она. Он представил себе, с какого места в нее стреляли, какое действие
произвели на нее пули. Он увидел место, куда упали цветы, которые она
держала.
Казалось, картина сложилась довольно убедительная, но сходились не все
концы. Почему она не приходила сюда раньше? Как после долгих лет отыскала
давно умершего Римо?
Именно эти докучливые вопросы привели Смита в Уайлдвуд, и сейчас, над
могилой Римо, они докучали ему еще больше.
Смит вынул из кармана блокнот и занес в него имена с соседних могил,
сделав пометку: спросить у Чиуна, где находится настоящее тело Римо.
Пожалуй, надо попытаться устроить так, чтобы Римо похоронили здесь, в
Уайлдвуде. На этот раз по-настоящему. Уж этим-то он Римо обязан.
Смит покинул кладбище.
Не оглядываясь. Оглядываться не имело смысла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Когда стрелок говорил, что проникнуть в больницу будет трудновато, хотел
возразить, что больница — не крепость и не тюрьма и устроена не для того,
чтобы туда было трудно войти или оттуда выйти. Больница — всего лишь
больница, место, куда больных помещают, чтобы они поправились, и можно
поставить вокруг хоть тысячу солдат, но защита все равно будет проницаемой,
как дуршлаг. Но решил промолчать: тот все равно не поймет. Стрелок, следуя
по скоростной автостраде имени Джона С. Лоджа в центре Детройта, снизил
скорость. Римо выскользнул из машины, и прежде чем за ним захлопнулась
дверь, успел услышать: "Ну давай, сынок, покажи им, что ты умеешь!"
Машина умчалась прочь, а Римо, перемахнув через ограждение, оказался на
территории больницы. Он был в черном и в темноте молчаливой тенью
перемещался от дерева к кусту, от куста, когда добрался до автостоянки перед
больницей, — к машине.
В заливающем территорию холодном белом свете прожекторов здание главного
корпуса выглядело блестящим кубиком льда.
Римо на полусогнутых проскользнул мимо лениво расхаживающих патрульных. От
них он никаких неприятностей не ждал. Если неприятности и будут, то на
этаже, где лежал в коме Хьюберт Миллис, президент "Америкэн автос".
Добравшись до больших парадных дверей, Римо вошел в холл с
самоуверенностью посыльного, доставившего из закусочной кофе со слойками.
Сверяя что-то в блокноте, за стойкой приемной стояла непреклонного вида
медицинская сестра.
— Слушаю вас, — сказала она, подняв на Римо глаза.
— Скажите, на каком этаже лежит мистер Миллис?
— Часы посещений — с трех до пяти дня.
— Я спросил не об этом.
— К посещениям допускаются только самые близкие родственники.
— Это меня тоже не интересует.
— Вы — родственник?
— Как всякий, кто знает, что человек человеку — брат, — сказал Римо и,
перегнувшись через стойку, выхватил из рук сестры блокнот.
— Отдайте немедленно! — зашипела она.
Римо нашел имя Миллиса с пометкой "12-Д". Это означало либо двенадцатый
этаж, либо больничное отделение "Д".
— Где отделение "Д"? — спросил Римо.
— Нет у нас такого отделения! — обидчиво сказала сестра.
— Премного обязан.
Римо вернул блокнот. Проще добраться до двенадцатого этажа, чем рыскать в
ночи в поисках какого-то сомнительного отделения "Д".
— Охрана! — закричала сестра.
— Ну вот, кто вас просил, — с мягким укором произнес Римо.
Из-за угла появился охранник.
— Что такое? — сурово осведомился он, держа руку на рукоятке торчащего
из кобуры револьвера.
— Этот человек интересуется пациентом из "12-Д".
— Какие проблемы, приятель? — обратился охранник к Римо.
— Никаких проблем! — удивился Римо. — Как раз собираюсь уходить.
— Пойдем, провожу, — сказал охранник.
— Чудно. Обожаю компанию.
Не спуская руки с оружия, охранник выпроводил Римо на улицу. Его подмывало
вызвать по радиотелефону помощь и для порядка заковать нарушителя в
наручники, но, говоря по чести, тот ведь на самом деле не совершил ничего
противозаконного. Он просто задал сестре несколько
вопросов о пациенте из палаты "12-Д", которая, как охраннику было хорошо
известно, находилась под круглосуточным наблюдением агентов ФБР.
Эти агенты, когда он предложил им свою помощь, окатили его презрением.
— Главное, старина, не путайся под ногами, — сказал ему их главный.
И никаких особых указаний от них не поступило, так что теперь он и не знал
толком, что делать с этим костлявым, одетым во всем черное парнем.
Но скоро вопрос сделался сугубо академическим, поскольку костлявый исчез,
как сквозь землю провалился.
Только что он стоял рядом — и вот его уже нет. Охранник огляделся кругом,
ничего не увидел и направился к кустам сбоку от входной двери. Там были
тени, и какие-то странные, темнее обычных, и кажется, они двигались. Он
успел убедиться, что тени двигались, но было уже поздно.
Ослабив хватку на горле охранника, перекрывшую тому доступ кислорода, Римо
подхватил обмякшее тело и легко, как ребенка, перенес к припаркованной
неподалеку машине, пальцем выбил замок и усадил охранника за руль, где он и
очнется несколько часов спустя в полном недоумении, как там оказался.
К тому времени Римо наверняка уже скроется.
Больничный фасад был гладким, облицованным керамической плиткой, не за что
ухватиться, но оставались еще окна, и Римо легко запрыгнул на выступ окна
первого этажа. Отсюда он достиг выступа окна второго этажа и, словно по
ступенькам лестницы, двинулся наверх. Со стороны могло показаться, что это
очень легко. Для Римо так оно и было. Некоторые из окон на его пути были
открыты или светились, и тогда он, чтобы не засветиться самому, обходил их,
ведь успех всего предприятия зависел от внезапности и незаметности
восхождения. Как ходы на шахматной доске: окна — клетки, а Римо —
единственная боевая фигура.
Он прошел двенадцатый, в окне этажом выше ногтем очертил по стеклу круг и
надавил на его верхнюю часть. Безупречно круглая плоскость бесшумно
выскочила ему прямо в руку. Римо метнул ее, как дискобол, и стеклянный круг,
красиво спланировав над автостоянкой, впился в ствол дерева.
Просунув руку в образовавшееся отверстие, Римо нащупал шпингалет и
бесшумно открыл окно. Скользнул в комнату, огляделся — глаза тут же
приспособились к темноте. Это была двухместная, никем не занятая палата. В
воздухе витал особый больничный дух, на девяносто процентов — дезинфекция,
на десять — отчаяние и недуг.
Римо стянул с кровати простыню, сделал в ней несколько дыр, в одну
просунул голову и задрапировался, как в тогу. Если не слишком
приглядываться, одеяние смахивало на бесформенный балахон, какие в больницах
выдают вместо ночных рубашек.
В коридоре на него никто не обратил внимания. В ближайшем торце Римо
обнаружил лестницу, ведущую на двенадцатый этаж.
Лестер Трингл, оперативный агент ФБР, назубок усвоил совет, преподанный
ему на подготовительных курсах: "Всегда и везде жди неприятностей. Они
начнутся — а ты к ним уже готов".
Так что даже теперь, во время простого, как кусок мыла, задания —
охранять лежащего в коме пациента, — Трингл был начеку. Он стоял на посту у
двери в палату "12-Д", нянча в руках короткоствольный автомат со сложным
телескопическим и лазерным наведением.
Трингл не слишком жаловал эти новомодные штучки. Он был меткий стрелок, но
начальство настаивало, и он подчинился. В Белом доме безопасность Хьюберта
Миллиса считали делом государственного значения — не столько из-за персоны
собственно Миллиса, сколько потому, что слишком уж много автопромышленников
пострадало в последнее время. Вопрос стоял принципиально: если вооруженный
псих с легкостью изничтожает цвет национальной автоиндустрии, это нездорово
отражается на репутации страны.
Дурацкая история, подумал Лестер Трингл, и самое дурацкое в ней то, что
этот псих разослал в газеты письмо и подписал его.
Он сомневался, что тот предпримет штурм больницы, но на всякий случай
Трингл был наготове: потому он и отставил свой пистолет, который столько лет
носил на поясном ремне, ради этого автомата, способного вдоль красного
лазерного луча выдать тысячу пуль в минуту.
Когда работаешь командой, как Трингл сегодня, у автоматов с лазерным
прицелом есть одно крупное достоинство: сильно уменьшается шанс, что тебя
ненароком пристрелит твой же напарник. Лазер позволял поражать мишень
практически наверняка. Легонько касаешься курка, выпускаешь на волю луч. На
цели появляется красная точка, с десятицентовик, не больше, видимая при
любом освещении, и днем, и ночью. Появись она там, где у человека сердце,
можешь спорить на годовое жалованье, что если нажать курок до конца, пули
пойдут точно туда. Следовательно, гораздо меньше вероятность, что во время
операции подстрелишь случайного прохожего или других агентов, что для
Лестера Трингла, который собирался дослужить до пенсии и открыть потом
таверну в Ки-Вест, штат Флорида, было очень существенно.
Заслышав в коридоре звук, похожий на треск автоматного огня, Трингл
оторвал спину от стены.
Звук стих почти мгновенно. Странно. Странно потому, что даже кратчайшее
нажатие на курок этих автоматов вызывает очередь в дюжину выстрелов, не
меньше, и длительностью в целую секунду.
— Эй, Сэм! — позвал Трингл. — Что там у тебя?
Из холла восточного крыла не донеслось ни звука. В том конце здания лифта
не было, и агент Сэм Биндлштейн охранял выход на лестницу.
Трингл вытащил из-под пуленепробиваемого жилета радиотелефон.
— Харпер, слышишь?
— Что? — проскрипел в ответ голос Келли Харпера.
— Кажется, тут что-то началось. Я не могу отойти от двери. У тебя там
спокойно?
— Вроде да.
— Тогда беги сюда и береги спину.
Трое до зубов вооруженных агентов — вот все, что местное руководство ФБР
сочло достаточным для этой работы. Но сейчас, когда один из агентов не
отвечал, а второй оставил свой пост, Лестер Трингл засомневался всерьез, не
промахнулось ли оно со своими расчетами.
Он безуспешно вызывал Биндлштейна по радиотелефону и тут заметил, что
какой-то больной — тощий, с выступающими скулами — приближается к нему.
— Эй! — окликнул его Трингл, подняв автомат на уровень груди. — Вы не с
этого этажа!
— Я заблудился, — сказал Римо. — Никак не найду свою палату. Вы не
поможете?
— Вам нужен другой этаж. Сюда вход запрещен. Направо по коридору — лифт.
Спуститесь в холл, там вам кто-нибудь поможет.
Но больной все приближался. Тут Трингл заметил, что хотя руки его
обнажены, из-под балахона торчат ноги в черных штанинах, а на настоящих
больничных пациентах, кроме этих балахонов, ничего нет.
Он нацелился автоматом самозванцу в живот и легонько коснулся курка. На
месте желудка загорелась красная точка.
— Приказываю, стойте! — крикнул Трингл.
— Приказам не подчиняюсь с тех пор, как выбыл из морской пехоты, —
ответил Римо.
— Тогда прошу: остановитесь. Иначе буду вынужден открыть огонь.
Красная точка дрожала, потому что больной продолжал идти. Руки его были
пусты, но темные, без блеска, глаза смотрели твердо и уверенно.
— Последнее предупреждение. Стой, где стоишь!
— Говорю ж, заблудился. Значит, не знаю, где нахожусь. Как я могу стоять,
где стою, если понятия не имею, где это?
Трингл дал ему подойти на десять ярдов, а затем нажал на курок.
Залп был короткий, выстрелов на двенадцать, и стена за спиной самозванца
осыпалась облаком пыли и кусков штукатурки.
Но он шел, как заговоренный. Красная точка по-прежнему плавала на его
желудке. Трингл недоуменно моргнул. Призрак он, что ли? Неужто пули прошили
его насквозь? Он опять выстрелил. Залп вышел длиннее. На этот раз Трингл
заметил мимолетное, смазанное стремительностью движение уклонившегося от
пуль самозванца. Трингл прицелился с поправкой. Красная точка поднялась
выше. Трингл выстрелил снова.
Пациент отклонился влево. Стрельба в узком коридоре звучала не так громко,
как можно было предполагать, потому что автомат был с глушителем.
Трингл выругался. Наверно, это глушитель мешает. Но, едва додумав, он тут
же отверг эту мысль. Лазер, по идее, должен исправлять все огрехи глушителя.
Трингл с силой нажал на курок, выпустив длинную очередь. Человек в
больничном одеянии отнесся к ней наплевательски и продолжал приближаться.
— Почему ты стреляешь в больного? — изумился агент Келли Харпер, труся с
автоматом наперевес с другого конца коридора.
— Потому что нечего ему здесь делать, — с жаром сказал Трингл.
— А почему ему ничего не делается? Или ты лупишь холостыми?
— Посмотри лучше, на что похожа стена, — огрызнулся Трингл.
И впрямь. Стена за человеком в ночной рубашке и по обе стороны от него
была разбита до бетонного костяка и махрилась клочьями покраски и
штукатурки.
— Может, у тебя лазер сломался? — спросил Харпер.
— Попробуй свой, — предложил Трингл.
— Это ФБР! — выкрикнул Харпер. — Стой!
— А ты попробуй заставь меня, — ухмыльнулся Римо.
— Хорошо. Ты сам напросился, — сказал Харпер, наводя прицел на ничем не
защищенную грудь приближающегося человека.
К этому времени тот уже почти вплотную подошел к фебеэровцам. Харпер нажал
на курок, намереваясь выпустить короткую очередь, но по какой-то непонятной
причине его автомат сам собою уставился в потолок. Он попытался снять палец
с курка, но тот будто приклеился и отрываться не пожелал.
Затем Харпер заметил, что этот, в рубашке, стоит рядом и с жестокой
улыбкой на губах легко массирует ему локоть. Харпер понял, что и уставленное
в потолок дуло, и примерзший к курку палец — все из-за этого почти нежного
прикосновения к локтю.
Римо опустил агента на пол. Трингл между тем пятился задом, чтоб удобней
стрелять.
— Только что ты убил агента ФБР, — ледяным тоном обвинил он.
— Не убил. Отключил, и все. Так же, как сейчас отключу тебя.
— Черта с два! — крикнул Трингл и выстрелил, не заботясь о лазерном
луче. С такого расстояния не промахнешься.
Ничего подобного. Пули прошили стену, но в цель ни одна не попала.
Самозванец захохотал.
— Не сметь смеяться над ФБР! — со слезами отчаяния вскричал Трингл.
— Это почему же?
Трингл не ответил. Ему было некогда. Он пытался вытащить пустой магазин,
чтобы вставить новый. На учениях это удавалось ему меньше, чем за две с
половиной секунды, что считалось очень похвальным.
Однако в настоящих боевых условиях этой скорости оказалось маловато,
потому что не успел он выдернуть старый магазин, как автомат вдруг начал
разваливаться и в итоге остался в руках каким-то разобранным на блестящие
детали хламом. Лазерный прицел между тем продолжал действовать. Трингл понял
это по тому, как танцевала красная точка на беспечной физиономии самозванца.
Некоторые части автомата Трингла оказались у него в правой руке, а левая
медленно поднималась к залитому слезами лицу агента.
Больше Трингл уже ничего не видел, потому что без сознания свалился на
пол.
Римо оттащил обоих агентов в кладовую и прикрыл одеялами, потому что там
было прохладно. Через несколько часов они очухаются в достаточной степени,
чтобы выслушать порицания по службе, и только одному Римо будет известно,
что они не виноваты. Их было всего трое, а троих на него — мало.
Римо вошел в незапертую палату "12-Д".
Хьюберт Миллис, широко раскрыв глаза, лежал на постели с торчащими изо
рта, носа и на кистях прозрачными трубками. На фоне гудящей и попискивающей
электроники его дыхания было почти не слышно.
Римо осторожно поводил рукой перед глазами раненого. Никакой реакции.
Чувствовалось, что близка, очень близка смерть. Легко нажать на висок будет
милосердней убийства.
Римо протянул правую руку. Замер. Убрал руку. Много он убивал на своем
веку, но это — случай особенный. Лежащий перед ним беспомощный человек —
не преступник, он не нарушал закона, он всего лишь бизнесмен, которому по
чьей-то злой воле случилось попасть в список лиц, подлежащих уничтожению.
Но убить его попросил его собственный, Римо, отец!
Он медленно поднял руку еще раз.
Тут вдруг перестал попискивать электрокардиограф. Издав долгий,
монотонный, высокий "скри-и-и-и-и-п", ожила другая машина.
В коридоре зазвенели звонки. Кто-то закричал: "Синий код! Палата "12Д"!"
Комната наполнилась медиками. Они не обратили никакого внимания на
разгромленный коридор, а мимо
Римо промчались, словно его тут не было.
Медсестра разорвала рубашку на тощей груди Хьюберта Миллиса. Врач, прижав
к ней стетоскоп, покачал головой.
Кто-то передал ему два металлических диска, проводами присоединенных к
машине на колесиках.
— В стороны! — крикнул врач. Все отступили. Когда диски коснулись груди
Миллиса, тело подскочило на кровати.
Три раза доктор повторял эту процедуру, одним глазом косясь на кардиограф,
прямая линия в оконце которого означала, что сердце не работает.
Наконец врач отбросил диски и отступил назад.
— Все. Бесполезно. Сестра, приготовьте его к перевозке.
И так и не заметив Римо, доктора вышли из палаты.
Сестра осталась стоять у кровати. Римо коснулся ее руки.
— Что произошло?
— Сердце остановилось.
— Значит, он умер?
— Да. Вы были с ним здесь, в комнате? Кто вы?
— Это неважно. Скажите, что его убило? Мне важно знать.
— Просто остановилось сердце. Мы этого, собственно, ожидали.
— Так это не из-за волнения?
— Какое волнение! Он был в коме. Его не взволновала бы и бомбежка.
— Спасибо, — сказал Римо.
— Не за что. Но все-таки, что вы тут делали?
— Боролся с собственной совестью, — на ходу, через плечо бросил Римо.
— И кто победил?
— Ничья.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Римо вернулся из больницы, стрелок сидел перед телевизором.
Показывали очередную серию "Новобрачных".
— Ну как? — поинтересовался он, не отрывая взгляда от экрана.
— Миллис мертв.
— Отлично. Молодчага, сынок. Садись, посмотри телевизор.
— Лучше лягу посплю.
— Конечно, сын. Что хочешь, то и делай.
— Мы скоро уедем? — спросил Римо.
— Не гони лошадей. У меня еще есть дела, — сказал стрелок.
— Какие?
— Дела, понимаешь? Просто дела. Не мешай, а? Хочу посмотреть.
— Я думал, твое дело — Миллис.
— Так оно и было, — сказал стрелок.
— Миллис мертв.
— И чего ты от меня хочешь? Золотую медаль? Это был твой должок мне,
потому что ты путался там, на крыше. Теперь мы квиты, и с этим все. У меня
еще и другие дела есть.
Римо ушел в спальню, лег, но сон не шел к нему. Всю жизнь он мечтал о том,
чтобы иметь семью, но, кажется, семья — это совсем не то, как он себе ее
представлял.
Для своего отца он ровно ничего не значил. Тот за дверью в голос хохотал
над фильмом, который видел не меньше десяти раз. И это — семья?!
Чиун при всем его занудстве все-таки о нем беспокоился. А Чиун — не
семья, во всяком случае, не по крови.
Может, "семья" — это всего лишь этикетка, наклейка, бумажка, если за нею
нет любви, доверия и заботы? Римо не знал. Он лежал на кровати и придумывал,
что бы такое сказать отцу. Но все главные вопросы — кто Римо такой, где он
родился и прочее — были уже заданы, ответы получены, так что вопросов
больше не осталось, и Римо чувствовал себя опустошенным.
В соседней комнате зазвонил телефон. Стрелок взял трубку. Римо
сфокусировал слух. Обыкновенные люди не умеют слушать направленно,
концентрируясь на одном или двух голосах, не умеют отфильтровывать фоновые
шумы. Римо же мог направлять внимание в узкий звуковой диапазон и, к
примеру, из-за закрытой двери без особых усилий слышать полностью весь
телефонный разговор.
— Когда расплатитесь за Миллиса? — спрашивал отец.
— Как только достанете Лаваллета, — ответил голос.
— Минутку! Договоренность была: товар — деньги.
— Миллис еще не остыл, а дело срочное. Я не могу сейчас объяснить. Мне
нужен Лаваллет, и немедленно.
— Так мы не договаривались, — сказал стрелок.
— За Лаваллета плачу вдвойне, — ответил голос.
— Вдвойне? Так вы что, в самом деле хотите убрать Лаваллета?
— А что, у вас есть сомнения?
— Да нет, почему же. Ладно, согласен.
— Сегодня в восемь утра он будет у себя в офисе. Только учтите: никаких
выстрелов в голову. Попадете в голову или в лицо — ничего не получите.
— Я помню.
— Это действительно важно. У меня есть для этого свои основания.
Стрелок положил трубку, и Римо услышал в пустой комнате его голос:
— Еще бы. Но будь я проклят, если что-нибудь понимаю!
Лайл Лаваллет тоже повесил трубку и взвинченно рассмеялся.
Игра почти сделана. Еще один рискованный ход, и он отхватит большой куш.
Двадцать лет назад — кто бы мог представить себе такое? Кто бы мог
подумать об этом тогда, когда эти три неблагодарных подонка повыгоняли его
из своих компаний?
Ну а теперь пришло время расплаты, и "дайнакар" — лучшее средство. Месяца
не пройдет, как Лаваллет возглавит всю автомобильную промышленность страны.
Железной рукой он возьмет ее под уздцы так, как не снилось даже Генри Форду.
И кто знает, что потом?
Может быть, Вашингтон.
Может быть, Белый дом.
Почему нет? Пока что все срабатывает, как надо.
Это была блестящая мысль — нанять киллера и себя самого, Лайла Лаваллета,
наметить первой жертвой. Благодаря этому потом, когда жертвами пали другие
автопромышленники, никому в голову не пришло заподозрить самого Лаваллета.
И это сработало! В автокомпаниях поднялась паника. Перепуганные советы
директоров бросились к нему за помощью.
Единственным пробелом остается киллер. Ни к чему, чтобы он болтался
вокруг. Чего доброго, арестуют, начнет болтать... Хотя он и не знает, кто
его нанял, толковый следователь может разговорить любого и сообразить, что к
чему.
Киллера нужно убрать, потому-то Лаваллет и назначил ему свидание у себя в
офисе.
Киллер явится утром.
Его встретят полковник Брок Сэвидж и команда наемников.
Стрелку — конец. Конец всем проблемам.
Прелесть, как ладно все складывается.
Лаваллет натянул сеточку на покрытые лаком волосы и осторожно улегся в
постель. Надо поспать немного. Нельзя появиться перед телекамерами усталым!
А появиться придется. Кому же, как не ему, объявить всему миру, что
сбрендивший "зеленый", нагнавший ужас на весь Детройт, мертв?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
— Так вот он какой, "дайнакар". Когда приступаете к производству?
Лайл Лаваллет искоса посмотрел на своего нового, только что приступившего
к работе консультанта по связям с общественностью и сказал:
— Пусть это вас не беспокоит. Есть дела поважнее.
Они находились в просторном гараже главного здания завода "Дайнакар
индастриз". Консультант был в полном недоумении: судя по газетам и выпускам
теленовостей, Лаваллет хоть сейчас готов начать выпуск "дайнакаров". Однако
внутри завод выглядел голой пусто, как бейсбольный стадион в декабре.
Рабочих нет, конвейерные линии не установлены, ни деталей, ни оборудования.
Не завод, а огромный пустой ангар.
— Не вполне уверен, что уловил вашу мысль, мистер Лаваллет, — неуверенно
произнес он.
До того, как пойти в консультанты, чтобы "заработать по-настоящему", он
пятнадцать лет был газетчиком, и сейчас журналистское чутье настойчиво
подсказывало ему, что он вляпался в какую-то аферу.
Даже зрелище изящного черного "дайнакара", одиноко стоящего посреди
гаража, не развеяло этого чувства.
— Слушайте внимательно, и вам все станет ясно, как дважды два, — сказал
Лаваллет. — Сначала я, конечно, готовился запустить производство, но потом,
когда в округе стал хозяйничать этот "зеленый" киллер, все изменилось.
— Каким образом? — спросил консультант.
— Во-первых, когда подстрелили Мэнгена, осиротевшие директора его
компании начали со мной переговоры об объединении и совместном производстве
"дайнакаров". Верно?
— Верно.
— Во-вторых, вы сами вчера передали газетчикам утку о том, как "Америкэн
автос" обратилась ко мне с точно таким предложением. Они клюнут, непременно
клюнут и позвонят нам, как только выйдут утренние газеты. Ну не позже
полудня.
— И как это объясняет то, что вы не собираете "дайна-кары"?
— Одну минуту. Я еще не кончил. В-третьих, всем известно, что Ривелл из
"Дженерал автос" наложил в штаны от страха и скрылся, якобы в отпуск. Что
нам теперь требуется? Опять намекнуть газетчикам, что и управляющие
"Дженерал автос" явились по мою душу!
— И просят возглавить их тоже?
— Именно.
— То есть вы не прочь управлять всеми тремя компаниями, плюс еще и
"Дайнакаром"?
— Вот теперь до вас дошло.
— Но это еще никому не удавалось!
— Но на свете еще не бывало Лайла Лаваллета! Ну теперь вам ясно, почему
сейчас здесь замерла жизнь. Слившись с компаниями "Большой Тройки", я смогу
в полной мере использовать их производственные мощности для сборки
"дайнакаров". Таким образом, всего через год удастся сделать то, на что при
других условиях мне понадобилось бы столетие. "Дайнакар" появится в каждом
гараже. Понимаете?
— Вполне, — сказал консультант.
Понял он только одно: Лайл Лаваллет, этот Непризнанный Гений
Автоиндустрии, здорово не в себе. Размечтался! Ну кто поверит, что три кита
автоиндустрии, существующие, чтобы взаимодополнять друг друга, все, как
один, дружно обратятся к одному и тому же человеку? Может, в России об этом
еще и можно было бы говорить, но — в Америке?!
— Отлично, — сказал Лаваллет. — Вот и продолжайте распространять слухи
об объединении. Теперь, когда у меня есть "дайнакар", только мне одному по
силам спасти всю "Большую Тройку". А что, может, стоит где-нибудь как бы
мимоходом окрестить меня — знаете как? "Непризнанный Спаситель"! Кажется,
неплохая идея.
— Идет, — кивнул консультант. А почему нет? Деньги Лаваллет платит
большие.
— И еще один жизненно важный момент, — прибавил Лаваллет.
— Да, сэр?
— Проследите, чтобы фотографировали меня всегда слева. Так я
фотогеничнее.
— Будет сделано, мистер Лаваллет. Скажите, а эта машина, она что, и в
самом деле ездит на мусоре?
Лаваллет с укором покачал головой.
— Не на мусоре. На отходах. Мы всегда говорим: отходы. Если к этой штуке
прилипнет прозвище "мусоромобиль", потребитель может заартачиться, и поди
его потом уговори. Запомните хорошенько: отходы! — Он пригладил рукой
волосы. Отлично. Каждый волосок на своем месте. — И чтобы ответить на ваш
вопрос, скажу, что ездит она, как по волшебству, и что это величайшее
открытие в автомобилестроении, может быть, со времен изобретения колеса.
Вставьте это в какое-нибудь интервью. Величайшее открытие со времен
изобретения колеса!
— Будет сделано, мистер Лаваллет.
В Белом доме президент Соединенных Штатов пил в спальне кофе, когда
вошедший помощник подал ему краткий перечень важнейших событий минувшей
ночи.
Главной новостью значилось, что Хьюберт Миллис, президент "Америкэн
автос", скончался в 1.32 ночи в Детройте.
Президент принял решение. Он отпустил помощника, открыл ящик ночного
столика и снял трубку телефона без наборного диска, затиснутого между двумя
грелками и старым номером "Плейбоя".
Он ждал, когда Харолд У. Смит снимет трубку.
Он собирался поставить Смита в известность, что КЮРЕ, этот оплот порядка в
Америке, должна быть распущена. Организация не выполнила своих функций.
Отныне придется прибегать к более традиционным средствам соблюдения
законности, таким, как ФБР. Ему всегда нравилось ФБР, особенно с тех пор,
как он сам однажды сыграл фебеэровца в кино.
Однако на звонок никто не ответил.
Президент подождал еще немного. По прошлому опыту он знал, что Смит редко
отсутствует на рабочем месте, а когда отлучается, то носит с собой
портативный спецрадиотелефон.
Прошло пять минут. По-прежнему никакого ответа. Президент повесил трубку.
Не горит, отложим приказ о расформировании на несколько часов, и все.
Несколько часов ничего не значат.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Чиун, Мастер Синанджу, позволил швейцару гостиницы "Детройт-плаза" себе
услужить.
Когда подкатило такси, швейцар в форме, напомнившей Чиуну камзолы
придворных французского Короля-Солнце, почтительно открыл для него заднюю
дверь и мягко закрыл ее после того, как Чиун уселся.
Затем с выжидательной улыбкой швейцар склонился к окошку такси.
— Хорошо сделано, — похвалил его Чиун. — А теперь убери свое лицо из
поля моего зрения.
— Видимо, вы недавно в нашей стране, сэр, — ответил швейцар, все еще
улыбаясь. — У нас в Америке хорошая служба обычно вознаграждается.
— Отлично, — сказал Чиун. — Вот тебе в награду совет: не заводи детей,
иначе в преклонные годы их неблагодарность принесет тебе множество
огорчений.
— Я говорил о совсем не такой награде! — возмутился швейцар.
— Тогда вот другая, — проговорил Чиун. — Людям, которые задерживают
других людей, спешащих по своим важным делам, случается, ломают шею. Вперед,
водитель!
Таксист влился в поток машин и спросил:
— Куда едем, приятель?
— К конторе этого автомобилыдика. Лаваллета.
