Мисс Пим расставляет точки | |
изменению курса. Люси с изрядной долей страха подумала о
предстоящей вечеринке. Каково ей будет смотреть на Старших,
которые только и будут говорить, что об Арлингхерсте, радуясь
удаче Иннес?
Каково ей будет смотреть на саму Иннес, на ее блестящие
глаза? Иннес, для которой "сам король не брат"?
XI
Ужин в Лейсе считался самым официальным мероприятием в
распорядке дня; Старшие к этому времени переодевались в
шелковые платья для танцев, остальные тоже меняли туалеты. Но
по субботам, когда многие получали "увольнительную" в Ларборо,
обстановка бывала гораздо более свободной. Студентки садились,
где им хотелось, и в пределах допустимого надевали на себя то,
что им хотелось. А в этот вечер атмосфера была еще более
неформальной, чем обычно, потому что многие отправились
праздновать конец экзаменационной недели где-нибудь в другом
месте, а оставшиеся собирались праздновать здесь же, после
ужина. Генриетта не появилась — поднос с ужином отнесли к ней
в комнату; очевидно, и мадам Лефевр решила не приходить. Фрекен
с матерью уехали в театр в Ларборо, так что Люси оказалась за
столом с мисс Люкс и мисс Рагг и была этому рада. По
молчаливому согласию жгучего вопроса об Арлингхерсте не
касались.
— Вам не кажется, — проговорила мисс Люкс, без всякого
энтузиазма ковыряя вилкой некое чудо-блюдо из овощей, лежавшее
на ее тарелке, — что в праздничный вечер мисс Джолифф могла бы
приготовить что-нибудь более привлекательное, чем эти объедки.
— Именно потому, что это праздничный вечер, она и не
стала ничего делать, — ответила мисс Рагг, с аппетитом поедая
все, что стояло перед ней. — Она очень хорошо знает, что
наверху припасены лакомства в количестве, способном потопить
военный корабль.
— Увы, это не для нас. Надо попросить мисс Пим сунуть
что-нибудь в карман для нас, когда она будет уходить.
— Я купила булочки с кремом в Ларборо, когда возвращалась
с матча, — призналась Рагг. — Мы можем выпить кофе у меня в
комнате и съесть их.
Мисс Люкс предпочитала сырные палочки, однако, несмотря на
свою холодную язвительность, была добрым человеком, поэтому она
сказала:
— Очень мило с вашей стороны; с удовольствием.
— Я думала, что вы поедете в театр, а то бы предложила
раньше.
— Старомодное занятие.
— Вы не любите театр? — спросила с удивлением Люси, для
которой театр все еще сохранял долю привычного с детства
очарования.
Мисс Люкс, которая вопрошающе и с явной неприязнью
рассматривала кусок морковки, подняла глаза и сказала:
— Вы никогда не думали о том, как бы вы восприняли театр,
если бы попали туда впервые теперь, не испытав детской
привязанности к пантомиме и тому подобному? Неужели вы нашли
бы, что несколько переодетых типов, принимающих картинные позы
в освещенной коробке — это занимательно? А дурацкий обычай
антрактов — раньше предназначавшихся для прогулки в туалетную
комнату, а теперь отданный на откуп барам, чтобы они могли
извлекать прибыль? Какой еще из всевозможных видов развлечений
позволит столь вольные перерывы? Разве кто-нибудь остановит
посредине исполнение симфонии, чтобы слушатели могли пойти
выпить?
— Но так построены пьесы, — запротестовала Люси.
— Да. Как я уже сказала — старомодное занятие.
Люси была слегка обескуражена, не потому, что это
пошатнуло ее давнюю любовь к театру, а потому, что она,
оказывается, ошибалась относительно мисс Люкс. Мисс Люкс
казалась Люси потенциальной пылкой участницей экспериментальных
спектаклей самых мрачных пьес, посвященных Причине и
Следствиям.
— А я едва не пошла сегодня, — сказала Рагг, — только
чтобы еще раз увидеть Эдварда Эйдриана. Я была просто без ума
от него, когда была студенткой. Наверно, сейчас он немного
passe [Passe — в прошлом; здесь — постарел (франц.) ]. Вы
видели его когда-нибудь?
— На сцене — нет. А мальчиком он обычно проводил
каникулы у нас. — Мисс Люкс еще раз пошевелила вилкой груду
овощей на своей тарелке и решила, что там больше нет ничего,
достойного внимания.
— Проводил каникулы? У вас дома?
— Да, он учился в школе вместе с моим братом.
— Господи Боже! Совершенно невероятно!
— Что в этом невероятного?
— Я хочу сказать, Эдварда Эйдриана трудно представить
себе обыкновенным человеком, с которым можно быть знакомым.
Таким же школьником, как любой другой.
— Противный мальчишка.
— Ой, не надо!
— Отвратительный мальчишка. Вечно разглядывал себя в
зеркале. И обладал замечательным талантом захватывать все
лучшее из возможного. — Люкс говорила спокойно, отвлеченно,
как будто ставила диагноз.
— О, Кэтрин, вы расстроили меня.
— Я больше ни у кого не встречала такой способности
перекладывать неприятные дела на других, как у Тедди Эйдриана.
— Но у него есть, несомненно, и другие способности, —
осмелилась заметить Люси.
— Да, у него есть талант.
— Вы видитесь с ним? — спросила Рагг, все еще пораженная
тем, что из первых рук получила сведения об Олимпе.
— Только случайно. Когда брат умер, мы отказались от
дома, в котором жили наши родители, и семейные сборища
кончились.
— И вы никогда не видели его на сцене?
— Никогда.
— И вы не поехали на автобусе за шесть пенсов в Ларборо,
чтобы увидеть его сегодня.
— Не поехала. Говорю вам, театр нагоняет на меня
смертельную скуку.
— Но это Шекспир.
— Хорошо, Шекспир. Я лучше посижу дома и почитаю его в
обществе Дорин Рагг и ее слоек с кремом. Вы не забудете
положить что-нибудь в карман для нас, когда будете уходить с
праздника, а, мисс Пим? Все будет с благодарностью принято
умирающим от голода пролетариатом. Макароны, плитки "Марса",
апельсины-корольки, зачерствевшие сэндвичи, помятые булочки с
сосисками —
— Я пущу шапку по кругу, — пообещала Люси. — Буду
протягивать шапку и дрожащим голосом повторять: "Не забудьте
преподавателей!"
Однако, когда она доставала бутылку шампанского из тающего
в тазу льда, на душе у нее было вовсе не весело. Вечеринка,
похоже, будет тяжким испытанием, никуда не денешься. Люси
завязала большой бант из ленты на горлышке бутылки, чтобы
придать ей праздничный вид и убрать всякое подозрение, что она,
Люси, "принесла свое спиртное". В результате бутылка стала,
пожалуй, похожа на герцогиню в бумажном колпаке, но Люси
решила, что ничего подобного студенткам в голову не придет. Она
поколебалась, раздумывая, что надеть, выбирая между костюмом,
пригодным для "приема-сидя-на-полу" и желанием оказать честь
хозяйкам. Люси решила польстить им, надев "лекционное" платье и
наложив особо тщательный макияж. Если Генриетта своей выходкой
так многое испортила, она, Люси, привнесет в эту вечеринку все,
что сможет.
Судя по доносящемуся отовсюду шуму, беготне туда и обратно
с чайниками в руках, вечеринка у Стюарт была в этот вечер в
Лейсе не единственной. В коридорах пахло кофе, и когда двери
открывались и закрывались, волны смеха и болтовни прокатывались
и замирали. Даже Младшие, похоже, праздновали. Они не могли еще
отмечать получение Места, но могли радоваться тому, что их
первые выпускные экзамены позади. Люси вспомнила, что не узнала
у Нат Тарт, как та сдала выпускной экзамен по анатомии
("Сегодняшняя умная мысль завтра может оказаться чепухой, а
ключица всегда ключица"). Надо будет поискать фамилию Детерро,
когда она будет проходить мимо студенческой доски объявлений.
Люси пришлось дважды постучать в дверь Номера Десять,
прежде чем ее услышали; но когда раскрасневшаяся Стюарт открыла
дверь и впустила Люси, на собравшихся вдруг напала внезапная
застенчивость, они вскочили, замолчали и тихо стояли, как
вежливые, хорошо воспитанные дети.
— Мы так рады, что вы пришли, — начала Стюарт, но тут
Дэйкерс увидела бутылку, и со всякими формальностями было
покончено.
— Вино! — закричала она. — Чтоб мне с места не сойти,
вино! О, мисс Пим, вы душка!
— Надеюсь, я не нарушила правила, — проговорила Люси,
вспоминая выражение глаз мисс Джолифф, так и оставшееся не
совсем понятным, — но мне показалось, что это хороший повод
выпить шампанского.
— Тройной повод, — объявила Стюарт. — Дэйкерс и Томас
тоже именинницы. Лучшего повода быть не может. Как мило, что вы
подумали о шампанском.
— Это кощунство — пить шампанское из стаканов для чистки
зубов, — сказала Хэсселт.
— Ничего, мы выпьем его как аперитив. Как отдельное
блюдо. Давайте сюда свои стаканы. Мисс Пим , кресло — для вас.
Плетеное кресло было выдвинуто, и на него положили целую
кипу разноцветных подушек; если не считать жесткого стула у
письменного стола, это было единственное в комнате законное
место для сидения; остальные участницы празднества принесли с
собой подушки, бросили их на пол и теперь расселись на них, по
одиночке или кучками, как котята на кровати. Кто-то набросил
желтый шелковый платок на лампочку, так что обычно резкий яркий
свет смягчился, став золотистым. Бледно-голубые сумерки за
распахнутым окном служили как бы задником сцены, задником,
который скоро должен был потемнеть. Вечеринка была такой же,
как любая студенческая вечеринка во времена, когда Люси училась
в колледже, только все было красочнее, ярче. Потому ли, что
цвета подушек были более веселыми? Или потому, что девушки были
красивее — у них не было прямых свисающих волос, не было
очков, не было студенческой бледности. Нет, конечно, дело не в
этом. Люси поняла — в чем. Не было сигаретного дыма.
— О'Доннелл еще нет, — сказала Томас, забирая стаканы у
гостей и ставя на покрытый белой материей стол.
— Она, наверно, помогает Роуз установить бум, — сказала
одна из Апостолов.
— Вряд ли, — отозвалась другая. — Сегодня суббота.
— Даже в К.Ф.О. по воскресеньям не занимаются, —
добавила третья.
— Даже Роуз, — заключила четвертая.
— Мисс Роуз все еще тренируется в движении с вращением?
— спросила Люси.
— О да, — ответили ей. — Она будет продолжать до дня
Показа.
— Когда же она находит время?
— Утром, как только оденется. До первого урока.
— В шесть утра! — ужаснулась Люси. — Кошмар!
— Время не хуже любого другого, — возразили ей. — По
крайней мере, ты еще свежая, и торопиться не надо, и весь зал
— твой. А кроме того, это единственное возможное время. Бум
должен быть убран до первого урока.
— Ей не обязательно тренироваться, — сказала Стюарт. —
Навык вернулся. Но она безумно боится снова потерять его перед
Показом.
— О, Господи, я могу это понять, — посочувствовала
Дэйкерс. — Подумать только, какой идиоткой будешь чувствовать
себя, если повиснешь на буме, как больная обезьяна, и вся элита
на тебя смотрит, и фрекен просто пронзает тебя этими своими
глазами. Господи, смерть покажется тут счастливым избавлением.
Если Донни не на поденщине у Роуз, то где же она? Только ее
нехватает.
— Бедная Дон, — вздохнула Томас, — у нее еще нет места.
— Томас, получив должность младшей-из-трех в Уэльсе,
чувствовала себя миллионером.
— Не беспокойся о Дон, — заметила Хэсселт, — ирландцы
всегда падают на все четыре лапы.
Мисс Пим искала глазами Иннес, но не видела ее. Бо тоже не
было.
Стюарт, проследив за ее взглядом, поняла заключавшийся в
нем вопрос и сказала:
— Бо и Иннес просили меня сказать вам, что им очень жаль
— они сегодня не будут, но они надеются, что вы будете их
гостьей на другой вечеринке, еще до конца семестра.
— Бо устраивает ее в честь Иннес, — сказала Хэсселт. —
Чтобы отпраздновать Арлингхерст.
— Собственно говоря, мы все устраиваем вечер в честь
Иннес, — сказала Первый Апостол.
— Что-то вроде общего слета, — подтвердила Вторая.
— В конце концов, это честь для всего колледжа, —
заметила Третья.
— Ведь вы придете, мисс Пим, — заключила Четвертая не
вопросительным, а утвердительным тоном.
— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — сказала
Люси и добавила, радуясь возможности сойти с тонкого льда, — А
что случилось с Бо и Иннес?
— Неожиданно прикатили родители Бо и увезли их в театр в
Ларборо, — ответила Стюарт.
— Вот что значит иметь Роллс, — сказала Томас без капли
зависти в голосе. — Носись по всей Англии, как тебе
заблагорассудится. Когда мои родители хотят куда-нибудь
поехать, им надо запрячь старую серую кобылу, знаете, такую
невысокую, коренастую, и трястись двадцать миль до ближайшего
поселка.
— Они фермеры? — спросила Люси, представив себе пустую
узкую дорогу в Уэльсе, протянувшуюся по безлюдью.
— Нет, мой отец священник. Но нам приходится держать
лошадь, чтобы обрабатывать землю, а позволить себе и лошадь, и
машину мы не можем.
— Да ладно, — заявила Первый Апостол, устраиваясь
поудобнее на кровати, — и вообще кому охота теперь ходить в
театр?
— Самый скучный способ провести вечер, — сказала Вторая.
— Сиди, уткнувшись коленями в чью-то спину, — добавила
третья
— Не отрывая глаз от бинокля, — присовокупила четвертая.
— Почему бинокль? — спросила Люси, удивленная тем, что
позиция мисс Люкс нашла поддержку среди тех, у кого
пресыщенность не должна была еще разрушить жажду развлечений.
— А что без него увидишь?
— Марионеток в ящике.
— Как на пирсе в Брайтоне.
— Только на пирсе в Брайтоне можно видеть выражение лиц.
Они сами как будто сошли с пирса в Брайтоне, подумала
Люси. Все по очереди. Как раздвоившиеся близнецы. Когда кто-то
первым произносил какую-то фразу, остальные чувствовали, что
должны подкрепить это замечание дополнительными аргументами.
— Что касается меня, я ужасно рада, что можно задрать
ноги и ничего не делать для разнообразия, — заявила Хэсселт.
— Я стерла ноги новыми балетными туфлями и у меня ужасные
волдыри.
— Мисс Хэсселт, — проговорила Стюарт, явно копируя
кого-то. — Студентка обязана следить за своим телом, чтобы оно
всегда находилось в соответствующем состоянии.
— Очень может быть, — ответила Хэсселт, — но я не
собираюсь стоять целых пять миль в автобусе в субботу вечером,
чтобы куда-то отправиться, меньше всего в театр.
— А потом, дорогие, это только Шекспир! — заявила
Дэйкерс. — "Вот в чем вопрос!" — шутливо передразнила она,
прижимая руку к груди.
— Но ведь Эдвард Эйдриан, — вступила Люси, чувствуя, что
должен же кто-то защитить ее любимый театр.
— А кто этот Эдвард Эйдриан? — совершенно искренне
спросила Дэйкерс.
— Это тот тип, у которого такой утомленный вид и который
похож на линяющего орла, — ответила Стюарт, слишком занятая
обязанностями хозяйки, чтобы заметить реакцию Люси: вот,
оказывается, в каком убийственном, но весьма живописном образе
представал Эдвард Эйдриан в трезвых глазах молодежи. — Нас
часто водили смотреть его, когда я училась в школе в Эдинбурге.
— И вам не нравилось? — спросила Люси, вспомнив, что
фамилия Стюарт входила в первую тройку в списках, вместе с Бо и
Иннес, и что умственная деятельность для нее, вероятно, не
является столь тяжким испытанием, как для некоторых других.
— О, это было лучше, чем сидеть в классе, — согласилась
Стюарт. — Но это было ужасно — старомодно. Приятно смотреть,
но скучновато. Нехватает одного стакана.
— Наверно, моего, — сказала О'Доннел, входя в комнату и
отдавая хозяйке свой стакан. — Кажется, я опоздала. Я искала
туфли, которые бы налезли мне на ноги. Мисс Пим, простите меня,
пожалуйста, за эти, — и она показала на домашние шлепанцы,
которые были у нее на ногах. — Мои ноги отказались мне
служить.
— А вы знаете, кто такой Эдвард Эйдриан? — спросила Люси
у О'Доннелл.
— Конечно, знаю, — ответила та. — С тех пор, как в
двенадцать лет я увидела его в Белфасте, я без ума от него.
— Кажется, вы единственная здесь, кто знает его и
восхищается им.
— А, язычники, — сказала О'Доннелл, бросив презрительный
взгляд на собравшихся, и Люси подумалось, что у О'Доннел
подозрительно блеснули глаза, как будто она плакала. — Если бы
это не был конец семестра и у меня оставались бы деньги на
билет, я бы сейчас была в Ларборо и сидела у его ног.
И если бы, подумала Люси, сочувствуя девушке, твое
отсутствие на вечеринке не приписали тому, что ты —
единственная, у кого еще нет места. Она ощутила симпатию к
девушке, которая осушила глаза, не забыла извиниться за
домашние шлепанцы и с веселым видом пришла на вечеринку, на
которой ей нечего было праздновать.
— Ну, — сказала Стюарт, снимая проволоку с пробки, —
теперь, когда О'Доннелл пришла, мы можем открыть бутылку.
— Господи, шампанское! — воскликнула О'Доннелл.
Вино, пенясь, полилось в толстые грубые стаканы, и все в
ожидании повернулись к Люси.
— За Стюарт в Шотландии, за Томас в Уэльсе, за Дэйкерс в
аббатстве Линг! — провозгласила Люси.
Все выпили.
— И за всех друзей от Кейптауна до Манчестера, — сказала
Стюарт.
Выпили и за это.
— А теперь, мисс Пим, что вам положить?
И Люси спокойно и с удовольствием стала наслаждаться
жизнью. Роуз не была в числе гостей, и по милости Провидения в
лице богатых родителей с роллс-ройсом она, Люси, была избавлена
от пытки сидеть напротив Иннес, лучившейся от счастья, для
которого не было ни малейшего основания.
XII
Однако к середине дня в воскресенье радостное настроение
улетучилось, и Люси очень жалела, что не сообразила раньше и не
придумала какую-нибудь отговорку вроде приглашения на ленч в
Ларборо, которая позволила бы ей бежать, бежать от
надвигающегося взрыва. Люси терпеть не могла взрывы, как
буквальные, так и метафорические; на людей, надувавших бумажные
пакеты, которые потом с шумом лопались от хлопка, она смотрела
со смесью отвращения и страха. А бумажный пакет, который должен
был лопнуть после ленча, был особо мерзким; отголоски этого
взрыва могли быть бесконечны и непредсказуемы. В глубине души у
Люси теплилась надежда, что Генриетта передумает, что немое
свидетельство списков с результатами экзаменов, вывешенных на
доске объявлений, может оказаться более красноречивым, чем ее,
Люси, жалкие слова. Но этот крошечный зародыш надежды не
привносил ободрения. Люси слишком ясно понимала: даже
пошатнувшаяся вера Генриетты в Роуз отнюдь не означает того,
что в ней растет убежденность в достоинствах Иннес как
кандидатки в Арлингхерст. Может быть, Генриетта напишет
директрисе Арлингхерста, что среди оканчивающих нет студентки,
достойной занять столь высокий пост — это было самое большое,
на что стоило надеяться — но это никак не спасет Иннес от
горя, которое обрушится на нее. Нет, ей, Люси, решительно
следует убежать из Лейса на время воскресного ленча и
вернуться, когда все события уже будут позади. Ведь можно
предположить, что в Ларборо живут люди, которых тебе пришла
мысль посетить. Ведь помимо обитателей богатых вилл за чертой
города с их гладкими посыпанными песком дорожками и
псевдо-роскошью, с одной стороны, и городской чернью с другой
должен существовать слой людей, таких, как она сама. Врачи,
например. Она может придумать друга-врача — правда, все врачи
занесены в книгу. Подумай она об этом вовремя, она могла бы
пригласить себя на ленч с доктором Найт; в конце концов, Найт
обязана ей кое-чем. Или она могла бы взять с собой сэндвичи,
просто уйти на природу и не возвращаться, пока не придет время
ложиться спать.
Вместо этого она сидела у окна в гостиной, ожидая, пока
преподаватели соберутся вместе, чтобы идти в столовую; глядя на
студенток, возвращающихся из церкви, Люси думала, а может
набраться храбрости и решимости, найти мисс Джолифф и все-таки
попросить у нее сэндвичей. Или просто выйти из колледжа, не
сказав никому ни слова — в конце концов, никто еще не умирал с
голоду в английской провинции, даже в воскресенье. Как говорила
Детерро, всюду есть деревни.
Детерро первой вернулась из церкви, неторопливая в
движениях, элегантная, как всегда. Люси высунулась из окна и
сказала:
— Поздравляю вас с хорошим знанием ключиц.
Накануне вечером, отправляясь спать, она взглянула на
доску.
— Да, я сама себе удивилась, — ответила Нат Тарт. —
Бабушка будет довольна. "Первая степень" звучит так славно,
правда? Я похвасталась этим перед своим кузеном, но он сказал,
что так делать неприлично. В Англии принято ждать, пока тебя
спросят о твоих успехах.
— Да, — грустно сказала Люси. — И хуже всего то, что
очень мало кто спрашивает. Число тех, кто ставит свечу в
подсвечник и светит во всем доме, в Великобритании трагично
мало (Мтф.V,15).
— Не в Великобритании, — поправила Нат Тарт. — Он
говорит — мой кузен — что севернее реки Твид хвастать можно.
Знаете, это река на границе Англии и Шотландии. Рик говорит,
что в Данбаре вы можете хвастаться, а в Бервике — нет.
— Мне бы хотелось познакомиться с Риком, — сказала Люси.
— Кстати, он думает, что вы — чудо.
— Я?
— Я рассказывала ему о вас. Мы в антракте говорили только
о вас.
— О, вы ходили в театр?
— Ходил он. А меня повели.
— Значит, вам не понравилось? — спросила Люси, аплодируя
в душе молодому человеку, который заставил Нат Тарт делать
что-то, чего ей делать не хотелось.
— О, это было, как говорится, "не слишком плохо". Когда
есть немного высокопарности — это даже приятно — для
разнообразия. А балет мог бы быть лучше. Он танцор manque
[Manque — неудачный, плохой (франц.)], этот тип.
— Эдвард Эйдриан?
— Да. — Мысли Нат Тарт, похоже, отклонились в сторону.
— Англичане носят шляпы только одного фасона, — произнесла
она задумчиво. — С поднятыми сзади и опущенными спереди
полями.
С этими словами она направилась в обход дома, оставив Люси
размышлять, относилось это неожиданное замечание ко вчерашней
публике или было вызвано появлением на подъездной аллее
Дэйкерс. Воскресная шляпка Дэйкерс была, действительно, просто
улучшенной копией шляпки, которую та носила в школе, и
выглядывающее из-под узеньких полей милое улыбающееся
пони-образное личико казалось еще более юным, чем всегда.
Увидев мисс Пим, Дэйкерс широким жестом сняла шляпу и громко
выразила радость, что видит Люси в добром здравии после суровых
испытаний вчерашнего вечера. По ее словам это было первое утро
за всю ее, Дэйкерс, жизнь в колледже, когда она не смогла
съесть пятый кусок хлеба с джемом.
— Обжорство — один из семи смертных грехов, — заметила
Дэйкерс, — так что сегодня утром мне необходимо было
исповедаться. Я пошла в баптистскую церковь, потому что она
ближе всех.
— И вы чувствуете облегчение?
— Не знаю, чувствую ли я облегчение, теперь, когда вы
спросили об этом. Все было похоже на обыкновенную беседу.
Люси поняла это так, что пристыженной душе требовался
ритуал.
— Во всяком случае, дружескую.
— О, страшно дружескую! Священник начал проповедь с того,
что оперся на локоть и заявил: "Ну вот, друзья мои, день
сегодня прекрасный". А выходя все пожимали друг другу руки. И у
них есть очень красивые воинственные гимны, — добавила
Дэйкерс, перебрав в уме достоинства баптистов. Она задумалась
еще на минуту и проговорила: — По дороге в Ларборо есть еще
какие-то Портсмутские братья —
— Плимутские.
— Что плимутские?
— Плимутское братство, наверно, хотите вы сказать.
— Ну да. Я знаю, что они имеют какое-то отношение к
морскому флоту. А я по склонности помпеянка. Ладно, попробую
зайти к ним в будущее воскресенье. Как вы думаете, это не
частное владение или что-нибудь вроде этого?
Мисс Пим так не думала, и Дэйкерс шутливо махнула шляпкой,
изобразив прощальный жест, и пошла вокруг дома.
По одиночке, по двое и маленькими группками возвращались
студентки в колледж после своей обязательной утренней прогулки.
В зависимости от темперамента они приветствовали Люси взмахом
руки, словом или просто улыбкой. Даже Роуз прокричала на ходу
веселое "С добрым утром, мисс Пим!". Почти последними появились
Бо и Иннес; они шли медленно, и вид у них был безмятежный и
расслабленный. Остановившись под окном, они взглянули на Люси.
— Язычница! — проговорила Бо, улыбаясь.
Как жалко, что они не были вчера на вечеринке, сказали
девушки, но будут другие вечера.
— Я сама устрою вечеринку, когда пройдет Показ, —
заявила Бо. — Вы придете, хорошо?
— С удовольствием. Как вам понравилось в театре?
— Могло быть хуже. Мы сидели рядом с Колином Бэрри.
— Кто это?
— Известный всей Англии хоккейный полузащитник.
— Наверно, это очень помогало смотреть "Отелло".
— Это помогало вытерпеть антракты, уверяю вас.
— А вам не хотелось посмотреть "Отелло"?
— Нам — нет. Нам до смерти хотелось посмотреть новый
фильм с Ирмой Айрлэнд — "Пылающие барьеры". Звучит очень
знойно, но в действительности это просто настоящий лесной
пожар. Только мои родители считают, что праздничный вечер —
это театр и коробка шоколада для антрактов. Нам не хотелось
разочаровывать дорогих старичков.
— А им понравилось?
— Они были в восторге. За ужином только об этом и
говорили.
— И вы осмеливаетесь называть кого-то язычником, —
заметила Люси.
— Приходите сегодня пить чай со Старшими, — сказала Бо.
Люси поспешила ответить, что уже приглашена к чаю.
Бо посмотрела на ее виноватое лицо, чуть-чуть улыбнувшись,
но Иннес вежливо сказала:
— Нам следовало пригласить вас раньше. Вы ведь не уедете
до Показа, правда?
— Не уеду, если ничего не случится.
— Тогда вы придете к чаю в следующее воскресенье?
— Благодарю вас. Если я буду здесь — с удовольствием.
— Это мне — урок хороших манер, — сказала Бо.
Они стояли на посыпанной гравием дорожке, подняв к ней
лица, улыбаясь. Такими она и запомнила их навсегда. Освещенными
лучами солнца, спокойными, изящными, уверенными друг в друге и
в том, что мир справедлив. Никакое сомнение не омрачало их
души. Они считали само собой разумеющимся, что теплый гравий у
них под ногами — твердая почва, а не край пропасти, грозящей
катастрофой.
Колокол "за пять минут до гонга" встряхнул их. Когда они
убежали, в гостиную вошла мисс Люкс; такой мрачной Люси ее еще
никогда не видела.
— Не могу понять, почему я не ушла, — проговорила она.
— Если бы я вовремя сообразила, не пришлось бы участвовать в
этом гнусном фарсе.
Люси ответила, что сама думала о том же.
— Полагаю, нет никаких признаков, что намерения мисс Ходж
изменились?
— Насколько я знаю, нет. Боюсь, это маловероятно.
— Как жаль, что мы все не ушли куда-нибудь. Если бы мисс
Ходж пришлось назвать фамилию Роуз перед совсем пустым столом,
колледж понял бы, по крайней мере, что мы не желаем участвовать
в этом пародийном представлении.
— Если бы не нужно было отмечаться в табеле, что
"уходишь" до одиннадцати часов, я бы удрала сейчас, но у меня
не хватает мужества.
— Ладно, может, нам удастся придать лицам такое
выражение, что все поймут: мы считаем, что это дело дурно
пахнет.
Люси подумала: мисс Люкс не желает присутствовать, потому
что это может быть расценено как моральная поддержка, а я
просто как ребенок хочу убежать от неприятностей. Не в первый
раз Люси захотелось, чтобы у нее был характер, более достойный
восхищения.
Вплыла мадам Лефевр; на ней был шелковый костюм
темношоколадного цвета, на ярком свету отсвечивающий синим
металлическим блеском и делавший ее больше, чем когда-либо
похожей на экзотическую стрекозу. Отчасти в этом были виноваты
, конечно, ее огромные, как фонари, глаза. Как на фотографиях
насекомого, сделанных крупным планом, из каких-нибудь рассказов
о природе — глаза и хрупкое коричневое тело, такое угловатое и
такое изящное. Мадам, кажется, справилась с приступом
нахлынувшей было ярости и вновь обрела привычный
отстраненно-презрительный взгляд на род людской; теперь она
смотрела на происходящее со злым, хоть и слегка развлекающим ее
отвращением.
— Никогда не присутствовала на поминках, — заявила
мадам. — С интересом жду сегодняшнего представления.
