Мисс Пим расставляет точки | |
дамской сумочке, но это было очень давно, потому что и такая
кожа, и такой способ ее выработки сейчас почти не встречались.
Размышляя о том, какой женственной была, наверно, эта больше не
существующая сумочка с ее набором принадлежностей — там,
конечно, был маленький флакончик для духов, золотой карандашик
и костяная табличка, чтобы записывать приглашения на танец —
Люси открыла книжку и на странице, сплошь исписанной очень
мелким почерком, прочла: "Пат.анат.измен.как травм.Фибрин в
синов.чл.Ткани сокращ. от фибр.сиксл.образ.на
костях.Анхимоз.Лихорадка."
Смысл этой информации был для Люси непонятен, но цель
абсолютно ясна. Люси полистала странички, убедилась, что все
они покрыты такими же записями в сокращенном виде. Даже на
страничке Х, на которой обычно владелицы таких книжек
записывали размер новых занавесок или интересную историю,
которая сможет стать украшением речи на собрании во вторник,
даже на страничке Х были загадочные заметки о лучах. Больше
всего ошеломил Люси всеохватный характер записей, их
преднамеренность. Это не был результат паники, охватившей
человека в последнюю минуту; это была хладнокровная страховка
против провала. По аккуратности и методу составления заметок
было похоже, что они велись по мере изучения очередной темы.
Если бы книжка была нормального размера, все это выглядело бы
как конспект предмета. Но пишущий конспект никогда не выберет
для этого книжку размером с почтовую марку, если можно купить
книжку обычного размера всего за несколько пенсов. Для того,
чтобы записи можно было прочесть, требовалось делать их
чертежным пером, и выбор книжки такого размера имел только одно
объяснение.
Люси очень хорошо понимала, что произошло. Роуз на бегу
вытащила носовой платок. Записную книжку она до этого никогда в
карман не клала, мысли ее были заняты только тем, что она плохо
ответила на вопросы да еще страхом опоздать на гимнастику, так
что она доставала платок, не заботясь об осторожности. И
маленькая книжка упала на траву у края дорожки.
Люси обошла гимнастический зал и через калитку вышла в
поле, но лютиков она не видела. Медленно шла она по полю,
направляясь к спокойной прохладе под ивами, к тихой темной
воде. Опершись на перила мостика, она наклонилась над рекой и,
глядя на колышащиеся водоросли и всплескивающую временами рыбу,
стала думать о Роуз. Фамилии на форзаце не было, следовательно,
никакого способа определить хозяйку книжки тоже не было. В
большинстве школ теперь учат писать и шрифтом, и скорописью, и
шрифт гораздо труднее опознать. Конечно, эксперт по почеркам,
без сомнения, легко определит автора, но что потом?
Доказательств, что книжкой пользовались с незаконной целью, не
существовало, как вообще не существовало доказательств того,
что конспект составлен с дурными намерениями — хотя подозрение
было очень сильно. Если она отдаст Генриетте книжку как вещь,
которую кто-то потерял, а она нашла, что произойдет? Никто не
явится востребовать ее, и Генриетта окажется перед фактом, что
одна из ее Старших подготовила конспект, который очень удобно
спрятать в ладони на экзамене.
Если же ничего не сказать, то наказанием для Роуз послужит
то, что ее в течение всей жизни будет мучить вопрос — что
случилось с книжкой. Люси решила, что такое наказание вполне
соответствует совершенному преступлению. Она еще раз
перелистала крошечные странички рисовой бумаги, снова
подивилась эдвардианской элегантности книжки и, перегнувшись
через перила, бросила ее в воду.
На обратном пути домой Люси подумала, что интересно бы
узнать, как сдала Роуз выпускные экзамены по другим предметам.
Запомнить патологию не сложнее, чем кинезиологию или еще
какой-нибудь мало вразумительный предмет, изучаемый в Колледже
физического воспитания. Как справлялась с ними "трудная
студентка" Роуз? Была ли маленькая красная книжечка одной из
пяти или шести? Стоило ли покупать чертежное перо только для
одного предмета? Конечно, если хорошенько поискать, можно
купить маленькую записную книжку, но не такую изящную и такую
крошечную, как эта. Скорее всего, обладание этой красной
малюткой натолкнуло Роуз на мысль использовать ее в качестве
страховки от провала.
Люси вспомнила, что результаты предыдущих экзаменов,
должно быть, вывешены на доске у студенческого входа и вместо
того, чтобы направиться к переднему фасаду дома, как она
собиралась, повернула к двери, которая вела в дом со двора. На
обтянутой зеленой байкой доске было приколото несколько листков
с результатами Младших и три — с результатами Старших. Люси с
интересом стала их читать.
ВЫПУСКНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ по ФИЗИОЛОГИИ
С отличием
Мэри Иннес................ 93
Первая степень
Вильгельмина Хэсселт...... 87
Памела Нэш................ 86
Шина Стюарт............... 82
Полин Льюкас.............. 79
Дженет Гэйдж.............. 79
Барбара Ройз.............. 77
Вторая степень
Дороти Литтлджон.......... 74
Беатрис Эпплйард.......... 71
Джоан Дэйкерс............. 69
Эйлин О'Доннел............ 68
Маргарет Кемпбелл......... 67
Рут Уэймарк............... 66
Лилиан Мэттьюз............ 65
Остальные, получившие более низкие отметки, просто
"Сдали".
Как видно, Роуз "проскреблась" в первую степень за счет
двух очков.
МЕДИЦИНА
Первая степень
Полин Льюкас............ 89
Памела Нэш.............. 89
Мэри Иннес.............. 89
Дороти Литтлджон........ 87
Рут Уэймарк............. 85
Вильгельмина Хэсселт.... 82
Шина Стюарт............. 80
Лилиан Мэттьюз.......... 79
Барбара Роуз............ 79
Вторая степень
Дженни Бертон........... 73
Дженет Гэйдж............ 72
Эйлин О'Доннел.......... 71
Джоан Дэйкерс........... 69
Остальные — "Сдали".
И снова Роуз сумела попасть в "Первую степень".
КИНЕЗИОЛОГИЯ
С отличием
Мэри Иннес.............. 96
Первая степень
Полин Льюкас............ 89
Памела Нэш.............. 88
Шина Стюарт............. 87
Вильгельмина Хэсселт.... 85
Рут Уэймарк............. 80
Дженет Гэйдж............ 79
Джоан Дэйкерс........... 78
Барбара Роуз............ 78
Опять первая степень! Три "первых" места из трех попыток.
И это девушка, которая испытывала серьезные трудности в
письменных работах? Появилось очень сильное подозрение в том,
что существовали и другие маленькие записные книжки.
Ну, ладно. Сегодня пятница, завтра конец выпускных
экзаменов, вряд ли Роуз после сегодняшнего утреннего случая
воспользуется какой-нибудь помощью на завтрашнем экзамене.
Маленькая книжка, приготовленная назавтра, если она существует,
останется мертворожденной.
Пока Люси читала списки (приятно было увидеть, что
Дэйкерс, по крайней мере, по одному предмету вошла в число
"первых"), появилась мисс Люкс с результатами вчерашнего
экзамена.
— Благодарю, что вы принесли ответы по патологии, —
сказала она, — и что посидели на экзамене. Я смогла проверить
эти.
Большим пальцем она вдавила кнопку в доску и немного
отошла назад взглянуть на список.
ГИГИЕНА
С отличием
Мэри Иннес.............. 91
Первая степень
Памела Нэш.............. 88
Вильгельмина Хэсселт.... 87
Шина Стюарт............. 86
Полин Льюкас............ 81
Барбара Роуз............ 81
— Барбара Роуз — восемьдесят один! — не успев подумать,
воскликнула Люси.
— Да, удивительно, не правда ли? — отозвалась мисс Люкс
спокойно. — Но она работает как негр. Она так блистает в
физических упражнениях, что, наверно, ее сводит с ума мысль,
что она может оказаться в чем-то последней.
— Иннес, похоже, привычно возглавляет списки.
— О, Иннес здесь только теряет время.
— Почему? Чем больше интеллекта человек вкладывает в свою
специальность, тем лучше, не так ли?
— Да, но с таким интеллектом, как у Иннес, можно быть во
главе списков, вызывающих гораздо больший трепет, чем эти. Она
впустую тратит свой талант.
— Мне почему-то кажется, что за сегодняшний экзамен Роуз
не получит восьмидесяти одного балла, — сказала Люси, когда
они с мисс Люкс отошли от доски.
— Почему? Ей было трудно?
— Она еле вылезла, — ответила Люси, надеясь, что в ее
голосе не слишком явно прозвучала радость. — Ну и жизнь! —
добавила она, когда прозвонил колокол "за пять минут до гонга"
и толпа мокрых от пота Старших вылетела из гимнастического
зала, срывая с себя на бегу туники, и бросилась в ванные, чтобы
успеть принять душ. — Только подумать, как неспеша мы
осваивали науки. В университете, я имею в виду. Когда мы
сдавали выпускной экзамен, то остаток дня был почти всегда
целиком наш, чтобы можно было прийти в себя. А для этих юных
созданий экзамен — часть распорядка рабочего дня.
Из ванных комнат доносились несвязные крики. "Ох, Донни,
свинство, это мой душ!" "Ну-ка, животное, слезь с моей ноги!"
"О нет, детка, это мои трусы!" "Кинь-ка мне туфли, Грингэйдж,
пол совсем мокрый." "Нельзя ли не открывать так сильно холодную
воду, ты, колода!"
— А знаете, им это нравится, — сказала Люкс. — В
глубине души они любят и беготню, и тяжелую работу. Это
позволяет им чувствовать свою значимость. Мало у кого из них в
будущем будут основания ощутить свою значительность, так что
хорошо, что они получат, по крайней мере, представление, что
это такое.
— Вы циник, — заявила Люси.
— Нет, психолог. — Мисс Люкс на ходу кивнула в сторону,
откуда доносились шум и гвалт. — Похоже на вольную борьбу,
правда? Как будто все отчаянно злятся. Но это все игра. Через
пять минут они будут сидеть в столовой, как порядочные дети, и
все волоски будут пригнаны один к одному.
Так и было. Когда через пять минут преподаватели
проследовали к своему столу, драчуньи-разбойницы из ванных
чинно стояли позади своих стульев, спокойные, причесанные,
погруженные целиком в мысли о еде. И правда, дети. Каким бы
душераздирающим не было их горе, завтра оно будет забыто в
игре. Абсурдно думать о них, как о встревоженных взрослых
людях, с дрожью удерживающихся на пределе своих сил. Они
непостоянны, как дети; их горести шумны, кричащи и...
преходящи. Люси в течение пяти дней, с того самого часа, как
Нат Тарт под кедром в прошлую субботу выказала глубокомысленную
проницательность, все время искала хоть намек на какие-нибудь
отклонения, на анормальность, неуправляемость, и что? Она
обнаружила один единственный совершенно нормальный и прекрасно
управляемый пример нечестного поведения, ничем не выдающийся,
разве что ловкостью исполнения.
— Как славно, — проговорила Генриетта, положив себе на
тарелку нечто похожее на пирог с сыром и овощами. — Я получила
место в Уэльсе для маленькой мисс Томас. Возле Аберисвита. Я
так рада.
— В этом Уэльсе очень усыпляющая атмосфера, — подумав,
сказала мадам Лефевр, уничтожив пятью тихими словами идею
Генриетты.
— Да, — произнесла мисс Люкс. — Кто там будет
заставлять ее бодрствовать?
— Дело не в том, кто будет заставлять ее бодрствовать,
дело прежде всего в том, кто будет ее будить, — возразила мисс
Рагг, алчно поглядывая на пирог. Рагг так недалеко ушла от того
времени, когда сама была студенткой, что все еще продолжала
испытывать постоянный голод и не отличалась гастрономическими
придирками.
— Уэльс — ее родная среда, — подавленно проговорила
Генриетта, — и я не сомневаюсь, что она со всем этим
справится. Во всяком случае, вне Уэльса у нее нет шансов
добиться каких-нибудь серьезных успехов; валлийцы необычайно
провинциальны, в буквальном смысле этого слова. Я и раньше
замечала, что они тяготеют к своей родной провинции. Для них
лучше всего уезжать обратно домой, если есть такая возможность.
К счастью, в этом случае все очень удачно устроилось. Младшая
из трех преподавательниц гимнастики. Очень подходит мисс Томас.
Боюсь, она не слишком инициативна.
— Место для Томас — единственное новое предложение? —
спросила Рагг, налегая на пирог.
— Нет, было еще одно, которое я хочу обсудить с вами.
Ага, подумала Люси, вот, наконец, и Арлингхерст.
— Аббатство Линг хочет, чтобы кто-нибудь целиком отвечал
за младших детей и, кроме того, вел уроки танцев во всех
классах. Танцам будет уделяться большое внимание. Я собираюсь
отдать это место мисс Дэйкерс — она очень хорошо работает с
маленькими детьми, — но я хотела бы знать, что думаете о ней
вы, Мари; в отношении танцев.
— Она — корова, — сказала мадам.
— Но она очень хорошо занимается с малышами, — возразила
Рагг.
— Тяжелая, как корова, — повторила мадам.
— Важно не то, как она сама танцует, — сказала
Генриетта, — важно, сможет ли она научить других. Достаточно
ли она знает предмет, вот в чем дело.
— О, она, конечно, знает разницу между размером на три
четверти и на четыре.
— Я видела, как Дэйкерс в Вест Ларборо разучивала с
малышами танцы к Рождеству, — сказала Рагг. — Это было
замечательно. Я должна была написать критические замечания по
ее работе, но пришла в такой восторг, что вообще забыла сделать
какие-нибудь пометки. Думаю, ей это прекрасно подойдет.
— Ну, а вы, Мари?
— Не могу понять, чего вы волнуетесь, — проговорила
мадам. — Все равно танцы в аббатстве Линг и сейчас в ужасном
состоянии.
Такое "умывание рук" на манер Пилата, несмотря на его
негативный оттенок, показалось всем достаточно положительным
ответом. Ясно было, что Дэйкерс поедет в аббатство Линг. А
поскольку аббатство было хорошим местом — если уж нужно было
идти работать в школу — Люси порадовалась за нее. Она обвела
глазами столовую, откуда, перекрывая общий гул, доносился
высокий голосок Дэйкерс, рассказывающей свои впечатления от
экзамена по патологии:
— Дорогая, я ответила, что сустав становится резиновым, и
я уверена, что это не профессиональный термин.
— Предупредить обеих, мисс Ходж? — спросила Рагг.
— Нет, сегодня, я думаю, только мисс Томас. Мисс Дэйкерс
я скажу завтра. Пусть пройдет возбуждение.
Когда преподаватели встали и пошли к дверям, Рагг
повернулась к студенткам, вежливо поднявшимся со своих мест и
на время примолкшим, и сказала:
— Мисс Ходж ждет мисс Томас в своем кабинете после ленча.
Это была явно ритуальная фраза, потому что шум разгорелся
прежде, чем преподаватели успели дойти до двери.
— Место, Томми! Поздравляю, Томми! Урра, старушка Томми!
Да здравствует Уэльс! Надеюсь, что тысяча в год, Том. Ну, разве
это не прекрасно! Здорово, Томми!
А еще не было сказано ни слова про Арлингхерст.
IX
Впервые про Арлингхерст Люси услышала не от кого-то из
преподавателей, а от самих студенток. Вторую половину субботы
она провела с фрекен и ее матерью, помогая им шить шведские
национальные костюмы, в которых Младшие должны были танцевать
народные танцы в день Показательных выступлений. Погода была
прекрасная, и они отнесли целую кипу простых ярких тканей в
самый дальний угол сада; здесь они могли заниматься делом и
любоваться чисто английским пейзажем. Матчи по крикету и
теннису в эту неделю проходили на "чужой" территории, и фигуры
игроков не портили девственную зелень поля за рекой. Дамы шили,
окруженные дивной красотой. Фру Густавсен, похоже, наговорила
своей дочери много хорошего про Люси, потому что сдержанность
фрекен как будто испарилась, и Люси с радостью обнаружила, что
молодая женщина, которая всегда напоминала ей блестящий на
солнце снег, оказывается, умеет тепло и с удовольствием
смеяться, обладает прекрасным чувством юмора. Правда,
проявленные Люси способности к шитью сильно поколебали веру в
нее фру Густавсен, но англичанам следует многое прощать. Фру
Густавсен вернулась к разговору о пище и долго распространялась
о достоинствах блюда, называемого "фрикаделлар", кажется,
разновидности фарша. Люси, у которой приготовление пищи
заключалось в том, чтобы нарезать на сковородку помидоры, в
последний момент добавить туда все, что подлежало приготовлению
и полить все сливками, сочла это длительным и сложным процессом
и решила, что это не для нее.
— Вы заняты сегодня вечером? — спросила фрекен. — Мы с
мамой отправляемся в Ларборо в театр. Мама еще не видела ни
одной английской постановки. Мы были бы очень рады, если бы вы
согласились пойти с нами.
Люси объяснила, что она приглашена на вечеринку в комнате
Стюарт в честь получения ею Места.
— Я так поняла, что преподавателей обычно не зовут, но я
не настоящий преподаватель.
Фрекен оглядела ее и сказала:
— А должны были бы им быть. Вы очень полезны для них.
Опять это медицинское высказывание. Как будто она
лекарство.
— Каким образом?
— О, это слишком тонкая материя для моего английского, а
уж тем более немецкого языка. Отчасти потому, что вы носите
каблуки; отчасти потому, что они ничуть вас не боятся; отчасти
— о, и еще тысяча "отчасти". Вы приехали удивительно вовремя,
в тот самый момент, когда им необходимо развлечение — которое
бы не отвлекало. О, Господи, как бы я хотела лучше говорить
по-английски.
— Вы хотите сказать, что я — доза щелочи для желудка с
повышенной кислотностью.
Фрекен неожиданно фыркнула.
— Да, именно так. Мне очень жаль, что вы не пойдете в
театр, но это знак особого расположения — быть приглашенной на
студенческую вечеринку, и вам, я надеюсь, понравится. Сегодня
все будут веселы, ведь экзамены позади. Вот придут они с матча
— и свободны на весь уик-энд. Так что в эту субботу все будут
веселиться. Сорвутся с цепи, — добавила она по-английски.
И они действительно сорвались с цепи. Фрекен и ее мать
направились в обход к фасаду дома, где были их комнаты, а Люси
вошла со двора и на нее со всех сторон обрушился шум. Плеск
воды в ванных комнатах на обоих этажах, громкие голоса,
барабанная дробь ног, бегущих по голым дубовым ступеням, крики,
свист, пение. вернулись уже обе команды — судя по атмосфере, с
победой — и весь дом ходил ходуном. А кроме того, он дрожал от
возбуждения, и одно слово, как лейтмотив, вплеталось во все
разговоры. Арлингхерст. Арлингхерст. Когда Люси, направляясь к
лестнице, проходила мимо ванных на первом этаже, она впервые
услышала его.
— Ты слышала, дорогая! Арлингхерст!
— Что?
— Арлинг-херст!
Кран закрыли.
— Ничего не слышно, вода хлещет. Куда, ты говоришь?
— Арлингхерст!
— Не верю.
— Да, — вмешался третий голос. — Это правда.
— Не может быть, в Арлингхерст только что окончивших не
посылают.
— Нет, это, действительно, так. Секретарша мисс Ходж
сказала Джолли по секрету, а Джолли сказала своей сестре в
деревне, а та — мисс Невилл из "Чайника", а мисс Невилл
рассказала Нат Тарт, когда она зашла туда выпить чаю с этим
своим кузеном.
— Этот жиголо опять здесь?
— Слушай, Арлингхерст! Кто бы мог подумать! А как ты
думаешь, кому его отдадут?
— Ну, это ясно.
— Конечно, Иннес.
— Счастливая Иннес.
— Она заслужила это.
— Только вообрази — Арлингхерст!
И на втором этаже было то же самое — шум, плеск воды,
голоса и Арлингхерст.
— Кто тебе сказал?
— Нат Тарт.
— О, Господи, она же сумасшедшая, все знают.
— Ладно, в любом случае, это место для Иннес, так что
меня это не касается. Я, наверно, обращусь в С.Л.Г. [Совет
Лондонского Графства.]
— Может, она и сумасшедшая, но ей не нужно место, и она
ничего не поняла. Она даже не знала, что такое Арлингхерст, так
что для нее это пустяк. Она спросила: "Это что, школа?"
— Школа! Ну и ну!
— Слушайте, дорогие мои, Ходж, наверно, совсем обалдела
от гордости!
— Думаешь, она настолько обалдела, что угостит нас
сегодня на ужин пирожными вместо этого молочного пудинга?
— А я думаю, Джолли еще вчера сделала пудинги, и они ждут
нас, выстроившись в ряд.
— Что касается меня, пусть ждут. Я собираюсь в Ларборо.
— И я. Слушайте, Иннес здесь?
— Нет, она уже вымылась. Одевается.
— Знаете что, давайте все устроим вечеринку в честь Иннес
вместо того, чтобы устраивать маленькие вечеринки каждая у
себя. В конце концов, это...
— Да, давайте, хорошо? Не каждый же день человек получает
такое место, и Иннес заслужила его, все будут рады, и...
— Да, давайте устроим это в общей комнате.
— Это же честь для всех. Награда Лейсу.
— Арлингхерст! Кто бы мог подумать?
— Арлингхерст!
Люси решила, что неосторожность маленькой тихой секретарши
была, очевидно, вызвана тем, что она знала — новость вот-вот
будет обнародована. Даже осторожная, скрытная Генриетта не
могла дольше хранить в тайне такое известие, хотя бы по той,
простой причине, что Арлингхерст ждал ответа. Наверно, подумала
Люси, Генриетта хотела, чтобы прошла "трудная неделя", а потом
уж собиралась сделать сенсационное сообщение; Люси не могла не
согласиться, что момент для сообщения был выбран очень точно.
Когда она шла по коридору к своей келье, она встретила
Иннес, которая застегивала пуговицы на свежем полотняном
платье.
— Ну вот, — сказала Люси, — кажется, день прошел
успешно?
— Вы имеете в виду этот гвалт? — спросила Иннес. — Да,
мы выиграли. Но то, что вы слышите, это не боевой клич. Это
хвалебный пеан, потому что им никогда не придется переживать
такую неделю.
Люси отметила про себя, что девушка бессознательно
употребила слово "им". На какой-то момент она поразилась
спокойствию Иннес. А может быть, та еще не слышала о вакансии в
Арлингхерсте? Но когда Иннес из полутьмы коридора ступила в
пятно яркого света, лившегося из двери, открытой в комнату
Дэйкерс, Люси увидела, что лицо девушки сияет. И ее собственная
душа откликнулась, она порадовалась за Иннес. Значит, вот так
она восприняла это — как будто перед ней раскрылись Небеса?
— Во всяком случае, вы выглядите счастливой, — сказала
Люси, прибегая к плоско-банальному выражению, потому что
никакими словами нельзя было описать того, что светилось в
глазах Иннес.
— Как говорит О'Доннел, сам король мне не брат, —
сказала Иннес. — Ведь вы придете на вечеринку к Стюарт,
правда? Это хорошо. Там и увидимся.
Люси напудрила нос и решила пойти в "старый дом"
посмотреть, как реагировали на новость об Арлингхерсте
преподаватели. Может быть, там и чай еще остался. Она совсем
забыла про чай и, наверно, Густавсены тоже забыли. Люси
проверила бутылку шампанского, которую в ожидании вечеринки у
Стюарт положила в лед, выпрошенный у мисс Джолифф, еще раз
пожалела, что у виноторговца в Ларборо не оказалось года
получше, но решила (весьма справедливо), что Реймс и его
продукция были для студенток просто "шампанским".
Чтобы попасть в "старый дом", ей надо было снова пройти
мимо спален Старших и ванных комнат на втором этаже, и Люси
показалось, что гвалт достиг нового пика интенсивности,
поскольку все большее число студенток узнавали новость,
комментировали ее, передавали — и все это, перекрывая шум
воды, хлопанье дверей и топот ног. После этого рева и
возбуждения странными казались тишина, покойный мир "дома", его
кремовые стены, мебель красного дерева, высокие окна и
просторные комнаты. Люси пересекла широкую лестничную площадку
и открыла дверь в гостиную. Здесь тоже было тихо, и Люси вошла,
закрыла за собой дверь и только потом осознала истинное
значение этой тишины, осознала, что тишина насыщена
электричеством и что она, Люси, вошла в самый разгар скандала,
разыгравшегося среди преподавателей. Более того, если судить по
выражению лиц, скандала невероятно грандиозного. Спиной к
камину, как бы заняв оборонительную позицию, стояла Генриетта,
лицо ее покраснело и на нем застыло упрямое выражение;
остальные смотрели на директрису гневно и обвиняюще.
Люси с радостью убралась бы восвояси, но кто-то
автоматически налил чашку чая и сунул ей в руки, и она не могла
поставить ее и выйти. Хотя сделать это очень хотелось по многим
причинам. Чай был почти черный и совсем остывший.
Никто не обратил на Люси никакого внимания. Либо они
считали ее своей, либо были слишком захвачены ссорой. Их глаза
отметили ее присутствие с тем же рассеянным безразличием, с
каким в вагоне поезда встречают проводника, собирающего билеты:
он имеет законное право войти, но участником разговора не
станет.
— Это чудовищно! — говорила мадам. — Чудовищно!
Люси впервые увидела, что мадам изменила позе Рекамье и
сидела, опустив свои стройные ноги на пол.
За ее спиной стояла мисс Люкс, ее бледное лицо было
бледнее обычного, а на скулах горели два яркокрасных пятна.
Фрекен сидела, откинувшись на спинку одного из обитых ситцем
стульев, и вид у нее был высокомерный и мрачный. А Рагг, у
окна, выглядела одновременно смущенно и сердито, как будто ей,
лишь недавно пришедшей из мира смертных, это сражение
олимпийцев казалось неприличным.
— Не вижу в этом ничего чудовищного, — сказала
Генриетта, пытаясь придать своему голосу командирский оттенок,
оттенок голоса бывшей старосты; но даже для уха Люси это
прозвучало искусственно. Генриетта явно находилась в
затруднении.
— Это более, чем чудовищно, — заявила мадам, — это
почти преступно.
— Мари, не глупите.
— Преступно со многих точек зрения. Вы собираетесь сбыть
с рук недоброкачественный товар тому, кто рассчитывает получить
самое лучшее. Тем самым вы подрываете репутацию Лейса, и
потребуется лет двадцать, чтобы восстановить ее, если вообще
это удастся сделать. И ради чего, спрашивается? Ради чего?
Просто, чтобы удовлетворить свою прихоть.
— Не вижу, причем здесь прихоть, — сухо заметила
Генриетта тоном, в котором прозвучала присущая ей
величественность, подобная величественности датского дога. —
Никто из присутствующих не может отрицать, что она блестящая
студентка, что она очень много работала и заслужила награду.
Даже все ее теоретические работы в этом семестре отличны.
— Не все, — сказала мисс Люкс, и звук ее голоса был
похож на шипение воды, попавшей на раскаленную сковороду. —
Работа, которую я проверяла вчера вечером, не может
рассчитывать даже на вторую степень по патологии.
При этих словах Люси перестала обдумывать, что делать со
своей чашкой чая, и навострила уши.
— О, Господи, какая жалость, — произнесла Генриетта,
несколько сбитая со своих позиций этой новостью. — Она так
хорошо сдавала. Гораздо лучше, чем я смела надеяться.
— Девица — умственно отсталая, и вы знаете это, —
отрезала мадам.
— Что за чепуха! Она — одна из самых блестящих
студенток, которые когда-либо были в Лейсе...
— Ради Бога, Генриетта, перестаньте. Вы знаете не хуже
нас всех, что они понимают под словом "блестящая".
Своими тонкими загорелыми пальцами мадам Лефевр взяла
голубой листок почтовой бумаги и, держа его на расстоянии
вытянутой руки (она начала "сдавать", мадам, но терпеть не
могла носить очки), прочла вслух: "Мы хотели бы знать, есть ли
среди ваших оканчивающих достаточно блестящая студентка,
достойная занять это место. Та, которая могла бы стать
"Арлингхерст" с первых же дней, стать частью школы и ее
традиций столь органично, насколько это может сделать
пришелица, и в то же время укрепила бы связь с Лейсом, которая
так счастливо для нас установилась". Связь с Лейсом, которая
так счастливо установилась! А вы предлагаете оборвать ее,
послав туда Роуз!
— Я не понимаю, почему вы так упрямо протестуете против
нее. Это чистое предубеждение. Она была примерной студенткой, и
до сегодняшнего дня никто не сказал о ней дурного слова. Пока я
не собралась наградить ее за прилежание. И тогда вы все
приходите в ярость. Я просто в недоумении. Фрекен! Вы-то уж
поддержите меня? У вас никогда не было лучшей ученицы, чем мисс
Роуз.
— Ми-исс Роуз очень хорошая гимнастка. Как я знаю со слов
мисс Рагг, она отлично владеет и спортивными играми. Но когда
она выйдет отсюда, больше не будет иметь значение, что она
лучше всех делает стойку на руках или что она хо-ороший
полузащитник. Значение будет иметь характер. Но нельзя быть
высокого мнения о ее характере, нельзя сказать, что он
превосходный.
— Фрекен! — воскликнула удивленно Генриетта. — Я
думала, она вам нравится.
— Вы так думали?
Три холодных слова, произнесенные безразличным голосом
означали: мне должны нравиться все студентки; если вы знаете,
кто мне нравится, а кто нет, значит, я никуда не гожусь.
