чтобы напиться и выкупаться в бассейне. Вскоре они перестали обращать на
нас внимание, занимаясь своими шумными омовениями, расплескивая воду, а мы
отрывались от работы и смотрели на них.
Даже обезьяны, привлеченные жаждой, вначале осторожно прокрадывались
через проход, торопливо глотали воду и тут же убегали. Вскоре эти робкие
набеги стали более смелыми и наконец превратились в настоящую помеху:
обезьяны крали наш ланч и любые предметы, которые мы по неосторжности
оставляли. Мы их прощали, потому что их ужимки всегда нас развлекали и
забавляли.
Прекрасные дни, заполненные работой, приносящей удовлетворение,
товарищескими любовными отношениями и глубоким миром в этом прекрасном
месте. Лишь однажды произошло событие, несколько нарушившее мое счастье.
Мы с Салли сидели перед портретом нашего удивительного белого царя, и я
сказал: "Этого они не смогут отрицать, Сал. Придется этим ублюдкам
перестраивать свои ограниченные мозги".
Она поняла, что я говорю об этих разоблачителях, общественных
обвинителях, о политико-археологах, которые любое свидетельство
перекраивают, чтобы оно удовлетворяло их теориям, тем самым, которые
жестоко критиковали меня и мои книги.
- Не будь так уверен, Бен, - предупредила меня Салли. - Они это не
примут. Я уже слышу их брюзгливые голоса. Это всего лишь отражение
преданий бушменов, можно их интерпретировать по-разному. Ты помнишь, как
они обвиняли аббата Брейля в ретушировании рисунков в Брандберге?
- Да. Жаль, но это действительно вторичные изображения. Когда мы
продемонстрируем рисунки стен, они скажут: "Да, но где же сами стены?"
- А наш царь, наш прекрасный мужественный царь-воин, - она взглянула
на него. - Его лишат мужественности. Он станет еще одной "белой леди".
Боевой щит станет букетом цветов, молочно-белая кожа заменится ритуальной
глиной, ярко-рыжая борода вдруг станет шарфом или ожерельем, и когда они
воспроизведут портрет, он будет слегка изменен в этих направлениях. А
"Британская энциклопедия" по-прежнему будет утверждать, - тут она изменила
голос, подражая некоему педантичному и напыщенному лектору, - "современная
наука считает, что это работа некоей группы банту, возможно, шона или
макаланг".
- Хотел бы я... как бы я хотел, чтобы мы наши какое-нибудь
неопровержимое доказательство, - жалобно сказал я. Впервые я задумался о
предоставлении нашего открытия моим ученым собратьям, и мысль эта так же
ужасна, как падение в яму, полную черных гадюк. Я встал. - Давай
поплаваем, Сал.
Мы неторопливо поплавали рядом взад и вперед по бассейну. Потом
выбрались и сели на солнце, побривавшемся через крышу. Чтобы изменить
настроение, я попытался сменить тему. Взял Салли за руку и с грацией
раненого носорога выпалил: "Салли, пойдешь за меня замуж?"
Она повернула ко мне удивленное лицо, щеки и ресницы у нее все еще
были покрыты каплями воды, целых десять секунд она смотрела на меня, потом
начала хохотать.
- О, Бен, как ты старомоден! Ведь сейчас двадцатый век. Только потому
что ты обидел бедную девушку - ты вовсе не должен на ней жениться! - И
прежде чем я смог возразить, она встала и снова нырнула в бассейн.
Весь остаток дня она была занята своими красками и кисточками, и у
нее не было времени не только поговорить со мной, но даже посмотреть на
меня. Сообщение было ясным и недвусмысленным: есть такие области, на
которые Салли накладывает абсолютный запрет.
Плохой день, но я хорошо усваиваю уроки. Я решил брать столько
счастья, сколько можно, и не подгонять события.
Вечером Ларкин передал мне еще одно сообщение от Лорена.
- Ваши образцы 1 - 16 дали средний результат радиоуглеродного анализа
1620 плюс минус 100 лет. Поздравляю. Выглядит все прекрасно. Когда я узнаю
всю тайну? Лорен.
Я приободрился при этой новости. Если предположить, что бушменский
художник был непосредственным свидетелем того, что изображал, где-то между
двухсотым и четырехсотым годами нашей эры вооруженный финикийский воин вел
свои армии и боевых слонов по этой такой любимой мною земле. Я чувствовал
вину за то, что не посвящаю Лорена во все тайны пещеры, но пока еще рано.
Я хотел еще немного сохранить ее для себя, пользоваться миром и красотой
этой пещеры, незапятнанной ничьими глазами. Больше того, пещера стала
храмом моей любви к Салли. Она, как и для древних бушменов, стала для меня
святым местом.
На следующий день Салли как будто старалась загладить причиненную мне
боль. Она одновременно была и любящей, и насмешливой, и озорной. В полдень
в лучах солнца на скале у бассейна мы любили друг друга. Салли снова мягко
и искусно взяла на себя инициативу. Это прогнало печаль из моего сердца и
заполнило его до краев счастьем.
Мы лежали обнявшись и сонно перешептывались, когда я вдруг
почувствовал чье-то присутствие в пещере. Меня охватила тревога, я
приподнялся на локте и посмотрел в сторону входа.
В полумраке туннеля виднелась коричнево-золотая человеческая фигура.
В короткой кожаной набедренной повязке, с колчаном и коротким луком за
плечами, на шее ожерелье из скорлупы страусиных яиц и черных обезьяньих
бобов. Маленькая фигура, с десятилетнего ребенка, но с лицом взрослого
мужчины. Раскосые глаза и широкие плоские скулы придавали этому лицу
азиатскю внешность, но нос расплющен, а губы полные и чувственные.
Маленький куполообразный череп покрыт шевелюрой из коротких курчавых
черных волос.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, потом, как вспугнутая
птица, маленький человек исчез, растворился во тьме тоннеля.
- Что случилось? - шевельнулась рядом Салли.
- Бушмен, - ответил я. - Здесь, в пещере. Смотрит на нас.
- Где?
- Он ушел. Одевайся, быстрее!
- Это опасно, Бен? - Голос у нее был хриплым.
- Да. Очень! - я быстро натягивал одежду, стараясь избрать лучший
способ действий, продумывая слова, которые произнесу. Хотя кое-что я
позабыл, все же я обнаружил, что владею языком, благодаря упражнениям с
Тимоти Магебой. Это бушмен с севра, а не из Калахари, языки похожи, но
отличия довольно значительны.
- Они нападут на нас, Бен? - Салли уже оделась.
- Нападут, если мы сделаем что-нибудь неправильное. Мы не знаем,
насколько священно для них это место. Не нужно их напугать, их пугали и
преследовали две тысячи лет.
- О Бен. - Она придвинулась ко мне, и даже в тревоге я наслаждался
тем, что она надеется на меня.
- Они... не убьют нас?
- Это дикие бушмены, Салли. Если ты будешь угрожать дикому животному,
оно нападет на тебя. Мне нужно найти возможность поговорить с ними. - Я
осмотрелся в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве щита,
чего-нибудь такого, в чем может застрять стрела с отравленным
наконечником. Яд, который вызовет медленную, но неминуемую смерть в самых
страшных муках.
Я выбрал кожаный футляр теодолита, разорвал его руками по швам,
расправил, чтобы получить большую площадь.
- Иди за мной по проходу, Сал. Держись рядом.
Она положила руку мне на плечо, и я медленно пошел по проходу в
скале, при помощи фонаря осматривая каждую тень и каждое углубление,
прежде чем пройти. Свет вспугнул летучих мышей, они с писком летали у нас
над головами. Салли все сильнее сжимала мне плечо, но наконец мы добрались
до ствола, закрывавшего выход.
Протиснулись между скалой и стволом, и яркий солнечный свет снаружи
больно ударил по глазам. Я тщательно осматривалкаждый ствол в роще, каждый
пучок травы, каждое углубление или возвышение на поверхности - ничего. Но
они здесь, я знал это, спрятанные, ждут с терпением и сосредоточенностью
наиболее искусных охотников земли.
Мы добыча, и нельзя уйти от этого факта. Общепринятые нормы поведения
неприменимы здесь, на пороге Калахари. Я вспомнил судьбу экипажа Дакоты
южноафриканских военно-воздушных сил, совершившей вынужденную посадку в
пустыне десять лет назад. Семью бушменов, которая сделала это, разыскали,
и я летал в Габеронес и был переводчиком на суде. На суде бушмены не
снимали повязки из парашютного шелка, и лица у них были детские,
доверчивые, без всякой вины, когда они отвечали на мой вопрос:
- Да. Мы убили их. - Запертые в современной тюрьме, как пойманные
птицы, они погибли через двенадцать месяцев, все умерли. Воспоминание об
этом ужасало, и я постарался забыть о нем.
- Слушай меня внимательно, Салли. Ты должна оставаться здесь. Что бы
ни случилось. Я выйду к ним. Поговорю. Если... - я подавился и вынужден
был прочистить горло... - если в меня попадет их стрела, у меня будет
около получаса прежде чем... - я прорвал фразу. - Мне хватит времени,
чтобы добраться до лендровера и вернуться за тобой. Ты можешь вести
машину. Тебе не составит труда двигаться по нашему следу в котловине
Макарикари.
- Бен, не ходи. О Боже, Бен, пожалуйста.
- Они будут ждать, Сал. До темноты. Я должен идти сейчас, при свете
дня.
- Бен...
- Жди здесь. Что бы ни случилось, жди здесь. - Я стряхнул ее руки и
вышел из отверстия.
- Мир, - обратился я к ним на их языке. - Между нами нет вражды.
Я сделал шаг в солнечном свете.
- Я друг.
Еще один медленный шаг, вниз по изогнутым корням дикой фиги.
Расправленный футляр теодолита я держал перед собой.
- Друг! - обратился я снова. - Я вашего народа. Я вашей семьи.
Я медленно пошел по молчаливой враждебной роще. Никакого ответа на
мои слова, ни звука, ни движения. Впереди упавшее дерево. Я начал
пригибаться к нему, испытывая сильнейшее напряжение и страх.
- У меня нет оружия, - сказал я, а роща оставалась молчаливой и
зловещей в послеполуденной тишине.
Я уже почти скрылся за стволом, когда услышал щелчок спущенной
тетивы. Я нырнул в убежище за мертвым стволом. Рядом с головой пролетела
стрела, жужжа в тишине. Прижавшись лицом к земле, я трепетал от страха
неминуемой смерти, пролетевшей мимо.
Услышал сзади шаги: кто-то бежит, и повернулся, готовый защититься.
От дикой фиги ко мне бежала Салли, нарушив мои инструкции, лицо у нее
смертельно бледно от ужаса, рот раскрыт в молчаливом крике. Она увидела,
что я упал и лежу неподвижно. Мысль о том, что я умер, вызвала у нее
панику. Когда я шевельнулся, она поняла свою ошибку, и остановилась на
бегу, осознав свою уязвимость.
- Назад, Салли! - крикнул я. - Назад! - Ее неуверенность превратилась
в отчаяние, она остановилась на полпути от входа в пещеру, не зная, что
делать.
Краем глаза я увидел, как из травы поднимается маленький желтый
бушмен. Он уже наложил стрелу на тетиву, прицелился. Он находился в
пятидесяти шагах от Салли и на секунду застыл, прежде чем выпустить
стрелу.
Я нырнул в пространство, разделявшее меня и Салли, и в тот же момент
бушмен выстрелил. Стрела и я двигались пересекающимися курсами - две
стороны треугольника, а вершина - Салли.
Я видел полет стрелы на высоте живота Салли и знал, что не успею,
стрела долетит раньше. С отчаянием бросил кожаный чехол. Он летел
медленно, поворачиваясь в воздухе, и стрела ударилась в него. Смертоносный
железный наконечник вымазанный ядом, застрял в прочной коже. И стрела, и
чехол безвредно упали у ног Салли, я подхватил Салли на руки и, согнувшись
под ее весом, заторопился в укрытие упавшего ствола.
Бушмен по-прежнему стоял на коленях в траве. Он протянул руку за
плечо и достал еще одну стрелу из колчана, привычным движением наложил ее
на тетиву и натянул.
Теперь увернуться было невозможно, и я продолжал бежать. Тетива
запела, стрела полетела, и я тут же ощутил сильный удар в шею. Я понял,
что в меня попали; с Салли на руках я упал за мертвый ствол.
- Я думаю, он попал в меня, Сал. - Я чувствовал, как стрела свисает
мне на грудь, и откатился от Салли. - Переломи древко, не пытайся
вытащить.
Мы лежали, глядя друг на друга, наши глаза лишь в нескольких дюймах
друг от друга. Теперь, когда я уже мертвец, я не испытывал страха. Все
кончено. Даже если в меня попадет еще десять стрел, судьба моя не
изменится. Остается только обезопасить Салли, пока яд не начал
действовать.
Салли протянула дрожащие руки, взялась за хрупкое древко, неохотно
приподняла его - и тут лицо ее прояснилось.
- Твой воротник, Бен. Она застряла в воротнике твоей куртки. Она тебя
не коснулась.
Я почувствовал сильнейшее облегчение, провел руками по древку стрелы
и понял, что я еще не мертв. Осторожно лег на бок, Салли удерживала острие
стрелы подальше от моего тела, а я неловко снял свою легкую куртку хаки. С
отвращением посмотрел на страшную самодельную смерть с железным
наконечником и на липкий, похожий на ириску, яд, покрывавший этот
наконечник, потом отбросил куртку и стрелу в сторону.
- Боже, как близко, - прошептал я. - Слушай, Сал. Мне кажется, он там
только один. Молодой человек и, вероятно, боится не меньше нас. Попробую
снова поговорить с ним.
Я прополз вперед, оставаясь в укрытие, и заговорил убедительно,
насколько позволяло пересохшее горло.
- Я твой друг. Хоть ты и послал в меня свои стрелы, я не стану
воевать с тобой. Я жил с твоим народом, я один из вас. Откуда иначе мне
знать твой язык?
Смертельная, непроницаемая тишина.
- Как иначе я мог бы знать твой язык? - повторил я, напрягая слух в
ожидании овтетного звука.
И тут заговорил бушмен, высоким голосом, похожим на напев флейты, с
прищелкивающими звуками.
- Лесные дьяволы говорят на многих языках. Я не слушаю твои обманы.
- Я не дьявол. Я жил с твоим народом. Ты когда-нибудь слышал о
человеке по имени Птица Солнца? - Так меня называли бушмены. - Этот
человек жил с семьей Ксаи и стал их братом.
Снова молчание, но теперь я почувствовал неуверенность бушмена; тот
удивлен, больше не боится и не так смертельно опасен.
- Ты знаешь старика по имени Ксаи?
- Знаю, - признал бушмен, и я облегченно перевел дыхание.
- А о человеке по имени Птица Солнца слышал?
Снова пауза, потом неохотный ответ: "Люди говорили о нем".
- Это я.
Молчание продолжалось не менее десяти минут. Я знал, что бушмен со
всех точек зрения обдумывает мое утверждение. Наконец он снова заговорил.
- Мы с Ксаи охотимся вместе этим летом. К темноте он будет здесь. Мы
подождем его.
- Мы подождем его, - согласился я.
- Но если ты двинешься, я тебя убью, - предупредил бушмен, и я
поверил ему на слово.
Старый бушмен Ксаи ростом мне по плечо, а видит Бог, я не гигант. У
него характерные сплющенные черты лица, широкие скулы и восточные глаза,
но кожа сухая и сморщенная, как старый желтый изюм. Морщины покрывают все
тело, будто он оклеен старым хрупким пергаментом. Короткие курчавые волосы
на голове дымчато-серые от возраста, но зубы поразительно белые и
здоровые, а глаза черные и сверкающие. Я часто думал, что такие глаза,
оживленные, озорные и любопытные, должны быть у эльфов.
Когда я рассказал ему, как его друг пытался нас убить, он счел это
отличной шуткой и начал производить небольшие взрывы тонкого смеха,
одновременно деликатно прикрывая рот рукой. Второй бушмен, по имени Гал,
был молод и к тому же женат на одной из дочерей Ксаи, поэтому Ксаи
позволил себе безжалостно над ним издеваться.
- Птица Солнца - белый дьявол! - хохотал он. - Быстрей стреляй в
него, Гал! Пока он не улетел. - Побежденный собственным смехом, Ксаи
принялся приплясывать небольшими кругами, имитируя, как, по его мнению,
должен был улететь белый дьявол. Гал был очень смущен и смотрел на свои
переступающие в пыли ноги. Я тоже пытался смеяться, но все время помнил об
отравленных стрелах.
Ксаи неожиданно прекратил смеяться и требовательно спросил:
- Птица Солнца, у тебя есть табак?
- О Боже! - воскликнул я по-английски.
- Что случилось? - Салли встревожил мой тон, она решила, что
произошло что-то ужасное.
- Табак, - ответил я. - У нас его нет. - Ни Салли, ни я не пользуемся
этим зельем, таким драгоценным для бушменов.
- Лорен оставил в лендровере ящик сигар, - напомнила она. - Подойдут?
Гал и Ксаи очень заинтересовались алюминиевыми цилиндрами, в которые
упакованы сигары "Ромео и Джульетта". После того как я показал им, как их
открыть и достать табак, они ворковали и щебетали от радости. Ксаи, как
истинный любитель, понюхал сигару, одобрительно кивнул и откусил. Пожевал
немного и затолкнул изжеванный комок под верхнюю губу. А сигару протянул
Галу, который тоже откусил от нее кусок, следуя примеру Ксаи. Они сидели
на корточках, сияя от счастья, и сердце мое устремилось к ним навстречу.
Так мало нужно им для счастья.
Они провели с нами ночь, жарили на нашем костре крыс, наколотых на
прутья, как шашлык. Крыс они не свежевали и не снимали шкуры, которая на
огне тлела и пахла, как тлеющие тряпки.
- Меня сейчас вырвет, - прошептала Салли, побледнев, глядя на то, с
каким аппетитом наши два друга едят.
- Почему они называют тебя Птицей Солнца? - спросила она позже, и я
перевел ее вопрос Ксаи.
Он подпрыгнул и великолепно сымитировал движения нектарницы, быстро
кивая головой и размахивая руками. Очень похоже: бушмены прекрасно знают
природу.
- Они говорят, что я так себя веду, когда возбужден, - объяснил я.
- Да! - воскликнула Салли, захлопав в восхищении руками, и все
засмеялись.
Утром мы все вчетвером пошли в пещеру, и в ней маленькие люди
чувствовали себя как дома. Я сфотографировал их, а Салли зарисовала, когда
они сидели на скале у бассейна. Ее очаровали их изящные маленькие руки и
ноги, их увеличенные ягодицы - известная анатомическая особенность,
называемая стеатопигия, которая позволяет им запасать пищу, как верблюдам
воду, и прожить в суровой пустыне. Гал рассказал Ксаи, чем мы занимались
вчера, когда он нас увидел, и это вызвало многочисленные комментарии и
смех. Салли пожелала узнать, в чем дело, я объяснил ей, и она вспыхнула,
как солнце, - приятная перемена, потому что обычно краснею я.
Бушменам чрезвычайно понравились рисунки Салли, и я отвел их к
наскальным изображениям.
- Это рисунки моего народа, - похвастал Ксаи. - Это место наше с
самого начала.
Я показал на портрет бедлого царя, и Ксаи, ничего не утаивая,
объяснил:
- Это царь белых призраков.
- Где он живет?
- Он живет со своей армией призраков на луне, - объяснил Ксаи, а мои
критики обвиняют меня в романтике!
Мы некоторое время обсуждали эту проблему, и я узнал, как призраки
перелетают с луны на землю, что они расположены к бушменам, но нужно
соблюдать осторожность, потому что лесные дьяволы иногда притворяются
белыми призраками. Гал принял меня за одного из них.
- Может, когда-то белые призраки были людьми?
- Нет, конечно, нет, - вопрос сбил Ксаи с толку. - Они всегда были
призраками и всегда жили на луне и в этих холмах.
- Ты когда-нибудь видел их, Ксаи?
- Мой дед видел белого царя. - Ксаи с достоинством избежал ответа на
вопрос.
- А это, Ксаи? - я указал на рисунок каменной стены с шевронами и
башнями, - что это такое?
- Это Лунный город, - с готовностью ответил Ксаи.
- Где он? На луне?
- Нет. Он здесь.
- Здесь? - переспросил я, начиная волноваться. - В этих холмах?
- Да, - кивнул Ксаи и откусил еще кусочек сигары.
- Где, Ксаи, где? Ты можешь показать мне его?
- Нет. - Ксаи с сожалением покачал головой.
- Почему нет, Ксаи? Я твой брат. Я из твоей семьи, - умолял я. - Твои
тайны - мои тайны.
- Ты мой брат, - согласился Ксаи, - но я не могу показать тебе Лунный
город. Это призрачный город. Только в полнолуние войско призраков
спускается на землю, и тогда город ясно виден под холмами, но на утро он
исчезает.
Я начал успокаиваться.
- А ты сам видел Лунный город, Ксаи?
- Мой дед видел, очень давно.
- Дедушка многое повидал, - с горечью сказал я по-английски.
- Что случилось? - поинтересовалась Салли.
- Объясню позже, Сал, - ответил я и снова повернулся к бушмену. -
Ксаи, ты когда-нибудь в своей жизни видел такой город? С высокими
каменными стенами, круглыми каменными башнями? Не в этих холмах, а в
другом месте? На севере, у большой реки, в пустынях запада - где угодно?
- Нет, - ответил Ксаи. - Такого города я никогда не видел. - И я
понял, что никакого утраченного города севернее великой котловины и южнее
Замбези нет, иначе Ксаи увидел бы его за свои семьдесят лет беспрерывных
скитаний.
- Вероятно, какой-нибудь древний бушмен забрался на 270 миль к северу
и увидел храм в Зимбабве, - предположил я, когда вечером мы с Салли
обсуждали у костра слова старика бушмена. - На него он произвел такое
впечатление, что, вернувшись, он нарисовал храм.
- А как тогда объяснить белого царя?
- Не знаю, Сал, - честно ответил я. - Может, это все же белая леди с
букетом цветов.
Похоже, когда я испытываю сильное разочарование - отказ Салли,
рассказ о Лунном городе, - мой мозг временно отключается. Я совершенно
упустил ключевое место, хотя не заметить его было невозможно. А ведь у
меня коэффициент умственного развития 156, я почти гений!
На утро бушмены ушли к своим семьям, которые они оставили в
котловине. Они унесли сокровища, которыми мы их наделили. Топорик,
туалетное зеркальце Салли, два ножа и половину коробки сигар "Ромео и
Джельетта". Они растворились в обширности Калахари, ушли, не оглядываясь,
и мы почувствовали, что что-то потеряли с их уходом.
На следующей неделе снова прилетел вертолет и привез целую груду
припасов и специального оборудования, о котором я просил Лорена.
Мы с Салли отнесли в пещеру резиновую лодку и там надули у бассейна.
Дули по очереди, пока не начинала кружиться голова.
Салли спустила ее на воду и счастливо гребла, пока я разбирался с
остальным оборудованием. Тут была фиберглассовая тяжелая удочка, в
двадцать пять унций, и коробка с прочной леской "Пенн Сенатор" 12. Записка
от Лорена: "Что это вы собираетесь выудить? Песчаную рыбу или пустынную
форель? Л."
Я прикрепил леску к удочке, пропустил ее через направляющие колесики
и прицепил к концу пятифунтовое свинцовое грузило. Опустил груз через
борт, отключил предохранитель на барабане с леской, и она начала
разматываться.
Как я и просил, плетеная дакроновая нить была помечена через каждые
пятьдесят футов, каждая отметка представляла собой цветной кружок, хорошо
видный в прозрачной воде. Мы начали считать.
- Пять, шесть, семь... Боже, Бен. Он бездонный.
- Эти карстовые воронки могут уходить на большую глубину.
- Одиннадцать, двенадцать, тринадцать.
- Надеюсь, нам хватит лески, - Салли с сомнением посмотрела на
оставшийся клубок.
- Тут 800 ярдов, - ответил я. - Более чем достаточно.
- Шестнадцать, семнадцать. - Даже на меня это подействовало. Я
предполагал, что будет около 400 футов, как в Сонном бассейне в Синойе, но
леска продолжала разматываться.
Наконец я почувствовал, что груз коснулся дна, и леска провисла. Мы с
благоговением посмотрели друг на друга.
- Чуть больше восьмисот пятидесяти футов, - сказал я.
- Даже страшно плавать над дырой такой глубины.
- Что ж, - сказал я решительно, - я планировал исследовать дно
бассейна с помощью аппаратов для подводного плавания, но придется
отказаться. То, что лежит на дне, останется там навсегда. Никто не может
погрузиться так глубоко.
Салли посмотрела в зеленые глубины, и пятнистый, движущийся,
отраженный свет бросил на ее лицо странный отсвет. В глазах ее появилось
странное выражение. Неожиданно она встряхнулась, дрожь прошла по всему ее
телу, и она оторвала взгляд от зеленоватой поверхности.
- Странное чувство. Как будто кто-то прошел по моей могиле.
Я начал сматывать леску, а Салли легла на дно лодки и смотрела в
отверстие в крыше. Вытаскивать леску оказалось не так легко, но работа
продвигалась.
- Бен, - неожиданно сказала Салли, - посмотри туда. - Я перестал
сматывать и посмотрел вверх. - С такого угла мы никогда не смотрели на
отверстие в крыше. Форма отверстия изменилась.
- Туда, Бен. На ту сторону. - Салли указала. - Вот эта скала,
торчащая из крыши. Она слишком прямоугольная, слишком правильная, чтобы
быть естественной.
Я смотрел некоторое время. Потом с сомнением сказал: "Может быть".
- Мы ведь не пытались найти это отверстие наверху, Бен, - с надеждой
сказала Салли. - А можно это сделать? Давай поднимемся и посмотрим на этот
прямоугольный камень. Можно, Бен?
- Конечно, - согласился я.
- Сегодня. Сейчас! Уже больше двух часов. До темноты кончим.
- Ну, давай. Можно прихватить с собой фонарики.
Растительность на вершине холма оказалась густой и колючей. Я
обрадовался, что прихватил с собой мачете. Пришлось прорубать тропу. Снизу
мы отметили примерное расположение отверстия, но все равно почти два часа
блуждали в зарослях, пока я чуть не свалился в него.
Неожиданно прямо передо мной открылась пугающая черная бездна, и я
отпрыгнул, чуть не сбив Салли с ног.
- Чуть-чуть. - Я был потрясен и держался на приличном расстоянии от
отверстия, обходя его к тому месту, где прямо в пустоту торчала
прямоугольная скала.
Наклонился, осматривая камень. Далеко внизу в полутьме блестела
поверхность изумрудного бассейна. Я не переношу высоту и почувствовал
головокружение, когда наклонился, чтобы осмотреть боковую поверхность.
- Поверхность правильная, Сал. - Я провел по ней руками. - Но никаких
признаков обтесывания я не вижу. Конечно, тут сильно подействовала
погода...
Я поднял голову и застыл в ужасе. Салли ступила на каменную
платформу, будто это доска для ныряния. Она стояла на самом краю. Я
смотрел на нее, и в этот момент она подняла над головой руки. Всеми
пальцами указывала на небо тем же самым жестом, какой сделала, впервые
увидев изумрудный бассейн.
- Салли! - закричал я, и голова ее дернулась. Она слегка покачнулась.
Я приподнялся на коленях.
- Не надо, Салли, - снова крикнул я, потому что понял, что она
вот-вот прыгнет в голодную каменную пасть. Она медленно склонилась над
пропастью. Я побежал по плите, и в тот момент, когда она, наклонившись,
миновала точку равновесия, схватил ее за руку. Какое-то мгновение мы
качались на краю пропасти, потом я оттащил ее назад, в безопасность.
Неожиданно она начала дрожать и истерически зарыдала, а я, тоже
смертельно испуганный, держал ее в объятиях. Происшедшее выходило за
пределы моего понимания, случилось что-то мистическое и глубоко
тревожащее.
Когда всхлипывания Салли стихли, я мягко спросил: "Что случилось,
Сал? Зачем ты это сделала?"
- Не занаю. Сначала я почувствовала головокружение, потом все
потемнело, в голове зашумело и... не знаю, Бен. Просто не знаю.
Прошло не менее двадцати минут, прежде чем Салли настолько
оправилась, что мы смогли начать спуск к лагерю, к этому времени солнце
уже садилось. И прежде чем мы добрались до тропы, ведущей вниз, стало
совершенно темно.
- Через несколько минут взойдет луна, Сал. Мне не нравится спускаться
в темноте. Давай подождем.
Мы сидели на краю утеса, прижавшись друг к другу, не для тепла,
потому что воздух все еще был горяч, а скалы нагреты солнцем, а потому,
что оба еще не отошли от испытанного потрясения. Сначала из-за горизонта
показалось серебряное зарево, потом большая яркая круглая луна поднялась
над вершинами деревьев и залила всю местность мягким бледным светом.
Я посмотрел на Салли. Лицо ее в свете луны стало серебряно-серым,
глаза темные, окруженные кольцами, выражение отчужденное и печальное.
- Пойдем, Салли? - поторопил я.
- Еще минутку. Такая красота. - Я повернулся и взглянул на залитую
луной равнину. У Африки много обличий, много настроений, и я люблю их все.
Тут, перед нами, Африка приняла свою самую очаровательную внешность. Мы
молчали и смотрели, совершенно поглощенные и очарованные.
Неожиданно Салли пошевелилась, полувстала.
- Готова? - спросил я, тоже вставая.
- Бен! - Она сильно сжала мне руку, начала дергать ее.
- Бен! Бен!
- Что, Сал? - Я испугался, что повторится приступ.
- Смотри, Бен, смотри! - Голос ее был полон возбуждения.
Одной рукой она продолжала дергать меня за руку, а другой указывала
вниз, на равнину.
- Смотри, Бен, вот он!
- Салли! - Я обхватил ее руками, пытаясь успокоить. - Спокойней,
дорогая. Посиди спокойно.
- Не будь дураком, Бен. Я совершенно спокойна. Ты только посмотри
туда.
По-прежнему крепко держа ее, я посмотрел. И ничего не увидел.
- Ты не видишь его, Бен?
- Нет. - И тут, как лицо в рисунке-головоломке, он появился. Прямо
перед нами, как будто тут и был всегда.
- Видишь? - Салли дрожала. - Скажи, что ты тоже видишь, Бен. Скажи,
что это не мое воображение.
- Да, - прошептал я, - да, мне кажется...
- Это Лунный город, Бен. Призрачный город бушменов... наш утраченный
город, Бен. Это он...
Огромные смутные очертания. Я крепко закрыл глаза и снова открыл.
Город по-прежнему перед нами.
Двойная стена вокруг тихой рощи, огромные симметрические линии на
серебряной равнине, темные туманные линии. Круги на местах, где стояли
фаллические башни; некоторые закрыты деревьями рощи. За стенами муравейник
прямоугольников нижнего города. Города в форме полумесяца, расстилавшегося
по берегу древнего исчезнувшего озера.
- Луна, - прошептал я. - Низкий угол. Высвечивает очертания
фундаментов. Они настолько сровнены, что мы можем ходить по ним, жить
прямо на них целый месяц! Света полной луны как раз достаточно, чтобы
незаметные возвышения отбросили тени.
- Фотография!
- Да. С высоты в 36 000 футов свет тоже под достаточно низким углом и
достаточно рассеян, чтобы дать нужный эффект.
- С небольшой высоты, вероятно, увидеть невозможно, а вертолет высоко
