Детектив

Иннес, никто не знал; знали только, что  она  согласилась.  Это
назначение  было как бы спадом напряжения, оно оказалось в тени
настоящей сенсации, и было  воспринято  как  нечто  само  собой
разумеющееся;  насколько  могла заметить Люси, ни студентки, ни
преподаватели не думали о нем. Единственным  комментарием  была
сардоническая реплика мадам: "Господь располагает".
     Однако  Люси  не  ощутила радости по этому поводу. Неясное
беспокойство, шевелившееся в  ней,  досаждало,  как  умственное
несварение.  Ее  беспокоило  "попадание  в  точку"  во времени.
Несчастный случай произошел не только в удобный, но и  в  самый
последний  момент.  Завтра  Роуз  уже  не  нужно  было  идти  в
гимнастический зал заниматься, не нужно было  бы  устанавливать
бум  и не было бы плохо вставленного штыря. И потом эти влажные
следы ранним утром. Если это не были следы самой Роуз,  то  чьи
тогда? Как совершенно справедливо заметила Люкс, в такой ранний
час никого нельзя было близко подтащить к гимнастическому залу,
разве только дикими лошадьми.
     Может  быть,  это  были  отпечатки  ног  Роуз,  но она еще
куда-то ходила  прежде,  чем  отправилась  в  зал  позаниматься
несколько  минут  на  буме. Люси не могла поклясться, что следы
вели в дом, она не помнила, были ли следы на ступеньках. Просто
она увидела важные следы в крытом переходе и решила, вообще  не
задерживаясь  на этой мысли, что Роуз ее опередила. Может быть,
следы огибали здание, Люси не знала. Они вообще могли не  иметь
ничего  общего  с  гимнастическим залом. И со студентками тоже.
Быть может эти отпечатки туфель без  каблуков,  такие  неясные,
смазанные,   были   оставлены   утренними  тапочками  одной  из
служанок.
     Все это было возможно. Но к следам, которые, скорее всего,
не были  следами   Роуз,   примешивалась   находка   маленького
металлического  украшения на полу, который за двадцать минут до
этого был  вычищен  пылесосом.  Украшения,  лежавшего  как  раз
посредине  между входной дверью и ожидавшим Роуз бумом. И какие
бы ни строить догадки, одно было ясно:  украшение  потеряно  не
Роуз. Она не только почти наверняка не заходила в зал утром, до
того,  как  туда  вошла Люси, у нее просто не было лакированных
туфель. Люси знала это точно, потому что  сегодня  ей  пришлось
взять  на  себя  упаковку  вещей  Роуз.  Мисс  Джолифф,  в  чью
обязанность   это   входило    номинально,    была    загружена
приготовлениями  к приему гостей и переложила это дело на Рагг.
Та не нашла, кому из студенток это  поручить,  потому  что  все
были  заняты  на  уроке  у  мадам,  а  доверить эту обязанность
Младшим было невозможно.  Поэтому  Люси  добровольно  вызвалась
проделать  эту  работу,  радуясь,  что может быть хоть в чем-то
полезной. Первое, что она сделала в  Номере  Четырнадцатом,  —
вынула из шкафа туфли Роуз и осмотрела их.
     Отсутствовала  только пара гимнастических туфель, которые,
очевидно, Роуз надела сегодня утром. Но  чтобы  быть  абсолютно
уверенной,    Люси,   услышав,   что   Старшие   вернулись   из
гимнастического зала, позвала О'Доннелл и спросила:
     —  Вы  ведь  хорошо   знаете   мисс   Роуз?   Посмотрите,
пожалуйста,  на  туфли и скажите, вся ли здесь обувь, что у нее
была; а потом я начну укладывать их.
     О'Доннелл  посмотрела  и  сказала  —  да,   вся.   "Кроме
гимнастических туфель, — добавила она. — Они были на ней".
     Похоже, все было именно так.
     — Она ничего не отдавала чистить?
     — Нет, всю обувь мы чистили сами, кроме хоккейных ботинок
зимой.
     Значит,  так.  На  Роуз  этим утром были обычные туфли для
гимнастики. Маленькая  филигранная  розетка  оторвалась  не  от
туфли Роуз.
     Тогда  от  чьей?  — спрашивала себя Люси, упаковывая вещи
Роуз с такой аккуратностью, с какой никогда  не  обращалась  со
своими собственными. От чьей?
     Переодеваясь,  она  продолжала  задавать себе этот вопрос.
Розетку  она  убрала  в  один  из  ящичков  стола,   служившего
одновременно  письменным и туалетным, и безрадостно раглядывала
свой  скудный  гардероб,  выбирая  что-нибудь  подходящее   для
праздника  на  открытом  воздухе. Из окна, выходящего в сад, ей
было видно, как Младшие  устанавливали  там  столики,  плетеные
стулья  и зонтики, под которыми будут пить чай. Девочки сновали
туда-сюда как муравьи, создавая веселый  разноцветный  узор  по
краям  лужайки.  Солнечные лучи освещали их, и вся картина с ее
четкими   многочисленными    деталями    напоминала    внезапно
повеселевшее полотно Брейгеля.
     Однако когда Люси глянула вниз на эту картину и вспомнила,
с каким  нетерпением  она  ждала  этого  праздника,  у нее было
тоскливо на душе, и она не могла понять, откуда эта  тоска.  Ей
было  ясно  только  одно.  Сегодня  вечером  она должна пойти к
Генриетте и отдать маленькую розетку. Когда  общее  возбуждение
уляжется,  и  у  Генриетты  будет время успокоиться и подумать,
тогда эту проблему — если таковая вообще существовала — можно
будет поставить перед ней. Прошлый  раз  она,  Люси,  поступила
неправильно,    когда,    пытаясь    избавить    Генриетту   от
неприятностей, бросила в воду маленькую красную книжку; на этот
аз она исполнит свой долг. Розетка — это не ее дело.
     Да. Это не ее дело. Конечно, не ее.
     Люси решила, что голубое полотняное платье с узким красным
пояском достаточно ясно свидетельствует о своем происхождении с
Ганновер сквер  и  удовлетворит  самых  критически  настроенных
родителей,  приехавших  из  провинции;  она  почистила замшевые
туфли  щеткой,  которую  вложила  в   них   заботливая   миссис
Монморанси, и спустилась в сад предложить свою помощь, там, где
она могла понадобиться.
     В  два  часа  начали  приезжать первые гости; они заходили
поздороваться в кабинет к мисс Ходж, а затем переходили в  руки
своих   возбужденных   отпрысков.  Отцы  с  недоверием  трогали
странные приспособления в клинике, матери ощупывали  кровать  в
спальном  крыле,  а опытные в садоводстве дядюшки осматривали в
саду розы Джидди. Люси попыталась отвлечься, стараясь "связать"
попадавшихся ей  родителей  с  той  или  иной  студенткой.  Она
заметила,  что  бессознательно  ищет  мистера  и миссис Иннес и
почти со страхом  ждет  встречи  с  ними.  Почему  со  страхом?
спрашивала  она  себя.  Страшиться  нечего,  ведь так? Конечно,
нечего.  Все  замечательно.  Иннес  в  конце  концов   получила
Арлингхерст;  этот  день  в  конце  концов  стал  для  нее днем
триумфа.
     Люси  столкнулась  с  ними  неожиданно,  огибая  на   ходу
изгородь из душистого горошка. Иннес шла между отцом и матерью,
держа  их под руки, и лицо ее светилось. Это не было то сияние,
которое сверкало в ее глазах неделю назад, но все  же  это  был
достаточно  хороший  заменитель. У девушки был изможденный вид,
но  она  казалась  спокойной,  как  будто,  каков  бы  ни   был
результат, внутренняя борьба закончилась.
     —  Вы  познакомились  с  ними и ничего мне не сказали, —
обратилась она к мисс Пим, указывая на родителей.
     Как будто встретились старые друзья, подумала Люси. Трудно
поверить, что она видела этих людей только один раз  в  течение
часа,  летним  утром,  за  кофе. Казалось, что она знает их всю
жизнь. И они со своей стороны, верила Люси, испытывают такое же
чувство. Они действительно были рады  снова  увидеться  с  ней,
чтото   вспоминали,   о   чем-то  спрашивали,  ссылаясь  на  ее
высказывания и вообще вели себя так, будто она не только играла
важную роль в их жизни, но просто была  частью  этой  жизни.  И
Люси,   привыкшая   к  равнодушию,  царившему  на  литературных
вечеринках, почувствовала, что благодаря им  у  нее  на  сердце
снова потеплело.
     Иннес   оставила   их   беседовать  и  ушла  готовиться  к
выступлению   гимнасток,   которым   должна   была    открыться
праздничная  программа,  а  Люси  вместе  с  родителями девушки
направилась к гимнастическому залу.
     — Мэри выглядит совсем больной, — сказала  ее  мать.  —
Что-нибудь неладно?
     Люси колебалась с ответом, не зная, что сказала им дочь.
     —  Она рассказала нам о несчастном случае и о том, что ей
по  наследству  достался  Арлингхерст.  Наверно,  ей  не  очень
приятно,  что ее удача — результат несчастья другой студентки,
но тут примешалось еще что-то.
     — Все считали  само  собой  разумеющимся,  что  в  первую
очередь  это  место  должна  получить  она. Думаю, для нее было
ударом, когда этого не произошло.
     — Понимаю. Да, — медленно проговорила  миссис  Иннес,  и
Люси почувствовала, что дальнейших объяснений не требуется; вся
история  мучений  и  мужества Иннес стала ясна ее матери в одно
мгновение.
     — Боюсь, ей может не понравиться, что я  вам  рассказала,
так что...
     —  Нет-нет,  мы ничего не скажем, — заверила мать Иннес.
— Как мило выглядит сад. Джарвис и  я  из  сил  выбиваемся  на
нашем  клочке  земли,  но только его уголки чуть-чуть похожи на
картинки из книг, а мои всегда напоминают что-то другое. Только
посмотрите на эти мелкие желтые розы!
     Так они дошли  до  двери  в  гимнастический  зал,  и  Люси
проводила  их  наверх,  показав  им "Нетерпящего" — ее уколола
мысль о маленькой металлической розетке, —  помогла  найти  их
места на галерее, и праздник начался.
     Место  Люси  было  в  конце  первого  ряда, и оттуда она с
любовью смотрела вниз на сосредоточенные  юные  лица,  с  такой
напряженной  решимостью ожидающие команды фрекен. Люси слышала,
как одна  из  Старших  говорила:  "Не  беспокойся,  фрекен  нас
вытянет".  И  по ее глазам было видно, что она верила в это. Им
предстояло испытание, они подошли к нему потрясенные, но фрекен
их вытянет.
     Люси осознала теперь ту любовь, которая светилась в глазах
Генриетты, когда они в первый  раз  вместе  смотрели  репетицию
Показа.  Это было меньше двух недель назад. Теперь вот и у нее,
Люси, появилось по отношению к ним собственническое  чувство  и
гордость  за  них.  Когда придет осень, даже карта Англии будет
выглядеть для нее по-другому после этих двух  недель  в  Лейсе.
Манчестер — будет городом, где работают Апостолы, Аберисвит —
местом,  где  пытается  бодрствовать  Томас, в Линге — Дэйкерс
нянчится с детьми, и так далее. Если она,  Люси,  испытывает  к
ним  такие  чувства  после  нескольких  дней  жизни  здесь,  не
удивительно, что Генриетта, которая видела, как  они  неумелыми
новичками  начинали  свою  жизнь  в  колледже,  как  они росли,
совершенствовались,  боролись,  терпели   неудачи,   добивались
успехов  —  смотрела  на  них, как на своих дочерей. Удачливых
дочерей.
     Девушки закончили первый номер, и напряжение немного сошло
с их лиц,  они  начали  успокаиваться.  Аплодисменты,  которыми
наградили   их  после  вольных  упражнений,  разорвали  тишину,
согрели атмосферу и сделали все более человечным.
     — Какие прелестные девушки, — сказала сидевшая  рядом  с
Люси  дама  с  лорнетом, похожая на вдовствующую герцогиню (кто
теперь пользуется такой штукой? вряд ли  это  чья-то  мать)  и,
повернувшись, спросила конфиденциальным тоном:
     — Скажите, ведь их отбирали?
     — Не понимаю, — пробормотала Люси.
     — Я хочу сказать, здесь все-все Старшие?
     — Вы думаете, это только лучшие? О нет, здесь вся группа.
     —  Правда?  Совершенно замечательно. И такие хорошенькие.
Просто удивительно хорошенькие.
     Она что, думала,  что  всем,  у  кого  веснушки,  дали  по
пол-кроны,  чтобы  они  убрались  на время отсюда? — изумилась
Люси.
     Но   вдовствующая   особа   говорила   правду.    Исключая
лошадейдвухлеток на тренировке, Люси не могла придумать ничего,
радующего  душу  и  глаз  более,  чем эти загорелые ловкие юные
создания,  которые  сейчас   внизу   были   заняты   тем,   что
устанавливали  бумы. Кольца из-под крыши опустились, веревочные
трапы натянулись, и на всех трех видах снарядов  непринужденно,
с  мастерством  замелькали тела Старших. Аплодисменты, которыми
их наградили, когда они убрали кольца и трапеции  и  развернули
бумы  для упражнений на равновесие, были искренними и громкими.
Зрелище публике нравилось.
     Когда Люси была здесь сегодня рано утром, под таинственным
сводом,  образованным   зеленоватыми   тенями,   зал   выглядел
совершенно  иначе.  Сейчас  он  был  золотым,  реальным, живым;
солнечный свет, проходивший сквозь крышу, дождем  изливался  на
светлое  дерево  и  заставлял  его  пылать.  Снова увидев своим
мысленным   взором   пустое   пространство    с    единственным
установленным   в   ожидании   Роуз   бумом,  Люси  повернулась
посмотреть,  кому  выпадет  жребий  выполнять   упражнение   на
равновесие  на  том  месте,  где  нашли  Роуз.  Кому достанется
передний конец того бума?
     Иннес.
     — Пошли! —  скомандовала  фрекен,  и  восемь  юных  тел,
сделав  сальто,  взлетели на высокие бумы. Секунду они посидели
там, потом  в  унисон  поднялись  и  встали  во  весь  рост  на
противоположных концах бума, одна нога перед другой, лицом друг
к другу.
     Люси  отчаянно  надеялась, что Иннес не потеряет сознание.
Девушка была не просто бледна, она была зеленой. Ее  напарница,
Стюарт,  попыталась  начать,  но  увидев,  что Иннес не готова,
остановилась подождать ее. Но Иннес стояла как вкопанная, не  в
состоянии  пошевелить  ни  одним  мускулом.  Стюарт  послала ей
отчаянно-призывный взгляд, однако Иннес продолжала стоять будто
парализованная. Что-то было сказано ими друг другу без слов,  и
Стюарт стала выполнять упражнение, выполнять превосходно, что в
данных  обстоятельствах  заслуживало  особой  похвалы. Все силы
Иннес были сконцентрированы на том, чтобы удержаться  на  буме,
спуститься на пол вместе со всеми и не погубить все упражнение,
свалившись  или  спрыгнув  раньше  времени.  Мертвая  тишина  и
всеобщий интерес, к несчастью, сделали  неудачу  Иннес  слишком
очевидной,  и вызвали к ней, стоявшей без движения, сочувствие,
смешанное с удивлением. Бедняжка, думали зрители, она заболела.
Несомненно, это следствие перевозбуждения. Бедняжка, бедняжка.
     Стюарт закончила упражнение и вопросительно посмотрела  на
Иннес.  Они  стали  одновременно  медленно опускаться и сели на
бум; вместе повернулись  лицом  к  публике  и,  сделав  сальто,
спрыгнули на пол.
     Взрыв   аплодисментов  приветствовал  их.  Как  и  всегда,
англичан  растрогало  мужественное  поведение  при  неудаче,  а
давшийся   легко  успех  вызвал  бы  лишь  вежливое  одобрение.
Присутствующие выражали одновременно и свое сочувствие, и  свое
восхищение.   Они   поняли,  как  велико  было  чувство  долга,
удержавшее  на  буме  Иннес,  как  будто  внезапно   пораженную
параличом.
     Однако  сочувствие  не  дошло  до Иннес. Люси сомневалась,
слышала ли она вообще аплодисменты.  Она  жила  в  своем  мире,
который  был  сплошной пыткой, жила, недосягаемая для утешения.
Люси не могла смотреть на нее.
     Шквал следующих номеров перекрыл неудачу и  положил  конец
драме.  Иннес заняла свое место рядом с другими и выполнила все
с мастерством автомата. А финальное сальто она сделала так, что
Люси показалось, что она хочет при всех сломать себе шею. Та же
мысль, если судить по выражению лица, пришла в  голову  фрекен,
но  поскольку  все  движения  Иннес  были  уверенными  и  очень
красивыми, та не могла ее остановить. А  от  того,  что  делала
Иннес,  захватывало  дух,  и  при  этом  все  было замечательно
красиво и точно. Она совсем  не  волновалась,  и  ей  удавались
самые  отчаянные  курбеты.  И  когда  студентки  закончили  сой
последний  номер  —  вольные  упражнения  —  и  запыхавшиеся,
сияющие,  выстроились,  как  в  начале, в одну шеренгу на полу,
гости поднялись, как один  человек,  и  приветствовали  девушек
одобрительными возгласами.
     Люси,  сидевшая  в конце ряда у самой двери, вышла из зала
первой и успела увидеть, как Иннес приносила фрекен извинения.
     Фрекен остановилась, а потом двинулась дальше,  как  будто
ей  это  было  совсем не интересно, или как будто она не хотела
слушать.
     Однако  на  ходу  она  как  бы  случайно  подняла  руку  и
дружеским жестом слегка похлопала Иннес по плечу.

     XVIII

     Когда  гости  направились  в сад к стоявшим вокруг лужайки
плетеным стульям, Люси пошла вместе со всеми. Прежде чем  сесть
самой, она стояла и смотрела, достаточно ли стульев для всех, и
тут ее поймала Бо, которая воскликнула:
     —  Мисс  Пим!  Вот  вы  где!  А я гоняюсь за вами. Я хочу
познакомить вас с моими родителями. — Она повернулась к  паре,
которая уже уселась, и сказала:
     — Смотрите, я, наконец, нашла мисс Пим.
     Мать  Бо  была  очень красива, над ее красотой потрудились
лучшие косметические салоны и самые дорогие парикмахеры,  но  у
них  была  прекрасная почва для работы, потому что когда миссис
Нэш было двадцать лет, она, очевидно, была очень похожа на  Бо.
Даже  сейчас,  при  ярком  солнечном  свете,  она  выглядела не
больше, чем на тридцать пять лет. Кроме того, у нее был хороший
портной, и вела она себя спокойно  и  дружески  доверчиво,  как
женщина,  за всю жизнь привыкшая к тому, что она красавица. Она
так хорошо знала, какое впечатление она  производит  на  людей,
что  вовсе  не  думала  об этом, ее голова была свободна, и она
могла обратить свое внимание на того, с кем она разговаривала.
     Мистер Нэш был, совершенно очевидно,  тем,  кого  называют
"руководитель". Гладкая чистая кожа, отлично сшитый костюм, вид
очень  обеспеченного  человека  и  общая  аура  мебели красного
дерева и рядов чистых блокнотов на столах.
     — Мне нужно переодеваться. Я улетаю, — проговорила Бо  и
исчезла.
     Люси  усадили, и миссис Нэш посмотрела на нее, улыбаясь, и
сказала:
     — Ну вот, теперь, когда я вижу вас во плоти, мисс Пим, мы
можем спросить вас кое о чем, что нам до смерти хочется узнать.
Скажите, пожалуйста, как вам это удалось?
     — Что — удалось?
     — Произвести впечатление на Памелу.
     — Да, — подтвердил мистер Нэш,  —  именно  это  нам  бы
очень  хотелось  узнать.  Всю жизнь мы пытались произвести хоть
какое-нибудь  впечатление  на  Памелу,  но  в  ее   глазах   мы
по-прежнему  пара милых людей, которые по воле случая виновны в
ее появлении на свет и над  которыми  время  от  времени  нужно
подшучивать.
     —  А вы, оказывается, тот человек, о котором в самом деле
стоит писать домой, — проговорила миссис Нэш, подняла бровь  и
рассмеялась.
     —  Если  это послужит вам утешением, — ответила Люси, —
на меня ваша дочь тоже произвела сильное впечатление.
     — Пэм прелесть, — сказала ее мать. — Мы очень любим ее,
но мне бы хотелось, чтобы она больше считалась с нашим мнением.
Пока не появились вы, мисс Пим, Пэм не считалась ни с  кем,  за
исключением  няни,  которая  была  у нас, когда Пэм было четыре
года.
     — И заставила считаться с собой физическим воздействием.
     — Да, это был единственный раз, когда Пэм нашлепали.
     — И что было потом?
     — Нам пришлось расстаться с няней!
     — Вы не одобряете, когда шлепают?
     — О, мы-то были рады, но Памела не одобрила.
     — Пэм устроила первую в истории  сидячую  забастовку,  —
сказал мистер Нэш.
     —  И сидела семь дней, добавила миссис Нэш. — Если мы не
хотели одевать ее и кормить силком всю  оставшуюся  жизнь,  нам
ничего  другого не оставалось, как расстаться с няней. Это была
превосходная женщина. Очень жаль было терять ее.
     Раздались   звуки   музыки,   и   перед   высокой   стеной
рододендронов появились Младшие в пестрых шведских национальных
костюмах.  Начались народные танцы. Люси, откинувшись на спинку
стула, погрузилась в раздумье, но не о детских выходках  Бо,  а
об  Иннес  и  о  том,  что  черная туча сомнений и предчувствий
пытается затмить яркий свет солнца, как  будто  насмехаясь  над
ним.
     Люси  была  так занята мыслями об Иннес, что услышав голос
миссис Нэш "Мэри, дорогая, вот и ты. Очень рада  видеть  тебя",
вздрогнула,  обернулась и посмотрела на стоявшую за ними Иннес.
На ней был мужской костюм по моде  XV  века,  камзол,  штаны  и
капюшон,  под  который  были  убраны  волосы  и который, плотно
прилегая к лицу, подчеркивал  особенности  строения  его  черт.
Теперь,  когда  глаза  девушки,  и  всегда глубоко спрятанные в
глазницах, запали еще больше и под ними легли темные  тени,  ее
лицо  приобрело  грозное  выражение,  которого у него раньше не
было. Это было — как это говорится? —  "роковое"  лицо.  Люси
вспомнилось  ее первое впечатление, что именно вокруг таких лиц
создается история.
     — Ты переутомилась, Мэри, — сказала миссис Нэш, глядя на
девушку.
     — Они  все  переутомились,  —  проговорила  Люси,  желая
отвлечь внимание от Иннес.
     —  Только не Памела, — возразила ее мать. — Пэм никогда
в жизни много не работала.
     Да. Бо все подавалось на тарелочке. Чудо, что она  выросла
такой очаровательной.
     —  Вы  видели,  как  я  провалила  упражнение на буме? —
спросила Иннес светским тоном. Это удивило  Люси,  она  думала,
что девушка постарается избежать этой темы.
     —  О,  дорогая, мы так волновались за тебя, что покрылись
испариной, — сказала миссис Нэш.  —  Что  случилось?  У  тебя
закружилась голова?
     —  Нет,  —  заявила Бо, подходя к ним сзади и беря Иннес
под руку, — просто это  ее  способ  привлекать  внимание.  Эта
девушка  отличается  не  слабыми  физическими  возможностями, а
великолепными мозгами. Никто  из  нас  не  догадался  придумать
подобный  трюк,  — и как бы в знак одобрения она пожала локоть
Иннес.
     Бо тоже была одета в мужской костюм и, казалось, испускала
сияние; даже то, что золотые волосы девушки были  спрятаны,  не
уменьшало блеск и живость ее красоты.
     —  Это  последний  номер  Младших  —  правда, они славно
выглядят на фоне этой зелени? — а теперь Иннес, я и  вся  наша
группа  будем  развлекать  вас сценами из английской истории, а
потом вы получите  чай,  чтобы  подкрепиться  перед  настоящими
танцами.
     И они обе ушли.
     —  Вот  так, — произнесла мисс Нэш, глядя на удаляющуюся
дочь. — Наверно, это лучше, чем если бы  ее  охватило  желание
учить  аборигенов  в Черной Африке или что-нибудь в таком духе.
Но мне бы хотелось,  чтобы  она  осталась  дома  и  была  нашей
дочкой.
     Люси  подумала, что это делает честь миссис Нэш, если она,
выглядя так молодо, хочет, чтобы ее дочь жила дома.
     — Пэм всегда сходила с ума  по  гимнастике  и  играм,  —
сказал  мистер Нэш. — Ее не удержать было. Впрочем, если уж на
то пошло, ее никогда ни в чем было не удержать.
     — Мисс Пим, — раздался голос  Нат  Тарт,  появившейся  у
локтя  Люси, — вы не возражаете, если Рик посидит с вами, пока
я буду изображать со старшими эти истории? — и она показала на
стоявшего за ее спиной со стулом  в  руках  Гиллеспи,  на  лице
которого была его обычная широкая улыбка.
     Плоская   шляпа   с   большими  полями  и  завязанной  под
подбородком вуалью — мода, называвшаяся "Женщина из  Бата"  —
была   приколота   на   макушке   Нат   Тарт   и  придавала  ей
невинно-удивленный вид, совершенно восхитительный. Люси  и  Рик
обменялись  взглядами,  выражавшими  обоюдное  одобрение, и он,
улыбаясь, уселся рядом с ней.
     — Ну не прелесть ли она в этом костюме, — произнес  Рик,
глядя, как Детерро скрывается за зарослями рододендронов.
     — Я полагаю, "история" не может считаться танцами.
     — Она хорошо танцует?
     — Не знаю. Я никогда не видела, но думаю — хорошо.
     —  Я  даже  ни разу не танцевал с ней на балу, как это ни
странно. Я вообще не знал о ее существовании, до прошлой Пасхи.
Можно сойти с ума от мысли, что она уже целый год в Англии, а я
не знал. Три месяца  встреч  от  случая  к  случаю  —  слишком
короткий срок, чтобы произвести впечатление на такого человека,
как Тереза.
     — А вы хотите произвести впечатление?
     — Да.
     Односложный ответ был вполне красноречив.
     Одетые в средневековые английские костюмы Старшие выбежали
на лужайку,  и  разговоры  стихли.  Люси  попыталась отвлечься,
определяя кому какие ноги принадлежат, и восхищаясь энергией, с
которой  эти  ноги  двигались  после  целого  часа   труднейших
упражнений.  Она  говорила себе: "Да, ты должна сегодня вечером
отнести маленькую розетку Генриетте. Хорошо. Это ясно. От  тебя
ничего  не  зависит,  ни  сам  факт,  что  тебе  надо пойти, ни
результат, к которому все может привести. Поэтому  выбрось  все
из  головы.  Ты  так ждала этого дня. День чудесный, солнечный,
все рады тебе, и тебе должно быть очень хорошо. Успокойся. Даже
если — если розетка будет причиной чего-то ужасного, тебя  это
не касается. Две недели назад ты не знала никого из этих людей,
и  уехав,  никогда никого из них больше не увидишь. Тебе должно
быть безразлично все, что случится или не случится с ними".
     Но эти рассуждения, как  бы  правильны  они  ни  были,  не
помогали.   Увидев,   что  мисс  Джолифф  с  помощницами  стала
накрывать к чаю установленные поодаль  столы,  Люси  поднялась,
обрадовавшись,  что  есть куда приложить свои руки и чем занять
голову.
     Рик неожиданно пошел вместе с ней.
     — Я как будто рожден передавать тарелки. Наверно, во  мне
сидит жиголо.
     Люси  заметила,  что  ему следовало бы посмотреть "Истории
влюбленных", которые изображала его возлюбленная.
     — Ее номер последний. И если  я  хоть  немного  знаю  мою
Терезу,  удовлетворить  ее  аппетит  гораздо  труднее,  чем  ее
тщеславие, как бы велико оно ни было.
     Похоже, он хорошо знает свою Терезу, подумала Люси.
     — Вы обеспокоены чем-то, мисс Пим?
     Вопрос застал ее врасплох.
     — Почему вы так решили?
     — Не знаю. Просто мне  показалось.  Может  быть,  я  могу
чем-нибудь помочь?
     Люси вспомнила, как в воскресенье вечером, когда она почти
расплакалась  над  бидлингтонскими  гренками  с сыром, он сразу
понял, что она устала, и помог  ей.  Если  бы,  когда  ей  было
двадцать,  ей встретился кто-нибудь такой же понимающий и такой
же молодой и красивый, как поклонник Нат Тарт, а не Алан с  его
адамовым яблоком и дырявыми носками!
     —  Я  должна  сделать кое-что, что необходимо сделать, —
медленно проговорила Люси, — но я боюсь последствий.
     — Последствий для вас?
     — Нет. Для других.
     — Не думайте; делайте.
     Мисс Пим поставила тарелки с кексами на поднос.
     — Видите ли, то, что необходимо, не всегда  правильно.  А
может, я хотела сказать наоборот?
     — Я не уверен, что понял, что вы вообще хотели сказать.
     — Ну, тут появляется ужасная дилемма — кого вы спасаете.
Вы понимаете.  Если  вы  знаете,  что,  спасая человека с верха
снежной лавины, вы вызовете  ее  срыв,  в  результате  которого
будет  разрушена  деревня,  что  вы  будете делать? Такого рода
вопрос.
     — Конечно, я спасу его.
     — Да?
     — Лавина может накрыть деревню так, что ни одна кошка  не
погибнет  —  положить на этот поднос немного сандвичей? — так
что будет спасена, по крайней мере, одна жизнь.
     — Вы считаете, что всегда нужно делать то, что правильно,
и пусть последствия заботятся сами о себе?
     — Примерно так.
     — Несомненно, это проще всего. По правде говоря, я  думаю
слишком просто.
     —  Если вы не собираетесь играть роль Господа Бога, нужно
выбирать простой путь.
     — Играть роль Господа Бога? Вы знаете, что положили  сюда
вдвое больше сэндвичей с языком?
     —  Если вы не можете, как Господь Бог, предвидеть все "до
и после", лучше  всего  придерживаться  правил.  Полный  успех!
Музыка  кончилась,  и  вон  моя  юная  дама  движется сюда, как
леопард на  охоте.  —  Рик  с  улыбкой  в  глазах  смотрел  на
приближающуюся   Детерро.   —   Не   правда   ли,   эта  шляпа
сногсшибательна! — Он на секунду задержал взгляд на  Люси:  —
Делайте  то,  что  правильно,  мисс  Пим,  и  пусть Господь Бог
решает.
     — Ты не смотрел, Рик? — услышала Люси вопрос Детерро, но
тут и она сама, и Детерро, и Рик  были  захлестнуты  налетевшей
волной  Младших,  примчавшихся  выполнять  свою  обязанности —
угощать  чаем.  Люси  выбралась  из  звяканья  белых  чашек   и
мелькания  пестрых шведских костюмов и оказалась лицом к лицу с
Эдвардом Эйдрианом. Тот был один и выглядел совсем потерянным.
     — Мисс Пим! Вас-то я и хотел увидеть, Вы слышали, что...
     Одна из Младших сунула ему в  руки  чашку  с  чаем,  и  он
одарил  ее своей самой лучшей улыбкой, но ей было некогда и она
ее не увидела. В тот же момент к  Люси  с  чаем  и  подносом  с
кексами  подошла  маленькая  мисс  Моррис, сохранившая верность
даже в суматохе Показа.
     — Давайте присядем, хорошо? — сказала Люси.
     — Вы слышали об этом ужасном случае?
     — Да. Думаю, что серьезные несчастные  случаи  бывают  не
так  уж часто. Просто очень неудачно, что это произошло как раз
в день Показательных выступлений.
     — О, несчастный случай,  да.  А  вы  знаете,  что  Кэтрин
говорит,  что  не  может поехать сегодня вечером в Ларборо? Что
все  подавлены  и  она  должна  остаться  здесь.   Вы   слышали
когда-нибудь  что-нибудь  более  абсурдное?  Если  здесь  царит
угнетенное  настроение,  тем  больше  причин  для  того,  чтобы
вытащить  ее  и  заставить  немного забыться? Я все приготовил.
Даже купил специально цветы для нашего столика  на  сегодняшний
вечер. И именинный пирог. В следующую среду день ее рождения.
     Интересно,  подумала  Люси,  знает  ли кто-нибудь в Лейсе,
когда у Кэтрин Люкс день рождения.
     Как могла, Люси выразила  сочувствие  Эйдриану,  при  этом
мягко сказав, что понимает точку зрения мисс Люкс. Ведь девушка
серьезно  ранена,  все очень обеспокоены и, без сомнения, будет
несколько бездушно с ее стороны, если она поедет  веселиться  в
Ларборо.
     —  Но  это  не  веселье!  Это просто тихий ужин со старым
другом. Я действительно не понимаю, почему, если со  студенткой
произошел  несчастный  случай,  Кэтрин  должна  бросать старого
друга. Поговорите с ней, мисс Пим. Вы можете убедить ее.
     Люси сказала, что сделает все, что сможет, но на успех  не
надеется,  потому  что,  пожалуй,  разделяет  идеи мисс Люкс по
этому поводу.
     — И вы! О, Господи!
     — Я знаю, что это неразумно. Даже абсурдно. Но  никто  из