Не беспокойтесь, если к ночи мы не явимся: может, придется далеко идти по
следу.
Салли подняла голову; на мгновение мне показалось, что она опять
начнет выступать по поводу кровавого спорта, но она только нахмурилась и
занялась ветчиной. Я смотрел, как исчезает за поворотом утесов лендровер,
потом предложил Салли:
- Хочу найти тропу на вершину. Пойдешь со мной?
- Избавь меня, Бен, - ответила она. - Хочу немного порисовать.
Пряча, как мог, разочарование, я пошел вдоль основания холмов и через
полмили нашел тропу, ведущую в ущелье. Это ущелье поднималось по склону
холма и все заросло кустарником.
Подъем оказался крутым, солнце жгло спину и отражалось от скал прямо
в лицо. Из трещин и щелей в скале за моими усилиями с живым интерсом
следила целая армия маленьких пушистых скальных кроликов. Спустя сорок
минут я поднялся на вершину, исцарапав руки о колючки и насквозь промочив
потом рубашку.
На краю обрыва, в тени гигантской эвфорбии, я нашел хороший
наблюдательный пункт и принялся с помощью бинокля искать хоть какие-нибудь
признаки руин. Колючие кустарники у основания холмов росли не густо, травы
почти не было, и сразу стало ясно, что внизу нет ни следа человеческого
пребывания или обработки почвы. Я в сущности уже и не надеялся, тем не
менее испытал чувство разочарования. Справившись с ним, я направил бинокль
в сторону лагеря. Банту рубил дрова, и какое-то время я забавлялся, следя
за ударами топора и слушая звук, доносившийся несколько секунд спустя.
Потом в стороне от лагеря, на краю рощи, увидел яркую розовую блузку
Салли. Она, очевидно, отказалась от всякой надежды на большое открытие и,
рассудительная деевочка, решила извлечь из экспедиции все, что возможно. Я
долго смотрел на нее, пытаясь решить, как продолжать дальше кампанию,
чтобы сделать ее своею навсегда. Я провел с ней одну ночь, но я не
настолько наивен, чтобы считать это проявлением неумирающей страсти со
стороны высокообразованной, очень умной современной мисс. Она ангел, но я
совершенно уверен, что до того, как доктор Бен, с его звездными глазами,
оказался в ее постели, она играла в те же игры и с другими мужчинами.
Весьма вероятно, что ее привлек мой ум, а не тело, что здесь сыграла свою
роль жалость и, возможно, некое извращенное любопытство. Однако я также
был уверен, что она не нашла свой опыт разочаровывающим, и мне нужно
только постараться превратить уважение и жалость в нечто более глубокое и
прочное.
Чувство мира и спокойствия охватило меня, когда я сидел на краю
крутого обрыва; я начал понимать, что это путешествие дало мне многое.
Хотел бы я остаться подольше на этих населенных призраками Кровавых
холмах, с их загадками и молчаливой красотой.
Краем глаза я уловил движение и медленно повернул голову: в шести
футах от меня нектарница, птица солнца, сосала сок из цветка дикого алоэ,
ее металлически зеленая головка блестела, когда она погружала длинный
изогнутый клюв в ярко-алый цветок. Я смотрел на нее с удовольствием, а
когда она улетела, быстро взмахнув крыльями, почувствовал, что потерял
нечто. Сожаление становилось все сильнее, я забеспокоился, где-то, на
самом пороге сознания, что-то таилось, я не мог только понять, что именно.
Я расслабился, я чувствовал, что оно вот-вот, рядом. Еще секунда, и я
пойму, что это.
Но тут мое внимание привлек тяжелый двойной удар. Тишину полудня
нарушили выстрелы из ружья. Я сидел, прислушиваясь. Секунд через тридцать
послышался еще один выстрел, и еще. Лорен нашел своего слона.
Я направил бнокль на Салли. Она тоже услышала, встала и смотрела в
кусты. Я тоже встал, чувство беспокойства вернулось, и начал спускаться в
ущелье. Никак не могу избавиться от этого ощущения. Наоборот, оно
становится все сильнее. Здесь есть что-то странное и необъяснимое.
- Мы с вами счастливчики, мой друг, - сказал мне однажды Тимоти
Магеба. - Мы отмечены духами и можем видеть то, чего не видят другие,
слышим то, что для других только тишина.
В ущелье, в тени ветвей, стало прохладней, но рубашка моя по-прежнему
мокра от пота. Мурашки побежали у меня по коже, но не от прохлады. Я
заторопился, хотел побыстрее добраться до лагеря, до Салли.
Вечером мы ели жареное слоновье сердце, тонко нарезанное и
приправленное острым перечным соусом с картошкой, испеченной в кожуре.
Пиво оказалось ледяным, как и пообещал Лорен, и он был в хорошем
настроении. Лорен прекрасно поохотился, и это компенсировало ему другие
разочарования. Рядом с костром лежали четыре длинных изогнутых слоновьих
клыка.
Когда Лорен старается очаровать кого-нибудь, он неотразим. И хотя
вначале Салли пыталаст показать свое неодобрение, скоро она поддалась его
чарам и радостно смеялась, когда Лорен произнес тост: "За никогда не
существовавший город и за сокровища, которые мы не нашли".
Я пошел спать, немного опьянев, и снились мне странные сны. Но
проснулся я утром с ясной головой, возбужденный, с таким чувством, будто
нас ожидает что-то очень хорошее.
Вертолет показался с юга за час до полудня, привлеченный к нам
столбом черного дыма от промасленных тряпок. Он с шумом опустился рядом с
лагерем, подняв целый водоворот пыли и мусора.
Последовал короткий разговор с темноволосым молодым пилотом, потом
Лорен сел рядом с ним, и неуклюжий аппарат снова поднялся в воздух и начал
серию полетов вдоль холмов, с каждым разом поднимаясь все выше, пока не
превратился в точку на фоне высокого голубого неба. Эти маневры ясно
свидетельствовали о неудаче, и мы с Салли скоро утратили к нему интерес и
сидели в тени палатки.
- Ну, что ж, - сказала она, - вот и конец, я думаю.
Я не ответил, пошел к холодильнику и достал две банки с виндхукским
пивом. Впервые за много дней прославленный мозг Кейзина начал работать на
полных оборотах. Тридцать галлонов воды на двоих означают галлон в день в
течение двух недель. Вода? Что-то еще связано с водой у меня в сознании.
Салли и вода.
Вертолет снова сел на окраине лагеря, и Лорен с пилотом подошли к
палатке. Лорен покачал головой.
- Ничего. Перекусим и отправимся. Ты уж дома сам все объяснишь.
Я кивнул в знак согласия, не сообщая о своих планах, чтобы не вызвать
споров.
- Ну, Бен, мне очень жаль. Ничего не могу понять. - Лорен делал себе
сэндвич из хлеба и холодного мяса сернобыка, смазывая его горчицей. - Ну,
это не последнее разочарование в нашей жизни.
Двадцать минут спустя весь багаж Лорена был уже в вертолете, и пока
пилот заводил мотор, мы попрощались.
- Увидимся в веселом Йо-бурге. Присмотри за моими клыками.
- Доброго пути, Ло.
- До конца, партнер?
- До конца, Ло.
Он нырнул под вращающийся ротор и сел в пассажирское кресло
вертолета. Вертолет поднялся, как толстый шмель, и полетел над вершинами
деревьев. Шмель? Пчелы? Боже, вот что меня терзало.
Пчелы, птицы и обезьяны!
Я схватил Салли за руку, удивив ее своим возбужденным видом.
- Салли, мы остаемся!
- Что? - Она уставилась на меня.
- Мы кое-что не заметили.
- Что именно?
- Птиц и пчел, - сказал я.
- Ах ты старый хам, - сказала она.
Мы разделили воду на пятнадцать и двадцать галлонов. Это даст слугам
половину галлона в день на каждого на два дня, достаточно, чтобы безопасно
добраться до воды. У нас с Салли по галлону в день на десять дней. Я
оставил себе лендровер, убедившись, что баки у него полны и есть еще
двадцать пять галлонов в запасных канистрах. Оставил также радио, палатку,
постели; набор инструментов, включая лопату, топор и кирку, веревку,
газовые лампы и запасные цилиндры, фонарик и десяток запасных батареек,
консервированную пищу, дробовик Лорена и полдесятка коробок патронов,
вместе со всем личным имуществом моим и Салли. Остальное оборудование было
нагружено на грузовики, и, когда все слуги уже забрались на борт, я отвел
в сторону старого матабеле.
- Мой старый и уважаемый отец, - заговорил я на синдебеле, - я
слышал, ты говорил о великой загадке, которая живет в этих холмах. Прошу
тебя, как сын и друг, расскажи мне об этом.
Потребовалось несколько секунд, чтобы он справился с изумлением.
Тогда я повторил фразу, сообщенную мне Тимоти Магебой. Это тайный код,
сигнал того, что человек посвящен в самые большие тайны. Старик разинул
рот. Теперь он не мог не ответить на мой вопрос.
- Сын мой, - негромко заговорил он. - Если ты знаешь эти слова, то
должен знать и легенду. Во времена, когда скалы были мягкими, а воздух
туманным, - традиционное выражение величайшей древности, - мерзость и зло
царили в этом месте, его победили наши предки. Они наложили смертельное
проклятие на эти холмы и велели стереть зло с земли и из умов людей
навсегда.
Снова эти слова, точно в таком порядке.
- Это вся легенда? - спросил я. - Больше ничего?
- Больше ничего, - ответил старик, и я знал, что он говорит правду.
Мы пошли к ожидавшим грузовикам, и я вначале обратился к Джозефу на
шангаанском:
- Иди с миром, друг мой. Веди машину острожно, заботься о тех, кто
едет с тобой, они для меня очень ценны. - Джозеф разинул рот. Я повернулся
к слугам и сказал на сечуана:
- Паук шлет вам привет и желает мира. - Все они застыли, когда я
назвал свое прозвище, но когда они отъезжали и опомнились от изумления, я
слышал, как они шумно смеются моей шутке. Потом грузовики исчезли среди
деревьев, и вскоре шум их моторов сменился вечной тишиной буша.
- Знаешь, - задумчиво сказала Салли, - кажется, я попалась. Я в
двухста милях от ближайшего жилья наедине с человеком, в чьей морали я
сильно сомневаюсь. - Потом хихикнула. - Ну разве это не замечательно?
Я нашел место на краю обрыва, где можно было склониться через край,
придерживаясь за ветви большого молодого дерева - бабуиновой яблони.
Оттуда открывался хороший вид на весь обрыв и на открытую местность внизу.
Салли стояла снизу, рядом с молчаливой рощей, и я ее хорошо видел.
Солнце, казалось, находится справа от нее, хотя мне оно светило прямо
в глаза. Оно было всего в десяти-пятнадцати градусах над горизонтом, и его
золотые лучи раскрасили скалу и листву в мягкие цвета.
- Э-ге-гей! - ясно послышался крик Салли, и она подняла вверх обе
руки. На выработанном нами языке жестов это означало: "Двигайся по
наравлению ко мне".
- Хорошо, - выдохнул я. Она, должно быть, увидела их. Я объяснил ей,
как залонять глаза, чтобы косые лучи солнца помогли ей проследить за
прямым, как стрела, полетом крошечных золотых огоньков. Старый прием
охотников за дикими пчелами, чтобы отыскать их улей. Меня этому научили
бушмены.
Я оттолкнулся от края и начал пробираться среди колючих кустов и
густого буша, покрывавшего вершину. Я догадывался, откуда начинать поиск:
очень вероятно, что улей расположен в стене красной скалы, покрытой
множеством щелей и трещин, и не прошло и пятнадцати минут, как она снова
замахала руками. Я услышал ее крик.
- Прямо под тобой. - Я снова перегнулся через край и увидел золотые
огоньки пчел, возвращавшихся домой, в свой улей.
Я видел и вход в улей, длинную диагональную трещину, края которой
покрыты бесцветным старым воском. Улей, должно быть, огромный, судя по
количеству влетавших работниц и по грудам воска у входа. В этом
недоступном месте его, вероятно, сотни лет не тревожили ни люди, ни
животные. Редкость в земле, где так высоко ценится мед.
Я привязал к нависшей над обрывом ветви свой носовой платок, чтобы
отметить место, и быстро спустился на равнину к Салли. Она была очень
возбуждена нашим маленьким успехом, и мы обсуждали связанные с этим
возможности за обедом.
- Ты действительно очень умен, док Бен.
- Напротив, я медлителен, как судный день. Целых два дня передо мной
были все признаки, и только теперь я их увидел, - самоуверенно заявил я. -
Все вокруг полно птицами, пчелами, животными, а для них нужно большое
количесво поверхностной воды. Считается, что в окружности в двести миль
нет такого источника. Ну, это явно неверно.
- А где мы его отыщем? - она снова была полна энтузиазма.
- Не могу догадаться, но когда найдем, обещаю тебе кое-что
интересное.
Когда вечером я вошел в палатку в пижаме, скромно переодевшись
снаружи, она уже лежала в постели, натянув простыню до подбородка. Я в
нерешительности остановился между двумя походными кроватями, и она с
проказливой улыбкой пожалела меня и приоткрыла приглашающе свое одеяло.
- Иди к мамочке, - сказала она.
В холодной предрассветной полутьме я кутался в свою кожаную куртку на
верху обрыва и ждал восхода солнца. Я снова был очень счастлив, некоторые
мои сомнения за ночь рассеялись.
Внизу расстилалась темная равнина. Салли стояла на своем месте, у
рощи, вероятно, одинокая и слегка испуганная африканской тьмой с ее
ночными шорохами и криками животных. Я помахал фонариком, чтобы подбодрить
ее, и тут стремительно начался рассвет. Вначале мягкие розовые тона,
туманный розовато-лиловый и багровый цвета, потом на горизонте появилось
солнце, и начали вылетать пчелы. Двадцать минут я следил за ними, чтобы
определить направление и цель их полета. Работницы широким веером
разлетались по равнине. Это собирательницы пыльцы. Я установил это,
перегнувшись через край и следя, как они возвращаются: когда они
спускались на выступающий край ущелья, видны становились их задние лапки,
вымазанные желтой пыльцой.
Тут я обнаружил и другое направление полетов, которое вначале
пропустил. Большое количество работниц опускалось почти вертикально, к
темной листве молчаливой рощи прямо подо мной, а когда они возвращались,
на них не было пыльцы. Значит, это водоносы! Я дал сигнал Салли, указав на
основание утеса: на этот раз наши роли поменялись из-за расположения и
наклона солнечных лучей. Немного погодя она помахала, давая знать, что
заметила их, и я начал трудный спуск на равнину.
Она показала мне опускающихся с утеса в рощу пчел, но в тени утеса
они исчезали, прежде чем мы могли заметить их цель внутри рощи. Тридцать
минут мы следили за ними, потом сдались и начали поиски наудачу.
К полудню я готов был поклясться, что никакой поверхностной воды
здесь нет. Мы с Салли сидели, прислонясь спинами к стволу могучего дерева
моба-хоба, дикой японской мушмуллы; легенды утвердают, что древние люди
принесли с собой это дерево со своей родины. Мы смотрели друг на друга в
отчаянии.
- Еще один пустой номер! - Пот покрывал лоб и виски Салли, темная
прядь волос прилипла к коже. Я пальцем мягко убрал ее за ухо.
- Это где-то здесь. Все равно найдем, - заверил я ее, но сам такой
уверенности не чувствовал. - Должно быть здесь. Просто должно быть.
Она хотела ответить, но я прижал палец к губам, призывая ее к
молчанию. Я заметил движение за последним деревом в роще. Мы смотрели, как
стадо зеленых мартышек галопом пересекло открытое место, задрав хвосты в
воздух. Добравшись до деревьев, они с комическим облегчением взобрались на
ближайший ствол. Их маленькие черные лица с беспокойством поворачивались
из густой зеленой листвы, но мы сидели неподвижно, и они нас не заметили.
Теперь они уверенно двинулись по верхушкам деревьев к утесу, впереди
большие самцы, за ними матери с детьми, цеплявшимися снизу, а затем толпа
полувзрослых обезьянок.
Они добрались до вершины гигантского дикого фигового дерева, корни
которого вросли в вертикальную стену утеса из красного камня и чьи широкие
зеленые ветви расстилались в пятидесяти футах над поверхностью, - и тут
обезьяны начали исчезать.
Это было удивительное зрелище: шестьдесят обезьян на ветвях дерева,
потом их число быстро сокращается, и все они исчезают. Не осталось ни
одной.
- Что с ними случилось? - прошептала Салли. - Поднялись по откосу?
- Нет, не думаю, - я с торжествующей улыбкой повернулся к ней. - Мне
кажется, я нашел, Сал. Думаю, что это так, но давай дождемся возвращения
обезьян.
Двадцать минут спустя обезьяны снова начали неожиданно появляться на
ветвях дикого инжира. Неторопливо все стадо двинулось вдоль утеса, и мы
подождали, пока они не ушли, прежде чем подниматься самим.
Толстые перевившиеся корни дикого инжира образовывали лестницу из
разной величины ступеней, которая вела к тому месту, где ствол появлялся
из скалы. Мы поднялись по этой лестнице и начали осматривать ствол, обходя
его, всматриваясь под нависающие ветви. Ствол гигантский, не менее
тридцати футов в окружности, распющенный и деформированный контактом с
неровной стеной из красного камня. И даже теперь мы могли бы не заметить,
если бы не отполированная гладкая тропа, ведущая прямо в скалу, - тропа,
проложенная копытами, ступнями, лапами за тысячи лет. Тропа проходила
между толстым желтым стволом дикой фиги и стеной скалы. Точно так же часто
вход в пещеру находится за водопадом и скрывается стеной падающей воды:
ствол дерева заслонял вход.
Мы с Салли всматривались в темное углубление за стволом, потом
посмотрели друг на друга. Глаза ее горели, на щеках вспыхнули розовые
пятна.
- Да! - прошептала она, и я кивнул, не в силахговорить.
- Пошли! - Она взяла меня за руку, и мы вошли.
Отверстие представляло собой длинную вертикальную щель в стене,
откуда-то сверху падал свет. Глядя вверх, я заметил, что стены
отполированы лапами поколений обезьян, приходивших сюда.
Мы спускались по проходу, стены уходили вверх на двадцать футов,
соединяясь вверху под углом. Тут же стало ясно, что мы не первые люди,
пришедшие сюда. Гладкие ровные красные стены были покрыты множеством
великолепных бушменских наскальных росписей. Я никогда не видел таких
прекрасных и хорошо сохранившихся росписей.
- Бен! О Бен! Ты только посмотри! - Одна из специальностей Салли -
искусство бушменов. - Это настоящая сокровищница. О, ты удивительный
мудрый человек! - Глаза ее горели, как фонари.
- Пошли! - потянул я ее за руку. На это у нас будет много времени.
Мы медленно двинулись по узкому проходу, который постепенно опускался
на протяжении добрых ста футов. Крыша вверху становилась все выше, пока
совсем не потерялась в полумгле. Мы слышали, как в темных углублениях
вверху прохода пищат летучие мыши.
- Впереди свет, - сказал я, и мы оказались в большом помещении,
круглом, примерно в триста футов в диаметре; стены поднимались вверх на
двести футов. Как внутренние поверхности конуса, они сужались к маленькому
отверстию высоко вверху, в котором виднелось безоблачное голубое небо.
Я сразу понял, что это интрузия известняка в красный песчаник и что
все в целом - типичная карстовая воронка, очень похожая на Сонный Бассейн
в Синойе в Родезии.
Здесь тоже в дне пещеры был бассейн. Вода кристально чистая,
очевидно, очень глубокая, бледно-зеленоватая, примерно в сто пятьдесят
футов в поперечнике; поверхность воды зеркально гладкая и спокойная.
Мы с Салли стояли и смотрели на этот бассейн. Красота огромной пещеры
парализовала нас. В маленькое отверстие на высоте в двести футов солнечные
лучи струились, как свет сильного прожектора, ударяясь о блестящие стены и
освещая всю пещеру призрачным отраженным светом.
Стены пещеры на высоту до пятнадцати футов и больше тоже были
украшены замечательными бушменскими росписями. В некоторых местах вода,
просачивающаяся сквозь камень, уничтожила грациозные фигуры и рисунки, но
по большей части все было в прекрасной сохранности. Нам с Салли предстояло
не менее двух лет работать в этом удивительном месте.
Она медленно отняла у меня руку и подошла к краю изумрудного
бассейна. Я оставался у выхода из туннеля, глядя на нее с восхищением, а
она наклонилась и стала вглядываться в неподвижную воду.
Потом выпрямилась и медленно, неторопливо начала раздеваться.
Остановилась, обнаженная, на краю бассейна, и кожа у нее была бледная и
прозрачная, как ивестняковые утесы. Тело ее, несмотря на свою велчину и
силу, по изяществу линий и текстуре напомнило мне старинные китайские
статуэтки из слоновой кости.
Как жрица какой-то древней языческой религии, встала она на самом
краю и подняла руки. Со странной атавистической дрожью этот жест вызвал в
моем сознании древний забытый ритуал. Что-то таилось глубоко во мне,
рвалось наружу, может быть, благословение или заклинание.
Потом она нырнула, длинный грациозный изгиб белого тела и летящие
темные волосы. Коснулась воды и ушла вглубь. Ее прекрасная фигура ясно
видна была в глубине, потом она начала медленно подниматься и вынырнула на
поверхность. Длинные черные волосы облепили шею и плечи, она подняла
стройную руку и поманила меня.
Я чуть не заплакал от облегчения. Я вдруг понял, что не надеялся на
ее возвращение из этих загадочных зеленых глубин. Подошел к краю бассейна,
чтобы помочь ей выбраться из воды.
Потом мы обошли всю окружность пещеры и весь проход, ошеломленные
изобилием рисунков и гравировки. Лицо Салли сияло от восторга и удивления.
- Не менее двух тысяч лет покрывались эти стены рисунками, Бен. Это,
должно быть, очень святое место для маленьких желтых людей.
Мы не успели обойти и половины пещеры, как свет начал тускнеть и в
проходе было холодно и страшно, когда мы ощупью пробирались наружу. Только
тут я понял, что весь день мы не ели.
Пока Салли подогревала жаркое из мяса антилопы-нильгау с луком, я
вызвал по радио Питера Ларкина и обрадовался, услышав, что два грузовика
благополучно достигли Мауна. Я попросил Ларкина отправить сообщение
Лорену. "Передайте ему, что мы обнаружили интересные наскальные росписи и
станемся здесь на неопределенное время".
- У вас есть вода? - ревел Ларкин, голос его искажали помехи и
шотландское виски.
- Да. Мы нашли здесь хороший источник.
- Вы нашли воду? - взревел Ларкин. - Там нет никакой воды!
- Небольшое углубление в скалах, заполнившееся в последние дожди.
- А, понятно. Тогда хорошо. Связывайтесь со мной. Конец.
- Спасибо, Питер. Конец.
- Ах ты враль - улыбнулась мне Салли, когда я выключил передатчик.
- Все хорошо для хорошей цели, - согласился я, и мы начали готовить
лампы, фотоаппараты и оборудование для зарисовки росписей назавтра.
Старый самец слон смертельно ранен. Кровь, липкая и сверкающая,
льется из ран в горле и на плече, и древка пятидесяти стрел торчат из его
огромного тела. Он стоит, загнанный, со спиной, изогнутой в агонии, а
вокруг кишат маленькие храбрые желтые воины, с натянутыми луками,
наложенными на тетиву стрелами. С десяток воинов разбросан по тропе охоты,
их хрупкие тела раздавлены гигантскими толстыми ногами и разорваны
клыками, но остальные окружили жертву и готовы к убийству.
Древний художник наполнил наскальный рисунок таким движением и
драматизмом, что я чувствовал себя настоящим свидетелем этой охоты. Однако
свет ненадежный, и мне пришлось выбрать пленку N11 при экспозиции в одну
десятую секунды.
Неохотно я решил воспользоваться вспышкой. Где возможно, я стараюсь
обходиться без нее, потому что она искажает цвета и добавляет фальшивые
блики. Я начал устанавливать треножник и аппарат, когда меня окликнула
Салли.
- Бен! Пожалуйста, иди сюда!
Искажающий эффект огромной пещеры не мог скрыть ее возбуждения и
настоятельности просьбы, поэтому я быстро пошел к ней.
Салли была в основной пещере возле изумрудного бассейна у круто
поднимающейся стены. Тут темно, и фонарь Салли был направлен на стену.
- Что случилось, Сал? - спросил я, подходя.
- Смотри. - Она передвинула луч ниже, и я увидел изображение огромной
человеческой фигуры.
- Боже! - воскликнул я. - Белая леди Брандберга! (Подстрочное прим.
Принадлежит автору. - Белая леди Брандберга - одно из наиболее известных и
вызывающих наибольшие споры наскальных изображений, открытых в Африке.
Общепризнанная датировка - около двухсотого года нашей эры, но
интерпретация изображения вызывает многочисленные разногласия. В одном
источнике утверждается, что это человек, готовящийся к ксозскому обряду
обрезания и предварительно обмазанный белой глиной (и это в тысяче миль от
территории ксоза). Знаменитый аббат Брейль назвал изображенного леди, а
Кредо Мутва в своей недавней книге "Ибада, дети мои" свою любопытную
интерпретацию завершает словами: "Это вовсе не леди, а поразительно
красивый молодой белый, один из великих императоров, правивших африканской
империей Ма-ити (финикийцы) почти два столетия").
Салли провела лучом фонаря по фигуре, пока не осветила характерный
выступ между бедер.
- У этой леди кое-что подвешено, - прошептала она, - если ты
понимаешь, что я имею в виду.
Фигура шести футов высотой, в желтом нагруднике, в изысканно
украшенном шлеме с высоким изогнутым гребнем. На левом плече круглый щит,
на котором желтые орнаментальные розетки посажены кругом вокруг
центрального утолщения. В другой руке лук и колчан со стрелами, а с пояса
свисает большой меч и боевой топор. Икры защищены поножами из того же
желтого металла, а на ногах легкие открытые сандалии.
Кожа у фигуры смертельно белая, на грудь спускается ярко-рыжая
борода. Изображение преувеличенных по размеру половых органов является
стилизованным указанием на высокое положение. Общий эффект нисколько не
неприличный, он придавал фигуре мужскую гордость и высокомерие.
- Белый человек, - прошептал я. - Нагрудник и круглый щит, лук и
боевой топор. Может быть...
- Финикийский царь, - закончила за меня Салли.
- Но финикиец скорее был бы черноволосый, с крочковатым носом. Среди
древних этот человек был бы весьма необычен, мягко выражаясь. Атавизм,
вероятно, черты северосредиземноморских предков. Сколько лет рисунку, Сал?
- Не могу сказать точно. Примерно две тысячи лет. На этой стене самые
древние изображения пещеры.
- Посмотри, Сал, - сказал я оживленно.
За центральной виднелось множество крошечных фигурок, следовавших за
царем. У них не было таких подробностей, но мечи и шлемы, несомненно,
такие же.
- А посмотри сюда, - Салли осветила фонарем ряд из двадцати примерно
одетых в белое фигур у ног царя. Крошечные фигурки, примерно девяти
дюймов.
- Вероятно, жрецы. Бен, смотри, смотри!
Она провела лучом фонарика по каменному ковру, и я в первый момент не
узнал его, потом мое сердце дрогнуло. Как огромная фреска, частично
уичтоженная влагой, мхами и лишайниками, частично закрытая нарисованными
поверх нее мириадами фигур людей и животных, развертывалось изображение
каменной крепостной стены. Стена была сложена из блоков, причем ясно были
видны их соединения, а по ее вершине проходил декоративный пояс из
шевронов, аналогичный тому, что украшает главную храмовую стену в руинах
Зимбабве. За стеной виднелись очертания фаллических башен, которые мы
надеялись найти.
- Это наш город, Бен. Наш затерянный город.
- И наш затерянный царь, Салли, и его жрецы, его воины и... О, Боже!
Салли, ты только посмотри!
- Слоны! - воскликнула она. - Боевые слоны с лучниками на спинах, как
те, что использовал Ганнибал в войне с Римом. Карфагеняне, финикийцы!
Всего было так много, изогнутая стена длиной в сто футов и высотой в
пятнадцать, и каждый квадратный дюйм ее был покрыт бушменскими рисунками.
Фигуры и формы переплетались, некоторые более ранние были покрыты сверху
другими и сгладились; другие, подобно нашему белому царю, гордо оставались
нетронутыми. Огромный труд - развернуть всю эту массу изображений, которая
рассказывает об утраченной цивилизации. Это дело Салли, моя камера может
лишь зафиксировать дикое смешение, а Салли будет тщательно и терпеливо
брать одну фигуру или группу фигур, казалось бы, совершенно уничтоженных,
и восстанавливать на своих листах восковой бумаги.
Но теперь, конечно, не до этой работы. Весь остаток дня мы с Салли
ползали вдоль стены, всматриваясь, трогая и восклицая от восторга и
изумления.
Вернулись мы вечером в лагерь физически и эмоционально истощенные.
Питер Ларкин получил сообщение от Лорена:
- Он желает вам удачи; один из вертолетов - разведчиков нефти будет в
вашем районе в течение следующих нескольких дней; дайте список того, что
вам необходимо. Он все вам привезет.
Следующие десять дней были самыми счастливыми в моей жизни. Как и
пообещал Лорен, прилетел вертолет с надписью "Стервесант ойл" на фюзеляже.
Он привез массу необходимого, деликатесы, еще одну палатку, набор карт,
разведывательный теодолит, керосин для ламп, пищу, сменную одежду для нас
обоих, бумагу и краски для Салли, пленку для меня и даже несколько бутылок
солодового виски Глен Грант, этого универсального средства от всех
человеческих бед. Лорен в своей записке предлагал мне заниматься тем, что
кажется мне перспективным, и затратить на это сколько угодно времени. Он
полностью поддерживает меня, но я не должен слишком долго держать его в
неизвестности, потому что он "умирает от любопытства".
Я передал ему свою благодарность, пленку с наскальными изображениями,
среди которых не было самых древних, и кучу полиэтиленовых мешков с
образцами краски из разных мест пещеры для радиоуглеродного датирования.
Потом вертолет снова улетел, оставив нас в нашей идиллии.
Ежедневно мы работали с самого утра дотемна, составляли план пещеры
на плоскости и на разных уровнях высоты, фотографировали все изображения и
наносили их на схему, отмечая положение относительно нашего царя. Салли
разрывалась между помощью мне и выполнением собственной работы по
выделению наиболее древних рисунков. Мы работали в полном согласии и
взаимопонимании, делая перерывы только для того, чтобы поесть у
изумрудного пруда или поплавать вместе обнаженными в прохладной прозрачной
воде, а иногда просто чтобы полежать на скалах и поговорить.
Вначале наше появление в пещере серьезно отразилось на экологии
местной фауны, но как мы и надеялись, животные скоро привыкли. Через
несколько дней птицы снова стали прилетать через отверстие в крыше пещеры,
