кровообращение.
И тут же увидел нож. Нож скользнул по палубе и застрял в шпигате -
жолобе для отвода воды. Питер бросился к нему.
Прыжок застал ее врасплох, она как раз приготовилась к последнему
смертельному удару в шею, но она тут же собралась и устремилась к
лестнице, а Питер внизу пытался добраться до ножа ниндзя.
Она прыгнула к нему ногами вперед, пролетела десять футов, и голые
подошвы ее ног ударили его, и инерция удара была усилена пинком.
Она попала ему в спину, его отбросило на палубу, он ударился головой
о переборку, и на мгновение в глазах его потемнело. Чувства покидали его,
и потребовалось невероятное усилие, чтобы быстро откатиться и подтянуть
колени к груди, защищаясь от следующего - смертельного - удара. Он отразил
этот удар голенью и снова устремился к ножу. Пальцы его распухли и
потеряли чувствительность, только коснувшись пестрой рукояти, Питер
распрямил свое согнутое тело, как стальную пружину, и ударил ногами. Это
был удар вслепую, нанесенный в полном отчаянии.
Первый удар, который дошел до нее; в этот момент она собралась в
готовности к новому нападению; ноги его коснулись ее живота под ребрами, и
если бы плоть тут была мягкой и податливой, удар убил бы ее; но давление
приняли на себя жесткие плоские мышцы - удар отбросил ее к кубрику, воздух
со свистом вырвался из ее легких, и длинное стройное тело согнулось в
болезненной конвульсии.
Питер понял, что ему повезло случайно, что это был его единственный
шанс, но тело его разрывала такая боль, что он с трудом смог приподняться
на локте, слезы и кровь мешали ему смотреть.
Он сам не понимал, как это ему удалось, каким-то невероятным усилием
воли, но он снова встал на ноги с ножом в руке, инстинктивно защищая
лезвием правый бок; пригнувшись, он двинулся вперед, согнув левую руку как
щит. Он знал, что должен быстро прикончить ее, долго он не выдержит. Силы
его кончались.
Но у нее тоже было оружие. Двигаясь с невероятной быстротой, она
сорвала петлю, удерживашую у входа в каюту багор.
Восемь футов тяжелого лакированного ясеня, с красивой, но
смертоносной медной головкой, и она просунула острие вперед, угрожая ему,
не давая подойти, пока воздух не заполнит ее пустые легкие.
Она приходила в себя быстро, гораздо быстрее, чем сам Питер. Он
видел, как в глазах ее снова вспыхнул огонек убийства. Он долго не
выдержит. Нужно рискнуть и все силы вложить в последнюю попытку.
Он бросил нож, целясь ей в голову. Ниндзя не предназначен для
метания, он повернулся в полете ручкой вперед, но ей все же пришлось
поднять багор, чтобы отразить нож. Именно этого отвлечения он ждал.
Питер использовал инерцию своего движения, чтобы поднырнуть под
багор, и ударил ее плечом, когда ее руки были подняты.
Обоих откинуло к переборке каюты, и Питер отчаянно пытался ухватиться
руками. Опору нашел в густых блестящих прядях и впился в них пальцами.
Она сопротивлялась, как умирающее животное; он не поверил бы, что
возможны такая сила, ярость и храбрость, но сейчас он смог непосредственно
применить свои превосходящие вес и силу.
Он прижал ее у груди, зажав одну ее руку между телами, а другой за
волосы смог оттянуть назад ее голову, обнажив длинный гладкий изгиб шеи.
Одновременно он скрестил свои ноги, как ножницы, чтобы она не могла
ударить его своими сильными ногами, и она оба упали на палубу.
С невероятным усилием она сумела так переместить свой вес, что
оказалась сверху, груди ее скользнули по его груди, липкой от пота и
крови, текущей из носа, но Питер напряг изо всех остающихся сил плечи,
перевернулся и навалился на нее.
Они прижались дргу к другу - грудь к груди, лоно к лону - в какой-то
чудовищной пародии на любовный акт, их разделяло только древко багра.
Питер тянул ее за волосы, прижимая голову к палубе, и глаза ее были
всего в шести дюймах от его глаз, а кровь из его носа и рта капала ей на
лицо.
Никто из них не сказал ни слова, слышалось только тяжелое дыхание.
Они смотрели друг другу в глаза и в этот момент оба перестали быть
людьми, превратились в двух зверей, борющихся за жизнь; Питер быстро
передвинулся, так что древко багра легло на незащищенное горло. Она не
была готова к этому и слишком поздно попыталась увернуться.
Питер знал, что не должен выпускать ее волосы, не может расслабить
руку, сжимающую ее тело, и ноги, удерживающие ее ноги. Он чувствовал
стальную упругость ее тела, она собиралась с силами. Если он хоть немного
ослабит хватку, она вывернется, а у него не хватит силы, чтобы снова
схватить ее.
Локтем руки, которой держал волосы, он начал давить на древко багра,
медленно втискивая его ей в горло.
Она знала, что проиграла, но продолжала бороться. Однако постепенно
слабела, и Питер мог все больше веса перемещать на багор. Медленно лицо ее
краснело, темнело, губы дрожали при болезненных попытках вдохнуть воздух,
на углах рта появилась пена и потекла по щекам.
Она умирала, и для Питера это стало самым страшным зрелищем в жизни.
Он осторожно передвинулся, чтобы еще сильнее надавить на багор, который
сломает ей шею, и она увидела это в его взгляде.
И впервые заговорила. Это был хрип, доносившийся из распухших губ.
- Меня предупредили. - Ему показалось, что он не понял, и он удержал
последний нажим, удлинил на несколько мгновений ее жизнь. - Я не могла
поверить. - Слабый шепот, едва различимый. - Не ты.
Она перестала сопротивляться, тело ее расслабилось, она наконец
признала необходимость умереть. Свирепый зеленый огонь погас в глазах, в
них появилось выражение бесконечной печали, словно признание невероятного
предательства всего хорошего и верного.
Питер не мог заставить себя сделать последний нажим, который
прикончит ее. Он скатился с нее и отбросил тяжелый багор к кубрику. Багор
с грохотом ударился о переборку, а Питер с всхлипыванием пополз по палубе,
повернувшись к Магде спиной, зная, что она еще жива и потому опасна, но
теперь ему было все равно. Он зашел так далеко, как мог. Ему было все
равно, если даже она убьет его, он даже приветствовал такой исход - это
освобождение.
Он подполз к поручню и попытался встать на ноги, в любой момент
ожидая смертельного удара в шею, когда она снова нападет на него.
Но этого не произошло, и он встал на колени, тело его дрожало так
сильно, что застучали зубы; каждое измученное сухожилие, каждая
напряженная мышца просили об отдыхе. Пусть убивает, подумал он, это уже
неважно. Сейчас ничего не имеет значения.
Придерживаясь за поручень, он медленно повернулся, перед глазами все
плыло, видны были темные пятна и вспышки алого и белого пламени.
Сознание покидало его. Помутившимся взглядом он увидел, что она стоит
на палубе на коленях лицом к нему.
Ее обнаженный торс был испачкан его кровью, гладкая загорелая кожа
блестела от пота близкой смерти. Лицо ее распухло и побагровело, волосы
спутались. На горле ярко-алая полоска, там, где прижималось древко багра,
и она дышала с трудом, и маленькие груди поднимались и опускались
порывисто, в такт дыханию.
Они смотрели друг на друга, не в силах заговорить, доведенные до
самого края существования.
Магда покачала головой, словно отрицала весь этот ужас, и наконец
попыталась заговорить, но не смогла. Тогда она облизала губы и поднесла
одну тонкую руку к горлу, пытаясь смягчить боль.
Попыталась снова и на этот раз сумела произнести одно слово:
- Почему?
Он целых полминуты не мог ответить, собственное горло казалось
перекрытым, сросшимся, как старая рана. Он понимал, что не выполнил свой
долг, но не мог возненавидеть себя за это. Мысленно он формулировал ответ,
будто говорил на чужом языке, и когда заговорил, голос его звучал
незнакомо и хрипло, в нем слышалось признание поражения.
- Не смог, - сказал он.
Она снова покачала головой и попыталась сформулировать следующий
вопрос. И снова не смогла, произнесла только одно слово, то же самое:
- Почему?..
И у него не было ответа.
Она смотрела на него, потом ее глаза медленно заполнились слезами,
слезы потекли по щекам, повисли на подбородке, как утренняя роса на
листьях лозы.
Она медленно поползла вперед по палубе, и в течение многих секунд у
него не было сил, чтобы последовать за ней, потом он подполз и опустился
рядом с ней на колени; приподнял верхнюю часть ее тела, неожиданно придя в
ужас оттого, что, может быть, он все-таки убил ее.
Почувствовал, что она дышит, и облегчение заполнило его измученное
тело; она прижалась головой к его плечу, и он увидел, что из ее закрытых
клаз по-прежнему катятся крупные слезы.
Он принялся укачивать ее на руках, как ребенка, - совершеннно
бесполезный жест, и только тут смысл ее слов начал доходить до него.
- Меня предупредили, - прошептала она.
- Я не могла поверить, - сказала она.
- Не ты.
И он понял, что если бы не эти слова, он убил бы ее. Убил бы,
привязал бы груз к телу и выбросил бы в море. Но эти слова, хоть он не
понял их смысла, проникли куда-то в самые глубины его сознания.
Она пошевелилась у него на груди. Что-то сказала - похоже на его имя.
И он вернулся к действительности. Яхта продолжала идти по проливу мимо
рифов.
Он осторожно положил Магду на палубу и с трудом по лестнице поднялся
на мостик. Вся ужасная схватка заняла меньше минуты - от удара ножом до
того момента, как она потеряла сознание.
Яхту вел автомат, и она шла прямым курсом через пролив в открытый
океан. Это подкрепило его уверенность, что Магда предвидела его нападение.
Она изображала полную сосредоточенность у приборов, заставляла его
напасть, а сама переключила яхту на автомат и готова была к удару.
Но это не имеет смысла. Он понял только, что допустил какую-то
серьезную ошибку. Отключил автопилот и снизил обороты, прежде чем
выключить главный двигатель. Дизели негромко урчали, яхта плавно повернула
по ветру и пошла по траверзу к открытому океану.
Питер бросил взгляд назад, за корму. Острова превратились в темную
полоску на горизонте. Он с трудом стал спускаться по лестнице.
Магда полусидела, быстро приходя в себя, и, когда он подходил к ней,
увидел, как в глазах ее промелькнул страх.
- Все в порядке, - сказал он ей, голос его звучал еще неровно. Ее
страх глубоко задел его. Он не хотел, чтобы она боялась его.
Он взял ее на руки, тело ее застыло в неуверенности, как у кошки,
поднятой против воли, но она была слишком слаба, чтобы сопротивляться.
- Все в порядке, - неловко повторил он и отнес ее в каюту. Все его
тело было избито, каждая кость ныла, словно расколотая, но он нес ее так
нежно, что ее решимость сопротивляться растаяла, и она прижалась к нему.
Он опустил ее на кожаный диван, но когда попытался выпрямиться, она
обхватила его рукой за шею и удержала.
- Я оставила здесь нож, - хрипло прошептала она. - Это было
испытание.
- Позволь мне взять медицинскую сумку. - Он попытался высвободиться.
- Нет. - Она покачала головой и сморщилась от боли в горле. - Не
уходи, Питер. Останься со мной. Я так боюсь. Я должна была убить тебя,
если ты возьмешь нож. Я почти сделала это. О, Питер, что с нами
происходит? Мы оба сошли с ума?
Она отчаянно вцепилась в него, и он опустился на колени и склонился к
ней.
- Да, - ответил он, прижимая ее к груди. - Да, должно быть, мы сошли
с ума. Я не понимаю больше ни себя, ни происходящего.
- Почему ты взял нож, Питер? Пожалуйста - ты должен мне сказать. Не
лги, скажи мне правду. Я должна знать, почему.
- Из-за Мелиссы-Джейн... из-за того, что ты с ней сделала...
Он почувствовал, как она вздрогнула, словно он снова ее ударил.
Попыталась заговорить, но послышался только хрип отчаяния, и Питер стал
объяснять.
- Обнаружив, что ты Калиф, я должен был убить тебя.
Казалось, она собрала все силы, но когда заговорила, послышался лишь
хриплый шепот.
- А почему ты остановился, Питер?
- Потому что... - Теперь он знал причину. - Потому что неожиданно
понял, что люблю тебя. И все остальное потеряло смысл.
Она ахнула и почти минуту молчала.
- Почему ты решил, что я Калиф? - спросила она наконец.
- Не знаю. Больше ничего не знаю... знаю только, что люблю тебя. И
только это имеет значение.
- Что происходит с нами, Питер? - еле слышно пожаловалась она. - О
Боже, что происходит с нами?
- Ты Калиф, Магда?
- Но, Питер, это ведь ты пытался убить меня. Ты не выдержал испытания
ножом. Ты Калиф.
Под руководством Магды Питер провел яхту через узкий проход в
коралловых рифах, окружающих Птичий остров, а над ним летали с хриплыми
криками морские птицы, заполняя воздух ударами крыльев.
В пяти фантомах от берега, в укрытии от ветра, он бросил якорь, потом
по высокочастотному радио связался с главным островом и поговорил с
главным лодочником.
- Баронесса решила переночевать на борту, - объяснил он. - Не
волнуйтесь о нас.
Когда он спустился в каюту, Магда уже настолько пришла в себя, что
могла сесть. Из ящика достала бархатный купальный костюм, а горло закутала
полотенцем, чтобы скрыть синяк, который выделялся на коже, как сок
переспевшей сливы.
Питер отыскал медицинскую сумку в ящике над туалетом; она возражала,
когда он дал ей две болеутолюящих таблетки и четыре таблетки бруфена,
чтобы уменьшить воспаление и кровоподтеки на горле и теле.
- Прими, - приказал он и, когда она послушалась, дал ей стакан.
Потом осторожно снял полотенце с ее горла и кончиками пальцев покрыл
синяк кремом.
- Мне уже лучше, - прошептала она, но теперь почти совершенно
лишилась голоса.
- Посмотрим на твой живот. - Он осторожно уложил ее на спину и
расстегнул молнию костюма. Синяк в том месте, где он ударил ее ногами,
начинался сразу под маленькими грудями и доходил почти до пупа на плоской
жесткой поверхности ее живота; он и его натер кремом, чуть помассировал, и
она вздохнула и что-то прошептала, успокаиваясь. Когда он кончил, она
смогла с трудом, болезненно согнувшись, передвигаться. Закрылась на
пятнадцать минут, пока Питер занимался собственными ранами, а когда вышла,
оказалось, что она вымыла лицо и причесалась.
Он налил в два старинных бокала бурбон "Джек Дэниэль" и протянул один
ей. Она опустилась на диван рядом с ним.
- Выпей. Будет легче горлу, - приказал он, и она выпила и ахнула,
когда горло обожгло алкоголем, и отставила бокал.
- А ты, Питер? - хрипло, с неожиданным беспокойством спросила она. -
Как ты?
- Одно беспокоит, - ответил он. - Как ты могла так рассердиться на
меня? - Он улыбнулся, и она тоже засмеялась, но подавилась от боли и
кончила тем, что прижалась к нему.
- Мы можем поговорить? - мягко спросил он. - Нужно кое-что выяснить.
- Да, я знаю, но еще нет, Питер. Подержи меня еще немного. - И он
удивился тому ощущению спокойствия, которое охватило его. Теплое женское
тело, прижимаясь к нему, смягчало боль тела и ума, он гладил ее волосы,
она прижималась носом к его горлу.
- Ты сказал, что любишь меня, - прошептала она наконец. Произнесла
вопросительно, искала уверенности.
- Да, люблю. Я думаю, что всегда знал это, но когда узнал, что ты
Калиф, должен был глубоко похоронить это чувство. Только в самом конце я
признался самому себе.
- Я рада, - просто ответила она. - Потому что, видишь ли, я тоже
люблю тебя. Мне казалось, я никогда не смогу полюбить. Я отчаялась, Питер.
До встречи с тобой. И тут мне сказали, что ты меня убьешь. Что ты Калиф. Я
думала, что умру - найти тебя и тут же потерять. Это так жестоко, Питер.
Мне нужно было дать тебе шанс доказать, что это неправда!
- Не разговаривай, - приказал он. - Просто лежи и слушай. Мой голос в
порядке, поэтому я буду рассказывать первым. Как это было со мной, как я
узнал, что ты Калиф.
И он начал рассказывать, прижимая ее к себе, говорил негромко,
спокойно. В каюте слышались еще только мягкие всплески волн о корпус и
приглушенный гул кондиционера.
- Ты знаешь все до того дня, как была захвачена Мелисса-Джейн,
абсолютно все. Я все рассказывал, ничего не скрывая, не утаивая... - Он
вздрогнул и потом стал подробно рассказывать о спасении Мелиссы-Джейн.
- Должно быть, что-то за эти дни нарушилось у меня в сознании. Я
готов был поверить всему, испытать все, чтобы вернуть ее. По ночам я
просыпался, шел в ванную, и меня тошнило при мысли о ее руке в стеклянной
бутылке.
Он рассказал, как собирался убить Кингстона Паркера, чтобы выполнить
требование Калифа, как он точно планировал это сделать, передавал
подробности: когда, где, и она дрожала, прижимаясь к нему.
- Способность разлагать даже лучших, - прошептала она.
- Не разговаривай, - попросил он и стал рассказывать о телефонном
звонке, который привел к Старому Поместью в Ларагхе.
- Увидев свою дочь в таком состоянии, я утратил последние остатки
рассудка. Когда я увидел ее, ощутил жар ее тела, услышал, как она кричит
от ужаса, я мог бы убить... - Он оборвал фразу, и они молчали, пока она
чуть слышно не ахнула, и он понял, что сжал ее руку пальцами.
- Прости. - Он разжал пальцы, поднял ее руку и поднес к щеке. - Тогда
мне рассказали о тебе.
- Кто? - шепотом спросила она.
- "Атлас".
- Паркер?
- Да, и Колин Нобл.
- Что они тебе рассказали?
- Рассказали, как отец ребенком привез тебя в Париж. Рассказали, что
уже тогда ты была умной, красивой и какой-то особой... - Он продолжал
рассказ. - Когда был убит твой отец... - Она беспокойно пошевелилась у
него на груди, когда он сказал это. - Ты стала жить с приемными
родителями, все они были членами партии, и ты так много обещала, что за
тобой специально приехали из Польши. Кто-то выдал себя за твоего дядю...
- Я поверила, что это мой дядя... - Она кивнула. - Десять лет я в это
верила. Он писал мне. - Она с усилием остановилась, помолчала немного и
сказала: - Только он оставался у меня после папы.
- Тебя выбрали для отправки в Одессу, - продолжал он и почувствовал,
как она напряглась у него в руках, и потому повторил более резко: - Тебя
отправили в специальную школу в Одессе.
- Ты знаешь об Одессе? - прошептала она. - Думаешь, что знаешь. Кто
там не бывал, не может знать...
- Тебя учили... - он смолк, представив себе снова прекрасную девушку
в особом помещении, выходящем на Черное море; она учится использовать свое
тело как ловушку и приманку, чтобы захватить и обмануть мужчину, любого
мужчину. - Тебя учили многому. - Этого произнести он не мог.
- Да, - прошептала она, - очень многому.
- Например, как убить человека голыми руками.
- Думаю, что подсознательно я не могла бы убить тебя, Питер. Бог
видит, ты не должен был выжить. Я любила тебя, и хоть в то же время
ненавидела за предательство, не могла заставить себя...
Она снова вздохнула.
- И когда я подумала, что ты меня убьешь, это было почти облегчением.
Я готова была принять это. Лучше смерть, чем жизнь без любви, которую, как
мне казалось, я нашла.
- Ты слишком много говоришь, - остановил он ее. - Еще больше
повредишь горлу. - Он пальцем коснулся ее губ, чтобы заставить замолчать,
потом продолжал: - В Одессе ты стала одной из избранных, элитой.
- Все равно что войти в церковь, так прекрасно и загадочно... -
прошептала она. - Не могу объяснить. Я все сделала бы для государства,
если бы знала, что это нужно "матери России".
- Это правда? - Он подумал, не станет ли она отрицать.
- Все правда, - кивнула она. - Я никогда больше не буду лгать тебе,
Питер. Клянусь.
- И потом тебя послали назад во Францию, в Париж? - спросил он, и она
снова кивнула.
- Ты делала свое дело даже лучше, чем от тебя ожидали. Ты была
лучшей, самой лучшей. Ни один мужчина не мог устоять перед тобой.
Она не ответила, но и не опустила взгляд. Это был не вызов, а
принятие того, что он говорит.
- Были мужчины. Богатые и влиятельные... - В голосе его теперь
звучала горечь. Он не мог с собой справиться. - Много, много мужчин. Никто
не знает, сколько именно, и у каждого ты собирала урожай.
- Бедный Питер, - прошептала она. - Это тебя мучило?
- Это помогало мне ненавидеть тебя, - просто сказал он.
- Да, это я понимаю. Я ничем не могу тебя утешить - кроме одного. Я
никого не любила, пока не встретила тебя.
Она держала слово. Больше не будет обмана. В этом он был уверен.
- Потом решили, что тебя можно использовать, чтобы взять под
контролль Аарона Альтмана и его империю...
- Нет, - прошептала она, качая головой. - Это я решила насчет Аарона.
Он был единственным мужчиной, перед которым я не смогла... - У нее
перехватило горло, она отпила бурбон и медленно проглотила, потом
продолжила: - Он меня очаровал. Никогда не встречала такого. Такой
сильный, такая свирепая сила.
- Ну, хорошо, - согласился Питер. - Ты могла к тому времени устать от
своей роли... Куртизанкой быть очень трудно... - Она улыбнулась впервые с
того момента, как он начал говорить, но улыбка была печальной и
насмешливой.
- Ты все проделала правильно. Вначале стала для него незаменимой. Он
уже болел, ему все больше нужен был костыль, кто-то, кому бы он смог
полностью доверять. Ты дала ему это...
Она ничего не сказала, но по глазам видно было, что она вспоминает,
словно солнечный луч осветил зеленые глубины неподвижного пруда.
- И когда он поверил тебе, не было ничего, что бы ты не могла дать
своим хозяевам. Твоя ценность увеличилась многократно...
Он продолжал негромко говорить, а снаружи умирал день в буре алых и
пурпурных вспышек, освещение в каюте слабело, и скоро в ней можно было
различить только лицо Магды. Бледное напряженное лицо. Она внимательно
выслушивала обвинения, перечисление предательств и обманов. Только иногда
делала легкий отрицательный жест, качала головой или сжимала пальцами его
руку. Иногда ненадолго закрывала глаза, словно не могла принять особенно
жестокое воспоминание, и раз или два болезненным шепотом восклицала:
- О, Боже, Питер! Это правда!
Он рассказывал, как у нее постепенно вырабатывался вкус к власти,
которой она владела как жена Аарона Альтмана, как это стремление к власти
усиливалось по мере того, как слабели силы Аарона. Как она наконец в
некоторых вопросах стала возражать самому барону.
- Например, в вопросе о поставке оружия правительству Южной Африки, -
сказал Питер, и она кивнула и сделала одно из своих редких замечаний:
- Да. Мы спорили. Один из немногих наших споров. - Она чуть
улыбнулась, словно какому-то глубоко личному воспоминанию, которое не
могла разделить даже с ним.
Он рассказывал, как вкус к власти, стремление к ее приметам
постепенно развеивало ее прежние политические идеалы, как хозяева начали
понимать, что теряют ее, о том, как они пытались вернуть ее под свой
контроль.
- Но теперь ты была слишком сильна, чтобы поддаться обычному
давлению. Ты проникла в связи Аарона с "Моссадом", и это давало тебе
защиту.
- Невероятно! - прошептала она. - Все так похоже, так похоже на
правду. - Он ждал, чтобы она пояснила свои слова, но она жестом попросила
его продолжать.
- Когда тебе пригрозили, что выдадут барону как агента коммунистов, у
тебя не оставалось выбора, Тебе нужно было избавиться от него... И ты
сделала это таким образом, что не только избавилась от угрозы своему
существованию, но и получила контроль над "Альтман Индастриз", а вдобавок
свободные двадцать пять миллионов для дальнейших действий. Ты организовала
похищение и убийство Аарона Альтмана, выплатила себе двадцать пять
миллионов и лично проконтролировала их передачу, вероятно, на кодированный
счет в Швейцарии...
- О, Боже, Питер! - прошептала она, и в темноте каюты глаза ее
казались бездонными и огромными, как пустые пещеры в черепе.
- Это правда? - впервые спросил подтверждение Питер.
- Это слишком ужасно. Пожалуйста, продолжай.
- Все прошло так хорошо, что перед тобой открылся целый мир новых
возможностей. Примерно в это время ты стала Калифом. Захват 070, вероятно,
не первый удар после убийства Аарона Альтмана, могли быть и другие. Вена и
министры ОПЕК, деятельность "Красных бригад" в Риме - но при взятии 070 ты
впервые воспользовалась именем Калиф. И получилось бы, если бы один из
офицеров не нарушил приказ. - Он указал на себя. - Только это остановило -
и тут я впервые привлек твое внимание.
В каюте теперь совершенно стемнело, и Магда протянула руку и включила
свет для чтения, передвинула реостат, чтобы освещение было мягким и
золотистым. И при этом свете серьезно разглядывала его лицо, а он
продолжал.
- К этому времени через свои источники - вероятно, через "Моссад" и
почти несомненно через французскую разведку - ты узнала, что на Калифа
кто-то начал охотиться. Этот кто-то оказался Кингстоном Паркером и
"Атласом", и я был идеальным человеком, который мог бы подтвердить, что
охотник - Паркер. И я же легче других мог бы убить его. У меня есть
специальная подготовка и способности к такой работе. Я мог подобраться к
нему близко, не вызывая подозрений, и нужен был только сильный мотив...
- Нет, - прошептала она, не в силах оторвать взгляд от его лица.
- Все совпадает, - сказал он. - Все. - И она не ответила.
- Получив палец Мелиссы-Джейн, я был готов на все...
- Меня сейчас стошнит.
- Прости. - Он протянул ей стакан, и она отпила немного темной
жидкости, слегка подавившись при этом. Потом немного посидела с закрытыми
глазами, прижимая руку к горлу.
- Ну, как? - спросил он наконец.
- Прошло. Продолжай.
- Все складывалось прекрасно, если бы не этот звонок из Ирландии. Но
этого никто не мог предвидеть, даже Калиф.
- Но ведь у тебя нет никаких доказательств! - возразила она. - Это
все предположения. Нет доказательств, что я Калиф.
- Есть, - негромко ответил он. - О'Шоннеси, глава банды, похитившей
Мелиссу-Джейн, дважды звонил по телефону. По номеру Рамбуйе 47-87-47.
Она молча смотрела на него.
- Видишь ли, он докладывал своему хозяину, Калифу. - Он ждал ее
ответа. Его не было, и, помолчав минуту, он продолжал рассказывать о том,
как готовился к ее убийству: места, которые он выбрал на скачках и на
авеню Виктора Гюго, и она вздрогнула, словно ощутив прикосновение крыльев
черного ангела.
- Я была бы там, - призналась она. - Ты выбрал два лучших места.
Шестого на следующем месяце Ив специально показывает мне свои модели. Я
обязательно была бы там.
- Но ты уберегла меня от забот. Пригласила меня сюда. Я знал, что это
приглашение на смерть; ведь я знаю о тебе, знаю, что ты Калиф. Я видел это
в твоих глазах во время нашей встречи в аэропорту "Орли". Видел это в том,
как ты избегаешь меня, не даешь выполнить то, что я должен был сделать.
- Продолжай.
- Ты приказала обыскать меня, когда я вышел на Таити-Фааа.
Она кивнула.
- Ты и твои серые волки обыскали мою комнату вчера вечером, и ты все
приготовила на сегодня. Я знал, что должен ударить первым, и ударил.
- Да, - прошептала она. - Ударил. - И потерла свое горло.
Он пошел снова наливать вино из бара за переборкой, вернулся и сел
рядом с ней.
Она чуть пошевелилась, переместилась в его объятиях, и он молча
держал ее. Рассказ измотал его, тело болело, но он был рад, что сказал
все, все равно что вскрываешь опухоль - когда выходит гной, становится
легче, теперь может начаться выздоровливание.
Он чувствовал, что и она устала, ее стройное тело обвисло, но ее
истощение глубже, слишком многое она испытала. И когда он поднял ее на
руки, она не возражала. Как спящего ребенка, он отнес ее в каюту хозяина и
положил на койку.
В ящике под койкой нашел подушку и одеяло. Лег рядом с ней, под одним
одеялом, и она аккуратно вписалась в изгиб его тела, слегка прижалась
спиной к его груди, твердые круглые ягодицы придимались к его бедрам,
голову она положила ему на руку, другой рукой он держал ее, и рука его
естественно легла ей на грудь. В такой позе, прижавшись друг к другу, они
уснули, и когда он повернулся, она, не просыпаясь, тоже пошевелилась,
изменила позу, прижавшись к его спине, прижав лицо к шее, обхватив его
одной рукой и ногой, словно пыталась поглотить его.
Однажды он проснулся, и ее не было, и его удивила сила тревоги; сотни
новых сомнений и страхов окружили его в темноте, потом он услышал звук
льющейся жидкости и успокоился. Вернувшись, она сняла свой костюм и легла
нагая, и тело его казалось ему нежным и уязвимым.
Проснулись они вместе, когда каюту залили лучи солнца через левый
иллюминатор.
- Боже, должно быть, уже полдень. - Она села и отбросила длинную
гриву темных волос на загорелые обнаженные плечи. Но когда Питер попытался
встать, он застыл и застонал.
- Qu'a tu, cheri? [Как ты, милый? (фр.)]
- Должно быть, побывал в бетономешалке, - застонал он. Синяки затекли
за ночь, порванные мышцы и сухожилия протестовали при каждом движении.
- Для нас обоих есть только одно лечение, - сказала она. - Оно
состоит из трех частей.
И помогла ему встать с койки, словно он старик. Он чуть преувеличивал
свои страдания, чтобы она посмеялась. Смех ее звучал чуть хрипло, но голос
стал чище и сильней, и на свои собственные ушибы она почти не обращала
внимания, когда вела его на палубу. Она восстанавливалась, как молодая
превосходно подготовленная породистая лошадь.
Они спрыгнули с доски для ныряния на корме яхты и поплавали.
- Действует, - признался Питер, когда теплая соленая вода смягчила
боль в теле. Плыли они рядом, оба нагие, вначале медленно, потом быстрее,
перейдя от спокойных гребков к закидыванию рук за голову, доплыли до рифа
и здесь остановились, тяжело дыша от усталости.
- Лучше? - спросила она, и волосы плавали вокруг нее, как щупальца
прекрасного водяного растения.
- Гораздо лучше.
- Обратно я тебя перегоню.
