готовы расцвести, когда появится великий человек. - И добавил с
непривычной для меня честностью: - К тому же я узнал двоих из них.
Бухгалтеры. Мои друзья, каждый раз, как нужно заказать для Института рулон
туалетной бумаги, приходится обращаться к ним.
- А это он? - спросила Салли, указывая.
- Да, - ответил я, - это он.
Лорен Стервесант первым из пассажиров цюрихского рейса вышел из
международного зала, за ним семенил чиновник из администрации аэропорта.
Еще два УМЛ шли по обе стороны от него. Вероятно, третий занимался
багажом. Четверо ожидавших заулыбались, их улыбки, казалось, осветили зал,
в строгом порядке заторопились для короткого рукопожатия и окружили
Лорена. Двое расчищали дорогу впереди, остальные закрывали подход с боков
и сзади. Удивленный чиновник аэропорта оказался в хвосте, и
Англо-Стервесант двинулась по заполненному залу, как наступающая танковая
дивизия.
В середине виднелись золотые кудри Лорена и его улыбка, так
отличающаяся от искусственных улыбок встречавших.
- Пошли! - Я схватил Салли за руку и нырнул в толпу. Я это умею
делать. Двигаюсь на уровне ног, и давление на неожиданном уровне рассекает
толпу, как воды Красного моря. Салли бежала за мной, как израильтяне.
Мы перехватили Англо-Стервесант у стеклянной выходной двери, и я
отпустил руку Салли, чтобы прорваться внутрь. Прорвался с первой же
попытки, и Лорен едва не споткнулся об меня.
- Бен. - Я сразу увидел, как он устал. Бледность под золотой кожей,
темные пятна под глазами, но теплая улыбка на мгновение разогнала
усталость. - Прости. Нужно было предупредить, чтобы ты не приходил. У меня
срочное дело. Я направляюсь на встречу.
Он увидел мое выражение и быстро схватил меня за плечи.
- Нет. Не делай поспешных выводов. Все по-прежнему. Завтра в пять
утра будь на аэрополе. Там встретимся. Я сейчас я должен идти. Прости.
Мы торопливо обменялись рукопожатиями.
- До конца, партнер? - спросил он.
- До конца, - согласился я, улыбаясь этой школьной глупости, и они
исчезли за дверью.
Мы были на полпути к Йоханнесбургу, прежде чем Салли заговорила.
- Ты спросил его обо мне? Вопрос решен?
- Не было времени, Сал. Ты ведь видела. Он слишком торопился.
Мы молчали, пока я не свернул к Институту и не остановил свой
мерседес рядом с маленькой красной альфой Салли на пустой стоянке.
- Хочешь чашку кофе? - спросил я.
- Уже поздно.
- Еще нет. Ты все равно не уснешь. Можем сыграть в шахматы.
- Ну, хорошо.
Я открыл центральный вход, и мы прошли через выставочные залы,
заполненные стеклянными витринами и восковыми фигурами, к лестнице,
которая вела в мой кабинет и квартиру.
Салли зажгла огонь и расставила фигуры, пока я варил кофе. Когда я
вышел из кухни, она сидела скрестив ноги на тисненом кожаном пуфе,
раздумывая над шахматной доской. У меня перехватило дыхание от ее
прелести. На ней пестрое панчо, яркое, как восточные ковры, расстеленные
на полу вокруг, и боковой свет блестел на гладкой загорелой коже. Я
испугался, что у меня разорвется сердце.
Она посмотрела на меня большими мягкими глазами. "Поиграем", -
сказала она.
Если я сумею выдержать первую бурную, непостоянную атаку, тогда смогу
развить свою позицию и переиграю ее благодаря лучшему равзитию. Она
называет это ползучей смертью.
Наконец она с несколько преувеличенным вздохом перевернула своего
ферзя, встала и начала беспокойно расхаживать по комнате, сгорбив плечи
под ярким пончо. Я прихлебывал кофе и следил за ней с тайным
удовольствием. Неожиданно она повернулась и посмотрела на меня, расставив
длинные ноги и прижав кулаки к бедрам, локти ее изнутри приподняли пончо.
- Ненавижу этого ублюдка, - сказала она высоким сдавленным голосом. -
Высокомерный богочеловек. Я сразу узнала этот тип, как только его увидела.
Почему, во имя всего святого, он должен отправляться с нами? Если мы
сделаем крупное открытие, можешь угадать, кому достанется слава.
Я сразу понял, что она говорит о Лорене, и был ошеломлен кислотой и
желчью ее тона. Позже я это вспомню и пойму причину. Но в тот момент я
сначала изумился, потом рассердился.
- О чем это ты?
- Лицо, походка, толпа поклонников, снисходительный вид, с каким он
раздает свим милости, огромное тщеславие...
- Салли!
- Привычная, незадумывающаяся грубость его самонадеянности...
- Прекрати, Салли! - я вскочил на ноги.
- Ты видел этих бедняг вокруг? Они тряслись от страха.
- Салли, не смей так говорить о нем, не при мне!
- А себя видел? Самый добрый, самый мягкий, самый приличный человек
из всех моих знакомых. Самый могучий ум, с каким мне посчастливилось
работать. Посмотрел бы ты, как подпрыгиваешь и машешь хвостом, Боже, ты
перевернулся на спину у его ног, подставил брюхо, чтобы он его почесал...
- она была почти в истерике, плакала, слезы струились по лицу, дрожала,
побледнев. - Я ненавижу тебя - и его! Ненавижу вас обоих! Он унизил тебя,
сделал мелким и дешевым и...
Я не мог ничего ответить. Стоял онемевший и пораженный, а ее
настроение изменилось. Она подняла руки и прижала ко рту. Мы смотрели друг
на друга.
- Я сошла с ума, - прошептала она. - Почему я все это говорю? Бен, о
Бен! Прости. Прости, пожалуйста.
Она подошла, склонилась надо мной, обняла и крепко прижала к себе. Я
стоял как статуя. Похолодел от страха, от ожидания того, что должно было
последовать. И хоть это было то, о чем я так мечтал, но оно пришло так
неожиданно, без всякого предупреждения, и я оказался в неизвестной
области, откуда нет возврата. Салли подняла голову, по-прежнему обнимая
меня, и посмотрела мне в лицо.
- Прости, пожалуйста.
Я поцеловал ее, и рот ее был теплым и соленым от слез. Губы ее
открылись навстречу моим, и страх мой исчез.
- Люби меня, Бен, пожалуйста. - Она инстинктивно поняла, что меня
нужно вести. Отвела меня к кровати.
- Свет, - прошептал я хрипло, - выключи свет.
- Если хочешь.
- Пожалуйста, Салли.
- Хорошо, - сказала она. - Я знаю, дорогой. - И она выключила свет.
Дважды во тьме она вскрикивала: "О, пожалуйста, Бен, ты так силен. Ты
меня убиваешь. Твои руки... твои руки..."
Немного погодя она крикнула - нечленораздельный крик без всякого
смысла, и мой собственный хриплый крик смешался с ее. Потом только звуки
нашего неровного дыхания в темноте.
Мой мозг как будто освободился от тела и плыл в тепле и темноте.
Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно спокойным, удовлетворенным и
в полной безопасности.
С этой женщиной многое будет впервые. Когда Салли наконец заговорила,
голос ее был как легкий шок.
- Ты споешь для меня, Бен? - И она включила лампу на столике возле
кровати. Мы замигали, как совы на свету. Лицо Салли раскраснелось, волосы
спутались.
- Да, - сказал я, - я хочу петь. - Пройдя в другую комнату, я взял со
шкафа гитару и, когда возвращался, взгляд мой упал на большое, в полный
рост, зеркало.
Я смотрел на него внимательно, потому что передо мной стоял
незнакомец. Жесткие черные волосы обрамляют прямоугольное лицо, с темными
глазами и по-девичьи длинными ресницами; подбородок тяжелый, бледный
низкий лоб. Незнакомец улыбнулся мне - полузастенчиво, полугордо.
Я смотрел на это сложившееся, сдвинувшееся тело, из-за которого так
страдал в детстве. Ноги и руки развиты больше нормального, они толстые,
перевитые узлами мышц, конечности гиганта. Инстинктивно я взглянул на
тяжелоатлетические гири в углу комнаты, потом снова в зеркало. По краям я
совершенство, но в центре - приземистый, горбатый, жабоподобный торс,
поросший курчавыми черными волосами. Я смотрел на это необыкновенное тело
и впервые в жизни не ненавидел его.
Я пошел назад, туда, где на мягкой мантии из обезьяньях шкур лежала
Салли. Вскочил на кровать и сел рядом с ней, скрестив ноги, с гитарой в
руках.
- Сыграй что-нибудь печальное, Бен, - прошептала она.
- Но я счастлив, Сал.
- Спой печальную песню, одну из твоих собственных, - настаивала она и
при первых же звуках закрыла глаза. Я был ей благодарен, потому что у меня
никогда не было возможности восхищаться женским телом. Наклонившись
вперед, касаясь пальцами певучих струн, я ласкал глазами ее длинное
стройное тело, его бледные закругления и тайные тени. Тело, успокоившее
меня, как я его любил! Я запел:
В одинокой пустыне моей души
Ночи такие долгие
И нет других путников.
В одиноких океанах моего мозга
Дуют сильные ветры...
Меж ее сомкнутых век показалась слеза: в моем голосе есть волшебство,
способное вызвать слезы и смех. Я пел, пока у меня не пересохло в горле и
не заныл палец, которым я дергал струну. Потом отложил гитару в сторону,
продолжая смотреть на Сал. Не открывая глаз, она слегка повернула ко мне
голову,
- Расскажи мне о себе и о Лорене Стервесанта, - сказала она. - Я
хотела бы понять ваши отношения.
Вопрос застал меня врасплох, и я какое-то время молчал. Она открыла
глаза.
- Прости, Бен. Я не хотела...
- Ничего, - быстро ответил я. - Мне приятно поговорить об этом.
Видишь ли, мне кажется, что ты ошибаешься. Не думаю, что к ним можно
прилагать обычные стандарты - к Стервесантам. К Лорену и его отцу, когда
он был жив. Мой отец работал на них. Он умер от разрыва сердца спустя год
после смерти моей матери. Мистер Стервесант знал о моих академических
успехах, и, разумеется, мой отец был хорошим служащим. Есть несколько
таких, как я, сирот Стервесантов. Мы получали только самое лучшее. Я
поступил в Майклхаус, ту же школу, в которой учился Лорен. Еврей в
церковной школе, к тому же калека, - можешь себе представить, каково это
было. Мальчишки - такие невероятно безжалостные маленькие чудовища. Лорен
вытащил меня из писсуара, в котором четверо мальчишек пытались утопить
меня. Он избил их до полусмерти, и с тех пор я стал его подопечным. И до
сих пор им являюсь. Он финансирует наш Институт, каждый пенни, который мы
тратим, приходит от него. Вначале это была просто справедливость по
отношению ко мне, но постепенно он все больше и больше увлекался нашим
делом. Теперь это его хобби. Ты бы удивилась тому, как много он знает. Он
любит эту землю, так же как ты и я. И захвачен ее историей и будущим
больше нас... - я замолчал, потому что она смотрела на меня взглядом,
пронзавшим душу.
- Ты любишь его, Бен?
Я вспыхнул и опустил глаза. "Не хочешь ли ты сказать..."
- Ради Бога, Бен, - нетерпеливо прервала она, - я не имею в виду
извращения. Ты только что доказал противоположное. Я имею в виду любовь в
библейском смысле.
- Он для меня отец, защитник, благодетель и друг. Мой единственный
друг. Да, можно сказать, что я его люблю.
Она протянула руку и коснулась моей щеки.
- Я постараюсь, чтобы он мне понравился. Ради тебя.
Было еще темно, когда мы въехали в ворота Центрального аэропорта. Сал
куталась в плащ, была молчалива и отчуждена. Я испытывал легкое
головокружение и какую-то хрупкость от бессонной ночи любви и разговоров.
Прожектора освещали частный ангар Стервесантов в восточном конце взлетной
полосы, я заметил феррари Лорена, припаркованный на запасной стоянке, а
рядом еще с десяток машин новейших моделей.
- О Боже! - застонал я, - он прихватил с собой всю свою команду.
Я остановился возле феррари, и мы с Сал начали доставать багаж из
заднего отделения. Она повесила через плечо свою сумку, потом с большой
папкой в одной руке и ящиком красок в другой прошла через калитку в ангар.
Конечно, мне следовало идти с ней, но я был так занят проверкой багажа,
что прошло не менее трех-четырех минут, прежде чем я последовал за ней. Но
к этому времени было уже поздно.
Пройдя в ярко освещенный ангар, я тут же почувствовал тревогу.
Гладкие акулообразные очертания реактивного Лира образовывали превосходный
задник для напряженной сцены. Семеро умных молодых людей Лорена в обычных
нарядах - костюмы, шерстяные пальто - окружили противников.
Лорен Стервесант очень редко срывается, да и то после длительных и
серьезных провокаций. Но Салли Бенейтор за две минуты добилась того, чего
не удавалось добиться опытным специалистам за долгое время. Лорен сильно
рассердился, он дрожал от гнева, сжимая губы, и его приближенные
испытывали страх.
Салли бросила свое обрудование на бетонный пол, она стояла, прижав
кулаки к бедрам, на щеках ее горел румянец, и она обменивалась с Лореном
гневными взглядами.
- Мне велел прийти доктор Кейзин.
- Пусть даже английский король! Говорю вам: самолет переполнен, и я
не собираюсь тащить с собой женщину на первый свой отдых за шесть месяцев.
- Я не знала, что это развлекательная поездка...
- Кто-нибудь выбросит эту ведьму отсюда? - закричал Лорен, и УМЛ
собрались с духом и сделали робкую попытку приблизиться. Салли схватила
тяжелый деревянный мольберт обеими руками. Наступление потерпело неудачу.
- Ло, пожалуйста! Можем мы поговорить? - Я почти утащил его в
небольшой кабинет; впрочем, я почувствовал, что Лорен при этом испытал
облегчение.
- Слушай, мне очень жаль, Ло. У меня не было времени объяснить...
Пять минут спустя Лорен вылетел из кабинета и, не глядя на Сал и
застывших УМЛ, взобрался в самолет; спустя мгновение его голова появилась
рядом с пилотом в окне кабины, Лорен надевал наушники.
Я подошел к младшему из УМЛ и передал ему слово закона.
- Мистер Стервесант передал вам, чтобы вы добрались до Габеронеса
чартерным рейсом. - Потом повернулся к остальным. - Не поможете ли нам с
багажом?
Пока группа самых высокооплачиваемых носильщиков в Африке таскала
багаж Салли, сама Салли бесстыдно наслаждалась победой. Я умудрился
шепотом предупредить ее:
- Садись на заднее сидение. И постарайся стать невидимой. Ты не
знаешь, насколько мы были близки к концу. Ты могла не только не улететь,
но и вообще потерять работу.
Мы уже десять минут находились в воздухе, когда пилот вышел из кабины
и прошел по проходу. Он остановился и посмотрел на Салли с открытым
восхищением.
- Боже, леди! - Он покачал головой. - Отдал бы месячное жалование,
только бы не пропустить этого! Здорово!
Салли, которая после моего предупреждения была подавлена, немедленно
воспрянула.
- От парней такого размера я даже косточки не выплевываю, - заявила
она, и двое УМЛ, слышавшие это, съежились в своих сидениях.
Пилот рассмеялся и повернулся ко мне. "Босс хочет поговорить с вами,
доктор. Давайте поменяемся местами".
Лорен разговаривал по радио с контрольной башней, но знаком велел мне
садиться в кресло помощника, я протиснулся за рулем и ждал. Лорен кончил
разговор и повернулся ко мне.
- Позавтракаем?
- Я уже поел.
Он не обратил на это внимания и протянул мне ножку индейки и большой
кусок пирога с цыпленком и яйцом, достав все это из плетеной корзины.
- Кофе в термосе. Наливай сам.
- Ты получил взаймы 25 миллионов? - спросил я с набитым ртом.
- Да... хотя в последнюю минуту произошла небольшая паника.
- Я не думал, что тебе нужно занимать деньги? У тебя неприятности?
- Нефтеразведка. - Он рассмеялся моему предположению. - Рискованные
траты. Я предпочитаю рисковать чужими деньгами, а своими играть наверняка.
- Он гладко переменил тему разговора. - Извини за крюк. Я высажу весь этот
десант в Габеронесе. У них там будет ряд встреч в членами правтельства
Ботсваны. Обычная работа, определяем детали договора о концессиях. И это
не очень далеко от нашего курса. А дальше полетим одни. - Набил рот
индейкой и заговорил с полным ртом: - Метеопрогноз плохой, Бен. Густая
облачность над всем северным районом. В пустыне раз в три года бывает
низкая облачность, но сегодня именно такой день. Ну, если сразу не отыщем
развалины, ничего плохого. С воздуха все равно много не узнаем. - Он был
совершенно спокоен и расслаблен, ни следа недавнего гнева, он легко
отключается, и мы разговаривали и смеялись. Я знаю это его настроение -
настроение отдыха и отпуска. Он действительно дожидался таких моментов.
Найдем ли мы утраченный город или нет, для него это предлог вырваться в
дикую местность, которую он так любит.
- Как в прежние дни. Боже, Бен, как давно мы с тобой не
путешествовали вместе! Не менее деяти лет. Помнишь путешествие на каноэ
вниз по Оранжевой реке? Когда же это было? В 1956 или 7? А экспедиция в
поисках диких бушменов?
- Надо выбираться почаще, Ло.
- Да, - согласился он, как будто у него был выбор. - Да, надо, но
теперь у меня так мало времени. И время уходит, в следующем году мне уже
сорок. - Голос его стал печален. - Боже, если бы только можно было
покупать время!
- В нашем распоряжении пять дней, - сказал я, уводя разговор с
зыбучих песков, и он с увлечением подхватил тему. Только спустя полчаса он
упомянул Сал.
- Эта твоя помощница, как ее зовут?
Я сказал ему.
- У тебя с ней связь? - спросил он. Сказано было так естественно, так
обычно, что на мгновение я даже не понял. Потом почувствовал, как взгляд у
меня затягивает красной пеленой гнева, кровь забила в висках, горло
перехватило. Я убил бы его, но вместо этого солгал хриплым дрожащим
голосом:
- Нет.
- Это к лучшему, - ответил он. - Дикая женщина. Надеюсь, она не
испортит поездку. - Если бы я только сказал ему тогда. Но ведь это такое
интимное, такое хрупкое и драгоценное, неподвластное словам, особенно
таким, какие подобрал он. Потом мгновение было упущено, я сидел, дрожа, а
он оживленно рассуждал о предстоящих пяти днях.
Облака под нами все более сгущались, свертываясь в толстое сероватое
одеяло, которое протянулось во всех направлениях до самого гороизонта. Мы
пересекли границу между Южной Африкой и независимым африканским
государством Ботсваной. Когда мы приземлились в Габеронесе, облачность
была высотой в тысячу футов. Несмотря на уверения Лорена, что мы тут же
улетим, нас ждала делегация высших чиновников Ботсваны и приглашение
отдохнуть, выпить и перекусить в особом помещении аэропорта. Горячий,
липкий воздух, внимательные белые лица людей, которые разговаривают с
черными людьми с такими же внимательными лицами, все потеют от жары и
виски, облака сигарного и сигаретного дыма.
Прошло не менее трех часов, прежде чем наш Лир с четырьмя людьми на
борту разрезал облачное покрывало и вырвался в солнечную высь.
- Фью! - сказал Лорен. - Небольшой, но дорогостоящий прием. Этот
черный ублюдок Нгелане за оказанную нам честь повысил цену на 20 000.
Пришлось согласиться. Он мог бы сорвать все дело. Оно пойдет через его
министерство.
Лорен летел на север, держа на коленях карту, а хронометр в руке.
Глаза его перемещались с компаса на указатель скорости, оттуда на
хронометр.
- Ну, ладно, Бен. Теперь лучше Роджеру сесть за руль. Спустимся в эту
овсянку и попытаемся что-нибудь разглядеть. Пилот Роджер ван Девентер и
Лорен сидели, мы с Сал стояли в дверях кабины за ними, а самолет наклонно
спускался к грязной поверхности облаков. Несколько туманных клубов
пролетело мимо, потом вдруг солнце исчезло, нас окутал густой серый туман.
Все внимание Роджера было приковано к приборам, по мере того как
стрелка альтиметра приближалась к нулю, руки его, сжимавшие руль, все
более напрягались. Мы опускались в серой полутьме. Роджер открыл закрылки,
включил пневматический тормоз и дроссели. Мы трое напряженно
всматривались, пытаясь разглядеть землю. Все ниже и ниже. Напряжение
пилота перешло в страх. Я чувствовал его, этот острый запах страха. Если
он, закаленный опытный летчик, испугался, мне полагается прийти в ужас. И
я вдруг понял, что летчик, чтобы не навлечь на себя гнев Лорена, скорее
врежется в землю. Я решил вмешаться и открыл рот, но уже не нужно было.
- Вылетели за пределы района, - заметил Лорен, глядя на часы. - Давай
вверх, Роджер.
- Простите, мистер Стервесант, но у этого тумана нет дна, - со
вздохом облегчения сказал Роджер и поднял нос Лира.
- Ничего не получилось! - пробормотал я. - Забудем об этом, Ло. Летим
в Маун.
Лорен повернулся спиной ко мне и взглянул в лицо Салли. Она стояла у
него за плечом. Я не видел ее лица, но мог догадаться о его выражении,
когда она негромко спросила: "Струсили?"
Лорен еще какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся. Я
почувствовл желание разложить Салли у себя на коленях и в кровь избить ее
ароматный зад. Страх, который я испытывал за минуту до этого, превратился
в настоящий ужас: я уже и раньше видел у Лорена такую улыбку.
- Ну, ладно, Роджер, - сказал он, сунув карту и хронометр в карман
своего сидения, - беру управление на себя. - Лир встал на одно крыло и под
максимальным углом начал попорот. Все было выполнено так превосходно, что
мы с Салли лишь слегка присели от перегрузки.
Лорен выровнял машину и минуты три летел назад по прежнему нашему
курсу. Я украдкой бросил взгляд на Салли. Глаза ее сверкали, она
покраснела от возбуждения, смотрела вперед в непроницаемую тьму.
Лорен снова резко повернул и полетел прежним маршрутом, наклонив нос.
Но на этот раз полет не был осторожным прощупыванием с включенными
подкрылками и тормозами. Лорен вел машину быстро и смело. Салли схватила
меня за руку и сжала. Я боялся и сердился на них обоих. Я слишком стар для
таких игр, но ответил на ее пожатие. Не только для ее успокоения, но и для
собственного.
- Боже, Ло! - выпалил я. - Полегче! - Никто не обратил на это
внимания. Роджер застыл в своем кресле, сжав ручки, напряженно глядя
вперед. Лорен спокойно сидел за приборами, бросая нас в смертельную
опасность, а Салли - черт бы ее побрал! - широко улыбалась и держалась за
мою ледяную руку, как ребенок на роликовых коньках.
Неожиданно на нас обрушился дождь, его жемчужные полосы зазмеились по
круглому перплексовому ветровому стеклу. Я снова попытался запротестовать,
но голос застрял у меня в горле. Снаружи ревел ветер. Он бросал стройное
сверкающее тело Лира, крылья закачались. Я чуть не заплакал. Я не хочу
умирать. Вчера было бы нормально, но после сегодняшней ночи!
Но тут Лорен увидел землю и прекратил спуск. Толчок, от которого нас
с Салли бросило друг к другу, и самолет выровнялся.
Это еще более ужасное зрелище, чем слепое падение в пространстве.
Темные туманные очертания деревьев под нами почти касались корпуса
ветвями, раскачиваемыми ветром; впереди виднелся гигантский баобаб, и
Лорен с трудом перемахнул через него. Секунды тянулись, как целая жизнь, и
неожиданно грязные полосы дождя и тумана остались позади, мы попали в
участок хорошей погоды.
Прямо перед нами, освещаемый водянистыми солнечными лучами,
возвышался вал из красного камня. Мы едва успели его заметить, как Лорен
поставил машину на хвост, скалы, казалось, царапнули брюхо самолета, мы
перевалили через вершину и устремились в облака, а от ускорения меня
прижало к полу.
Все молчали, пока мы снова не оказались высоко вверху в ярком
солнечном свете. Салли мягко отняла руку, а Лорен повернулся и взглянул на
нас. Я с мрачным удовлетворением заметил, что и он, и Салли слегка
позеленели. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Лорен
заржал.
- Смотрите на лицо Бена! - взревел он, и Салли тоже решила, что это
очень забавно. Когда они кончили смеяться, Салли оживленно спросила:
- Кто-нибудь заметил руины? Я видела только холмы, но не руины.
- А я видел только свою могилу, - проворчал Роджер, и я знал, что он
испытывает.
К тому времени как мы достигли Мауна, облака начали рассеиваться.
Роджер ввел машину в просвет и спокойно посадил ее, и Питер Ларкин уже
ждал нас.
Таких, как Питер, осталось очень немного. Настоящий анахронизм,
вплоть до пояса с патронами на груди, куртки для продвижения в кустах и
брюк, заправленных за голенища сапог. У него большое красное мясистое лицо
и огромные руки, указательный палец на правой руке в шрамах от отдачи
тяжелых ружей. Единственный уровень общения для него - это хриплый,
пропитанный парами виски крик. У него никаких чувств и очень мало разума,
поэтому он никогда не испытывает страха. Всю жизнь он прожил в Африке и
даже не побеспокоился изучить хоть один из туземных языков. Он
разговаривает на лингво франка Южной Африки и подкрепляет свои
распоряжения кулаком или пинками. Его знания фауны ограничены сведениями о
том, как выследить зверя и куда стрелять, чтобы его свалить. Но есть
что-то привлекательное в этом слоновьем ПИПдурковатом облике.
Пока банда его охотников грузила наше оборудование в машины, он
выкрикивал мне и Лорену свои бессодержательные, но дружелюбные глупости.
- Я бы хотел отправиться с вами. Но завтра прибывает толпа янки с
толстой пачкой зелененьких. Вы меня слишком поздно предупредили, мистер
Стервесант. Я вам даю лучших парней. На юге прошли хорошие дожди, там
много добычи. В это время года можете встретить сернобыка. Ну, конечно,
джамбо. И я не удивился, если бы вам попали один-два симбы...
Такое кокетливое использование ласкательных названий для дичи
особенно отвратительно, когда вспомнишь, что единственное намерение при
этом - угостить зверя пулей из мощного ружья. Я пошел туда, где Салли
присматривала за погрузкой багажа.
- Уже больше часа дня, - заявила она. - Когда начнем поиски?
- Вероятно, к концу дня доберемся до котловины Макарикари. Туда около
двухсот миль по хорошей дороге. А завтра погрузимся в местность, заросшую
бушем.
- Эрнест Хемингуэй отправляется с нами? - спросила она, с отвращением
глядя на Питера Ларкина.
- К несчастью, нет, - заверил я ее. Я пытался понять, кто же нас
сопровождает. Два шофера, их высокий статус очевиден по белым рубашкам,
длинным серым брюкам и обуви на ногах, с татуировкой вокруг шеи. По одному
на каждый из трехтонных грузовиков. Затем повар, набравший приличный вес
от постоянных проб пищи, кожа его лоснится от хорошего питания. Два
согбенных седобородых носильщика ружей, которые ревниво отобрали
спортивные ружья Лорена из всего багажа, извлекли их из чехлов и любовно
разглядывали. Это элита, они не принимали участия в лихорадочной суете
вокруг нашего багажа. Грузили в основном бамангвота, я прислушивался к их
разговорам. А носильщики ружей матабеле, как и следовало ожидать, а шоферы
шангааны. Я смогу понимать каждое слово, сказанное участниками экспедиции.
- Кстати, Сал, - негромко сказал я, - не рассказывай, что я знаю их
языки.
- Почему? - Сал удивилась.
- Мне нравится слушать их разговоры, а если они знают, что их
понимают, то замыкаются.
- Свенгали! - Она скорчила гримасу. Не думаю, чтобы я стал смеяться,
если бы кто-нибудь назвал меня так. Слишком близко к истине. Мы
отправились прощаться с пилотом Роджером.
- Не распугайте львов, - сказал Роджер Салли. Очевидно, у нее
появился еще один поклонник. Он забрался в самолет, и мы смотрели, как он
выруливает на конец взлетной полосы, взлетает и направляется на юг.
- Чего мы ждем? - спросил Лорен.
- Действительно, чего? - согласился я.
Лорен сел за руль лендровера, я рядом с ним. Салли - на заднем
сидении вместе с переносчиками ружей.
- С вами двумя на земле гораздо безопасней, - сказал я.
Дорога шла по открытой, поросшей кустарниками и баобабами местности.
Сухой, сожженной солнцем. Лендровер поднимал облако пыли, и грузовики шли
за нами на расстоянии, чтобы пыль осела. Изредка приходилось пересекать
крутые каменистые сухие русла рек, время от времени попадались деревни с
глинобитными хижинами с крытой тростником крышей, где по обе стороны
дороги выстраивались цепочки обнаженных пузатых негритят, они махали нам
руками и пели, будто мы королевский поезд. Салли истратила все пенни,
бросая им и с восторгом следя за начинавшейся свалкой. Когда она начала
выбрасывать в окно наш ланч, я взял гитару, чтобы отвлечь ее.
- Пой что-нибудь веселое, Бен, - приказала Салли.
- И непристойное, - добавил Лорен, думаю, чтобы поддразнить, а может,
и испытать ее.
- Да, - с готовностью согласилась Салли. - Пусть будет весело и
сочно.
И я начал с саги о диких, диких утках, а Салли и Лорен подпевали в
конце каждого куплета.
Мы были детьми в первый день каникул и хорошо провели время до самой
котловины. Солнце превратилось в большой огненный шар среди клочьев
облаков на горизонте, когда мы добрались до края котловины. Лорен
остановил лендровер, мы вышли, чтобы дождаться грузовиков, и в молчаливом
благоговении смотрели на хмурую блестящую соленую равнину, простиравшуюся
перед нами до горизонта.
Когда прибыли грузовики, толпа черных слуг высыпала из них, прежде
чем они полностью остановились. Я засек время: через семнадцать с
половиной минут палатки были поставлены, постели готовы, а мы втроем
сидели у костра и пили солодовый Глен Грант со льдом из запотевших
стаканов. От кухонyого костра доносился аппетитный запах охотничьего
жаркого, повар разогревал его, бросая в котел чеснок и душицу. Ларкин
приготовил нам хорошую команду, после еды все они собрались у своего
костра в пятидесяти ярдах от нашего и распевали старые охотничьи песни.
Я сидел и прислушивался отчасти к ним, отчасти к горячему спору Сал и
Лорена. Я мог бы предупредить ее, что он играет роль адвоката дьявола, все
время подкалывая ее, но мне нравилось присутствовать при споре двух
хороших умов. Когда спор грозил перйти в личные оскорбления и физическое
насилие, я неохотно вмешивался и возращал их к безопасному состоянию.
Салли твердо и решительно защищала основную идею моей книги "Офир", в
которой доказывалось, что около 200 г. до Р.Х. произошло вторжение в южную
часть Центральной Африки финикийцев или карфагенян, которые процветали до
450 г. н.э., после чего внезапно исчезли.
- У них не было достаточного снаряжения для длительных плаваний, -
