допуская, что зависелись старые, с ушедшими в прошлое номерами съез-
дов, или словами, не отвечающими моменту, но ничего предосудительного
не углядел, и в портретной галерее без накладок - успокоился, понимаю-
ще улыбнулся Дурасникову.
- Без магазинов жить нельзя,- мягко поделился тончайшим соображением
зампред. Активный первый ряд выдал поддержку не стройными возгласами
одобрения.- У нас в районе осуществляется программа расширенного стро-
ительства магазинов, но в нашем микрорайоне дело обстоит тревожно.
Фокус в том и состоял, что в безадресном "где-то" все осуществляется,
а в каждом конкретном месте - тревожно.
Старики оживились, посыпалось шамкающее и свистящее: . одна булочная и
в той хлеб каменный. овощной вроде специализируется на гнили. творог
ловишь, словно жар-птицу, а для стариков творог еда номер один.
Сказать бы вам, мои дорогие, как паскудно все обстоит, но. Дурасников,
умея для себя замедлять течение времени, подумал: зачем он здесь и что
может ответить этим людям? И почему они смотрят на него, требуя реше-
ния их проблем, будто его жизнь - помощь их бедам. Вовсе нет. Он - чи-
новник, и доблесть его не в делах, а в верности вышестоящим, в понят-
ливости и управляемости. Разве можно провалить дело, которого нет?
Нельзя, утешал себя Дурасников, и все это понимают, да и в зале есть
люди, догадывающиеся или проверившие заранее, что Дурасникова перевели
и из другого района не за успешный штурм невиданных высот хозяйствова-
ния, а намозолил он там глаза - видеть невтерпеж, того,кто сидел на
месте Дурасникова здесь, перебросили в прежний дурасниковский район,
произвели рокировку, чтоб сбить пламя недовольства, и вся недолга.
Дурасников с трудом вспомнил, с чего начал, и вернулся к магазинам.
- Так вот, расширенная программа предусматривает создание следующих
торговых точек. попытаюсь перечислить их в порядке значимости,- замп-
ред упоенно затарахтел о новостройках, столь отдаленных от места про-
ведения собрания, что для слушающих не представляло ни малейшего инте-
реса, родится обещанный магазин или нет.
Дурасников истово перечислял, иногда умолкая, будто припоминал давно
забытое, иногда набирая темп, а голос его вибрировал, изливая на пону-
рые головы цифры и объемы, и еще цифры, и даты введения в строй, рисуя
картину изобилия, ломящегося из будущего в настоящее.
Свекольноликий полковник открыл глаза, припомнил, видно, военное лихо-
летье, высосавшее все страхи и спокойно перебил:
- Я не доживу!
Дурасников, будто на бегу споткнулся, подкошенный вражьей пулей, вце-
пился в трибуну, воспользовался годами отработанным приемом, если не
спасительным, то дающим передышку для обдумывания положения и выработ-
ку тактики:
- Не понял? - вежливо, но с потаенной угрозой уточнил зампред.
Полковник, видно, подремал на славу и восстановил запас сил:
- Не доживу я до торжества расширенной программы строительства магази-
нов, извините-помилуйте.
- Ну отчего же? - великодушно усомнился Дурасников.- Вы мужчина в со-
ку, еще о-го-го. небось и дети есть и внуки, для них возводим.
Полковник разохотился поговорить:
- Дети-то что. я не про детей, они вот, может, доживут и то. я про се-
бя интересуюсь.
Дурасников знал два метода отбиваться: или злобный, попугивая и жонг-
лируя безотказными истинами, или играя в доброту. Выбрал последний,
улыбнулся, развел руками по-свойски:
- Универсам за парком через три года сдадим райпищеторгу. Разве не до-
тянете? - Дурасников приглашал шутить. Полковник приглашения не при-
нял:
- Не дотяну, рак у меня.
Зал охнул. Дурасников примолк, соображая, что пахнет паленым.
Молодец дед, возрадовался Апраксин, жмет масло из гада, врет про рак,
куражится? Или впрямь засела в старике червоточина, может, и смел от
безысходности?
Дурасников, как говорится, не первый год замужем, поднаторел в хит-
росплетениях словесных схваток, смиренно воскликнул:
- Товарищи! Прошу понять меня правильно!
Встрял секретарь партбюро, полагалось помочь тонущему зампреду.
- Прошу не перебивать докладчика, вопросы после выступления.
Полковник извлек платок с полпростыни, отер блестящий лоб и сдал пози-
ции без боя. Апраксин зря восхищался им.
Дурасников сразу смекнул, что первый вал неприятия миновал, от духоты
и размеренной речи о расширенной программе народ впал в дремоту; сбо-
рище входило в привычную колею, когда одни говорят, будто для себя,
другие слушают вовсе непонятно по какой надобности.
Зампред речь завершил радужно, но, не скрывая трудностей, обеспечил
высокоценный баланс самокритики и жизнеутверждения.
Опытным взором Дурасников, усевшись за стол, различил, что распирает
праведным гневом двоих-троих, не более и поскольку выпад полковника
ущерба не нанес и аудиторию не распалил, Дурасников решил, что вспышка
всеобщего негодования не грозит, а возможны лишь мелкие тычки и уколы,
к чему он давно приучен. Случалось с соратниками обсуждать выпады не-
уемных правдолюбцев на собраниях, и чиновники весело смеялись, припо-
миная, как в раже тот или иной борец за справедливость махал руками,
исходил потом, брызгал слюной, и человечишко этот - неужто невдомек,
плетью обуха не перешибешь - вызывал жалость и презрение.
Творожные страсти не достигли точки кипения, народ не волновался, пол-
ковник утомился и снова впал в дрему, все вышло, как заведено, и Ду-
расников, меж шепотами про творог, каменный хлеб и несвежее молоко,
прикидывал, чего напаковал ему Пачкун в картонную коробку, доставлен-
ную Колей Шоколадовым, и, главное, есть ли там балык на подарки врачу
и для себя, и для банной подружки, подставленной Наташкой Дрын. Под-
ружке Дурасников обещал в бане пяток банок балыка, присовокупив царс-
твенное - не вопрос, и теперь приходилось держать слово, данное су-
ществу на четверть века тебя моложе; Дурасников уверял себя, что под-
ружка истинно потянулась к нему, и ее обмолвка насчет желания поменять
комнату в коммуналке на однокомнатную квартирку - всего лишь случай-
ность, хотя было бы приятно наведываться в однокомнатный рай малолетс-
твующей, по меркам Дурасникова, птахи.
Выражение десятков лиц в зале слились в одно кислосладкое и полусон-
ное, секретарь партбюро прослаивал выступление Дурасникова подходящими
разъяснениями, и зампред, компенсируя себе напряжение на трибуне, оку-
нулся в мечты.
И то сказать - сорок с хвостиком: возможностей все больше, желания еще
скручивают в жгут, а жена вдруг увяла, раздражает Дурасникова; контакт
с сыном истончился, как стертый медный пятак, и, похоже, вот-вот зази-
яет дырой отчуждения. О работе смешно говорить. Работа Дурасникова,
заключалась в умении удержаться, обеспечить равновесие - способы вы-
равнивания крена значения не имели, тут, как нигде, ценился тысячек-
ратно жеваный-пережеванный в печати и на экранах конечный результат:
или кресло под задом или. коленом под зад, третьего не дано. Только
успевай, лови взгляды вышестоящих, знай истолковывай, по возможности,
верно, не угадаешь, пиши - пропало. Нервы Дурасников пережигал изряд-
но, но постоянный колотун и опасения себя окупали. Кроме как к аппа-
ратной службе, он ни к чему не годился: руки словно глиняные, гвоздя
не вобьет без крови и крика, умишко сметливый, не без изворотливости,
но маломощный, как раз подходящий для аппаратной интриги.
. Расширенная программа даст населению района. бубнил из середины за-
ла, опираясь на клюку, закаленный сборищный трепач, и Дурасников впо-
луха ловил пустые слова, перепевающие его доклад и придающие всему,
что умудрился сообщить Дурасников, еще большую тусклость и очевидную
лживость.
Бог с ними, пусть тешатся. Воображение перенесло зампреда в одноком-
натную квартиру, выменянную не без его участия, и как раз это участие
предполагало его особые права на посещение пропитанного запахами доро-
гих духов уединения. Дурасникову нравилось среди непосвященных потол-
ковать о важности его миссии, барьерах и волчьих ямах на пути к совер-
шенству, мужестве, требуемом от чиновников, над коими привыкли похихи-
кивать, не понимая, что на столоначальниках все держится иначе воца-
рится хаос, неразбериха с непредсказуемыми последствиями. Зампред ви-
дел себя в дверях однокомнатной квартиры с пакетом недоступной простым
смертным снеди: вот начальник мнется, снимает шапку, умильно погляды-
вает по сторонам, размышляя о приюте для перчаток и шарфа, а руннокуд-
рое создание, с приоткрытым, должно быть, от восторга ртом, вьется ря-
дом, заглядывая в глаза, как собачонка, и только не вертит хвостом,
зато вихляет бедрами, а из кухни доносятся шкворчащие звуки раскален-
ного масла и лука; Дурасников как-то заявил, что предпочитает разжа-
ренный лук всем яствам. Запомнила блудодейка. улещает. приятно.
И от реальности лукового запаха, от реальности тепла, струящегося от
юного создания, Дурасникова качнуло. Зампред привалился к спинке сту-
ла, невольно уперся глазами в зал и увидел, что поднимается мужчина с
вытянутым, тонким лицом белого офицера, с короткими пшеничными усами и
седой прядью в темно-льняных волосах.
Дурасников подобрался: началось!
Видение квартиры исчезло еще стремительнее, чем запах лука, и Дурасни-
ков остался один на один с истомленным долгим и бессмысленным сидением
залом и этим зловредным человеком, спокойно улыбающимся, глядящим пря-
мо в глаза Дурасникову, и своей повадкой дающим понять, что он не пол-
ковник-отставник, взбрыкнувший и тут же забывший о наскоке, не гово-
рун-сталинский сокол, вцепившийся в клюку и во все времена воркующий
дозволенное и вполне безопасное. Жуткое дело: похоже, нелегкая вытолк-
нула из многоголовья зала бойца.
Дурасников потянулся к бутылке с минеральной.
Апраксин выждал, пока зампред набулькал стакан доверху, выпил до дна,
еще продержал Дурасникова в необходимом напряжении, и начал медленно,
одергивая себя постоянно, чтоб, не дай бог, не допустить выплеска всех
и всегда отталкивающих эмоций.
Апраксин положил руку поверх сумки с бельем и раздумывал, с чего на-
чать, все же зампред, парящий над торговлей: с тухлой колбасы, регу-
лярно выбрасываемой Пачкуном на прилавок вверенного продмага? С толп
разноликих чревоугодников, вечно околачивающихся у задних дверей того
же продмага? Или с прицельного уничтожения крохотных булочных и молоч-
ных в населенных стариками кварталах?
Дурасников догадывался, что обложить его пара пустяков, но давно уве-
ровал также, что, пока прикрывают и покрывают сверху, опасности нет,
вся штука состояла в трезвом умении оценить, как долго еще продлится
заградительный огонь, ведущийся верхними эшелонами районной власти.
Взирая на опаленного волнением оратора с тонкими чертами лица - ах,
если б Дурасников еще знал и фамилию - Апраксин! - Дурасников пробегал
мысленным взором по лицам обласканных услугами начальников, глаза их
вроде бы искрились пониманием, но Дурасникова на мякине не проведешь,
участие высших лишь видимость, другое дело их привычка к дурасниковс-
ким воздаяниям: если обилие оказываемых им услуг приближалось к обще-
заведенному, тогда он выживал; если высшие, сравнивая, видели, что Ду-
расников скупится, не выходит на уровень услуг, оказываемых начальству
коллегами его ранга - никто из окружения Дурасникова, как о самом ин-
тимном, никогда не делился сведениями о потоке воздаяний, направленном
из кабинета номер такой-то наверх - положение зампреда осложнялось, и
очередной кризис мог оказаться роковым. Дурасников уже ненавидел этого
русоволосого человека и с трудом сдерживал себя, чтобы не наклонится к
секретарю партбюро и не навести справки, кто же это вознамерился гро-
мить его?
Стальные полосы на двери тускло блестели, и Фердуева - ответственный
квартиросъемщик, поджав губы, оценивала будущую неприступность кварти-
ры-сейфа. Мастер вкалывал споро, не удосуживаясь разыгрывать заинтере-
сованность хозяйским мнением, знал цену своим рукам, произведенной ра-
боте, и плотные ноги Фердуевой в заморских сапогах никак не волновали
целиком погруженного в дело мужчину. Фердуева замерла между лифтом и
порогом собственной квартиры. Укрепляющий дверь ничего не знал о за-
казчице, его затрагивала только ее платежеспособность, удостоверенная,
как неограниченная, Наташкой Дрын. Большего не требовалось.
Стальную раму для квартиры Фердуевой уперли с реставрационных работ,
ведущихся в особняке в центре города, особняк приспосабливали под
представительство третьего или четвертого по величине немецкого банка;
мрамор в кухне для облицовки полов перекочевал со строительной площад-
ки азиатского посольства, а стальные полосы мастеру нарезали на сек-
ретном заводе из отходов по вполне сносной цене.
Фердуева поражала значительностью, возникающей как сочетание яркой,
зрелой красоты и денежных возможностей. Жгучестью облика Фердуева на-
поминала цыганку, но не таборную, а промытую до прозрачности; матовая
кожа не нуждалась в пудрах и кремах, румянец не являл собой след рас-
тертого пальцами помадного мазка, а рдел на абрикосового оттенка щеках
с самого рождения. Статью Фердуева походила на балерину или бывшую
прыгунью, то ли в высоту, то ли в воду. Особенно выделялись руки -
тонкие, нетерпеливые, то и дело поправляющие тяжелые, будто конская
грива, волосы, вьющиеся кольцами за ушами и плавной волной спадающие
на затылок.
Дрель взвыла, из стального короба посыпалась металлическая стружка.
Фердуева вставила ногу в заморском сапоге меж коленоприклонным масте-
ром и косяком, бочком проскочила в прихожую, сумка на длинном ремне
чиркнула мастера по спине. Фердуева прошла в прихожую и, зная что уже
не покинет дома, отпустила подругу, которая стерегла мастера и вещи в
квартире, или производила общий надзор. Подруга дежурила за деньги.
Фердуева не признавала жертв бескорыстия. Расчет поденно, за каждое
дежурство, и сейчас, перед тем, как подтолкнуть подругу к дверям, Фер-
дуева сунула розово-серую бумажку в зев сумки, приоткрытой, будто
пасть небольшого, но хищного зверька. Подруга щелкнула замком. Фердуе-
ва приметила остатки трапезы, и не слабой, на столе в кухне и решила,
что подруга, отличавшаяся непостоянством привязанностей, подверженная
взрывам страстей, оказывала знаки внимания мастеру. Фердуеву не инте-
ресовала личная жизнь других, полнота ее собственной исключала пусто-
порожнее любопытство, к тому же не предвещающее денег.
Фердуева сбросила вполне сносные объедки, многим, может, напоминающие
и царские застолья, на газетный лист, вынесла мусор на площадку и за-
пихала в ведро для пищевых отходов. Она боролась с теми, кто пользо-
вался мусоропроводами, считая их, а не общую грязь в доме, повинными в
тараканьей вакханалии. Фердуева произвела в квартире невиданный ре-
монт, вложив кучу средств, и каждый таракан перечеркивал ее усилия,
сводил на нет серьезные денежные вложения; в нечеловеческой чистоте и
великолепии тараканы смотрелись дико, и Фердуевой каждый раз хотелось
выть, увидев рыжую нахальную тварь, пересекающую комнату по потолку, в
недосягаемом для расправы месте, хозяйка вскакивала на стул и колошма-
тила веником там, где только что шевелил усами обидчик, но его уже и
след простыл. И сейчас, прямо в сапогах, Фердуева взобралась на стул
но, как всегда, опоздала. В этот момент вошел мастер, увидел красивые,
длинные ноги заказчицы, и хозяйка ощутила волнение этого молчуна, и
пережила миг тайного наслаждения, ведомого многим женщинам, когда то
ли восторг, то ли растерянность мужчин не оставляют сомнений в проис-
хождении этих чувств.
Мастер попросил воды, и Фердуева кивнула на полку со стаканами. Заме-
тив, что она так и застыла на стуле, мастер истолковал это по-своему,
приблизился, подставил локоть и придерживая Фердуеву, помог женщине
спрыгнуть на пол.
- Спасибо,- холодно поблагодарила Фердуева: не любила, когда мужчины
думают о себе лучше, чем они того стоят, и случайный жест или вмиг
вспыхнувшее расположение толкуют в свою пользу.
Мастер протянул руку к крану.
- Пожалуйста.
Фердуевой показалось, что работяга берет на себя лишнее и вообразил
Бог весть что. Работягой дверщик, в сущности, не являлся, приезжал
расфуфыренный, навороченный, как говорили в кругах Фердуевой, на "шес-
терке", переодевался, делал дело, снова переодевался и уезжал, но пе-
ред этим уединялся в ванной комнате и там шумно фыркал. Как раз фыр-
канье насторожило Фердуеву; Наташка Дрын, рекомендательница, уверяла,
что в прошлом дверщик занимался большой наукой. Фердуева жила вдалеке
от наук, хоть больших, хоть малых, но отчего-то решила, что люди тон-
кие, возвышенные, не позволяют себе фыркать в чужом доме, впрочем,
Фердуева допускала, что ошибается, но тот, расплывавшийся в дале-
ком-далеке образ избранника, для которого она и старалась, воображая
их житье-бытье вдвоем в нерасторжимом союзе, по ее прикидкам с фырка-
нием не сочетался.
Фердуева стянула сапоги, обула тапочки, в ванной надела халат и, прик-
рыв дверь спальной, упоенно перелопатила улов. В деньгах Фердуева лю-
била счет, и сведение сегодняшнего дебита с кредитом вызывало улыбку
на подернутом пеленой постоянного недовольства лице.
Мастер заявлялся ровно в десять и сматывался ровно в четыре, полчаса
после полудня ел, курил, перелистывал журнал на непонятном Фердуевой
языке.
- Это какой? - поинтересовалась она как-то.
- Английский,- мастер накрыл ладонью картинку: фиолетовый закат и часы
прыгают в волнах.
- А-а.- протянула Фердуева и поспешила сообщить,- я тоже учила. немец-
кий.
- Говорите? - неосторожно уточнил мастер.
- Вы что! - всплеснула руками Фердуева, будто ее оскорбили.
Мастер, конечно, происходил из хорошей семьи. Фердуева видела это, так
же как видела, что не от хорошей жизни башковитый мужик ринулся двери
всобачивать таким, как Фердуева, но деньги всем нужны, людям надоело
мечтать о светлом завтра, затыкать щели да прорехи в сиротских бюдже-
тах.
Фердуева вышла в коридор, глянула на старинные часы, доставшиеся по
случаю.
- Четыре,- Фердуева бросила взгляд на рябой циферблат, требующий омо-
ложения, коим она как раз наметила заняться, как только выдастся вре-
мя.
- Без трех. четыре,- мастер вяло оторвался от двери.
- Агатовые с почти теряющимися зрачками глаза Фердуевой беззастенчиво
вперлись в мастера. Фердуева баловала себя взглядами в упор, тем бо-
лее, касательно людей, коим пересыпались денежки из ее кармана, да и
вообще Фердуева заметила, что прямой взгляд мало кто выдерживает, раз-
ве что дети да старцы, а большинство отводили глаза, будто таили грех,
и не один, и боялись, что глаза их выдадут.
Мастер упрятал дрель в чехол, запаковал в плечную сумку.
Фердуеву злило, что ее рапирный взор оставил мастера равнодушным. Хо-
зяйка квартиры-сейфа туже затянула пояс на талии и выставила колено в
черном чулке, чуть разведя длинные полы халата в стороны. Большую
часть жизни Фердуева посвятила изучению мужских особей, наблюдения ее,
точные и проверенные годами, никогда не подводили. Белизна нежной кожи
матово проступала сквозь умеренную черноту чулка. Фердуева отпрянула к
стене, раскрыла полногубый рот, обнажив мелкие, крепкие зубы, напоми-
нающие зерна кукурузного початка, только ослепительно белые, вдохнула
с присвистом, будто ощутила внезапный приступ удушья. Ничего такого
она не думала, но хотелось, чтоб мужик взыграл, забил копытом, после
чего Фердуева намеревалась выставить его, впрочем не обижая, дверь-то
еще не закончена.
Мастер притулил сумку в угол, звякнув пучком стальных полос, и по без-
различию в его лице Фердуева сразу смекнула: сейчас спросит, как всег-
да: можно в ванну? Она еще чуть выставила колено вперед.
- Можно в ванну?
- Нельзя.- Фердуева тряхнула головой, черные волосы шало заметались по
плечам, заскакали кольцами по гладкому, высокому лбу.- Там мое нижнее
белье,- пояснила Фердуева, отчего-то решив, что разговор о белье изме-
нит соотношение сил в ее пользу.
Мастер пожал плечами: обождет, белье так белье. Фердуева еще не перес-
тупила ту грань разочарования жизнью, когда мужское безразличие перес-
тает волновать. Медленно прошествовала в ванную, понимая, что мастеру
некуда глядеть более, как на ее спину под махровым халатом жемчужной
голубизны, на тонкие щиколотки в тапках без задников, на розовеющие
сквозь ткань чулка пятки. В ванной она пробыла - ровно столько, сколь-
ко по ее прикидкам потребно для сокрытия предметов туалета, не пред-
назначенных для посторонних взоров, еще Фердуева залезла в ящик, куда
прятала мужские бритвенные принадлежности, кремы, лосьоны и выставила
их на полку под зеркалом во всю стену: пусть видит!
Мастер прошел в ванную.
Хозяйка терялась в догадках: раздевается ли он там до пояса, или дого-
ла? Прислушалась к шуму воды, приложила ухо к двери с ручкой из ста-
ринной бронзы. Фердуева любила ставить других в неловкое положение,
сбивать спесь и. диктовать свои условия, и сейчас раздумывала: не рас-
пахнуть ли настеж дверь, застав мастера обнаженным и смущенным донель-
зя. Фердуева потянула ручку на себя, дверь не шелохнулась - заперта на
щеколду - как же она сразу не учла. Внезапно шум воды смолк, Фердуева
отскочила от двери, будто взрывной волной отбросило, едва успев мет-
нутся в кухню. Дверь из ванной распахнулась, и мужчина вышел, сразу
заметив, что хозяйка затаилась на кончике табуретки, ненатурально сло-
жив руки на коленях.
Фердуева сглотнула слюну.
- Сегодня не фыркали. Отчего?
Мастер стер капли влаги со лба.
- Разве я фыркаю?
- Еще как! - без улыбки подтвердила хозяйка.- Шумно! Я даже думала, не
дурно ли вам? - и, не зная зачем, уточнила,- Вы давно знаете Наташку
Дрын?
- Сто лет.- Мастер потянул замок молнии, вытащил из кармана куртки ав-
томобильные перчатки.- Завтра буду в половине одиннадцатого.
Фердуева хотела строго возразить - почему? Потом решила, что мастер не
подчиненный, и вообще, ярить дельного человека - занятие пустое и руг-
нула себя за то, что слишком втянулась в ненужную игру. Она поднялась,
приблизилась к входной двери, тронула не знавшими трудов руками сталь-
ные полосы.
- Если человек с головой, сколько времени понадобится, чтоб прогрызть
такую дверь?
- Вся жизнь.- Мастер глянул на часы с гирями. Фердуева отметила, что
дверщик опаздывает и решила потянуть время в отместку.
- Я серьезно.
Дверщик властно отодвинул Фердуеву.
- Мадам, я спешу.- Низкий голос пророкотал и затих под высокими потол-
ками.
Фердуева поразилась - здорово ухнуло! Квартиры домов постройки начала
пятидесятых годов больше подходят для обитания мужчин с низкими голо-
сами, и еще заметила, что мастер ни разу не обратился к ней по име-
ни-отчеству, предпочитая обходиться безличными, повисающими в воздухе
словами, не адресованными никому конкретно: . можно то-то?.. нельзя ли
того-то?..
Дверь лифта захлопнулась. Фердуева стыла в дверях. Снизу тянуло холо-
дом. Мадам! Тоскливо. Фердуева редко живала одна, и сейчас, по вечерам
одолевали телефонными звонками, но все не то, не те. кавалеры не при-
носили успокоения, а от гульбищ Фердуева начала приуставать. Тридцати-
летие встречала в расцвете сил и красоты, обеспечив себя на две жизни
людские или на десяток инженерских, а счастье все плутало, не желая
встречи с обладательницей квартиры-сейфа.
Лифт снова заскрипел на ее этаже, дверщик чертиком из табакерки выско-
чил из кабины.
- Забыл колпак! - потянулся к вязанной шапке с пунцовой кисточкой на
макушке.
- Я бы отдала, не стоило волноваться,- Фердуева чуть привалилась к ко-
сяку, выражением лица напоминая деревенских баб, провожающих мужиков в
солдаты.
Фердуева стояла как раз напротив напольного зеркала в прихожей, отра-
жавшего хозяйку во всей красе, получалось даже, что отражение переиг-
рывало оригинал, да и мастер в зеркале смотрелся лучше, чем в жизни.
Фердуеву окатило неясным томлением, уйти бы в зеркало, и навсегда
притворить дверь за собой. Мастер ринулся к лифту, и Фердуева истолко-
вала его поспешность, как укор, как выпад, как нежелание отправиться
вместе с ней в зазеркалье. Злоба закипела мгновенно.
- Вот еще что. Я слышала укрепители дверей сами нередко их распечаты-
вают потом. или наводят спецов-дружков,- сказала и пожалела, дверщик
так глянул, что ноги Фердуевой, едва не подломились, что случалось
редко и обычно только в минуты невиданных увлечений.- Шучу.- выдавила
она, а про себя ужаснулась: точно наводчик, Господи, неужто меняться?
Не могла Наташка Дрын гнилого человечка порекомендовать, не могла.
или.
Апраксин держал себя в узде и ронял слова медленно, не отрывая взгляда
от мучнистого лица Дурасникова, желтевшего подсолнухом над зеленым
сукном стола. Апраксин еще в газете, до ухода на вольные хлеба, удос-
тоился титула "разгребателя грязи". Потому и ушел. Не всем нравилось
разгребание, и не всех утешало: особенно отвращали неподатливость и
непонятливость Апраксина по части скрытых угроз, легкость, с какой
жонглировал он весомыми фамилиями. Нельзя сказать, чтобы Апраксин не
боялся, но еще более страшило превращение в чиновное ничтожество,
угодливое, с маломощными или вовсе рассыпающимися в прах от ненужности
мозгами, готовое всегда принять-стерпеть удар и само ударить.
Апраксин мог вкалывать до седьмого пота, по четырнадцать часов в сут-
ки, без выходных, перепрыгивая от ранней весны аж в позднюю осень, мог
переносить лишения и безденежье, мог отказывать себе подолгу и в важ-
ном, мог видеть правящих бал дураков и не возмущаться, мог терять на-
дежду, прикасаясь к липкому соображению,- так повелось от века, было и
будет всегда,- но одно Апраксину не давалось: унижения явного, столь
необходимого для чиновного процветания - не переносил. Не переносил
хамства, плохо замаскированного радением за судьбу дела; не переносил
брани тупых начальников, подпертых со всех сторон мощными плечами
дружков, вмурованных в цементный раствор семейных связей, лакающих с
ладошек-ковшиков волосатых лап; не переносил виртуозной, а чаще грубой
лжи в сочетании с круглыми, наивными глазами, именно такими, какие
сейчас таращил Дурасников, будто все, что говорил Апраксин - дурной
сон, и в магазине Пачкуна никогда не торгуют гнилой колбасой, не пус-
кают чешское пиво ящиками налево, не укрывают редкие товары, сплавляя
их на сторону с немалым прибытком или нужным людям, будто не кипит в
продмагах тайная жизнь. Подсолнух дурасниковского лика, то отшатывался
от стола, то надвигался, и казалось, вот-вот скатится в зал, да бутыл-
ки с минеральной, выставленные частоколом, удерживали зампреда.
Апраксин только однажды уловил подобие улыбки на лице зампреда. Апрак-
син как раз живописал разбирательство с Пачкуном по части продажи тух-
лой колбасы; искривленные батоны, покрытые зеленоватыми бляшками пле-
сени, смердили пакостно и тревожно, вызывая спазмы в глотке. Апраксин
навис над столом Пачкуна, вывалив гниль прямо на раскрытую бухгалтерс-
кую книгу и ждал. Пачкун, вначале гневный, быстро смекнул, что Апрак-
син в курсе дел, особенно услыхав упоминание про СЭС; Пачкун с белоха-
латниками санэпидемстанции ладил отменно, понимали друг друга с полв-
здоха, жили дружно, как и велел однажды Дурасников на очередном сове-
щании по дальнейшему улучшению, Пачкун уж и не помнил чего.
Апраксин только уверил Пачкуна - колбаса девятой свежести, а может,
даже из десяти вываливается. Пачкун имел пять-шесть отработанных увер-
ток, отмазок, как называла версии Пачкуна Наташка Дрын, но по виду Ап-
раксина прикинул, что в словесных баталиях разгневанного покупателя не
переиграть. Пачкун вынул из внутреннего кармана швейцарский перочинный
ножик с белым крестом на алом тельце, ногтями выдернул лезвие, на гла-
зах Апраксина отрезал ломтик тухлятины, мечтательно пережевал и. прог-
лотил.
Апраксин удостоверился, что Пачкун настоящий солдат, ради решающего
броска, ради успеха общей атаки готов жертвовать собой. Апраксину ста-
ло смешно, хоть и не подал вида. Вот это да! Сожрал, гад, тухлятину и
даже не поморщился! Вызывает восхищение: новый тип героя рождался на
глазах. Из колбасного среза старческой гнойной слезой сочилась зелено-
ватая жижа.
Видно, Дурасников со слов Апраксина представил, как Пачкун трескает
тухлую колбасу, отметая любые подозрения беспримерной храбростью, и
губы зампреда, привыкшие растягиваться в запретительную ниточку, дрог-
нули в усмешке.
Сожрав тухлую колбасу, Пачкун, чтоб не потерять темпа ублажения, тут
же предложил Апраксину чешского пива, но только завтра. Апраксин прием
знал - лишь бы сбить пламя сейчас, после разберемся, согласился загля-
нуть за пивом, хотя и знал, что Пачкун, прикинув, грозят ли ему реаль-
ные неприятности по милости этого русоволосого мужика,вряд ли допустит
Апраксина до пивного довольства. Пачкун любил счет услугам и впустую
не ублажал всяких разных. Весной, летом и осенью заявлялся Апраксин к
Пачкуну с тухлой колбасой, и три раза, то ли не признавая Апраксина,
то ли отрабатывая прием, Пачкун сжирал ломтик гнили так бесстрашно,
что Апраксин и впрямь усомнился: гнилая, или мерещится?
Еще Апраксин уел Дурасникова, сообщив, что в апраксинском доме, при
постройке в начале пятидесятых, наметили разместить три магазина и не
обманули: открыли галантерею, продмаг и булочную; за три десятка лет
все три магазина исчезли, а в свободные помещения на первом этаже въ-
ехали организации, названия коих состояли из стольких букв и в таких
сочетаниях, что даже взрослые, вполне грамотные люди, беспомощно шеве-
лили губами, пытаясь проникнуть в тайный смысл абракадабры. Выходит,
подытожил Апраксин, никакого улучшения нет и в помине, положение с
торговлей в микрорайоне ухудшается стремительно, и непонятно, что же
зампред вкладывал в понятие "расширенная программа".
Дурасников поднялся, сказанное Апраксиным, да и сам выступальщик не
понравились, особенно пугали предметность и осведомленность. Пачкун
дурак, торгует гнилью! Зампреду давно доносили. Дурасников знал, как
сгнаивают редкий товар, вначале припрятывая его в расчете поживиться,
а после, не продав налево, начинают лихорадочно сплавлять через торго-
вый зал. Непотребство. Дурасников вознегодовал для вида, попросил Ап-
раксина указать числа продажи гнилой колбасы, понимая, что никто их не
запоминает, гневно обличил некоторых - бесфамильно! - работников тор-
говли в злоупотреблениях и, отдав дань времени, признался:
- Вас не могу морочить, с торговлей в районе сложно, а будет еще хуже.
Слова эти дались Дурасникову нелегко, но зато снимали с плеч тяжесть и
отдавали мученичеством честного человека.
Апраксин попросил слова для ответа и добил Дурасникова, высказав пред-
положение, что такие, как Пачкун, творят дела не без ведома Дураснико-
ва, а если без ведома, то зачем тогда Дурасников?
Зампред стучал карандашом по сукну: дожили! Его, доверенное лицо влас-
