спрашивает: "Герр комиссар, вы застрелили нашего товарища - он хотел
сделать вам плохое?" - "Не мне, а вам", - это я так ему сказал. Поглядели
мы в глаза друг другу и разошлись. Выходит, отменили они после этого свое
решение: много было возможностей пришибить меня, а не использовали.
- А есть случае бегства?
- Обязательно. Бегут, да еще как! - ухмыльнулся Зубов.
- Но ведь это может на тебе отразиться.
- Почему? Составляю акт по форме - и всех делов: мол, поймал и
расстрелял на месте - за мной все права на это. А некоторых заношу в
списки погибших при бомбежке или во время завалов. Бухгалтерия у меня на
такие дела чистенькая. - Сказал завистливо: - Чувствую по всему: у них
партийная и другая организация имеются, они решают, кому и когда бежать.
Живут коллективом. А я для них вроде как пешка - не человек, одна фигура.
- Слушай, а почему они так здорово работают?
- Так ведь людей спасают.
- Немцев, - напомнил Вайс.
- Да ты что! - возмутился Зубов. - Знаешь, когда детей задавленных из
рухнувшего бомбоубежища выносят, смотреть невозможно: будто они их
собственые, эти ребятишки. - Вздохнул: - Вот, значит, какая конструкция
души у советских! И кто скажет, слабина в этом или сила...
- А ты как считаешь?
- Как? А вот так и считаю.
Они сели за столик на открытой веранде кафе, свободной от посетителей
в этот ранний час. Кельнер, не спрашивая о заказе, принес кофе, булочки,
искусственный мед и крохотные, величиной в десятипфенниговую монету,
порции натурального масла.
Зубов отпил кофе, брезгливо сморщился:
- Надоело это пойло, лучше закажу пива.
- Да ты что? Пиво - утром? Здесь не принято.
- Ну, тогда щи суточные.
- Ладно, не дури, - сказал Вайс.
Зубов посмотрел на грязное от дымных пожарищ, все в багровых
отсветах, будто налитое кровью небо, спросил сердито:
- Ты вот что мне объясни. Союзники бомбят Германию. А почему немецкая
промышленность не только не снизила выпуск продукции, но, наоборот,
постоянно его увеличивает и кульминационная точка производства самолетов
приходится как раз на время самых сильных бомбежек? И все это вооружение
гонится против нас.
- А союзники лупят не по объектам, а только по немецкому населению -
с целью терроризировать его и вызвать панику, - продолжил его мысль Вайс.
- Но гестапо так терроризировало население, что куда там бомбежки! -
сказал Зубов. - Недавно репрессировали более трехсот тысяч человек. И,
понимаешь, вчера ночью я видел, как на молочных цистернах фирмы "Болле" и
автомашинах берлинской пожарной охраны вывозили на Восточный фронт
стационарные батареи, входящие в систему ПВО Берлина. А раньше туда
отправили много зенитных железнодорожных установок. Я уж не говорю об
эскадрильях ночных истребителей, снятых с берлинской ПВО для той же цели.
Выходит, союзники должны сказать гитлеровцам: "Мерси, услуга немалая". -
Поморщился, словно от зубной боли. - Похабная эта стратегия, вот что я
тебе скажу! Вместо того чтобы сломать хребет военной промышленности
Германии, бьют вкупе с гестаповцами гражданское население. Союзники
усиливают воздушный террор, а гестаповцы - полицейский. И немцу от всего
этого податься некуда, разве только на фронт. Всех и сметают подчистую
тоталкой. И тоже на Восточный фронт гонят. - Сказал со злостью: - Был я
тут на одном военном заводишке, смотрел. Вкалывают немцы, отбывающие
трудовую повинность, по двенадцать часов в сутки. Началась воздушная
тревога - работают. Вот, думаю, народ! А что оказалось? Бомбоубежища нет,
а кто оставит станок - саботажник, ему прямой путь в концлагерь. В
заводских зонах дежурят не зенитчики, а наряды гестапо. Вот и вся
механика. Самые же крупные военные заводы находятся за пределами городов,
и союзники их не бомбят - не та мишень. - Помолчал. Вздохнул: - Занимаюсь
кое-чем в свободное от спасательных работ время.
- Чем же именно? - спросил Вайс.
- Да так, мелочи, - устало сказал Зубов. - Со стройки бомбоубежищ для
высокого начальства воруем взрывчатку, ну и используем по назначению.
- У тебя что, снова группа?
- Так, скромненькая, - уклончиво сказал Зубов. - Но ребята отважные.
Воспитываю, конечно, чтобы без излишней самодеятельности. Недавно одного
агента из вашего "штаба Вали" пришибли.
- Как вы разузнали об агенте?
- Есть человек наш, связной, - дал приметы, сообщил, что этот агент
прибудет в Берлин на поезде, с одним сопровождающим. Встретили обоих с
почетом, на машине. Повезли. Как всегда, бомбежка. Ну, и остановились у
бомбоубежища, которое я по особому заказу построил, но клиенту еще не
сдал. Ну, входит. Допросили. Приговорили. Все по закону, как полагается. -
Зубов поднял глаза, спросил: - А ты, значит, без передышки, все время
немец? - Покачал головой. - Я бы не смог. Душа присохла бы. Железный ты,
что ли, - такую нагрузку выдерживать? - Пожал плечами. - Одного не могу
понять: на черта тебе было в тюрьме из себя благородного немца корчить?
Ну, настучал бы Мюллеру на своего Шелленберга, и пусть цапаются. Ради чего
в петлю лез?
Вайс сказал:
- В прошлом году гестапо арестовало агентов Гиммлера, возвратившихся
после тайных дипломатических переговоров с представителями английских и
американских разведок, и предъявило им обвинение в незаконном ввозе
иностранной валюты. И Гиммлер подписал им смертный приговор лишь потому,
что они настаивали, чтобы его уведомили об их аресте.
- Дисциплина! - усмехнулся Зубов.
- Нет, - сказал Вайс, - не только. Это метод их секретной службы: не
обременять себя людьми, допустившими оплошность. Есть и другие, более
скоростные способы. Сотруднику не делают замечаний, если он допустил
ошибку. Его посылают к врачу. Тот делает прививку - и все.
- Понятно. - Зубов погладил руку Иоганна. - Ты уж там у них старайся
на полную железку. - Добавил печально: - И не надо нам с тобой больше
видеться. Я человек не совсем аккуратный, иногда грубо работаю.
- Ну, а Бригитта как?
На лице Зубова появилось выражение нежности.
- Ничего, живем. - Наклонился, произнес застенчиво счастливым
шепотом. - Ребенок у нас будет. Хорошо бы подгадать, чтоб к приходу нашей
армии: я бы его тогда зарегистрировал как советского гражданина, по всем
правилам закона.
- А Бригитта согласится?
- Упросим, - уверенно сказал Зубов. - Будут же все условия для полной
аргументации. Уж тогда я перед ней всю картину нашей жизни развену. Не
устоит. Она на хорошее чуткая.
Вайс встал, протянул ему руку.
- Ну что ж, прощай, - грустно вздохнул Зубов. - Нервный я стал.
Раньше не боялся помереть, а теперь очень нежелательно. Чем ближе наша
армия подходит, тем труднее становится ее ожидать...
Густав зашел невестить Вайса в его коттедж и как бы между прочим
осведомился, какое впечатление на него произвели участники заговора, с
которыми он был в заключении.
Вайс сказал пренебережительно:
- Самое жалкое.
Густав, не глядя на Вайса, заметил:
- Штауфенберг, чтобы спасти от казни своих арестованных друзей, по
собственной инициативе пытался совершить покушение на фюрера еще
одиннадцатого июня.
- Скажите какое рыцарство! - усмехнулся Вайс.
- Оказывается, один генерал, будучи участником заговора, все время
информировал о нем рейхсфюрера.
- Ну что ж, следовало бы зачислить этого генерала в штат гестапо.
- А он и не покидал своей секретной службы там. Между прочим, Ганс
Шпейдель, начальник штаба фельдмаршала Роммеля, также донес на своего
начальника.
- НО Роммель, кажется, погиб в автомобильной катастрофе?
- Да, так, - согласился Густав, - и, очевидно, для того, чтобы он не
страдал от ранений, полученных в этой катастрофе, кто-то из сотрудников
предложил ему принять яд, что он и сделал.
- Герой Африки - и такой бесславный конец!
- Когда-то он был любимцем фюрера... - напомнил Густав.
Вайс, пытливо глядя ему в глаза, спросил:
- Очевидно, вы хотели услышать мое мнение не о Роммеле?
- Разумеется, не о Роммеле, а о тех, - мотнул головой Густав.
- В сущности, - твердо сказал Вайс, - насколько я понял из их
разговоров, руководители заговора приняли решение капитулировать перед
Западом, с тем чтобы потом начать наступление на Восточном фронте. Это был
чисто военно-политический маневр - и только. И хоть они покушались на
жизнь фюрера, дух его они впоследствии хотели воскресить во всем величии.
- В чьем лице?
- Я полагаю, в лице нового фюрера. Но, - иронически заметил Вайс, -
Геббельс точно определил этот заговор как "телефонный".
Густав помолчал, потом порекомендовал дружески:
- Если к вам с таким же вопросом обратится наш шеф, я полагаю, ваши
ответы в этом духе могут удовлетворить его. Они смелы, неглупы и
свидетельствуют о вашей проницательности.
- Благодарю, - кивнул Вайс.
Густав улыбнулся.
- Разрешите вручить вам секретный пакет. Распишитесь на конверте и не
забудьте кроме даты точно указать время.
Когда Густав ушел и Иоганн вскрыл пакет, он увидел тот самый
документ, который некогда, во время первой их встречи, показал ему Вальтер
Шелленберг. Только теперь на удостоверении был наклеена его фотография.
64
Вскоре Вайс вновь выехал в Швейцарию. На этот раз в его подчинении
была группа, состоявшая из трех человек.
Его обязанности заключались в том, чтобы встречать и расселять
прибывающих в Швейцарию людей и устанавливать, не ведется ли за ними
наблюдение. Кроме того, он должен был принимать курьеров из Берлина и
отправлять их обратно, а также осматривать запломбированные портфели-сейфы
из стальной сетки, прежде чем вручить их курьерам или получить от
курьеров.
Если документы были чрезвычайной важности, в эти портфелисейфы
помещалась плоская портативная мина с часовым механизмом. В том случае,
если бы курьер задержался в пути, мина, сработав, уничтожила бы и
документы и курьера.
Получив такой портфель, Вайс должен был вскрыть потайной кармашек на
стальной сетке, в котором хранилась мина, и ключом определенной
конфигурации остановить часовой механизм. После этого он передавал
портфель кому следовало. Когда же он отправлял курьера, то заводил часовой
механизм мины, но уже другим ключом.
Довольно быстро Иоганн разработал методику, позволявшую изымать из
портфеля документы и фотографировать их. Однако он был вынужден на это
время не останавливать часового механизма мины, хотя курьеры, доставлявшие
портфель, частенько запаздывали и мина могла сработать, пока он занимался
своим делом. Останавливать часовой механизм, прежде чем начать работу,
было рискованно: при контрольном осмотре циферблата могло обнаружиться,
что мину обезвредили до того, как вручить портфель тому, для кого он
предназначался.
Для того чтобы получить возможность обрабатывать портфелисейфы без
особых помех, Вайс предложил своему начальству по СД вкладывать в
определенное место портфеля крохотный кусочек фотопленки. В том случае,
если портфель подвергся бы вскрытию, это можно было легко обнаружить, так
как пленка оказалась бы засвеченной. Он придумал также ловушку-улику: из
пульверизатора опылял сетку специальным невидимым порошком. И если бы
кто-нибудь прикоснулся к сетке, на ней остались бы отпечатки пальцев.
В Швейцарии Вайс вел жизнь сурового, требовательного к себе и людям
педанта. Он был чрезвычайно исполнителен и настолько предан работе,
настолько поглощен своим делом, что сотрудники невзлюбили его за
нелюдимость, пуританизм и неумолимую взыскательность.
Дни, похожие один на другой, тянулись томительно медленно. Все это
время гитлеровцы вели с англичанами и американцами переговоры о подписании
соглашения. Даллес втайне от СССР вероломно договаривался с немцами о
сепаратном мире. И почти в каждый из этих дней Вайс отсылал в Центр через
связного фотопленки. Что на них запечатлено, он не знал: читать документы
при фотографировании у него не было времени.
В тот день, когда по поручению советского правительства Народный
комиссариат иностранных дел СССР указал в негодующем письме послу США, что
"в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе
основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры между
представителями германского военного командования, с одной стороны, и
представителями английского и американского командования - с другой", - в
тот день Вайс уже снова был в Берлине. Он не знал об этой ноте, как не
знал и о содержании тех документов, фотокопии которых почти регулярно
отсылал в Центр. И пребывание в Швейцарии он вспоминал потом как один из
самых скучных и серых периодов своей жизни.
Неожиданно Вайс получил от Густава довольно странное указание. Он
должен был обратиться к библиофилам и заняться поисками книг, рукописей,
документов, касающихся деятельности тайных организаций, когда-либо
существовавших в истории человечества. Надо было изучить буквально все,
будто то средневековые рукописи о тайных монашеских орденах или
современные американские издания о ку-клукс-клане, писания о карбонариях,
иллюминатах, ирландских синфейнерах, масонах.
Это занятие оказалось не только не обременительным, но даже
интересным и дало возможность познакомиться со многими собирателями
редкостных фолиантов и старинных рукописей.
От хранителя берлинской университетской библиотеки Иоганн узнал, что
уже в 1942 году, после поражения вермахта над Москвой, Гейдрих приказал
повсюду изымать книги такого характера в свое личное пользование. Иоганн
попросил хранителя составить список книг, переданных Гейдриху, и, если
возможно, устно аннотировать их. Хранитель, обладавший отличной памятью,
сделал это с изумительной точностью, тем более что некогда ему уже было
поручено письменно изложить содержание таких книг, чтобы облегчить
Гейдриху знакомство с ними.
Особо одобрительно хранитель отозвался о японской литературе на эту
тему, где описывались различные японские тайные организации. Иоганн
вспомнил, что Гесс в свое время изучал в Японии деятельность
разведывательных служб и написал о ней диссертацию, за которую получил
научное звание. Когда он сказал об этом хранителю, тот самодовольно
заметил, что имел честь помогать Гессу в работе над диссертацией. Вайс
щедро заплатил хранителю за отобранные в университетской библиотеке книги
и рукописи и уговорил, чтобы тот оказал ему такую же помощь в работе,
какую он когда-то оказал Гессу.
Спустя некоторое время Вайс сообщил Густаву, что не только собрал
указанные ему книги, но даже составил нечто вроде конспективной справки
для пользования ими.
Густав тщательно ознакомился с объемистым исследованием и был поражен
его обстоятельностью и предугаданной направленностью. И, очевидно в
поощрение за проделанную Вайсом работу, разрешил ему лично передать
Вальтеру Шелленбергу все собранные материалы - книги, рукописи и аккуратно
переплетенную библиографическую справку.
Когда Вайс приехал в Хоенлихен и сдал дежурному ящики с книгами и
опечатанную папку со своей рукописью, ему приказали подождать.
Дежурный ненадолго вышел, потом вернулся, протянул открытую ладонь,
потребовал:
- Ваше оружие! - И, приказав следовать за собой, привел Вайса к
озеру, а потом вытянул руку в сторону аллеи: - Идите прямо.
Иоганн пошел было в указанном направлении, как вдруг его остановил
негромкий возглас:
- Стойте!
Под сенью огромных каштанов сидел на скамье Шелленберг, а рядом с ним
- рейхсфюрер Гиммлер. На столе перед ними лежала раскрытая папка с
рукописью Вайса.
Вайс вытянулся и доложил о себе рейхсфюреру.
Гиммлер сидел, разбросав руки на спинке скамьи и закинув ногу на
ногу. Стекла очков ледяно блестели. Шея тонкая, с дряблой кожей, плечи
узкие и - что самое отвратительное - крохотные, женские руки с розовыми
отшлифованными ногтями. Большой белый и жирный лоб, обрюзгшие, слабо
свисающие щеки, петлистые уши.
Шелленберг показал глазами на рукопись:
- Рейхсфюрер одобрил вашу работу.
Вайс снова вытянулся, замер. Ах, если бы у него был пистолет! Лицо
его стало бледным от отчаяния...
Наклонясь к рейхсфюреру, Шелленберг сказал, кивнув на Вайса:
- Вы только взгляните на него - и убедитесь, какой благоговейный
трепет внушаете вы моим людям.
Гиммлер рассмеялся, но глаза его при этом не утратили мертвенного
выражения. Он спросил неожиданно тонким голосом:
- Это вас должны были повесить?
- Да, мой фюрер.
Гиммлер, будто не заметив, что ему присвоили титул фюрера, чуть
подавшись вперед, чтобы лучше разглядеть лицо Вайса, осведомился:
- И почему же вас не повесили? Вы ведь нарушили валютное
законодательство империи.
- Виноват, мой фюрер, - сказал Вайс.
- Так вот, - сказал Гиммлер, - если вы дадите нам новый повод, мы
вспомним об этом вашем преступлении, и тогда уж вам не миновать петли. -
Обернулся к Шелленбергу, объяснил: - Я только тогда верю в преданность,
когда она зиждется на страхе, - и махнул рукой.
Вайс отдал приветствие, повернулся, щелкнул каблуками и пошел по
аллее к выходу, стараясь ступать твердо и четко.
Когда он вернулся на Бисмаркштрассе, поджидавший его Густав сообщил
радостно:
- Поздравляю вас: вы произвели благоприятное впечатление на
рейхсфюрера!
Еще раньше, когда Иоганн занимался поисками книг для Гиммлера, он
неожиданно встретился с Хакке - бывшим радистом "штаба Вали". Хакке был в
гестаповской форме. Он рассказал Иоганну, что в ночь на 23 ноября 1943
года, когда было разбомблено здание гестапо в Берлине, на
Принц-Альбрехтштрассе, 8, он оказался там на третьем этаже, где
располагался штаб Гиммлера, и только чудом уцелел.
В знак особого расположения к Вайсу за то, что тот в свое время
выручил его, Хакке сообщил доверительно:
- Во время бомбежки все заботились только о том, как спасти свою
шкуру. Горели важнейшие документы, но никто о них и не подумал.
- А вы? - спросил Вайс.
Хакке хитро подмигнул.
- После того, как меня тогда все предали, я поступил на службу
безопасности. И в ту страшную ночь кое-что предпринял, чтобы обеспечить на
дальнейшее свою личную безопасность. - Сказал злобно: - Теперь многие вот
где у меня! - и показал сжатый кулак.
Вайс, делая вид, что не понял намека Хакке, заметил одобрительно:
- Конечно, теперь, когда вы работаете в гестапо, никто и ничто не
может вам угрожать.
- Ясно, - согласился Хакке и тут же пригласил Вайса зайти к нему
домой.
По всему видно было - здесь, в Берлине, Хакке сумел о себе
позаботиться. Его комнату заполняли дорогие вещи. Возле дивана, накрытого
пушистым ковром, Иоганн заметил несгораемый шкаф. Он почему-то не стоял, а
лежал на полу, вниз дверцей, прикрытый спускающимся с дивана ковром.
Уходя, Вайс записал адрес и номер телефона Хакке. О себе он сказал,
что в Берлин приехал на короткое время, в командировку.
Вечером Иоганн через тайник сообщил Зубову адрес Хакке и рекомендовал
ему поинтересоваться содержимым несгораемого шкафа, если дом, где он
живет, подвергнется бомбардировке и представится такая возможность.
В эти же дни Иоганн узнал о довольно странной операции, которая
проводилась якобы по указанию Гиммлера. Агенты полиции получили несколько
тысяч фотографий и картотеку примет некиих безымянных людей. Их следовало
обнаружить в Берлине в течение двух недель, но применять при этом оружие
строжайше запрещалось. Несомненно, тут что-то крылось, и, по-видимому,
важное, так как были мобилизованы все лучшие криминалисты.
Вайс зашел в дирекцию полиции и пожаловался, будто в число фотографий
разыскиваемых людей по ошибке попала и карточка его агента, задержание
которого весьма нежелательно.
Полицейский офицер предложил ему просмотреть все фотографии
разыскиваемых, чтобы изъять этот снимок.
Перебирая пачки снимков, Вайс обнаружил среди них фотокарточки
нескольких знакомых ему эсэсовцев и сотрудников гестапо, в том числе и
Хакке. Закончив работу, он поблагодарил офицера за любезность и сказал,
что фотографию своего агента, к сожалению, не мог найти. Но если будет
задержан человек, который скажет, что его кличка "Лунатик", он просит
полицейского офицера немедленно позвонить в гестапо. Иоганн укрепился в
своей догадке о том, что назначение этой операции - тренировка лиц,
отобранных для "вервольфа".
Возвращаясь из полиции, Вайс встретил на Кенигсаллее штурмбанфюрера
Клейна, начальника экспериментального концлагеря, который он некогда
посетил вместе с Дитрихом. Узнав, что Вайс теперь служит в СД и стал
офицером, Клейн захотел в свою очередь похвастаться собственными успехами.
Он сообщил, что его вызвали в Берлин прочесть для видных сотрудников СС и
гестапо цикл лекций о правилах поведения, нравах и обычаях заключенных в
концлагерях. И что лекции на эти темы для такого же состава слушателей он
уже прочел в других крупных городах.
- Вы, вероятно, делитесь также своим богатым опытом обращения с
заключенными? - предположил Вайс.
- Нет, - ответил Клейн. - Моя тема строго ограничена: быт, нравы,
обычаи, правила поведения заключенных. Особенности их взаимоотношений друг
с другом. Приемы, к которым они прибегают для конспирации и укрывания тех,
кто подлежит ликвидации, а также некоторые особенности их терминологии. -
Похлопал Вайса по плечу, сказал снисходительно: - Что касается вас, то,
если вы будете продолжать подвиг наци в иных условиях, нет оснований для
беспокойства. Я уверен, вас не понадобится обучать, как вести себя с
заключенными, чтобы удостоиться их доверия. - Рассмеялся. - Вы меня
поняли?
- Вполне. - И Вайс добавил внушительно: - Надеюсь, вас не очень
удивит, если я скажу, что меня больше интересует движение Сопротивления.
Ну, оказаться среди подпольщиков значительно труднее, чем быть принятым за
своего в концлагере.
- Несомненно, - согласился Клейн. - Но эти вопросы вне моей
компетенции. Лекции на эту тему для того же контингента слушателей читают
другие.
- Вы не помните, кто?
Клейн поморщился.
- Кажется, из бывших социал-демократов, типа Гаубаха. Находясь в
рядах заговорщиков, покушавшихся на жизнь фюрера, он считал своим долгом
информировать обо всем гестапо. - Добавил презрительно: - Один такой был у
меня в лагере осведомителем. И, представьте, после Сталинграда я получил
указание выпустить его, но потом его снова вернули, причем приказали
содержать в исключительно привилегированных условиях. - Спросил
озлобленно: - Неужели такие вот еще рассчитывают выплыть на политическую
арену?
- В качестве лягушки, перевозящей на спине скорпиона.
- Вы умница, - рассмеялся Клейн. - И как только мы переплывем на
западный берег, мы их всех утопим.
- Несомненно, - согласился Вайс.
Генрих во время встречи с Иоганном рассказал, что его дядя
превратился сейчас в типичного хозяйственника: заготавливыает в огромных
количествах продукты питания, способные долго сохраняться, а также самую
разнообразную штатскую одежду, вплоть до рабочей. И, очевидно пытаясь
скрыть свою обиду на то, что ему поручили столь непривлекательную работу,
делает вид, будто у него задание особой секретности и важности.
Вайс спросил:
- Что же, все это хранится на каком-нибудь определенном складе?
- Да нет, - сказал Генрих, - вывозят в какие-то селения, которых даже
нет на карте, или в такие места, где, по-моему, и селений никаких нет. Да,
еще что интересно, - Генрих усмехнулся, - в свое время закрыли все
кустарные предприятия, изготовлявшие игрушки, вечные ручки и всякие там
предметы домашнего обихода. А теперь, представь, они снова работают, но
режим на них такой же секретности, как на военных заводах.
- А ты не видел у дяди изделий таких предприятий?
- Он держит образцы в несгораемом шкафу.
- Да, - протянул Иоганн, - это в самом деле интересно. - Сказал
озабоченно: - Если тебе, Генрих, не удастся записать названия всех
пунктов, куда Вилли направляет снаряжение, надо будет постараться
сфотографировать карту, на которой эти пункты помечены. И как это ни
трудно, но необходимо добыть один из образцов таких секретных изделий. И
будь осторожен, Генрих, когда возьмешь в руки подобную игрушку.
- Почему?
- Я думаю, они обладают способностью взрываться, - серьезно заметил
Иоганн. - Фашистские летчики уже разбрасывали такие вещички над советскими
городами, и дети, подбирая их, гибли от взрывов.
- Хорошо, - согласился Генрих, - допустим. Ну, а зачем тебе карта
размещения складов? Их же, по-моему, сотни. Может, лучше узнать, где
находится базовый склад?
- Ни продукты питания, ни запасы одежды - каково бы ни было их
количество - сейчас не имеют никакого значения. Главное - установить, для
кого и для чего они предназначены. Зная пункты, мы сможем это выяснить.
- Мы с тобой? - удивился Генрих. - Да для того, чтобы только
объездить их, и полугода не хватит.
Вайс улыбнулся.
- Мы - это Советская Армия. У нее найдется и время и люди, чтобы все
это сделать.
- Ну, знаешь, собирать такие трофеи!.. - возмутился Генрих.
- Не собирать трофеи, а выявлять тех, для кго предназначаются склады,
- сказал Иоганн.
Он все больше утверждается в правильности своих подозрений, возникших
у него с того момента, когда Густав поручил ему собрать для самого
рейхсфюрера книги на определенную тему.
И он правильно понял намек Гиммлера, пригрозившего повесить его, если
об этом станет известно кому-либо, кроме тех, кто выполнял поручения того
же характера.
Как-то Иоганн позвонил Хакке по телефону.
Тот просто завопил от восторга, что Вайс снова вспомнил о нем. И
настоял, чтобы Иоганн сейчас же приехал к нему.
- Куда роскошных новостей! - кричал Хакке в трубку. - Прошу вас,
приезжайте немедленно! - Было слышно, как, стоя у телефона, он топал ногой
от нетерпения.
Советская Армия вела мощное наступление на территории рейха. И в
такое время вдруг ликующий нацист - на это уникальное зрелище стоило
подивиться.
Хакке Иоганна встретил в ситцевом фартуке, надетом поверх
гестаповского мундира.
Он приготовил ужин, проявив незаурядные кулинарные способности. На
столе стояло несколько бутылок дорогого вина, только что откупоренных, - в
знак уважения к высокому гостю.
Хакке принял в обе руки фуражку Вайса и бережно, как драгоценность,
положил ее на сервант.
Сказал, хитровато щурясь:
- Недавно вы были обер-лейтенантом, а теперь уже капитан -
гауптшарфюрер. А Хакке - он кто? - Показал вытянутый мизинец, усмехнулся.
- Но, знаете, мой дорогой, чем выше пост занимает человек, тем меньше он
знает и видит. А мы, мелюзга, повсюду, и, встречаясь, усиками пошевелим,
как муравьи, и готово, всесторонний обмен информацией. - Произнес
уважительно: - Я знаю подробности всех ваших злоключений и горжусь вашей
стойкостью. Наш шеф господин Мюллер сказал, что таких людей, как вы, надо
хоронить в мраморном мавзолее.
- Но почему же хоронить? - спросил Вайс.
- А как же! - удивился Хакке. - Мюллер мечтал повесить вас, чтобы
насолить Шелленбергу: он его не любит. Да и за что любить? Подумаешь,
магистр юридических наук! Кормили его эти науки! С тысяча девятьсот
тридцать четвертого года - шпик СД в рейнских университетах.
- Неплохая практика работы с интеллигенцией, - заметил Вайс.
- Знаю! - всплеснул руками Хакке. - Знаю! Вы готовы жизнь отдать за
своего шефа. Но, уверяю вас, служба в гестапо имеет свои особые
преимущества.
- Какие же? - поинтересовался Вайс.
- В политической загранразведке много университетской публики. А вот
в гестапо образованный человек - фигура. Он сумеет не только, как все мы,
выбить кулаком мозги, но и вложить вместо них подследственному такое, что
тот был бы рад, если бы его поскорее повесили.
- Не понимаю, каким образом?
- Ну как же! Вот, к примеру, штурмфюрер Крейн. Был профессором
Боннского университета. Образованный человек. Обрабатывали мы одного
журналиста. Кожа клочьями, но ничего, молчит. Крейн приказал его
выпустить. Показался этот журналист своим знакомым в Берлине, все узнали,
что он на свободе, а потомы тихонечко снова его взяли. И штурмфюрер
собственноручно написал несколько статей и опубликовал за его подписью. Но
только в нашем духе. Узнал журналист - сам в камере повесился. Вот это
мина! Но чтоб такую мину подложить, нужна культура. Так что вы подумайте,
- многозначительно сказал Хакке. Помолчал, добавил внушительно: - Вот
доктор Лангебен был тайным эмиссаром Гиммлера в секретных переговорах с
Даллесом. А мы, гестаповцы, раз - и арестовали его, когда он вернулся из
Швейцарии в Германию И что же? Рейхсфюрер не захотел из-за него раскрывать
свои интимные секреты. Повесили. - Вздохнул. - В политической
загранразведке служить - все равно что блох у волка вычесывать. А в
гестапо сейчас колоссальные перспективы. - Наклонился, сообщил
значительным тоном: - Имею точные сведения: множество руководящих деятелей
СС зачислено сейчас в списки участников заговора против фюрера. А еще
больше заведено следственных дел на крупнейших функционеров партии. И их
имена даже стали известны англичанам и американцам. Сам по радио слышал -
восхваляли их союзники за борьбу с Гитлером.
- И что же, все они уже арестованы?
- Нет.
- Скрылись?
Хакке поежился.
- Нет.
- Странно, - удивился Вайс. - Политические преступники - и на
свободе?
Лицо Хакке вдлруг стало хмурым, озабоченным. Он сказал неуверенно:
- Правильно. Тут что-то не то. - Признался озлобленно: - А я-то
ликовал, пускал пузыри, надеялся: возьмут их - и откроется перспектива
занять место повыше. - Стукнул себя кулаком по толстому колену и, морщаясь
