целесообразна.
- Хорошо. Я подумаю.
- Как долго?
- Это будет зависеть от вас, - развязно сказал Иоганн.
Лансдорф вопросительно вскинул брови.
- Поскольку я не лишен права выбора, я хотел бы несколько
обстоятельнее узнать, что вы мне предлагаете. Если это возможно, конечно.
- Я дам приказание майору Дитриху, и он, естественно в
соответствующих пределах, ознакомит вас с тем участком работы, который мы
вам предлагаем.
- Дитрих здесь?! - воскликнул Иоганн. - И уже майор?! Рад был бы
поздравить его.
- Вы сможете это сделать сейчс же. - Лансдорф нажал кнопку, приказал
дежурному офицеру: - Попросите майора Дитриха.
Иоганн был даже не рад, а просто счастлив, что Дитрих оказался здесь.
Он знал, как ему следует вести себя с Дитрихом и чем тот ему обязан.
И когда Дитрих вошел, Иоганн просиял улыбкой, но взгляд его сохранил
жесткую, непреклонную требовательность.
Проведя Вайса в вой кабинет, Дитрих уселся рядом с ним на диван и
сказал участливо, но с известной долей разочарования:
- До нас дошли слухи, что вас повесили.
- Не меня, а мне, - поправил Вайс и показал глазами на железный
крест, украшавший его китель.
- Поздравляю, - скучным голосом процедил Дитрих.
- У вас уже есть опыт, - дружески сказал Вайс, - и вы знаете, что я
умею хранить тайну ваших преступлений как самую величайшую драгоценность.
- Не понимаю вашего шутливого тона! - возмутился Дитрих.
- Напрасно, - пожурил Вайс. - Просто я даю вам понять, что в моих
глазах все это не имеет особого значения, да и, пожалуй, на общем фоне не
выглядит уж столь вопиюще. Не правда ли? Сейчас люди куда покрупнее, чем
вы и я, готовы черт знает на что, лишь бы только спасти свою шкуру. Но
мы-то с вами, какими бы мы там ни были, готовы жизнь отдать за фюрера, не
правда ли? И в волчьих шкурах "верфольфа" мы будем продолжать борьбу,
когда наши начальники благополучно эвакуируются в Испанию, Аргентину,
Швейцарию, Мексику; не исключено, что им предоставят убежища и в США, не
так ли? А в это время мы с вами будет сражаться, как одинокие волки.
- Да, - уныло согласился Дитрих. - Возможно... - И спросил, внезапно
оживившись: - Вы, кажется, были "золотым курьером"? Перевозили ценности в
швейцарский банк, обеспечивая благополучие и процветание
высокопоставленным деятелям рейха на время их будущей эмиграции?
Иоганн, не ответив на вопрос, сказал соболезнующе:
- Когда Советская Армия вторглась в Восточную Пруссию, я вспомнил о
вас, майор Дитрих. Ведь там поместье ваших родителей? Вас лишили
собственности. Это ужасно!
У Дитриха печально повисли плечи.
- Да, - подтвердил он. - Кроме офицерской пенсии, меня ничего не ждет
в будущем.
- А кто вам даст эту пенсию?
- Как кто? - удивился Дитрих. - Но ведь хоть какое-нибудь
правительство в Гемании будет, и уж оно не останется безучастным к судьбе
офицеров, защищавших рейх на полях битв.
- Позвольте, - перебил Вайс, - но мы с вами не офицеры вермахта. Вряд
ли принадлежность к нашего рода службе вызовет у нового правительства
Германии желание оказать вам поддержку.
- Не знаю... - растерянно развел руками Дитрих. - Я просто в
отчаянии. Если бы наше поместье находилсь не в зоне советской оккупации,
тогда у меня оставалась бы хоть какая-нибудь надежда. - Помолчал, потом
спросил: - Так вы с самом деле хотите покинуть Шелленберга и вернуться к
Лансдорфу? - Он вздохнул завистливо: - Кадры загранразведки, несомненно,
будут лучше обеспечены, чем мы, и в материальном отношении и в смысле
безопасности.
- Конечно, - сказал Вайс. - Мы будем получать пенсион из специальных
фондов СД, хранящихся в банках нейтральных стран. Кроме того, нами,
вероятно, заинтересуются коллеги из США и, став восприемниками нашего
опыта, позаботятся о том, чтобы мы не испытывали лишений. Очевидно, вскоре
все войска с Западного фронта будут переброшены на Восточный, и это сразу
же создаст на Западе атмосферу сочувствия и даже доверия к нам - при
условии, разумеется, полного контакта в действиях.
- Ах, все это я знаю! - досадливо поморщился Дитрих. - Даже
армейские, уже не таясь, говорят о переброске войск. Но я не могу покинуть
Лансдорфа. Оставаться же с ним - значит превратиться в рыцаря черного
плаща и кинжала. А мне не пятнадцать лет, как этим юнцам из
"АдольфГитлершулен". - Положил свою руку на руку Вайса. - Если бы мы с
вами могли поменяться должностями, я был бы просто счастлив. Тем более что
я отлично знаю Западную Европу и, несомненно, сумел бы оказаться полезным
Шелленбергу.
- Ну, - пожал плечами Вайс, - специалистов по Западной Европе у нас
более чем достаточно. Вот разве Советский Союз...
- Ну что вы! - горячо перебил Дитрих. - Я предпочитаю застрелиться.
- Может, восточноевропейские страны? Мы оставляем там большую сеть
агентуры.
- Но ведь там же повсюду революционное брожение, - брезгливо заметил
Дитрих. - Я, еще будучи кадетом, посещал эти страны, но тогда все в них
выглядело почти прилично. Знаете, Иоганн, - с мольбой произнес Дитрих, - я
готов на самое скромное положение, но в государстве, где верхушка
управляет народом, а не народ управляет страной. Я всегда найду общий язык
с людьми любой нации, занимающими такое положение, какое занимал я. И
воспитание и образ мыслей роднят меня с ними.
- Ладно, - пообещал Вайс, - если представится возможность, постараюсь
что-нибудь сделать для вас. А пока займемся предложением Лансдорфа.
Попробуйте соблазнить меня вашей сферой деятельности. Если вам это
удастся, не исключено, что я поменяюсь с вами местом. - Заявил
патетически: - В конце концов, может, мне больше захочется умереть за
фюрера на земле рейха, чем жить на положении эмигранта, например, в Южной
Африке, куда мечтают попасть некоторые из наших. - Сказал с циничной
откровенностью: - Ну, начнем торговлю. Что вы мне предлагаете?
- Вначале инспекцию.
- Чтоб накрыться во время бомбежек?
- Это исключено: пункты, в которых расположены школы, находятся вне
поля зрения бомбардировочной авиации.
- Докажите!
- Как?
- Давайте карту.
- Но она абсолютно секретна.
- Черт с ней. Тогда - список. Я знаю Германию, пойму и без карты.
- Но это невозможно по тем же причинам.
- Ну, - Вайс встал, - тогда желаю вам успеха в вашем подвиге.
- Подождите, подождите, - уже сдаваясь, остановил Дитрих. - Хорошо, я
ознакомлю вас со списком школ. - Открыл несгораемый шкаф, достал несколько
липнущих к пальцам листов папиросной бумаги.
Вайс прочел:
"1) Орденский замок (Орденсбург) "Зонтлофей" в Альгой (Бавария).
2) Орденский замок "Бюлов" (Померания).
3) Орденский замок "Фогельзанг" около Гемюнд (Эйфель).
4) Замок "Поттербрут" около Санкт-Пельтен (Австрия).
5) Академия руководителей молодежи в Брауншвейге.
6) Школа партийных руководителей в Зальцбурге.
7) В Гризе.
8) Орденский замок "Крессинзее" около Фалькенбурга (Восточная
Пруссия)".
Вайс медленно закурил, глубоко затянулся и, будто наслаждаясь
сигаретой, откинулся на спинку дивана. Сейчас он напряженно работал -
сосредоточенно запоминал названия школ. И небрежно возвратил список
Дитриху, когда убедился, что они прочно закреплены в его памяти. Кстати,
еще раньше, отбирая книги для Шелленберга, он предположил, что некоторые
из этих орденских замков могут быть использованы как базы для тайных
фашистских организаций.
- Собственно, - сказал Вайс, - на Бисмаркштрассе у нас более
подробные сведения о вашей дислокации. Я очень сожалею, Дитрих, но,
по-видимому, вы принимаете меня за офицера вермахта. Неужели вы не
понимаете, что мы, сотрудники Шестого отдела СД, располагаем несравненно
более серьезными сведениями о целях и усилиях фюрера, чем вы? - Объявил
твердо: - Я должен иметь прочные гарантии, должен быть уверен, что вы не
бросились в авантюру отчаяния, а занимаетесь действительно хорошо
обдуманным и надежно обеспеченным делом, от которого может зависеть
будущее новой великой Германии. - Добавил мягче: - Вы должны убедить меня
в этом, хотя, чтобы вам было ясно, я не испытываю никаких сомнений в
бессмертии тысячелетнего рейха.
- Вайс, - покорно сказал Дитрих, - но, пожалуйста, не сегодня.
- Почему же? Вы должны понять мою настойчивость. ¦¬ WЪm ¦ Н-_когда
решается судьба Германии, каждый из нас решает и свою собственную судьбу.
Возможно, вернувшись на Бисмаркштрассе, я получу задание и, как это бывало
неоднократно, уже послезавтра окажусь в самой неожиданной для себя стране.
И останусь там надолго. Поэтому, прежде чем уйти от вас, я попрощаюсь с
вами, быть может, уже навсегда.
- Хорошо, Иоганн, - сказал Дитрих. - Мы поговорим, но сейчас я должен
переложить некоторые бумаги из своего сейфа в личный сейф Лансдорфа. Вы не
возражаете, если вам придется подождать?
- К вашим услугам, - сказал Вайс.
Открыв дверцы сейфов, Дитрих стал неторопливо перекладывать папки.
Время от времени развязывал какую-нибудь и перечитывал содержащиеся в ней
бумаги.
Вайс подошел к нему, встал рядом. Дитрих, будто не замечая, не спеша
продолжал свою работу. Длилось это не очень долго. Закрыв дверцы сейфов,
Дитрих обернулся к Вайсу:
- Так вы все еще ждете? Хотите, чтобы я вам еще чтонибудь предложил?
Вайс протянул ему руку.
- Благодарю, Дитрих. Вы, очевидно, правы: то, чем вы занимаетесь,
весьма перспективно. Я позвоню вам завтра. - И поспешно покинул комнату.
Иоганн шел по улице, не видя ничего вокруг, не ощущая себя. Он был
весь судорожно, исступленно напряжен. Это была нечеловеческая работа,
самое настоящее истязание мозга. Требовалось восстановить в памяти
содержание бумаг, которые перелистывал Дитрих.
Иоганн вошел в кафе, сел за угловой столик, вынул из кармана газету
и, глядя хмельными глазами на кельнера, бросил:
- Хорошо! - Потом, словно проснувшись, добавил вяло: - Минеральной
воды.
И когда кельнер вернулся, Иоганн только махнул рукой, продолжая
делать какие-то пометки на страницах "Фелькише беобахтер", которую он,
казалось, читал с жадным интересом. Потом, выпив воду, оставил щедро "на
чай" и ушел, прихватив с собой газету.
Он впервые явился в салон массажа в непоказанное время. Приказал
вызвать профессора Штутгофа и, когда тот появился в кабине, начал
возмущенно жаловаться на неловкость массажиста. Профессор попроил его
успокоиться и пригласил к себе в кабинет. Вайс, закутавшись в простыню,
держа в руке все ту же газету, последовал за профессором. И, не дав ему
высказать возмущение столь недопустимым нарушением правил конспирации,
приказал - да, именно приказал - взять бумагу и записывать то, что он
сообщит.
Завернутый в простыню, он сидел в кресле с закрытыми глазами и,
покачиваясь как маньяк, диктовал и диктовал профессору, только изредка
поглядывая на отметки, сделанные в газете.
Когда Иоганн кончил диктовать, его изможденное лицо покрылось потом.
Профессор дал ему выпить какую-то микстуру, сказал:
- Сейчас я отведу вас обратно в кабину. Ложитесь на диван и спите.
Спите во что бы то ни стало. Ваш мозг невероятно переутомлен, необходим
глубокий сон, иначе такое напряжение не может пройти бесследно. - Взял
Иоганна за плечи, притянул к себе, поцеловал в лоб: - Умница, мой дорогой,
умница.
Бережно провел по коридору, закрыл дверь кабины и повесил на ней
табличку: "Глубокий отдых! Не беспокоить!"
Вайс, как и было положено, доложил Густаву о встречах со своими
бывшими сослуживцами по абверу. Тот заметил насмешливо:
- Адмирал Канарис хотел пришвартоваться к берегам Англии, и не
удивительно, что кое-кто из его команды тоже испытывает тяготение к этой
стране.
Иоганн знал, как коварен Дитрих. Вероятнее всего, он уже сообщил
Лансдорфу, что ознакомил Вайса с некоторыми секретными материалами.
Поэтому Вайс сказал Густаву пренебрежительно:
- Майор Дитрих, стремясь снова сделать меня своим сотрудником, решил
похвастать товаром из их лавки.
- Ну и что? - спросил Густав.
- Придумали девиз: "Ненависть - наша заповедь, месть - наш боевой
клич", - и собирают мальчишек под это знамя. Меня занятия такого рода не
увлекают.
- Вы все-таки не теряйте связи со своими прежними сослуживцами, -
посоветовал Густав. Добавил внушительно: - Рейхсфюрер не любил Канариса и,
приняв экипаж адмирала под свою команду, едва ли исполнен доверия к его
людям.
- Слушаюсь, - сказал Вайс.
В тот же день Лансдорф снова пригласил его к себе.
На этот раз он был мрачно настроен и крайне раздражителен. Мерил
шагами комнату, потом вдруг остановился, топнул ногой, спросил:
- Вы знаете, что произошло в этом доме двадцатого января тысяча
девятьсот сорок второго года?
Вайс отрицательно покачал головой.
- Представители высших органов власти приняли и утвердили здесь
предложенный Гиммлером план уничтожения евреев. Были установлены точные
цифры для каждой европейской страны, сумма которых составила свыше
одиннадцати миллионов человек. Но уже с тысяча девятьсот тридцать третьего
года Грейфельт, Эйхман, Глобке руководили массовыми умерщвлениями евреев.
Вайс испытующе посмотрел на Лансдорфа, проговорил спокойно:
- Главы правительств наших противников приняли на Ялтинской
конференции обязательство наказать военных преступников.
- Вот именно. Вы правильно меня поняли, - сказал Лансдорф.
Вайс заметил ехидно:
- Но я не был в этом доме тогда и не живу в нем сейчас.
Лансдорф сощурился.
- Вас часто видели в Берне на улице Херренгассе. Там, кажется,
расположена резиденция уполномоченного управления стратегической службы
США Аллена Уэлша Даллеса?
- Возможно, за мной вели слежку агенты английской разведки, -
парировал Вайс.
Лансдорф, будто не расслышав, продолжал задумчиво:
- Даллес раньше часто приезжал в Берлин, и некогда я был знаком с
ним, а в тысяча девятьсот тридцать третьем году даже имел с ним длительную
интимную беседу, когда фюрер пригласил его на обед. Юридическая контора
Даллеса представляла в США интересы крупнейших германских монополий, и не
исключено, что он и сейчас по-прежнему защищает их интересы. - Пожевал
губами. - После этой войны Великобритании уже не вернуть прежней своей
мощи. Она превратится в партнера США, и такого партнера, с которым не
будет считаться.
- Возможно, - согласился Вайс, соображая, к чему клонит Лансдорф,
друг и единомышленник Канариса. Несомненно, такая внезапная и явная
переориентировка на США объяснялась страхом: Лансдорф боялся попасть в
число военных преступников.
Голос Лансдорфа зазвучал строго, даже угрожающе:
- Дитрих сообщил мне, что вы воспользовались его оплошностью и
проявили довольно подозрительный интерес к некоторым секретным документам.
По инструкции я обязан доложить об этом.
- Можете не беспокоиться, - ухмыльнулся Вайс, - я уже сам доложил об
этом своему начальству.
- С какой целью?
- Но ведь я тоже знаю эту инструкцию и потому действовал по
инструкции.
Лансдорф взглянул на него с интересом.
- Вы, однако, кое-чему научились, Вайс.
- Под вашим руководством, - скромно признал Иоганн и добавил
укоризненно: - Только напрасно вы хотели силой обязать меня к чему-нибудь.
Я никогда не забуду, чем обязан вам. И готов к услугам.
- Вы правы, Вайс, - вздохнул Лансдорф. - Вы человек прямой. И в
общении с вами следует придерживаться того же принципа.
Вайс встал, склонил голову, приложил руку к сердцу.
- Так вот, - сказал Лансдорф. - Есть одно особое задание среди тех
общих, которые возлагаются в дальнейшем на наши террористические группы.
Кстати, мы хотели бы по юрисдикции считать эти группы партизанскими. Может
статься, что при подходе противника администрация концентрационных лагерей
вследствие каких-либо исключительных обстоятельств не сумеет эвакуировать
или же уничтожить заключенных. В этих случаях на террористические группы
возлагается задача ликвидировать всех, до единого, заключенных и сжечь,
взорвать, по понятным вам соображениям, все специфическое оборудование
лагерей.
Вайс присвистнул.
- Кажется, я начинаю кое-что понимать. Таким образом, с вашей
"партизанской" деятельности будут сняты всякие украшательские покровы
патриотизма, героизма и прочего. И каждого террориста при поимке казнят
как самого вульгарного убийцу беззащитных людей. И все немцы, даже те,
которые прежде сочувствовали вам, с негодованием отрешатся от вас.
- Да, - согласился Лансдорф, - вы меня правильно поняли. - Заявил
гордо: - Я готов погибнуть с честью как борец германского Сопротивления.
Но у меня есть слабость: я хотел бы, чтобы мое имя сохранилось для
истории.
- Так чем я могу быть вам полезен? - деловито осведомился Вайс.
Лансдорф снова молча прошелся по комнате, потом открыл несгораемый
шкаф, вынул запечатанный конверт, подал Вайсу. На конверте было написано:
"Мюнхен, Альберту фон Лансдорфу". Иоганн недоумено поднял глаза.
- Письмо адресовано моему брату, - объяснил Лансдорф. - В нем я
высказываю некоторые свои мысли. И хочу передать это письмо через вас.
- Но я не знаю, доведется ли мне побывать в Мюнхене...
- Я рассчитываю, - перебил его Лансдорф, - что вы снова будете в
Берне. И если каким-нибудь образом это мое письмо случайно попадет к
Даллесу, я не стану упрекать вас. Вам все ясно?
- Да, - сказал Вайс. - Но прежде, чем взять на себя такое щепетильное
поручение, я должен хотя бы в самых общих чертах ознакомиться с
содержанием письма.
- О, не беспокойтесь! - уверил Лансдорф. - Там нет никаких военных
или государственных секретов. Нечто вроде дневниковых записей, в которых я
высказываюсь против уничтожения заключенных в концлагерях, так как считаю
это бесчеловечным.
- Вы благородный человек! - воскликнул Вайс. - И какая
предусмотрительность!
- Во всяком случае, американцы могут быть уверенны: я приму все меры,
чтобы подчиненные мне группы не совершали подобных актов в концлагерях,
размещенных на западной территории Германии.
- А на восточной?
- Достаточно того, - поморщился Лансдорф, - что я спасу тех, кого
перед лицом западных держав считаю целесообразным спасти.
- Значит, на восточных территориях рейха заключенные будут
уничтожены?
- Полагаю, - уклончиво ответил Лансдорф, - с этим справится сама
лагерная администрация, конечно при содействии частей вермахта или с
помощью специально для того выделенных подраздалений СС. Кстати, поскольку
у нас сейчас общее руководство, вам и майору Дитриху поручается небольшая,
всего на два дня, но весьма кропотливая канцелярская работа. Нужно
проверить, как оформлены документы тех, кого, по понятным вам мотивам, мы
направляем сейчас в концлагеря. Делается это под видом перемещения из
одного лагеря в другой, чтобы сохранить, так сказать, длительный стаж
заключения. Вы имеете опыт работы в абвере, знаете все тонкости этого
дела. Приступить можете сейчас же.
Дитрих, как хорошо было известно Вайсу по прошлым временам, привык
взваливать всю работу на других, а себе приписывал чужие заслуги. К тому
же он не располагал даже самыми элементарными познаниями лагерного
делопроизводства, хотя и выдавал себя за специалиста в этой области.
Поэтому его очень обрадовал приход Вайса.
Особых "дел" на новоиспеченных "заключенных" не заводили.
Ограничились только тем, что в "делах" убитых сменили фотографии: вместо
прежних приклеили новые, предварительно подвергнув их искусственной
химической обработке, чтобы придать им давнишний вид. На всех этих "делах"
имелся гриф, означающий, что заключенные подлежат "особому режиму". то
есть должны быть умерщвлены.
К каждому "делу" следовало приложить копию из гестаповской картотеки,
в которой было отмечено, за какого рода "преступление" заключенный
приговорен к казни.
Подпись рейхсфюрера ставилась штампом. И также с помощью штампа
наносился на карточки гриф, означавший, что данный заключенный не может
быть казнен без особого на то распоряжения гестапо.
Нарисованная тушью на обратной стороне карточки в нижнем левом углу
тонкая стрелка с развернутым оперением острием вверх подтверждала, что
этот гриф действителен.
В канцеляриях секретной службы такой значок обычно ставили перед
датой рождения, в перед датой смерти стрелку поворачивали острием вниз.
Если стрелка была без даты, она обозначала только одно - заключенный
должен умереть. Именно этот знак и ставил Иоганн, когда просматривал
документы, следя, чтобы все в них было строго по форме.
Дитрих и не думал проверять его.
По инструкции, к каждой стрелке в "деле" с обеих сторон следовал
прикрепить треугольничек из красной бумаги. Дитрих считал это чисто
канцелярской изощренностью. Но Иоганн знал, что каждая деталь оформления
"дела" имеет особое значение. Поэтому он нарезал треугольнички из черной
бумаги и подсунул коробку Дитриху. И тот машинально продолжал прикреплять
их к карточкам, так как предпочитал работу со скрепками кропотливой возне
с проверкой деталей оформления. Черные бумажки под скрепками обычно
обозначали, что на данного заключенного довольствие не выписывается, -
иначе говоря, лагерная администрация может "списать" его в день прибытия в
лагерь.
Во время их совместной работы Дитрих сообщил Вайсу немало
интересного. Рассказал, например, что все сотрудники мастерских абвера,
которые раньше изготовляли фальшивые советские документы, теперь фабрикуют
фальшивые немецкие документы. И в ожидании лучших времен многие сотрудники
секретных служб превратятся отныне в крестьян, ремесленников, торговцев. А
некоторых даже снабжают документами, подтверждающими, что люди эти
побывали в плену и отпущены советским командованием специально для
пропагандистской работы среди населения. Такие документы владельцы должны
показывать немецкому населению и просить убежища. И если их укроют, то они
обязаны собственноручно расправиться со всей приютившей их семьей. Кроме
того, этим людям вменяется в обязанность выявлять тех германских
военнопленных, которые действительно отпущены советским командованием на
родину, с тем чтобы призывать к сопротивлению фашистам.
Дитрих спросил Вайса, разговаривал ли он о нем с кем-либо из
руководства зарубежной разведывательной службы.
Вайс ответил утвердительно, так как он действительно говорил о
Дитрихе с Густавом.
Дитрих произнес мечтательно:
- Я бы очень хотел оказаться сейчас в Испании: не мог же Франко
забыть, какие услуги мы ему оказывали в подавлении революции. Я думаю, что
Испания станет для немцев самой гостеприимной страной.
Докладывая Густаву об окончании работы, выполнявшейся по поручению
Лансдорфа, Вайс счел необходимым пожаловаться на Дитриха: сказал, что, по
его мнению, тот недостаточно знаком с правилами оформления подобного рода
документов и мог допустить ошибки в этой спешной и вместе с тем требующей
исключительного внимания работе.
Густав успокоил Вайса:
- А, плюньте! Если даже по ошибке и ликвидируют несколько эсэсовцев,
невелика беда.
В следующие дни Вайс вместе с Дитрихом побывал на сборных пунктах
молодежи, зачисленной в подразделения "вервольфа". И хотя у многих из этих
ребят на поясах висели кинжалы, вид у них был довольно жалкий. Почти все
"призывники" были пьяны, шнапс им выдавали без ограничения.
Увидев пришитую к щеке одного мальчишки пуговицу, Вайс
поинтересовался, для чего это нужно. Глаза у мальчишки были заплаканы,
губы дрожали от боли, но он объявил гордо:
- Я прошел высшее испытание на преданность фюреру! - И, боясь
дотронуться до багровой, опухшей щеки, только указал на нее пальцем. -
Можно было съесть крысу, как другие. Но я предпочел это. - Добавил
доверительно: - Мы сами решили подвергнуться испытаниям. А те, кто боится
пройти через испытание, становятся нашими слугами, и мы их порем, если они
не слушают нас.
- Кто это "мы"? - спросил Вайс.
- Те, кого после испытаний посвятили в рыцари.
66
Германия металась, словно тифозный больной. Отступающая немецкая
армия выселяла из восточных районов страны множество людей, некогда
покинувших западные территории, чтобы спастись от воздушных бомбардировок.
Тысячи солдат, в прошлом рабочих, снимали с фронта и отправляли на
военные заводы, а через несколько недель снова посылали на передову.
Перебрасывали воинские части с Западного фронта на Восточный. Людей,
жилища которых были разрушены бомбардировкой, гнали под конвоем нацистских
функционеров в деревни и заставляли работать у фермеров только за одну
еду.
Из городов выселяли тех, кто не представлял ценности для империи и не
имел ценностей, чтобы кормиться с черного рынка. И на эти сотни тысяч
обездоленных, бездомных семейств устраивались облавы: тотальная
мобилизация, которую проводили нижние чины вермахта, сметала всех
уцелевших мужчин до шестидесяти лет. Хватали и подростков и зачисляли их в
подразделения "вервофльфа".
Ничто не могло сломить, нарушить четкий ход гигантской чиновничьей
машины нацистской Германии. В каком бы состоянии ни был человек, где бы он
ни оказался, его мгновенно брали на учет, под наблюдение, подвергали
насилию его волю и мысли. Всепроникающая полицейская система, облеченная в
самые разнообразные формы, повсюду настигала людей.
Однажды на одной из окраинных улиц Берлина Иоганн увидел фрау Дитмар,
она стояла в длинной очереди за водой. Он не сразу узнал ее. Фрау Дитмар
очень сильно изменилась за эти годы - исхудала, постарела, ссутулилась.
Она страшно обрадовалась, узнав его, и стала упрашивать зайти к ней в ее
более чем скромное жилище. Хозяйка квартиры, жаловалась она, относится к
ней и к ее сыну Фридриху как к оккупантам.
Фридриху во время бомбежки Пенемюнде оторвало обе ноги. Его отправили
в берлинский госпиталь. Когда он выписался оттуда, ему, как инвалиду,
предоставили возможность вселиться в чужую квартиру. Правда, комната очень
скверная, даже не комната, почти чулан. Но хозяева ненавидят его за это
вторжение. Ненавидят и за то, что он хоть и инвалид, а остался жив. Их же
сыновья погибли на фронте.
Иоганн вошел в комнату вслед за фрау Дитмар.
Все здесь было приспособлено для существования безногого человека:
низкий, с коротко обрезанными ножками стол, такие же стулья.
Фридрих неприязненно встретил Вайса, хотя некогда они переписывались.
Стоя на полу, он едва доставал головой Иоганну до пояса. Лицо у него
было рыхлое, бледное. Очевидно, он никогда не выбирался из этого мрачного
чулана, сидел здесь, как в заточении.
Фрау Дитмар, видимо, подавлял офицерский мундир Вайса. Она держалась
необычайно робко, заискивающе и даже не решалась напомнить Иоганну, что
когда-то он был ее жильцом.
Иоганн не стал задерживаться, записал адрес и быстро ушел. В тот же
день он постарался через Франца переселить фрау Дитмар в одну из
оставленных зажиточными хозяевами квартир, которые агенты СД держали под
контролем, на всякий случай.
Квартира была большая, комфортабельная, хорошо обставленная. В шкафах
висела самая разнообразная одежда, на кухне хранились запасы консервов и
вин.
Фридрих понемножку оттаял и кое-что рассказал о себе Иоганну. Так, он
сообщил, что авиация противника никогда бы не обнаружила их объект, если
бы на песчаной отмели не остались "лыжи" пускового устройства
самолета-снаряда.
- Русские военнопленные, на обязанности которых было убирать после
залпов все следы техники, нарочно оставили эти "лыжи". В тот день
разразился ливень, и охрана не проверила, и всех их, кто остался жив после
бомбежки, потом повесили, - сказал Фридрих, дерзко глядя Иоганну в глаза.
- С точки зрения русских это был подвиг.
Иоганн в свою очередь пристально поглядел на него.
- Ну что ж, пожалуй, это так и есть.
После этих слов Фридрих окончательно осмелел и рассказал Иоганну о
своей работе в Пенемюнде. Под конец он произнес задумчиво:
- В сущности, мы убийцы. Наши летающие снаряды предназначались для
того, чтобы уничтожать население, а не армии противника. - Посмотрел на
свои обрубки, пробормотал: - Только тогда, когда моя голова оказалась
ближе к земле, я стал думать, что земля - это не летающая в космосе
гигантская могила всех предшествующих поколений человечества, погибших в
войнах, а звездная колыбель поколений, которые придут после нас и навечно
скажут войне свое "нет!".
- Почему же после нас? - спросил Иоганн. - Надеюсь, это случится не в
столь отдаленные времена.
- Вы мечтатель, - улыбнулся одними губами Фридрих.
...Для фольксштурмистов не хватало армейского обмундирования. Их
обряжали в старые форменные куртки почтальонов, железнодорожников,
кондукторов метро и трамваев, мундиры мелких министерских чиновников,
сданные некогда в фонд зимней помощи. Отряды фольксштурма маршировали по
улицам в галошах. Это был марш потрепанных призраков, как бы издевающихся
над былым могуществом Третьей империи. И Геббельс, отправляя их на смерть,
визжал из всех радиорупоров:
"Немецкий мечтатель должен пробудиться от своей спячки, если он не
хочет вместе со своей свободой потерять также и свою жизнь".
Эсэсовцы с овчарками конвоировали, как заключенных, колонны
фольксштурма до железнодорожных эшелонов.
А Геббельс вопил из радиорупоров, установленных на развалинах
вокзалов:
"Четырнадцатилетний мальчик с бронебойным ружьем, подкарауливающий
врага и оказывающий ему сопротивление, сегодня ценнее для нации, чем
