сожалению, я не мог видеть, что там происходило, но, очевидно,
ничего такого, что могло бы обеспокоить мать. Во всяком случае, окончив
возню, она подошла к входу в ущелье и стала смотреть вниз, пуще прежнего
размахивая хвостом.
Чужие волки долго не задержались. Тот, что спустился в ущелье, минут
через двадцать вылез обратно; после взаимного обнюхивания носов посетители
удалились той же дорогой, по которой пришли.
Ангелина провожала их некоторое время, заигрывая то с одним, то с
другим.
И только когда они направились на запад и окончательно скрылись из
глаз, она повернула к логову.
Когда я рассказал Утеку о неожиданном визите, он ничуть не удивился,
напротив, его поразило мое удивление.
- В конце концов, - ходят же люди друг к другу в гости; что же
необыкновенного, если волки тоже навещают друг друга?
Крыть было нечем!
Дискуссию прервал Майк, он попросил меня описать внешность ночных
посетителей.
Когда я это сделал, он кивнул головой.
Кажется, эти волки из стаи у Скрытой Долины, - сказал он, - в
пяти-шести километрах к югу. Я видел их не раз. Две волчицы, волк и
несколько волчат. По-моему, одна из волчиц приходится матерью твоей
Ангелине, а вторая сестрой. Во всяком случае, осенью они соединяются с
