мускулатурой.
В Варшаву приехал Гуго Горфельд, старый друг Лансдорфа. Он был одним
из директоров заводов "Опель", входящих в концерн "Дженерал моторс".
Горфельд остановился в Варшаве проездом после продолжительной деловой
поездки по Донбассу, где он вел переговоры с командованием СС о быстрейшем
восстановлении нескольких металлургических предприятий: в последнее время
фирма стала испытывать недостаток в специальных сортах стали, необходимых
для производства танков новой конструкции.
Но в Донбассе его постигла неудача. Старый советский инженер,
осужденный в тридцатых годах, после отбытия наказания занимал рядовую
должность снабженца на одном из интересующих Горфельда заводов. Немецкое
командование учло "почтенные" обстоятельства биографии старика. Его
облекли особым доверием, назначили главным инженером завода, и даже
немецкие служащие обязаны были ему подчиняться. Горфельд возлагал большие
надежды на этого человека.
И тот действительно чрезвычайно требовательно и даже жестко относился
к советским рабочим, которых под угрозой расстрела вынудили трудиться
здесь. Он еще до революции служил у прежних владельцев этого завода и умел
заставить своих подчиненных работать с таким нечеловеческим напряжением,
что они - и не однажды - даже покушались на его жизнь.
Гестапо приставило к нему телохранителей. Он получал очень большой
оклад и даже побывал в Германии, где ознакомился с некоторыми техническими
новшествами.
Словом, этот человек был настоящей находкой.
Но через несколько месяцев оказалось, что детали машин, изготовленные
из металла, поставляемого этим заводом, дают трещины и выходят из строя
раньше времени, а танковая броня лопается от советских болванок, как
ветровое стекло автомобиля от брошенного в него камня.
Длительными и довольно сложными анализами было установлено, что
портят металл присадки, которые при варке стали давал главный инженер.
Его привезли в Берлин, и наиболее квалифицированные следователи
начали вести дознание. И этот немощный старик, испытавший на допросах все
способы физического воздействия, молчал, очевидно намереваясь унести в
могилу тайну своего метода порчи металла. Преодолеть его упорство удалось
только наркотическими средствами. Одурманенный, он, посмеиваясь, выболтал
рецептуру присадок, образующих в металле волосовики, которые невозможно
обнаружить на шлифах даже самыми совершенными оптическими
приспособлениями. И похвастал, что сам, без чьей-либо помощи, бросал в
кипящую сталь бумажные пакеты с этими присадками.
Старика приговорили к смертной казни, но обещали помиловать, если он
согласится снова сотрудничать с немцами.
- Представь, - брюзгливо завершил свой рассказ Горфельд, - этот
наглец даже позволил себе заявить, что именно он особенно сожалеет о былых
сомнениях и о том, что не с первого дня революции отдал свои знания
советскому народу. Тому народу, который теперь, когда советские танки
придут в Берлин, даст Германии последний и самый поучительный исторический
урок. - И тут же Горфельд озабоченно осведомился у Лансдорфа: - Как ты
оцениваешь подобную версию?
- С этим стариком?
- Нет, с советскими танками.
- Техника - твоя область, - уклонился от прямого ответа Лансдорф. И в
свою очередь спросил: - Как ты находишь русских?
- Они продолжают сражаться.
- Нет, тех, которые остались на оккупированной земле?
- Извини, но психология противника - это уже, во всяком случае, твоя
область, - усмехнулся Горфельд.
Лансдорф задумчиво пожевал сухими губами.
- Мы совершили крупную стратегическую ошибку.
- О, ты уже критикуешь генералитет!
- Нет, - печально сказал Лансдорф. - Генералитет планирует сражения,
и, возможно, в них - вершина нашей военно-научной мысли. Абвер дал
генералитету все сведения о том, что касалось вооружения противника, его
дислокации и прочего. Дело совсем в другом.
- В кем же?
Лансдорф нахмурился. Две глубокие морщины словно вонзились в его
переносицу.
- Изучая русских, я пришел к любопытному открытию. Определенное число
их подвержено - как бы это точнее выразиться - общечеловеческим порокам,
связанным с биологическими факторами: они страшатся смерти, страданий и
прочего. Но таких меньшинство. У значительного же большинства полностью
отсутствует естественное психологическое свойство добровольно принимать в
определенных условиях некие формы рабского подчинения, чтобы продлить свою
жизнь.
Вначале я искал объяснение этому в их атеистических убеждениях. Но
постепенно, - пойми, я еще не совсем уверен в своих выводах, ибо увериться
в подобном - значит утратить многое из того, в чем мы были непоколебимо
убеждены, - постепенно я стал думать, что у этого народа сознание свободы
равнозначно ощущению собственного существования.
- И к какому же выводу ты пришел в итоге столь тонких наблюдений? -
поинтересовался Горфельд.
Лансдорф не придал значения иронии.
- Вывод единственный. Если мы не истребим советский народ, эпидемия
распространится по всему миру, и даже люди Запада уподобятся твоему
русскому старику инженеру, который поначалу боролся против нанавистной ему
советской власти, а потом отдал жизнь за ее победу над нами. Поэтому нам
следует отказаться от расовых предрассудков. Мы должны любой ценой
сохранить устойчивую структуру отношений между имущими и неимущими. В
нынешних условиях германский нациз не может не отталкивать возможных
союзников.
Горфельд понимающе усмехнулся.
- Во всяком случае, фирма "Опель поступила дальновидно и
благоразумно: на ее коммерческих бланках нет изображения свастики. Танки
"Дженерал моторс" и фирмы "Опель" сражаются сейчас в Африке, и водят эти
танки и немецкие танкисты и наши противники. Качество нашей продукции и
продукции наших компаньонов равноценно, как это и было оговорено в
соглашении между фирмами. И мне думается, что именно здесь закладываются
основы будущего содружества наций, вне зависимости от того, кто победит в
этой войне.
У нас уже был опыт первой мировой войны. Вспомни, во сколько
миллиардов долларов и фунтов обошлось США и Великобритании то, что после
поражения наша промышленность стала более мощной, чем тогда, когда мы
вступили в войну. Все возвращается на круги своя. - И Горфельд заключил
елейным тоном: - Мы христиане и должны в сердце своем хранить священные и
великие библейские заветы.
Иоганн, сидя за рулем - Лансдорф хотел показать своему другу
окрестности Варшавы и попросил Иоганна помочь в этом, - старался не
упустить ни одного слова из этой беседы.
Он почерпнул из нее много полезнего для себя. Так, он узнал кроме
всего прочего, что немецкая фирма "Опель" передала фирме "Дженерал моторс"
новые фильтры для танковых двигателей - старые часто засорялись во время
маршей по пескам африканской пустыни. Взамен Роммель, воюющий с
англичанами в Африке, получил от американской фирмы новую рецептуру
смазочных масел, чрезвычайно стойких к высоким температурам, что было
очень важно для танков и машин, продвигающихся под жгучими солнечными
лучами.
Такая коммерческая взаимопомощь фирм воюющих держав только простаку
могла показаться предательством. На языке бизнеса это называлось иначе:
точное соблюдение взятых на себя договаривающимися сторонами обязательств,
нарушить которые невозможно даже тогда, когда правительства этих стран
окажутся в состоянии войны между собой.
Скептическую оценку использования военнопленных в качестве агентуры,
данную Лансдорфом в разговоре, Иоганн приписал не столько его
проницательности, сколько своего рода перестраховке. Было известно, что
из-за козней Гиммлера фюрер вновь устроил разнос Канарису. Тот представил
Гитлеру добытые агентурой чертежи новых советских танков. Построенный по
этим чертежам из соответствующих сортов броневой стали танк был расколочен
вдребезги на танкодроме немецкими противотанковыми пушками.
Этот успех немецкой противотанковой артилерии Иоганн мог всецело
прписать своим заслугам, так как особо тщательно подготовил группу для
этой операции и его стараниями разведчикходок доставил чертежи танка и
рецептуру стали. А при освобождении нашими войсками Ростова немецкие
танкисты в дуэльном сражении с советскими танками понесли серьезные
потери.
Лансдорф уже давно искал возможность переместиться из "штаба Вали" в
Берлин, так как полагал, что там найдет более эффективное и безопасное
применение своим способностям. Поэтому приезд Горфельда был ему на руку,
ибо через него он решил напомнить о себе Гиммлеру, надеясь, что тот,
возможно, сочтет своевременным вернуть его туда, где сейчас делается
политика.
Иоганн выполнял возложенные на него поручения с неуклонной точностью,
которая соответствовала четкому стилю работы всего аппарата абвера. За это
время обстановка на фронтах сложилась столь неблагоприятно для вермахта,
что потери, понесенные недавно в России, было уже невосполнимы. Нарастало
недовольство среди союзников Германии. Бомбардировки немецких городов
приобретали все более разрушительный характер. Однако Иоганн с изумлением
наблюдал, что, вопреки всему этому, сотрудники "штаба Вали" ведут себя
так, будто самое течение времени и дух его не подвержены никаким влияниям
извне.
Какие бы ни происходили бури в безбрежном океане фронта, островок
"штаба Вали", гарнизон его жил по раз и навсегда установленному распорядку
и люди мыслили так же, как мыслили год назад. Здесь считалось доблестью,
некиим особым шиком игнорировать все, что не имело отношения к прямым
служебным обязанностям.
И если следователи из отеля "штаба Вали III" в первые дни войны,
вербуя в концлагерях заключенных, с механической точность доказывали им,
почему Германия станет властительницей мира, а Советский Союз рухнет под
ударами доблестных сил вермахта, то и теперь они с той же механической
точностью повторяли прежнюю аргументацию, не пытаясь ни на йоту
приспособить ее к изменившейся обстановке.
Вначале Иоганн чуть было не впал в заблуждение, считая эту
механическую аргументацию плодом пропагандистской догматики, приписывая ее
чиновничьему безынициативному педантизму. Но потом он понял, что дело тут
гораздо сложнее и корни надо искать в той почве, которая питала стиль и
дух империи.
Поражение на Восточном фронте вызвало еще большую активность всех
карательных и сыскных служб рейха, направленную против самих же немцев.
Поэтому даже сотрудники абвера - доверенные люди империи - не
решались "обрабатывать" агентуру в соответствии с изменившейся
обстановкой. Ведь сам факт констатации сотрудником абвера изменения
обстановки на Восточном фронте мог быть обращен против него, как
свидетельство неверия в победу. А это преступление, равно как и малейшие
сомнения в непогрешимости фюрера, жестоко каралось.
И если что и изменилось в поведении рядовых сотрудников "штаба Вали",
то заметно это было только в том, что теперь они публично, с показным
пылом, состязались между собой в выражении преданности фюреру и
предсказаниях победы в самые ближайшие сроки.
Но когда эти давно приноровившиеся друг к другу люди разрабатывали
план операции для очередной группы, засылаемой в советский тыл, они
трудились с необычайной тщательностью и всеохватывающей
предусмотрительностью. И Вайс понимал, насколько теперь трудно, вернее,
почти невозможно было бы предотвращать подобные операции, если бы он
своевременно, действуя с величайшей осторожностью, не расставил во многих
звеньях штабной работы "Вали" своих людей.
Даже в сапожной мастерской у Вайса был свой человек. И подковку на
каблук к трофейному советскому кирзовому сапогу он прибивал под
определенным углом, чтобы след этого сапога был для советского
следопыта-контрразведчика уликой того, что здесь проходил преступник.
С помощью несостоявшегося курсанта - заключенного N 740014 - Вайсу
удалось найти верных людей среди партии лагерников, прокладывающих траншеи
для телефонного кабеля к одной из ставок на Восточном фронте. Они сделали
подкоп под этот кабель, соорудили нечто вроде блиндажика, где, как в
могиле, обложенной дерном, долгое время скрывался наш связист, заброшенный
сюда для того, чтобы подключать свой аппарат к кабелю, соединяющему ставку
на фронте с рейхсканцелярией в Берлине.
Но каждый свой шаг, слово, поступок Иоганн теперь, как никогда
раньше, должен был особенно тщательно контролировать в сгустившейся
атмосфере слежки и недоверия, которая столь ощутимо нависла над головами
всех без исключения немцев. Даже тех, кто имел особые заслуги перед рейхом
и ранее не раз проявил бесстрашие, когда приходилось собственноручно
применять самые изощренные способы быстрейшей ликвидации людей.
Теперь даже такие "мастера" своего дела теряли самообладание и не
могли унять дрожь в пальцах, если кто-нибудь из их же сотрудников ехидно
осведомлялся:
- Так вы, кажется, выразили желание войти в специальную группу
добровольно сдавшихся немецких военнослужащих, чтобы принять личное
участие в диверсионной операции освобождения из советского плена старших
немецких офицеров?
Нечто подобно проделали недавно трое чекистовю Они проникли в один из
немецких концлагерей вместе с партией военнопленных, освободили большую
группу узников, а потом втроем под при прикрытием металлического дорожного
катка вели дчухчасовой бой на шоссе, не давая эсэсовскому моторизованному
подразделению возможности преследовать бглецов.
Вся эта операция была разработана Вайсом.
После длительных допросов и изучения следственного материала
контрразведка абвера и соответствующий отдел гестапо констатировали: все
детали операции и совокупность связанных с ней мероприятий свидетельствуют
о том, что ею руководил выдающийся мастер.
И описание этой операции было разослано абвергруппам не только в
качестве информации, чтобы принять меры для предотвращения впредь подобных
эксцессов, но и как рекомендация агентам. Тем, кто, обладая высоким
мужеством, сочтет возможным попытаться повторить подобную операцию в
советскому тылу для освобождения немецких военнопленных.
Но в этой информации умалчивалось о том, что три советских чекиста,
превратив дорожный каток как бы в бронеколпак цилиндрической формы, тащили
его трактором по шоссе и продолжали вести бой под его защитой. А когда
въехали на железнодорожный виадук, последний из оставшихся в живых героев
заложил в каток такое количество взрывчатки, что при взрыве его осколки с
силой бронебойных снарядов срезали устои ферм и пробили баки нефтецистерн
так, будто они были не металлические, а картонные. Даже клочья тел героев
невозможно было обнаружить на опаленной, закиданной обгорелым и скрученным
металлом почве. Они как бы испарились, исчезли.
Последователей подобной методики крупной освободительной операции
среди сотрудников абвера что-то не обнаруживалось. Хотя по заданию
Канариса сотни чиновников подбирали в архивах разведок все схемы побегов,
когда-либо совершенных из лагерей военнопленных, чтобы рекомендовать
наиболее удачные из них своим группам. Ведь теперь, помимо всего прочего,
перед абвером возникла задача освободить ряд офицеров вермахта из
советского плена, что до сего времени не было предусмотрено ни в функциях
абвера, ни в плане "Барбаросса".
Дитрих направил на фронт специальную группу немцев, сотрудников
абвера. Они получили задание добровольно сдаться противнику, чтобы в
советских лагерях для военнопленных расправиться с немцами, которые, попав
в плен, позволяют себе усомниться в победоносном величии Третьей империи7
И от Вайса потребовалось немало изворотливости, прозорливости да и
времени, чтобы выявить цель этого задания, ознакомиться со списками
отобранных Дитрихом сотрудников, составить картотеку их примет и без
задержки переправить все эти материалы в Центр.
Если исключить из сферы деятельности Иоганна Вайса обязанности,
которые возлагались на него как на сотрудника "штаба Вали", а взять в
чистом виде только многосложные задания, какие ему приходилось выполнять
как советскому разведчику, то и тогда можно было бы считать, что человек
работает с величайшим перенапряжением всех нервных, физических и
умственных сил.
Одна только операция с Гвоздем требовала колоссальной и кропотливой
повседневной работы.
Гвоздь, став "резидентом", развернул на Урале под руководством
Барышева активную работу. И от него все время поступали заявки на
дополнительную засылку новых групп, средств связи, вооружения,
самоновейших подрывных средств. И, наконец, просто крупных денежных сумм
для "подкупа" все новых ответственных советских работников.
Сам Гвоздь, как он сообщил, проник на металлургический комбинат в
качестве сотрудника отдела кадров, что давало ему почти неограниченные
возможности для размещения немецкой агентуры в различных цехах и
учреждениях, находящихся в ведении комбината.
Вайс понял, что советские контрразведчики организовали огромную
ловушку оптового масштаба и выкачивают из "штаба Вали" все больше и больше
людей и средств в этот резервуар, обладающий, очевидно, весьма
значительной емкостью. Группа Гвоздя уже пршла в разряд "разведцентра",
донесения о деятельности которого, минуя "штаб Вали", поступали теперь
непосредственно самому адмиралу Канарису. И Лансдорф испытывал некоторое
недовольство: самолюбие его было ущемлено тем, что крупнейший разведцентр
абвера вышел из-под его непосредственного подчинения.
А Дитрих был просто в ярости. Заслуги этого разведывательного центра
он приписывал всцело себе. И ампутацию ноги Гвоздя считал не столько
достижением медицины, сколько частью блистательно разработанной им
разведывательной операции. Еще бы! Подготовлен агент, неуязвимый в такой
же степени, как человек, обладающий волшебной шапкой-невидимкой.
Распаляя ущемленное авторское самолюбие Дитриха, Иоганн без особых
ухищрений вывдал у него о намерении расправиться с теми немцами в
советских лагерях для военнопленных, которые стали считать наци подлинными
врагами Германии.
Некоторые из засланных в советский тыл абверовских разведывательных
групп уж на месте приземления вынуждены были принять бой с советскими
оперативниками. Наиболее же благоразумные участники этих групп стали
работать под контролем советских чекистов, загружая отделы штабов абвера
разносторонней информацией, которую здесь отнюдь не считали лживой, потому
что она была правдоподобной. И именно в силу своей правдоподобности она
оказывала более разрушительное действие на деятельность штабов вермахта, в
чем даже дерзновенные налеты подразделений советских парашютистов на эти
штабы.
Так, например, Гимлеру была доставлена папка с отличной сработанными
докладными и дневником крупной советской геологической экспедиции,
возглавляемой знаменитым ученым. В них содержался анализ залежей редких
металлов в определенных районах страны. Все материалы неоспоримо
свидетельстволи: залежи эти оказались столь ничтожными, что эксплуатация
их была бы бессмысленной, никчемной. На обложке папки мастерской рукой
графолога была начеертана свирепая резолюция наркома.
А на самом деле нарком не столь давно с большой радостью подписал
представление к высшим правительственным наградам почти всех участников
этой экспедиции, открывшей для страны и, значит, для нужд оборонной
промышленности баснословные залежи редких металлов.
50
Как бы ни был велик разум человека, исследующий первопричины явлений
- касается это материальной структуры вселенной или импульса, порожденного
столь совершенной и чуткой сигнальной системой, как нервная клетка, -
могучие умы во имя обнаружения истины вежливо, но непреклонно отстаивают
на страницах объемистых научных трудов каждый свою точку зрения.
Разнообразны многочисленные концепции, гипотезы, доктрины, касающиеся
одного и того же явления.
Так же и "провал" разведчика исследуется с научной тщательностью,
всесторонностью, объективностью, но порой первопричины бедствия
объясняются настолько тончайшими обстоятельствами, что установить их так
же невозможно, как определить мгновение, когда иссякает день и наступает
ночь.
Как обычно, в пять часов утра, после гимнастических упражнеений перед
открытой форточкой в своей комнате, Эльза, склонившись над тазом,
обтиралась мокрой губкой. В тусклом зеркале, висящем над крохотным
столиком, отражалось ее узкобедрое, широкоплечее, плоское тело, сухие,
мускулистые руки и ноги. Ворох всклокоченных бронзово-рыжих крашеных
волос. Узкое, маленькое лицо с впалыми щеками и сурово сжатым ртом. Угрюмо
поблескивающие, глубоко запавшие глаза. И грязноватые потеки на скулах от
еще с вечера накрашенных ресниц.
Эльза с гадливостью смотрела в зеркало и казалась сама себе жалким
галчонком с ощипанными перьями. И так как она была одна в комнате, ее
жстокий приговор своей внешности никто не оспаривал.
Но, честно говоря, она была несправедлива к себе. В этом изнуренном
худобой девичьем теле любой, даже посредственный, ваятель увидел бы те
гармоничные пропорции, каки в мраморе передают друг другу, начиная с
древности, великие художники, искатели абсолютного идеала женской красоты.
И, не столько стыдясь своей наготы, сколько испытывая брезгливое
чувство к себе, Эльза поспешно оделась с той продуманной вульгарностью,
которая соответствовала профессии актрисы варьете.
Намазала лицо гримом, взбила пошлый кок над выпуклым и чистым лбом,
навела тушью под глазами порочащие их чистоту тени.
Взяв блестящую сумочку из эрзац-лака, спустилась по грязной, вонючей
лестнице и пошла по улице вихляющей поступью канатоходца.
Сегодня в 11 часов 10 минут Эльза должна была пройти мимо человека,
покупающего в газетном киоске на Маршаловской три номера геббельсовского
еженедельника "Дас Рейх", и, когда он будет их рассматривать, положить на
прилавок "Фёлькишер беобахтер", чтобы этот человек взял газету себе.
Эльзе не нужно было знать приметы этого человека, не следовало и
запоминать его. Единственное, что ей было известно, - он будет в светлых
перчатках и в левой руке, между мизинцем и безымянным пальцем, должен быть
зажат короткий янтарный мундштук с незажженной сигаретой. Вот и все. Если
этот человек сочтет нужным угостить ее сигаретой, она должна взять третью,
считая слева. Значит, она получит шифровку, которую надо будет обработать
по возвращении домой.
Задание обычное, не представляющее особой сложности. И это
необременительное, безопасное, ординарное задание как бы освободило ее
сознание для иных, преследующих ее с мучительной настойчивостью, отнюдь не
служебных мыслей, которые она безуспешно пыталась отогнать от себя в
последние дни.
То, что Зубов с такой покорной готовностью и беззаботностью выполнил
ее указания и сблизился с Бригиттой, больной кольнуло сердце Эльзы. И не
потому, что она стала испытывать к Зубову какие-то особые чувства, хотя в
его обаянии красавца, легкого, заботливого, ласкового товарища по работе и
таилась опасность. И не было бы ничего удивительного, если бы Эльза начала
мечтать о любви этого смелого и чистого человека.
Отношения Эльзы с Иоганном Вайсом носили иной характер, хотя он был
привлекательным молодым человеком и выглядел в своем офицерском мундире
весьма импозантно. Его умные, проницательные глаза часто без слов
говорили, что он понимает переживания Эльзы. Порой она ловила на своем
лице его взгляд - то был взгляд не сочувствия, а скорее восхищения, взгляд
человека, высоко ценящего своего товарища по опасной работе.
Но самообладание, деловитость, абсолютная подчиненность долгу,
казалось, не оставляли в сердце этого человека места ничему, что могло
быть сочтено излишней душевной нагрузкой для опытного разведчика, в
ведении которого находилась уже многосложная, разветвленная сеть связей.
Эльза шла к газетному киоску на Маршалковской, и мысли ее были далеко
от того, что ей предстояло выполнить. Задание было самое ординарное,
простейшее и потому не требовало строгой сосредоточенности. Сейчас не
нужно было начисто выключать из своего сознания все, что могло помешать ей
и заставить ее хоть на мгновение усомниться в своей неуязвимости. Женщина,
такая, какой она вдыглядит, вне всяких подозрений. Подобных ей здесь
много. И именно они вне подозрений: ведь их моральные принципы родственны
этике представителей рейха. У тех не может возникнуть даже тени сомнения в
том, что такая женщина, как Эльза, не "своя". И поэтому она смело шла по
Маршалковской вихляющей походкой канатоходца, и ее круглые колени,
обтянутые шелковыми чулками, глянцевито блестели под короткой юбкой. Глаза
подмалеваны, сощурены. Рот ярко намазан и выделяется на бледном лице, как
мишень. И когда она видела свое отражение в стеклах пустых витрин, ей
казалось, что это не она, а оскорбительный шарж на женщину; типаж удалось
скопировать с безукоризненной точностью.
Женщины на оккупированной врагом земле стремились любыми способами
скрыть свою молодость, миловидность, женственность. Бедность, убогость их
одежды не всегда были следствием одной только нищеты, в которую немцы
ввергли население. Часто старящий, уродливый траур был тщательно продуман.
Молодые польки носили грубые чулки, плотно обматывали головы старушечьими
платками и ходили, неуклюже шаркая по тротуару своими разношенными
ботинками. И такой их облик вызывал у патрулей только повышенную
бдительность.
Но были и другие - свежеразмалеванные, с залихватскими прическами из
протравленных пергидролем волос, в чрезмерно коротких юбках и кофтах с
глубоким вырезом, с продуманной тщательностью выставляющие напоказ все
свои женские прелести. Эти шествующие конской поступью на высоких каблуках
всем видом являли как бы пароль, демонстрировали преданность и готовность
к услугам. И надо сказать, что они-то и пользовались благосклонностью
оккупантов. Патрульные офицеры не требовали от них предъявления аусвайса,
а если и осведомлялись деликатно о месте жительства, то в целях, отнюдь не
связанных с полицейскими обязанностями.
Таким образом, Эльза избрала наиболее подходящую в данных условиях
защитную оболочку.
Человек, которого она должна была встретить у киоска, чтобы передать
газету с нанесенной между строк шифровкой, был ей неизвестен. Не знала она
и о том, какое задание он выполняет в тылу врага.
Уто бы он ни был, Эльзе следовало лишь точно выполнить столь,
казалось бы, простое, не требующее ни труда, ни усилий, ни как будто бы
даже сообразительности задание. Она должна была в условленное время
подойти к киоску, оставить на его прилавке свернутую в трубку газету и
уйти, даже не взглянув на человека, ради которого все это делалось.
В плане операции, разработанной Центром, каждая крохотная подробность
имела такое же значение, как мельчайшая деталь огромного механизма: ведь
если она, эта деталь, не будет выполнять свои строго определенные функции,
гармонически взаимодействия с бесчисленным количеством других деталей,
мощный агрегат не сможет работать, остановится.
Итак, Эльза семенила по Маршалковской. Ее жесткие от туши ресницы
колючим венчиком окружали прячущие подавленную грусть глаза, единственно
неподдельным в которых был их цвет. Она точно рассчитала время и, не
убыстряя и не замедляя шаг, подошла к киоску почти одновременно с
человеком, запоминать внешность которого ей не было нужды. Положила на
прилавок свернутую старую газету, купила две почтовых открытки, спрятала
их в клеенчатую сумочку и отошла от киоска, механически улыбнувшись на
прощанье старухе киоскерше, которая посчитала ниже своего достоинства
ответить на улыбку уже с утра размалеванной девицы.
Человек, рассматривавший еженедельник, взял его вместе с оставленной
Эльзой газетой, расплатился и, не оглядываясь, направился на другую
сторону улицы.
И тут дверца газетной будки вдруг распахнулась. Из нее выскочил
какой-то мужчина и, сунув правую руку в прорезь на груди своего плаща с
капюшоном, поспешно направился вслед за человеком, только что купившим
еженедельник. Движение его было настолько явно профессиональным, что Эльза
мгновенно сообразила, какой опасности подвергается человек, несколько
минут находившийся под ее опекой. Не раздумывая, она швырнула свою сумочку
из эрзац-лака в проволочную мусорную корзину, бросилась вдогонку за типом
в плаще и, настигнув его\, хватая за руки, закричала, что вот сейчас, сию
минуту, он украл у газетного киоска ее сумочку.
Этот тип оказался сильным мужчиной. Но в цепкой ловкости Эльза не
уступала ему. Завязалась борьба. И сразу же из-за угла выехали два
мотоциклиста и машина с закрашенными боковыми и задними стеклами. Эльзу
бросили в машину и увезли. Все произошло так быстро, что прохожие даже не
успели понять, в чем дело.
Спустя несколько часов полицейский объявил киоскерше, что задержанная
оказалась уличной воровкой.
Вот и все, что случилось в это утро.
В тот же вечер аттракцион фрейлейн Николь в программе варьете был
заменен выступлением актрисы, исполняющей танец с пылающими факелами.
Среди агентов уголовной полиции у Вайса был знакомый, некий господин
Адам. Впрошлом знаменитый варшавский сыщик, он специализировался на
поисках фамильных драгоценностей, похищенных у знатных особ. Такие кражи
обычно совершали крупные профессионалы. Зная их наперечет, господин Адам
вступал с похитителями в переговоры, в результате которых за умеренный
выкуп владельцы драгоценностей получали их обратно. От тех и других Адам
получал недурное вознаграждение, достаточное для того, чтобы определить
