твоей стаей и вместе уходят на юг.
Я помолчал несколько минут, взвешивая сказанное, а затем спросил:
- Если только у одной из волчиц есть пара, то другая должна быть
старой девой; которая же из них, как по-вашему?
Майк устремил на меня долгий задумчивый взгляд.
- Послушай, - сказал он, - ты собираешься убраться из этой страны и
уехать домой, а? По-моему, ты и так слишком долго здесь пробыл.
18
В середине июля я твердо решил: довольно пассивных наблюдений, пора
приступать к изучению охотничьей деятельности волков по-настоящему.
Столь благое намерение отчасти объяснялось тем, что под грудой
грязных носков, скопившихся за неделю, я наткнулся на давным-давно
затерянный оперативный приказ.
Откровенно говоря, я почти совсем забыл не только о приказе, но и о
самой Оттаве, а когда вновь перелистал строгие и детальные инструкции, то
понял, что повинен в невыполнении служебного долга.
Приказ ясно гласил: первейшая моя задача - провести перепись
поголовья и изучить размещение волков, что в свою очередь должно
сопровождаться подробными исследованиями взаимоотношений между волком и
карибу, то есть между хищником и добычей. Это означало, что наблюдения за
поведением и общественными инстинктами волков решительно выходили за рамки
порученной мне работы. Поэтому в одно прекрасное утро я свернул палатку,
упаковал стереотрубу и закрыл наблюдательный пункт. На другой день мы с
Утеком погрузили лагерное снаряжение в каноэ и поплыли на север длительный
рейс по водным просторам тундры.
В течение нескольких недель мы прошли сотни километров и собрали
множество данных относительно численности и размещения волков; попутно
накопился и другой обширный материал, хотя и не предусмотренный заданиями
министерства, но тем не менее представляющий немалый интерес.
Согласно полуофициальным данным, полученным от трапперов и торговцев,
поголовье волков Киватина составляет примерно тридцати тысяч. Даже при
моих весьма скромных математических познаниях нетрудно подсчитать, что в
среднем на каждые пятнадцать квадратных километров приходится один волк.
Если учесть, что одна треть тундры покрыта водой, а другую треть
занимают бесплодные скалистые холмы и хребты, на которых не могут жить ни
карибу, ни волки, ни большинство других животных, то плотность возрастает
примерно до одного волка на каждые пять квадратных километров.
Пожалуй, многовато. Будь это в действительности так, нам с Утеком
пришлось бы туго.
К огорчению теоретиков, мы обнаружили, что волки широко рассеяны по
тундре. Обычно они селятся семьями, причем каждая семья занимает
территорию двести пятьдесят - восемьсот квадратных километров. Следует,
однако, заметить, что подобное рассредоточение не отличается
единообразием. Так, например, в одном месте мы встретили две семьи волков,
логова которых отстояли друг от друга всего на каких-нибудь восемьсот
метров.
А однажды на моренной гряде близ реки Казан Утек наткнулся сразу на
три семьи, причем у всех были волчата; их логова разделяли несколько
шагов. С другой стороны, мы три дня плыли по реке Тлевиаза, по местности,
которая казалась настоящим волчьим царством, и ни разу не видели ни следа,
ни помета, ни клочка волчьей шерсти.
Крайне неохотно, понимая, что этим не завоюю авторитета у
нанимателей, я был вынужден скостить поголовье волков до трех тысяч, но и
эта цифра, вероятно, сильно завышена.
Мы встречали волчьи семейства самых различных размеров: от одной пары
взрослых и десяти детенышей. Поскольку во всех случаях, кроме одного,
налицо оказались "лишние" волки, а сам я был бессилен выяснить их статус в
семье (и мог лишь пристрелить их), то не оставалось ничего иного, как
вновь обратиться к Утеку.
Как сообщил Утек, самки волков становятся половозрелыми в двухлетнем
возрасте, а самцы с трех лет. До получения способности размножаться
большинство молодняка остается при родителях, но, даже достигнув брачного
возраста, многие не могут обзавестись семьей из-за недостатка свободных
участков. Это значит - не хватает охотничьих угодий, позволяющих
обеспечить каждую волчицу всем необходимым для выращивания потомства.
При избытке волков "производительная способность" тундры оказывается
недостаточной, то есть численность животных, служащих обьектом их охоты,
быстро сокращается, а это означает голод и для самих волков. Поэтому
подходящего участка тундры многие взрослые волки на долгие годы обрекают
себя на безбрачие. К счастью, период обостренного полового влечения у
волков весьма недолго (всего около трех недель в году), поэтому
"холостяки" и "старые девы" не особенно страдают от сексуальной
неудовлетворенности.
Кроме того, их потребность в домашнем уюте, компании взрослых и
волчат отчасти получает удовлетворение благодаря общинному характеру
семейных групп. Утек даже предлагает, что некоторые особи предпочитают
положение "дядюшки" или "тетушки" - оно дает им радости, связанные с
семейной жизнью, и в то же время не возлагает ответственности, которая
падает на родителей.
Старые волки, особенно те, кто потерял свою пару, обычно сохраняют
вдовство.
Утек припомнил волка, с которым ему пришлось встречаться на
протяжении шестнадцати лет.
Первые шесть лет волк ежегодно был отцом приплода. На седьмую зиму
его подруга исчезла (возможно, была отравлена охотниками, которые в погоне
за премиями пришли с юга). Весной волк вернулся в свое старое логово. Но
хотя в нем и в этом сезоне ос выводок волчат, они принадлежали другой паре
- вероятно, полагал Утек, сыну вдовца и его подруге. Во всяком случае,
весь остаток своей жизни старый волк провел в логове "третьим" "лишним",
но продолжал участвовать в заботах по воспитанию волчат.
Численность волков зависит не только от ограниченности пригодных для
жизни участков, но и от особого природного механизма, контролирующего
рождаемость. Поэтому, когда виды животных, которые служат им пищей,
встречаются в изобилии (или самих волков мало), волчицы рождают помногу, в
некоторых случаях по восьми волчат. Но если наблюдается "избыток" волков
или не хватает корма, количество волчат помете сокращается до одного или
двух. Это справедливо и в отношении других представителей арктической
фауны, таких, например, как мохноногие канюки. В годы, "урожайные" на
мелких грызунов, несут по пять или шесть яиц; когда же полевок и леммингов
мало, они кладут лишь одно яйцо, а то и вовсе не несутся.
Но если даже перечисленные контролирующие факторы не срабатывают,
эпизоотии служат гарантией того, которое сможет прокормиться. В тех редких
случаях, когда общее равновесие нарушается (часто в результате
вмешательства человека) или животных становится чересчур много, а пища
скудная и недоедание переходит в настоящий голод, волки начинают
вырождаться физически. Среди них то и дело вспыхивают опустошающие
поветрия, такие, как бешенство, собачья чума, чесотка, и тогда их
поголовье быстро сокращается до минимума, едва обеспечивающего
воспроизводство.
На севере Канады лемминги представлены разновидностью, отличающейся
цикличностью размножения, причем наиболее "урожайным" оказывается каждый
четвертый год, за которым следует падение численности зверьков почти до
полного их исчезновения. На 1946 год пришлась самая низкая точка цикла. К
тому же по случайному совпадению, и без того резко изменило вековым путям
миграции, и основная масса оленей обошла стороной юг и центральную часть
района. Наступило время бедствий для эскимосов, песцов и волков. В тундру
пришел страшный голод. Латентный вирус бешенства дал вспышку среди
голодающих песцов, заболевание перекинулось и на волков.
Нужно сказать, что взбесившиеся животные не "сходят с ума" в
буквальном смысле слова. Поражается нервная система, поступки становятся
сумасбродными, возникает постоянное стремление куда-то бежать, исчезает
спасательное чувство страха. Бешеные волки слепо натыкаются на мчащиеся
поезда и автомобили; они могут случайно затесаться в гущу ездовых собак, и
в результате их разрывают на куски; нередко бешеный волк забегает на улицу
поселка
Как-то волк, больной и умирающий (дело происходило во время эпизоотии
1946 года), забежал в Черчилл. Первым на него наткнулся капрал канадской
армии, возвращавшийся из пивного бара в казарму. Согласно рапорту храброго
вояки, на него набросился гигантский волк, и ему едва удалось спастись
бегством. Пробежав добрых два километра, он скрылся под кровом караульного
помещения. Правда, капрал не мог продемонстрировать физических
доказательств выдержанного испытания, но психическая травма была,
несомненно, глубокой. Поднятая тревога вызвала в лагере панику, близкую к
истерике. На борьбу с волком были двинуты американские и канадские
воинские подразделения. Отряды людей, вооруженных винтовками и
электрическими фонариками, с выражением непреклонности на лицах
прочесывали окрестности; они были готовы отразить угрозу, которая за
несколько часов успела разрастись до нескольких стай голодных волков.
Во время переполоха было убито и ранено одиннадцать ездовых собак;
пострадали также американский капрал и индеец из племени чиппевеев,
которые поздно возвращались домой. Все они понесли урон не от волка, а от
самих стражей порядка.
Двое суток дети и женщины не выходили из дому. Военный лагерь как бы
вымер; ординарцы - которых посылали с поручениями, отправлялись хорошо
вооруженные, на джипах или вовсе отказывались выходить из помещения.
Волка удалось обнаружить с небольшого военного самолета, приданного
частям, которые проводили облаву. В указанное место был послан эскадрон
конной полиции.
Но волк оказался... кокер-спаниелем, принадлежащим управляющему
отделением Компании Гудзонова залива.
Паника прекратилась только на третий день. Уже под вечер водитель
шеститонного армейского грузовика, возвращающийся в лагерь из аэропорта,
заметил впереди на дороге что-то мохнатое. Он нажал на тормоза, но слишком
поздно: волк, который совсем ослабел и не мог даже ползти, был раздавлен.
Интересны последствия. И поныне можно встретить жителей Черчилла (а
также изрядное количество солдат, разбросанных по всему континенту),
которые охотно, со всеми подробностями опишут вам нашествие волков на их
город в 1946 году.
Они поведают об ужасах, которые им пришлось лично пережить, об
искусанных женщинах и детях, о собачьих упряжках, изорванных в клочья, и о
целом городке, выдержавшем ужасную осаду.
19
Несколько недель, проведенных в плавании по рекам равнины, показались
нам сущим раем. Почти все время стояла чудесная погода; бескрайние
просторы, полная свобода и дикая, беспорядочная жизнь, которую мы вели, -
се наполняло нас бодростью.
Попадая в новые места, на территорию, занятую какой-нибудь волчьей
семьей, ы всякий раз останавливались лагерем и не ограничивали себя
временем - вели самые подробные исследования, необходимые для достаточно
близкого знакомства со всей группой волков. Несмотря на необъятность и
безлюдье, мы совершенно не чувствовали одиночества - рядом с нами всегда
были карибу. Олени, сопровождаемые стаями серебристых чаек и ворон,
оживляли пейзаж.
Эта страна принадлежала оленям, волкам, птицам и мелким зверькам. Мы
двое - всего лишь случайные, незваные и маловажные гости. Человек никогда
не занимал в тундре господствующего положения. Даже эскимосы, чьей
территорией когда-то являлись Бесплодные земли, жили в согласии с
природой. Теперь в центральной части тундры эскимосы исчезли. Горстка
людей, едва насчитывающая сорок душ - к ним принадлежал и Утек, - вот все,
что осталось от народа, некогда заселявшего внутреннюю часть страны. Ныне
эта крохотная группка совсем затерялась в бескрайней суровой пустыне.
За все время человеческие существа встретились нам один единственный
раз. Как-то утром, в самом начале путешествия, мы огибали излучину реки.
Вдруг Утек поднял весло и закричал. Впереди, на береговой косе, показался
приземистый чум из оленьих шкур. На зов Утека из него вывалились двое
мужчин, женщина и трое мальчиков-подростков; все они подбежали к самой
воде, нам навстречу.
Мы причалили, и Утек представил меня одной из семей своего племени.
Всю вторую половину дня мы распивали чаи, сплетничали, смеялись и пели, а
также съели гору вареной оленины. Когда мы ложились спать, Утек объяснил,
что мужчины, мои новые знакомцы, разбили здесь лагерь в надежде подстеречь
карибу, которые обычно переплывают реку в узком месте, километрах в восьми
отсюда, ниже по течению. На одноместных гребных каяках, вооруженные только
короткими острыми копьями, эскимосы надеялись добыть на переправе такое
количество нагульных оленей, чтобы мяса хватило на всю зиму. Утек страшно
хотелось участвовать в охоте, и он начал уговаривать меня остаться на
несколько дней, с тем чтобы помочь друзьям.
Я не возражал, и на следующее утро три эскимоса ушли, оставив меня
наслаждаться великолепием августовского дня.
Сезон несносных комаров кончился. Жарко, ни ветерка. Я решил
воспользоваться погодой - поплавать и позагорать, а то моя кожа стала до
неприличия бледной. Отойдя на несколько сотен метров от эскимосского
становища (ибо стыдливость - последний из пороков цивилизации, который
человек отбрасывает в пустыне), я разделся и искупался, потом взобрался на
ближнюю гряду, улегся и стал принимать солнечную ванну.
Подобно волкам, я время от времени поднимал голову и осматривался.
Около полудня я вдруг увидел волков - они пересекали гребень следующей
гряды, к северу от меня.
Всего три волка - один белый, два других почти черные, очень редкой
окраски. Все трое - матерые звери; но один из черных поменьше ростом и
изящнее других - вероятно, волчица.
Да, положение весьма пикантное... Моя одежда осталась на берегу
довольно далеко отсюда, на мне были только резиновые туфли и бинокль. Если
побежать за одеждой, то след волков будет безвозвратно потерян. А, подумал
я, кому нужна одежда в такой день? Тем временем волки скрылись за гребнем,
и, схватив бинокль, я бросился за ними вдогонку.
Местность вокруг представляла собой настоящий лабиринт из невысоких
гряд, разделенных узкими, покрытыми травой низинами; на низинах, медленно
продвигаясь на юг, паслись олени. Лучшей обстановки не придумать: с гребня
мне будет удобно следить, как волки пересекают низины, одну за другой, а
чуть скроются за очередной грядой, можно без опаски следовать за ними. И
так до следующей гряды, пока я не окажусь достаточно высоко, чтобы
спокойно наблюдать, как волки пересекают долину.
Вспотев от волнения и затраченных усилий, я одолел первую гряду и уже
предвкушал драматическую сцену: вот сейчас волки внезапно нападут на
ничего не подозревающих оленей там, внизу, и я увижу борьбу не на жизнь, а
на смерть.
Но то, что я увидел, привело меня в полнейшее замешательство: моему
изумленному взору предстала поистине идиллическая картина. В долине
паслись небольшими группами около полусотни оленей-быков. Волки шествовали
мимо них с таким видом, словно олени интересовали их не больше, чем камни.
Карибу, в свою очередь, видимо, и не подозревали об опасности. Создавалось
впечатление, будто это не волки и их желанная добыча, а собаки, пасущие
домашний скот.
Невероятно - стая волков, окруженная оленями! При этом как один, так
и другие ничуть не волнуются.
Не веря собственным глазам, я увидел, как волки рысцой пробежали
метрах в пятидесяти от пары лежащих оленят, беспечно жующих жвачку.
Оленята повернули голову и лениво следили за волками, но даже не
удосужились встать на ноги, а их челюсти не прекратили работу. Какое
презрение к волкам!
Но представьте себе мое изумление, когда в погоне за волками, которые
поднялись по склону и скрылись, я попал в ту же долину - два самых
апатичных олененка, которые только что с таким безразличием отнеслись к
волкам, тотчас вскочили на ноги и уставились на меня широко раскрытыми от
удивления глазами. Когда я пробежал мимо, они выставили головы вперед,
испуганно фыркнули, повернулись на задних копытах и умчались галопом,
будто за ними гнался сам черт. Но это же несправедливо - так испугаться
меня и спокойно относиться к волкам! Правда, я постарался утешить себя
мыслью, что их паника вызвана непривычным зрелищем: белый человек, на
котором надеты только туфли да бинокль, сломя голову летит по тундре!
За следующим валом я едва не наскочил на волков. Они собрались в
кучку на противоположном склоне и, видимо, совещались, при этом они
усердно обнюхивали носы друг друга и махали хвостами. Я растянулся плашмя
за камнями и замер в ожидании. Вскоре белый волк снова двинулся в путь, а
остальные последовали за ним. Они не спешили и, прежде чем спуститься в
долину, где паслось несколько десятков оленей, немало покрутились по
склону. Временами то один из них, то другой останавливался, принюхивался к
кочке мха или отбегал в сторону, ведя разведку. Когда же они наконец
спустились, то рассыпались в цепь с интервалами в сотню шагов и в таком
порядке рысью побежали вдоль низины.
На появление волков реагировали только те олени, которые оказались
непосредственно перед фронтом наступления. Стоило волкам приблизиться к
ним на расстояние пятидесяти - шестидесяти метров, как олени я фырканьем
поднимались на дыбы и отскакивали в сторону. Те, что похрабрее, затем
поворачивали обратно и с любопытством смотрели на проходящих волков,
однако большинство, не удостоив волков и взглядом, снова принимались за
пастьбу.
За час волки, а с ними и я, прошли не менее шести километров в
непосредственной близости от четырехсот оленей, и во всех случаях реакция
карибу была неизменной: полнейшее безразличие, пока волки далеко,
некоторый интерес, когда они подходят совсем близко, и отступление, если
столкновение кажется неизбежным. Ни панического бегства, ни страха!
До сих пор нам встречались преимущественно быки, но вскоре стало
попадаться много важенок и однолеток, и вот тут-то поведение волков резко
изменилось.
Один из них выгнал теленка из зарослей ивняка, тот выскочил на
открытое место в каких-нибудь двадцати шагах от волка; волк на мгновение
замер, а затем кинулся за олененком. У меня учащенно забилось сердце;
сейчас я наконец увижу, как волк режет оленя.
Не тут-то было. Волк жал изо всех сил, но не смог выиграть в
скорости; пробежав с полусотни метров, он прекратил погоню, затрусил
обратно и присоединился к товарищам.
Я не верил своим глазам: по всем законам олененок обречен и должен
погибнуть, если хоть десятая доля репутации волков ими действительно
заслужена!
Однако на протяжении последующего часа волки предпринимали по меньшей
мере двенадцать атак против телят-одиночек, против важенки с теленком, а
то и против целых групп важенок и однолеток, и каждый раз преследование
прекращалось, едва успев начаться.
Меня охватило сильнейшее раздражение - я пробежал десяток километров
по тундре и совершенно вымотался не для того, чтобы полюбоваться, как
свора волков валяет дурака!
Когда (в который раз!) волки оставили долину и побрели через гряду, я
воинственно двинулся следом. Уж не знаю, что я в тот момент намеревался
сделать - возможно, сам хотел добыть оленя, чтобы показать этим неучам,
как это делается.
Как бы то ни было, преисполненный отваги, я перемахнул через гребень
и попал прямо к волкам.
Они, по всей вероятности, остановились перевести дух, и мое
неожиданное появление было подобно разорвавшейся бомбе. Волки бросились
врассыпную. Прижав уши и вытянув хвосты трубой, они мчались, насмерть
перепуганные. Их панический бег сквозь разрозненные стада оленей вызвал
ответную реакцию. Массовая паника, которую я ожидал весь день, охватила
теперь по-настоящему перепуганных животных. Только (мне с горечью пришлось
констатировать этот факт) устрашили их не волки - их напугал я.
Конечно, с меня хватит, и я решительно повернул к дому. Когда до
становища оставалось несколько километров, я заметил бегущих навстречу
людей. Это была эскимоска и три мальчугана. Они были чем-то крайне
взволнованы. Все кричали, женщина размахивала тяжелым костяным ножом, а ее
сыновья потрясали копьями для охоты на оленей и ножами для снятия шкур.
Я в растерянности остановился. И тут до меня впервые дошел весь
трагикомизм моего положения - я был не только безоружен, но и абсолютно
наг. Где уж тут отразить атаку! А атака казалась неотвратимой, хотя я
понятия не имел, что могло привести эскимосов в такое бешенство. Но, как
говорится, осторожность - лучшая доблесть, и я из последних сил устремился
вперед, стараясь во что бы то ни стало обойти эскимосов. Это мне удалось,
но они продолжали преследование и не отставали от меня почти всю дорогу до
лагеря.
Там я наскоро влез в брюки, схватил винтовку и приготовился дорого
продать свою жизнь. К счастью, Утек и остальные мужчины вернулись как раз
в тот момент, когда разъяренная женщина со своей дьявольской командой
устремилась на меня; сражение было предотвращено.
Когда страсти улеглись, Утек рассказал, из-за чего разгорелся весь
сыр-бор. Один мальчуган, собирая ягоды, неожиданно увидел, как я, голый,
скачу по холмам вслед за волками. С круглыми от изумления глазами он
поспешил к матери и рассказал о необыкновенном явлении. Она, эта храбрая
душа, решила, что я не иначе как сошел с ума (эскимосы вообще считают, что
все белые весьма близки к этому) и собираюсь безоружный, в голом виде
напасть на стаю волков. Кликнув свой выводок и вооружившись чем попало,
она помчалась на выручку. До конца нашего пребывания в становище добрая
женщина относилась ко мне с такой заботой, смешанной с опаской, что я
почувствовал безмерное облегчение, когда распрощался с ней.
Не очень-то меня позабавило и замечание Утека, когда мы поплыли вниз
по реке и маленькое становище скрылось из виду.
- Очень жаль, - мрачно сказал он, - что ты снял штаны. По0моему, в
штанах ты бы ей больше понравился.
20
Меня крайне заинтересовало совершенно необьяснимое поведение стаи
волков на охоте за карибу возле эскимосского становища. И я по обыкновению
спросил об этом Утека. В своей терпеливой, мягкой манере он ещераз
попытался наставить меня на путь истинный.
Прежде всего, обьяснил он, здоровый взрослый олень легко обгоняет
волка; даже трехнедельный теленок способен обскакать почти любого волка,
разве что за исключением самого быстрого. Карибу это отлично знают и в
нормальных условиях не боятся волков. Волки тоже все прекрасно понимают и,
будучи очень смышленными, редко пытаются догнать здорового карибу - они
заранее уверены, что такое занятие окажется бессмысленной тратой сил.
Вместо этого, рассказал Утек, волки предпринимают систематическую
проверку состояния оленей, с тем чтобы выявить неполноценных. В больших
стадах такого рода испытания сводятся к тому, что волки вспугивают оленей
и гонят их достаточно долго, стараясь определить больных, раненых или
вообще слабых животных. Коль скоро такой инвалид обнаружен - все волки
устремляются за ним, стремясь зарезать. Если же в стаде не удалось выявить
слабых, преследование прекращается и волки пробуют счастья в другом стаде.
В тех случаях, когда олени встречаются довольно редко, хищники
используют иной прием: несколько волков сообща гонят небольшое стадо
карибу в засаду, где их поджидают другие волки из той же стаи. Если же
попадаются олени-одиночки, волки применяют своеобразную эстафету, иными
словами, один волк гонит оленя по направлению к другому волку,
находящемуся на некотором расстоянии, а тот в свою очередь продолжает
преследование. Оба эти приема во многом сводят на нет упомянутые
преимущества в беге, тем не менее жертвами волков, как правило,
оказываются все же наименее крепкие и выносливые олени.
Я же тебе говорил, - пояснил Утек, - карибу кормят волков, а волки
делают карибу сильными. Кабы не волки, карибу совсем вымерли бы от
болезней.
Утек утверждал, что, убив оленя, волки прекращают охоту, пока не
кончится все мясо и голод не заставит их снова приняться за дело.
Признаться, эти его слова были для меня совершенной новостью - ведья, как
и все другие, привык считать, что волки не только способны поймать почти
любое живое сущесьво, но, движимые ненасытной кровожадностью, убивают все
находящееся в пределах достижимого.
Все волчьи охоты, которые мне впоследствии довелось наблюдать, как
правило, проходили по тому же образцу, что и первая из увиденных. Картина
выглядит так: волки (числом от одного до восьми) рысцой трусят между
рассредоточенными группами оленей, которые будто и не подозревают о
присуствии своих "смертельных врагов". Время от времени волк (а иногда
два-три волка)выфходит из цепи наступающих и делает неожиданный бросок в
сторону ближайшего оленя, а тот выжидает, когда противник окажется в сотне
метров, и затем, презрительно вскинув голову, спокойно скачет прочь. Волк
останавливается и смотрит ему вслед. Если олень бежит резвом,
следовательно, находится в хорошем состоянии, хищник поворачивает обратно.
Такого рода испытания ведутся волками систематизировано. Мне вскоре
удалось выяснить принятую систему отбора. В самом деле. волки чрезвичайно
редко обременяют себя "выбраковкой" стад сытых вхрослых быков, которые в
это время года находятся в наилучшей форме - все лето они только и делали,
что ели и спали. Волки не трогают их не потому, что быки - опасные
противники (к слову сказать, их раскидистые рога - никуда не годное
оружие), просто они не в состоянии догнать оленей и великолепно об этом
знают.
Гораздо больший интерес для волков представляют смешанные стада,
состоящие из важенок с телятами, ибо процент раненых, уродливых и
болезненных особей, разумеется, гораздо выше среди молодняка, еще не
прошедшего сурового естественного отбора.
Излюбленной мишенью для волчьей проверки являются также группы старых
быков и яловых важенок. Случается, что ослабевший перестарок замешается в
середину стада превосходных, сильных оленей, но волков не обмпнешь, они
знают карибу как самих себя и непременно его заметят, а затем начнут, на
мой взгляд совершенно безнадежную, проверку здорового и полного энергии
стада.
Молодняк они обычно испытывают упорнее, чем взрослых оленей, - иногда
волк преследуетоднолетка на расстоянии до трехсот метров, но если на этой
дистанции молодой олень не обнаружит признаков слабости или усталости,
погоня прекращается.
Я обратил внимание, что волки вообще очень экономно затрачивают
усилия, и по-моему, поступают в высшей степени мудро - ведь процесс
отбраковки иногда длится часами, прежде чем волки встретят достаточно
слабого оленя, которого есть надежда поймать.
Когда многократные попытки увенчаются успехом и такой олень наконец
обнаружен, охота вступает в новую фазу. Атакующий волк, не задумываясь,
пускает в ход всю энергию, которую приберегал в течение длительного
поиска, и на неимоверной скорости бросается в погоню за добычей. В случае
удачи он вплотную приближается к стремительно скачущему оленю. Жертва,
охваченная паникой, начинает делать отчаянные зигзаги, что, по-моему,
просто глупо, так как позволяет волку срезать углы и быстрее достичь цели.
Впреки еще одному догмату из широко распространенного мифа о волках
мне ни разу не приходилось видеть, чтобы волк подрезал оленю поджилки. На
самом деле все происходит так. Напрягая последние силы, волк постепенно
обходит карибу и прыгает ему на плечо. Обычно толчка достаточно, чтобы
олень упал; прежде чем ему удается вскочить, волк успевает схватить его
сзади за шею и прижать к земле; при этом он всячески уклоняется от бешенно
машущих копыт - одного их удара достаточно, чтобы пробить грудную клетку
волка.
Смерть наступает мгновенно и обычно бывает бескровной; я сомневаюсь,
чтобы олени страдали больше, чем свиньи, которых забивают люди для
собственного потребления.
В отличие от человека волк никогда не убивает ради забавы. Поймать и
убить крупное животное ему нелегко. Случается, он охотится всю ночь
напролет, пробежит около сотни километров по тундре, прежде чем добьется
успеха (если вообще сумеет добиться). Это его дело, его жизнь, и стоит ему
добыть достаточное количество мяса для себя самого и своей семьи, как он
предпочитает остальное время посвятить отдыху, дружеским встречам с
сородичами или играм.
О "кровожадности" волков слагают легенды. Но я не знаю ни одного
веского доказательства в пользу того, что волки режут больше оленей, чем
могут сьесть. Напротив, зимой, убив оленя, они посещают свою "кладовую" до
тех пор, пока со скелета не сдерут последний кусок мяса. Если в тундре
много чаек, ворон, песцов и других любителей поживиться падалью, волки
нередко расчленяют тушу убитого животного и прячут в разных местах
подальше от места поимки. В летние месяцы, когда все семейство, включая
волчат, вольно скитается по тундре, волки становятся лагерем у каждого
добытого оленя, пока не уничтожат его полностью.
От шестидесяти семи убитых волками карибу, которых я обследовал уже
после того, как волки сьели все, что могли, в основном остались лишь
кости, связки, шерсть и отбросы. В большинстве случаев крупные коститакже
были разгрызаны и из них высосан костный мозг. А иногда даже череп
оказывался вскрытым - грандиозная задача для волка.
Но интересно: в подавляющем большинстве даже эти весьма скромные
останки позволяли судить о перенесенных оленями болезнях или повреждениях.
