книги о Советском Союзе.
На этот раз Гуго был более откровенен. Он говорил о трагическом
положении Германии. Сказал, что, по данным абвера, насыщенность советских
войск боевой техникой в сравнении с осенью 1942 года возросла в пять-шесть
раз, соответственно вырос и их боевой опыт, и что военными средствами
Германия теперь войну выиграть не может.
- А какие же средства требуются, чтобы не проиграть войну? - спросил
Вайс.
Гуго ответил уклончиво:
- В США существует сильная антирузвельтовская группировка, которая
заинтересована в том, чтобы сохранить военный потенциал Германии как
угрозу против России. Но эта группировка бессильна против ненависти
американцев к Гитлеру.
- А в Англии?
Гуго усмехнулся.
- В тысяча девятьсот тридцать восьмом году Черчилль заявил, что
мечтает видеть во главе Англии деятеля такой силы воли и духа, как Гитлер,
и теперь он боится английского народа и вынужден обуздывать стремления
лидера английских фашистов.
- Ну, а каковы намерения России?
Гуго пожал плечами.
- Сталин, выражая позиция советского правительства, утверждает, что
задачей Советского Союза в войне является не уничтожение Германии, но
уничтожение преступного гитлеровского режима и его вдохновителей.
Вайс развел руками.
- После отдельных неудач на фронте фюрер снял с постов многих наших
прославленных полководцев, - сказал Гуго. - И этим как бы возложил на
генералитет ответственность за провал кампаний.
- А теперь эти полководцы в отставке пытаются возложить на фюрера
вину за военные неудачи, - ехидно заметил Вайс.
Гуго бросил на Вайса недовольный взгляд.
- Если мы потерпим поражение, то пресечь революционный мятеж во всех
случаях сможет только правительство военной диктатуры, состоящее из тех же
полководцев, - сказал он и добавил: - По данным СД, несомненно
преуменьшающим явную опасность, выходит, что сейчас в Германии лишь
пятьдесят - шестьдесят процентов населения беспрекословно подчиняется
правительству. Тридцать процентов недовольны существующим режимом, но
опасности не представляют. Остальные - ненадежны. Этих подвергают
усиленным репрессиям или пачками отправляют на фронт. Такое соотношение
политико-морального состояния населения не стабильно: оно беспрерывно
ухудшается. Возможно, армии союзников и взяли бы на себя полицейские
функции подавления недовольных. Но для этого армии союзников должны прийти
в Германию, и прийти не ослабленными нашим сопротивлением, иначе они не
сумеют выполнить свои важные функции.
Вайс спросил:
- Но ведь для того, чтобы они могли сохранить свои силы, нам придется
снять армии с Западного фронта?
Гуго сказал со злостью:
- Паулюс изменнически капитулировал в Сталинграде, опозорил мундир
германского офицера. Но если бы так поступил немецкий генерал на Западном
фронте, это была бы акция, совершенная во имя спасения Германии от
катастрофы революционного восстания.
- Значит, открыть фронт на Западе - это не измена, а услуга рейху?
- Да, если мы не хотим потерять империю. Если мы хотим спасти
Германию от опасности коммунизма.
При этих словах Гуго в комнату вошел офицер, внешность которого
поразила Иоганна своей строгой сосредоточенностью. Приятное лицо не
портила даже черная повязка, прикрывавшая его левый глаз. Сухопарый,
подтянутый. Вместо правой руки - протез в лайковой перчатке, на левой не
хватало двух пальцев.
- Знакомьтесь, - сказал Гуго, - полковник генерального штаба граф
Клаус Шенк фон Штауфенберг. - Объяснил: - Граф был ранен на тунисском
фронте, только что из госпиталя. - Добавил не без оттенка зависти: -
Получил в Берлине пост начальника штаба резервной армии. - Обращаясь к
Штауфенбергу, сообщил: - Оберлейтенант Иоганн Вайс, как я вам уже говорил,
работал в абвере, специалист по России. - Пояснил Вайсу: - У меня с
полковником различные точки зрения на русский вопрос, как, впрочем, и на
некоторые иные вопросы, но это не мешает нашей дружбе.
Штауфенберг сказал, усаживаясь в ресло напротив Вайса:
- Как вы теперь знаете, я воевал в Африке. Но меня живо интересует
наш главный противник - русские.
Вайс предупредил:
- Я не был на Восточном фронте.
- Но по роду своей службы вы общались с русскими военнопленными,
изучали их, осведомлены о подпольных организациях, которые они создают в
лагерях, - все это для меня небезыинтересно. Расскажите все, что возможно,
- попросил полковник.
Сначала Иоганн говорил очень сдержанно. Но потом, когда Гуго вышел,
вопросы Штауфенберга стали более откровенны. В них сквозило не только
любопытство. Иоганн уловил в этих вопросах даже некоторый оттенок
одобрения той героической борьбе, которую ведут в условиях концлагерей
русские военнопленные.
Обо всем этом Иоганн рассказывал так, будто он хотел только
объяснить, как трудна и сложна работа абвера с контингентом советских
военнопленных. И, говоря о стойкости, непреклонной политической
убежденности военнопленных, он как бы одновременно оправдывал
недостаточные успехи абвера в работе с агентурой.
Особое впечатление на Штауфенберга произвело сообщение Вайса о том,
что советские разведчики спасли четырех приговоренных к казни немецких
военнослужащих. Не меньше взволновал его и рассказ о побеге группы
заключенных, работавших на одном из немецких заводов. Когда их поймали,
они даже под самыми страшными пытками не выдали немецких рабочих, с
помощью которых совершили побег. А ведь вместо тех, кто помог им бежать,
они могли назвать имена любых других немцев, работавших на заводе, и тех
бы казнили вместе с ними. Это избавило бы русских от пыток и дало им
возможность отомстить немцам как своим палачам.
Штауфенберг слушал Вайса с глубокой сосредоточенностью. Его усталое
лицо с горькими морщинками в углах рта выражало искреннюю взволнованность
и вместе с тем как-то смягчилось. Он спросил:
- Вы полагаете, у военнопленных и у иностранных рабочих уже
существует какая-то организация Сопротивления?
- Возможно.
- В таком случае они, несомненно, связаны с немецким коммунистическим
подпольем.
- Эти вопросы находятся в компетенции гестапо, - сказал Вайс.
Штауфенберг, будто не расслышав, заметил задумчиво:
- А те, безусловно, связаны с советским командованием...
Если бы в это время не вернулся Гуго, возможно, Вайсу удалось бы
составить более определенное представление о том, чем вызван интерес
Штауфенберга к организациям Сопротивления военнопленных. Но при виде Гуго
полковник мгновенно переменил тему разговора. Сказал, обратясь к Гуго:
- Обер-лейтенант Вайс - весьма опытный разведчик, и я почерпнул
немало полезного из беседы с ним. - И, пристально глядя на Вайса, заметил
поощрительно: - Ваши методы вербовки действительно оригинальны.
Вайс машинально кивнул, несколько ошеломленный: он не сказал
полковнику ни одного слова о методах вербовки.
На прощание, подавая Вайсу левую руку, Штауфенберг сказал:
- Я был бы рад снова встретиться с вами.
Но им никогда больше не довелось увидеть друг друга.
В течение довольно длительного времени Иоганн исполнял функции
курьера в пограничной швейцарской или шведской зоне. Каждый раз какой-то
человек, особо доверенный агент, подходил к его машине, сам прятал пакет в
сейф, вмонтированный в машину, и запирал своим ключом. Второй ключ
находился у Густава. Третий ключ Вайс получил от профессора после того,
как ему удалось снять слепок: будто желая оказать любезность одному из
агентов, он взял из его рук ключ и открыл им дверцу сейфа.
Теперь на маршруте Вайса встречали люди профессора. Он открывал сейф,
на ходу передавал пакет и чуть медленнее продолжал свой путь. В
определенном пункте его догоняли и так же на ходу возвращали пакет.
Неоправданные задержки могли вызвать подозрение: Вайс знал, что в его
машине установлен прибор, фиксирующий на ленте все остановки. Знал он
также, чем грозит ему любая неосторожность в технике вскрытия пакета и
извлечения из него документов. Знали об этом и люди профессора. Но Иоганн
даже не успевал разглядеть их лиц - так быстро все происходило. И только
однажды связной, с бешеной скоростью догнавший Вайса на мотоцкле, успел
шепнуть, что ряд полученных от него и переданных через Центр советскому
правительству документов сослужил исключительно важную службу. Документы
содержали неопровержимые доказательства того, что некоторые доверенные
лица правящих кругов Вашингтона и Лондона, став на путь вероломства,
недозволительно нарушают обязательства, принятые главами правительств
союзников. И главы правительств США и Англии вынуждены были признать это.
Что это за документы, Вайсу не было ведомо. Возможно, фотокопии
материалов, содержащих условия, на которых предлагал союзникам заключить
сепаратный мир тот или иной из правителей рейха - Гитлер, Гиммлер, Геринг,
Геббельс, Риббентроп; возможно, меморандумы о составе будущего
правительства, представленные союзникам имперскими группами, оппозиционно
настроенными по отношению к Гитлеру. Сколько бы ни были различны эти
группы, все они сходились на том, что самая большая опасность как для
союзников, так и для рейха - вторжение Советской Армии на немецкую
территорию и революционная борьба немецкого народа за новую Германию. И
все они видели спасение только в капитуляции перед западными державами и
установлении в Германии правительства военной диктатуры. Об этом говорил
Иоганну и Гуго Лемберг.
Иоганну было известно, что каждый из правителей империи вел секретные
переговоры втайне от других. Так же действовали и прочие оппозиционные
группировки. И все, кто вел эти переговоры, следили друг за другом. И ради
того, чтобы выведать цену, предлагаемую союзникам за капитуляцию каждой
другой группой, готовы были похитить, истязать, убить любого человека,
пусть не причастного к этой торговле, но участвующего в ней в качестве
курьера или связного. Те же, кто назначал цену, находились вне
досягаемости, им ничто не угрожало.
В разное время два курьера такого рода групп были пойманы агентами
гестапо, когда один из них пересекал швейцарскую, а другой - шведскую
границу. Документы, которые они везли, попали в руки Гиммлера. Но курьеров
не казнили. Они были осуждены только как спекулянты за незаконный провоз
валюты. Отсюда Вайс сделал вывод, что Генрих Гиммлер осведомлен о
деятельности оппозиционных групп, но почему-то не находит нужным пресечь
ее.
Вайс не знал, что среди пакетов, которые он передавал связному, чтобы
с них могли снять фотокопии, содержалась запись разговора одного из
немецких агентов тайной дипломатии с Даллесом. Речь шла о возможном главе
будущего нового правительства Германии. И Даллес назвал имя Генриха
Гиммлера. Он высказал предположение, что Гиммлер, будучи сейчас вторым
после Гитлера человеком в империи, мог бы со временем стать и первым.
Располагая огромным опытом беспощадного насилия, Гиммлер успешнее, чем
кто-либо, сумеет подавить любое последующее за капитуляцией
демократическое движение в стране.
Но Вайс знал другое: начальник отдела безопасности гестапо
обергруппенфюрер Мюллер, жаждущий занять место рейхсфюрера, недавно
арестовал агента, везшего депешу Гиммлера к Даллесу. Содержание этой
депеши Мюллер сообщил Гитлеру. Все же Гиммлер кое-как вывернулся. Но
теперь Мюллер и Гиммлер ненавидят друг друга. Мюллер выслеживает каждого
личного порученца Шелленберга, поскольку именно Шелленберг, по приказанию
особо доверяющего ему рейхсфюрера, ведет тайные переговоры от его имени.
61
Внезапно Иоганн получил приказ выехать в Берн. Густав показал ему
фотографию и сказал:
- Вы будете находиться в полном подчинении у этого человека или у
того, на кого он вам укажет. Вы несете полную ответственность за его
безопасность. Поэтому вы должны установить, ведется ли за ним наблюдение,
и любыми средствами ликвидировать наблюдателя, кем бы он ни был. Возможно,
что слежкой занимается целая группа. Ну что ж, я равно рассчитываю на ваше
мужество, - твердо объявил Густав. - Если при этом вы сумеете остаться в
живых, можете не опасаться за свою дальнейшую судьбу. Пусть даже
швейцарский суд приговорит вас к смертной казни за убийство - для нас не
представит особого труда добиться вашего освобождения. Швейцарское
правительство хорошо знает, что если фюрер не счел целесообразным
оккупировать эту страну, то на это имелись особые соображения: мы
использовали и будем использовать ее в своих целях.
Запомните: те люди, которые будут заниматься слежкой за доверенным
вам лицом, могли получить такие же указания в отношении вас, какие я дал
вам в отношении их. Полагаю, что вы достаточно умны и поймете, что эти
люди не из числа агентуры наших военных противников. Поэтому будьте
осторожны там с нашими соотечественниками. Повторяю: кем бы они ни были и
с какой бы, пусть самой лучшей, стороны вы их ни знали. Не забывайте об
этом ни на минуту.
Вы получаете крупную сумму в английских банкнотах, но, - улыбнулся
Густав, - можете не опасаться: в связи с тем, что ваше задание особо
важное, это будут подлинные изделия Лондонского казначейства. - Спросил: -
Ведь у вас было ранение? Так вы можете пройти там курс лечения. Заплатите
побольше врачу, и он найдет, от чего вас лечить...
Транспортный самолет "Люфтганзы" на рассвете доставил Вайса в Цюрих.
В тот же день он на дизельном экспрессе приехал в Берн и поселился в
гостинице. У него был голландский паспорт и документы, удостоверяющие, что
он является немецким политическим эмигрантом. Но ни портье, ни швейцарская
полиция не потребовали, чтобы он прошел регистрацию.
Тихий, благостно-спокойный город, казалось, отделенный от
потрясенного войной мира столетиями бюргерского благополучного бытия, был
подобен заповеднику. Горожане вели такой же образ жизни, как десять,
двадцать, тридцать лет назад.
Город чиновничества и посольств. Пристанище разведок и разведчиков,
которые в меру своих способностей перенимали от бернцев их неторопливость,
чопорную вежливость и бережливое отношение к каждому франку - самой
стойкой в то время валюте в мире.
Вайс взял напрокат в гостинице старенький двухместный спортивный
"фиат"-фаэтон и медленно ездил на нем по городу, изучая улицы не столько с
познавательной целью, сколько для того, чтобы не испытывать затрудений,
когда придется опекать доверенного ему человека. Вскоре он обнаружил его.
Тот осматривал старинную Бернскую ратушу, построенную в четырнадцатом
веке.
Это был человек преклонного возраста и аристократической внешности.
Он так свободно говорил по-французски со своей молодой спутницей, что его
можно было принять за француза.
На фотографии, которую Густав показал Вайсу, у этого человека были
куцые, гитлеровские усики щеточкой, а сейчас на его губе закручивались
значительно более длинные кайзеровские усы. После Сталинграда многие
пожилые берлинцы стали отращивать усы по стародавнему монархическому
образцу.
Вайс поставил машину и тоже стал осматривать ратушу. И когда старик и
его спутница приблизились к нему, он вслух выразил свое восхищение
старинной архитектурой.
Старик внимательно посмотрел в лицо Вайса, - повидимому, он тоже был
знаком с ним по фотографии. Пожевал губу, чуть заметно кивнул, не потому,
что этого требовала конспирация, а потому, очевидно, что ему было
свойственно высокомерно здороваться с людьми, и, уже не глядя на Вайса,
бросил:
- Если у вас нет потребности любоваться этим старым сооружением,
можете не затруднять себя больше...
Это был князь Гогенлое, доверенное лицо фюрера в переговорах с
Даллесом. И, как понял потом Иоганн, князю ни с какой стороны ничто здесь
не угрожало. Первоначально присутствие Вайса в Берне нужно было Канарису и
Шелленбергу лишь для того, чтобы дать князю понять: им известно, зачем тот
приехал сюда, потому они поручили своему агенту сыграть роль почетной
охраны при его персоне.
Но Даллес, как он однажды выразился, "предпочитал более перспективных
представителей, из руководящих кругов СС". И именно об этих "перспективных
представителях" Вайс должен был проявить заботу, помня все наставления
Густава.
Вечером Вайс зашел в кафе недалеко от американской миссии и увидел в
нем майора Штейнглица. Штатский костюм и осунувшаяся, печально-озабоченная
физиономия Штейнглица не вызывали у Вайса желания выказывать особую
почтительность к своему бывшему начальнику. Он незаметно подошел сзади и
легонько хлопнул его по плечу. Штейнглиц съежился и поспешно сунул руку за
борт пиджака.
Вайс удержал его руку. Штейнглиц поднял глаза и расплылся в
искренней, радостной улыбке.
Разговаривали они как раньше. Зная, что Штейнглиц все равно будет
допытываться, почему он оказался в Берне, Вайс тут же сообщил с
недовольным видом, что у него скучное поручение чисто финансового
характера. Штейнглиц посочувствовал:
- Швейцария - не то место, где следует сбывать наши фальшивые
банкноты.
Вайс удрученно заметил:
- Приказ есть приказ.
Штейнглиц протянул мечтательно:
- В Италии наши люди обменивают английские фунты германского
производства и скупают ценности. Вот это бизнес!
- Как дела? - спросил Вайс.
- Как видишь, - ответил Штейнглиц. - Сижу у окна, разглядываю
прохожих.
- Посещающих американскую миссию, - улыбнулся Вайс. Наклонился: - Я
полагаю, вашей службе следовало бы занять такой же пост у посольства
Великобритании.
- Американцы - обнаглевшие сволочи! - злобно проворчал Штейнглиц. -
Хотят устранить Канариса и напечатали в своих газетах, что он якобы
участвует в заговоре против фюрера. Это провокационная работа их разведки.
Но зато англичане им в отместку напечатали целую серию статей о нашем
адмирале: призывают казнить его, как злодея, после войны.
- Дружеские услуги за прошлое и настоящее, - сказал Вайс таким
непререкаемым тоном, что Штейнглиц вынужден был промолчать.
Боязливо оглянувшись по сторонам, он позволил себе заметить только:
- Однако ты стал слишком самоуверенным.
- Заразился от своего непосредственного начальства.
- Да, - задумчиво произнес Штейнглиц. - Нашему сухопутному адмиралу
сейчас приходится туго. Но он еще покажет себя... - Прошептал еле слышно:
- Ленгебен проболтался ему, что союзники не верят в фюрера и ищут
маленькую группу интеллигентных, трезвых и достойных доверия лиц, таких,
как рейхсфюрер СС Гиммлер. - Добавил задумчиво: - Хотя, в сущности, из
всех этих за океаном Даллес расположен к нам наиболее дружелюбно. Говорят,
он заявил, что признает притязания германской промышленности на ведущую
роль в Европе.
- Да, - согласился Вайс, - он не хочет, чтобы после войны Англия
оказалась самой сильной в Европе державой.
- Значит, не так уж все плохо, - отозвался Штейнглиц. И вдруг
нахмурился, лицо его стало жестким. - Так ты теперь занимаешься
политической разведкой?
- Чтобы была полная ясность, - строго сказал Вайс, переходя на "вы",
- я знал, что встречу вас здесь. Информирован о вашем задании. -
Усмехнулся. - Мое не совпадает с вашим, вы человек Канариса, а не
Гиммлера. Помня о наших прежних хороших отношениях, я считаю своим долгом
предложить вам нейтралитет.
- Нейтралитет? - удивился Штейнглиц. - Скажите пожалуйста, как мило!
- Этого достаточно для того, чтобы наши люди случайно не ухлопали
вас, - деловито заявил Вайс. - Пора абверовцам прекратить соваться туда,
где они уже не котируются.
Лицо Штейнглица стало серым.
- Значит, Гиммлер не простил мне ту старую историю в Англии...
- Очевидно, - сказал Вайс, - Канарис, использовав свою дружбу с
Гейдрихом, в свое время спас вас. Что же касается Гиммлера, то он не
испытывает к адмиралу даже подобия симпатии.
- Да, - задумчиво согласился Штейнглиц, - и ему ничего не стоит меня
прихлопнуть.
- А что, если вы окажете содействие его сотруднику и этот сотрудник
не забудет упомянуть в своей информации о вашей услуге?
Штейнглиц, поколебавшись, медленно заговорил:
- Черчилль говорил Хесселю, что до совершения переворота он никаких
обязательств на себя взять не может, но если переворот произойдет и новое
правительство будет обладать достаточным авторитетом, то удобный выход
найдется. Англичане помнят, какую услугу оказал им Канарис, когда они
после Дюнкерка оказались в катастрофическом положении: он представил
фюрера доклад, в котором неимоверно преувеличил обороноспособность Англии
и соответственно преуменьшил силы русских. Они благодарны ему и будут
отстаивать его кандидатуру в новом правительстве. Кроме того, адмирала
поддержит и часть генералитета.
- Слушайте, - сказал Вайс нарочито раздраженным тоном. - Будет ли в
новом правительстве Гиммлер, Геринг, Канарис или останется фюрер - это нас
с вами не касается. И лучше нам в такие дела не соваться.
- Правильно, - согласился Штейнглиц. - Ну, а если суют?
- Раньше, когда вас посылали за границу, вы работали против
определенной иностранной державы, и все было ясно.
- Это так, - кивнул Штейнглиц.
- А сейчас, - сказал Вайс, - если вы будете работать против Англии
или США, вас пристрелят, и не кто-нибудь, а наши. Те, которые работают на
американцев и англичан.
- Так что же ты предлагаешь? - удрученно спросил Штейнглиц.
- Я уже предложил: свой нейтралитет в уплату за ваши услуги.
- Цена неравная, - заметил Штейнглиц.
- Здесь то же неравенство, как и между моим рейхсфюрером и вашим
адмиралом, корабль которого, возможно, в самое ближайшее время, но уже без
самого адмирала, войдет в состав СД, - вспомнил Вайс намек Шелленберга.
- Да, такие разговоры ходят, - угрюмо согласился Штейнглиц.
- Ну как? - спросил Вайс.
- Послушай, - Штейнглиц круто повернулся к нему всем корпусом, - а
что, если я имею указание, встретив на своем пути такого, как ты,
устранить его?.. И я бы, клянусь, устранил. Ты знаешь, я умею это делать.
Но вот увидел тебя, и, знаешь, впервые рука не поднялась.
В душе Иоганн обрадовался: значит, первая нависшая над ним угроза
предотвращена. И, чтобы закрепить гарантию безопасности, сказал небрежным
тоном, снова переходя на "ты":
- Через нашу агентуру Шелленбергу стало известно об указании, которое
ты получил. Но я попросил его не принимать в отношении тебя никаких мер до
тех пор, пока я не вступлю здесь с тобой в личный контакт.
- И ты неплохо отозвался обо мне, когда говорил с бригаденфюрером?
- Да, - твердо заверил Вайс. - Ведь я видел от тебя только хорошее.
Штейнглиц растроганно пожал ему руку.
- Знаешь, - сказал он как-то растерянно, - это очень странно, но ты
всегда вызывал у меня подозрение.
- Чем же? - спросил Вайс.
- Ну, своей порядочностью, что ли, - с трудом подбирая слова,
объяснил Штейнглиц. - Как бы это сказать... Ну, не тот мундир в рядах
нашей службы. - Признался печально: - Вообще-то у меня нет чутья на
порядочных людей. Не часто приходилось их встречать...
Со дня этой встречи Штейнглиц добросовестно снабжал Вайса
информацией, добытой у тех самых ведущих тайные переговоры с союзниками
уполномоченных Канариса, которых он бдительно охранял от агентов гестапо.
Со своей стороны Вайс охранял гиммлеровского уполномоченного от
разносторонней слежки, которую вели и гестаповцы Мюллера, и абверовцы, и
агенты Риббентропа, в свою очередь проводившие здесь тайные переговоры с
союзниками от имени фюрера.
Спустя три недели Вайс уже вошел в состав большой группы СД,
подчиненной полковнику СС Отто Гауптману.
Вскоре Гауптман вызвал к себе Вайса и еще двух сотрудников. Показав
им фотографию Штейнглица, он дал указание выследить его и ликвидировать, а
труп отвезти за город, сунуть в мешок с цементом, залить водой, подождать,
пока цемент схватится, и тогда утопить в Ааре. Зацементированные трупы
никогда не всплывают.
Операцию было назначено провести через два дня. Вайс отправился на
поиски Штейнглица и, найдя его в маленькой пивнушке на окраине города, где
они обычно встречались, рассказал, какая опасность ему угрожает. Штейнглиц
принял это известие с мрачной покорностью судьбе. Он только спросил:
- Может, лучше мне самому?..
- А спастись ты не можешь?
- Как? - спросил Штейнглиц. - В Германии все равно найдут. Здесь
тысячи агентов гестапо. Если удеру в другую страну, они сообщат по радио,
по телеграфу... Все равно меня возьмут, разве что потрошить будут дольше,
только и всего. - Он подал руку, прощаясь, произнес сдавленно: - Спасибо,
что рассказал.
- А почему такое решение, как ты полагаешь? - спросил Вайс.
Штейнглиц сказал задумчиво:
- Это не наши решили, это те. - Он махнул рукой куда-то в сторону,
добавил сконфуженно: - Не забыли, что я когда-то, еще до войны, убил
чиновника министерства иностранных дел Англии, похитил для фюрера
документы. Наверно, адмирал теперь выдал меня англичанам, чтобы никакие
пятна не затемняли его отношений с ними. Ну а те в качестве
предварительной проверки лояльности гестапо к интересам Британской империи
потребовали, чтобы меня ликвидировали. А эсэсовцы в порядке, как
говорится, любезности взяли это на себя. Вот и все.
Ссутулился, опустил голову на руки. Сквозь поредевшие волосы
просвечивала кожа.
- Прощай, Иоганн, - сказал Штейнглиц, - прощай и живи, пока тебя свои
же не ухлопают так же, как меня, за излишнее служебное рвение...
В ту же ночь Штейнглиц застрелился у себя в номере гостиницы.
Полковник Отто Гауптман договорился с похоронной конторой о
торжественном погребении соотечественника.
Самоубийство немцев считалось сейчас крайне нежелательным, и пришлось
пойти на значительные расходы, чтобы полицейский врач констатировал смерть
от разрыва сердца.
На кладбище гроб с телом Штейнглица доставили в черной
автомашине-катафалке. Надгробная плита была уже приготовлена. На ней были
высечены имя, даты рождения и смерти и надпись: "Благородному сыну рейха
от любящих и скорбящих соотечественников".
62
Через несколько дней Вайс отбыл обратно в Германию.
Гауптман поручил ему лично передать Шелленбергу, что шеф склонен
поддержать намеченную кандидатуру, но провозглашение нового фюрера следует
приурочить лишь к высадке войск союзников - в ином случае последствиями
этой операции могут воспользоваться антиправительственные элементы.
Из Берна Иоганн послал несколько информаций в Центр по каналу связи,
указанному ему профессором Штутгофом. Успел он передать и то, о чем ему
изустно сообщил полковник Гауптман.
На немецкой границе дежурный офицер вручил Вайсу приказ покинуть
машину и немедленно вылететь в Берлин.
В самолете кроме него оказалось только четверо пассажиров.
По-видимому, они не были знакомы друг с другом и не стремились завязать
знакомство. За всю дорогу никто из них не проронил ни слова, но когда
самолет приземлился на запасном аэродроме и Вайс сошел по трапу на землю,
тот из пассажиров, который шел рядом, молниеносным движением замкнул на
его запястьях наручники. В то же мгновение другой пассажир, шедший сзади,
накинул на Иоганна плащ, с таким расчетом, чтобы не было видно его
скованных рук. Двое остальных встали по бокам.
Прямо на посадочную площадку въехала машина, в которой сидели два
офицера в форме гестапо. Дверца распахнулась, спутники Вайса втолкнули его
в машину, а сами как ни в чем не бывало продолжали лениво шагать к зданию
аэропорта.
Сквозь окрашенные стекла машины ничего не было видно.
Оборачиваясь к гестаповцам, Вайс сказал:
- Хорошо работаете.
- Есть опыт, - откликнулся один из них.
- А может, вы ошиблись? - спросил Вайс и пояснил угрожающе: - Я
обер-лейтенант СД.
- Да? - спросил тот же гестаповец. И, усмехнувшись, добавил: - Всякое
бывает. У нас генералы тоже иногда рыдают, как дети.
- Дайте закурить, - попросил Вайс.
Ему вложили в рот сигарету, щелкнули зажигалкой.
Вайс кивнул, похвалил:
- А вы, ребята, оказывается, можете быть вежливыми.
- Для разноообразия! - захохотал гестаповец, который с самого начала
поддержал разговор.
- Весельчак, - заметил Вайс.
- Правильно, - согласился гестаповец. - Просто шутник! - Он снова
щелкнул зажигалкой и поднес ее к самому носу Вайса.
Иоганн откинул голову.
- Брось, - разжав наконец губы, недовольно сказал второй, - всю
машину завоняешь.
- Ничего, пусть привыкает. - И первый гестаповец снова поднес к лицу
Вайса зажигалку.
Кожа на подбородке сморщилась, но теперь Иоганн остался неподвижен.
- Твердый орешек! - объявил первый гестаповец.
- Ничего, не таких раскалывали, - хмуро заметил второй.
Голову Иоганна закутали плащом. Машина остановилась. Его подняли и
повели, сначала по каменным плитам, а потом куда-то вниз, по такой же
каменной лестнице. По пути неторопливо обыскали.
Наконец с головы Иоганна сдернули плащ, и он увидел узкую бетонную
камеру с низким сводом. Откидная железная койка, откидной столик, параша.
Стоваттная лампа заливала камеру ослепляющим, ядовитым светом. В темной
двери глазок.
Дверь захлопнулась. Спустя некоторое время снова явился надзиратель,
принес тюремную одежду, приказал Вайсу переодеться, но прежде тщательно
осмотрел его, даже полость рта.
Иоганн молча подчинился, понимая, что всякий протест бессмыслен.
Когда Вайс переоделся в полосатую одежду, надзиратель заметил
одобрительно:
- А ты не нервный!
- А что, сюда только нервных сажают? - спросил Вайс.
- Увидишь, - пообещал надзиратель и ушел с его одеждой, бросив на пол
камеры дымящийся окурок сигареты. Но поначалу Иоганн еще не смог по
достоинству оценить этот акт величайшего милосердия.
