Когда пробьет восемь склянок | |
очень естественно сочетались с ее усталой, извиняющейся улыбкой
и тенями под глазами.- Но я никогда не устаю. Правда. Вы знаете
это.
- Даже в подобной компании? - Улыбка Скуроса была широкой
как никогда.- На борту у Скуроса вблизи Западных островов
вместо круиза по Леванту с вашими любимчиками голубых кровей?
Возьмите хотя бы Дольмана.- Он указал на сидящего рядом с ним
высокого тощего типа с редкими темными волосами, с залысинами -
тот выглядел так, словно забыл вовремя побриться. Джон Дольман
был управляющим пароходной компании Скуроса.- Эй, Джон, как вы
считаете - сможете вы заменить юного виконта Хорли? Того, у
которого в голове опилки, зато в банке пятнадцать миллионов?
- Боюсь, что с трудом, сэр Энтони.- Дольман держался столь
же корректно, как и сам Скурос, что особенно подчеркивало
дикость всего происходящего.- С большим трудом. Я привык больше
работать головой и у меня нет таких денег. Кроме того, я не
мастер поддерживать светскую беседу.
- Да, молодой Хорли был душой общества, не так ли?
Особенно, когда меня не было поблизости,- задумчиво добавил
Скурос.- Он посмотрел на меня: - Вы знали его, мистер Петерсон?
- Я слышал о нем. Я ведь не вращаюсь в этих кругах, сэр
Энтони.- Я был сама учтивость.
- Хм.- Скурос насмешливо посмотрел на двух мужчин, сидящих
подле меня. Один из них, весельчак с хорошей англо-саксонской
фамилией Лаворски, большеглазый, громогласный, с неистощимым
запасом весьма рискованных анекдотов, был, как мне сказали,
бухгалтером и финансовым советником. Никогда не встречал
человека менее похожего на бухгалтера и финансового советника -
может быть, именно это и помогало ему преуспевать. Другой -
средних лет, лысый, с лицом сфинкса, с лихо закрученными усами,
которые так и просили для полноты картины шляпу-котелок,- был
лорд Чернли, вынужденный, несмотря на свой титул, заниматься
маклерством в Сити, чтобы сводить концы с концами.- А как вы
оцениваете этих наших добрых друзей, Шарлотта? - Еще одна
широкая улыбка, адресованная жене.
- Боюсь, что не понимаю вас.- Шарлотта Скурос смотрела на
мужа без улыбки.
- Ну-ну, вы все, конечно, понимаете. Я говорю о той жалкой
компании, которую я собрал здесь для столь молодой и
привлекательной женщины, как вы.- Он посмотрел на Ханслетта.-
Она ведь молодая и привлекательная женщина, не так ли, мистер
Ханслетт?
- Миссис Скурос никогда не будет старым. Что касается
привлекательности, то это излишне и обсуждать. Для десятков
миллионов мужчин-европейцев - и для меня в том числе - миссис
Скурос была самой привлекательной актрисой своего времени. Если
бы у меня в руках была шпага и я имел бы на то полномочия, я
тут же произвел бы Ханслетта в рыцари, Разумеется, после того,
как проткнул ею Скуроса.
- Времена рыцарства еще не прошли,- улыбнулся Скурос. Я
заметил, что, кроме нас, еще двое чувствовали себя неудобно в
своих креслах: Генри Бискарт, банкир с голым черепом и козлиной
бородкой, н высокий грубоватый шотландец - адвокат по имени
Мак-Каллэм. Да и остальным было неловко, но Скурос продолжал: -
Я только хотел сказать, дорогая, что Чернли и Лаворски - плохая
замена той блестящей молодежи, что составляла вашу свиту. Этот
нефтепромышленник из Штатов... Или До-менико - испанский граф,
да еще и астроном-любитель. Тот, что обычно уводил вас на
корму, чтобы показывать звезды над Эгейским морем.- Он снова
посмотрел на Чернли и Лаворски.- Мне очень жаль, джентльмены,
но я бы не советовал вам так поступать.
- Не помню, чтобы я позволил себе такое,- учтиво сказал
Лаворсхи.- У Чернли и у меня есть своя прииципы. Однако я
что-то давно не видел юного Доменко...- Он хорошо понимал, кто
платит ему жалованье, этот Лаворски, и научился высказываться к
месту.
- И не увидите его в дальнейшем,- угрюмо сказал Скурос.-
По крайней мере на моей яхте или у меня дома. И вообще вблизи
моей собственности. Я предупредил его, что узнаю цвет его
благородной кастильской крови, если он снова попадется мне на
глаза. Я должен извиниться, что упомянул имя этого пустозвона в
вашем разговоре... Мистер Ханслетт, мистер Петерсоа, ваши
стаканы пусты.
- Благодарю вас, сэр Энтони. Мы получили истинное
удовольствие...- Старый дурах Калверт был слишком искушен,
чтобы не понимать, что последует дальше.- Ыы бы предпочли
вернуться. К вечеру стала портиться погода, и мы с Ханслеттом
думаем перевести "Файркрест" под прикрытие острова Гарв.- Я
выглянул в иллюминатор, подняв одну из парчовых занавесей.
Чувствовалось, какая она тяжелая: она могла держаться под
собственным весом, без фиксаторов.- Мы нарочно оставили
включенными огни на палубе и в каюте. Чтобы заметить, если нас
начнет сносить. За ночь нас протащило довольно далеко.
- Так скоро? Так скоро? - Он произнес это по-настоящему
растерянно.- Но, конечно, если вы беспокоитесь.- Ои нажал
кнопку, но не ту, какой вызывал стюарда. Вошел человек
невысокого роста, с крепко сбитой фигурой. На рукаве у него
было два шеврона. Капитан Влэк - шкипер "Шангри-Ла". Ои
сопровождал Скуро-са во время обхода судна, который дал нам
возможность осмотреть и сломанный передатчик. Тут у нас не
возникло никаких сомнений - их передатчик был и в самом деле
выведан из строя.- А, капитан Влэк... не могли бы вы
подготовить катер? Мистер Петерсон и мистер Ханслетт намерены
вернуться на "Файркрест" как можно быстрее.
- Да, сэр. Но боюсь, получится небольшая задержка, сэр
Энтони.
- Задержка? - Скурос мог выразить неодобрение голосом, не
меняя выражения лица.
- Все те же неполадки,-извиняющимся тоном сказал капитан.
- Эти проклятые карбюраторы! - проворчал Скурос.- Вы
правы, капитан Влэк, вы правы. Последний катер с бензиновым
двигателем, который я покупаю. Дайте знать, когда все будет
готово. И присматривайте повнимательнее за "Файркрестом" -
мистер Петерсон боится, что может сорвать якорь,
- Не беспокойтесь, сер.- Я не понял, сказал это Влэк мне
или Скуросу.- С яхтой все будет в порядке.
Он вышел. Скурос некоторое время восхвалял дизельные
двигатели и проклинал карбюраторные, потом заставил нас выпить
еще виски, игнорируя мои протесты. Не то чтобы я испытывал
неприязнь к виски вообще или к виски Скуроса в частности, но
мне не казалось, что выпивка это подходящая подготовка к тому,
что предстояло мне завтра! Незадолго до девяти Скурос нажал
кнопку в поручне кресла, раздвинулись шторки, и мы увидели
телевизор с 28-дюймовым экраном. Дядюшка Артур не подвел меня.
Диктор дал довольно драматическую оценку последнему сообщению,
полученному от учебного, судна "Морей Роз", которое потеряло
управление и быстро наполняется водой. Судно должно находиться
где-то к югу от острова Скай. Было объявлено о развертывании
спасательных работ на море и с воздуха завтра на рассвете.
Скурос выключил телевизор.
- В море развелось полным-полно идиотов, которых нельзя
выпускать из канала. Что слышно о погоде? Кто-нибудь знает?
- Ветер с Гебридов силой восемь баллов, получено штормовое
предупреждение на волне 1768 корабельного вещания,- сказала
Шарлотта Скурос спокойно.- Юго-западный ветер, они сказали.
- С каких это пор вы стали слушать сводку погоды? -
недоверчиво спросил Скурос.- И вообще радио? Ах да, конечно,
дорогая, я и забыл... Тебе нечем заняться, не так ли? Так
значит, юго-западный, восемь баллов? А яхта должна была ядти из
Кайо-оф-Лоха-вгла прямо на юго-запад... Должно быть, они
сумасшедшие. Ведь у них было радио - они послали сигнал
бедствия. Надо быть просто лунатиком, чтобы так поступать.
Слышали они предупреждение или не слышали, но раз они туда
полезли, значит они лунатики. Туда им и дорога.
- Некоторые из этих лунатиков, может быть, сейчас умирают,
тонут. Или уже утонули,- сказала Шарлотта Скурос. Тени под ее
глазами стали еще глубже, только глаза еще и жили на лице.
Секунд пять Скурос с напряженным лицом смотрел на нее; я
почувствовал, что если сейчас щелкнуть пальцами, то этот эвук
прозвучит как выстрел - настолько тягостным было молчание.
Затем он со смехом отвернулся и сказал мне:
- Слабая женщина, да, Петерсон? Жалостливая мать - вот
только детей у нее нет. Скажите, Петерсон, вы женаты?
Я улыбнулся ему, раздумывая над тем, плеснуть ли ему в
физиономию виски или ударить его чем-нибудь тяжелым, но
отказался от своих намерений. Кроме всего прочего, меня не
прельщала перспектива вплавь добираться до "Файркреста".
- Мне тридцать восемь, и до сих пор не представилось
воэможвости,-весело сказал я.- Старая история, Энтони. Тем, что
нравились мне, нравился я, И наоборот. Это было не совсем
правдой. Вот только Вентлиг, выпивший, как показало вскрытие,
не менее бутылки виски оборвал мое супружество на втором месяце
и вдобавок оставил уродливый шрам на моей левой щеке. Именню
после этого дядюшке Артуру удалось уговорить меня оставить
работу по страхованию морских перевозок. После этого ни одна
нормальная девушка не отважится выйти за меня замуж, если
только узнает, чем я теперь занимаюсь. Но хуже всего то, что я
не имею права сказать ей об этом до свадьбы. Ну, и шрамы,
конечно, облегчают мне задачу.
- Вы, я вижу, не дурак,- улыбнулся Схурос.- Если мне будет
позволено так заметить.- Богатство приучило старика Схуроса не
слишком беспокоиться, позволено ему что-то или нет. Рот,
застегнутый на молнию, растянулся в нечто, напомннающее, как
стало ясно из дальнейшего, ностальгическую улыбку.- Я шучу,
конечно. Не обязательно брак - это так уж плохо. Мужчина должен
надеяться... Шарлотта!
- Да? - Карие глаза насторожились.
- Мне кое-что нужно. Не могли бы принести из моей каюты...
- А стюард? Он не мог бы...
- Это очень личное, дорогая. А поскольку по словам мистера
Ханслетта вы, слава богу, немного моложе меня...- Он улыбнулся
Ханслетту, показывая, что не нуждается в его позволении.-
Фотографию на моем туалетном столике.
- Что?!
Она внезапно выпрямилась в кресле, упираясь руками в
подлокотники, точно собиралась вскочить. И тут что-то
изменилось в Скуросе, его улыбающиеся глаза стали мрачными,
холодными и темными, а взгляд внезапно изменил направление. Это
длилось какое-то мгновение, его жена, заметив этот взгляд,
резко поднялась, расправив рукава своего платья. Она проделала
это быстро и спокойно - но недостаточно быстро. Примерно в
течение двух секунд руки ее были обнажены, и я увидел багровые
синяки, охватывающие их дюйма на четыре ниже локтей.
Непрерывным кольцом. Такие синяки образуются не от ударов и не
от давления пальцев. Синяки такого типа бывают от веревок.
Скурос снова улыбался, вызывая звонком стюарда. Шарлотта
Скурос, не говоря ни слова, вышла из каюты. Не удивительно,
если бы мне только померещилось то, что я увидел. Но кто, черт
возьми, знал, что это не так. Не за то мне платили жалованье,
чтобы мне что-то мерещилось.
Мгновение спустя она вернулась, в руках у нее была
фотография в рамке примерно шесть на восемь дюймов. Она вручила
ее Скуросу и быстро села в свое кресло. На этот раз она была
осторожнее с рукавами, но так, чтобы это не бросалось в глаза.
- Моя жена, джентльмены,- сказал Скурос. Он приподнялся и
пустил по кругу фотографию темноволосой, темноглазой женщины,
улыбка украшала ее скуластое славянское лицо.- Моя первая жена
Анна. Мы были вместе тридцать лет. Брак это не обязательно
плохо... Это Анна, джентльмены.
Вудь я рабом светских приличий, я должен был бы ударить
его, растоптать. Чтобы мужчина демонстрировал в компании, что
он держит у изголовья фотографию бывшей жевы, после того, как
он дал вонять веем, что нынешняя жена утратила
привлекательность, после того, как он унизил ее - в это было
невозможно поверять. Этого, да еще следов от веревок на руках
его нынешней жены, было достаточно, чтобы застрелять его. Но я
не мог этого сделать. И я не стал бы этого делать, потому что
читал по глазам этого старого шута, по его голосу, что
творилось в его душе. Если тут была игра - то самая искусная
игра, какую мне доводилось видеть, а слеза, скатившаяся по его
щеке, заслуживала всех Оскаров, какие были вручены со дня
основания кинематографа. Если же это не было игрой, то значит
передо мной был несчастный и одинокий человек, забывший весь
мир, сосредоточившийся на единственной вещи, которая осталась
ему от той, что он любил и что ушла безвременно. И так оно и
было.
И если бы здесь не было спокойной, гордой, не униженной
Шарлотты Скурос, которая невидящим взглядом уставились в огонь,
я бы и сам чего доброго расчувствовался. Но поскольку она
сидела рядом, мяе не составило труда скрыть свои чувства.
Однако кое-кто не смог этого - и отнюдь не из сочувствия к
Скуросу. Мак-Каллэм, шотландский адвокат, бледный от
отвращения, поднялся, что-то пробормотал о плохом самочувствии,
пожелал нам доброй ночи и вышел. Бородатый банкир остался
сидеть. Скурос не заметил, что кто-то вышел, он все смотрел
перед собой невидящим взглядом, словно и он, и его жена что-то
хотели увидеть в языках пламеии. Фотография лежала у него на
коленях. Он даже не взглянул на капитана Влэка, когда тот вошел
и сказал нам, что катер подан.
Когда катер высадил нас на борт нашего судна, мы выждали,
пока он не пройдет половину пути до "Шангри-Ла", закрыли дверь
салона, отодрали прибитый к палубе ковер и сняли его. Я
аккуратно поднял газетный лист, я под ним, на тончайшем слое
специального порошка обнаружились четыре четких отпечатка ног.
Мы обследовали обе носовые каюты, машинное отделение и кормовой
отсек, и все те шелковые нити, которые мы так старательно
завязывали перед отбытием на "Шангри-Ла", все они были
оборваны.
Кто-то - их было по крайней мере двое, если судить по
отпечаткам ног,- обшарил "Файркрест" сверху донизу. Они
затратили на эту работу по меньшей мере час, и мы с Ханслеттом
не меньше часа пытались выяснить, что им было надо. Мы не нашли
ничего.
- Ну,- сказал я,- мы хотя бы знаем, зачем они нас так
старательво удерживали на борту "Шангри-Ла".
- Чтобы обеспечить им свободу действий здесь. Именно
поэтому катер не был подан сразу - он был здесь.
- Что еще?
- Есть еще что-то. Я не мог бы в этом поклясться, но
что-то есть.
- Скажешь мне утром. А когда будешь разговаривать с
дядюшкой в полночь, постарайся добыть у него информацию, какую
удастся, насчет всех этих типов на "Шангри-Ла" и о враче,
который лечил бывшую леди Скурос. И еще кое-что я бы хотел
знать о бывшей леди Скурос.- Я объяснил ему, что бы я хотел
узнать.- И между делом переведи яхту к острову Гарв. Мае
придется вставать в половине четвертого, а ты потом можешь
спать хоть до скончания веков. Я должев был выслушать
Ханслетта. Я снова должен был выслушать Ханслетта. И снова ради
самого же Ханслетта. Но я не знал, что у Хааслеттв и впрямь
будет возможность спать до скончания веков.
Глава четвертая. СРЕДА, 5 УТРА - СУМЕРКИ
Неприятности начались сразу же, как я высадился на берег.
Сразу же, как я попытался высадиться. В обуви на резиновой
подошве я пытался втащить резиновую лодку на скользкие,
покрытые тиной камни - некоторые были до шести футов в
поперечнике, а до береговой линии оставалось еще двадцать
ярдов. Преодолевая их даже при дневном свете, можно переломать
ноги, а в полной темноте это верный способ быстро и эффективно
покончить с собой. При третьей попытке я разбил фонарик.
Несколько ударов о камни-и компас постигла та же судьба. При
этом глубиномер остался невредим. Глубиномер, конечно, весьма
способствует поискам дороги через лес ночью.
Выпустив воздух из лодки и спрятав ее, я пошел вдоль линии
берега, удаляясь от поселка Торбей. По логике вещей, если идти
так довольно долго, то придешь к той самой песчаной косе ва
дальнем конце острова, на которой приземлится вертолет. Но по
той же самой логике, когда лес доходил до самой кромки берега
или попадались обрывистые, изрезанные участки, я сослепу шагал
в пустоту и падал в море. Это повторялось регулярно и, выудив
себя из воды в третий раз, я бросил эту затею и пошел напрямую
через лес.
Единственными моими проводниками были косые струи дождя и
рельеф местности. Коса, к которой я направлялся, лежала не
востоке, а ветер дул почти точно с запада, так что пока
холодный дождь стегал меня по шее сзади, я шел в правильном
направлении; для проверки достаточно было помнить, что остров
Торбей в профиль напоминает дикого кабана, хребет которого
тянется с востока на запад, значит, когда земля под ногами
начинала клониться влево или вправо, я начинал сбиваться с
пути. Но порывы ветра то в дело непредсказуемо меняли
направление, хребет кабана имел отростки и неровности, и в
результате много времени терялось понапрасну. За полчаса до
рассвета - если верить часам, потому что темно было так же, как
н в час ночи,- я вачал сомневаться в том, что успею к сроку. А
если вертолет не прибудет, мне придется вернуться сквозь холод
к сырость туда, где я спрятал лодку, а потом, окончательно
замерзшему и голодному, дожидаться, пока вновь стемнеет, и
только к ночи я смогу вернуться иа "Файркрест" незамеченным.
Сейчас у меня еще оставалось в запасе двадцать четыре часа. К
ночи у меня останется только двенадцать. Я побежал.
Пятнадцать минут бега, бог знает сколько сокрушительных
ударов о деревья, и я услышал его. Сначала слабый, еле
различимый, потом постепенно нарастающий рокочущий звук
двигателя вертолета. Он появился рано, слишком рано, черт
побери, он приземлялся там, ничего не обнаружил и вот теперь
возвращается на базу! В отчаянии я двже не подумал, как он мог
приземлиться в незнакомом месте при практически полной темноте.
Я уже готов был зажечь сигнальный факел, я даже вытащил его
наполовину из кармана, во тут же сунул обратно. Было условлено,
что факелом я укажу место посадки, если я зажгу его здесь,
вертолет последует ва огонь, напорется иа верхушки сосен, и это
будет конец всему.
Я побежал еще быстрее. Прошло много лет с тех пор, как мне
приходилось пробегать больше двух сотев ярдов зараз, поэтому я
задыхался н хрипел, легкие сипели как драные кузнечные мехи. Но
я бежал что было сил. Налетал ив деревья, спотыкался о корни,
падал в канавы и опять врезался а эти чертовы деревья, я низко
растущие ветки царапали мне лицо. Я выставил перед собой руки,
во это не помогло - я все равно натыкался ва стволы. Один, два,
три раза я слышал как звук мотора исчезает на востоке, в третий
раз я был уверен, что он больше не появится. Но каждый раз он
возвращался. Небо уже начало светлеть на востоке, но я еще не
видел вертолет; для пилота же все внизу было темным, как ночь.
Земля под ногами вдруг исчезла, я снова упал. Я напрягся,
выставил руки вперед, чтобы не удариться о другой край канавы.
Но протянутые руки ничего не нашли. Никакой опоры. Я продолжал
падать, это была оконечность острова Торбей. Я скатился по
травянистому склоку в лег навзничь на мокрый мягкий песок. Все
еще хрипя и задыхаясь, пытаясь перевести дух, я все-таки
выкроил время, дабы возблагодарить провидение и те миллионы
лет, что превратили зазубренные береговые камни в этот
прекрасный, мягкий песчаный пляж.
Вертолет снова появился с востока на высоте примерно
триста-четыреста футов. Я выбежал на середину косы, вытащил
факел, содрал с него защитное покрытие и дернул запальный шнур.
Сразу вспыхнул бело-голубой магниевый свет, столь
ослепительный, что мне пришлось защитить глаза другой рукой.
Факел горел лишь тридцать секунд, но этого было достаточно.
Вертолет завис почти прямо над моей головой, обдавая острым,
раздражающим запахом выхлопных газов. Два вертикальных луча с
носа и хвоста высветили на песке сверкающие белые круги. Через
двадцать секунд полозья мягко погрузились в песок, рев мотора
стих, лопасти медленно вращались по инерции. Я никогда не летал
на вертолете, но видел их достаточно, так вот этот в полумраке
казался самым больший из всех, что мне доводилось видеть.
Правая дверца сдвинулась, и когда я приблизился, в лицо
мне ударил луч фонаря. Кто-то, судя по экльскому выговору
уроженец Ронда-Велли, спросил:
- Вы, Калверт?
- Я. Можно войти?
- А откуда мне знать, что Калверт?
- Я же сказал. Слушай, парень, не будь таким занудой.
Разве тебе приказано спрашивать у меня удостоверение?
- У вас что, нет никаких документов? Совсем никаких?
- Ты что - плохо соображаешь? Мог бы сообразить, что
кое-кто никогда не носит документов, чтобы его нельзя было
опознать. Или ты думаешь, что я случайно оказался здесь в пяти
милях от жилья, и у меня случайно оказался в кармане сигнальный
факел? А может, ты хочешь лишиться работы еще до захода солнца?
Очень многообещающее начало наших совместных действий...
- Мне приказали соблюдать осторожность...- Он был
осторожен, как кот, беспечно уснувший на согретом солнцем
тротуаре. Особой сердечности тоже не чувствовалось.- Лейтенант
Скотт Вильямс, Военно-воздушные силы. Адмирал прислал меня в
ваше распоряжение. Влезайте.
Я забрался в кабину, закрыл дверцу и уселся. Он не
протянув руки, включил свет и спросил:
- Черт возьми, что это с вашим лицом?
- А что случилось с моим лицом?
- Кровь. Сотня маленьких царапин.
- Сосновые иглы.-Я рассказал, как его произошло.- А почему
такая большая машина? На ней можно перевезти батальон.
- Четырнадцать человек, если быть точным. Я вытворял много
всего а этой жизян, Калверт, но я никогда не полетел бы на
двухместной малютке в такую погоду. Может сдуть с неба на
землю. С двумя пассажирами на этой машине можно заполнить все
запасные баки.
- И вы можете летать целый день?
- Более или менее. В зависимости от скорости. Чего вы
хотите от меня?
- Для начала вежливости. Или вы не любите рано вставать?
- Я пилот морской спасательной службы, Калверт. Это
единственная на базе машина, достаточно большая для поиска в
такую погоду. И я должен был вылететь на поиск, а не на
какие-то игры в шпионы. Не знаю, насколько все это важно, но
где-то милях в пятидесяти отсюда люди, может быть, из последних
сил цепляются за спасательный плотик. Это моя работа. Но я
должен выполнять приказ. Так что вы от меня хотите?
- Вы имеете в виду "Морэй Роз"?
- Вы тоже слышали? Да, ее.
- Она не погибла. Она вообще не терпела бедствия.
- Что это вы говорите? Передача новостей...
- Я сказал все, что вы должны знать, лейтенант. Это было
нужно, чтобы я мог исследовать этот район, не вызывая
подозрений. Нужно было придумать убедительный повод. Поиск
"Морей Роз" - именно такой повод. Пришлось сочинить сказку...
- Фальшивка?
- Фальшивка.
- И вы смогли это подстроить? - медленно сказал он.- Вы
смогли подделать передачу новостей?
- Да.
- Чтоб мне провалиться на этом месте! - Он в первый раз
улыбнулся.- Виноват, сэр. Лейтенант Вильямс - для вас просто
Скотт - обрел свою обычную бодрость и готов действовать. Что
дальше?
- Вы хорошо знаете береговую линию и острова в этом районе?
- С воздуха?
- Да.
- Я здесь уже двадцать месяцев. Спасение на море, в
промежутках армейские и морские учения, а также спасение
альпинистов. Основная моя работа связана с командос. Я знаю
этот район насколько это вообще в человеческих силах.
- Я ищу место, где можно спрятать лодку. Довольно большую
лодку. Сорок, может быть, даже пятьдесят футов. Для этого
годится вместительный эллинг, небольшой залив, скрытый
зарослями, или бухта, вход в которую трудно заметить с моря.
Между Ислэем и Скаем.
- Только и всего? А вы представляете, сколько это сотен
миль, если взять береговую линию всех островов? А может, даже
тысяч... Сколько мы потратим времени на эту работу? Месяц?
- Времени у вас до захода солнца. Но подождите. Следует
исключить все населенные центры - даже если это два-три домика,
стоящие рядом. Исключить все известные рыболовные районы.
Исключить районы, где проходят регулярные пароходные линии. Это
поможет?
- Более чем достаточно. А что же мы в самом деле ищем?
- Я уже сказал.
- О, кей, о, кей! Не мое дело рассуждать и выяснять
причины. У вас есть какие-нибудь соображения, откуда начнем и
каким районом ограничим поиск?
- Давайте сначала двинемся на восток к материку. Двадцать
миль вверх по берегу, двадцать- миль на юг. Затем исследуем
пролив Торбей в остров Торбей. Затем острова к западу и северу.
- Через пролив Торбей проходит пароходная линия.
- Я имел в виду ежедневные рейсы. Пароход на Торбей ходит
два раза в неделю.
- Пристегните ремни и наденьте эти наушники. Сегодня нас
потрясет и покачает. Надеюсь, вы хороший моряк.
- А зачем наушники? - Таких больших я еще не видел: четыре
дюйма в диаметре и толщиной в дюйм, они были сделаны из чего-то
вроде натуральной резины. Микрофон был прикреплен на пружине к
головному обручу.
- Для ушей,- добродушно сказал лейтенант.- Чтобы у вас не
лопнули барабанные перепонки. И чтобы вы не оглохли на неделю
после всего этого. Представьте себя внутри стального барабана
посреди цеха, где делают паровые котлы, да еще рядом работает
дюжина отбойных молотков, и вы получите представление о том
удовольствии, какое вас ожидает.
Наш первый заход в северном направлении вдоль побережья
материка начался с ложной тревоги, одной из множества за этот
день. Минут через двадцать после вылета мы заметили реку,
маленькую, но все же реку, впадающую а море. Мы поднялись вверх
по течению на милю, затем внезапно появились деревья, которые
подступали к самым берегам с обеих сторон в том самом месте,
где начиналось скалистое ущелье. Я закричал в микрофон:
- Мне надо посмотреть что там! Вильямс кивнул:
- Нам придется вернуться назад на четверть мили. Там
подходящее место для посадки.
- У вас должна быть лестница. Можете спустить меня на ней?
- Если бы вы знали о свойствах ветра, дующего со скоростью
сорок или пятьдесят миль в час, столько, сколько знаю я, вы бы
никогда не заговорили о ней. Даже в шутку. Я намерен привести
этот воздушный змей обратно домой.
Он вернулся и высадил меня без особого труда под
прикрытием обрывистого берега. Через пять минут я добрался до
ущелья. Еще пять минут ушло на обратный путь.
- Есть добыча? - спросил лейтенант.
- Никакой. Старый дуб лежит поперек реки как раз у входа в
ущелье.
- Что ж, нельзя угадать с первого раза...
Еще несколько минут и еще одно устье. Трудно было
представить, что в него может войти довольно большая лодка, тем
не менее мы повернули вверх по течению. Меньше чем через
полмили от устья река пенилась на порогах. Мы повернули назад.
К тому времени совсем рассвело, мы достигли северной границы
района. Крутые отроги уступили место обрывистым утесам, которые
почти вертикально возвышались над морем.
- На сколько миль берег тянется на север? - спросил я.
- Миль десять-двенадцать, до Лох-Лэрга.
- Знаешь эти места?
- Летал здесь много раз.
- Пещеры есть?
- Никаких пещер. Я и сам не думал, что они здесь есть.
- А с другой стороны? - Я указал на запад, где сквозь
низко висящие облака еще виднелась гористая береговая линия,
круто обрывающаяся на входе в пролив Торбей.
- Там даже чайке негде ногу поставить. Можете мне
поверить.
Я поверил ему. Мы полетели назад тем же путем, каким
добирались сюда, потом отправились дальше на юг. От острова
Торбей до материка море было почти сплошь покрыто белой пеной,
большие волны с белыми бурунами шли поперек пролива в восточном
направлении. Нигде не было видно ни одного судна, даже большие
траулеры остались в гавани, настолько плохая была погода. Под
натиском ураганной силы ветра наш большой вертолет чувствовал
себя довольно скверно, сильно вздрагивал и раскачивался, как
неуправляемый курьерский поезд перед тем, как сойти с рельсов;
один час полета заставил меня на всю жизнь проникнуться
отвращением к вертолетам. Но стоило подумать, каково было бы
мне сейчас на лодке в этом бурлящем водовороте посреди пролива,
как я начинал чувствовать к этому проклятому вертолету
некоторую привязанность.
Мы пролетели двадцать миль к югу - если только эту
болтанку и ввинчивание в воздух можно называть полетом,- но
покрыли при этом добрых шестьдесят миль. Каждый маленький
пролив между островами и материком, каждый естественный залив,
бухта или фиорд должны были быть исследованы. Большую часть
времени, мы летели низко, не выше двухсот футов; иногда мы
спускались еще ниже - настолько сильным был дождь, который,
несмотря ва стеклоочистителя, мешал вам рассмотреть что-нибудь
вниву. Как бы то ни было, я не думаю, что мы пропустили хоть
ярд береговой линяя материка или прилега-ющих к нему прибрежных
островов. Мы осмотрели все. И ничего не увидели. Я посмотрел на
часы. Девять тридцать. День проходит, а толку нет. Я спросил:
- Сколько еще выдержит этот вертолет?
- Я залетал миль на сто пятьдесят в Атлантику в гораздо
худшую погоду.- Лейтенант Вильямс не выказывал признаков
усталости, тревоги или напряженности, более того - казалось, он
даже доволен.- Вопрос в том, сколько еще выдержите вы.
- Совсем немного. Но мы должны попытаться. Возвращайтесь
туда, где вы меня подобрали, и мы сделаем круг по берегу
Торбея. Сначала южный берег, затем северный и западный, после
этого восточная часть и снова южный берег пролива.
- Как прикажете.- Вильямс повернул вертолет на
северо-запад резким, заваливающим движением, что плохо
отразилось на моем желудке.- Там, в ящике на пульте, есть кофе
и бутерброды.
Я оставил кофе и бутерброды там, где они были.
Путь в двадцать пять миль до восточной окояечвости острова
