ман.
Настурция вытаращила глазищи: Шпындро ей нравился и сейчас девица уяс-
нила, почуяла женским нюхом, что гнев Мордасова направлен против неиз-
менно вежливого, тихоголосого москвича. Настурция случалось мечтала,
склонясь над пыльным прилавком, как вышагивает под руку с Игорем в да-
лекой стране и блики с промытых до нереального блеска витрин скачут по
ее лицу, она виснет на руке любимого крепкой, натренированной теннис-
ными махами, и прилепляется к витрине и просительно показывает глаза-
ми, то на сумку матовой кожи, то на вечернее платье несусветной цены,
Игорь поддается минутной слабости, заводит избранницу в дорогущий ма-
газин, но, только завидев продавца, дает задний ход, молниеносно пе-
ресчитав, сколько же мелкого высокорентабельного при перепродаже това-
ра можно приобрести вместо сумки, если приглядеться не очень-то и кра-
сивой, даже тяжелой очертаниями, определенно не пойдущей Настурции.
- Зинка про парфюм забегала? - Настурция откинулась и лицо ее приняло
то надменное выражение, с которым Настурция встречала нескромные
взгляды мужчин и с которым забиралась в машины ухажеров южных кровей.
Колодец откипел, посмотрел сквозь напарницу и вышел на пыльную пло-
щадь, через пять шагов налетел на тройку: Стручок, Туз треф и неиз-
вестный. Глаза Стручка остекленели, но приподнять почтительно картуз
не забыл, Туз треф приложил ладонь к лаково блестящим вихрам, отдавая
шутейно честь, и бравый жест при тусклом взоре и опущенных уголках губ
произвел жутковатое впечатление. Колодец бросил взгляд на пьянчужек,
как рачительный хозяин на дойных буренок, и двинул к ресторану.
Шпындро после обеда вызвал Филин. Игорь Иванович шел к начальнику,
прикидывая, по какому вопросу его тревожат.
Филин восседал грузно, громоздился над пустым столом, длинные седины с
желтизной, руки в наколках - якоря, русалки, буквы. Пепельница полна
окурков. Филина Шпындро не опасался: вулкан, изрыгающий вату, вот кто
такой Филин, старик давно на кукане, размер подношений ему определен:
повыше рубашки с бутылкой пониже магнитофона, медианное значение плюс
рыболовные снасти.
Шпындро правила игры соблюдал: постучал, сел только по кивку, раскрыл
тонкую папку.
Филин закурил "Беломор", был в этом свой шик, все иноземельными смо-
лят, а тут запах народный, глубинный, определенно шик.
Филин распечатал новую пачку, внимательно изучая карту, будто завтра
ему предстоял тяжелый переход по каналу, а то и бой в тех местах; па-
пиросу мучал долго: вытряхивал табачные крошки, мял мундштук, стучал о
полированную поверхность, то одним концом папиросы, то другим, нако-
нец, воткнул беломорину в рот и Шпындро обратил внимание, что на ниж-
ней губе Филина трещина и даже кровит похоже.
- М-да.- Филин пошарил в поисках зажигалки, подчиненный щелкнул своей:
сам не курил, но зажигалку в кармане таскал, как раз для таких вот на-
добностей.
- М-да.- Филин окутался дымным облаком.- Анекдотцем не побалуешь?
Все знали, что Шпындро умел веселить начальство, не простое уменье,
требующее не малой работы над собой; рассказывал анекдот с перцем,
зная, что Филин благоволит зубоскальству крутого замеса.
- М-да.- Филин не рассмеялся, Игорь Иванович посетовал - анекдот знать
не в масть, накладка вышла, но особенно не занервничал, подумаешь,
другим сейчас перекроет из беспроигрышных. Филин выслушал и второй,
внимательно, сквозь дымное марево выныривали порознь то глаза Филина,
то приплюснутые уши, то шапка седых волос.
- М-да.- Филин так и не расщедрился на смех, вывалил пепельницу в урну
и загасил окурок с невиданным тщанием, будто от того, как он распра-
вится с бывшей папиросой, зависело, будут ли в мире еще пожары или
нет.
Тянет время! Шпындро узрел, что папка на коленях лежит вверх ногами и
бумаги в ней тоже. Что затевает кабан? Шпындро некстати закашлялся от
дыма.
- Горлодёр? - Участливо осведомился Филин и непонятно становилось уз-
рел ли он, что перед вызванным на ковер бумаги лежат вверх ногами или
нет.- М-да.- Филин вытащил вторую папиросу и ритуал полностью повто-
рился. Вошла секретарь. Филин вытянул ладонь, помял большим пальцем
левой руки пальцы правой, будто прикидывая, не пора ли стричь ногти.
- Мы заняты. пока. пусть обождут.
Секретарь вышла.
Шпындро чувствовал себя неуютно: неужели что просочилось? Так он и ду-
мал, однажды начнется, и тот же Филин не подсобит, будет топить и рас-
пекать на собраниях, бить в грудь, каяться, что проглядели. Или жить,
или бояться! Так говаривал Мордасов. Алчному Прокопычу что? У торгаша
амплуа не из престижных, хоть и денежное. Тут же есть, что терять,
тут, как у саперов, раз ошибся и. вся свора набросится, искупая в
ярости воя собственные грешки.
Кресло под Филиным заскрипело, за спиной хозяина кабинета сияли кореш-
ки привычных томиков, ни разу не тронутых, даже ключ от застекленного
шкафа давно потерялся, во всяком случае Шпындро не примечал его уже не
один год.
- Ты вот что.- начал Филин и умолк.
Шпындро пытался понять: знает что или нет. Признаваться ему, конечно,
нельзя, никак нельзя, тут поспешность смерти подобна, недаром Колодец
вразумлял: никогда не сознавайся, последнее дело, только говорят, что
послабку дадут, дуля! Накрутят не крякнешь, все отметай, а ежели прип-
рут вчистую, что ж. пришла видать пора по счету платить, утешайся, что
и тебе выпало Матросовым себя испытать.
Может жена Наталья где прокололась? Не раз и не два твердил ей: гони
своих девок взашей, весь этот Мосгорспикульпром, не оберешься с ними,
разве это люди? сначала возьмут, деньги заплатят, а через неделю вещь
возвращать! где такое видано? К чести Мордасова за тем не водились та-
кие безобразия, у комиссионщика, как и у коллег Шпындро, вырвать сог-
ласие, что покойника у смерти, но уж, если решили, согласовали, тогда
свое слово блюди, есть же в каждом деле этика. Наталья! Наталья! Может
с Крупняковым неприятности, он же занялся продажей их машины и, хотя
все давным-давно отлажено до мелочей, вдруг сбой и не предугадаешь ка-
кой.
Филин снова потянулся к пачке папирос, подчиненный не выдержал:
- Случилось что, Николай Сергеич?
Филин принадлежал к старой школе, не привыкшей, чтоб в их кабинете их
же и вопросами гвоздили, поперхнулся, начал заливаться волной удушли-
вой красноты, поднимающейся снизу, от толстой шеи, распирающей ворот
рубахи.
- Много курю,- Филин потрогал подбородок с нежностью и опаской, будто
у него нарывала челюсть, вопрос подчиненного повис в воздухе.
Умеет увиливать, когда надо, старый лис. Шпындро успокоился, не могла
Наталья без него дать ход делу с машиной. Может, что по линии Колодца?
Не похоже. Другие вон как неосторожны - торги чуть ли в открытую - и в
ус не дуют, он же давно отладил каналы сбыта, протирает их методично,
смазывает, не ленясь, прокола не должно быть.
- Смешной второй анекдот,- ожил Филин,- х-м. муж, как всегда, послед-
ним узнает. х-м. вроде меня, я вот тут узнал, ты.- и снова молчок.
Сердце Шпындро замерло и вдруг понеслось опрометью: добивает рыбачок,
точно, с рыбами поднаторел водить на лесе, зацепив крючком за губу.
Узнал! Что узнал? Тянешь, прикидываешь, Филин. Мало я тебе перетаскал,
всего и не упомнишь теперь; от себя отрывал, пустил бы в дело или в
переплав - никак не меньше четверти машины, а то и половины приплыло
бы. взять хоть набор кожаных галстуков - пять штук - королевские! чего
там, теперь такой не купишь ни за какие коврижки и ни разу не видел
подноситель на Филине тех галстуков, таскает двухрублевый, лучевский,
жеваный-пережеваный и сыновей у Филина нет, две дочери, выходит Филин
те галстуки сам в переплав пустил или переподарил кому понужнее; сам
Шпындро знавал эту практику, переживал это чувство, вроде и жалко из
рук выпускать, а вроде и самому досталось бесплатно. Или зажигалки в
резном футляре, красавицы, ход плавный, пьезо, огонек аккуратный, буд-
то рисованный и поверхность отшлифована, хоть языком лижи.
Над Филиным заклубился дым, казалось, пожелтевшие седины начальника
переполнены табачной отравой и вскоре из желтых станут коричневыми.
Филин умел особенным образом не молчать и не говорить, а издавать хри-
пы и мычания, будто прочищал глотку от мокроты или пытался унять пер-
шащее горло: Х-м. ы-ы. м-м. ыы-хм.
Узнал! Что? Неужели? Взмокли подмышки, ворот рубахи внезапно стал мал,
врезался в разгоряченную кожу, обдавало жаром и страхом. Шпындро дол-
жен был винить другого и лучший объект, чем жена, в голову не шел.
Наташа Аркадьева - фамилию сохранила свою - считалась и не без причин
женщиной многосторонних дарований; способности ее не имели касательст-
ва ни к музыке, ни к литературе, ни к науке или любой другой области
деятельности, способности ее целиком сосредоточивались на умении жить
и тут она могла поучить многих. Миниатюрная, гибкая, с отменным вку-
сом, с неизменно блестящими черными глазами, пользующаяся яркой пома-
дой и давно оценившая преимущества безапелляционного тона Наташа Ар-
кадьева исходила из двух очевидных - во всяком случае ей - посылок:
первая - жизнь одна и вторая - не победить, значит проиграть.
Сейчас супруга Шпындро терзала телефон, обзванивая бездельных советниц
- жен таких же выездных, как Игорь; их неформальная группа сформирова-
лась давно и допуск в нее новеньких был сильно затруднен: никогда не
знаешь, что выкинет новичок. Верховодила в группе Наталья. Лидерство
определилось сразу и было подарено ей без борьбы, хотя тлеющие бунты
ей приходилось изредка подавлять резким окриком или того хуже осмеяни-
ем костюма неосторожной смутьянки. Последний способ срабатывал безот-
казно, недаром Наташа годами внушала подругам: женщина есть то, как
она выглядит.
Моя квелленекермановская рать - величала Аркадьева подруг. Сейчас с
одной из ратниц бурно обсуждались выкрутасы тряпишного ценообразования
и жадность приобретателей, не желающих понять, как все дорого за гра-
ницей.
- Представляешь! Я ей называю из какого магазина, а дурища хихикает.
идиотски. Ей хорошо, ее боров на овощах сидит. Мандариновый царек! В
прошлую субботу назюзюкался на водохранилище и признался, что две алки
с грушами налево толкнул. Не знаешь Алку? Чья жена? Да ничья! Фургон
такой, зелень да фрукты возит, на боку написано - alca - а ты думала
Прохорова всплыла? Теперь не всплывет, папеньку, как поперли, так окно
в Европу захлопнулось.- Аркадьева посерьезнела.- Ты Машке скажи, не
хочет, пусть не берет, мне что, у меня вон просителей запись идет. Это
ты ей! А вообще-то всучи хоть кому. Машину покупаем, сейчас стог соби-
раю, соломинку к соломинке, то бишь рублик к рублю. Ой! - крик, трубка
шмякнулась на рычаг. Аркадьева не опаздывала на работу, надоел треп и
она разыграла срочность выхода; фальшь Аркадьевой, доведенная до со-
вершенства, казалось вполне естественной. Службу ее обременительной
никак не назовешь. Администратор в одном из творческих домов столицы:
приход вольный, уход тем более - для нее, не для всех. Директору дома
тоже нужны календари и прочая дребедень: две заноски в год и служи по
вольному расписанию; к тому же на клапане сидишь - билеты на вечера,
на просмотры, тоже статья дохода и удобрения для огорода, на котором
Наташа любовно растила связи.
Много ли человеку надо для счастья? Чтоб помнили! У Наташи имелся ко-
жаный бювар-поминальник с датами рождений, памятными днями и юбилеями
любых металлических оттенков - от медных и серебряных до золотых.
Какая вы внимательная, Наташенька! Что вы, Марь Пална, как можно за-
быть, я вас так люблю. И Степана Сергееча! Такой широкий, такой. вор-
ковала самозабвенно, натурально, не могла найти слов и смеялась зара-
зительно и искренне.
Наташа расчесала волосы, оглядела себя в зеркале, приготовила рубль
для частника, больше никогда не давала, хоть на Марс ее вези, считала,
что она сама награда и у мужика за рулем не повернется язык возмущать-
ся; за годы и годы рублевой езды Аркадьева ошиблась лишь раз и то до
послушной доплаты не опустилась, поджала губки, выскочила из машины и,
еще не успев захлопнуть дверцу, прошипела в щель - жлоб!!
Долго ждать не пришлось, машина устремилась к обочине почти с осевой,
резко сбрасывая скорость и поднимая задними колесами пыль. Наташа юрк-
нула на переднее сиденье и, высоко задрав юбку, оголила колени.
Колодец обедал степенно. Начинал - и это при обильном столе - непре-
менно с черной корочки, вымазанной горчицей, ритуал пришел из детства
и для Мордасова считался незыблемым; вообще Колодец любил создавать
опоры бытия - неприступные твердыни собственных обычаев: бумажник ста-
рый и зев заколотый булавкой. любую трапезу начинать с черной корочки
под горчицей. баня только парная, без всяких там финских выкрутасов и,
чтоб веник непременно из березовых веток, собственноручно ломанных
Мордасовым в пристанционном лесочке и ждущих своего часа-времени на
мордасовском чердаке.
Горчица случилась жестокая, вышибла из Мордасова слезу, пришлось про-
макнуть подглазья салфеткой. Официант Тёма - по ресторанному Боржомчик
- высшим шиком считавший осведомиться: боржомчика не желаете? навис
над Мордасовым.
- Всплакнулось? Ба! Товарец знатный мимо проплыл?
Колодец хотел отбрить официанта, пусть знает свое место, но лаяться не
хотелось.
- Боржомчика занеси, Тёма! Горчица у вас на скипидаре, что ли?
Официант кивнул на четверых в ондатровых шапках и бывших белых хала-
тах, трапезничающих через три стола, нагнулся и прошептал:
- Слыхал, эти-то кураги десять тонн продали на рынке, а курага под чи-
рик кило.- Боржомчик распрямился и, уже ни к кому не обращаясь, доба-
вил: - Интересуются магнитофонами и телевизором оттедовским. Подсо-
бишь?
Колодец знал, что Боржомчику за наводку полагается от обеих сторон:
куражиный люд, судя по довольной ряшке Боржомчика, его уже зарядил;
Колодец нехотя выудил пятерку и расставаясь с ней не без жалости, раз-
мешивая ядреную горчицу короткой ложечкой, присовокупил.- Ты им намек-
ни, что лучше моего товара не найдут. и пусть не жмутся.- Колодец
нервно повел плечами.- Десять тонн кураги. Надо ж! Поди целую рощу аб-
рикосовую пересушили. Смекай, Боржом, была роща и нет. Вся курагой
вышла. Народец разумеет, будто сердцу от кураги помога, калий для мыш-
цы. ПИПдурки! Сердцу только один фрукт помогает - покой! Вот если б
где рощу покоя вырастить, навар приплывет, закачаешься!
Боржом упрятал пятерку, принес бутылку минеральной, застыв на мгнове-
ние рядом с ондатровыми шапками, Колодец увидел, как четыре головы по-
вернулись в его сторону, уткнулся в тарелку и залил пахучей солянкой
недавние горчичные ожоги.
В противоположном конце зала мелькнула Настурция на пару с Зинкой из
парфюмерии. "Заметили меня, а вид делают, что нет". Мордасов не отры-
вался от солянки, подцепил маслину, велел Боржомчику подсыпать их по-
щедрее. Странная Настурция женщина, брать не стесняется, свою копейку
выжимает из камня, а притом не лишена романтичности. Колодец припомнил
позапрошлогодний флирт Настурции с выездным, вроде Шпына. Ишь, как за-
пал ей всадник на двадцатьчетверке, чуть не полезла защищать их заг-
ранбрата. Хотел ей Колодец науку преподать: "Слушь сюда, Настурция!
Это здесь Шпын либерал да демократ, а в их кругах, чтобы усвистеть по-
дальше да на подольше знаешь, скольких порешили? Не буквально, дуреха!
Чего глазищи круглишь? Не буквально! Мало что ли у нас способов понап-
ридумано извести ближнего. Не активен. на базу два раза опоздал. поли-
тучебу пропустил. Это все мелочи, а еще припечатают где-нибудь сквозь
зубы: не наш человек! и не отмоешься ни в жисть, а попытаешься отсто-
ять себя, загогочут в голос - оправдывается! заюлил! Значит и впрямь
виноват. Спроси в чем? Не ответят! Виноват да и только! Вроде две по-
роды людей мы вывели - одни всегда виноваты, другие всегда нет. А
возьми к примеру Шпына, какой от него прок державе? Он тут мне вправ-
лял раз про важность своей работы. Когда содрал так, что видать и его
пришибло от собственной алчуги. Чего-то он там подзакупил, а ты виде-
ла, лежит нераспакованное на подъездных путях к станции. уже который
год, все проржавело, мальчишки доски обдирают. Возникает вопрос. Отче-
го те, кому закупили, товар не востребуют? Или вроде Шпына мудрецы не
то закупили, или позабыли сообщить о покупке или. не понимаю я, и не
возражай привычно. Знаю. знаю. У нас ничего никому не надо. Коли так,
зачем такую важность на себя напускать. Думаешь, я не смог бы на месте
Шпына сидеть? Может и честнее б был, хотя вряд ли. Система! Я вот чё
те хотел прояснить. Шпын уже скоро два десятка лет разъезжает. Выхо-
дит, пережил сколько эр первоначального накопления? Считай! Болоньевая
эра - раз! Мохеровая эра - два! Кримплен
три! Железяки играющие - четыре! Кроссовно-адидасовская эра - пять! А
ты хоть одну эру пересиди за бугром и уже на всю жизнь. упакован, а
здесь бьешься, вся рожа в шишкарях, а еще ручки не брезгует таскать.
Не жалей их, Настурция. Алчный народец, дошлый! Ты его представь на
собрании, речугу толкает: товарищи! в обстановке нарастающего. товари-
щи! мы должны еще выше нести. товарищи! думаю, что выражу общее мне-
ние. а после собрания ручки в пакет, туда же часы и другое, что бог
пошлет, и к Колодцу на прием. Уважаемый товарищ Колодец, примите - не
скупясь - и прочее. ха-ха.
Мордасов, человек эмоциональный, увлекся внутренним монологом и расп-
лескал солянку, золотистая капля запятнала рубаху. Мордасов стянул оч-
ки на кончик носа, дотронулся до жирной отметины на полотне с опаской,
будто к насекомому, к тому же ядовитому, вот-вот ужалит.
Боржомчик егозил вдали с подносом. Мордасов отпрянул от еще дымящейся
тарелки.
- Эй! - Выкрикнул он официанту и только потом сообразил, что вряд ли
Боржомчик чем поможет. На крик кукольно повернулись четыре головы в
ондатровых шапках, масляные глаза ощупали с макушки до пят вроде без-
различно, а вроде и цепко. Курага, курага! Мордасов сыпанул соль на
ладонь, растер по пятну. курага она, конечно, на плаву держит. У каж-
дого своя курага: у Шпына ручки да зажигалки, да те же календари, не
раз пристраивал по десятке, а если из страны Восходящего солнца с эма-
леволикими девами в кимоно, то по четвертному - только заноси. Ишь ты,
сумеречно усмехнулся Колодец, ну чистые туземцы мы стали, ручки дерь-
мовые, календари, мишура с наклейками, ну чем не стекляшки да бусы на
берегу Маклая. Стыдоба!
Всяк выжимает из подношения судьбы. У Настурции место не без дохода да
вприплюсовку знойность необоримая. Боржомчик тож не с пустыми руками
со службы топает. У бабки Рыжухи дочь на промысле, хоть и не почетном,
зато обильно кормящем, да и от кваса отколупнуть случается, ну и он,
Колодец, свою делянку расчистил и пашет-перепахивает.
Вот и вся курага! Жизнь одна, не ты - так тебя.
Мордасов никогда не видел жены Игоря Ивановича, не согласовывал с ней
взгляды на жизнь - откуда ж похожесть? - выросли в одно время, и время
их слепило по единому образу и подобию; а сведи их вместе, друг от
друга нос стали б воротить, вроде разные люди из непересекающихся сло-
ев, наиотличающиеся, как только можно, а на поверку один помет, просто
к разным сосцам припали и до поры не встречались под материнским брю-
хом.
Аппетит пропал, Мордасов поковырял вырезку, успев довольно отметить,
что только ему поднесли такой харч, остальные утешались лжекиевскими,
почитай, из чистого хлеба, обильно пропитанного маслом. Горошек Морда-
сов сгреб в одну сторону, красную капусту в другую. Ишь куражиные хо-
доки, нет-нет да скосят на него глаза, прикидывают, как повести себя в
торге, как не прогадать да не обмишуриться, и впрямь жулья развелось -
половодье, отметил Колодец хмуро, но не без протеста, причисляя себя к
малопочтенной, зато массовой категории тружеников.
Настурция и Зинка-галантерейщица громко смеялись и Мордасов видел, что
все мужчины в ресторане не оставили без внимания появления Настурции.
Колодец числился вроде поверенным во всех делах Настурции; как-то сра-
зу в друзья себя оба определили и Притыка без стеснения пользовалась
связями Колодца: обменными, путевочными, ремонтными; тем, что парятся
с ним врачи, помогающие женским бедам без трехдневных хлопот. Вся-
кое-разное случалось и Колодец выручал.
Мордасов положил деньги на стол, прижал перечницей: и Зинка к Настур-
ции тянется, думает, и ей, мышиной рожице, перепадет мужского внимания
в компании Притыки. Соображает! Мордасов поднялся, прошел мимо куражи-
ного люда, как князь мимо дворовых, высоко держа голову и, принюхива-
ясь, будто ожидая уловить непривычный запах.
Настурция сидела в вольной позе и ее совершенства многим едокам служи-
ли десертом. Колодец кивнул девицам, заглянул на кухню, велел загото-
вить пару банок красной икры. Без наценок! предупредил он и пригрозил:
не то я тоже введу тарифы, запляшете почище японцев. Мордасов внима-
тельно читал газеты и трудности японского торгового наступлени пережи-
вал, как свои; прижали самураи американцев, пусть! пусть попривыкнут
янки, каково это на вторых ролях от рождения до смерти.
Наташа Аркадьева заехала к Крупнякову по делу. С машиной пора решать.
Крупняков напоминал владетельного помещика, вальяжный, косая сажень в
плечах, в длинном махровом халате, с усищами и всклокоченной сивой
гривой. Крупняков во всем старался соответствовать своей щедрой фами-
лии: говорил раскатисто, движения не скованные, размашистые, удаль в
каждом жесте, смех, будто ложкой по днищу медного таза наяривают, даже
хрустальные подвески дворцовой люстры оживали и мелко подрагивали в
тонком перезвоне.
- Наталья! - Кричал Крупняков и при его габаритах умудрялся ужом вить-
ся вокруг жены Шпындро.- Прелесть моя! Вот сюда садись, нет сюда. или
сюда. чтоб я тебя видел во всем твоем великолепии. Царица! Нет, в
кресло не садись, только вчера выудил, буду реставрировать. А, кресли-
ще?! Под королевскую, доложу я тебе, попу! Перетяну набивным бархатом,
упадешь! Это тебе не деревяшка лопарей. Искусство, мать, вечное и нет-
ленное. Не зацепись колготками, мне тут еще не отшкурили. А диванище?!
Абзац! Ну я его пас, ну умасливал девок. У меня дружок есть, на охоту
ездит, кабанчиков бьет, лосей, птицу, все уверяет, мол, охота такая
встряска, такая. я ему пробовал растолковать, что охота на диван почи-
ще, чем на слона или льва в Африке, не верит. Я, вот говорит, на овсы.
на медведя и невдомек ему, что диван отловить ни с каким медведем не
сравниться, опять же украшение быта плюс вложение.
Аркадьева знала, что тарахтением Крупняков всего лишь маскирует расте-
рянность: не сподобился выкопать клиента на машину и упускать верхуш-
ку, что в руки плывет, резона нет. Хозяин притащил кофе и вазу с ку-
рабье. Наташа машинально отщипнула кусок, сухой, перележавший свое -
пахнуло мышами и затхлостью погреба. Аркадьева знала - с Крупняковым
можно и не церемониться.
- Курабье в наборе с креслом шло? Восемнадцатый век?
Крупняков загоготал, в попытке исправить оплошность выудил коробку
привозных конфет.
- Прелесть моя! Ты ж знаешь, холостую который год, недогляд вышел с
курабье, извиняй! Для уборщиц придерживаю, попалось под горячую руку.
Миль, как говорится, пардон! Не по злобе, моя прелесть, а вот погля-
ди,- Крупняков боялся насупленности Аркадьевой, пытался отвлечь, сбить
пламя предстоящего объяснения,- лампу справил, вазон датского фарфора,
абажур золотого шитья, настоящий, не фуфельный, как императорские ко-
роны вышиты? а? Волшебство!..
Крупняков успевал следить за настроением Аркадьевой и видел, что его
тактические маневры проку не приносят.
Аркадьева резко поднялась, ваза с курабье, соприкоснувшись с развеваю-
щимися одеждами гостьи, заскользила к краю столика.
- Ой! - По-детски вспеснул руками Крупняков и бросился спасать вазу.-
Хрусталь ручного гранения! Царица моя! Мамина ваза, фамильная, тут од-
ного серебра приляпано - мне на старость хватит.- Крупняков захватил в
ладонь три печенья и запихал в рот, прожевал, по-клоунски скорчил гри-
масу.- А еще ничего печеньице, ты зря, третьего дня покупал у Елисея.
Наташа подошла к окну: хороша квартира у Крупнякова, вид - закачаешь-
ся, досталась по наследству, отец Крупнякова и впрямь числился до вой-
ны крупняком, а сын в спекуляцию ударился, достиг не малого, имел об-
щемосковскую репутацию, в кругах посвященных котировался, мог достать
черта в ступе, а мог отдельно черта, отдельно ступу, как пожелает за-
казчик. Значит, нахватал дел и до машины ее Игоречка руки не доходят.
- Крупняков,- Аркадьева внезапно обернулась,- не морочь голову, мне
ждать не в жилу.
- Опять едете? - тоскливо вопросил, побито: сам отсидел в молодости и
уж знал, что ни в жизнь не выбраться на лазоревые берега с редчайшей
мануфактурой на каждом - это ж надо! - углу.
- Прекрати клоунаду,- оборвала на полуслове,- соображай, ехали бы, за-
чем машину менять на новую?
Крупняков заломил руки притворно, в душе потеплело: ишь Наталья,
сколько тоски прозвучало в твоем "если б ехали". Крупняков навидался
такого люда, господи сколько же их прошло через его руки, веди он за-
писи, целый отдел кадров посрамил бы да какой, и каждый проситель с
двойным дном: на работе пламенный борец за счастье народов, а в дому
Крупнякова клиент, кому что, купи-продай, достань то да это и, конеч-
но, на равных вроде, в друзьях все, но Крупняков понимал, держат дис-
танцию, он-то не выездной, с чревоточинкой, а вкладчики - кто во что -
с паспортами, синими, зелеными, черт их знает с какими еще. Тому ме-
бель и чтоб непременно в сохранности, тому дачу и чтоб не дальше трид-
цати верст, и чтоб газ, унитаз и гараж, тому для жены украшения. вон в
ушах Натальи молитвами Крупнякова серьги; уж лет десять, как спрово-
рил, уговорил одну старушенцию, заплатил божьему одуванчику сущие гро-
ши, а Наталье впарил за десять тысяч, думал обобрал до нитки, а выш-
ло-то по истечении лет, что чуть не в подарок отдал. Эх, время! Мало
тебе, что к могиле подталкиваешь, так еще из нажитого воздух выпуска-
ешь, имел гору, а глянь осталось щепотка - гол, как сокол, будто на-
дувной матрас резанули.
Аркадьева перехватила взгляд Крупнякова, дотронулась до серьги, в сап-
фировом кобошоне тлела синяя искра. Аркадьева припомнила те тягостные
торги. Она сидела здесь же у Крупнякова, а Игорь страховал внизу в ма-
шине; в ту пору сам Шпындро еще заявлял: "Я в эти дела лезть не же-
лаю", но заявлял все реже и голос его звучал все глуше, менее уверен-
но. Наталья принесла деньги в сумочке, держала ее, прижав к груди, и в
распахнутой спальне Крупнякова ей чудилось чье-то присутствие, и зная,
что в этой квартире есть черный ход, она ужасалась: вдруг по голове
ба-бах! деньги отберут и деру, уйдут черным ходом, а Игорь так и будет
елозить в машине. Тогда все обошлось без волнений, если не считать са-
мих торгов. Крупняков бедняга умер бы, узнай что Наташа привезла пят-
надцать тысяч, смирившись с их потерей в уплату за серьги; бились
яростно, четыре часа Игорь караулил внизу, два раза Наталья подходила
к входной двери, гневно сбрасывая цепочку, три раза Крупняков упряты-
вал серьги в коробочку и в сердцах с грохотом задвигал ящик комода в
бронзовых накладках. Сколько воды утекло.
Аркадьева подцепила конфету - дорогая, коробка из приличного магазина,
Моцарт-кугель.
- Вот что, моя прелесть! - Вперилась Крупнякову прямо в глаза, зная
что тот не выдерживает прямого взгляда.- Я тебе не дура первого выез-
да, нахапал дел - прожевать не можешь! Двигай мою тачку или заберу.-
Аркадьева демонстративно запустила руку в коробку и сыпанула во вмес-
тительный накладной карман пригоршню конфет.- Девочкам. на работе,-
пояснила любезно и медленно отошла к окну, зная, что Крупняков к ней
до сих пор не равнодушен.- И вот еще что. кушетка, которую ты мне втю-
хал за антиквариат, на поверку вышла самотёс, сколотили умелые ребята
в дачном сарае или в гаражике в выходные. Эх, Крупняков, обманываешь
беззащитную женщину.
- Ну. нет. не думай. я.- Крупняков стеснялся самозабвенно, набрал воз-
духа, округлил щеки и хоть и не стеснялся лишних хлопот с перепродажей
некстати всплывшей кушетки, не хотелось и терять проверенного клиен-
та,- могу забрать, тащи обратно, у меня тут один с юга ходок при виде
гнутых ножек да грифонов на подлокотниках аж дрожит.
Аркадьева вышла, оставив Крупнякова без ответа, пусть помучается,
Крупняков знал, что они с Игорем давно в Москве, а значит скоро в
путь-дорогу, есть над чем подумать: снова заработает помпа инопоста-
вок.
Филин любил людей манежить и сейчас не собирался отпускать Шпындро,
хотя не раз уж отметил, как подчиненный морщится от едкого дыма. Па-
рень! Мне б твои года. Филин засмолил очередную папиросу, ушел бы на
пенсион, да две девки на шее, обе не замужем, одеть да обуть - пробле-
ма, да и приручил их как на грех выделяться. Беда. Погонят его скоро,
ох погонят, по глазам видит и тех, кто выше - вертикальных загонщиков
и других по горизонтали, народ тут чуткий, улавливает малейшие колеба-
ния, годами дрессированны.
Дым привычно щекотал ноздри. В голове Филина мелькали карточные комби-
нации, преферансист милостью божьей, карты только выложат на стол
масть к масти, а он уж видит все варианты, за то и начальство привеча-
ло. Какой игрок! Сам Алфеев отмечал.
Филин любил сумерничать в рабочем кабинете, склонившись над столом, на
белом листе бумаги рисовал таинственные цифры и значки: 9т, Вп, Кб,
что означало девятка треф, валет пик, король бубей. Филин выписывал на
бумагу десять комбинаций и заходящих в кабинет мог неожиданно попро-
сить: назови две карты! .?. Любые две. Филин щурился и вошедший выкли-
кал две карты - прикуп. Филин запускал в схваченные желтизной седины
корявые пальцы, ерошил волосы, мог и крепко сказануть при мужиках и
вздыхал облегченно или мрачнел, смотря по тому, легла карта прикупа
или нет.
И сейчас Филин в строку выписал десять карт, полагая что Шпындро со
стула у стены кажется, что Филин делает пометки в переписке и неожи-
данно потребовал, разглядывая весьма сомнительный мизер:
- Назови две карты!
Шпындро весь в переживаниях, еще терзаемый худшими подозрениями не
уловил смысла просьбы, хотя играл сам, взгляд его блуждал беспомощно
по стенам, натыкался на обязательные портреты, на цветы, на вымпелы с
выставок, равнобедренными треугольниками свисавшие в прогалах меж шка-
фов.
Клуб дыма распухал на глазах джином, намаявшимся в теснинах бутылки,
щипал веки и в довершении всего вещал человеческим голосом, требова-
тельно и с нотками раздражения:
- Назови две карты!
Шпындро ругал себя за растерянность, сколько раз корил за раболепие
перед начальством, нет, не давалась ему завидная легкость общения с
вышестоящими, как Кругову, умудряется же человек не грубить и не те-
