случилось, природу боготворил, людей - будто они и не природа вовсе -
не жаловал. Губители люди, все как один, так подсказывал Почуваеву
прожитый опыт. Губители. Каждый свое кромсает, кто себя губит, кто
ближнего, кто и себя и ближнего, и все-все вокруг, будто из огнемета
поливают.
Субботний прием обременял отставника лишними хлопотами, поселяя непо-
кой в круглой крепкой голове на короткой шее, не восторгали Почуваева
ожидаемые гости, да и вообще хоть какие бы не вознамерились нагрянуть
- не нравились; однако разве всласть всю жизнь проживешь? Почуваев
давно зарубил на носу: любое неприятное, суетное, нервнодеятельное от-
ливается в конце деньгой, а денежки он привечал. Весь окоем его банок,
дачных угодий, бани, липового цвета, собранного для сушки на чердаке,
яблонь, аккуратно подвязанных и укутанных в ожидании лютых зимних хо-
лодов, весь Почуваев зависел единственно от денег. Да и у других тож,
понимал отставник, да и что другие? Раз Бога нет, о других размышлять
дурость сплошная и ничего более.
Присел на ладно срубленную скамью, глянул на припорошенный снегом
участок земли в проплешинах прошлогодней травы и увидел тюльпаны ная-
ву, прямо среди снегов, ясно, невидаль, а Почуваев зрит натурально,
хоть трогай, а еще говорят, у солдафонов воображение хромает,
ого-го-го, еще как взмывает, и у каждого, только всяк свое воображает.
Вернулся в погреб, распечатал крохотную, почитай, майонезную банку,
вытянул патиссон, разрезал на дольки одна в одну и употребил с винова-
тым видом, будто извиняясь перед маринованным овощем за вторжение и
поруху.
Мишка Шурф после звонка и Приманке поторчал минут десять за будто вы-
метенным метлой мясным прилавком и отбыл в нижние пространства, где
девки из молочного отдела гуляли то ли новоселье, то ли удачный аборт,
то ли черт его знает что - Мишке без разницы, но девок обижать не хо-
телось, и, спускаясь, Мишка уже обмозговал горсть анекдотцев, как раз
по зубам приглашающим. Мишка в продмаге Пачкуна числился аристократом,
и даже дон Агильяр с Мишкой считался, держал себя в руках, зная, что
связи мясника обширны и ветвятся в самых различных областях.
Мишка запросто плюхнулся на тарный ящик, прикрытый листом картона,
потрепал розоволиких молочниц, всплеснул руками, глянув на снедь, и
сразу зарядил общество пахучей историей. Девки хохотали до слез, под-
ливали Мишке, и Шурф прикладывался к выпивке, едва глотая, скорее мо-
чил усы, лишь бы не обидеть высокое собрание. Девки с возмущением пе-
ресказывали, как обнаглевшие покупатели пялятся на весы, как не устра-
ивает их толщина оберточной бумаги, как за пятак готовы перегрызть
глотку. Мишка кивал, разделяя возмущение, впрочем блюл и свою устояв-
шуюся репутацию справедливца и пытался прояснить позицию покупателей,
коих обстоятельства загнали в самый угол, исхода откуда не предвидит-
ся: и, конечно, если б всю страну поставить за прилавки, тогда б люди
жили всласть - мы-то, подмигнул Шурф, знаем, но трудность державы как
раз в том и состоит, что людей больше, чем мест в торговле, и выходи-
ло, что девки в белых халатах, и Мишка, и Наташка Дрын, и сам дон
Агильяр - люди особые, меченные судьбой.
Мишка так до конца посиделок и не врубился, что отмечают,- витал в об-
лаках, но поднялся тактично, где-то в середине празднеств, чтоб дать
девкам перемолоть накипевшее без чужого уха - могли его опасаться, все
ж особа приближенная к трону, и отбыл в разрубочную к Володьке Ремизу
согласовать обед.
Ремиз как раз торговал музыку: приобрел недавно установку для компакт-
ных дисков и теперь менял пластиночный парк на си-ди.
- Ты че,- Армстронг, прыщавый, безгубый торговец пластинками и кассе-
тами, неподдельно возмущался,- в штатах сейчас новый альбом с одной
пластинкой восемь гринов, а си-ди тридцать. Сечешь разницу? Все. с по-
мощью лазера наворачивают борозды,- Армстронг ткнул в металлический
диск. Ремиз изучал полированный круг платинового отсвета и готовил се-
бя к великому перелому цен.
- Тут чего? - осведомился Вовка.
Армстронг победно оглядел мясников.
- Самая фенька. Ю два! И.
Ремиз неожиданно вскипел:
- Знаешь, я твою Ю видел на .,- сплюнул, растер плевок по каменному
полу.
Шурф веселился от души. Видно, заломил спекуль безбожно.
- Вов! Остынь, зря завелся. Вынь кипятильник из зада. Армстронг чело-
век интеллигентный, ты тоже . он предложил, ты . можешь не брать.
Мальчики, в какой стране нам довелось родиться!
Ремиз исподлобья глянул на Шурфа и впрямь выпустил пар.
- Новье? - обратился к Армстронгу.
- Ну, Вов,- торговец музыкой тож сразу оценил, что Шурф пламя сбил,
молодец Мишка.- Свежак! Джордж Майкл - раз, "Деф Леппард" из Шеффилда
- два.
Ремиз полез за бумажником; перебил Армстронга:
- Шеффилд, говоришь? Это хорошо. Бабка, помню, все талдычила: лучшие
ножи из Шеффилда, а бабка толк в жизни знала, до переворота выпало по-
жить.
Ремиз сложил коробочки с дисками одну на другую. Армстронг упрятал
деньги, обратился к Шурфу:
- А ты, Миш, не интересуешься?
Шурф перебрал коробочки с дисками, полюбовался картинками, ссыпал в
зев кожаной сумки музыкального жучилы.
- Крутой больно ты стал,- серьезно подытожил Шурф.
Армстронг не кручинился, Ремиз отоварился на славу, и день спекуля не
пропал.
- Миш, ты пойми, искусство, брат! Облагораживает душу. А чего не сде-
лаешь ради души разлюбезной. Духовность, брат, сейчас в цене, идет не
хуже свиных отбивных.
- Ну это ты брось! - возмутился Ремиз, и все трое поняли, что шутник
Армстронг перебрал в оценках.- А ну-ка я тебя посажу на общегражданс-
кий паек!
Шурф поджал губы. Ремиз опустил глаза долу, чтоб шутейные искры не вы-
дали пустяковость устрашения. Угроза возымела действие. Армстронг отс-
тупил на шаг к стене, в немой мольбе приложил сомкнутые ладошки к гру-
ди. Все трое рассмеялись.
- Потопал, мужики.- Армстронг испарился, избегая встречи с доном
Агильяром: Пачкун по причинам малопонятным терпеть не мог спекулянта.
Ремиз полагал, что из-за неряшливого вида, Шурф допускал, что из-за
прыщей; Пачкун проникся брезгливостью к Армстронгу, не желая, чтоб тот
дотрагивался до продуктов - вдруг по воле случая кусок мяса к столу
дона Агильяра попадет клейменый нечистой лапой спекуля.
Ремиз еще раз перебрал коробочки, губы его шевелились. Мишка терпеливо
ждал: нельзя вторгаться во внутренний мир человека, только что отслю-
нявившего пятихатник в оплату своих ПИПдурей, грех не дать такому че-
ловеку миг-другой насладиться приобретенным.
Ремиз упрятал коробочки.
- Звучание, Миш, отменное. каждая струнка отдельно поет.
Шурф сдвинул свиную ляжку, отложенную Ремизом для неизвестного клиен-
та.
- Обедать будем?
- А как же? - голосом известного актера изумился Ремиз, и то, что
обычно мрачный Ремиз пытается шутить, даже ерничать, свидетельствова-
ло, что Володька возбужден, не без грусти расстается с деньгами, что
делало его в глазах Шурфа обыкновенным человеком, реагирующим на невз-
годы жизни, как все, и потому достойным сострадания, как все.
- "Риони?" - уточнил Шурф.
Ремиз не расслышал.
- Поставлю кресло посреди комнаты, сяду и. будто оркестр специально
для меня наяривает. Кайф. Тащусь.
Шурф протянул Ремизу дубленку с бобровым воротником - недавнее приоб-
ретение Вовки. Ремиз надел дубленку, нацепил очки в тонкой оправе, хо-
тя зрел, как ястреб, нахлобучил твидовую шляпу с тонкими полями - пре-
зидент "Дженерал моторс", да и только. Шурф влез в исполосованную мол-
ниями, утыканную замками кожаную куртку, и разрубочная опустела.
Фердуева задавала инструктаж. В первом ряду, низко склонив голову,
громоздился Почуваев, через два стула от него развалился, широко рас-
кинув ноги, Васька Помреж, вообще мужчины угнездились ближе к сцене,
женщины-сторожа, немногочисленные - не жаловала слабый пол Фердуева -
жались по стенам или в дальних рядах.
Фердуева, вся в черном, как ангел ада, сверкала глазами и бесстрастным
голосом перечисляла прегрешения последних недель.
- Клиенты недовольны размещением. Для общего сведения: Пуксо Марь Ива-
новна застилает бельем, застиранным до дыр. У нас что нет фондов на
развитие? Жадностью случившееся объясняю. Учтите! - Присутствующие по-
нуро молчали. Раздавленная Пуксо мелко и часто дышала, как дворовый
пес в жару.- В институте истории уборщицы устроили свару из-за пустых
бутылок. У нас разве не отлажено, что кому причитается и по какой це-
не. Кто вводит новации, ярит уборщиц, нарушает договоренности? -
Взгляды уперлись в розовощекого блондина с бородавкой на верхней губе.
Фердуева тоже впилась в отталкивающий кругляк красноватого мяса, уро-
дующий вполне благообразное лицо блондина.- Учтите! - Фердуева не про-
изнесла фамилию, и все поняли, что до конца расположения Фердуевой
блондин не утратил.
- Есть жалобы от клиентов, будто дерут с них, как при обеспечении де-
вицами, а девиц и близко нет, или, хуже того, подгонят срам да и толь-
ко, каких.- Фердуева глянула на Помрежа, Васька не один отвечал за де-
виц, но слыл непререкаемым авторитетом в поставках живности, и недо-
вольство Фердуевой в первую очередь касалось Помрежа.
Почуваев оживился: приятно, когда коллегу протирают скипидаром; не
возносись! Не считай, что подвал тебе одному подмигнул, что ты первый
об нем укумекал, до ума дело довести кропотливый труд нужен, тут без
хватки Почуваева не обойтись.
Фердуева листанула бумажки с пометками.
- Еще вот жалобы младшего сержантского состава. Никуленкова принесла
экипажу ПМГ четвертной, хотя давно установлено, меньше стольника в
конце месяца не давать. Люди нервничают, рассчитывают на одно, на по-
верку другое. Мы нарушаем ранее выработанные договоренности. Что, Ни-
куленкова, мало зарабатываете? Учтите, раскачиваем лодку. Зачем? А
мягкая мебель из холла четвертого этажа, что, якобы, пошла под списа-
ние по негодности, не в вашей ли квартире всплыла? Я не против того,
чтобы люди хорошо жили, но.
Фердуева любовалась цветами на столе: помнят чертяки, что начальница
чтит розы, особенно бутоны тугие, еще только готовящиеся стать цвет-
ком. Живет гвардия сторожевая с ней, как за каменной стенкой, и не
знает, что есть враждебные группы, правда, в чужих районах, но только
начнись свара, не дай Бог, все дело погубят. Фердуева уже провела пе-
реговоры с умеренными из двух соседних районов, похоже, вырисовывался
союз, но два агрессивных района на севере столицы ее пугали, сгово-
риться пока никак не удавалось. Фердуева давно смекнула: в масштабе
города дело развалится, если не найти точек соприкосновения сопернича-
ющих групп. Слава Богу, деньги есть куда вложить. Один Чорк отмывает
ей сотни тысяч, времечко золотое, но допустить кровопролития Фердуева
не хотела, равно, как не допускала подозрений в слабине. Молодняк из
северных районов упирал на малость фонда госучреждений на их террито-
рии, колол глаза обилием площадей в центре. Что ж, Фердуева провини-
лась, первой раскрутив выгодное дело. Шла впотьмах, кралась на ощупь,
опыта никакого, одна вера в удачу да в прикрытие Филиппа. Теперь гос-
тиничный фонд Фердуевой работал по ночам четче, чем в управлении вы-
сотных зданий. И не думалось ей, что возникнет междоусобица, мелкие
стычки тревожили запахом большой войны. Воевать глупо, нешто маль-
цам-северянам невдомек? Все в проигрыше. Фердуева уже три раза встре-
чалась с их делегатами и каждый раз расходились с прохладцей.
Фердуева вытянула из вазы одну розу, положила на колени.
- Кто хочет высказаться?
Лучше б молчали. особенно тревожила необходимость создания мощных ох-
ранных дружин, кадры есть, сбить их в кулак дело дней, но денег войско
требует немалых, пощекотала кончик носа бутоном, вдохнула тонкий розо-
вый запах. Чорк не подведет, не бросит, к тому же понимает, таких, как
Фердуева, лучше в угол не загонять, для всех лучше. А другие районы,
из несоюзных Фердуевой, еще свое отношение к конфликту не определили.
Выжидали. И как раз их выбор более всего волновал Фердуеву: если нейт-
ральность, как они уверяли, то куда ни шло, но если в сговоре решили
сожрать владения Фердуевой, ее пышные угодья в центре, войны не мино-
вать. Цветок выпал, изогнулся рядом с красивыми ногами Фердуевой.
Почуваев первым отлепил зад от сидения, вскочил, переваливаясь вань-
кой-встанькой, подал упавший цветок в руки хозяйки: ни благодарности,
ни кивка, но Почуваев не сомневался, очко в его пользу, победно чирк-
нул взором по вроде бы дремлющему Ваське Помрежу. Пожалуй, один только
Помреж в этом зале представлял в полном объеме тяготы надвигающихся
времен. Пора рвать когти, но только крысы покидают тонущий корабль;
Фердуева сделала из него человека, напитала бабками, всегда в частных
беседах подчеркивала особое к нему отношение и (если не допускать, что
так же она оглаживала и других) расположение, плюс щедрые выплаты
втайне от прочих заставляли Ваську Помрежа испытывать к Фердуевой сме-
шанное чувство благодарности и даже восхищения.
Сейчас, глядя в зал и не замечая обращенных к ней лиц, Фердуева думала
о Мишке Шурфе с крепкими связями в северных районах. Мишка уже годами
выказывал почтение Фердуевой и негласно числился в свите ее советни-
ков. Мишка щупал северян по заданию Фердуевой, приносил иногда инте-
ресное, но хозяйку все эти годы не покидало ощущение, что Шурф может
гнать треп в обе стороны - агент-двойник, Мишка слишком хитер, чтобы
его надежность представлялась безупречной. Именно Мишка уверял ее по-
завчера, что состоялись контакты северян с группой нейтралов и что
среди нейтралов есть шальные головы, считающие резоны северян приемле-
мыми, а империю Фердуевой слишком быстро растущей и мощной.
У Фердуевой среди северян обретался один верный человек, всего один,
его хозяйка законсервировала, боясь разоблачения, до времени, и решила
использовать в самой аховой ситуации, смертельной и скоротечной. Не
желая жертвовать своим человеком среди северян, Фердуева не могла на
все сто проверить Мишку Шурфа, приходилось считаться с его искрен-
ностью.
- Миш, воевать или нет? - не раз переспрашивала Фердуева.
Шурф отвечал уклончиво:
- Сейчас нанести удар к нашей выгоде, они еще не сбиты в кулак, но
разгром иногда подхлестывает пуще ровной житухи, сытой и плавной. Би-
тые поднимутся, это не вопрос. И значит - стенка на стенку, снова и
снова, долгая изнурительная война на выживание, а если так воевать, то
жить-то когда?
- Миш, так воевать или нет? - строила дурочку Фердуева.
Мишка сразу смекнул, что цель Фердуевой - избежать побоища, хозяйка не
раскрыла карты Шурфу: Филипп-правоохранитель обещал связаться с друж-
ками в северных районах и просить их вырвать зубы, хоть на время. Фи-
липп объяснил: как правило, мутят воду три-четыре горластых мужика в
авторитете, и, если их вывести из игры, припомнив их старые художества
или быстренько соорудив новые, то вся гоп-компания угомонится. Фердуе-
ва возлагала немалые надежды на вырывание зубов и, когда Мишка Шурф,
между прочим, сообщил, что арестован Витька Молдинг - спец по потроше-
нию машин, тихо возрадовалась, решив - вот и началось вырывание зубов.
Однако Молдинг - мелюзга среди беспокоивших Фердуеву людей, а два клы-
ка, об удалении коих мечтала, чувствовали себя вольготно и даже раск-
ланивались с Фердуевой то в одном кабаке, то в другом. Удаление засто-
порилось на Молдинге, и вот уже более месяца хирурги Филиппа, как вид-
но, не брались за инструмент.
Среди нейтралов Фердуеву подпитывали слушками симпатизирующие дамы, в
особенности любовницы Хрипуна - крупного дельца, решившего избавиться
от многолетней нежной привязанности и уверенного, что та ни о чем не
догадывается. Фердуева вмиг спросила список последних побед Хрипуна,
подсунула обманутой, чем разъярила любовницу невиданно: информация от
нейтралов текла рекой и оставалось только гадать, где правда, где слу-
хи, а где и откровенные фантазии уязвленной дамы.
В зале заворочались, и Фердуева припомнила, что высокое собрание давно
мается под ее барским приглядом: хозяйственные невзгоды сейчас не ин-
тересовали Нину Пантелеевну - отладятся: простыни и девки мелочь, дру-
гое трогало: скажем мордобой в "Белграде"-втором, в холле первого эта-
жа, где пострадавшими оказались все, как один, люди Фердуевой с их да-
мами и кавалерами. Началось все с посадки на такси но, по рассказам,
Фердуева чувствовала тонкую режиссуру происшедшего и размышляла, не
сигнал ли ей подают? В случайность не верилось, хоть умри.
Собрание завершилось скомкано. Фердуева посыпала плечи уходящих стан-
дартными угрозами, без намека на ярость в голосе: ясно - голова болела
о другом. Разошлись мирно, кое-кто остался на два-три слова; выплеснув
наболевшее, тут же уходили: в целом крепко налаженное дело вертелось
без сбоев, и угроз ему не виделось, кроме угрозы с севера.
Все разошлись. Остался Васька Помреж, как видно, по делу, и Почуваев,
естественно, из ревности, потому что задержался Васька. Лошадиная мор-
да Васьки затряслась в смехе. Почуваев насупился, однако в бой полезть
при хозяйке не посмел. Васька Помреж задержался по знаку Фердуевой,
хозяйка желала выспросить еще подробности у очевидца побоища в "Белг-
раде", сравнить с ранее услышанным от других. Почуваев проверил, зас-
тегнул ли верхнюю пуговицу на ковбойке, поправил безобразный галстук
рублевой цены и помоечного вида. В маскарадах отставник тоже знал
толк.
Фердуева положила глаз на соглядатая, поджала губы, будто решала, выш-
вырнуть лишнее ухо из зала или пусть сидит. Решила оставить, трепли-
востью Эм Эм не отличался, лишних связей не имел, а кулаки полкана еще
сгодятся в случае надобности.
Лошадиная морда Помрежа застыла, подпертая снизу острым, хрящевым ка-
дыком, Васька босяцким жестом почесал затылок ладонью с добрую доску
для резки хлеба, обтер нижнюю часть лица, будто прикрывая на всякий
случай длинные зубы, чтобы не перепугать Фердуеву в предстоящей бесе-
де, и легко вскочил на сцену.
- Вась,- Фердуева сжала горлышко вазы с цветами, уткнулась в розовые
бутоны, будто мечтала отгородиться тонким запахом от невзгод, замерла
на вздохе, резко отодвинула вазу, положила мраморную руку с точеными
пальцами на крепкое колено Помрежа,- Вась, что там было?
Помреж повторил с незначительными вариациями ранее известное. Замолк,
чуть склонил лошадиную голову набок, будто прикидывая, дернет ли хо-
зяйка еще раз за узду или удовлетворится услышанным. Васька тоже умел
продавать словесный товар. Фердуева враз разгадала ход мыслей подчи-
ненного.
- И все, Вась? Кулаком в рыло. мордой об мраморный угол. на улице даму
в норке башкой в урну. И все?
Губы Помрежа раздвинулись, ощерился длиннозубый рот, все существо Пом-
режа напиталось злобой и решимостью.
- Нет, не все. Метрах в десяти вниз к Бородинскому мосту стояла мили-
цейская машина.
Фердуева вздрогнула: неужели Филипп предал? Неужели трещит прикрытие?
Неужели Филипп наивно рассчитал, что он у нее один в охранении?
- Пустая? Без ментов? - понимая, что надежды не остается, выдохнула
Фердуева.
Помреж прикрыл глаза, будто силясь вспомнить все в подробностях.
- Чего ж пустая. трое в форме сидели, спокойно покуривали, в зеркаль-
це-то вся бойня, как на ладони. И еще "жигули", семерка, стояла с
частными номерами, а в них двое в штатском, но я-то их брата за версту
чую.
Фердуева забросила ногу на ногу.
- Может ряженые?
Помреж длинно и витиевато выругался.
- Натуралис! Что ж, я не отличу самодеятельность от органов? Стыдоба в
моем возрасте. Я еще в кино, когда работал, всегда поражался: как ни
обряди актера, как ни науськивай - нет мента, так, видимость одна, ша-
рик без воздуха.
Фердуева молчала, и Помреж молчал. Почуваев ругал себя, что остался:
его дело сторожить и оброк собирать, он игрок по копеечке с белой па-
намой на макушке, а тут люди рубятся, не приведи Господь, похоже,
стольник за вист заряжают. Эх ма! Почуваев засопел по-кабаньи и вернул
Фердуеву от размышлений на бренную землю.
- Вась, не договариваешь, сдается? Рожа-то у тебя не так, чтоб скорб-
ная для такого момента.
Помреж мучить Фердуеву не стал:
- Не нашего района номера. С севера машины.
- Вот оно что.- Облегчение сразу придало лицу хозяйки цвет и яркость
глазам. Еще полбеды. Значит Филипп не переметнулся. А северян поддер-
живают их правоохранители. Естественное дело. Вот почему и зубы перес-
тали драть. Филипп у себя царек, а на севере свои монархи, все жить
хотят, что им Филипп, ровня и только. Фердуева повеселела.- Это хоро-
шо, Вась, что они на раннем этапе показали, кто за ними стоит. Потра-
фили нам. Засветились, орелики. Я их мышиную гвардию притушу, найдем
управу. Я-то думала мальцы с желтком на губах. нет, поди ж, эшелониро-
ванная оборона.
- Вот-вот,- услыхав знакомое, брякнул Почуваев: - Мать честная, чисто
боевое учение, синие - зеленые, северные - южные, эко народец разбира-
ет.
Фердуева от радости взбурлила показным негодованием, рявкнула на отс-
тавника, вознаграждая себя за тяжесть пережитых минут:
- Мотал бы отсюда, Михал Мифодич.
Почуваев вскочил, будто от генеральского окрика, поднес пятерню к шиш-
коватой, поросшей коротким ежиком голове и строевым шагом покинул зал.
Фердуева выжидала, пока затихнут шаги, и доверительно сообщила Помре-
жу:
- Вроде идиот на вид. Дудки! Упаси Бог так заблуждаться. Свой расчет
имеет, калькулирует не хуже нашего, но предан, впервые в жизни копейку
заимел. Преданность пожилого, всю жизнь пронищенствовавшего, ни с чем
не сравнишь.
Васька прогнулся на стуле, разбросал в стороны мосластые ноги.
- Думаешь, в армии не подворовывал?
Фердуева растопырила пальцы перед собой: показалось, что на ногте бе-
зымянного правой руки облупился лак, нет, порядок.
- Подворовывал по мелочам. там тяпнет и в кусты, там откусит и затаит-
ся. По мелочам, а тут поток. разница? Плечи расправляются у человека.
Все талдычат про достоинство. Цену должен иметь человек. Хоть на части
меня режь, никогда не поверю в достоинство нищего.
- Это факт.- Помреж поднялся.- Я не нужен?
Фердуева раскрыла сумочку, вытащила три серо-коричневые, протянула
Ваське.
- Не надо,- неуверенно возразил Помреж.
Фердуева, не слушая, воткнула деньги в карман сменщика Почуваева и
кивнула - иди.
Через минуту в пустом зале со знаменами по углам и вымпелами по сте-
нам, перед вазой с розами сидела женщина, будто с обложки журнала, и
водила остро очиненным карандашом по белому листу бумаги. На дне давно
остывшего стакана чая залегли чаинки. В дальнем конце зала открылась
дверь, и Фердуева увидела двоих незнакомцев. В этот момент погас свет.
Филипп Рыжий разгадывал кроссворд, когда появился Дурасников.
- Трифону Кузьмичу мое с кисточкой!
Дурасников тяжело опустился в кресло.
- Ты чего? - осведомился Филипп.
- Так заглянул.- На сером, липком на вид лице зампреда лежали глубокие
похмельные тени, похоже, начальник с трудом сдерживал внутреннюю
дрожь.
Филипп вернулся к кроссворду: пусть Дурасников сам лепит разговор, не
Филипп к оберторгу явился, а напротив.
В комнату заглянул человек в форме подполковника милиции, Филипп под-
нял глаза, офицера сдуло, будто сухой лист.
- В строгости держишь,- со знанием дела уронил Дурасников. Оценил слу-
жебное соответствие: если перед дверью кабинета у подчиненного не на-
чинает пупок развязываться, что ты за начальник?..
Филипп никак не мог разгадать нужное словцо, на окаянном все замыка-
лось, дело застопорилось.
- Слушай,- решил облегчить участь Дурасникова Филипп,- слово из трех
букв на ха начинается.
- Ты что? - оскорбился зампред.- Нашел мальчика!
Филипп засиял, выкрикнул:
- Мальчик, мальчик! Хор мальчиков Свешникова. Хор! Вот оно слово,-
принялся с школярской старательностью вписывать буквы в клетки.
Дурасников знал, что у Филиппа всегда припасено, озирался по сторонам,
старался определить, где Филипп ховает горячительное: три сейфа, два
шкафа и еще в углу столик с ящиками, на коем пепельница и гравирован-
ный щит с мечами. Филипп потер руки.
- Все! Расколол орешек! Хор! Ишь ты. Про меня еще в молодости говори-
ли. Всегда расколет! Никто упираться не моги.
Дурасников потупился. Филипп заметил тень неудовольствия, сразу понял
суть, рискнул объяснить:
- Небось, думаешь, руки выкручивал? Эх, вы! Руки не распускал, не до-
ходило. Сами оговаривали, ей Богу, оторопь брала. Ты ему соломинку,
мол, так ли все? Может, перехлест? Пережим? Подумайте. А подследствен-
ного, гляди, как плотину прорвало, видит, что ты радуешься признанию,
вроде и сам обвиняемый не нарадуется вместе с тобой. Примечаете, граж-
данин начальник, как я вам подмахиваю?! Находились, конечно, упираль-
щики-молчуны, но редко, да и сколько ни упирайся силы-то вытекут, вот
в чем фокус. Так что руками махать нужды нет. Ну то в мои времена, а
раньше, конечно.- Филипп наблюдал за блуждающим взором Дурасникова.-
Триша, кормилец, ты никак с нутряным жаром пожаловал, а я, нехристь,
мучаю доброго человека всячиной да лясы точу попусту.- Коротконогий
Филипп неожиданно резво вскочил и скомандовал.
- Закрой глаза! - Дурасников покорно закрыл. Через минуту перед замп-
редом золотился содержимым чуть не доверху наполненный стакан. Сквозь
серость кожи щеки Дурасникова расцветило азартом, предвкушением спаси-
тельного. Рука неуверенно, будто Дурасников опасался, не растаяло бы
видение, поползла к стакану. Филипп отдал короткие команды по телефону
и вернулся к похмельной игре, не без умиления наблюдая за дурасниковс-
кими корчами.
Трифон Кузьмич страшился тонкости стакана, не раздавить бы ненароком,
хватанешь с лишним жимом, пиши - пропало, ласково охватил стакан,
стеклянные стенки едва не выскальзывали из неверных пальцев, поднес к
губам, всем телом прянул навстречу желтому ободку по краю, ноздри ще-
котнуло крепостью хмельного, коньячным духом обожгло небо, защипало
веки. Дурасников с маху опрокинул стакан и. будто из бочки выбили де-
ревянную затычку: силы и соки хлынули во все закоулки дурасниковского
тела, взор засверкал, плечи расправились, Дурасников даже глянул не
без недоумения на Филиппа рыжего, будто не его стараниями возродился к
жизни.
Филипп тактично перебирал бумаги, по себе зная, что миг распростране-
ния спасительного жара по дрожащему нутряно телу прерывать пустыми
россказнями грешно, негоже лишать страждущего сладостных минут.
Дурасников совсем оклемался, начальственно затвердел подбородок,
властно обозначились скулы: жаль, Филипп глазел на возрождение Дурас-
никова из пепла и, как ни досадно, даже приложил к тому руку. Зампред
желал бы сию минуту исчезновения Филиппа, и тот, будто распознав тай-
ные мечтания Дурасникова, протянул неопределенно: ну-ну, знаю, брат,
что, покуда разрывает окаянный жор к горячительному, кому угодно пок-
лонишься, а как только пылающие угли залиты, сразу цена собственная,
только что ничтожная, скачком возрастает и благодарить спасителя - нож
острый.
Филипп поднялся, засеменил на кривых ножонках к подоконнику, вытащил
из потаенной ниши над батареей тряпицу, принялся протирать листы гера-
ни в керамическом горшке.
- Люблю, знаешь, герань с детства.- Внутренности барака, подарившего
жизнь Филиппу, живо предстали из забвения: убожество и грязь, и вечный
ор пьяных родителей-жильцов и запущенных голодраных чад, и песни обез-
ноженных, обезрученных солдат, на беду свою вернувшихся с войны.
- Коньяк ничего себе,- ответствовал Дурасников, не прислушиваясь к хо-
зяину кабинета.
Огненно-волосатый правоохранитель Филипп оставил в покое герань, ныр-
нул в кресло, упокоил корявые кисти, сплошь заросшие шерстью, на под-
локотниках. Филипп раздумывал, выпить или воздержаться, дело не прос-
тое, требовало обстоятельного обмозгования. Лапища подперла срезанный
подбородок, придававший Филиппу неандертальский вид, особенно при об-
нажении длинных, желтых и торчащих наружу клыков. Возобладала умерен-
ность. Бутылка исчезла с заваленного бумагами стола. Дурасников пог-
рустнел, но ронять достоинства не стал: не повторил, значит, не повто-
рил, упрашиваний Филипп не дождался.
Филипп, уже упрятав бутылку, притворно охнул:
- Может, еще желаешь?
Сволота! Дурасников скроил наилюбезнейшую морду, махнул рукой, мол,
куда там, и без того отогрел по-царски. Филипп объяснения принял, меж-
ду прочим, обронил:
- С твоего клиента не слезаем. Плотно пасет "двадцатку". Может, из
чистой любознательности? Гражданский темперамент, то да се? - поинте-
ресовался Филипп, не хуже Дурасникова сознавая: любознательность, как
мотив, не лезет ни в какие ворота.
Дурасников просветленным выпивкой мозгом калькулировал силы прикрытия:
не только в исполкоме, не только в горсовете, еще кое-где затаились
дурасниковские доброхоты и по совокупности их симпатий и поддержки
вряд ли удалось бы недоброжелателю подковырнуть зампреда и все же.
Трифон Кузьмич наблюдал не раз, как, бывало, нарастал снежный ком неп-
риятностей, превращаясь в лавину, и сметал неудачливого икса, не взи-
рая ни на какое прикрытие. Однако в таком исходе Дурасников всегда
распознавал недорасчет пострадавшего, неумение унюхать заранее дыхание
неприятностей на своем затылке.
Филипп непонятно развеселился, сообщил визитеру:
- Не боись, наше время еще не вышло, много нас, вот в чем штука. Умни-
ки, конечно, писать ловки, балаболят складно, но беда их в малочислен-
ности. В лености также, а наш брат числом велик, спайкой, злостью, ес-
ли хочешь. а как не злобствовать, ежели припомнить, откуда мы выш-
ли-пробились к сладкой жизни.
Дурасников хотел возразить, мол, не банда же мы, не разбойное кодло,
но. спасительное воздействие коньяка поумерилось, и вступать в обсуж-
дения с Филиппом расхотелось.
Дурасников поднялся, Филипп также оторвался от кресла, оба замерли
друг напротив друга. Заглянула канцеляристка, увидела сжавших губы,
обремененных государственными заботами представителей власти, шмыгнула
в испуге в коридорную тень, тихо прикрыв дверь. Филипп взял под козы-
рек. Дурасников потянулся было тож рукой к виску, мол, отчего ж не по-
дыграть Филиппу в мастерском, годами длящемся маскараде, но неожиданно
допустил, что канцелярская мышка подглядывает сквозь щель в двери, а
уж подслушивает вполне, и громко подвел итог посещению:
- Дел невпроворот, позвоню к вечеру.
Филипп так и застыл, приложив руку к виску, как видно, на этот раз не
уяснив, какие приводные ремни заставили поступить Дурасникова именно
так, а не иначе.
Васька Помреж, очутившись на улице, обратил внимание на три новехонь-
ких машины одного цвета, одной модели, будто яйца из-под одной несуш-
ки. Похоже на парад, мелькнуло у Помрежа, а ноги уже понесли к своей
колымаге, тоже первогодку, но заляпанному грязью, с захламленным зад-
