Детектив

вздохнул.
   - Ты же еще не знаешь, я в Москву перебрался; закрыли, наконец, глаза
на мои "афганские" штучки. - Капитан как-то странно усмехнулся, - хотя я
думаю, что все это благодаря моему приятелю.
   - Тому, из Комитета, что ли?
   - Так точно. Богомолову. Да ты с ним же связывался!
   - Было такое в моей биографии,  - криво улыбнулся он. - Да толку ока-
залось мало! - Он снова помрачнел.
   - А  я же только из-за тебя сюда приехал - не обращая внимания на его
состояние и пыталась отвлечь от мрачных мыслей, добавил Зелинский. - Мо-
жет, вместе поедем?
   - Можно, но я сначала хочу... - Савелий запнулся и замолчал, не реша-
ясь произнести вслух ее имя.
   Но капитан сразу же догадался, что хотел сказать ему Савелий.
   - Я уже договорился с Управлением через...  - он взглянул на часы,  -
через два часа двадцать четыре минуты нас будет ждать вертолет,  который
доставит к ее могиле и пару часов подождет там. Как, принимается?
   - Спасибо. - Савелий был явно растроган его заботой.
   - Я рад,  что мы вместе вернемся в Москву.  И даже,  - он с хитринкой
взглянул на Савелия, - позаботился о билетах: вылет в два тридцать ночи.
Может, в ресторане посидим до прилета "вертушки"?
   - Нет,  хочу побыть один,  - выдохнул Савелий, сжимая в руках письмо,
словно оно обжигало ему пальцы.
   - Понял,  - кивнул капитан. - Жду тебя. - Он огляделся вокруг. - Вон,
у памятника, не знаю кому.
   - Через час, - он похлопал его по плечу и быстро ушел.
   Несколько кинут Савелий смотрел ему вслед,  затем медленно  побрел  в
сторону сквера.
   Присев на мокрую скамейку, он долго смотрел на конверт, словно разду-
мывая, читать или не читать.
   Это письмо было единственным послание,  сохранившим тепло ее рук. Как
несправедливо!  Тепло человека сохранилось,  а самого человека уже нет в
живых.  Нет и никогда не будет! Нет. Не будет. Никогда... Какие страшные
безысходные слова!
   Господи! Как ты можешь допускать такое?  А если допускаешь, то не оз-
начает ли это твоего высшего признания справедливости?  В любой  религии
человек,  лишивший себя жизни, заслуживает презрения. Но может ли, имеет
ли право человек судить другого человека за самовольный уход  из  жизни?
Сказано же в Библии:  "Не суди, да судим не будешь!" А это слова Христа!
Выходит, осуждение другими людьми самоубийц нужно презирать, и по-друго-
му не может быть! Да и как может быть по-другому? Как можно осуждать Ва-
рюшу,  если она решилась на такой страшный шаг?!  Решилась,  несмотря на
то,  что есть он, Савелий, который безумно любит ее, а она точно знала о
его любви!?  Решилась,  несмотря на то, что оставила свою крошку-дочурку
без матери?! Егоринка! Какое славное имя: словно ручеек журчит.
   Эх, Варюша...  Савелий  снова  тяжело  вздохнул и медленно распечатал
письмо, последнее послание Варюши:
   "Савушка! Родной мой!  Соями любимый на свете человек!  Пишу тебе,  а
слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой,
   Когда ты получишь это письмо,  меня уже не будет в живых! Зная хорошо
тебя,  уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за
мой уход из жизни!  Умоляю тебя,  заклинаю самым дорогим на свете!  Ради
нашей чистой и светлой любви не казни себя,  не вини за то, что произош-
ло!  Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные полу-
чили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их.
   Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне
было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить,
я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро
есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно!
   Однако все эти слова относятся к моей душе,  к моему сердцу,  но не к
моему телу. Над моим телом надругались, и я ненавижу его, мне гадко при-
касаться к нему,  я не могу смотреть на себя в зеркало, не могу без отв-
ращения подносить к губам ложку,  чтобы накормить себя, к губам, которые
целовал когда-то ты и которые осквернены сейчас подонками. Я не могу из-
бавиться от их тошнотворного запаха.  Я все время  ощущаю  этот  мерзкий
привкус  от их поганых слюней,  Я чувствую,  как постепенно схожу с ума!
Иногда мне хочется полить кипятком или кислотой те места,  к которым они
прикасались!
   Савушка, родной мой,  ты же знаешь,  какая я сильная! И если я говорю
тебе, что больше не могу, то можешь себе представить, что мне приходится
терпеть,
   Милый, ты простишь меня? Ты понимаешь меня? И это мое последнее жела-
ние и единственное! А последнее желание надо выполнять! Ты уж прости ме-
ня за эту последнюю уловку.
   Не осуждай меня из-за Егоринки. Я написала маме письмо и уверена, что
она не осудит меня. Написала письмо и Егоринке, наказав маме показать ей
в день совершеннолетия.  Уверена, что и дочка сумеет понять меня и прос-
тить.
   И последнее, в чем я должна тебе признаться. Уверена, я была беремен-
на! И у нас должен был с тобой родиться сын. Подожди, милый, снова слезы
застили глаза...  Но эти подонки лишили меня всего,  более того,  вообще
лишили способности рожать!  Это и оказалось последней каплей, толкнувшей
меня на этот шаг!  Прости,  что обманула тебя обещала родить тебе сына к
не сдержала обещания,  прости меня за все и будь счастлив!  Я приказываю
тебе быть счастливым! А я всегда буду рядом с тобой! Буду охранять тебя!
   Люблю и буду любить до самой смерти!  Уж это-то обещание  я  выполню!
Спасибо тебе за счастье!  Спасибо за Любовь!  Прости меня.  Прощай, твоя
навсегда Варюша.
   Когда Зелинский пришел к месту встречи, то застал его неподвижную фи-
гуру на скамейке. По щекам Савелия текли слезы, которых он не замечал, а
руки сжимали Варимо письмо, ее последнее послание.


Возвращение в Афганистан

   Прошло несколько месяцев,  и Савелий,  не находя себе места в Москве,
обратился в Министерство обороны с просьбой вернуть его  в  свою  часть,
которая продолжала дислоцироваться в Афганистане. После долгих отказов и
мытарств по кабинетам Савелий обратился к капиталу Зелинскому,  которого
попросил связаться с подполковником Богомоловым.
   Как ни странно, тот принял его в этот же день и почти сразу предложил
работу в органах государственной безопасности.
   Савелий, не думая ни секунды, решительно отказался и попросил Богомо-
лова помочь вернуться в Афганистан, где "все ясно: там - враг, а здесь -
твой брат солдат".  Пожалев об отказе.  Богомолов обещал посодействовать
ему, и вскоре Савелий получил повестку в райвоенкомат.
   Если и  раньше сержанта Савелия считали бесстрашным,  то сейчас и по-
давно.  Воздушные десантники прозвали себя там,  за Речкой,  странным на
первый взгляд прозвищем - Рэксы.
   Савелий заработал эту кличку, участвуя в заданиях, в боях, и она ста-
ла его вторым именем, а один художник сделал ему на левом предплечье на-
колку,  модернизировав эмблему воздушных десантников, представлявшую со-
бой парашют и два самолета по бокам. Пофантазировав, художник создал ри-
сунок, который очень напоминал человеческий череп со скрещенными под ним
костями.
   Савелий снова очутился в своей части и был весьма  удивлен  тем,  что
встретил там очень мало прежних сослуживцев. Многие, отслужив положенный
срок,  вернулись домой, некоторые погибли на чужой земле. Среди погибших
былин его товарищи, с которыми он почти три года делил все тяготы войны.
   Все это  сказалось на его состоянии:  он замкнулся,  ушел в себя.  На
каждое задание шел, прощаясь с остающимися, славно уходил навсегда.
   Вынужденное безделье,  спокойное ожидание в казарме угнетало его, до-
водило до бешенства,  но стоило ему столкнуться с опасностью,  он момен-
тально преображался,  лицо светлело,  выдавая решимость и  стремление  к
действию. И чем страшнее была опасность, тем лучше он себя чувствовал. В
то время Савелий напоминал наркомана,  которому после окончания действия
каждой  принятой дозы необходимо было увеличивать последующую.  Радо или
поздно организм не выдержал бы и разразилась  катастрофа.  Скорее  всего
так  бы  и  случилось,  но на одном из заданий погиб их ротный - старший
лейтенант Подсевалов.  Это был совсем молодой командир,  всего год назад
получивший высшее военное образование.
   О мертвых  не принято говорить плохо,  но у Савелия сохранились о нем
не самые приятные воспоминания. Молодой, смелый и отнюдь не глупый, вна-
чале он понравился бойцам роты,  особенно молодым? "Старики" приглядыва-
лись к нему и старались не мешать даже тогда,  когда он  допускал  явные
промахи.  А старший лейтенант,  вместо того чтобы правильно оценить это,
попытаться самому набраться опыта у своих  бывалых  товарищей,  возомнил
себя непогрешимым.
   Его амбиции захлестнули разум, и он решительно пресекал любые попытки
посоветовать что-либо ему и действовал только по  своему  разумению,  не
считаясь ни с кем.
   По его вине все чаще стали гибнуть люди,  и в роте появились нездоро-
вые настроения.  А "старички", устав получать от него "тычки", перестали
давать ему свои советы и возражать,  но и выполнять сумасбродные приказы
тоже не торопились.
   Когда-то это должно было кончиться и,  скорее всего, трагически. Так,
к сожалению, вскоре и произошло.
   Их рота получила задание проверить одно небольшое селение, в котором,
по данным разведки, скрывались душманы.
   Когда они пришли на место,  выяснилось,  что это "селение" состоит из
трех мазанок,  и старший лейтенант, досадливо чертыхнувшись, вышел из-за
укрытия и повернулся к своим солдатам:
   - Мне достаточно троих, чтобы взять этот "населенный пункт", - хваст-
ливо усмехнулся он. - Кто пойдет со мной добровольцем?
   "Старички" переглянулись между собой и демонстративно отвернулись. Не
оказалось и других добровольцев,  тогда Подсевалов ткнул пальцем в грудь
трем солдатам и махнул рукой
   - За мной?
   - Слушай, старлей, - не выдержал Савелий, - не худо было бы проверить
вначале.
   - Товарищ сержант!  - оборвал его Подсевалов. - Вы что, устав забыли?
Совсем разболтались! - Он хотел еще что-то добавить, но резко повернулся
и решительно пошел в сторону селения. За ним пошли и те, кого он назвал.
   Савелий красноречиво взглянул на "старичков", но те равнодушно пожали
плечами, глядя вслед удалявшейся группе.
   Савелий молча встал,  еще раз взглянул на тех, с кем воевал не первый
год,  как бы прощаясь с ними, и быстро пошел за ушедшей группой. И вновь
"старички" переглянулись между собой,  недовольно покачали головами,  но
все-таки встали и пошли за Савелием, рассредоточиваясь веером и беря ма-
занки в кольцо.
   Они опоздали  на  какие-то секунды:  не успела группа,  возглавляемая
Подсеваловым, приблизиться к одной из мазанок, как ее с трех сторон едва
не  в  упор,  расстреляли укрывшиеся там душманы.  Никто из них не успел
сделать ни единого выстрела.
   Бой был стремительным:  двенадцать душманов, вооруженных пулеметами и
гранатометами,  были уничтожены: "старички" никого не захотели оставлять
в живых.  Затем, не произнося ни единого слова, они подобрали убитых то-
варищей и молча вернулись в часть.
   Через несколько  дней  к  ним  пришел уже не совсем молодой капитан и
просто представился:
   - Я ваш новый командир роты капитал Воронов!  В Афгане с первых дней.
Что  представляет собой каждый из вас,  покажет будущее!  Вопросы?  - Он
стал обводить взглядом стоящих перед ним людей,  с которыми ему придется
делить жизнь и смерть.
   Он медленно  скользил взглядом по загорелым лицам,  пытаясь запомнить
каждого, стараясь дать первую оценку. Неожиданно его взгляд метнулся на-
зад,  к человеку,  на которого он уже посмотрел.  Знакомое, родное лицо!
Неужели это он?  Боже!  Жив?! Воронов смотрел и не мог оторвать от этого
лица своего взгляда: как же помотала его жизнь! Шрам, щеки ввалились. Но
это были те же самые родные глаза, которые он уже и не чаял когда-нибудь
увидеть.
   Они смотрели  друг на друга,  словно боясь,  что все это им кажется и
видение исчезнет, оставив горечь в душе.
   Рота притихла, понимая, что происходит что-то необычное.
   Первым очнулся Савелий он выскочил из строя и  бросился  к  капитану.
Они крепко, по-мужски, обнялись и застыли в молчаливом объятии.
   Заместитель командира роты, лейтенант Скворцов тихо скомандовал:
   - Рота! Разойдись!
   И солдаты, стараясь не мешать удивительной встрече двух друзей, орга-
низованно и бесшумно удалились прочь.
   - Боже мой,  сколько же мы с тобой не виделись, братишка? - Глаза ка-
питана  мгновенно  стали  влажными.  - Я уж совсем отчаялся увидеть тебя
среди живых.  Сколько запросов делал!  Подожди-ка! - спохватился капитан
Воронов, вспомнив про свою роту.
   Он огляделся вокруг,  но они вдвоем стояли на ротном плащу. Воронов с
улыбкой покачал головой.
   - Молодцы, сразу все поняли.
   - А ты думал!  Ребятишки - что надо!  Со многими я уже несколько  лет
воюю!  - подмигнул ему Савелий.  - Я уж думал, ты подполковник, майор на
крайний случай.
   - Вероятно,  я и умру капитаном,  - с грустью проговорил  Воронов.  -
Ладно, пошли ко мне и там обо всем поговорим.
   В этот момент к ним подскочил лейтенант Скворцов:
   - Товарищ капитан!  Вас вызывает к себе майор Куракин!  - по-военному
доложил он. Капитан недоуменно взглянул на Савелия.
   - Замполит батальона, - поморщился Савелий.
   - Доложи товарищу майору, что не нашел меня, что я разговариваю с ро-
той,  моюсь в бане, вылетел в трубу, наконец! - раздраженно бросил капи-
тан Воронов. - Ты понял меня, лейтенант?
   - Так точно,  командир! - весело воскликнул тот. - Вас вызвали в штаб
дивизии!
   - Вот именно! - подмигнул ему Воронов и подхватил под руку Савелия.
   - Да-а... - протянул Воронов, когда выслушал короткий рассказ Савелия
о некоторых событиях его жизни. - Постукало тебя по жизни. - Он огорчен-
но вздохнул: - Со мною вроде бы проще, если сравнивать с твоими похожде-
ниями.  Дважды "дырявило",  слава Богу,  не очень серьезно. А то, что до
сих пор капитан,  - он досадливо насупился и махнул рукой, - мы с тобой,
братишка, знакомы с самого детства. Надеюсь не забыл, как я тебя "выкра-
дывал"  через  забор  детдома,  чтобы исподтишка от моей тетки покормить
чем-нибудь вкусненьким?
   - Разве такое можно забыть,  Андрюша? - с волнением в голосе восклик-
нул Савелий.  - Ты же знаешь,  что у меня никого нет.  И ты для меня как
брат.  Больше,  чем брат,  особенно сейчас.  - Его глаза сразу же  стали
грустными, но он пересилил себя. - Извини, ты же начал говорить о себе.
   - Ты для меня тоже больше,  чем брат. - Воронов вдруг нахмурился. - И
потому говорю только тебе - Это произошло сразу же после того,  как тебя
ранило и отправили на Большую землю. Я столкнулся с такой мерзостью, что
хотелось бросить все к чертовой матери и бежать отсюда,  куда глаза гля-
дят! - Он стиснул зубы и чуть слышно простонал. Затем налил себе и Саве-
лию водки и, не чокаясь, опрокинул водку в рот.
   Савелию показалось,  что он догадывается,  с какой "дерзостью" столк-
нулся капитан Воронов, но не хотел его подталкивать к продолжению разго-
ворам давая, возможность самому решить, стоит ли продолжать этот трудный
разговор.
   - Короче говоря,  - Воронов вздохнул и продолжал, - захватил я одного
"духа" в засаде, а тот, коверкал слова, предложил мне доложить о нем ин-
тенданту комдива.  Когда я хорошенько нажал на него,  тот признался, что
шел на встречу именно с ним.  Представляешь,  эта наглая рожа предложила
мне, боевому офицеру, взятку! Я и не сдержался.
   - Убил?
   - Ну.  И  ударил-то только раз.  А он возьми и стукнись головой о ка-
мень.  Тут,  конечно, шум, гам. Я им рассказываю о том, что произошло, а
мне не верят. До прокурора дошло. - Воронов со злостью сплюнул.
   - Прокурора? - нахмурился Савелий.
   - Ну да, военного прокурора! Майора Зелинского...
   - Зелинского?  - воскликнул Савелий,  хотя внутренне и был готов, что
услышит именно эту фамилию.
   Он усмехнулся:  надо же!  Какая же все же маленькая Земля! Зелинский!
Вновь он услышал эту фамилию. Круг замкнулся заколдованный! "Если не ви-
новен - отпусти." - промелькнули у него в голове стихи, услышанные в зо-
не,  Вот,  пожалуйста, стоило ему услышать эту фамилию, как память вновь
окунула его в прошлое. Заставила кожей ощутить время, когда он находился
среди заключенных, осужденный за преступление, которого не совершал. За-
тем был побег,  трудные, мучительные дни, когда он тащил на себе Угрюмо-
го. Спасал человека, который был послан убить его. Потом, когда пришлось
похоронить Угрюмого,  он остался один, совсем один. Потом... Потом Варю-
ша. Господи, как все несправедливо!
   - и мне кажется,  что ты его знаешь, - услышал он как бы издалека го-
лос Воронова,  и его невеселые воспоминания отошли на второй план: Саве-
лий снова увидел перед собой капитана Воронова.
   - Извини, Андрюша, задумался. О ком ты говоришь?
   - О Зелинском. Ты знаешь его?
   - Да, я его знаю, знал, так точнее будет, - усмехнулся Савелий, - ка-
питаном!
   - Капитаном? Значит, еще до моего знакомства с ним.
   - Нет, после. Не удивляйся, это долгая история, рассказывай дальше.
   - Хорошо. Так вот, чем-то этот майор мне внушил доверие к себе. Коро-
че говоря, я ему все и выложил.
   - Можешь  не продолжать:  дальше я все знаю!  - хмуро бросил Савелий.
Капитан с недоумением посмотрел на него.
   - Тебя перебросили на другую должность,  намекнув, чтоб помалкивал, а
прокурор  Зелинский  из  майора превратился в капитана.  И вы оба должны
благодарить Бога за то, что остались в живых. Не так ли, капитан?
   - Так?  Так,  черт побори! - Воронов вскочил и начал ходить из угла в
угол. - Но не думай, я не испугался этих сволочей! Несколько раз подавал
рапорт по команде, но... - Он развел руками. - Прав ты и в том, что мог-
ли убрать! В меня стреляли свои, в спину. Попади пуля чуть выше, и мы бы
с тобой сейчас не разговаривали.
   - Кто? Кто приказал тебя убрать? Ты узнал, кто?
   - Я - не успел, но... Ты помнишь Варламова? Он-то меня и спас! Думаю,
что вторая пуля была бы точнее,  да не успел он:  Варламов его кончил. И
потому ответить,  кто приказал ему убрать меня,  не могу.  Где-то сейчас
мой спаситель?
   - Нет Варламыча, - тихо, сквозь зубы процедил Савелий. - Убили его.
   - Убили? Здесь, в Афгане?
   - Нет,  в Москве. Из-за меня он погиб! - Савелий стукнул по столу ку-
лаком,  залпом выпил свою водку, потом, немного помолчав, стал рассказы-
вать Воронову о том, что произошло тогда в Москве.


Рассказов Аркадий Сергеевич - Первый

   Огромный особняк даже среди других роскошных особняков выглядел осле-
пительно богатым.  Он был окружен мощным забором, на углах которого вид-
нелись видеокамеры,  следящие за происходящим на каждом участке.  Мощные
металлические ворота дополнялись внушительными охранниками.
   За ограждением находились различные постройки,  а сам особняк напоми-
нал небольшой дворец.  Внутри он был отделан белым мрамором, украшен фи-
гурками  античных богов и героев.  Сбоку примыкал закрытый бассейн.  Его
стены могли раздвигаться в стороны,  и солнечные лучи  золотили  голубую
воду.
   Сейчас в нем,  весело брызгаясь и резвясь, плавали несколько прекрас-
ных молодых девушек.  В чистейшей воде были видны их  стройные  тела,  а
темный  загар,  рассеченный  узенькой полоской от трусиков,  подчеркивал
длинные ноги.
   У самого края бассейна, выложенного розовым мрамором, в кресле-качал-
ке сидел мужчина лет шестидесяти.  Несмотря на возраст,  он сумел сохра-
нить спортивную фигуру,  его накачанные мышцы говорили о том,  что спорт
он не оставил до сих пор.
   Рядом с креслом стоял маленький столик ручной работы.  Он был застав-
лен напитками, фруктами, фисташками, соленым миндалем.
   Мужчина лениво наблюдал за девушками,  покуривал гаванскую  сигару  и
изредка смачивая горло шотландским виски.  Его глаза похотливо вспыхива-
ли,  если одна из девушек специально демонстрировала перед ним  ласки  к
другой девушке.
   Аркадий Сергеевич был кадровым военным,  как его отец и дед. Дед слу-
жил еще при царе, слыл храбрым офицером, за что неоднократно был отмечен
самим самодержцем.  Отец дослужился до полковника, и его военная карьера
могла быть еще более успешной, чем у деда, но... Революция!
   Патриот России,  своего народа, он не смог заставить себя отдать при-
каз  стрелять  в  своих  сограждан и честно заявил об этом командующему,
сложив личное оружие. Был тут же взят под арест, с него сорвали погоны.
   Его освободила "армия" батьки Махно. На предложение самого Махно слу-
жить  в  его штабе тоже отказался и был передан в ВЧК для "внимательного
разбору". Тюрьма, лагеря, ссылка.
   Дворянин, интеллигент, умнейший человек, горячо любящий свою многост-
радальную Родину, а несколько месяцев до своей смерти был реабилитирован
"за отсутствием состава".
   У сына судьба сложилась более удачно,  чем у отца.  Совсем пацаном  -
пятнадцати  лет  -  сбежал  на фронт,  пристроился к разведчикам и своей
удалью, наблюдательностью, феноменальной памятью и умом сумел так распо-
ложить  к  себе  начальство,  что к концу войны на его груди красовалось
несколько медалей и два ордена.  Выписавшись из военного  госпиталя,  он
поступил по направлению в военную академию, которую закончил с отличием.
   Около шестнадцати  лет  генерал  Рассказов проработал в органах госу-
дарственной безопасности и в конце  концов  возглавил  один  из  отделов
внешней разведки.  Казалось, человек достиг всего, о чем можно мечтать в
Советском Союзе, но...
   Однажды Аркадию Сергеевичу попали в руки папки с секретными  докумен-
тами, приоткрывшие ему глаза на то, что творилось в органах безопасности
еще совсем недавно.  Убийство совсем неповинных людей,  доносы на  своих
врагов,  оговоры, пытки, тайные приказы о терроре против мирного населе-
ния и многое, многое другое.
   Именно тогда Рассказов и решил разыскать документы, связанные с арес-
том, приговором и заключением своего отца. Вскоре ему это удалось.
   "Дело Сергея Викторовича Рассказова" - гласила надпись на пухлой пап-
ке,  и рядом рукой самого Мехлиса размашистым почерком  было  начертано:
"Убежденный монархист! Хранить вечно и совершенно секретно..."
   Аркадий Сергеевич провел над этой папкой несколько часов, внимательно
изучая пожелтевшие листочки доносов, допросов, объяснительных, различных
справок, характеристик.
   Он был  волевым человеком,  сотрудники называли его за спиной "сталь-
ным". Конечно же, он многое слышал, о многом догадывался, но всегда ста-
рался убедить себя в том, что все делается во благо Родины, народа. Все,
что ему было известно, касалось посторонних людей, которых он не знал, и
ему было нетрудно заставить себя поверить в то,  что они являлись врага-
ми.  Сейчас же пришлось столкнуться с документами, которые несправедливо
обличали самого близкого ему человека.  Человека, которого он всегда бо-
готворил, почитал и верил которому больше, чем кому-либо. Вот же его по-
казания? Вот! Еще... Еще...
   Генерал вчитывался в ровные строчки, написанные уверенным каллиграфи-
ческим почерком его отца, стараясь отыскать хотя бы одно, совсем малень-
кое подтверждение тому, о чем говорилось в приговоре.
   Он помнил отца как честного, принципиального и порядочного человека и
был уверен в том,  что он никогда не стал бы  ловчить,  обманывать  ради
спасения своей жизни.
   Аркадий Сергеевич  читал  и  читал,  но с каждой новой страничкой все
больше убеждался,  что либо его отца арестовали,  допрашивали  и  судили
глухие и слепые люди, либо те, кто не хотел слышать и видеть.
   Господи! Как же он,  человек,  прошедший войну, много раз рисковавший
своей жизнью, не единожды проливавший кровь и даже в бреду шептавший имя
великого  вождя всех народов,  честно дослужившийся до высшего воинского
звания в таких серьезных органах, как же он мог всему этому спокойно ве-
рить!  Выходит,  и он должен себе признаться, что старался ничего не ви-
деть, ничего не слышать!
   Что же ему делать сейчас, когда он наконец открыл глада, уши и вернул
свою память?  Снова их закрыть, заткнуть, забыть? Снова сделать вид, что
ничего не произошло? Сможет он так? Нет! Нет! Нет!
   Аркадий Сергеевич поглядел на бутылку водки, стоящую перед ним, быст-
ро налил полный стакан и неожиданно долго смотрел на него. Хорош, нечего
сказать!  Как просто: хватануть стакан-другой водочки, раскиснуть, пожа-
леть всех убиенных,  всех оправдать,  особенно себя,  а потом или прими-
риться со всем или пустить себе пулю в лоб! Так, что ли? Нет, продолжать
жить в таком дерьме он просто уже не сможет,  а по-другому ОНИ не дадут.
Покончить с собой. Но он этого никогда себе не позволит! Никогда!
   Остается только одно:  уехать из этой страны, которая насквозь пропи-
тана ложью,  фальшивыми лозунгами и идеями, а идеология поднята на такой
уровень,  что даже самые умные и честные люди верят в сумасбродные  идеи
коммунизма.
   Конечно, было бы неправильно делать вывод, что Аркадий Сергеевич при-
нял такое серьезное решение сразу. Нет, он шел к нему долгим мучительным
путем, бессонными ночами. Рассказов всю свою сознательную жизнь тщатель-
но обдумывал любое порученное ему задание, любой приказ, который отдавал
своим подчиненным.
   Вполне возможно,  имей он в то время семью, - а жена и двое его сыно-
вей погибли в авиакатастрофе, возвращаясь с отдыха на черноморском побе-
режье за два года до этих событий, - вряд ли он бы решился на такой шаг.
Но после гибели любимых и близких ему людей у него осталась только рабо-
та, в которую он и окунулся с головой.
   Когда исчезли  последние сомнения,  генерала более ничто не связывало
ни с родным домом, ни со страной.
   Он прекрасно понимала что ехать в чужую страду и начинать в его  воз-
расте все сначала - непосильная задача.  Для этого нужно было иметь либо
достаточное количество валюты,  либо обладать чем-то,  что можно выгодно
продать или обменять за границей.
   Конечно, занимая такую должность в известных всему миру органах,  он,
если бы захотел, мог рассчитывать на хорошую жизнь в любой находящейся с
СССР в конфронтации стране,  но на это генерал пойти не мог. И не только
из патриотических соображений:  он прекрасно сознавал,  что едва органам
безопасности станет известно о его измене,  за свою жизнь он сам не даст
и копейки.
   Отработанная десятилетиями система ликвидации неугодных людей в любом
уголке земного шара,  которую он сам помогал совершенствовать, была нас-
только эффективна, что пытаться бороться с ней бесполезно даже ему, и на
провал обречены любые попытки.
   Оставался только  первый вариант:  валюта.  Но где и как найти нужную
достаточно большую сумму для безбедной жизни в чужой стране? Это во-пер-
вых! И как создать ситуацию невозвращения, чтобы "родные" органы остави-
ли его в покое?
   Шли месяцы, но Аркадий Сергеевич не торопился выполнять свой план: он
выжидал удобный момент. И этот момент не заставил себя долго ждать: слу-
чай находит только тех,  кто его ищет, а генерал относился к той катего-
рии людей,  которые категорически отрицают существование "господина слу-
чая".
   В стране назревали события,  которые должны были перевернуть  всю  ее
жизнь: ПЕРЕСТРОЙКА.
   Аркадий Сергеевич,  обладая обширной информацией,  прекрасно понимал,
что пышные фразы о свободе,  демократии и прочих "вольностях" для народа
- это очередной камуфляж тех,  кто стремится к власти,  но понимает, что
старыми баснями до светлом будущее народ уже не накормишь.
   Самая сильная в мире партия зашаталась, люди хлебнули свободного воз-
духа,  и  назад,  к  старым методам руководства страной возврата быть не
могло.  Это понимали почти все партийные функционеры,  хотя и продолжали
цепляться за свои привилегии, посты.
   Были среди них и те,  кто решил подстраховаться на самый крайний слу-
чай - ликвидации партии.  Эти функционеры,  занимающие самые  высокие  -
посты  в государственном аппарате,  начали переводить огромные партийные
деньги на секретные счета в заграничные банки.
   Когда эта информация стала известна Аркадию Сергеевичу,  он сразу по-
нял,  что  такой возможности может больше и не представиться.  Он тут же
предпринял шаги, позволившие ему возглавить одну из операций по переводу
огромной суммы валюты через своих посредников.
   Операция готовилась  под его личным руководством в условиях совершен-
ной секретности,  и ему удалось, сыграв на разнице курсов валют, а также
на  том,  что счета строго кодировались и эти коды знали считанные лица,
перевести достаточно большую сумму на свой личный счет.
   В этой операции был еще один положительный момент, позволивший решить
вопрос о страховке. Дело в том, что партийный функционер, доверивший ему
эту операцию, случайно или намеренно обмолвился об очень мощной фигуре в
руководстве КГБ, человеке, "которому можно доверять в этом вопросе".
   Дальнейшие действия  Аркадия  Сергеевича были,  как говорится,  делом
техники:  небольшой,  но очень важный разговор с этим человеком, который
моментально  понял  и  оценил  его  способности и дал ему "добро" на его
предложения,  важная тщательная работа по уничтожению  своего  досье  во
всех структурах,  вплоть до архивов номенклатуры. Короче говоря, обычная
подготовка агента для его засылки за границу,  с той лишь разницей,  что
обычный  агент  имеет на крайний случай канал связи со своим руководите-
лем,  причем двусторонний, а у Аркадия Сергеевича такая связь вообще от-
сутствовала.  Высший  чин  КГБ,  понимая  опасность каких-либо контактов
прежде всего для себя,  даже и не предлагал ему подобной запасной связи.
Они договорились лишь о глубокой консервации Аркадия Сергеевича "до луч-
ших времен".
   Самым удивительным было то, что через несколько лет после описываемых
событий  Рассказову  пришлось столкнуться с этими двумя людьми уже в ка-
честве их руководителя, но об этом позднее.
   Проведя несколько месяцев в различных странах,  старательно запутывая
свои  следы,  бывший  генерал Рассказов прибыл наконец в густонаселенный
Сингапур.
   Сначала он снял небольшую квартирку и некоторое время  присматривался
к обстановке,  знакомился с обычаями,  с людьми.  Он постепенно обрастал
знакомствами,  тщательно отбирая тех, кто мог понадобиться в дальнейшем,
в самом близком будущем.
   Пока он не знал,  чем будет заниматься. Он был уверен только в одном,
что жить тихой, размеренной жизнью, выращивая цветы и слушая сплетни со-
седей, он не будет. Его деятельная натура требовала другой жизни. Однаж-
ды он сумел познакомиться с крупным бизнесменом.  Его имя не столь важно
потому,  что  в дальнейшем он не появится в нашем повествовании,  просто
это знакомство послужило для Рассказова толчком.  Бизнесмен,  выходец из
России,  мечтал заняться своим делом на родине. Когда он поделился этими
плодами с Аркадием Сергеевичем, генералу идея очень пришлась по душе.
   К этому времени Рассказов уже обзавелся кое-какими связями, купил се-