Детектив

жарко шептал на ухо, чтобы вынес еще пожрать.
   Дворовые "авторитеты" были маловпечатлительны и  практичны,  обладали
неразвитым воображением и слабой эмоциональностью.  Как-то  Сергей  стал
свидетелем жуткой сцены: троллейбус сбил слепого побирушку, пострадавше-
го увезла "скорая", а на асфальте  осталась  лежать  запачканная  кровью
старая кепка, дно которой едва закрывалось собранными медяками.
   Под сильным впечатлением Элефантов пересказал увиденное во  дворе,  и
Васька Сыроваров, хищно блеснув глазами, тут же  убежал,  а  вернувшись,
долго сокрушался, что на месте наезда много  людей  и  милиции,  поэтому
взять деньги не удалось.
   Уже тогда у Сергея зародилась смутная, не оформившаяся мысль  о  том,
что внутренне люди отличаются друг от друга гораздо сильнее, чем внешне.
Его поражало пренебрежение дворовых пацанов всеми запретами и  ограниче-
ниями, которые сам он даже в мыслях боялся нарушить.  Моисей,  Васька  и
рыжий Филька курили за сараями собранные на улице бычки, играли в  айда-
ны, ели убитых из рогаток и зажаренных в маленьких,  сложенных  из  трех
кирпичей печках воробьев, утоляли жажду снегом или  сосульками,  никогда
не мыли рук.
   Сергей рассказывал об этом дома, когда ему  в  очередной  раз  сулили
воспаление легких от едва заметного сквознячка, но родители  многозначи-
тельно покачивали головами и  зловеще  предрекали  нарушителям  запретов
скорую и неминуемую кару в виде брюшного тифа, холеры,  дизентерии,  ме-
нингита и других столь же страшных заболеваний.
   Сила родительского авторитета в те годы еще была велика, и на следую-
щий день Сергей выходил во двор с  опаской,  ожидая  увидеть  валяющихся
прямо на улице в страшных мучениях детей или вереницы санитарных машин у
каждого подъезда. Но все оказывалось, как обычно,  -  Моисей,  Васька  и
Филька, здоровые и веселые, затевали очередную игру, рвали зеленые  жер-
делы, запивая сырой да к тому же холодной водой из дворовой  колонки.  А
сам Сергей начинал кашлять, шмыгать носом или у него расстраивался желу-
док, и отец с матерью в два голоса ругали его за недостаточно тщательное
мытье рук и пренебрежение джемпером.
   Вконец растерянный Сергей  вновь  пытался  сослаться  на  Моисея  или
Фильку, но мать раздраженно говорила, что просто им до поры  до  времени
везет, а отец запальчиво, хотя  и  довольно  непоследовательно,  кричал,
чтобы он себя с ними не равнял, так как ему до  них  далеко.  Так  опять
проявлялся мотив о какой-то второсортности Сергея.
   Дело в том, что на свою беду Сергей плохо ел. Как  удалось  родителям
отбить у него естественно существующий у каждого человека аппетит, оста-
лось загадкой даже в зрелом возрасте, очевидно, сказывалась давящая  не-
обходимость садиться за стол в строго определенное время и  без  остатка
съедать то, что дают. Любое отступление от предписываемого домашним  ус-
тавом процесса потребления пищи считалось актом грубейшего нарушения по-
рядка и строго каралось. Мать запирала нарушителя в темной ванной, секла
ремнем, ставила в угол, однажды вылила недоеденный суп на голову.  Затем
кормление продолжалось, как будто наказания могли способствовать появле-
нию аппетита.
   Неудачи за обеденным столом Сергей переживал  очень  болезненно,  тем
более что они служили основанием для сравнения его с соседскими детьми и
сравнение всегда было не в его пользу. Даже когда  речь  шла  о  Моисее,
Фильке, Ваське Сыроварове, слывших беспризорниками и хулиганами,  оказы-
валось, что у них есть и достоинства - они "хорошо кушают", потому и мо-
гут отколотить во дворе любого, потому инфекции и простуды их не  берут.
Любимцем родителей был толстенький розовощекий Вовочка Зотов из соседне-
го подъезда, его ставили в пример чаще других.
   У Вовочки была педальная машина,  велосипед,  электрическая  железная
дорога и другие шикарные игрушки, заслуженные, как внушалось Сергею, ок-
ругленькими щечками и заметным животиком.
   Элефантов не хотел походить ни на расхристанного грязного Моисея,  ни
на жирного Вовочку, к последнему он ревновал родителей,  тщетно  пытаясь
понять, почему посторонний мальчик может быть для  них  более  привлека-
тельным, чем собственный сын.
   Став взрослым, он понял, что родители хотя и не со зла, а от  педаго-
гического невежества, отсутствия эмоциональной чувствительности  сделали
все, чтобы выработать у него комплекс неполноценности, и не их вина, ес-
ли это в полной мере не удалось.
   Сергея спасли книги. Его воображение пробудили сказки, которые бабуш-
ка рассказывала, как только выдавалась свободная минута, а иногда  -  не
отрываясь от хлопот по хозяйству.
   Бабушка говорила особым, сказочным голосом, и он полностью погружался
в мир удалых богатырей, хрустальных замков, добрых и злых волшебников.
   ...И прикинулась гадюка черная красавицей девицей, Иванушка склонился
поцеловать уста сахарные, тут бы ему и смерть пришла, да крестная  спас-
ла, не дала пропасть, палочкой волшебной взмахнула - чары  злые  развея-
лись, увидал Иванушка перед собой змею ядовитую, раз! - и отсек ей голо-
ву!
   Здесь Сергей заплакал, бабушка всполошилась,  что  напугала  ребенка,
долго утешала, обняв за плечи и приговаривая: "Да не бойся ты, не бойся,
ведь все хорошо кончилось..."
   Но Сергей плакал не от страха, он сам не смог  бы  выразить  чувства,
которые испытывал. Эту сказку он запомнил на всю жизнь и много раз то  в
кошмарном сне, а то и наяву в угнетенном  состоянии  духа  видел  жуткую
своей противоестественностью картину: ослепленный колдовством добрый мо-
лодец тянется губами к брызжущей ядом гадюке.
   Он научился читать рано, пяти лет, помогло желание самому, без посто-
ронней помощи уходить в сказочный мир. Через год-два Сергей читал  толс-
тые книжки, намного обгоняя сверстников и удивляя  сотрудников  районной
библиотеки.
   Книги помогли ему понять, что умение "хорошо кушать" вовсе не главное
в жизни, а розовые щечки и складка под подбородком - совсем не те добро-
детели, за которые можно уважать или любить. Собственно, он и сам, детс-
ким умом и неразвитой интуицией понимал это, но, поскольку родители  ут-
верждали обратное, необходимо было найти союзников, и Сергей  их  нашел:
дядя Степа, пятнадцатилетний капитан. Дон Кихот и Тиль Уленшпигель авто-
ритетно подтверждали его правоту.
   И все же в жизни Элефантова нет-нет, да случались моменты,  когда  из
глубин памяти выплывало унизительное ощущение собственной  ущербности  и
какойто несостоятельности, приходилось делать усилие, чтобы его  преодо-
леть, доказать всем окружающим, а в первую очередь самому себе, что  он,
Сергей Элефантов, ничуть не хуже, не слабее и не трусливее других.
   Доказывая это, он не обходил острых углов, лез на рожон,  встревал  в
необязательные драки, с пятого класса не расставался со складным  ножом,
старательно создавая образ  человека,  способного  пустить  его  в  ход.
Сверстникам, не знавшим истинных причин такого поведения, казалось,  что
оно объясняется особой уверенностью в себе, хотя на чем базировалась эта
уверенность у худого, не отягощенного мышцами  Сергея,  было  совершенно
непонятно. Кто-то пустил слух, что он связан с компанией  лихих  уличных
ребят, такая версия вроде бы расставляла все по местам,  поэтому  в  нее
поверили.
   Сергей по мере возможности подкреплял сложившееся мнение то многозна-
чительным намеком, то упоминанием прозвищ признанных уличных  "авторите-
тов", то появлением в школьном дворе с Моисеем и его дружками.
   Все шло хорошо до тех пор, пока в восьмом классе в их класс не пришел
Яшка Голубев, отпущенный из специальной школы, где провел  два  года  за
уходы из дома, кражи и хулиганство.
   По комплекции такой же, как Элефантов, Голубь обладал природной  наг-
лостью, развинченными манерами и бесцветными маленькими глазками, бесце-
ремонно карябающими всех вокруг. Пару раз поговорив с Сергеем, он  уста-
новил его полную неосведомленность в целом ряде специфических  вопросов,
после чего обозвал фраером и сказал, что в воскресенье приведет на  пус-
тырь "своих ребят", а Сергей пусть приводит своих.
   Предложение было простым и понятным: если бы за спиной Сергея  стояли
реальные "свои ребята", во время встречи в каждой  компании  нашлись  бы
общие знакомые и дело кончилось бы  мирной  выпивкой  к  обоюдному  удо-
вольствию и взаимному укреплению авторитета. Но "своих ребят" у  Элефан-
това не было.
   Дело в том, что, когда Сергей пошел в школу, его мир  расширился  не-
намного. Снедаемая неудовлетворенным тщеславием, Ася Петровна во  всеус-
лышание объявила о своем намерении "вывести сына в отличники". Очевидно,
несостоявшаяся научная карьера требовала компенсации: она с таким рвени-
ем взялась за дело, что в первый же день чуть не отбила у Сергея  всякую
охоту к дальнейшей учебе, пять раз заставив  его  переписывать  домашнее
задание: полстраницы палочек и полстраницы крючочков.
   Сергей вконец занудился от непривычно долгого сидения  за  письменным
столом, пальцы, сжимающие ручку, затекли и  начали  дрожать,  палочки  и
крючочки выходили все хуже и хуже. Ася Петровна обзывала  его  олухом  и
бездарностью, щипала за руку, клянясь, что он не  встанет  из-за  стола,
пока не напишет все идеально, хотя как именно  "идеально",  показать  не
могла, ибо сама писала словно курица лапой.
   Стемнело, выведенные дрожащими пальцами палочки и крючочки не шли  ни
в какое сравнение с самым первым вариантом, безжалостно изодранным  Асей
Петровной в клочья, наконец вмешался отец, и Сергей, получив  напоследок
звонкий подзатыльник, был отпущен в постель, где долго плакал под  одея-
лом в тоскливой безысходности от предстоящего ему такого долгого  кошма-
ра, называемого учебой в школе.
   Скоро запал у матери прошел, и свою роль домашнего педагога она свела
к наказаниям за плохие оценки. Плохой оценкой считалась тройка, а с  на-
казаниями вышла неувязка. Самое распространенное - не пускать на улицу -
здесь не годилось: бесконечные ограничения, преследование Сергея во дво-
ре привели к тому, что он потерял интерес к прогулкам, предпочитая  про-
вести время за книжкой. И Ася Петровна,  идя  от  противного,  придумала
уникальное взыскание, от которого впоследствии, когда Сергей стал взрос-
лым, изо всех сил пыталась откреститься: запрет на  чтение.  Проштрафив-
шийся Сергей выставлялся "дышать свежим воздухом" и томился обязательное
время на просматриваемом из окон пятачке, прикидывая,  удастся  ли  вык-
расть хоть одну из конфискованных книг, чтобы урывками почитать в ванной
или туалете.
   Такие явно не способствующие обзаведению друзьями "прогулки",  запрет
водить мальчишек домой и замкнутый характер Сергея объясняют,  почему  у
маленького Элефантова не было верных, надежных ребят, на  которых  можно
было бы положиться.
   К восьмому классу положение  не  изменилось.  Одноклассники,  соседи,
несколько чистеньких опрятных филателистов - и все. Никого из них нельзя
было привлечь к столь щекотливому и в известной степени рискованному де-
лу, как  столкновение  с  компанией  Голубя.  Вот  если  бы  Моисей  или
Васька... Но они только посмеются над сопливой беззащитностью  маменьки-
ного сынка, которого всегда в глубине души недолюбливали.
   Оставался мир взрослых - любой из них мог в два счета разрешить проб-
лему, поставив Голубя, да и всех, кого он приведет, на  место.  О  вечно
куда-то спешащем, затурканном и крикливом отце Сергей  как  о  возможном
защитнике даже не думал, хотя однажды тому уже приходилось  выступать  в
этой роли.
   А дело было так: классе во втором или третьем Сергей, катаясь с  Гор-
ного спуска на санках, заспорил с каким-то пацаном, у того оказался  ве-
ликовозрастный приятель, который без лишних разговоров ударил  Сергея  в
лицо, расквасив нос. Сдерживая слезы бессилия и унижения, Сергей  отошел
в сторону, размазывая снегом не желавшую останавливаться  кровь,  и  тут
увидел отца. Помня урок с раненым коленом, он обреченно пошел навстречу,
жалко улыбаясь, чтобы показать: ничего страшного не произошло. Но против
ожидания отец не стал его ругать, кричать и топать  ногами,  он  коротко
спросил: "Кто? ", Сергей показал, обидчик, видя надвигающуюся опасность,
спешно покатился под гору, а отец выхватил у Сергея санки и  помчался  в
погоню. Неожиданное заступничество и позорное бегство противника привели
Сергея в ликование, он испытал такой прилив любви и нежности к отцу, ко-
торого не ощущал ни до, ни после этого случая. Но вечером отец стал нас-
мехаться над ним за то, что он подставил свой нос под чужой кулак, и все
стало на свои места. А Сергей зарекся обращаться к отцу за защитой.
   Правда, был у Сергея знакомый, который с удовольствием взялся бы ула-
дить щепетильное дело и выполнил бы это весело, блестяще, со смаком, как
делал все, за что брался. Любимец дворовой детворы Григорий -  разбитной
и бесшабашный мужик, в молодости ожегшийся на молоке и теперь дующий  на
воду. Жена не выпускала Григория из-под надзора, бдительно следила, что-
бы он не сбивал компанию, но не возражала, когда он возился с  пацанами.
Он показывал ребятам фокусы, делал змеев, лазал с ними по чердакам, рас-
сказывал, сильно привирая, про собственные приключения, бесплатно  водил
в зоопарк, где работал смотрителем животных.
   Григория можно было просить о чем угодно, он умел хранить тайну и лю-
бил выступать арбитром во всех дворовых конфликтах. К  тому  же  обладал
могучей фигурой, зычным голосом и огромными кулаками. Один вид его вызы-
вал страх и почтение уличной шпаны. Григорий был козырной  картой,  обе-
щавшей легкую победу в любой игре. Стоило только попросить.
   Но просить Григория Элефантову не хотелось по причине,  казалось  бы,
совершенно незначительной, но для него весьма существенной: однажды Гри-
горий его предал. Ни сам Григорий, ни присутствовавшие при  этом  пацаны
не видели в происшедшем никакого предательства: один  из  уроков  жизни,
щедро и, главное, охотно, от чистого сердца преподаваемых старшим  това-
рищем. Но Сергей расценивал полученный урок по-другому.
   Тогда он еще был первоклашкой и во время очередного похода в  зоопарк
завороженно замер у клетки куницы. Красивый мех,  симпатичная  мордочка,
мягкие грациозные движения буквально пленили ребенка. Он долго любовался
куницей, жалея, что не может ее погладить, и, когда Григорий вернулся за
ним и спросил, чего он тут прилип, попросил взять куницу на руки.
   - Тю, - удивленно сказал Григорий. - Ты чо? Она ж тебя сожрет!
   Такой красивый зверек не может никого сожрать, для  Сергея  это  было
совершенно очевидно, он добрый и ласковый и  уж,  конечно,  не  способен
обидеть другое живое существо, но Григорий, которого он попытался в этом
убедить, схватился за живот.
   - Да это же хищник, понимаешь, хищник, - втолковывал Григорий. -  Она
мелкую живность жрет, птиц, гнезда разоряет: то яйца выпьет, то  птенцов
передушит. И тебе палец отхватит - глазом не успеешь моргнуть.
   Сергей спорил, защищая куницу, и у Григория лопнуло терпение.
   - Добрая, говоришь? Никого не обижает? Ладно.
   Он немного подумал, посмотрел на часы.
   - Вот если в клетку цыплят пустить, как думаешь, что будет?
   - Мирно жить, играть начнут, - убежденно ответил Сергей.
   Григорий захохотал, снова посмотрел на часы и махнул рукой.
   - Ладно. Хотя и рано еще... Погоди, я сейчас.
   Он вынес картонную коробку, в которой копошились  хорошенькие  желтые
цыплята, открутил проволоку задвижки.
   - Значит, так, я открываю дверцу, а ты пускай, посмотрим, в какие иг-
ры она с ними поиграет.
   - Сожрет, и все дела, - хмыкнул хорошо знающий жизнь  Васька  Сырова-
ров.
   - Готов?
   Григорий открыл дверцу, и Сергей вывалил в нее суматошно  попискиваю-
щих цыплят. Куница подняла голову, лениво зевнула, обнажив мелкие острые
зубы, и в сердце Сергея шевельнулись на миг нехорошие сомнения. Но ниче-
го не произошло. Цыплята с гомоном разбрелись по  клетке.  Зверек  снова
положил голову на лапы, только глаза уже не закрывались да нервно подер-
гивался хвост. Слова Сергея сбывались, он с гордостью оглядел затихших в
ожидании пацанов. Васька Сыроваров скверно улыбался.
   Потом куница встала, неторопливо подошла к ближайшему цыпленку, мягко
тронула его лапой. Сергей понял, что затомившийся в  одиночестве  зверек
хочет поиграть с новыми товарищами.
   - Сытая, зараза, - проговорил Васька.
   - Ничего, сейчас разойдется, - ответил Григорий.
   Они говорили как о неизбежном, их уверенность Сергея  удивила,  и  он
дружелюбно смотрел на гладкого, мягкого,  блестящего  зверька,  которому
предстояло посрамить так плохо думающих о нем Сыроварова и Григория.
   Раз! Голова куницы метнулась вперед, щелкнули зубы, и безгранично до-
верявший ей Элефантов не понял, что  происходит.  Но  зверь  метался  по
клетке, безошибочно настигая всполошенные желтые комочки, до Сергея  на-
чал доходить ужасный смысл того, что не могло, не должно  было  происхо-
дить, но тем не менее, вопреки всем его ожиданиям, происходило  прямо  у
него на глазах и, больше того, с его помощью.
   Он закрыл глаза ладонями и затрясся, безуспешно сдерживая рыдания.
   - Еще не время кормить, вот и не проголодалась, - пояснял Григорий. -
Передушила и бросила, потом сожрет. А ты. Серый, чего ревешь?
   Сергею было стыдно перед ребятами, он вытер  глаза,  глубоко  подышал
носом и успокоился.
   Куница снова дремала, и вид у нее вновь  был  мирный,  располагающий,
хотя желтые пятнышки, разбросанные на грязном деревянном  полу,  неопро-
вержимо свидетельствовали, что впечатление это обманчиво.
   - Она их потом сгребет в кучу, аккуратная, зараза, - продолжал  учить
жизни пацанов Григорий.
   Элефантов молчал до самого дома, чувствуя себя  нагло  и  бессовестно
обманутым. Кем? Он не мог бы ответить на этот вопрос. Было жаль  цыплят,
которых он собственными руками отдал на съедение  красивой,  но  злой  и
хищной твари. И ощущалась глухая неприязнь к Григорию.
   Со временем неприязнь прошла, но остался горький осадок, Сергей избе-
гал Григория, хотя тот, не задумывавшийся над  мелкими  деталями  жизни,
ничего не подозревал, громогласно здоровался, шутливо замахивался  пудо-
вым кулаком. И, конечно, начисто забыл случай в зоопарке. Строго говоря,
Сергею тоже следовало его забыть: как-никак прошло восемь лет!
   Подумав хорошенько и понимая, что лишает себя  единственной  надежды,
Сергей решил к Григорию не обращаться. Положение складывалось  безвыход-
ное, Сергея захлестнула тоска, и, как всегда в таких  случаях,  он  инс-
тинктивно нырнул в вымышленный мир, существующий параллельно с настоящим
и служащий убежищем в трудные минуты.
   Сколько раз маленький Элефантов убегал от обид и огорчений в бескрай-
ние зеленые луга под ярким желтым солнцем, всегда сияющим на голубом,  с
легкими перистыми облаками небе! Здесь прямо в  воздухе  были  распылены
радость и спокойствие, надо только расслабиться,  и  тогда  они  беспре-
пятственно проникают в мысли, вытесняя все тревожное, угнетающее  и  пе-
чальное. Здесь жили его друзья - герои прочитанных книг, и  здесь  труд-
ности определенного сорта легко преодолевались с помощью кольта или  на-
вахи, которой бесстрашный Элефантов мог с двадцати шагов пронзить  горло
злодею. Здесь было кому за него заступиться, примчаться на помощь в нуж-
ную минуту и метким выстрелом или точным броском лассо  перевесить  весы
удачи, если они вдруг начнут склоняться не в его  пользу.  Здесь  Сергей
предложил Голубю стреляться по-мексикански: с трех шагов через пончо"  и
тот, конечно же, струсил, принес извинения и, заискивающе кланяясь, пос-
пешно удалился.
   Единственным недостатком  этого  чудесного  мира  была  необходимость
возвращаться в суровую реальность и заново делать то, в чем уже  успешно
справился. Можно, конечно, и не возвращаться - сказаться больным, проси-
деть неделю дома, момент пройдет, и все забудется,  но  Сергей  понимал,
что это самый короткий и верный путь в лентяи и трусы.
   Он вернулся и в четверг вечером уже знал, что надо делать: решить все
вопросы с Голубем один на один. Интуитивно он  чувствовал,  что  тот  не
очень большой смельчак и, если ощутит опасность для себя,  быстро  скис-
нет. Но это было в теории, а как обернется дело на практике?  Ткнуть  бы
ему под нос кольт или наваху...
   В столовом наборе Сергей отыскал нож для резки лимонов, новый,  блес-
тящий - им никогда не пользовались, - с волнистым лезвием и  пластмассо-
вой ручкой. На ручку он надел кусок резиновой трубки, а  сверху  намотал
изоляционной ленты. В безобидном фруктовом ноже  сразу  появилось  нечто
зловещее.
   В пятницу Сергей подстерег Голубя в мрачном сыром подъезде,  вышагнул
из-за двери на ватных ногах, схватил левой рукой за  ворот  и  рванул  в
сторону, слабо рванул, руки тоже были ватными, но Голубь подался и  ока-
зался притиснутым к стене в темном углу, как и было задумано.  В  правой
руке Сергей держал нож, который намеревался приставить к горлу противни-
ка, но не решился, и водил им влево-вправо напротив живота  Голубя.  Те-
перь следовало сказать что-нибудь грозное, и слова соответствующие  были
приготовлены, но сейчас они вылетели из головы, да и горло сжал  нервный
спазм.
   Сергей видел себя со стороны, ужасался, представляя, что  к  подъезду
уже бегут вооруженные милиционеры с собаками, и нож в  его  руке  прыгал
все сильнее. Но на Голубя его молчание и пляшущий клинок, будто выбираю-
щий место для удара, произвели ошеломляющее впечатление:  он  побледнел,
вытаращил глаза и фальцетом крикнул:
   - Ты чего. Серый, не режь, я пошутил!
   Еще не выйдя из столбняка, Сергей чуть опустил нож, и Голубь, обрадо-
ванный, скороговоркой уверил его в вечной дружбе, готовности к  услугам,
пообещал сводить к тайнику с оружием и подарить браунинг. Испуг  против-
ника привел Сергея в равновесие, он спрятал нож в карман и сказал:
   - Если что - разбираться не буду и виноватых искать не буду,  с  тебя
спрошу! - При этом многозначительно хлопнул по карману.
   - Замазано, Серый, о чем разговор, я и так видел, что ты свой парень,
просто решил на испуг попробовать, а ты молоток!
   Голубь мгновенно пришел в себя, повеселел,  обрел  обычные  манеры  и
лексикон.
   - Покажи финарик, ух ты, уркаганский, таким брюхо пробьешь - все киш-
ки вылезут, обратно не затолкаешь! Продай, червонец даю!
   - Не продается.
   Элефантов засунул руки в карманы, чтобы не была видна дрожь  пальцев,
и на подгибающихся ногах пошел домой.
   На следующий день в школе Голубь рассказал всем, как Сергей его  чуть
не запорол специальной бандитской финкой, оставляющей незаживающие  рва-
ные раны, но произошло это по недоразумению, которое уладилось, и теперь
они большие друзья, водой не разольешь.
   Он действительно стал набиваться к Сергею в друзья,  знакомил  с  ним
своих приятелей, и Элефантов ощутил оборотную сторону репутации  отчаян-
ного головореза: к нему стала подходить известная в школе шпана из стар-
ших классов с просьбой "показать финочку" и с предложением  выпить  вина
на черной лестнице.
   Выпутаться из сложившегося положения было трудно, но Сергей придумал,
что финку отобрала милиция, самого его поставили на  учет  и,  возможно,
даже следят, в связи с чем он должен хорошо  себя  вести.  Такую  версию
приняли с полным пониманием и оставили его в покое, даже Голубь  отстал,
пояснив, что не хочет попадать в поле зрения  милиции,  так  как  с  его
прошлым это небезопасно: "Извини, Серый, сам понимаешь, пока  мне  лучше
держаться от тебя подальше".
   Сергея такой оборот вполне устраивал.
   Анализируя происшедшее, он испытывал двойственное  чувство.  Радовала
победа над заносчивым и наглым Голубем, но способ, которым он ее достиг,
не доставлял удовлетворения.
   Во-первых, он блефовал и никогда не смог бы  действительно  применить
нож, а это ставило его на одну доску с жирным неопрятным Юртасиком,  ко-
торый в любой ссоре хватал доску, палку, гвоздь, кирпич - что  под  руку
попадется, дико выкатывал глаза и, пуская слюни  из  перекошенного  рта,
гонялся за своим недругом. Юртасика побаивались, считали психом, тем бо-
лее что мамаша периодически укладывала его  в  нервную  клинику,  убивая
сразу двух зайцев: учителя делали скидку на болезненное состояние  Юрта-
сика и он благополучно переходил из класса в класс, что вряд ли  бы  ему
удалось при других обстоятельствах, а милиция списывала  на  психическую
неустойчивость многие проделки этого субъекта, за некоторые  из  них  он
вполне мог бы загреметь в колонию.
   Одноклассники Юртасика презирали, понимая, что никакой нервной болез-
ни у него нет, он просто истерик и трус, выбравший такую необычную форму
зашиты от любых внешних влияний, и Сергею никак не хотелось ему  уподоб-
ляться.
   Но ему не хотелось походить и на всех этих голубей, Моисеев, блатных,
полублатных и приблатненных, использующих нож как  аргумент  в  споре  и
способных при случае пустить его в ход.
   В результате Сергей решил, что  в  данной  ситуации  действовал  пра-
вильно, но в дальнейшем надо пользоваться другими методами.
   Алик Орехов занимался боксом, и Сергей попросился к  нему  в  секцию,
походил неделю, но был отчислен как  неперспективный.  Орехов  предложил
тренироваться дома и старательно учил Сергея ударам: прямой, крюк сбоку,
снизу... Потом он сказал: "Зачем тебе это нужно? Ты  же  не  собираешься
участвовать в соревнованиях? А для уличных ситуаций я покажу  тебе  одну
серию... Смотри: правой в солнечное, левой - в челюсть, можно  наоборот,
а потом или коленом снизу, или двумя кулаками сверху. Раз, два, три! Го-
тово! Или так: раз, два, три!"
   Орехов долго возился с Сергеем и даже подарил старую боксерскую  гру-
шу, объяснив, что надо "накатывать" эту серию ежедневно, утром  и  вече-
ром, чтобы выработался автоматизм.
   Незаметно они сдружились, к ним примкнул сосед Орехова - Костя  Бату-
рин, за малый рост прозванный Молекулой, и высокий крепкий Валера  Ломов
по кличке Лом. Так сложилась компания, в которой Сергей провел юношеские
годы.
   Элефантов больше других читал, много знал, умел  далеко  просчитывать
жизненные ситуации и, хотя физически был слабее приятелей,  по  существу
являлся лидером. Фокусы и выверты трудного возраста  преломлялись  через
ковбойско-гусарскую атмосферу компании, обильно читавшей приключенческую
литературу. Они играли в карты на деньги или коньяк - напиток ремарковс-
ких настоящих мужчин, культивировали обычаи рыцарства, и  когда  однажды
Сергей, а кличка у него была Слон, так как познаний компании в  английс-
ком хватило наконец, чтобы перевести его фамилию, так  вот,  когда  Слон
сильно поссорился с Ломом и дошло до взаимных оскорблений, то дело  было
решено кончить, как и положено среди благородных джентльменов, - дуэлью.
   Стрелялись из пневматического ружья Элефантова на огороженной забором
территории стройки поздно вечером при тусклом свете фонарей.
   Сергею секундировал Орехов, Лому - Молекула. Оговорили условия: расс-
тояние тринадцать шагов, стреляют по очереди  согласно  жребию  в  любую
часть тела противника, который отворачивается спиной, чтобы пыль не  по-
пала в глаз.
   Первым стрелял Лом, он целил в голову, но пулька прошла рядом с  ухом
Сергея, тот услышал даже свист рассекаемого воздуха.
   Потом выстрелил Сергей, раздался шлепок. Лом схватился за  затылок  и
резко согнулся, чтобы кровь не запачкала  одежду.  Все  вместе  пошли  в
травмлункт, где Лому выстригли клок волос и наложили скобку, посоветовав
аккуратней ходить по улицам и не падать на спину.
   На следующий день дуэлянты торжественно помирились и долго  гордились
тем, что испытали ощущение человека, стоящего под дулом и ожидающего вы-
стрела. Никто в их окружении не мог этим похвастать.
   В десятом классе Элефантов уже не сомневался в своей состоятельности.
Он учился лучше многих сверстников, знал больше других, с ним  советова-
лись, его уважали, Орех, Лом и Молекула молчаливо признавали его  верхо-
венство в компании, он неоднократно доказывал окружающим, а  еще  больше
самому себе свою смелость и умение рисковать.
   Поступив в институт, он записался в парашютную секцию и совершил  два
прыжка, несколько лет занимался альпинизмом и обрел полную уверенность в
себе, хотя дома его продолжали считать растяпой, неумехой  и  грубияном:
он не оставался в долгу, когда вспыхивали домашние скандалы, а случалось
это, как и раньше, довольно часто.
   Студенческие годы шли своим чередом, Сергей учился легко, занимался в
научных кружках, по-прежнему много читал. Он чувствовал себя повзрослев-
шим и часто задумывался, какие перемены ждут его после окончания вуза.
   Со сверстниками Сергей часто обсуждал проблему, как жить,  чем  зани-
маться, к чему стремиться. Сокурсники по этому поводу имели разные  мне-
ния: кто-то хотел поступать в аспирантуру, кто-то мечтал о конструирова-
нии сверхсовременной, опережающей время  радиоаппаратуры,  некоторые  не
задумывались о будущем, настроившись спокойно плыть по течению жизни.
   Чистенький и аккуратный Вадик Кабаргин был единственным, кто собирал-
ся стать большим начальником. Правда, эту мысль он высказал  только  од-
нажды, в колхозе после первого курса, когда они узкой компанией сидели у
ночного костра, ели печеную картошку и пили крепкий портвейн,  купленный
специально снаряженным гонцом в сельмаге за  три  километра.  Тогда  его
высмеяли, и он замолчал, тем более что после второго семестра у него ос-
тавался "хвост" еще за первый, и возможность выдвижения в крупные  руко-
водители, наверное, даже ему самому в тот момент казалась малореальной.
   Но потом Кабаргин выучился виртуозно шпаргалить,  умело  пользоваться
помощью сильных студентов (особенно часто он  обращался  к  Элефантову),
активно занялся общественной деятельностью  (стенгазета,  художественная
самодеятельность), на третьем курсе его выдвинули в профком...
   У него была выигрышная внешность: высокий, правильные черты лица, ум-
ный взгляд - картинка. Когда он молчал и вдумчиво смотрел на  преподава-
теля, не могло возникнуть сомнений, что он знает предмет меньше  чем  на
"отлично". Стоило ему заговорить - впечатление мгновенно  портилось,  но
по инерции преподаватели ставили активному студенту четверки.
   Удивляясь успеху ничего не смыслящего в науках Вадима, Элефантов  все
чаше вспоминал его ночную откровенность и подумывал,  что,  может  быть,
зря они смеялись над далеко идущими планами соученика.
   Как-то раз, на вечеринке у школьных товарищей, в очередной раз толку-
ющих о дальнейшем житье-бытье, Элефантов рассказал о феномене Кабаргина.
   - Умеет крутиться парень, - одобрил Орехов. - Вот увидишь -  выбьется
в начальники. Раз есть хватка...
   - По-твоему, хватка главное? - спросил Элефантов.
   - Конечно. Впрочем,  еще  нужно  везение,  удачное  стечение  обстоя-
тельств.
   - А знания, умение, способности?
   - Без них можно распрекрасно обойтись. Деньги платят за должность.  А