Мисс Пим расставляет точки | |
потом, я не знаю, смогу ли вспомнить, как его сцепить.
Она сбежала по лестнице и исчезла.
Ну, прямо Зазеркалье, — прокомментировала мисс Пим, глядя
вслед удаляющейся девочке. — Я всегда думала, что связки —
это что-то, относящееся к шитью.
— Связки? Это то, чем крепятся мышцы к костям. Их гораздо
легче выучить, когда перед тобой скелет, чем по книге.
Поэтому-то Моррис и похитила Джорджа. — Мисс Нэш приглушенно
хихикнула. — Очень изобретательно с ее стороны. Я, когда была
Младшей, выкрадывала отдельные кости из ящиков в лекционном
зале, но стащить Джорджа мне ни разу не пришло в голову.
Знаете, над жизнью Младших висит страшная туча. Анатомия.
Позднее к ней не возвращаются. Считается, что мы должны знать
все о теле прежде, чем начнется практическая работа, поэтому
анатомию сдают в Младшей группе, а не в Старшей, как другие
предметы. Вот и ванные комнаты. Когда я была Младшей, мы все по
воскресеньям прятались в высокой траве по краям крикетного
поля, прижимая к себе Грея. Выносить книги из колледжа строго
воспрещается, и по воскресеньям полагается вести светскую жизнь
— ходить в гости, на чашку чая, в церковь или выезжать на
природу. Все Младшие в летний семестр [Летний семестр в
английском колледже обычно длится два месяца — июнь и июль.]
по воскресеньям только и думают, как бы найти укромное местечко
для себя и Грея. Это нелегкая задачка — вынести Грея из
колледжа. Вы знаете Грея? Размером со старинную семейную
библию, вроде тех, что лежат на столиках в гостиных. Однажды
даже прошел слух, что половина девушек в Лейсе беременны, а
потом выяснилось, что такой странный силуэт у них был оттого,
что под воскресными платьями они прятали Грея.
Мисс Нэш подошла к кранам, открыла их, и вода с шумом
хлынула в ванну.
— Когда все в колледже моются по два-три раза в день, и
на это отводятся считанные минуты, краны должны работать, как
Ниагара, — объяснила она, перекрикивая шум. — Боюсь, вы
сильно опоздаете к завтраку. — И поскольку от этой перспективы
у мисс Пим появился встревоженный и какой-то растерянный, как у
маленькой девочки, вид, добавила: — Давайте, я принесу вам
завтрак в комнату. Нет, это совсем не трудно, я с удовольствием
это сделаю. Вы — гостья, и вам совсем не обязательно
появляться к завтраку в восемь утра. Вам лучше будет поесть у
себя в комнате. — Она помолчала, держа руку на ручке двери. —
И, пожалуйста, передумайте и оставайтесь. Это и правда доставит
нам радость. Большую, чем вы можете себе представить.
Она улыбнулась и ушла.
Люси лежала в теплой мягкой воде и с удовольствием думала
о завтраке. Как приятно, что не нужно будет разговаривать,
перекрикивая шум общей болтовни. Как мило со стороны этой
очаровательной девушки предложить принести ей поднос с
завтраком. Может, в конце концов было бы славно провести
день-два среди юных...
Менее чем в полдюжине ярдов от того места где она лежала,
вновь раздался оглушительный трезвон, заставивший Люси почти
вылететь из ванны. Это привело ее к окончательному решению.
Люси села и намылилась. Ни минутой позже, в 2.41 из Ларборо, ни
одной минутой позже.
Когда колокол — вероятно, предупреждение за пять минут до
восьмичасового гонга — смолк, раздался топот ног в коридоре,
две двери слева от Люси хлопнули, вода каскадом обрушилась в
ванны и высокий знакомый голос громко провозгласил:
— Ой, девочки, я жутко опаздываю к завтраку, но я
пропотела насквозь. Знаю, мне бы следовало тихонько сидеть и
учить состав плазмы, о котором я не знаю аб-со-лют-но ни-че-го,
а экзамен по физике во вторник. Но утро было такое чудесное —
ой, куда я девала мыло?
У Люси медленно отвисла челюсть, когда до нее дошло, что в
коллективе, начинавшем день в половине шестого утра и
заканчивавшем в восемь вечера, еще находились личности, у
которых хватало жизненных сил, чтобы работать до седьмого пота
тогда, когда в этом не было необходимости.
— О, Донни, дорогая, я забыла мыло. Брось мне свое!
— Подожди, сначала сама намылюсь, — ответил другой
голос, спокойный, резко контрастирующий с необыкновенной
эмоциональностью голоса Дэйкерс.
— Ну, мой ангел, побыстрее. Я уже на этой неделе дважды
опаздывала, и мисс Ходж в последний раз, определенно, очень
странно смотрела на меня. Слушай, Донни, ты случайно не можешь
взять мою пациентку с ожирением на двенадцатичасовом приеме, а?
— Нет, не могу.
— Знаешь, она на самом деле совсем не такая тяжелая, как
кажется. Тебе нужно будет только...
— У меня есть собственный пациент.
— Да, но у тебя просто маленький мальчик с лодыжкой.
Льюкас могла бы посмотреть его после девочки с tortis colli
[Tortis colli — ревматическая боль в шейных мускулах (лат.)].
— Нет.
— Я так и думала, что ты откажешься. Ох, дорогая, я
просто не знаю, когда буду учить эту плазму. А что касается
тканей живота, они просто приводят меня в недоумение. Я не могу
поверить, что их четыре вида, ну, никак. Это просто заговор.
Мисс Люкс говорит — посмотрите на внутренностях, но я и на
внутренностях ничего не вижу.
— Лови мыло.
— Ой, спасибо, дорогая. Ты спасла мне жизнь. И какой
приятный запах! Очень дорогой. — Намыливаясь, а потому на
минуту замолчав, Дэйкерс вдруг сообразила, что соседняя справа
ванна занята. — Кто тут рядом, Донни?
— Не знаю. Может быть, Гэйдж.
— Это ты, Грингэйдж?
— Нет, это мисс Пим, — ответила перепуганная Люси и
понадеялась, что это прозвучало не слишком чопорно.
— Нет, правда, кто?
— Мисс Пим.
— Здорово похоже!
— Это Литтлджон, — предположил спокойный голос. — Она
хорошо имитирует.
Воцарилась тишина.
Потом раздался плеск, производимый телом, резко
поднявшимся из воды, шлепающий звук от мокрой ноги, решительно
вставшей на край ванны, и на верху перегородки показались
восемь кончиков пальцев, а над ними лицо. Это было длинное
белое лицо, как у славного пони; прямые светлые волосы в спешке
были закручены в узел и сколоты шпилькой. Некрасивое, но милое
лицо. И в этот суматошный момент Люси вдруг сразу поняла, как
Дэйкерс удалось добраться до последнего семестра в Лейсе, и ни
одна из выведенных из терпения коллег не стукнула ее по голове.
На лице, торчавшем над перегородкой, сначала отразился
ужас, потом его залила яркая краска. Потом лицо пропало. Из-за
перегородки раздался отчаянный вопль:
— О, мисс Пим! О, дорогая мисс Пим! Извините меня! Я
презираю себя. Мне и в голову не могло прийти, что это вы...
Люси почувствовала, что вопреки всему наслаждается
собственным величием.
— Я надеюсь, вы не обиделись? Не ужасно обиделись, я хочу
сказать? Мы так привыкли к голому телу, что... что...
Люси поняла, что девушка пытается сказать, что допущенная
ею оплошность здесь представлялась не столь существенной, как в
каком-нибудь другом месте, и поскольку она сама, Люси, в этот
момент намыливала большой палец на ноге, то не обратила на
случившееся никакого внимания. Она любезно ответила, что это
целиком ее вина, что она заняла студенческую ванну, и что мисс
Дэйкерс не надо из-за этого волноваться.
— Вы знаете мою фамилию?
— Да. Вы разбудили меня сегодня утром, когда взывали о
булавке.
— О, катастрофа! Теперь я никогда не смогу взглянуть вам
в лицо!
— Наверно, мисс Пим уедет обратно в Лондон первым
поездом, — произнес голос из дальней кабинки тоном
"посмотри-что-ты-наделала".
— Это О'Доннел рядом, — объяснила Дэйкерс. — Она из
Ирландии.
— Из Ольстера [Ольстер — шесть северо-ирландских
провинций, входящих в состав Великобритании.], — хладнокровно
уточнила О'Доннел.
— Здравствуйте, мисс О'Доннел.
— Должно быть, вам кажется, что здесь сумасшедший дом,
мисс Пим. Но, пожалуйста, не судите обо всех нас по Дэйкерс.
Кое-кто здесь вполне взрослый. А некоторых можно даже считать
цивилизованными людьми. Когда вы придете завтра к чаю, вы
увидите.
Прежде чем мисс Пим могла сказать, что она не придет к
чаю, "кубики" начали заполняться тихим бормотанием гонга,
быстро переросшим в глухой рокот. В его грохоте вопли Дэйкерс,
похожие на визг духов, предвещающих смерть, звучали как голос
чайки во время шторма. Она так опаздывает! И она так благодарна
за мыло, которое спасло ей жизнь. А где пояс от ее туники? И
если дорогая мисс Пим обещает простить ее последнюю оплошность,
она сможет доказать, что она разумный взрослый цивилизованный
человек женского пола. И они все так ждут завтрашнего чая.
С шумом и громом студентки убежали, оставив мисс Пим
наедине с умирающим эхом гонга и протестующим бульканьем воды,
вытекающей из ванны.
III
В 2.41, когда дневной скорый поезд на Лондон минута в
минуту выходил из Ларборо, мисс Пим сидела под кедром на
лужайке, задавая себе вопрос, не поступила ли она глупо, но не
придавая этому особого значения. В залитом солнцем саду было
очень приятно. Царила тишина, поскольку вторая половина дня по
субботам отводилась для матчей, и колледж en masse [En masse —
весь, целиком (франц.)] находился на крикетном поле, где шла
игра с Кумбом, соперничающим с ними заведением, расположенным в
другой части графства. Если у них не было ничего другого, у
этих юных существ, по крайней мере, у них было разнообразие.
Дистанция от тканей живота до первого места на крикетном поле
огромна, но, похоже, они ее с успехом преодолевали. Придя в
комнату мисс Пим после завтрака, Генриетта сказала, что если
Люси останется на уик-энд, она во всяком случае получит много
новых впечатлений. "Это очень славная и разнообразная компания,
и работать очень интересно". И Генриетта, конечно, была права.
Каждое мгновение перед Люси открывался новый аспект этой
необычной жизни. Во время ленча она сидела за столом
преподавателей, ела блюда, про которые совершенно невозможно
было сказать, из чего они приготовлены, но которые были
"сбалансированы" до чудо-диеты, и ближе знакомилась с составом
преподавателей. Генриетта сидела во главе стола и в абсолютном
молчании быстро поглощала пищу. А мисс Люкс оказалась
разговорчива. Мисс Люкс — угловатая, некрасивая, умная — была
преподавателем теории, и, как приличествовало теоретику,
высказывала не только идеи, но и мнения. Мисс Рагг,
преподавательница гимнастики у Младших, рослая, здоровая,
молодая, розовощекая, напротив, не имела никаких идей вообще, а
высказываемые ею мнения были просто отражением мнений мадам
Лефевр. Мадам Лефевр, преподавательница балета, говорила редко,
но уж если говорила, то голосом, похожим на темнокоричневый
бархат, и никто не прерывал ее. На другом торце стола рядом со
своей матерью сидела преподавательница гимнастики у Старших,
фрекен Густавсен, которая вообще не разговаривала.
Люси обнаружила, что во время ленча ее глаза то и дело
останавливаются на фрекен Густавсен. В ясных светлых глазах
хорошенькой шведки таилась какая-то лукавая улыбка, которую
Люси сочла неотразимой. Тяжелая мисс Ходж, умница мисс Люкс,
туповатая мисс Рагг, элегантная мадам Лефевр — как выглядели
они все в глазах высокой бледной шведки, которая сама была
загадкой?
Проведя таким образом ленч в раздумьях о шведке, мисс Пим
теперь ожидала прихода девушки из Южной Америки.
— Детерро не принимает участия в играх, — сказала
Генриетта, — так что я пошлю ее составить тебе компанию.
Люси не нуждалась в том, чтобы ей составляли компанию, она
привыкла быть в компании с самой собой, и ей это общество
нравилось, но мысль о девушке из Южной Америки в английском
колледже физического воспитания раздразнила ее. И когда Нэш,
подбежав к Люси после ленча, сказала:
— Боюсь, вторую половину дня вам придется провести в
одиночестве, если вы не любительница крикета, — другая Старшая
бросила на бегу:
— Все в порядке, Бо. Нат Тарт [Nut Tart — Нат Тарт —
ореховое пирожное (англ.) и Tart — совр. слэнг, "женщина
легкого поведения".] присмотрит за ней.
— Вот и прекрасно, — ответила Бо, настолько привыкшая к
прозвищу, что оно утеряло свой прямой смысл и перестало
казаться чем-то странным.
Люси очень хотелось увидеть Нат Тарт и, сидя в залитом
солнцем саду и переваривая чудеса диеты, она раздумывала над
этим именем. "Нат" могло происходить из бразильского. В
современном сленге, кажется, это означало "сумасшедший" или
"слабоумный". Но "Тарт"? Конечно же, нет!
Одна из Младших, проносясь мимо Люси по пути к навесу, где
стояли велосипеды, одарила ее сверкающей улыбкой, и Люси
вспомнила, что сегодня утром они встречались в коридоре.
— Вы благополучно вернули Джорджа на место? — крикнула
она вслед девочке.
— Да, спасибо, — просияла маленькая мисс Моррис,
останавливая свой бег и приплясывая на одной ножке, — только,
кажется, я снова попала в беду, теперь уже другого рода.
Понимаете, я обнимала Джорджа за талию, ну, чтобы он перестал
качаться после того, как я его повесила, и тут вошла мисс Люкс.
Боюсь, мне никогда не объяснить ей, в чем дело.
— Жизнь — трудная штука, — согласилась Люси.
— Зато теперь я, кажется, и правда, знаю связки, —
прокричала маленькая мисс Моррис, убегая по траве дальше.
Милые дети, подумала мисс Пим. Славные, чистые, здоровые
дети. Здесь и правда очень приятно. Грязное пятно на горизонте
было дымом над Ларборо. И такое же пятно висит над Лондоном.
Куда лучше сидеть здесь, где воздух наполнен солнцем и напоен
запахом роз, и получать дружеские улыбки от милых юных
созданий. Она вытянула свои пухленькие ножки, с удовольствием
посмотрела на сиявшую на солнце георгианскую махину "старого
дома" на другой стороне лужайки, с сожалением — на современные
кирпичные пристройки-крылья, которые представляли собой его
заднюю стенку в стиле "Мэри-Энн", но все же решила, что для
современной моды ансамбль Лейса выглядит, пожалуй, достаточно
приятно. Прекрасных пропорций аудитории в "старом доме",
аккуратные чистенькие маленькие спальни в крыльях. Идеальная
планировка. И уродливая махина гимнастического зала, скромно
прячущаяся за всем этим. Прежде, чем в понедельник она уедет,
нужно посмотреть, как выполняют Старшие гимнастические
упражнения. В этом для нее будет двойное удовольствие.
Удовольствие наблюдать за профессионалами, которые тренировками
довели свое мастерство до последней грани совершенства, и
несказанное удовольствие от сознания того, что никогда,
никогда, сколько бы она, мисс Пим, ни прожила, ей не надо будет
снова карабкаться на шведскую стенку.
Из-за угла дома появилась фигура в ярком шелковом платье в
цветах и большой шляпе с широкими полями — от солнца. Фигура
была стройной, грациозной. Глядя, как она приближается, Люси
поняла, что она бессознательно рисовала себе южноамериканку
полной и перезрелой. Она поняла также, откуда произошла часть
"Тарт", и улыбнулась. Платья, которые студентки носили вне стен
колледжа, по строгим правилам Лейса не должны были быть "в
цветах", и они не должны были быть столь открытыми; и никогда,
ни в коем случае их шляпы не должны были иметь такие большие
поля, чтобы служить защитой от солнца.
— Добрый день, мисс Пим. Я — Тереза Детерро. Мне так
жаль, что я не была вчера на вашей лекции. У меня были занятия
в Ларборо. — Детерро подчеркнуто грациозно, не спеша, одним
плавным движением сняла шляпу и бросила ее на траву рядом с
Люси. Все в ней было плавным, текучим: голос, медлительная
речь, ее тело, ее движения, ее темные волосы, ее
медовокоричневые глаза.
— Занятия?
— Класс танца, для продавщиц. Так серьезно; так точно;
так плохо. Они подарят мне коробку шоколада на следующей
неделе, потому что это будет последнее занятие в году, потому,
что я им нравлюсь и потому, что таков обычай; и я буду
чувствовать себя обманщицей. Это бесполезные усилия. Никто не
сможет научить их танцевать.
— Наверно, они получают от этого удовольствие. А это
принято? Я имею в виду, что студентки ведут занятия вне
колледжа?
— Ну конечно, мы все это делаем. Для нас это практика. В
школах, монастырях, клубах и тому подобное. Вы не любительница
крикета?
Люси, поразившись столь быстрой перемене темы, объяснила,
что для нее крикет возможен только в сопровождении корзинки с
вишнями.
— А как случилось, что вы не играете?
— Я не играю ни в какие игры. Бегать за мячиком в высшей
степени смешно. Я приехала сюда ради танцев. В этом колледже
танцы поставлены очень хорошо.
Но, сказала Люси, ведь в Лондоне есть, наверняка, балетные
школы бесконечно более высокого уровня, чем тот, который
существует в колледже физического воспитания.
— О, для этого надо начинать с детства и иметь metier
[Metier — профессия, ремесло (франц.)]. А я, у меня нет
metier, просто я люблю танцы.
— А потом вы будете учить, когда вернетесь в — Бразилию,
да?
— О нет, я выйду замуж, — ответила Детерро просто. — Я
приехала в Англию, потому что у меня была несчастная любовь. Он
был в-в-в-восхитительный, но совсем неподходящий. Так что я
приехала в Англию, чтобы оправиться от этой истории.
— Ваша мать, очевидно, англичанка?
— Нет, моя мать француженка. Моя бабушка англичанка. Я
обожаю англичан. Вот до такой степени, — она подняла изящную
руку с вытянутой вперед кистью и коснулась ее ребром своего
горла, — они такие романтичные, и при этом полны здравого
смысла. Я поехала к бабушке и облила слезами все ее лучшие
обитые шелком стулья, и все время повторяла: "Что мне делать?
Что мне делать?" Это о моем возлюбленном, вы понимаете. И она
сказала: "Высморкаться и уехать из страны". Тогда я заявила,
что поеду в Париж и буду жить в мансарде и писать картины —
глаз и раковина на блюде. Но она сказала: "Нет. Ты поедешь в
Англию и немного попотеешь". Ну вот, поскольку я всегда
слушаюсь бабушку, и поскольку я люблю танцы и хорошо танцую, я
и приехала сюда. В Лейс. Сначала они немного косо посмотрели на
меня, когда я сказала, что хочу только танцевать —
Вот это и удивляло Люси. Почему этот очаровательный
"орешек" нашел радушный прием в серьезном английском колледже,
этой стартовой площадке для карьеры?
— но одна из студенток сломала себе что-то на тренировке
— они часто что-нибудь ломают, и это неудивительно, правда? —
и вот так одно место оказалось незаполненным, а это не очень
хорошо. Вот они и сказали: "Ладно, пусть эта сумасшедшая из
Бразилии живет в комнате Кэньон, разрешим ей посещать классы.
От этого никому не будет плохо, а расчетные книги будут в
порядке.
— Так что вы начали в группе Старших?
— Танцы — да. Понимаете, я уже была танцовщицей. Но я
учила с Младшими анатомию. Я нахожу, что кости — это
интересно. А на другие уроки я ходила, когда хотела. Я
прослушала все предметы. Все, за исключением канализации. Я
нахожу, что говорить о туалете неприлично.
Мисс Пим решила, что "туалет" — это гигиена.
— И вам все это нравилось?
— Это было ли-беральное обучение. Они очень наивны, эти
английские девушки. Они — как мальчики в девять лет, — и
заметив на лице мисс Пим недоверчивую улыбку (ничего наивного
не было в Бо Нэш), добавила: — или как девочки в одиннадцать.
В них есть восторженность. Вы знаете, что такое восторженность?
Мисс Пим кивнула.
— Они обмирают, если мадам Лефевр скажет им ласковое
слово. Я тоже обмираю, но от удивления. Они экономят деньги,
чтобы купить цветы для фрекен, а она думает только о морском
офицере, оставшемся в Швеции.
— Откуда вы это знаете? — спросила, удивившись, Люси.
— Он у нее на столике. В ее комнате. Фотография, я хочу
сказать. И она очень континентальная, у нее нет восторженности.
— У немцев есть, — заметила Люси. — Они этим славятся.
— Неуравновешенный народ, — объявила Детерро, отметая
тевтонскую расу. — Шведы не такие.
— И все-таки я думаю, ей нравится, когда ей дарят цветы.
— Ну, конечно, она не выбрасывает их из окна. Но я
заметила, что ей больше нравятся те, кто ей ничего не дарит.
— О? Значит, есть такие, в ком нет восторженности?
— Ну да. Их немного. Шотландки, например. У нас их две.
— Таким тоном она могла бы говорить о кроликах. — Они слишком
заняты своими ссорами, чтобы испытывать еще и другие чувства.
— Ссорами? А я думала, что шотландцы всюду держатся друг
друга.
— Только если они не принадлежат к разным ветрам.
— Ветрам?
— Все дело в климате. У нас в Бразилии много такого.
Ветер, который дует "А-а-а-ах" (она открыла свои красные губки
и сделала мягкий, как бы намекающий, выдох), создает один тип
человека. А ветер, который дует "с-с-с-с-сх" (она резко и зло
выдохнула сквозь сжатые зубы) создает совсем другого человека.
В Бразилии — это разная высота, в Шотландии — Западный берег
и Восточный берег. Я наблюдала это во время пасхальных каникул,
вот и поняла про шотландок. У Кэмпбелл ветер, который дует
"а-а-а-ах", а потому она ленива, лжет и обладает очарованием,
которое насквозь искусственное. У Стюарт ветер, который дует
"с-с-с-сх", так что она честная, трудолюбивая и обладает
устрашающей совестью.
Мисс Пим рассмеялась.
— По вашей теории, на восточном побережье Шотландии живут
одни святые.
— Я так поняла, что есть еще и личная причина для ссор.
Что-то о злоупотреблении гостеприимством.
— Вы хотите сказать, кто-то поехал на каникулы в гости к
другой и — плохо вел себя?
Видения соблазненного любовника, украденных ложек, следов
сигарет на мебели промелькнули в слишком живом воображении
Люси.
— О, нет. Это случилось более двухсот лет назад[Кланы
Кэмпбеллов и Стюартов в Шотландии враждуют со времен
Средневековья. Здесь, по-видимому, намек на попытки реставрации
Стюартов на троне в 18 веке.]. В глубоком снегу была устроена
резня.
Детерро изо всех сил подчеркнула слово "резня".
Люси рассмеялась. Думать, что Кэмпбеллы до сих пор
вынуждены жить под Гленко! Ограниченные люди, эти кельты.
Люси так долго сидела, раздумывая над образом мыслей
кельтов, что Нат Тарт повернулась и посмотрела на нее.
— Вы приехали, чтобы использовать нас как образцы, мисс
Пим?
Люси объяснила, что они с мисс Ходж старые друзья и что ее
визит — это просто приезд в гости.
— Да и вообще, — добавила она, — сомневаюсь, что в
качестве образцов с точки зрения психологии студентки колледжа
физического воспитания могут быть интересны.
— Да что вы? Почему?
— О, они слишком нормальные и слишком милые. Слишком
однотипны.
Легкая тень веселости мелькнула на лице Детерро — первое
появившееся на нем вообще выражение. Неожиданно это укололо
Люси, как будто ее тоже уличили в наивности.
— Вы не согласны?
— Я пытаюсь сообразить, кто — из Старших — нормален.
Это не легко.
— Ну что вы!
— Вы знаете, как они здесь живут. Как они работают.
Трудно после нескольких лет такого обучения подойти к
последнему семестру совершенно нормальной.
— Вы полагаете, что мисс Нэш ненормальна?
— О, Бо! У нее сильный характер и потому, быть может, она
меньше пострадала. Но разве можно назвать ее дружбу с Иннес
совершенно нормальной? Милой, конечно, — добавила Детерро
поспешно, — абсолютно безупречной. Но нормальной — нет.
Этакие отношения Давида и Ионафана. Очень приятные, без
сомнения, но, — Детерро поводила рукой, подбирая подходящее
слово, — но они исключают очень многое. И с Апостолами то же
самое, только их четверо.
— Апостолы?
— Мэттьюз, Вэймарк, Льюкас, Литтлджон. Их так прозвали в
колледже из-за фамилий [Евангелисты: Матфей, Марк, Лука,
Иоанн.]. А теперь поверьте, дорогая мисс Пим, они и думают
вместе. У них четыре комнаты на чердаке, — она кивком указала
на четыре окна под крышей одного из крыльев дома, — и если вы
попросите одну из них одолжить вам булавку, она ответит: "У нас
их нет".
— Ну, есть еще мисс Дэйкерс. Что, по вашему мнению, не в
порядке с мисс Дэйкерс?
— Задержанное развитие, — сухо ответила Детерро.
— Чепуха! — воскликнула Люси, решив отстаивать свою
точку зрения. — Счастливое, простое, без комплексов создание,
наслаждающееся самой собой и всем миром вокруг. Совершенно
нормальная.
Нат Тарт неожиданно улыбнулась, и улыбка ее была открытой
и искренней.
— Хорошо, мисс Пим, я отдаю вам Дэйкерс. Но я напоминаю,
что это последний семестр. Так что все оказывается
необыкновенно преувеличенным. Все, хоть чуть-чуть, самую
капельку, но сумасшедшие. Нет-нет, правда, уверяю вас. Если
студентка боязлива по природе, в этом семестре она трусит в
тысячу раз больше. Если она амбициозна, ее амбиции превращаются
в страсть. И так далее, — мисс Детерро приподнялась, резюмируя
сказанное. — Они ведут ненормальную жизнь. Нельзя ожидать,
чтобы они были нормальными.
IV
"Нельзя ожидать, чтобы они были нормальными" — повторяла
про себя Люси, сидя на том же месте в воскресенье в полдень и
глядя на счастливых и абсолютно нормальных девушек, группами
разместившихся на траве у ее ног. Ее взгляд с удовольствием
пробегал по их юным лицам. Если ни одно их них не было особо
выдающимся, по крайней мере, ни на одном из них не было печати
посредственности. На них не видно было никаких следов
болезненности или хотя бы изнеможения, это были живые загорелые
лица. Эти девушки выдержали изнурительный — что признала даже
Генриетта — курс обучения, и мисс Пим думала, что строгие
меры, наверно, были оправданны, если конечный результат
оказался столь великолепным.
Она улыбнулась, заметив, что Апостолы, прожив долгое время
вместе, стали даже чем-то похожи друг на друга, как часто
бывают похожи, несмотря на разные черты лица, муж и жена.
Казалось, что у Апостолов одинаковые круглые лица с одним и тем
же выражением предвкушения чего-то радостного, и только потом
можно было заметить различия в их чертах и цвете волос и глаз.
Мисс Пим улыбнулась про себя и тому, что Томас, которая
любила поспать, действительно оказалась валлийкой, маленькой
темноволосой коренной жительницей Уэльса. И тому, что в
О'Доннел которая теперь материализовалась из голоса в ванной
комнате, так же безошибочно можно было признать ирландку;
длинные ресницы, бледная кожа, большие широко расставленные
серые глаза. Обе шотландки, усевшиеся друг от друга как можно
дальше, но так, чтобы все-таки остаться в одной группе, имели
менее ярко выраженный тип. Рыжеволосая Стюарт разрезала торт на
одной из стоявших на траве тарелок. ("Это от Кроуфорда",
говорила она приятным голосом с эдинбургским акцентом, "чтобы
вы, бедняжки, знакомые только с Баззардом, понаслаждались для
разнообразия!"). У Кэмпбелл, прислонившейся спиной к стволу
кедра и откусывающей маленькие кусочки от бутерброда, были
розовые щеки и каштановые волосы; в ней была какая-то неясная
прелесть.
Кроме Хэсселт, девушки с плоским, спокойным, как на ранних
примитивах, лицом, которая приехала из Южной Африки, все
остальные в группе Старших были, как говорила королева
Елизавета, "просто англичанки".
Единственным лицом, которое выделялось своей
оригинальностью, а не просто миловидностью, было лицо Мэри
Иннес, Ионафана Бо Нэш. Почему-то это очень понравилось мисс
Пим. Она чувствовала, что Бо, как и следовало, выбрала себе в
подруги девушку, обладающую и человеческими достоинствами, и
красотой. Не то, чтобы Мэри Иннес была необыкновенно красива.
Нависающие над глазами брови придавали лицу выражение силы и
постоянного раздумья, которое лишало его тонкие черты природной
красоты. В отличие от оживленной, легко улыбавшейся Бо Мэри
Иннес была спокойной. Мисс Пим пока еще не пришлось увидеть,
как она улыбается, хотя между ними и состоялась беседа, которую
со светской точки зрения можно было счесть достаточно длинной.
Это произошло накануне. Проведя вечер в компании
преподавателей, мисс Пим раздевалась у себя в комнате. Раздался
стук в дверь, и Бо проговорила:
— Я пришла только посмотреть, не нужно ли вам
чего-нибудь. И представить вам вашу соседку, Мэри Иннес. Как
только потребуется, Иннес придет вам на помощь.
И Бо удалилась, пожелав "спокойной ночи" и оставив Иннес
завершать интервью. Люси нашла, что Мэри привлекательна и очень
умна, но что-то в ее поведении чуть-чуть смущало. Она не давала
себе труда улыбаться, если ей не было весело, и хотя настроена
она была дружески и спокойно, не делала никаких усилий, чтобы
развлекать гостью. В академических и литературных кружках,
которые в последнее время часто посещала Люси, это осталось бы
незамеченным, но в веселом оживленном мире колледжа это
