женщина. Как матери тех друзей, с которыми она выросла, как люди,
считавшие само собой разумеюшимся, что могут брать от жизни все, что
хотят, и думавшие, что другие люди существуют лишь для их удобства. Как
Сисси Топпинг и ей подобные. Она открыла глаза и стала читать:
- Я хочу поговорить с тобой, Питер.
- Что, с этим нельзя подождать? - Это прочитала Роз Даннинг, подавая
Джилл реплику.
- Боюсь, что я и так ждала с этим слишком долго. Сегодня я лечу в
Рино.
- Прямо вот так сразу?
- Нет. Я уже пять лет пытаюсь попасть на этот самолет, Питер. На этот
раз я не собираюсь пропускать его.
Джилл почувствовала, как рука Роз Даннинг похлопывает ее по бедру.
- Очень хорошо, - одобрительно сказала мисс Даннинг. - Продолжайте.
Рука ее осталась лежать на бедре Джилл.
- Твоя беда в том, что ты еще не вырос. Ты все еще играешь в игры. Ну
так вот, с этого момента тебе придется играть одному!
Рука Роз Даннинг принялась гладить бедро Джилл. Это смущало девушку.
- Прекрасно. Продолжайте, - нервно произнесла Даннинг.
- И не пытайтесь больше никогда связываться со мной. Надеюсь, я
выразилась достаточно ясно?
Рука стала гладить Джилл быстрее, продвигаясь по направлению к паху.
Джилл опустила сценарий и посмотрела на Роз Даннинг. Лицо женщины
покраснело, а глаза подернулись пеленой.
- Продолжайте читать, - хрипло проговорила она.
- Я... я так не могу, - испуганно сказала Джилл. - Если вы...
Рука женщины стала двигаться еще быстрее.
- Это для того, чтобы привести тебя в нужное настроение, милая.
Видишь ли, это ссора на сексуальной почве. Я хочу ощутить в тебе секс.
Теперь ее рука давила сильнее, двигаясь между ногами Джилл.
- Нет!
Дрожа, Джилл вскочила на ноги.
У женщины из уголка рта капала слюна.
- Сделай мне хорошо, и я сделаю хорошо тебе. - Голос ее звучал
умоляюще. - Иди сюда, бэби.
Вытянув руки, она попыталась схватить Джилл, но та выскочила из
комнаты.
На улице ее вырвало. Даже когда мучительные спазмы прекратились и
желудок успокоился, ей не стало лучше. Опять начала болеть голова.
Это было несправедливо. Головные боли не имели к ней никакого
отношения. Они принадлежали Жозефине Чински.
Прошло пятнадцать месяцев, и Джилл Касл превратилась в полноправного
члена племени "уцелевших", людей, живших на окраинах шоу-бизнеса,
пытавшихся пробиться в кино многие годы, а то и всю жизнь, и работавших
временно по другим специальностям. Тот факт, что эта временная работа
длилась десять или пятнадцать лет, ничуть не смущал их.
Подобно древним племенам, которые сидели когда-то вокруг своих
костров и пересказывали саги о доблестных делах, "уцелевшие" сидели в
аптеке Шваба, рассказывая и перерассказывая легендарные истории из жизни
шоу-бизнеса, грея в ладонях чашки с остывшим кофе и обменивались свежими
сплетнями. Они жили вне бизнеса, но тем не менее каким-то таинственным
образом слышали само биение его пульса, его сердца. "Уцелевшие" могли вам
рассказать, кого из звезд ждет замена, кого из продюсеров застукали в
постели с его режиссером и кого из управляющих вызывают на ковер. Обо всем
этом они узнавали первыми через свою собственную, особую систему
оповещения, что-то вроде "барабанов джунглей". Ибо Голливуд и представлял
собой джунгли. Эти люди думали, что смогут найти способ попасть внутрь
через студийные ворота. Они - артисты, они - "избранные". Голливуд был их
Иерихоном; вот сейчас Джошуа-Иисус затрубит в свою золотую трубу, и мощные
ворота падут перед ними, и их враги будут повергнуты в прах, и, о чудо,
взмахнет волшебной палочкой Сэм Уинтерс - и тогда на них заструятся
шелковые одежды, и они станут звездами кино, и благодарная публика будет
их боготворить вечно. Аминь. И кофе в заведении Шваба превратилось уже в
крепкое причастное вино, а они стали "учениками будущего". Мечтатели
жались в кучку, ища у друг друга поддержки, согревая друг друга своими
иллюзиями, ведь успех - вот он, совсем рядом. Они познакомились с
помощником режиссера, который говорит то-то, с продюсером, который
утверждает вот что, с режиссером, который обещает то-то и то-то, так что
теперь уже в любой момент их мечта обернется действительностью.
А пока они работали в супермаркетах и гаражах, косметических салонах
и на мойках автомобилей. "Уцелевшие" жили друг с другом, женились друг на
друге и разводились друг с другом, не чувствуя, как время предает их. Они
не замечали новых морщин, седеющих висков и того, что теперь утренний
макияж занимает у них на полчаса больше. Эти люди потеряли товарный вид,
не будучи использованы, состарились, не созрев; они слишком стары, чтобы
начать карьеру в компании по производству пластмасс, слишком стары, чтобы
иметь детей, слишком стары для более молодых ролей, столь желанных
когда-то.
Они стали теперь характерными актерами. Но все еще продолжали
мечтать.
Девушки, кто помоложе и покрасивее, зарабатывали то, что называлось
"матрасными деньгами".
- Зачем протирать задницу на невесть какой работе с девяти до пяти,
когда можно просто полежать на спинке несколько минут и без труда
подобрать двадцатку, пока ждешь звонка от своего агента?
Джилл это не привлекало. Единственным интересом в жизни у нее была
карьера. Бедная польская девушка никогда не сможет выйти замуж за человека
вроде Дэвида Кениона. Это она уже усвоила. Но кинозвезда Джилл Касл сможет
получить кого угодно и что угодно. Если же она этого не достигнет, то
снова станет Жозефиной Чински.
Но такому она ни за что не позволит случиться!
Свою первую роль в кино Джилл получила благодаря Хэрриет Маркус, у
которой была троюродная сестра, чей дальний родственник работал вторым
помощником режиссера на съемках телесериала из жизни медиков на "Юниверсал
студиоз". Он согласился дать Джилл возможность попробовать себя. Эта роль
состояла из одной фразы, за которую Джилл должна была получить пятьдесят
семь долларов, из которых ей предстояло уплатить взнос на социальное
обеспечение, налоги и взнос на Дом для безработных кинематографистов.
Джилл предстояло сыграть роль медсестры. По сценарию ей полагалось быть в
больничной палате у постели больного и считать его пульс в момент
появления врача.
Врач: "Как он, сестра?"
Сестра: "Боюсь, не очень хорошо, доктор".
И все.
Джилл вручили отротированную страничку из сценария во второй половине
дня в понедельник и велели явиться на гримирование в шесть часов утра на
следующий день. Она перечитала сцену сто раз. Она жалела, что на студии ей
не дали весь сценарий. Разве можно по одой страничке представить себе, что
это за персонаж? Джилл попыталась вообразить, женщиной какого типа могла
быть эта медсестра. Замужем она или не замужем? Не влюблена ли она в
доктора? Или у них могла быть связь, но кончилась. Как она относилась к
больному? Была ли ей страшна мысль о его смерти? Или она заинтересована в
его смерти?
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Она попыталась придать голосу озабоченность. И повторила:
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Теперь она встревожена. Ему предстоит умереть.
"Боюсь, не очень хорошо, доктор".
Звучит упреком. Это врач виноват. Если бы он не уехал с любовницей...
Джилл не спала всю ночь, так как была слишком возбуждена, отрабатывая
роль, но, явившись утром на студию, она почувствовала подъем и оживление.
Было еще темно, когда она подъехала к охраняемым воротам немного в стороне
от бульвара Ланкершим, в машине, которую ей одолжила ее подруга Хэрриет.
Джилл назвала охраннику свою фамилию, он проверил ее по журналу и махнул
рукой, чтобы она проезжала.
- Седьмая площадка, - сказал он. - Через два блока поверните направо.
Ее фамилия была записана в журнале. На "Юниверсал студиоз" ее ждали.
Это было похоже на дивный сон. По дороге к съемочной площадке Джилл
решила, что обсудит свою роль с режиссером, даст ему понять, что способна
на любую интерпретацию, какую он пожелает. Джилл остановила машину на
большой парковочной площадке и пошла в седьмой павильон.
Там сновало множество людей, которые деловито передвигали
осветительные приборы, переносили электрическое оборудование,
устанавливали камеру и отдавали распоряжения на каком-то непонятном ей
техническом языке.
Джилл остановилась и стала наблюдать за происходящим, наслаждаясь
зрелищем, запахами и звуками шоу-бизнеса. Это был ее мир, ее будущее. Она
найдет способ произвести впечатление на режиссера, показать ему то, что
она - нечто особенное. Он постепенно узнает ее как личность, а не просто
как еще одну актрису.
Второй помощник режиссера отвел Джилл и с десяток других актеров и
актрис в костюмерную, где ей вручили костюм медсестры и отослали обратно
на съемочную площадку, и там, в каком-то уголке, ее и всех других
эпизодических актеров загримировали. Как раз когда закончили гримировать
Джилл, помощник режиссера вызвал ее по фамилии. Джилл поспешно подошла к
декорации больничной палаты, где возле камеры стоял режиссер, разговаривая
с исполнителем главной роли в сериале. Актера звали Род Хэнсон, и он играл
хирурга, который был воплощением сочувствия и мудрости. Когда Джилл
подошла к ним, Род Хэнсон говорил:
- У меня есть немецкая овчарка, которая пролает тебе диалог получше
этого дерьма. Почему сценаристы никак не хотят прибавить мне
выразительности характера, черт побери?
- Род, сериал идет уже пять лет. Не надо улучшать то, что имеет
успех. Публика любит тебя таким, каков ты есть.
К режиссеру подошел оператор.
- Все включено, шеф.
- Спасибо, Хэл, - сказал режиссер и повернулся к Роду Хэнсону:
- Можем мы снять это, бэби? А дискуссию закончим потом.
- В один прекрасный день я подотру задницу этой студией, - резко
бросил Хэнсон и зашагал прочь.
Джилл повернулась к режиссеру, который был сейчас один. Ей
представлялся шанс поговорить об интерпретации роли, показать ему, что она
понимает его проблемы и постарается, чтобы эта сцена получилась
великолепной. Она улыбнулась ему теплой, дружеской улыбкой:
- Меня зовут Джилл Касл, - представилась она. - Я играю медсестру.
Мне кажется, что эту роль можно сделать действительно интересной, и у меня
есть кое-какие идеи относительно...
Он кивнул с отсутствующим видом и указал:
- Вон туда, к кровати.
И подошел что-то сказать оператору.
Джилл стояла и ошеломленно смотрела ему вслед. Второй помощник
режиссера, дальний родственник троюродной сестры Хэрриет, подбежал к Джил
и тихо сказал:
- Ради всего святого, вы разве не слышали, что он сказал? Идите туда,
к кровати!
- Я хотела спросить у него...
- Вы все испортите! - яростно прошептал он. - Быстро идите туда!
Джилл подошла и стала у кровати больного.
- Ладно. А теперь все замолчали. - Помощник режиссера посмотрел на
режиссера. - Репетировать будем, шеф?
- Да ты что? Давай снимать.
- Дайте нам звонок. Все успокоились. Тихонечко. Поехали. Мотор.
Ошеломленная Джилл услышала звонок. Она бросила отчаянный взгляд в
сторону режиссера, хотела спросить его, как ей лучше интерпретировать
сцену, каково ее отношение к умирающему, что ей...
Чей-то голос громко сказал: "Начали!"
Все выжидательно смотрели на Джилл. Она подумала, не попросить ли
остановить камеру на секундочку, чтобы она могла обсудить сцену и...
Режиссер закричал:
- Боже милостивый! Медсестра! Здесь не морг, а больница. Щупайте его
треклятый пульс, пока он еще не загнулся от старости!
Джилл со страхом посмотрела на окружавшие ее кольцом яркие лампы. Она
глубоко вздохнула, подняла руку больного и стала считать пульс. Если никто
не хочет помочь, то ей придется интерпретировать сцену по-своему. Больной
- это отец врача. Они в ссоре друг с другом. С отцом произошел несчастный
случай, и доктору только что об этом сообщили. Джилл подняла глаза и
увидела приближающегося Рода Хэнсона. Он подошел к ней и спросил:
- Как он, сестра?
Джилл посмотрела ему в глаза и увидела в них тревогу. Она хотела
сказать ему правду, что его отец умирает, что слишком поздно и они уже не
успеют помириться. Но надо было так ему это сказать, чтобы не сломать его
и...
Она очнулась от крика режиссера:
- Стоп! Стоп! Стоп! Черт побери, у этой идиотки всего одна фраза, а
она даже не может ее запомнить. Где вы ее откопали такую?
Джилл повернулась в сторону орущего из темноты голоса, сгорая от
стыда.
- Я... я знаю свои слова, - сказала она дрожащими от волнения губами.
- Я просто пыталась...
- А раз знаете, так не молчите, черт возьми! Через эту фразу можно
было целый железнодорожный состав провести. Когда он задает вам этот
проклятый вопрос, отвечайте ему, о'кей?
- Я просто думала, не лучше ли...
- Все снова, сразу же. Дайте звонок.
- Звонок идет. Придержите. Поехали.
- Мотор.
- Начали.
У Джилл подкашивались ноги. Ей казалось, что никому, кроме нее одной,
не было никакого дела до сцены. А ведь она хотела только создать что-то
прекрасное. От жара прожекторов у нее кружилась голова, она ощущала, как
пот стекает по рукам, портя хрустящий, накрахмаленный халат.
- Начали! Медсестра!
Джилл склонилась над больным и взяла его за запястье. Если она опять
запорет сцену, они никогда не дадут ей второй возможности. Она подумала о
Хэрриет, и о своих друзьях по дому, и о том, что они станут говорить.
Врач вошел в палату и подошел к ней.
- Как он, сестра?
Она уже не будет принадлежать к их кругу. Она станет посмешищем.
Голливуд маленький город, и слухи распространяются быстро.
- Боюсь, не очень хорошо, доктор.
Ни к какой студии ее и близко не подпустят. Эта роль станет ее
последней ролью. Придет конец всему, рухнет весь ее мир.
Врач сказал:
- Этого больного - в реанимацию, немедленно.
- Хорошо! - крикнул режиссер. - Режьте и печатайте.
Джилл едва замечала пробегавших мимо нее людей, которые тут же начали
разбирать декорацию, освобождая место для следующей. Она снялась в первой
своей сцене - и думала о чем-то постороннем. Джилл не могла поверить, что
испытание закончилось. Она подумала, не следует ли подойти к режиссеру и
поблагодарить его, но он был на другом конце площадки и разговаривал с
группой людей. Второй помощник режиссера подошел к ней, похлопал ее по
руке и сказал:
- Все прошло нормально, малышка. Только в следующий раз выучи слова.
За ней был теперь записан фильм - ее первая рекомендация.
"Теперь, - думала Джилл, - у меня все время будет работа!"
Следующую актерскую работу Джилл получила спустя тринадцать месяцев,
когда ей поручили сыграть эпизодическую роль на Эм-джи-эм. В промежутке
она работала в нескольких местах в "гражданской" сфере: рекламировала
товары фирмы "Эйвон", торговала за стойкой с газированной водой и даже
одно время водила такси.
Денег было мало, и Джилл решила снимать квартиру вместе с Хэрриет
Маркус. В квартире было две спальни, и свою Харриет эксплуатировала
нещадно. Она работала манекенщицей в одном из универсальных магазинов в
центре города. Это была привлекательная девушка с хорошим чувством юмора,
с коротко подстриженными темными волосами, черными глазами и фигурой
манекенщицы.
- Когда ты родом из Хобокена, - заявила она Джилл, - то без чувства
юмора не обойтись.
Сначала Джилл немного пугала холодноватая независимость Хэрриет, но
скоро она поняла, что под этой маской искушенности прячется добрая,
испуганная девчушка. Она была постоянно влюблена. Едва Джилл познакомилась
с ней, как Херриет заявила:
- Я хочу познакомить тебя с Ральфом. В следующемся месяце мы
поженимся.
Неделю спустя Ральф отбыл в неизвестном направлении, прихватив с
собой машину Хэрриет. Через несколько дней после его исчезновения Хэрриет
познакомилась с Тони. Этот парень занимался импортом-экспортом, и она
влюбилась в него по уши.
- Он очень влиятельный, - сообщила Хэрриет по секрету Джилл.
Но кто-то явно был не согласен с этим, потому что месяц спустя труп
Тони с запихнутым в рот яблоком был выловлен из реки Лос-Анджелес.
Следующим был Алекс.
- Такого красавчика ты еще не видела, - убеждала ее Хэрриет.
Алекс действительно был красив. Он носил дорогую одежду, водил
эффектный спортивный автомобиль и много времени проводил на ипподроме.
Роман продолжался, пока у Хэрриет не кончились деньги. Джилл злило, что у
Хэрриет было так мало здравого смысла во всем, что касалось мужчин.
- Ничего не могу с этим поделать, - призналась Хэрриет. - Меня так и
тянет к парням, попавшим в беду. Это, наверное, мой материнский инстинкт.
Она усмехнулась и добавила:
- Моя мать была дурой.
Перед глазами Джилл прошла целая процессия женихов Хэрриет. Был Ник,
потом Бобби, потом Джон, потом Реймонд, а потом Джилл потеряла им счет.
Через несколько месяцев после того как они поселились в совместно
снятой квартире, Хэрриет объявила, что она беременна.
- От Леонарда, наверное, - с иронической усмешкой сообщила она, - а
впрочем, в темноте они все как-то на одно лицо.
- А где этот Леонард?
- То ли в Омахе, то ли на Окинаве. С географией у меня всегда было
неважно.
- Что ты собираешься делать?
- Буду рожать.
По субтильности Хэрриет ее беременность стала заметной уже через
несколько недель, и ей пришлось расстаться с работой манекенщицы. Джилл
устроилась на работу в супермаркет, чтобы зарабатывать на жизнь для обеих.
Однажды вечером, вернувшись с работы, она нашла записку от Хэрриет.
Та писала: "Мне всегда хотелось, чтобы мой ребенок родился в Хобокене.
Возвращаюсь домой, к своим. Держу пари, что там уже ждет не дождется меня
какой-нибудь замечательный парень. Спасибо тебе за все". И подпись:
"Хэрриет, монахиня".
Квартира вдруг словно опустела.
21
Это было головокружительное время для Тоби Темпла. В сорок два года
ему принадлежал весь мир. Он шутил с королями и играл в гольф с
президентом, но миллионы его поклонников, любителей пива, ничего не имели
против, так как знали, что Тоби - один из них, он - их защитник, который
доит всех священных коров, высмеивает сильных мира сего, сокрушая обычаи
истеблишмента. Они любили Тоби, зная, что и он любит их.
Во всех своих интервью Темпл упоминал свою мать, и постепенно для
всех она стала святой. Только таким образом Тоби мог разделить с ней свой
успех.
Темпл приобрел красивый особняк в Бель-Эйр, построенный в стиле
тюдор, с восемью спальнями, огромной лестницей, отделанной деревянными
панелями ручной резьбы из Англии. В нем были кинозал, игорный зал, винный
подвал, а на участке находились большой плавательный бассейн, домик
экономки и два гостевых коттеджа. Еще Тоби купил роскошный дом в
Палм-спрингс, несколько скаковых лошадей и троицу комических партнеров.
Всех троих он называл одинаково - Мак, и они обожали его. Выполняли его
мелкие поручения, были его шоферами, доставляли ему девушек в любое время
дня и ночи, сопровождали его в поездках, делали ему массаж. Чего бы не
пожелал хозяин - трио Маков всегда было к его услугам. Они состояли шутами
при "Шуте нации". У Тоби работали четыре секретарши, причем две из них
занимались исключительно его огромной корреспонденцией. Личной его
секретаршей была хорошенькая блондинка в возрасте двадцати одного года,
которую звали Шерри. Такое тело, как у Шерри, мог сконструировать только
сексуальный маньяк, и Тоби требовал, чтобы она носила короткие юбки, а под
ними чтобы ничего не было надето. Это экономило обоим уйму времени.
Премьера первого фильма Тоби Темпла прошла замечательно. Сэм Уинтерс
и Клифтон Лоуренс присутствовали в зале. Потом они все вместе пошли в
"Чейзенс", чтобы обсудить картину.
Тоби получил удовольствие от своей первой встречи с Сэмом после
заключения контракта.
- Это обошлось бы тебе дешевле, если бы ты ответил на мои звонки, -
заявил Тоби и поведал Сэму о том, как пытался к нему прорваться.
- Такое вот невезение, - огорченно сказал Сэм.
Когда они сидели в "Чейзенс", Сэм обратился к Клифтону Лоуренсу.
- Если ты не запросишь руку и ногу, то я бы хотел предложить новый
контракт на три картины для Тоби.
- Встречаюсь еще с одним клиентом. У меня ведь есть и другие клиенты,
мой мальчик.
Тоби как-то странно посмотрел на него, потом сказал:
- Ну да, конечно.
На следующее утро во всех газетах были опубликованы восторженные
отзывы. Все до одного критики предсказывали, что Тоби Темпл и в кино
станет звездой не меньшей величины, чем на телевидении.
Тоби прочитал все рецензии, потом позвонил Клифтону Лоуренсу.
- Поздравляю, мой мальчик, - сердечно сказал Клифтон. - Ты видел
"Рипортер" и "Вэрайети"? Это не рецензии, а признания в любви.
- Ага. И этот мир - просто головка молодого сыра, а я - здоровенная
жирная крыса. Что можно придумать забавнее этого?
- Я же сказал тебе, Тоби, что в один прекрасный день весь мир станет
твоим, и теперь этот день настал: весь мир принадлежит тебе!
В голосе агента звучала глубокая удовлетворенность.
- Клиф, я хотел бы поговорить с тобой. Ты не мог бы подъехать?
- Конечно. Я освобожусь в пять часов и...
- Я имел в виду сейчас.
После непродолжительного колебания Клифтон сказал:
- У меня назначена встреча до...
- Ну, если ты так занят, тогда не надо.
И Тоби повесил трубку.
Минуту спустя позвонила секретарша Клифтона Лоуренса и сообщила:
- Мистер Лоуренс уже едет к вам, мистер Темпл.
Клифтон Лоуренс сидел на кушетке в доме Тоби.
- Ради бога, Тоби, ты ведь знаешь, что для тебя я никогда не бываю
слишком занят. Мне и в голову не приходило, что ты захочешь сегодня меня
видеть, а то бы я не назначал никаких других встреч.
Тоби сидел и пристально смотрел на него - пусть попотеет хорошенько.
Клифтон прочистил горло и сказал:
- Да будет тебе! Ведь ты - мой самый любимый клиент. Разве ты этого
не знал?
"И это правда, - подумал Клифтон. - Это я его сделал! Он - мое
создание. Я наслаждаюсь его успехом не меньше, чем он сам".
Тоби улыбнулся.
- Это действительно так, Клиф? - Он видел, как облегченно
расслабляется тело щегольски одетого маленького агента. - А то я уже начал
было сомневаться.
- Что ты хочешь этим сказать?
- У тебя так много клиентов, что иногда, как мне кажется, ты не
уделяешь мне достаточного внимания.
- Это не так. Я трачу больше времени...
- Я хотел бы, чтобы ты занимался только мной, Клиф.
Клифтон улыбнулся.
- Ты шутишь.
- Нет. Я на полном серьезе. - Он смотрел, как с лица Клифтона сходит
улыбка. - Мне кажется, я достаточно важная персона, чтобы иметь
собственного агента. И когда я говорю "собственного агента", я не имею в
виду человека, который слишком занят для меня, потому что ведет дела еще
дюжины людей. Это как групповой секс, Клиф. Кто-то всегда остается с
эрекцией.
Клифтон с минуту смотрел на него, потом сказал:
- Сооруди-ка нам чего-нибудь выпить.
Тоби пошел к бару, а Клифтон сидел и думал. Он знал, в чем именно
состояла проблема, - не в собственной персоне Тоби и не в сознании им
своей значительности.
Просто Тоби был одинок. Клифтон в жизни не видел человека более
одинокого, чем Тоби. Лоуренсу приходилось наблюдать, как Тоби дюжинами
покупал женщин и пытался щедрыми подарками купить себе друзей. Никому
никогда не разрешалось заплатить по счету в присутствии Тоби. Клифтон
однажды слышал, как один музыкант сказал Тоби: "Тебе не нужно покупать
любовь, Тоби. Все тебя и так любят". Тоби подмигнул ему и сказал: "Зачем
рисковать?"
Этот музыкант исчез навсегда из программы Тоби.
Тоби хотел, чтобы все принадлежали ему целиком. У него была какая-то
бесконечная потребность, и чем больше он приобретал, тем больше эта
потребность становилась.
Клифтон слышал, что Тоби брал с собой в постель до полдюжины девиц
одновременно, пытаясь утолить бушевавший в нем голод. Но это, разумеется,
не помогало. Тоби нужна была особенная девушка, но она все не находилась.
Поэтому он продолжал игру в большие числа.
Он отчаянно нуждался в том, чтобы вокруг него все время были люди.
Одиночество. Тоби избавлялся от него лишь тогда, когда стоял перед
публикой, когда мог слышать ее аплодисменты и чувствовать ее любовь.
"Вообще-то все очень просто", - думал Клифтон. Когда Тоби был не на сцене,
он брал свою публику с собой. Его всегда окружали музыканты, комические
партнеры, авторы, девочки из кордебалета, нокаутированные жизнью комики и
вообще все, кого он мог притянуть на свою орбиту.
А теперь он хотел, чтобы ему принадлежал Клифтон Лоуренс. Только ему.
Клифтон вел дела дюжины клиентов, но их общий доход был не на много
больше, чем тот доход, который получал Тоби от ночных клубов, телевидения
и кино, потому что контракты, которых Клифтону удавалось добиться для
Тоби, были феноменальными. Однако свое решение Клифтон принял не из-за
денег. Он так решил, потому что любил Тоби Темпла и был ему нужен. Точно
так же, как сам нуждался в Тоби. Клифтон вспомнил, какой пресной была его
жизнь до того, как в нее вошел Тоби. Ничего нового, будораживающего в ней
не было уже много лет. Он двигался по инерции, на старых успехах. И сейчас
он думал о том, электрическом возбуждении, которое царило вокруг Тоби, о
веселье и смехе, о глубоком чувстве товарищества, которое было между ними.
Когда Тоби вернулся к Клифтону и вручил ему выпивку, Клифтон поднял
свой бокал и произнес тост:
- За нас с тобой, мой мальчик.
Это было время успехов, веселья и праздников, и Тоби всегда был
гвоздем программы. От него ждали, чтобы он смешил. Актер мог прятаться за
слова Шекспира, или Шоу, или Мольера, певец мог рассчитывать на помощь
Гершвина, Роджерса и Харта или Коула Портера. А вот артист-комик был наг.
Единственным оружием ему служило остроумие.
Импровизации Тоби Темпла быстро приобрели известность в Голливуде. На
приеме в честь престарелого основателя одной студии кто-то спросил Тоби:
"Правда ли, что этому человеку девяносто один год?"
Тоби ответил: "Угу. Когда ему стукнет сто, его распилят пополам и
пустят две штуки за ту же цену".
На одном обеде известный врач, лечивший многих кинозвезд, долго и
нудно рассказывал анекдот группе комических актеров.
- Док, - взмолился Тоби, - не надо забавлять нас, достаточно спасать
нам жизнь!
Один раз для съемок фильма студии понадобились львы, и когда их
провозили мимо Тоби на грузовике, он заорал: "Христиане, выход через
десять минут!"
О розыгрышах, которые устраивал Тоби, стали ходить легенды. Один его
приятель католического вероисповедания лег в больницу на какую-то сложную
операцию. Однажды возле его кровати остановилась красивая молодая монахиня
и положила ему руку на лоб.
- Лоб приятный и прохладный на ощупь. Кожа такая бархатистая.
- Спасибо, сестра.
Она наклонилась над ним и стала поправлять подушки; при этом ее грудь
задевала его по лицу. Бедняга ничего не мог с собой поделать: у него
началась эрекция. Когда сестра занялась одеялом, она задела его
возбудившийся орган рукой. Несчастный чуть не умер от стыда.
- Великий Боже, - воскликнула монахиня. - Что тут у нас такое?
И она подняла одеяло, под которым обнаружила его твердокаменный
пенис.
- Простите ради Бога, сестра, - пролепетал он, заикаясь. - Я право
же...
- Не извиняйся. У тебя просто великолепная штука, - сказала монахиня
и приступила к делу.
Только через полгода он узнал, что это Тэмпл прислал к нему
проститутку.
Выходя однажды из лифта, Тоби повернулся к одному надутому
телечиновнику и сказал: "Кстати, Уилл, как это тебе удалось тогда
отвертеться от обвинения в аморальности?" Двери лифта закрылись, и
чиновник остался внутри с полдюжиной подозрительно косящихся на него
людей.
Когда пришло время обсуждать новый контракт, Тоби договорился, чтобы
к нему в студию доставили дрессированную пантеру. Он открыл дверь в офис
Сэма Уинтерса, когда тот проводил какое-то совещание.
- Мой агент хочет поговорить с тобой, - заявил Тоби. Он втолкнул
пантеру внутрь и захлопнул дверь.
А потом Тоби всем рассказывал эту историю:
- У троих парней в этом офисе чуть не случился сердечный приступ. И
целый месяц в этой комнате воняло мочой пантеры.
На Темпла работали десять постоянных авторов во главе с О'Хэнлоном и
Рейнджером. Но он всегда был недоволен материалом, который писали для него
сценаристы. Как-то раз Тоби ввел в состав писательской группы проститутку,
но, узнав, что его авторы проводят большую часть своего времени в спальне,
он ее уволил. В другой раз Тоби принес на рабочее совещание шарманку и
свою обезьяну. Это выглядело чертовски унизительно, но О'Хэнлон с
Рейнджером и другие авторы мирились с этим, потому что Тоби превращал их
материал в чистое золото, ведь он стал самым лучшим комиком во всем
шоу-бизнесе.
Тоби был щедр до расточительности. Он дарил своим служащим и друзьям
золотые часы, зажигалки, полную экипировку и поездки в Европу. Он носил с
собой огромную сумму денег и платил за все наличными, в том числе и за два
"роллс-ройса". У него легко было вытянуть деньги. Каждую пятницу с дюжину
прихлебателей выстраивались в очередь за подачкой. Однажды Тоби сказал
одному из своих завсегдатаев: "Эй, а ты что здесь делаешь сегодня? Я читал
в "Вэрайети", что ты занят в каком-то фильме". Тот посмотрел на Тоби и
возмутился: "Но мне же полагается двухнедельное уведомление, черт побери,
или нет?"
О Темпле ходило бесчисленное множество всяких историй, и почти все
