его оттуда извлекали, нещадно щекоча ноздри.
Наконец персик, что касается мякоти, исчез и Колодец с облегчением
выгреб рябую косточку, повертел и швырнул в распахнутое окно, как раз
к ногам пьянчужек, что гомонили в кругу, плечо к плечу, горючим уже
заправились и теперь неторопливо делили плавсырную закусь. На косточ-
ке, брошенной Колодцем все пьяные взоры скрестились и с готовностью
метнулись к окну, за которым перекусывал Сан Прокопыч; как ни пьяны
вечные должники, однако снасильничали себя выкроить по улыбке, у кого
какая образовалась, и Мордасов успел отметить: не в конец пропащие лю-
ди, раз еще цену лести умещают в своих пропитых башках. Помахал своим
агнцам ладошкой, как президенты из открытых автомобилей, и принялся за
второй персик.
Бабка Рыжуха доставила квасу, как раз Мордасов отрезал бритвенно ост-
рым ножом копченого угря, запивка подоспела ко времени. Глаза Рыжухи
будто прилипли к куску копчености, источающему нестерпимо призывный
запах. Угощать Колодец не намеревался, еще чего, своей бабуле донести
бы. Рыжуха плела про станционные новости и беспорядки, а глазами ела
угря так яростно, что Колодец раза два глянул на кус внимательно, оце-
нивающе, не поменел ли в размерах по вине доселе необнаруженного ес-
тественного закона. Чтоб прекратить волнение и искус Рыжухи притушить,
расправился с куском скоротечно, запил добрым кваском, на ощупь вынул
из-под стола колготки для дочери Рыжухи, протянул, шелестя оберткой.
- Пять пачек, мать, по восемь,- Мордасов закрыл банку с персиками
крышкой и поставил в холодильник, чего плодам расжариваться в пекле.
- А преж-то по семь шли?..- робко встрепенулась Рыжуха.
- Мать, прежние не той вязки, тут петля тоньше, цвет выгоднее ногу по-
дает. Лишний рубль для дочерниного промысла, мать, не жалей. Фриволь-
ница твоя останется довольна.
- Фри. что? - Язык у Рыжухи заплелся, споткнулся о неизвестное и в
глазах зажегся недобрый огонь: может рскорбление? непонятность страш-
на, лучше б по-матерному огулял - привычно, а в этой фри. подвох ви-
делся.- Фри. что?
Мордасов властно прервал:
- Деньги гони, небось медяки в бамажки уж переплавила. Невдомек тебе,
чудо-чулки, подставляться одно удовольствие. Сам бы подписался задом
вихлять, да кто позарится.
Рыжуха не утерпела, вспылила умеренно:
- Моя не подставляется.
- Брось сметанку из воды сбивать, мать.- Колодец поднялся,- всяк подс-
тавляется, однако ж по-разному, кто передком, кто чем может. Без подс-
тавки оклад-жалование никому не причитается. Так что все равны. Давай
двигай, вон мои орлы-соколики чичас жар души унд тела отправятся ква-
сом заливать, а ты не на вахте, пост оставила, а вдруг враги нагрянут?
а на посту никого, тогда что? Иди, иди.- Передразнил.- Моя не подстав-
ляется! Ишь мудрилы! Человек для того и выпущен в мир-свет гулять,
чтоб подставляться, а иначе на черта он здесь воздух меж деревьев и
цветов отравляет.- Колодец выговорился, открыл шкаф, протянул Рыжухе
японский термос с цветами и толстой ручкой - сторговал у Шпына.
- Заправь доверху протертой смородиной, для моей бабули.
Рыжуха нетвердо взяла термос:
- Боюс ухайдакаю ещщо, крышку и ту не отверну толком.
- Дочь приспособь, она уж не промахнется, у ней навык к стране восхода
образовался.
Из ресторана, отобедав, вернулась Настурция, промытая, с парикмахерски
рельефно уложенными волосами, светящаяся внутренним светом и довольст-
вом сытости и чистоты; не понятно, как и миновала обильно посыпанную
пылюгой площадь, не замаравшись. Настурция узрела шкурку угря и в по-
казной капризности поджала губы:
- А мне?
Рыжуха отвела глаза, будто именно она сподобилась умять кус, причитаю-
щийся Настурции. Колодец видел - Настурция шутит и сыта. Мордасов по-
винно пожал плечами, мол, не углядел, не выдержал натиска Рыжухи, а
квасница - вот незадача - от жары ли, от напряжения облизнула губы
по-змеиному мелькнувшим языком.
- Вишь, облизывается,- не утерпел ерник Мордасов,- всласть значит
проскочил угорек!
- Врет Сан Прокопыч,- взмолилась Рыжуха и телеса ее похоже жалобно за-
колыхались под тонкой тканью, а с шеи в ложбинку меж бескрайних грудей
заструился пот.
- Я. вру? - Кровь схлынула с лица Мордасова, Колодец входил в роль,
праведное негодование считалось его лучшим сценическим достижением.-
Запомни, мать, я никогда не вру. У нас люди значительные - а я из та-
ковских - никогда не врут, самое большее заблуждаются, искренне, но
чтоб врать - ни-ни. запомни. и я равняюсь на маяки,- Мордасов подмиг-
нул Настурции - и товарищ Притыка равняется на маяки.
По лицу Рыжухи легко читалось непонимание - как это равняться на маяки
и что это такое? смутное ощущение того, чего ожидает общество от этого
равнения, конечно, присутствовало, но известное насилие над языком и
смыслом было очевидно даже кваснице.
Тут Настурция заметила краешек торчащей из сумки Рыжухи пачки с кол-
готками; внезапность броска ошеломила даже железобетонно невозмутимого
Мордасова. Притыка ухватила с торжеством и уже неподдельною злостью
пачку и помотала сверкающим конвертом перед носом Мордасова. Рыжуха
смекнула, что некстати встряла в противостояние корыстей и попятилась
к двери. Мордасов скрытно колупнул колготные запасы Притыки, образую-
щиеся из сдачи на комиссию интуристовскими переводчицами, и сейчас
опасался, что всплывут его манипуляции с ценами.
Настурция засверкала глазом, колко, с нестерпимой яростью, так она
отбривала неугодных кавалеров, проштрафившихся скаредностью или жлобс-
ким обхождением, и злобность блеска заставляла широкоплечих молодцев
гнуть головы к земле и пятиться мелкошажно, не отдавая и себе отчета,
что их - неустрашимых по природе своей - заставляло пугаться.
- Почем слупил? - Настурция уперла руки в боки, притиснула Рыжуху под
стенд с грамотами; вышло, что как раз из левого уха квасницы вылилась
затейливая подпись по кремовому тисненному листу и, казалось, тряхни
Рыжуху без жалости - из ушей у нее высыпится и еще много-много подпи-
сей, которыми можно украсить-уснастить разные грамоты от Москвы до са-
мых до окраин.
- Почем слупил? - Не унималась Настурция и похоже собиралась начать
карабкаться по телесам Рыжухи, чтоб добраться до бесстыжих глаз пособ-
ницы Мордасова в недобром деле, наносящем урон стараниям Притыки.
- Почем слупил?
Рыжуха партизанила безответностью и Настурция вмиг смекнула, что из
квасницы каленым железом не выжечь признания в ущерб Мордасову; и лиш-
ний раз Притыка уяснила, что вес Колодца на площади намного превосхо-
дит ее собственный, надо б угомониться, упрятать гонор подальше, как
товар никчемный, во всяком случае, в побоище за авторитет с Мордасо-
вым.
- Схлынь,- едва сдерживая хохоток, одернул сотоварищницу Мордасов,-
ишь допрос третьей степени. учинила! оставишь нас без квасу, а до се-
зона дождей еще жить - месяц тужить.
Мордасова не раскочегаришь, ему все трын-трава, Притыка наползла на
живот скупщицы колготок, напоминавший бочку, обтянутую дешевеньким
ситцем и с яростью, таявшей, подобно маслу на растопленной сковороде,
скорее по привычке пугать слабого выдохнула:
- Сниму твою курву с довольства! Без тряпья оставлю! Ей, небось, голя-
ком сподручнее промышлять! - Уже неуверенно подытожила Настурция, по-
тому что в последний год дочь Рыжухи чаще сдавала тряпье Притыке, чем
покупала у нее. В пору вошла дочурка квасная, тоскливо подумала прием-
щица и сразу все стало противно и мелко: сиди себе здесь дурой-дурищей
в кривобокой обшитой дранкой коробке, притулившейся к краю забытой бо-
гом площади не шибко важной станции и пересчитывай невозвратимые де-
нечки собственных годов, а девиц пошустрее раскосые ухажеры улещают и
водят кормить мясом бычков, чьи тушки везут самолетами из Японии, а
при жизни тех бычков молоком отпаивают, как раз, чтоб дочь Рыжухи
впослед отужинала приличествующим образом.
Мордасов чавкнул холодильной дверцей - на свет божий явил банку с пер-
сиками, из шкафа извлек две неказистые тарелки, одну склееную, с щер-
бинками по краю, выловил два могутных персика, водрузил на тарелку и
халдейски угодливо протянул женщинам.
- Прошу откушать по персику мира, вроде как замириться, женщины вы обе
достойные и конфронтации на моей территории я не потерплю.
Настурция первой припала к персику, вымазав губы, одарила Рыжуху улыб-
кой прощения; квасница расправилась с персиком одномоментно, не испы-
тывая недавних затруднений Мордасова, потому как щеки ее могли растя-
нуться не только прикрываючи персик, но и арбуз средних размеров.
Мир воцарился уверенно. Колодец глянул на толпу у входа - после пере-
рыва отщелкало минут двадцать - и побрел к дверному крючку.
Шпындро бездумно ворошил бумаги, будто на вкус пробовал резолюции, ток
воздуха от вентилятора шевелил волоски на проборе. Филин при встрече
сегодня утром кивнул вяло, мутно, по-рыбьи взглянул на подчиненного,
Шпындро глотал слюну при мысли, что Кругов - опасный конкурент - пог-
лядывает на него с особым вниманием неспроста, Игорь Иванович допус-
кал, что битва за выезд уже началась без объявления войны, началась с
тайных разведопераций, с прощупываний и обходных маневров. Битвы эти
изматывали донельзя, просушивали до песчаной пыли, будто прах на донце
неглубоких колодцев в пустыне. Филин мог вести двойную игру, мог опо-
вестить о забугорной вакансии и Шпындро и Кругова одновременно, в по-
пытке потянуть из обоих. С момента намека на выезд стоило забрезжить
отходному застолью, работа и вовсе прекращалась, не считая прихода и
отсиживания на службе, остальное и без того не обременительное, только
по первости суетное и будто бы неоглядное, переставало что-либо зна-
чить. Бумаг исторгалось столько по всяческим поводам, что даже призра-
ка опасности быть пойманным за руку по причине безделья не существова-
ло.
В ногах Шпындро лежал пакет с дарами дочерям Филина. Передача дара при
кажущейся простоте акта считалась делом непростым, со своими извивами,
тупиками и тонкостями, вскрывающимися лишь от многолетней практики -
ни учебников не полистаешь, ни советов прилюдных не услышишь. Тут каж-
дый первопроходец и опыт его остается втуне до конца дней.
До полудня Филин не вызывал и после обеда тоже, в половине четвертого
Шпындро взял проект бумаги, составленный месяца три назад, как раз на
случай, если понадобится мотивированно вломиться к Филину. Настала по-
ра пустить проект письма в ход. Письму повезло - родилось на свет, а
могло так и остаться упокоенным в баллоне шариковой ручки Шпындро.
Письму предназначалась роль повода для беседы и время использовать
этот повод прикатило.
С утра Кругов - случайно ли? наив уверовать в такие случайности - все
время держал Шпындро в поле зрения и даже обедать напросился вместе.
Кругова могло волновать одно - примет ли сегодня Филин Шпындро или
нет? Шпындро заботило то же самое касательно сослуживца и поэтому вза-
имная опека не казалась слишком обременительной и вполне устраивала
обоих.
В половине четвертого Шпындро сделал решительный ход. Поднялся, прово-
жаемый взглядом Кругова, и вышел в коридор, зная, что Кругов последует
за ним. На половине пути до кабинета Филина Шпындро замер, не слишком
продуманно выбрав место остановки, обернулся и увидел позади Кругова,
тот безразлично приближался и неожиданно свернул к двери туалета. Ах,
черт, укорил себя Шпындро, не там тормознул. Кругов прикинулся, что
шлепает в туалет, а сам Шпындро выглядел дурацки, застыв посреди кори-
дора и пристально патрулируя взором поход Кругова по нужде.
Далее Шпындро уловки отмел, до приемной Филина дошагал бодро и с уче-
том изменения соотношения сил, которое стало очевидно вчера ему и сек-
ретарю, решительно попросил всезнающую фурию сплетен и недомолвок уве-
домит Филина, что у Шпындро неотложное дело.
Если Филин не примет - дело дрянь, если заставит ждать, расценить это
толком не удастся, если примет с места в карьер, пожалуй, у Игоря Ива-
новича неплохие шансы.
Филин принял Шпындро через двадцать минут. Предварительно ничего не
прояснилось. В приемную, будто ненароком по дороге из туалета заглянул
Кругов и увидел Шпындро с проектом на коленях. Коллеги скрестили
взгляды и секретарь тут же сообразила, что становится очевидцем важных
событий.
Филин с последней встречи не изменился, те же желтоватые седины, на-
колки, грубой лепки лицо, окутанное клубами беломорного дыма, но в
глазах-щелках Шпындро почудился свет решимости, которого в прошлый раз
не было, а значит сегодня разговор мог принять более определенный ха-
рактер и тогда наличие даров дочерям - сувкам филинова помета величал
их Игорь про себя - под рукой подтверждало необыкновенную предусмотри-
тельность Шпындро.
Разговор шел кругами, перебрасываясь от необязательного вовсе к слу-
чайному и обходя нужное, трогающее за живое каждого из двоих в этом
кабинете. Филин водил мастерски, то натягивал лесу, то отпускал, то
вовсе терял интерес к Шпындро, то неожиданно глаза начальника вспыхи-
вали восторгом взаимонужности. Торопиться некуда, оба на службе, в
стенах, и время здесь принадлежало им безраздельно, само наличие обоих
на рабочих местах или вблизи - только что вышел - вроде бы свидетель-
ствовало о бурной деятельности, во всяком случае ни одному лыко в
строку не поставишь. По городу не шныряют - оба в пределах селекторной
досягаемости.
В тягостном прощупывании Шпындро утешали только мучения Кругова: како-
во тому сейчас? чем дольше Шпындро не возвращается, тем болезненнее
Кругову, неровен час Филин еще обсуждает его деловые качества со
Шпындро? заглазно! вот что нестерпимо жжет и, ставя себя на место Кру-
гова, напрочь отрезанного от событий в кабинете Филина, Шпындро радо-
вался хотя бы тому, что с каждой минутой утекающего времени все более
вздорные мысли одолевают Кругова, подталкивая к импульсивным, поспеш-
ным решениям, через день-два расцветшим ложными шагами.
Филин грел себя другим: пора его верховодства подходила к концу и все
же пока решал он, и этот тренированный малый, чиновный боец, мастер
умолчаний, взрыхлитель почв для недоверия, овладевший всеми приемами
уклончивости, всецело зависит от Филина. Начальник знал, что Шпындро
выезжал, выезжал не раз, значит годы назад его безусловно кто-то тол-
кал - тут случайности почти исключены - но стародавние толкачи могли
уже сойти в небытие или потускнеть значительно в своем величии, а люди
Кругова, напротив, могли не утратить влияния или даже усилить его. Фи-
лин понимал, что и Шпындро, и Кругов умеют ставить дымовые завесы,
случайно обронив вельможную фамилию, проявив неожиданную осведомлен-
ность о расположении комнат дачи и даже намекнув акварельно, что наез-
жали туда. Могли воспоследовать и звонки: одни случайные, другие симп-
томатичные; со звонками Филин давно отработал методику: если звонок
всего один - в расчет таковский не бери; дуриком подвезло выбить из
могущественного лица согласие на участие - мало ли, неловко было отка-
зать, судьбы свела в общем располагающем застолье или жены столкнулись
у косметички - если после первого звонка следовал еще один, заинтере-
сованность давящего носила уже более выраженный, не разовый характер,
а приобретала оттенок покровительства, а уж если судьбу выездного ку-
рировали каждодневными прозвонами, тут уж попахивало густым протекцио-
низмом и тогда не зевай, начинался саперный участок, здесь, зацепив-
шись за невидимую проволочку, ошибались только раз.
Вошла секретарь и кинжальным взглядом - всего одним, метнула испод-
лобья, как каменюку из пращи,- сумела углядеть все: ей более и не тре-
бовалось, навидалась таких сцен всласть; при появлении третьего оба
умолкли, но секретарю и не нужны были слова - проект письма, свернутый
вчетверо, лежал на стуле рядом со Шпындро, свидетельствуя, что никакое
письмо не обсуждалось, а решалось дело куда как более важное - кто по-
едет: Шпындро или Кругов или. всегда, как на бегах, может выскочить
серая лошадка и завершить триумфально забег, сделав ненужным фотофиниш
явным превосходством.
Шпындро знал - наступает пора процеженных, выверенных заявлений, толь-
ко успевай расшифровываь чужие намерения.
- Когда в последний раз ездил? Год что ль из последней ездки?
Шпындро не совладал с возмущением - Филин подначивал, знал же старый
черт все с точностью до дня: когда туда, когда обратно, сколько всего
отбыли - чуть не криком зашелся:
- Я?.. Ермин со мной вернулся, а уж.- Отъехал полгода как! Хорошо
удержался, проглотил про отъезд Ермина. Хотелось топать ногами, биться
головой о стену, зачем же так валтузить? но в глубине души Шпындро
знал - вот она его работа, не частая, но самая важная, основополагаю-
щая - понуро принимать любое, кнутом стеганувшее из начальственных
уст, а лучше не понуро, не весело, а серо и нейтрально, так чтоб и
господь бог не догадался, что у тебя внутри творится. Вовремя осекся,
сказывалась многолетняя выдержка и привычка глотать обидное, кончик
языка забегал меж зубов: пронесло или лишнее сказанул? нервы разгуля-
лись.
- Как дома? - вроде не заметил срыва Филин.
- Порядок,- Шпындро ответил без нажима, как само собой разумеющееся
сказал.
Филин долго вытряхивал папиросу, под тройным подбородком пульсировала
кожа, будто ворочалась бурая жаба, помидорная краснота выползла из-под
воротника и придушила бы Филина кашлем.
Не жилец, а что случится, только хуже будет, мало ли кто на его месте
воцарится, снова мосты наводи, укрепляй быки подмостные, стоя по горло
в воде, того гляди захлебнешься. Шпындро погладил никому не нужное
письмо.
Кашель утих отдаленным ворчанием грома, устав мучать Филина. Хозяин
кабинета недоуменно осмотрел пачку папирос, Шпындро на стуле, бросил
взгляд за окно, будто искал, куда подевался кашель, минуту назад бе-
сившийся меж стен.
- Угу. Ермин. угу,- Филин откинулся в кресле и канцелярская деревяшка
отозвалась скрипом.- Плохо чувствую,- без перехода сообщил Филин,-
вишь как метелит кашелюга, а дымы гонять все не брошу, беда, пока
струей горлодера дыхалку не прочищу, сам не свой. Врачи тоже крутят,
уходят от ответа бросать-не бросать, я смолю с четырнадцати, всю
жизнь, глазки белохалатники отводят, а те что почестнее: сколько кури-
те? ух ты! тогда обрубать небезопасно - синдром отмены, пожуют губами
и добьют, мол, раздумывай сам, а вообще-то хуже курева не придумаешь -
чистое самоубийство. Давление опять же накрепко с куревом повязаны,
повенчаны можно сказать, так и скачет, так и скачет. у меня это и отец
от удара помер, стакан белого хватанул, крякнул и глаза застеклил, все
думали от крепости, жар водочки притушает сосредоточенностью, а он уж
в лучшем мире. Ермин говоришь.- Филин опрокинул взор вовнутрь, замутил
роговицу раздумьем, разговаривал с почившим отцом, прикидывая время и
место встречи.
Шпындро не перебивал, стараясь даже выражением лица соответствовать
перепадам настроения Филина и скачкам его мыслей. Внезапно перехватило
дыхание: вдруг Кругов раньше успел провести тайный разговор? потому и
мелькнуло в его взгляде скрытое торжество, когда встретились глазами в
приемной, а было ли торжество? не установить доподлинно, может приви-
делось, можно б развеять сомнения, выведав у секретаря - присутствова-
ла же при их немом обмене взглядами да разве спросишь: углядела тор-
жество в глазу Кругова или нет?.. Вдруг соперник щедрее задарил Фили-
на, вдруг обошел и не на полкорпуса, а на круг, а то и два. И фами-
лия-то Кругов! Дурное предзнаменование. И тогда Шпындро со своими под-
ношениями, выделенными с собесовской скупостью Натальей, окажется сме-
шон и мелок, хотя по себе судя и малый дар греет душу, а лишнего никто
давать не привык, каждый соизмеряет, будто на весах, подношение и воз-
даяние. Шпындро закинул ногу на ногу, подцепил листок лжепиьма с со-
седнего стула, обмахнулся, стало жарко. Филин движение перехватил хоть
и повернутым внутрь взором. Молчали. Шпындро знал, пока кабан папиросу
в угол рта не уткнет, разговор не завяжется. Филин помял папиросу в
одинаково толстых и одинаково коротких пальцах, крошки табака сгреб
ковшиком согнутой правой кисти на ладонь левой, стряхнул в урну.
Дымовая завеса привычно застлала лицо Филина и, как и предвидел Шпынд-
ро, слова стали выпрыгивать из сизой пелены:
- Болею я, может пора кресло освободить.- Пауза.- Кто-то после меня
поселится здесь.
Шпындро напрягся. Началось. Намекает, мол, сейчас я тебя заброшу годка
на три, а то и на все пять, глядишь глянец до конца дней на всю свою
жизнь успеешь навести, а уйду до твоего отбытия и загонят в тупик веч-
ным ожидальщиком, пиши пропало. Игорь Иванович поражался коловращению
соображений, отрывочных мыслей, просто лиц в мозгу в эти минуты,
сквозь мельтешение дум внезапно выскочило, как карта в руке фокусника:
бабка Мордасова врачует по-народному, когда сама на ногах, даже от ку-
рева может отлучить и, как уверял Колодец, вообще все может перетрях-
нуть в человеке, чуть ли не старца перелицевать в молодца.
- Ну что вы.- Шпындро придал лицу выражение предельного участия, даже
соскочил со стула и бросился к возможному благоустроителю,- у меня
есть человек, только не смейтесь, не отметайте с порога, а у него баб-
ка чудеса творит, поврачует - себя не узнаете, от курева отвратит и
вообще.
- Да ну?..- Филин пыхнул дымным клубом прямо в лицо Шпындро и тот по-
корно принял на себя удар смрадной волны, защипало веки и физическое
покалывание отозвалось радостью: нашел ход! что дары? их все тащат, а
тут родственная поддержка, он же станет отвозить Филина на сеансы: до-
рога, неспешный разговор, тут-то души хоть какие разные и прикипают
одна к другой.
- Знахарка? - уточнил Филин.- Однако. припрет - черту поклонишься. Где
обретается твоя помогательница?
- Я буду возить вас, недалеко, за городом.
- А берет крепко? Шарлатан один мне вдалбливал, с вас бедолаг, чем за-
ломнее дерешь, тем вам больше верится в исцеление. Выходит лекаря-на-
домники к нашей же выгоде нас обдирают. Вишь какая философия вытанцо-
вывается. Чего только люди не удумают.
- Мои проблемы,- взвернул Шпындро и тут же поправился, укорив себя за
слова ему самому противные и расхожие.- Не опасайтесь, это бабка моего
товарища. Никаких денег и не думайте.- Ишь, Колодец теперь у меня в
товарищах. Шпындро усмехнулся внутренне, не выпуская улыбку, заметил,
что Филин и впрямь подобрел насупленным лицом, небось видит, кабан,
себя обновленным, промытым, начинающим жить заново.
- Когда поедем?
Шпындро отбрел к стулу, подобрал упавшее на пол письмо.
- К вечеру доложу!
- Лады.- Филин смял папиросу и доверительно сообщил.- Хорошая, понима-
ешь, поездка, как раз твоего профиля специалист нужен. В этом деле
только ты.- Пауза. Выдох и будто с горечью,- и Крутов сильны, а боль-
ше-то некого забросить.
Шпындро убедил себя, что первый период за ним, однако Филин помахал
перед носом желтой карточкой, припомнив Кругова, и как бы намекая, что
его судейство в их борьбе при всем расположении к Шпындро, конечно же,
беспристрастное.
Шпындро сбежал вниз к входным дверям, где серел таксофон, поставил две
копеечные монеты одна на другую и позвонил Мордасову. Трубку подняла
Настурция, говорила со Шпындро ласково, благодарила за подарок, в сло-
вах женщины звучали тайное приглашение и согласие, о которых Шпындро
мог только мечтать и сейчас же мелькнуло: пошла карта, не дрейфь, вы-
пала моя пятиминутка! Мордасов сначала и не врубился, чего добивается
Шпындро, а когда уразумел, начал канючить, мол, бабка в лежку и сейчас
ей недосуг. Шпындро любое несогласие давно воспринимал всего лишь как
приглашение к торгу; видано ли, чтоб человека не уломать, надо только
условия подыскать подходящие, заронить в душу сопротивляющегося слад-
кие видения, чуть поднажать и ворота отворятся. Игорь Иванович переби-
рал мысленно давние вожделения Мордасова, жаль пропускал мимо ушей его
стенания за ненадобностью и сейчас, чтобы не тянуть время, Шпындро вы-
давил неосторожное: проси, что хочешь? Трубка наполнилась молчанием и
Шпындро, как наяву увидел унылый нос Колодца и очки, которые тот ука-
зательным пальцем спускает на неизменно блестящий, будто протертый
подсолнечным маслом, кончик носа, взгляд Мордасова, выплывающий за
пыльное оконце на пыльную площадь, где толкутся его пьянчужки, нежатся
кверху брюхами ничейные псы, перебегают от станции старушонки в низко
повязанных платках, вываливаются из жалкого ресторанного здания приго-
родные гуляки и, окидывая взглядом свои владения и обитателей, Морда-
сов хочет заготовить единственный верный ответ, услышав редкостное -
проси, что хочешь!
Мордасов, в свою очередь, видел Шпындро и не менее явственно, уж если
Шпына так припекло, промашку дать ни в жизнь себе не простишь; не пон-
равилось Колодцу и воркование Притыки, знал он эти ее придыхи и влаж-
ное дрожание голоса, знал, чем это оборачивается, и как раз очевидное
расположение Притыки к выездному, непонимание, что от таких толком ни-
чего не добьешься, бесило Мордасова. Молчал, наслаждаясь муками Шпына,
пусть покрутится, пусть усечет раз и навсегда, что и Колодцу своя цена
есть и что деньги деньгами, а уважение всякой твари лестно, небось
сейчас не прощает себе Шпын, что за годы взаимных услуг не удосужился
хоть раз пригласить Колодца к себе, хоть на чашку чая, хоть и вовсе
безо всего; однако владения Шпына считались неприкасаемы и от того его
дружественность еще больше втуне бесила неглупого Мордасова, видел он
и глубоко загнанное внутрь высокомерие Шпына, которое тот пытался за-
маскировать матерком в общении с Колодцем и разухабистостью, на грубую
нитку пришитую к его отутюженному облику прощелыги-чиновника, знающего
все ходы и выходы, умеющего по надобности менять выражения лица, как
маски, и более всего поднаторевшего говорить тем нечеловеческим, ужа-
сающим языком собраний и митингов, который годами шлифовался в разных
стенах и доведенный до совершенства стал для многих специальностью и
кормильцем, и смыслом жизни, и гласом божьим.
Будем молчать оба, приказал себе Колодец, я первый не начну, хоть
сдохну, а лучше тихонько положу трубку на рычаг, связь у нас не без
греха, будто разъединилось ненароком, опустил трубку и на вопроситель-
ный взгляд Настурции хрипанул:
- Разъединилось! Вот те, Настурция, и связь без брака! - Вложил щедро
издевку в подтекст и даже не слишком охочая к расшифровке нюансов При-
тыка залилась краской и вышла за шторку. Млеет брачными призраками.
Горит вся, понаслышалась россказней, как выездных телков уводят из за-
таренных многолетними набегами хлевов, и верит, дурища, в небылицы, а
если и были, то одна на тыщу!
Шпындро метался в холле в поисках монет, как назло пусто, подбежал к
милиционеру почти мальчику, робкому, с новобранскими усиками, протянул
пятак, страж в простоте порылся в карманах, развел руками.
- А чего от себя не позвоните?
Шпындро, только что суетливый, метущийся из конца в конец облицованно-
го мрамором холла, замер обездвиженный, будто отбойный молоток, рыкаю-
щий и приводящий в содрогание все вокруг, утих отключенный внезапным
обрывом подводного шланга. Не вопрос милиционера пригвоздил Шпындро, а
выворачивающее душу опасение: как же он забыл, что за перекладиной под
его рабочий стол запрятан пакет с дарами дочерям Филина - Совкам, а
сейчас как раз такое время, что две службистки, при коих Кругов не
посмел бы учинить нелегальный досмотр красноречиво-таинственного паке-
та, отправились пить кофе и в комнате кроме Кругова никого. Шпындро
бросился к лифту, на вытянутой линейке квадратиков над раздвижной
дверью светилась цифра верхнего этажа, второй лифт не работал, Игорь
Иванович привалился к прохладной стене и отер пот ладонью.
- Вам плохо? - Секретарь Филина возникла ниоткуда, глядя в упор.
Шпындро подобрался, механизмы привычной лживости включились сами со-
бой, сразу же, отрабатывая версию, выгодную их обладателю:
- Третий день хожу с температурой! - Шпындро, едва разлепил губы.
- Взяли б бюлетень.- Секретарь допытывалась с напором, зная что ей не
откажут, не поставят на место, за ней незримо витал дух Филина, дух
начальственного кабинета и злить ее все равно, что гневить всесильных
духов.
Шпындро подобрался, скроил полуприветливую улыбку, с червоточинкой.
- Работы непроворот, за меня никто не сделает,- следил краем глаза за
светящимся квадратиком цифры, наконец линейка над лифтом ожила и све-
тящаяся цифра поскакала справа налево. Шпындро перевел дух. Секретарь
истолковала это по-своему, как плохо прикрытое недружелюбие; женщина
желчная, неустроенная, она любила, чтобы в ее присутствии нижние чины
цепенели еще более, чем при ее хозяине. Секретарь расстановку сил
представляла исчерпывающе; змеиная улыбка, покровительственная интона-
ция, явное любование предстоящим Шпындро мучением - все сразу отпеча-
талось на мучнисто белом лице в коросте неуемного грима.
- После вас сразу вызвал Кругова, уж почти час сидят!
Черт с ним! Пусть сидят. Игорь Иванович испытал облегчение: главное -
неприкосновенен его пакет, и улыбнулся, секретарь с трудом скрыла
расстерянность: повел себя испытуемый противоположно ожидаемому, выст-
рел в холостую, с чего бы? Поправила пышные волосы с седой прядью,
подсиненной чернилами, и ринулась в повторную атаку, медленно, веско:
- Филин расположен к Кругову, ценит.
Створки лифта распахнулись, Шпындро пропустил секретаря перед собой и,
нажав последовательно кнопки - цифру и ход - сделал вид, что не принял
выпада. Зачем сейчас-то он ринулся наверх? Пакет вне опасности, а уж
если Кругов его поковырял - не помочь, а с Мордасовым так и не удалось
обсудить животрепещущее. В комнате пустые столы, стулья без седоков -
на счастье никого, набрал номер Колодца, поглядывая на дверь, приказ-
ным тоном уведомил, что привезет к мордасовской бабке-целительнице
своего начальника; за ним не заржавеет, не первый год замужем, то бишь
обделывают с Мордасовым свои дела, и должником Шпындро не привык себя
числить, так что холодность Мордасова в этом деле непонятна, тем бо-
лее, что отъезд туда - а ради чего бы он тащил эту тушу за город? - в
их обоюдных интересах.
Вечером Мордасов покормил бабку, протер лосьоном, будто покрытое корой
лицо старухи, шею и подмышки, удивляясь, что бабка почти не потеет.
Может и впрямь святая. Напоил чаем с финским печеньем, отложенным в
булочной по ту сторону путей, тактично осведомился, не примет ли бабу-
ля его дружка то ли с отцом, то ли с братаном старшим, то ли с другой
какой родней.
- Слаба я, Сань, духу не хватает, чтоб приязнью человека отогреть, я ж
приязнью лечу.
- Ну, ба,- Мордасов прикидывал, что отделаться от Шпына не удастся,-
они сюда приедут, я им велю, чтобы тары - бутылок там разных, других
