все соседи ненавидели и избегали его; я не слышал ни единого
слова сожаления по поводу его ужасного конца.
Вы, мистер Холмс, несомненно, читали в протоколе следствия
о "каюте" этого человека, но ваш друг, возможно, ничего не
слышал о ней. Неподалеку от дома капитан выстроил себе
деревянный флигелек, который всегда называл "каютой"; там
проводил он каждую ночь. Это была маленькая, однокомнатная
хибарка размером шестнадцать футов на десять; ключ от нее он
держал у себя в кармане, сам стелил себе постель, сам убирал
комнату и никому не позволял переступать ее порог. В двух
стенах этого домика прорублено по небольшому окну. Оба окна
были всегда занавешены и никогда не раскрывались, одно из них
выходит на проселочную дорогу. Случалось, в домике целую ночь
горел свет, и прохожие с недоумением спрашивали, что же там
делает Черный Питер? Именно это окно, мистер Холмс, позволило
нам установить во время следствия некоторые любопытные
подробности.
Вы помните, что каменщик, по имени Слэтер, который шел из
Форест-Роу около часа ночи за двое суток до убийства,
остановился у владений капитана и посмотрел на квадрат света,
видневшийся сквозь деревья. Он клянется, что на занавеске ясно
обозначалась тень мужского профиля, но это был не Питер Кери,
которого он хорошо знал. Это был тоже бородатый мужчина, но
борода у него была короткая и торчала она иначе, чем у
капитана. Так утверждает каменщик. Впрочем, нужно сказать, что
перед этим он провел два часа в трактире, да и расстояние от
дороги до окна порядочное. Кроме того, его показания относятся
к понедельнику, а убийство совершено в среду.
Во вторник Питер Кери находился в самом ужасном состоянии.
Он был совершенно пьян и, как дикий зверь, свиреп и опасен. Он
бродил вокруг дома, и женщины, заслышав его голос, закрылись в
доме. Поздно вечером он отправился к себе в хижину. Его дочь
спала с открытым окном. Около двух часов ночи страшный крик
донесся со стороны "каюты". Девушка не придала этому значения,
ибо капитан в пьяном виде часто кричал и ругался. Поднявшись в
семь часов утра, одна из служанок заметила, что дверь хижины
открыта настежь, но человек этот внушал такой страх, что до
самого полудня домашние не отваживались заглянуть к нему.
Посмотрев в открытую дверь, они увидели ужасное зрелище и,
бледные от страха, пустились бежать в деревню. Через час я был
на месте и приступил к следствию.
Нервы у меня крепкие, вы это знаете, мистер Холмс, но даю
вам слово — меня затрясло, когда я заглянул в этот домишко. Он
весь гудел, как фисгармония, от налетевших тучами мясных мух, а
пол и стены его напоминали бойню. Капитан называл свое
помещение каютой, и вправду оно вроде каюты: войдешь туда, и
кажется — ты на борту корабля. В одном конце комнаты — койка,
рядом — корабельный сундук, на стенах — морские карты,
фотоснимок с "Морского единорога", кипа судовых журналов на
полке — все в точности, как полагается в капитанской каюте. И
посреди всего этого сам капитан — лицо искаженное, как у
грешника, терзаемого муками ада, а большая черно-седая борода
стала дыбом во время предсмертной агонии. Широкая грудь пробита
стальным гарпуном. Гарпун прошел насквозь и глубоко вонзился в
деревянную стену. Капитан был приколот к стене, словно жук,
прикрепленный булавкой к картону. Конечно, мертв он был с той
самой минуты, как испустил вопль.
Я знаком с вашими методами, сэр, и тотчас же стал
применять их. Не позволив что-либо трогать с места, я очень
тщательно осмотрел землю снаружи и пол в комнате. Но следов не
было.
— Вы хотите сказать, что вы не заметили их?
— Уверяю вас, сэр, там не было никаких следов.
— Дорогой мой Хопкинс, я расследовал много преступлений,
но ни разу не встречал еще преступника с крыльями. Раз
преступник стоит на ногах, он непременно оставит какой-нибудь
след, что-нибудь заденет или сдвинет. И человек, владеющий
научными методами розыска, непременно обнаружит самую
незначительную перемену в расположении окружающих вещей. Нельзя
поверить, чтоб в этой залитой кровью комнате не осталось
следов, которые могли бы помочь нам отыскать преступника...
Впрочем, из протокола следствия я вижу, что на некоторые вещи
вы даже не потрудились обратить внимания.
Молодой инспектор насупился; язвительное замечание Холмса
задело его за живое.
— Глупо я сделал, мистер Холмс, что не пригласил вас
тотчас же, — сказал он. — Однако теперь уж ничем не поможешь.
Да, в комнате было несколько предметов, заслуживавших особого
внимания. Начать с того гарпуна, которым убит капитан. Кто-то
снял этот гарпун со стены. Два гарпуна висят на своих крюках, а
третий крюк пустует. На ручке имеется надпись: "Пароход
"Морской единорог", Данди". Это, по-видимому, свидетельствует о
том, что преступление было совершено в припадке ярости и что
убийца схватил первое орудие, какое попалось под руку. А то,
что Кери был вполне одет, хотя убийство произошло в два часа
ночи, наводит на мысль, что у него было свидание с убийцей. Об
этом говорит и то, что на столе оказалась бутылка рома и два
грязных стакана.
— Да, — сказал Холмс, — пожалуй, оба ваши вывода можно
принять. А что, в комнате нашлись и другие спиртные напитки?
— Да, на сундуке был поднос; там стояли графины с
коньяком и виски. Но это не имеет значения. Ведь графины были
полны, значит, к ним не притрагивались.
— Все равно их присутствие имеет некоторое значение, —
сказал Холмс.— Какие же еще предмету, по-вашему, имеют
отношение к делу?
— На столе лежал тот табачный кисет.
— Где именно?
— На самой средине стола. Он сделан из грубой и жесткой
тюленьей кожи и завязан кожаным ремешком. Внутри него буквы "П.
К.". В кисете было примерно с пол-унции крепкого табака, какой
курят моряки.
— Прекрасно. А еще?
Стэнли Хопкинс вытащил из кармана записную книжку в
желтовато-сером переплете. Переплет ее был шероховат и
потрепан, а странички пожелтели и выцвели. На первой странице
значились инициалы "Д. X. Н." и дата "1883".
Холмс положил книжку на стол и начал разглядывать ее со
свойственной ему тщательностью, в то время как Хопкинс и я
смотрели из-за его плеча. На второй странице мы увидели буквы
"К. Т. Ж.", дальше на двух-трех страничках — сплошные цифры.
На иных страничках были слова: "Аргентина", "Коста-Рика",
"Сан-Паоло", и снова столбцы цифр и каких-то значков.
— Что вы думаете об этих записях? — спросил Холмс.
— По-видимому, это опись биржевых акций. Я считаю, что
"Д. X. Н." — инициалы маклера, а "К. Т. Ж.", возможно, его
клиент.
— Или "Канадская Тихоокеанская железная дорога",— сказал
Холмс.
Стэнли Хопкинс пробормотал проклятье и стукнул себя
кулаком по ноге.
— Какой я дурак! — вскричал он.— Конечно, вы совершенно
правы. Теперь нам остается расшифровать значение букв "Д. X.
Н.". Я уже просмотрел старые биржевые реестры за 1883 год и не
нашел ни одного биржевого маклера с такими инициалами. И все же
я на верном пути. Ведь правда же, мистер Холмс, вполне
возможно, что это инициалы того человека, который приходил
ночью к капитану, то есть иными словами, убийцы? А эта
книжечка, в которой перечислено так много ценных бумаг, может
быть, раскроет нам мотивы преступления.
По лицу Холмса было видно, что он захвачен врасплох этим
новым открытием.
— Я должен признать справедливость ваших выводов, —
сказал он.— Пожалуй, эта книжка, о которой ничего не сказано в
протоколе следствия, несколько меняет мои предположения. В
обоснованной версии этого преступления для нее нет места. А вы
пытались разыскать владельцев ценных бумаг, упомянутых здесь?
— Да. Я обратился в разные конторы с запросами, но ведь
это акции южноамериканских предприятий. Боюсь, что получу ответ
лишь через несколько недель.
Холмс продолжал рассматривать переплет книжки в
увеличительное стекло.
— Тут, несомненно, пятно, — сказал он.
— Да, сэр, это следы крови. Я ведь сказал, что поднял
книжку с пола.
— Кровавое пятно было сверху или снизу?
— На стороне, прилегавшей к полу.
—- Значит, книжка упала на пол уже после убийства.
— Правильно, мистер Холмс. Я думаю, что убийца уронил ее
при поспешном бегстве. Она лежала у самой двери.
— Вероятно, ни одной из этих ценных бумаг не было найдено
среди имущества покойного?
— Нет, сэр.
— Есть у вас основания предполагать ограбление?
— Нет, сэр. По-видимому, ничего не было похищено.
— Черт возьми, какой интересный случай! Там был еще нож,
не так ли?
— Нож остался в ножнах, его не успели вынуть. Он лежал у
ног убитого. Миссис Кери говорит, что это нож ее мужа.
Холмс задумался.
— Ладно, — сказал он. — Полагаю, мне придется сгездить
туда и посмотреть.
Стэнли Хопкинс вскрикнул от радости:
— Благодарю вас, сэр! Это снимет с меня тяжкое бремя.
Холмс погрозил пальцем инспектору.
— Все было бы гораздо проще неделю назад,— сказал он.—
Но даже и сейчас моя поездка может принести пользу. Уотсон,
если вы ничем не заняты, я был бы очень рад сгездить вместе с
вами. Вызовите карету, Хопкинс, мы отправимся в Форест-Роу
через четверть часа.
Сойдя с поезда на маленькой станции, мы ехали еще
несколько миль по перелескам, уцелевшим от того огромного
дремучего бора, который некогда сдерживал вторжение саксов;
этот неприступный край в течение шестидесяти лет служил
бастионом Британии. Обширные участки его были вырублены, потому
что здесь возникли первые в стране чугуноплавильные заводы, а
для плавки руды понадобился лес. Теперь промышленность
переместилась в более богатые районы Севера, и только эти
поредевшие рощи и огромные борозды на земле напоминали о
прошлом. В прогалине на зеленом склоне холма стоял длинный дом
из необтесанного камня; к дому вела извилистая дорожка,
мелькавшая среди полей. Ближе к дороге, окруженный с трех
сторон кустами, находился маленький флигель, обращенный к нам
окном и дверью. Здесь-то и произошло убийство.
Стэнли Хопкинс сначала повел нас в дом, где представил
угрюмой седой женщине — вдове убитого. Изможденное лицо,
глубокие морщины и полный ужаса взгляд запавших глаз с
покрасневшими веками говорили о том, что она перенесла годы
страданий и горьких обид. Ее дочь, бледная белокурая девушка,
вызывающе сверкая глазами, заявила, что она радуется смерти
отца и благословляет руку, нанесшую ему смертельный удар.
Питер Кери создал в доме страшную, удручающую обстановку,
и нам стало легче, когда мы снова очутились на солнечном свете
и пошли по тропинке, протоптанной через поле покойным
капитаном.
Флигель оказался простейшей деревянной постройкой с легкой
кровлей и двумя окнами: одно находилось подле двери, а другое в
противоположной стене. Стэнли Хопкинс вынул ключ из кармана и
нагнулся к замку: вдруг он остановился, и на его лице
отразилось напряженное внимание и удивление.
— Замок хотели взломать,— сказал он.
В этом не приходилось сомневаться. Дверь была поцарапана,
и белые царапины отчетливо выделялись на краске, как будто их
только что нанесли. Холмс осмотрел окно.
— И окно кто-то пробовал открыть, но не смог. Видно,
неопытный взломщик.
— Это очень странно, — сказал инспектор. — Могу
поклясться, что вчера вечером этих царапин не было.
— Может, приходил из деревни какой-нибудь любопытный
простак? — предположил я.
— Нет, не похоже. Мало кто решится ступить на двор
усадьбы, а уж взломать "каюту" — таких смельчаков нет. А вы
что думаете, мистер Холмс?
— Я думаю, что нам повезло.
— Вы полагаете, этот человек придет снова?
— Очень возможно. Он попробовал открыть дверь крохотным
перочинным ножом. Это не удалось. Что ему остается теперь?
— Вернуться следующей ночью с более подходящим
инструментом.
— Правильно. Глупо будет, если мы не подкараулим его. А
пока разрешите мне осмотреть "каюту" внутри.
Следы трагедии были уже уничтожены, но мебель в маленькой
комнате все еще стояла так же, как и в ночь убийства. В течение
двух часов Холмс с огромным вниманием осматривал поочередно
каждый предмет, но по его лицу было видно, что поиски
безуспешны. Только раз он прервал свое кропотливое
исследование:
— Вы брали что-нибудь с этой полки, Хопкинс?
— Нет, я не трогал ничего.
— Здесь что-то взято: в этом углу полки пыли меньше.
Возможно, тут лежала книга, а может быть, коробка... Пожалуй,
больше мне здесь делать нечего. Пойдемте погуляем в этих
чудесных рощах, Уотсон, полюбуемся на птиц и на цветы. Мы
встретимся с вами здесь попозже, Хопкинс: не удастся ли нам
поближе познакомиться с джентльменом, который заходил сюда
нынче ночью.
В двенадцатом часу ночи мы устроили засаду. Хопкипс хотел
оставить дверь хижины открытой, но Холмс побоялся, что это
спугнет незнакомца. Замок был настолько несложен, что его можно
было открыть любым достаточно крепким ножом. Холмс предложил
также, чтобы мы засели не внутри хижины, а снаружи, в кустах,
которые росли под вторым окном. Таким образом нам удалось бы
проследить за этим человеком, если он зажжет свет, и разузнать
цель его прихода.
Наступило долгое мучительное ожидание; нервная дрожь
охватила нас. Так дрожит охотник, подстерегая у водопоя
томимого жаждой зверя. Какой хищник подкрадется сюда из
темноты? Лютый тигр, которого можно одолеть только в тяжкой
борьбе с его сверкающими клыками и когтями, или трусливый
шакал, опасный лишь для слабых и беззащитных?
В полном молчании мы притаились в кустах. Сначала до нас
доносились шаги запоздалых прохожих и голоса из деревни, но
мало-помалу эти звуки замерли. Наконец наступила полная тишина.
Только бой часов на далекой церкви извещал нас о том, что время
идет, да мелкий дождь шуршал и шептал в той листве, которая
служила нам кровом.
Пробило половину третьего: наступил самый темный
предрассветный час. Внезапно мы вздрогнули, услышав тихий, но
отчетливый скрип калитки. По дорожке кто-то шел. Потом снова
наступила долгая тишина. Я уже подумал, что это ложная тревога,
как вдруг позади, за хижиной, послышались осторожные шаги, а
через мгновение — лязг и шум металла. Человек пытался взломать
замок! На этот раз он действовал более умело или инструмент у
него был получше — вскоре послышался треск, и дверные петли
заскрипели. Затем чиркнула спичка, и в следующее мгновение
ровный свет свечи озарил внутренность хижины. Сквозь тонкие
занавески мы увидели все, что происходило внутри.
Ночной посетитель был худощавый, болезненного вида молодой
человек. Черные усики оттеняли мертвенную бледность его лица.
Ему, наверно, было немногим больше двадцати лет. Я еще ни разу
не видел человека, находившегося в таком жалком состоянии: зубы
у него стучали от страха, он дрожал всем телом. Он был одет как
джентльмен: норфолкская куртка, короткие спортивные штаны, на
голове суконное кепи. Мы видели, как он испуганно озирался по
сторонам. Затем он поставил свечу на стол и исчез в одном из
углов. Оттуда он возвратился с большой книгой — с одним из тех
судовых журналов, целая кипа которых стояла на полке.
Наклонившись над столом, он быстро перелистывал страницы, пока
не наткнулся на запись, которую искал. Тогда он гневно ударил
кулаком по журналу, поставил его на место и потушил свет.
Не успел он повернуться к выходу, как Хопкинс схватил его
за воротник. Я услышал громкий крик ужаса: взломщик понял, что
его поймали. Свечу снова зажгли. Несчастный пленник дрожал и
корчился в обгятиях сыщика.
— Ну, милейший, — сказал Стэнли Хопкинс, — кто же вы
такой и что вам здесь нужно?
Юноша овладел собой и старался казаться спокойным.
— Вы, наверно, сыщик? — спросил он. — И думаете, что я
имею отношение к смерти капитана Питера Кери? Уверяю вас, я к
этому непричастен.
— Это будет видно, — сказал Хопкинс.— Прежде всего, как
вас зовут?
— Джон Холпи Нелиган.
Я заметил, как Холмс и Хопкинс обменялись взглядом.
— Что вы тут делаете?
— Могу я надеяться, что вы не выдадите моей тайны?
— Непременно выдадим. Еще бы!
— В таком случае, какой же мне резон говорить?
— Если вы не скажете, вам плохо придется на суде.
Юноша содрогнулся.
.— Ну что же, скажу, — промолвил он. — Почему бы и не
сказать? Но как мне отвратительна мысль, что это старое
позорное дело снова всплывет на поверхность! Вы когда-нибудь
слышали о Даусоне и Нелигане?
По лицу Хопкинса я понял, что ему ничего не известно об
этом, но Холмс встрепенулся и сказал:
— Вы имеете в виду владельцев Западного банка? Они
обанкротились на миллион, разорили половину Корнуэльского
графства, и Нелиган исчез.
— Совершенно верно. Нелиган — мой отец.
Наконец-то вскрылось нечто определенное. Но все же целая
пропасть лежала между сбежавшим банкиром и капитаном Питером
Кери, которого пригвоздил к стене его же собственный гарпун. И
мы внимательно продолжали слушать рассказ молодого человека.
— Банкротство фактически коснулось только моего отца.
Даусон удалился от дел раньше. Мне в то время исполнилось всего
десять лет, но я был достаточно взрослый и чувствовал весь
позор и ужас того, что случилось. Люди говорили, будто мой отец
украл все ценные бумаги и сбежал. Это неправда. Отец твердо
верил, что если ему дадут время реализовать их, все обойдется и
он полностью расплатится со всеми вкладчиками. Он отплыл в
Норвегию на маленькой яхте, как раз перед тем, как был отдан
приказ об его аресте. Я помню последнюю ночь, когда он прощался
с моей матерью. Он оставил нам опись тех ценных бумаг, которые
взял с собой. Он клялся, что восстановит свое доброе имя и что
ни один из его доверителей не пострадает. С тех пор мы больше
не слыхали о нем. И яхта и он исчезли. Мы с матерью были
убеждены, что он покоится на дне морском. Есть у нас один
верный друг, человек с деловыми связями, вот он-то недавно и
узнал, что некоторые ценные бумаги, бывшие у отца, снова
появились на Лондонском рынке. Можете себе представить наше
изумление! Я потратил несколько месяцев на то, чтобы проследить
их путь, испытал множество неудач и наконец установил, что
продавал их капитан Питер Кери, владелец этой лачуги.
Естественно, я стал наводить справки о нем. Я узнал, что
он командовал китобойным судном, которое возвращалось из
полярных морей как раз в то время, когда мой отец следовал в
Норвегию. Осень тогда была ненастная, на море бушевали штормы.
Отцовскую яхту, вероятно, отнесло на север, где ее и встретил
корабль капитана Питера Кери. Если это так, то куда же исчез
мой отец? Во всяком случае, если бы Питер Кери помог мне
выяснить, как эти ценные бумаги попали на рынок, я доказал бы,
что мой отец не продавал их и что он взял их с собой без всякой
корыстной цели.
Я приехал в Суссекс, чтобы повидать капитана, но как раз в
это время он погиб страшной смертью. В протоколе следствия я
прочитал описание его "каюты". Упоминалось, между прочим, что
там старые судовые журналы его корабля. Мне пришло в голову,
что если бы мне посчастливилось прочитать в одном из этих
журналов, что происходило в августе 1883 года на борту
"Морского единорога", я узнал бы загадочную судьбу моего отца.
Прошлой ночью я попытался добраться до этих журналов, но не мог
открыть дверь. Сегодня моя попытка была успешнее, но
обнаружилось, что страницы, относящиеся к этому месяцу,
вырваны. Тут-то вы меня и схватили.
— Это все? —спросил Хопкинс.
— Да, все. — Глаза юноши забегали пои этих словах.
— Вам больше нечего сказать?
Он колебался:
— Нечего.
— Вы здесь не были до вчерашней ночи?
— Нет.
— А как же вы обгясните вот это?—вскричал Хопкинс,
протягивая ему злосчастную записную книжку с инициалами нашего
пленника на первой странице и кровавым пятном на переплете.
Несчастный пал духом. Он закрыл лицо руками и вновь
задрожал.
— Откуда же вы взяли ее? — простонал он. — А я и не
знал... Я думал, что потерял ее в отеле.
— Довольно! — сурово произнес Хопкинс.— Если вам есть
еще что сказать, вы скажете на суде. А теперь вы пойдете со
мной в полицию... Ну, мистер Холмс, я весьма признателен вам и
вашему другу за то, что вы пришли сюда помочь мне. Как
выяснилось, в вашем присутствии не было надобности. Я довел бы
дело до конца и без вас, но тем не менее я вам очень
благодарен. Для вас оставлены комнаты в отеле "Брэмблтай", и мы
можем идти в деревню вместе.
— Ну, Уотсон, каково же ваше мнение обо всем
этом?—спросил Холмс, когда на следующее утро мы ехали обратно.
— Я вижу, что вы не удовлетворены.
— О нет, мой дорогой Уотсон, я совершенно удовлетворен.
Но в то же время не могу похвалить Стэнли Хопкинса. Его методы
никуда не годятся. Я разочаровался в нем. Я ожидал от него
большего. Всегда возможно второе решение задачи, и надо искать
его. Это первое правило уголовного следствия.
— Какое же здесь возможно второе решение?
— То, которое лежит в основе моего собственного
расследования. Может статься, оно ничего и не даст, не могу
сказать, но пройду этот путь до конца.
На Бейкер-стрит Холмса ожидало несколько писем. Он схватил
одно из них, вскрыл и торжествующе рассмеялся.
— Чудесно, Уотсон! Второе решение назревает. У вас есть
телеграфные бланки? Напишите для меня парочку телеграмм:
"Самнеру, пароходному агенту, Рэтклифф-хайвей. Пришлите трех
человек, отправка завтра десять утра. Бэзил". Это мое имя в тех
кругах. Вторая: "Инспектору Стэнли Хопкинсу. Лорд-стрит, 46,
Брикстон. Приезжайте завтра девять тридцать завтракать. Важно.
Телеграфируйте, если не можете приехать. Шерлок Холмс"... Так
вот, Уотсон, эта чертовщина преследовала меня целых десять
дней, теперь я хочу развязаться с ней. Завтра, надеюсь, мы
покончим с этим делом — и уже навсегда.
Точно в указанный час появился инспектор Стэнли Хопкинс, и
мы все уселись за великолепный завтрак, который приготовила
миссис Хадсон. Молодой сыщик был в восторге от своей удачи.
— Так вы в самом деле уверены, что ваше обгяснение
правильно? — обратился к нему Холмс.
— Еще бы! Случай совершенно ясный.
— А по-моему, это дело еще не закончено.
— Вы удивляете меня, мистер Холмс! Чего же еще можно
требовать?
— Разве ваше обгяснение охватывает все стороны дела?
— Несомненно. Я узнал, что молодой Нелиган прибыл в отель
"Брэмблтай" в день, когда было совершено преступление. Он
приехал якобы для игры в гольф. Его комната находилась на
первом этаже, и он мог уйти, когда ему вздумается. В ту самую
ночь он пошел в Вудмеис-Ли, встретился в хижине с Питером Кери,
повздорил с ним и убил его гарпуном. Затем, ужаснувшись делом
рук своих, он убежал из хижины и обронил записную книжку.
Принес он ее потому, что хотел расспросить Питера Кери насчет
этих ценных бумаг. Вы, наверно, заметили, что некоторые из них
в списке отмечены крестиками? Это те, что проданы на Лондонском
рынке. Но большинство их, очевидно, находилось еще у Керн.
Молодой Нелиган, по его признанию, мечтал овладеть ими, чтобы
выплатить долги отца. Некоторое время после убийства он не
отваживался подходить к хижине, но наконец решился, чтобы
раздобыть нужные ему сведения.
Просто и ясно, не правда ли?
Холмс улыбнулся и покачал головой.
— Я вижу в вашей версии один недостаток, Хопкинс: она
абсолютно неправдоподобна. Вы пробовали проткнуть гарпуном
тело? Нет? Так вот, дорогой сэр, вам придется обратить особое
внимание на эту деталь. Мой друг Уотсон мог бы рассказать вам,
как я упражнялся в этом целое утро. Это не так-то легко, тут
нужна сильная и натренированная рука. А удар капитану был
нанесен с такой силой, что гарпун глубоко вонзился в стену,
пройдя его тело насквозь. Можно ли предположить, что этот хилый
юноша способен нанести такой страшный удар? И что это именно он
— тот человек, который глубокой ночью пил ром с Черным
Питером?
И что это именно его профиль видели на занавеске за два
дня до того? Нет, нет, Хопкинс, придется нам поискать кое-кого
пострашнее.
Во время речи Холмса лицо сыщика все больше и больше
вытягивалось. Его расчеты и надежды рушились, но он не сдавался
без борьбы.
— Вы не можете отрицать, мистер Холмс, что Нелиган был
там в ту ночь. Явное доказательство этого — книжка. По-моему,
для суда этих данных достаточно, пусть даже в них и есть,
по-вашему, слабое место. А самое главное, мистер Холмс, что мой
преступник уже задержан. А вашего "человека пострашнее" я
что-то не вижу.
— Я склонен думать, что он сейчас поднимается по нашей
лестнице, — спокойно ответил Холмс. — Мне кажется, Уотсон,
вам лучше держать этот револьвер под рукой. — Холмс встал и
положил исписанный лист бумаги на столик, стоявший поблизости.
— Теперь мы готовы, — добавил он.
Послышались грубые голоса, а затем миссис Хадсон открыла
дверь и сказала, что трое мужчин спрашивают капитана Бэзила.
— Впустите их по одному,— сказал Холмс. Первым вошел
маленький, круглый человечек с румяными щеками и пышными седыми
бакенбардами. Холмс вытащил из кармана письмо.
— Ваше имя? — спросил он.
— Джеймс Ланкастер.
— Мне очень жаль, Ланкастер, но место уже занято.
Вот вам полсоверена за беспокойство. Пройдите в ту комнату
и подождите несколько минут.
Второй был высокий высохший человек с гладкими волосами и
болезненным цветом лица. Его звали Хью Пэттино. Он также
получил отказ, полсоверена и приказание ждать.
У третьего посетителя была примечательная внешность. Его
свирепое, бульдожье лицо обросло взгерошенными волосами и
бородой, а из-под жестких, густо нависших бровей сверкали
смелые темные глаза. Он поздоровался и стоял в позе моряка,
теребя в руках свою кепку.
— Ваше имя? — спросил Холмс.
— Патрик Кэрис.
— Гарпунщик?
— Да, сэр. Двадцать шесть рейсов.
— Из Данди, кажется?
— Да, сэр.
— Согласны пойти с экспедиционным судном?
— Да, сэр. Жалованье?
— Восемь фунтов в месяц. Могли бы отправиться немедленно?
— Как только получу снаряжение.
— Бумаги при вас?
— Да, сэр.
Он вытащил из кармана связку потрепанных и засаленных
документов. Холмс просмотрел их и возвратил ему.
— Как раз такой человек мне и нужен, — сказал он. — Вот
контракт на этом столе. Подпишите его, и дело с. концом.
Моряк вразвалку прошел по комнате и взялся за перо.
— Здесь подписать? — спросил он, нагнувшись к столу.
Холмс склонился над его плечом и протянул руки поверх его
шеи.
— Теперь все в порядке,— сказал он.
Я услышал лязг стали и рев разгяренного быка. В ту же
минуту Холмс и моряк, сцепившись, покатились по полу. Моряк
обладал гигантской силой: даже в наручниках, которые Холмс так
ловко надел ему на руки, он мог бы одолеть моего друга. Но мы с
Хопкинсом бросились на помощь. И только когда холодное дуло
револьвера прижалась к его виску, он наконец понял, что
сопротивление бесполезно. Мы связали ему ноги веревкой и
подняли с полу, задыхаясь от борьбы.
— Я должен извиниться перед вами, Хопкинс, — сказал
Шерлок Холмс,— яйца всмятку, боюсь, уже холодные. Но, я думаю,
такой успешный конец следствия придаст вам аппетит?
Стэнли Хопкинс онемел от изумления.
— Что тут скажешь, мистер Холмс! — наконец выпалил он,
мучительно покраснев.— Видно, я с самого начала свалял дурака.
Нельзя было ни на минуту забывать, что вы учитель, а я — всего
лишь ученик. Даже теперь, видя вашу работу, я все-таки не
пойму, как вы это проделали и что это значит.
— Ладно, ладно, — добродушно сказал Холмс, — мы все
учимся на своих ошибках. Вот теперь вы уже твердо запомните,
что нельзя упускать из виду второе решение. Вы были так
поглощены молодым Нелиганом, что даже не вспомнили о Патрике
Кэрнсе. А ведь он-то и сеть убийца Питера Кери.
Хриплый голос моряка перебил его:
— Послушайте, мистер! Я не жалуюсь, что вы так грубо
обошлись со мной, но надо все-таки называть вещи своими
именами. Вы говорите: "убийца Питера Кери". А вот я заявляю,
что был вынужден убить его. Это далеко не одно и то же. Может,
вы не поверите? Может, вы думаете, я плету небылицы?
— Совсем нет, — ответил Холмс. — Мы охотно выслушаем
все, что вы хотите сказать.
— Я буду говорить недолго, и, клянусь богом, каждое мое
слово — правда. Я знал Черного Питера, и когда он взялся за
нож, я схватил гарпун, потому что понимал, что только одному из
нас быть в живых. Вот так он и умер. Может, это и называется
убийством. Мне все равно, как умирать, только мне больше
