стараюсь представить себе, какой была моя мать. Маленьким, когда не спалось,
я представлял себе разные лица.
— Вот как? — сказал стрелок, надевая пиджак. — И как же она, сынок,
по-твоему, выглядела?
— Как Джина Лоллобриджида. Я однажды видел ее в кино. Всегда хотелось,
чтобы мама была похожа на Джину Лоллобриджиду.
— Это потрясно, сын. Просто с ума сойти. Твоя мать и впрямь была на нее
похожа. Как две капли воды. Наверно, ты ясновидящий или что-то вроде.
Римо поднял глаза:
— Ты куда-то идешь?
— Да, у меня дела, знаешь ли. Делишки.
— Я с тобой.
— Послушай, парень. Это очень здорово, что мы с тобой встретились и нашли
друг друга через столько лет, но никак нельзя, чтобы ты повсюду ходил за
мной. Лучше отдохни. Я вернусь через часок. Ты пока перекуси, поспи, один
или с кем-нибудь, идет? Или потренируйся. Именно! Лучше всего —
потренируйся. Потому что когда я вернусь, ты покажешь мне, как ты все это
выделываешь — с беготней по стенам, драками и прочим, О'кей?
И дверь захлопнулась прямо в обиженное лицо Римо.
Стрелок, спустившись на лифте в гостиничный гараж, завел машину и
направился на окраину Детройта.
— Черт! — громко сказал он самому себе. — Вот это дела.
Он зажег сигарету, с отвращением ощутив во рту ее кислый вкус. От парня
надо как-то отделаться. Чего ему не хватает, так это обзавестись перезрелым
сыночком, который беспокоится о своем папочке. В его-то годы! Может,
подождать немного, пока Римо не научит его своим фокусам? Он называет их
Синанджу. Черт его знает, что это за Синанджу такое, но учиться никогда не
поздно. Особенно если на пользу дела. Так что, может, надо сначала повысить
профессиональную квалификацию, а потом одной прекрасной ночью дождаться,
когда парень заснет, всадить ему пулю в лоб и сделать ноги.
Это один вариант. Есть еще другой. Не возвращаться сейчас в гостиницу, и
все, пусть этот Римо ищет его. Но, впрочем, он ведь уже находил его.
Синанджу не Синанджу, а кажется, он умеет делать штуки, которые нормальным
людям не по зубам. И старый китаец, кстати, тоже, а тому не меньше
восьмидесяти, это как пить дать.
Интересно, какого черта этот китаец ходит за мной по пятам? — подумал
стрелок. На квартире Мэнгена — раз, на демонстрации "дайнакара" — два, при
покушении на Миллиса — три. А все потому, что заказчик настоял разослать по
газетам это дурацкое послание в защиту природы. Это было глупо и
непрофессионально" но куда денешься: кто платит, тот заказывает музыку.
Однако старый козел в этой музыке — явно лишняя нота.
Сегодня днем он уже попытался смыться, когда оставил их драться на крыше.
Но, отъезжая со стоянки, заметил, что паренек спускается по стене, как паук,
и бежит за ним.
Он поддал скорости до 75 миль в час, потом, выехав на скоростное шоссе,
решил, что свободен, и сбавил до 65. И тут вдруг распахнулась правая
передняя дверца его машины.
Он нажал на газ и резко крутанул вправо, надеясь, что дверь захлопнется.
Не тут-то было.
— Эй, покрепче держи руль! — крикнули ему — это и был тот парень, Римо.
Он бежал бок о бок с машиной, держась за дверцу, а потом впрыгнул на
пассажирское ме-сто, захлопнул за собой дверь и утешил: — Не беспокойся,
отец. Я в порядке.
От одного воспоминания об этом у стрелка пересыхало во рту.
Да, так просто от этого Римо не избавиться. По крайней мере, пока.
Пожалуй, чтобы выжить, лучше всего будет ему подыгрывать.
А что если паренек прав? Если он и вправду его сын? В принципе это не
исключено. Парень, умеющий бегать наперегонки с автомобилем, имеет право
быть тем, кем вздумается.
Римо Уильямс сидел в темноте гостиничного номера, которая для его глаз
была не совсем темнотой, а чем-то вроде сумрака.
Об этой способности глаза привыкнуть к отсутствию света он теперь даже не
думал, принимая ее как должное. Между тем, в отличие от зрительных органов
обычных людей, зрачки его не просто расширялись, чтобы захватить побольше
наличного света. Нет, они занимались тем, что Чиун однажды назвал
"выуживанием света". Римо каким-то таинственным образом научился этому, но
как — рассказать бы не смог. В общем, его глаза выискивали лучистую энергию
там, где ее, казалось бы, совсем не было, и видели даже в кромешной тьме.
Может, в далекой древности, размышлял Римо, еще до появления костров и
свечек, этой способностью обладали все, ведь далекие предки людей охотились
по ночам, при лунном свете, а иногда и совсем без света. Кто его знает!
Важно то, что сам он этой способностью обладает. Благодаря Чиуну.
В темноте, которая не была темнотой, думая об учителе, он чувствовал, что
совсем запутался.
Чиун всегда действовал исходя из интересов ученика. Только учение Синанджу
было важнее, чем Римо. Синанджу, которое всегда стояло на первом месте. Так
между ними было договорено без слов. Синанджу безоговорочно признавалось
центром личной вселенной Чиуна.
Но ведь речь сейчас не о том! Чиун — и Смит, тоже — скрыли от Римо
правду о его отце. Как они могли? Это было трудно принять и еще труднее
понять.
Вообще все это ужасно трудно. Римо годами даже не вспоминал о родителях.
Они не были частью его детства, не говоря уж о более взрослых годах. Скорее
они были каким-то умозрительным представлением, потому что у всех когда-то
были родители.
Однажды, в разгар обучения Синанджу, Римо обнаружил, что может достучаться
до самых ранних своих воспоминаний, вызывая их так, как Смит вызывает
информацию из своего компьютера, и в один прекрасный день задался целью
восстановить в памяти лица родителей, которые мог видеть еще в
бессознательном младенчестве.
Чиун обнаружил его сидящим в позе лотоса с плотно закрытыми, чтобы
сосредоточиться, глазами.
— Еще один способ бездарно убить время?
— Я не убиваю время. Я вызываю воспоминания.
— Тот, кто живет прошлым, лишен будущего, — заявил Чиун.
— Не слишком убедительное высказывание в устах человека, способного
сообщить, чем любил завтракать каждый из Мастеров Синанджу. Вплоть до эпохи
сооружения египетских пирамид.
— Это не прошлое. Это история! — фыркнул Чиун.
— Чеканная формулировка! А какие у тебя, собственно, возражения? Я просто
хочу увидеть лица моих родителей.
— Ты не хочешь их видеть.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что знаю, — сказал Чиун.
— Нет, не знаешь. Не можешь знать. Ты знаешь все о своих родителях, дедах
и бабках, родственниках до седьмого колена. Я о своих ничего не знаю.
— Это потому, что о них нечего знать.
— Как это?
— Они не стоят воспоминаний. Они белые.
— Ха! — парировал Римо. — Вот я тебя и поймал. Ты все время твердишь,
что я отчасти кореец, — чтобы оправдаться перед самим собой за то, что
учишь Синанджу чужестранца. А сейчас вдруг запел по-другому!
— Это не я запел по-другому. Это у тебя со слухом неважно. Ты не белый, а
твои родители — белые. Где-то глубоко в прошлом, пересиленная ныне
многовековым спариванием с некорейцами, в твоем роду была капля гордой
корейской крови. Может, даже две капли. Вот эти-то две капли я и обучаю,
понятно? И несчастье мое в том, что они отягощены неподъемным грузом крови
белых.
— Даже если мои родители были белые, — сказал Римо, — это не значит,
что они недостойны воспоминаний.
— Они потому недостойны воспоминаний, — воскликнул Чиун, — что оставили
тебя младенцем у чужой двери! И в гневе вышел.
Римо снова закрыл глаза, но так и не смог вызвать в памяти лица родителей.
Еще минуту назад, до появления Чиуна, он прошел весь путь вглубь до первых
дней в сиротском доме Святой Терезы и был уверен, что вот еще совсем немного
усилий — и родные лица всплывут из темноты забвения. Но не теперь. Чиун
своими словами все разрушил и, может быть, не так уж он был и неправ? С тех
пор Римо ни разу не пытался вернуться к своим младенческим впечатлениям.
И теперь, когда он нашел своего отца, и не мертвым, а очень даже живым,
Римо думал, не лучше ли было бы, по совету Чуина, не ворошить прошлое,
оставить его в покое. Потому что теперь Римо никогда уже не сможет верить ни
Чиуну, ни Смиту. Они его предали, и если от Смита этого можно было бы
ожидать, то отношение Чиуна его просто ошеломило.
Римо знал, что в лице Чиуна потерял отца, который по крови отцом ему не
был, и что нашел другого, кровного, который при этом держался совсем не
по-отцовски.
Может, потом, когда мы узнаем друг друга получше? Может, потом мы
привыкнем? Может, это будет похоже на чувство, связывавшее нас с Чиуном? Но
в сердце своем Римо знал, что этому не бывать. С Чиуном его связывали
чувства более глубокие, чем чувства двух обыкновенных людей. С Чиуном его
связывало Синанджу. И вот эта связь порвалась.
Уверенности в том, как поступит теперь Чиун, у Римо не было. Но он знал,
каким будет следующий шаг Смита. Смит прикажет Чиуну найти Римо и вернуться
с ним в "Фолкрофт". Если Римо откажется, Смит прикажет уничтожить его. Смит
не станет раздумывать. Это его работа — действовать без раздумий, когда
речь идет о безопасности КЮРЕ.
Но что сделает, получив такой приказ, Чиун? И что сделает он, Римо, если
Чиун явится его убить?
Их бой на крыше мог одурачить только неискушенных наблюдателей. Но не
Римо. Оба они, и он сам, и Чиун, наносили свои удары, стараясь не поранить
один другого. Результатом этого явился долгий стилизованный поединок в стиле
кун-фу, из тех, что показывают в китайских фильмах. Но Синанджу — это
совсем другое. Синанджу — борьба экономная. Не наноси два удара, если
можешь обойтись одним. Не тяни до двух минут, если можешь управиться в две
секунды.
Ни один из них не хотел причинить боль другому. Но когда они встретятся в
следующий раз, дело может пойти по-другому. И Римо не представлял себе, как
он тогда поступит.
Поэтому он и коротал время в темноте. Да, его заветный детский сон сбылся,
он нашел отца, но скоро, не ровен час, может начать сбываться и страшный
ночной кошмар.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
"Дайнакар" ждал его на городской свалке, раскинувшейся на берегу
Детройт-ривер.
Выбираясь из машины, стрелок подумал, что эти горы старого хлама — вполне
подходящее окружение для машины, работающей на мусоре.
— Я здесь, — он подошел к затемненному стеклу "дай-накара".
— Я вижу, — ответил голос невидимки за рулем. — Миллис жив.
— Он в коме. Он, может, и не мертв, но и не жив тоже.
— Я хотел, чтобы он умер.
— И так бы оно и было, если б мне позволили стрелять в голову.
— Я вам уже говорил...
— Помню: в голову не стрелять.
— И все-таки я хочу, чтоб он умер.
— Там же полно охраны, и они стерегут его днем и ночью! Пусть все немного
поостынет, а потом я его прикончу.
— Нужно сейчас, — отрезал голос.
— А почему не Лаваллета? Я могу убрать его, а потом уже Миллиса.
— Лаваллета еще черед не настал. Он без конца демонстрирует публике свою
новую машину, с ним проблем не будет. Сейчас мне нужен Миллис.
— Пришить парня, окруженного полицейскими, не так просто, как кажется.
— Сначала Миллис. Потом Лаваллет.
— А Ривелл?
— О нем можно не беспокоиться.
— Еще есть одна проблемка, — проговорил стрелок.
— С вами все время проблемки. Когда я вас нанимал, я думал, что покупаю
лучший товар.
— Я и есть лучший, — холодно сказал стрелок.
— И в чем проблемка?
— Старый китаец. Тот, что был на презентации "дайна кара". Он объявился и
при покушении на Миллиса.
— Ну и что?
— Думаю, он работает на правительство.
— Наплевать, — голос стал сердитым. — Путается под ногами — уберите.
Что-нибудь еще?
— Да нет, вроде все.
— Хорошо, — сказал голос. — За Миллиса заплачу, когда закончите.
И "дайнакар" черным призраком на колесах неслышно поплыл над замусоренной
землей.
Стрелок уселся за руль своей машины. Слишком это рискованно сейчас —
браться за Миллиса. В больнице легавых не счесть. А может, есть другой путь?
Он зажег еще одну сигарету.
Но самая потеха начнется, когда придет время снова заняться Лаваллетом,
подумал он. Ох, будет и потеха!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Смит больше не сомневался. Неопознанная женщина, убитая на могиле Римо
Уильямса, была мать Римо. А ее убийца — тот самый, который устроил бойню в
Детройте, — его отец.
Другого объяснения нет. Можно предположить, что на кладбище произошла
семейная сцена. Единственным близким родственником убитой был ее муж, он же
убийца. Вот почему никто не заявил в полицию об исчезновении жертвы.
Но все-таки непонятно, как через столько лет отец с матерью ухитрились
отыскать захоронение Римо. Пока он находился на попечении монахинь приюта
Святой Терезы, родители ни разу не попытались связаться с сыном. Они
держались на расстоянии, когда Римо служил во Вьетнаме. То же можно сказать
и о времени, отданном им ньюаркской полиции.
Но сейчас Римо и впрямь умер. А его папаша голова за головой сносит
верхушку детройтской автопромышленности.
Хотя головоломка вроде бы сложилась, Смит не ощутил удовлетворения. А
кроме того, оставались еще вопросы.
Проверка архивов не обнаружила, чтобы где-то в Соединенных Штатах проживал
Римо Уильямс-старший. Смит не знал имени женщины, предполагаемой матери
Римо. Фотография, сделанная в морге, усилиями Смита была разослана по всем
полицейским участкам страны, но пока что никого, знавшего ее при жизни, не
обнаружилось.
Где же эта парочка обитала все эти годы? За границей? Под вымышленными
именами? На Луне?
Как бы там ни было, много лет назад Смит совершил ошибку. Ошибка состояла
в том, что когда понадобилось создать лицо официально несуществующее, выбор
Смита
пал на Римо Уильямса. Смит выбрал его, полагая, что Римо — человек без
прошлого, но оказалось, что прошлое у него все-таки есть, и он попался в
ловушку. Они попались все!
Даже разрешив большую часть вопросов, Смит тревожился о тех, что остались
неразрешенными. Ими непременно нужно заняться.
Но не сейчас. Сейчас главное — разобраться с Детройтом.
Дрейк Мэнген погиб. Хьюберт Миллис в больнице, при смерти. Из достоверных
источников поступила информация, что Джеймс Ривелл покинул пределы страны.
Таким образом, остается еще Лайл Лаваллет, и чем больше Смит думал об этом,
тем больше приходил к выводу, что следующим шагом киллера будет попытка
добить Лаваллета.
Как ему помешать?
Римо уже нет. Остается Чиун. Смит поднял телефонную трубку.
Когда зазвонил телефон, Мастер Синанджу паковал дорожные сундуки. Трубку
он снял раньше, чем успел дозвенеть первый звонок.
— Чиун? — пробился сквозь треск атмосферных помех голос Смита.
— Приветствую вас, Император Смит, — сказал Чиун. Это было его обычное
приветствие, но голос, каким оно было произнесено, звучал тускло и устало, и
Смит понял, что надо действовать осторожно.
— Мастер Синанджу, я знаю, что вы должны чувствовать в таких
обстоятельствах.
— Ха! Ни один человек не может этого знать. Ни один, кто не плоть от моей
плоти.
— Хорошо, я не знаю. Но мир не перестал вертеться из-за того, что Римо
нет больше с нами. У нас есть задание.
— Это у вас есть задание, — проворчал Чиун, бережно укладывая последнее
спальное кимоно в чрево последнего дорожного сундука.
— Позвольте напомнить вам, Чиун, — сурово сказал Смит, — что между нами
заключено священное соглашение, одним из условий которого значится
следующее: в случае ранения, недееспособности или смерти вашего ученика на
вас, как на его учителя, падает долг предоставить нам услуги, необходимые
для завершения начатой миссии. Детройтское дело подпадает именно под это
условие.
— Не говорите мне о долге, — зашипел Чиун. — Белым неведома
благодарность! Я дал Римо то, что позволило ему достичь высот, недоступных
никакому другому белому, и я дал вам возможность использовать Римо. А что
получил взамен? Болтовню о долге!
— Вам платили, и щедро. Золотом. Вы богатый человек. Ваша деревня богата.
— Я бедняк, я нищий, ибо нет у меня наследника! — воскликнул Чиун. —
Сейчас моим односельчанам есть чем питаться, да, это так. Но что будут есть
их дети и дети их детей, если я умру и никто не займет моего места?
Смит сдержался и не стал напоминать о том, что правительство Соединенных
Штатов обеспечило Синанджу таким количеством золота, какого хватит, чтобы
досыта кормить население деревни в течение по меньшей мере следующего
тысячелетия. Вместо этого он сказал:
— Я всегда считал, что договоры, заключенные Синанджу, нерушимы. Что
слово Синанджу свято.
Его смущало, что в споре пришлось прибегнуть к излюбленной уловке Чиуна,
однако это сработало. Старик погрузился в молчание. Под спальным кимоно,
только что уложенным в сундук, его рука нащупала нечто твердое. Это оказался
шелковый мешочек с серым, посверкивающим вкраплениями кварца камнем Мастера
Шаня, камнем, который, как говорилось в легендах Синанджу, Мастер Шань добыл
с лунных гор.
Взвешивая камень на ладони, Чиун припомнил урок Мастера Шаня и голосом
твердым и чистым произнес:
— Что я должен сделать?
— Я знал, что могу рассчитывать на вас, Чиун, — сказал Смит, который на
самом деле вовсе не был уверен ни в чем подобном. — Этот киллер, который
живет под именем Римо, насколько я понимаю, следующим атакует Лайла
Лаваллета, владельца "Дайнакар индастриз".
— Я поеду к этому автомобильщику. Я защищу его. На этот раз — никаких
оправданий для Синанджу.
— Его надо не только защитить, Чиун. Побудьте с ним. Хорошенько
расспросите его. Мы все еще не можем понять, почему эти автопромышленники
стали жертвами покушений. Не верю, что это каким-либо образом связано с
защитой окружающей среды. Может, вам удастся обнаружить между этими людьми
что-то общее, объединяющее их помимо профессии? Пригодятся любые сведения.
Все может оказаться полезным. И если киллер снова объявится, если удастся,
возьмите его живым. Надо установить, по личным мотивам он действует или же
по заказу.
— Я понял. Я все сделаю. Я выясню, что ему известно. Хотя, конечно,
многого знать он не может, потому что он белый и к тому же американец.
Последнее замечание Смит пропустил мимо ушей. Помолчав, он сказал:
— Не могли бы вы рассказать мне, как умер Римо? Если, конечно, вы в
состоянии говорить об этом.
— Попал в дурную компанию, — коротко произнес Чиун.
Смит ждал продолжения, но старик не проронил больше ни слова. Наконец
директор КЮРЕ прокашлялся и сказал:
— Ну что ж, Чиун. Свяжитесь со мной, как только у вас что-то появится.
— Уже появилось. Неблагодарность белых. Самая крупная вещь, какая только
была когда-нибудь у Мастера Синанджу.
Он бросил трубку, а Смит в "Фолкрофте" удивился резкому тону, которым Чиун
говорил о Римо. Можно было ожидать, что Чиун будет раздавлен скорбью, но
ничего подобного. Понять Чиуна всегда было непросто. Смит оставил эту затею
как безнадежную и обратился к убийству женщины на могиле Римо Уильямса. Даже
в это неспокойное время, может, в последние часы существования КЮРЕ,
неразрешенная задача не давала ему покоя.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
— Так чем же ты занимался всю жизнь, сынок? — осведомился стрелок после
того, как официантка принесла им напитки.
Они сидели в тихом углу лучшего детройтского ресторана. Освещение было
приглушенное, а из окна открывался вид на центральную часть города. Ночью
грязь была незаметна, и Детройт выглядел скульптурой из эбенового дерева,
украшенной ожерельем огней.
— Работал на правительство, — после паузы ответил Римо.
Ему было неловко говорить о своей работе.
— А поподробней? Уж растолкуй мне, старику. Раньше ведь ты, кажется,
говорил, что мы с тобой вроде коллеги.
— Так и есть. Только я работаю как бы на правительство.
— Понятно. Под грифом "Совершенно секретно"?
— Да, — ответил Римо. — Примерно.
— Ух ты! Ну рассказывай. И пей. Виски приличное.
— Я не могу, — отказался Римо.
— Не можешь рассказать старику-отцу, чем зарабатывал на жизнь все эти
годы?
— Этого не могу тоже. — Римо отодвинул от себя стакан с золотистой
жидкостью. Даже запах ее был ему неприятен. — Я имею в виду, что не пью
такое.
— Ну так закажи, что хочешь! Правила игры очень простые: каждый сам
выбирает себе отраву! — сказал стрелок и оглянулся в поисках официантки.
— Я ничего такого совсем не пью.
— Да ну? Что у меня за сынок! Прямо девица!
— Мой организм не переносит алкоголя.
— Так ты что, болен?
Римо подавил смешок. Вот еще, болен! Как раз наоборот. С его организмом
все в полном порядке. Благодаря
Синанджу он отлажен, как мотор гоночного автомобиля, и недоброкачественные
добавки к топливу могут нарушить его бесперебойную работу. А в некоторых
случаях, например с алкоголем, неполадки могут быть серьезными и даже
непоправимыми.
— Чему ты улыбаешься? — спросил стрелок.
— Вспомнил Чиуна, — сказал Римо. — Он говорит, мы смешные, потому что
едим мясо мертвых коров и пьем сок скисшей травы.
— С Чиуном покончено.
— Я органически не переношу спиртного. Меня потом вывернет наизнанку.
Стрелок пригубил виски.
— Мужчина, который не пьет, уже вывернут наизнанку, вот что я тебе скажу,
сын.
Римо промолчал. Мучило сознание, что человек, сидящий с ним за одним
столом, абсолютно ему чужд. Он все вглядывался и вглядывался в это лицо,
ожидая, что вспыхнет узнавание, проснется давно дремлющая память о чемто,
сообща пережитом, но тщетно. Римо чувствовал себя сбитым с толку, его
терзали печаль и смущение. В другие времена, в другом месте он и человек,
сидящий напротив, должны были оказаться по разные стороны баррикад — ведь
за годы своего служения КЮРЕ Римо убил сотни профессиональных киллеров. Если
бы не случайное стечение обстоятельств, он бы убил и этого не задумавшись,
не заподозрив, что убивает собственного отца.
Подошла официантка.
— Бифштекс с кровью. Пюре. Салат из овощей, — заказал стрелок.
— Рис, сваренный на пару, — сказал Римо.
Официантка, подождав продолжения, спросила:
— И?..
— И все, — ответил Римо. — Нет, еще стакан воды, пожалуйста.
— Слушаюсь, сэр. — забирая у них меню, с сомнением в голосе произнесла
официантка.
— Рис? — переспросил стрелок. — Один рис, и ничего больше?
— Я на диете.
— Да забудь о ней ради такого случая! Каждый день, что ли, находишь
родного отца? Разве это не повод отпраздновать? Давай-ка мясца, а?
— Не могу.
— Да, монашки здорово над тобой поработали, — вздохнул стрелок. — Или я
ошибаюсь и это целиком заслуга старикашки-китайца?
Однако, заметив, как пугающе переменился в лице Римо, стрелок быстро
сменил тон. В будущем эту тему лучше не задевать, решил он. Если есть
какое-то будущее, конечно.
— Ну дело твое, — легко произнес он. — Я, собственно, не об этом. Мне,
знаешь ли, кое-что надо с тобой обсудить.
— Ты так и не ответил мне, где я родился, — внезапно сказал Римо.
— Так ты и не спрашивал! В Джерси-сити.
— Я вырос в Ньюарке.
— Я там служил. Мы потом туда переехали.
— У меня еще есть родственники?
— Только я, — покачал головой стрелок. — Я был единственным ребенком в
семье, и твоя мать тоже. Наши родители, и ее, и мои, уже умерли. У тебя
никого нет, кроме меня, сын. А теперь послушай. Это очень важно.
— Я слушаю, — сказал Римо.
Однако думал он в этот момент о Чиуне. Старый кореец с его легендами и
историей Синанджу дал Римо семью куда более многочисленную, чем этот
человек, хотя он ему и отец. Интересно, подумал он, чем Чиун занят сейчас.
— Раньше, там, на крыше, ты сказал, что сам — профессионал, — между тем
говорил стрелок. — Ладно. Я не буду спрашивать, на кого ты работаешь, и все
такое. Я просто хочу знать, был ли ты честен со мной, когда говорил об этом?
— Конечно, — сказал Римо.
— Хорошо. Я тебе верю. Теперь послушай внимательно своего старика, сын.
Тот тип, в которого я метил, Миллис, он не умер.
— Да?
— Да. И это значит, что мне не заплатят.
— Логично.
— Это значит, что мне нужно его прикончить.
— А почему бы нам не плюнуть на него и не уехать отсюда? — спросил Римо.
— Мы можем устроиться где-нибудь еще. В какой-нибудь другой стране. Чтобы
получше узнать друг друга.
— Послушай. Мне необходимо его прикончить. И если б ты не вертелся там на
крыше, я б выстрелил точней и все было бы в ажуре.
— Извини, — пожал плечами Римо.
— Этого мало. У меня есть репутация. Ее надо беречь. Этот случай повредит
моей репутации.
— Я же сказал: извини.
— Я принимаю твои извинения, — сказал стрелок. — Но как ты собираешься
с этим поступить, сын?
— С чем? — спросил Римо, кажется, начиная понимать, куда тот клонит.
Мысли о Чиуне вылетели у него из головы.
— Ты передо мною в долгу, Римо. Ты в долгу перед своим стариком, сын,
потому что вертелся у меня под ногами и испортил мне выстрел. Я хочу, чтобы
ты занялся Миллисом вместо меня.
— Я не могу, — сказал Римо.
— Не можешь? Ну и ну! Только одно и слышу от тебя весь вечер: не могу то,
не могу это! "Отец, я не могу пить!"; "Отец, я не могу есть!" Это
бесконечное "не могу" может осложнить наши отношения, сын.
Римо виновато потупился, а стрелок продолжил:
— Миллис в коме. Это просто. Хочешь, одолжу тебе свою лучшую "пушку"?
— Чтобы убивать, мне не нужно оружия.
— Вот и ладно, — стрелок зажег сигарету. — Значит, договорились?
— Но это неправильно! — словно не слыша, сдавленно проговорил Римо. — Я
убивал ради моей страны во Вьетнаме. Я убивал ради Чиуна и Смита... ради
правительства. И теперь ты! Это неправильно, что мы встретились, и ты тут же
заставляешь меня кого-то убить — ради тебя. Это не по-людски. Это не
по-отцовски!
Стрелок понял, что выиграл, расслабился и сочувственно произнес:
— Уж такие они, правила игры, сынок. Приходится плыть по течению.
Выбираешь, да или нет, и плывешь дальше. Ну как?
— Не знаю, — ответил Римо. — Посмотрим.
— Посмотрим-посмотрим, сынок, — пробормотал стрелок. — Ты точно не
будешь бифштекс?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Раньше на Уайлявудском кладбище он не бывал.
Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Смит организовал погребение
человека, на могиле которого значилось: Римо Уильямс. Он договорился с
похоронным бюро, заказал надгробие, купил участок кладбищенской земли. Он
даже нашел тело, которое положили в могилу. Тело принадлежало не Римо, а
какому-то бездомному бродяге, которого никто не хватился. Когда-то Смит
помнил, как звали этого бродягу, но теперь забыл. У того тоже не было
никакой родни. И досье в КЮРЕ на него не было.
Никогда раньше не навещал он этой могилы и теперь, стоя над ней,
почувствовал, как властно захватывают его эмоции, все эти годы дремавшие под
спудом.
Смита захлестнуло волной странных ощущений. Да, десять лет назад он выбрал
из толпы полицейского — молодого, здорового человека с незапятнанным, но
вполне ординарным прошлым — и разрушил ему жизнь. За одну ночь из всеми
уважаемого полицейского Римо Уильямс превратился в подследственного,
которому грозила смертная казнь. Все до мелочей было продумано Смитом — и
торговец наркотиками, найденный в проулке забитым до смерти, и личный значок
Римо, так удобно для следствия валявшийся рядом с телом. К тому же смерть
произошла в такой час, на который алиби у Римо не было.
Смиту не пришлось подкупать судью, который приговорил Римо к казни на
электрическом стуле, хотя, если бы понадобилось, подкупил бы.
И, наконец, Смит устроил так, что орудие смерти сработало не до конца, и
Римо Уильямс, благополучно переживший свою казнь, поступил в распоряжение
КЮРЕ и под опеку Чиуна, последнего Мастера Синанджу.
Не единожды за эти годы он чувствовал уколы вины за то, что натворил с
Римо, но теперь, когда тот был мертв, раскаяние овладело всем существом
Смита.
И все-таки слез не было. Для Римо все позади. Позади все, кажется, и для
КЮРЕ.
Могила Римо пряталась в тени засыхающего старого дуба с наполовину седыми,
лишенными листвы ветвями. Это была самая незатейливая из могил — серый
квадрат гранита с крестом и именем, ничего больше. Смит заказал надгробие по
каталогу и из соображений экономии дал указание ограничиться этим, не
высекая дат рождения и смерти.
Надгробие заросло травой. Здесь не слишком заботились об уходе за
могилами, потому-то Смит и остановил свой выбор на Уайлдвуде. Небольшое,
скрытое в малонаселенном районе невдалеке от Ньюарка, со всех сторон
огражденное кованым железным забором в последней стадии разрушения, кладбище
идеально отвечало целям Смита.
Посетители здесь бывали редко.
Могила Римо стояла не на отшибе. Довольно близко к ней с двух сторон
теснились "соседи". Справа — старый, замшелый камень с именем Д. Колта.
Слева — массивный, принадлежащий семейству Дефуриа, несколько поколений
которого были погребены вокруг.
Смит попытался вообразить, как в этих декорациях могло выглядеть убийство
безымянной женщины. Он стоял там, где, насколько ему было известно, стояла
