соответствовали действительности. Однажды кто-то из авторов опоздал на
рабочее совещание, что считалось непростительным грехом.
- Прошу извинить меня за опоздание, - с трудом проговорил он. - Дело
в том, что сегодня утром моего сынишку сбила машина.
Тоби посмотрел на него и спросил:
- А шутки ты принес?
Все присутствующие были шокированы. После совещания один из авторов
сказал О'Хэнлону:
- Второго такого бесчувственного сукина сына еще надо поискать. Гори
ты огнем - он и тогда тебе воду за деньги продавать будет.
Тоби за свой счет пригласил ведущего хирурга по мозговым травмам,
чтобы тот прооперировал раненого мальчика, и оплатил все больничные счета.
А его отца он предупредил: "Если ты когда-нибудь кому-нибудь обмолвишься
об этом, я вышибу тебя отсюда под зад коленкой".
Только работа заставляла Тоби забыть об одиночестве, только она
приносила ему настоящую радость. Если шоу проходило хорошо, то Тоби был
самым занимательным собеседником, какого можно было пожелать, но если шоу
не удавалось, то он превращался в демона и набрасывался на всех, кто
оказывался в досягаемости для его свирепого остроумия.
В нем была сильно развита собственническая черта. Однажды на рабочем
совещании он обхватил руками голову Рейждера и заявил во всеуслышание:
"Это мое, это принадлежит мне!"
В то же время он возненавидел авторов, потому что нуждался в них, а
нуждаться он ни в ком не хотел и поэтому обращался с ними неуважительно. В
день выдачи зарплаты Тоби делал из их платежных чеков самолетики и пускал
их летать. Писатель увольнялись за малейшее нарушение. Как-то раз один из
писателей пришел на работу с загаром, и Тоби немедленно приказал его
уволить.
- Зачем ты сделал это? - спросил О'Хэнлон. - Он - один из наших
лучших авторов.
- Если бы он работал, - сказал Тоби, - у него не было бы времени
загорать.
Кто-то из только что принятых авторов принес шутку о матерях, и с ним
пришлось расстаться.
Если какой-то гость его программы выступал удачно и смешил
по-настоящему, Тоби обычно восклицал:
- Это здорово! Я хочу видеть вас в этом шоу каждую неделю.
Затем он смотрел на продюсера и говорил:
- Ты слышишь меня?
И продюсер знал, что этого актера никогда больше не следует
приглашать для участия в шоу.
Тоби представлял клубок противоречий. Он не выносил успеха других
комиков, но однажды произошел вот какой случай. Уходя после репетиции,
Тоби проходил мимо артистической уборной когда-то знаменитого комедийного
актера Винни Теркеля, звезда которого давно уже закатилась. И вот Винни
взяли на первую в его жизни драматическую роль в телеспектакле, который
должен был идти в прямом эфире. Он надеялся, что это будет означать для
него возвращение на сцену. Когда Тоби заглянул в дверь, то увидел, что
Винни валяется на диване пьяный. Проходивший мимо режиссер шоу сказал
Тоби:
- Оставь его в покое, Тоби. С ним все покончено.
- А что случилось?
- Ну, ты знаешь, отличительной чертой Винни в его амплуа всегда был
тонкий, дрожащий голос. Мы стали репетировать, и каждый раз, когда Винни
открывал рот и старался быть серьезным, все начинали хохотать. Это
подкосило старика.
- Он очень рассчитывал на эту роль, не так ли?
Режиссер пожал плечами.
- Каждый актер рассчитывает на каждую роль.
Тоби привез Винни Теркеля к себе домой и занялся приведением его в
чувство.
- Это самая лучшая роль в твоей жизни, - внушал он старому
комедианту. - Ты что, собираешься ее провалить?
Винни с убитым видом покачал головой.
- Я ее уже провалил, Тоби. Я не могу с ней справиться.
- Кто тебе это сказал? - резко спросил Тоби. - Никто на свете не
может сыграть эту роль лучше, чем ты.
Старый комик покачал головой.
- Они смеялись надо мной.
- Да, смеялись. А знаешь, почему? Да потому, что ты смешил их всю
свою жизнь. Они и ждали от тебя чего-то смешного. Но если ты будешь
продолжать работать, то переубедишь их. Ты просто поразишь их своей игрой.
Остаток дня Тоби потратил на то, чтобы вернуть Вини Теркелю
уверенность в своих силах. Вечером он позвонил режиссеру домой.
- Теркель сейчас в норме, - сообщил Тоби. - Тебе не о чем
беспокоиться.
- Знаю, что не о чем, - ответил режиссер. - Я уже заменил его.
- Так раззамени его, - потребовал Тоби. - Ты должен дать ему шанс!
- Я не могу так рисковать, Тоби. Он опять напьется и...
- Давай сделаем вот как, - предложил Тоби. - Оставь его на роли. Если
после генеральной репетиции ты все-таки будешь считать, что он тебе не
подходит, я сам сыграю эту роль, причем сделаю это за так.
После паузы режиссер воскликнул:
- Эй, ты это серьезно?
- Можешь закладывать свою задницу.
- Идет, - быстро согласился режиссер. - Передай Винни, чтобы он
завтра утром в девять был на репетиции.
Когда спектакль вышел в эфир, то стал гвоздем сезона. Причем критики
хвалили именно игру Винни Теркеля. Он получил все до одной премии, какие
только были на телевидении, и перед ним открылась перспектива новой
карьеры, уже в качестве драматического актера. Когда он в знак
признательности послал Тоби дорогой подарок, тот вернул его с запиской:
"Это сделал не я, а ты сам". Таков был Тоби Темпл.
Спустя несколько месяцев Тоби поручил Винни Теркелю сыграть сценку у
себя в шоу. Винни "наступил" на одну из коронных острот Тоби, и начиная с
этого момента Тоби подавал ему не те реплики, "резал" его шутки и всячески
унижал его перед сорокамиллионной аудиторией.
Тоби Темпл был и такой тоже.
Кто-то спросил О'Хэнлона, какой же Тоби в действительности, и
О'Хэнлон ответил так: "Вы помните картину, где Чарли Чаплин знакомится с
миллионером? Когда миллионер напивается, то он лучший друг Чарли Чаплина.
А когда он трезв, то вышвыривает того вон. Таков же и Тоби Темпл, только
безотносительно к спиртному".
Как-то раз, во время совещания с руководителями одной телекомпании,
один из младших администраторов почти не открывал рта. Позднее Тоби сказал
Клифтону Лоуренсу:
- По-моему, я ему не понравился.
- Кому?
- Тому парнишке на совещании.
- Почему это тебя волнует? Он - тридцать второй Помощник Никого.
- Он мне не сказал ни слова, - в раздумье произнес Тоби. - Я в самом
деле ему не нравлюсь.
Тоби был так расстроен, что Клифтону Лоуренсу пришлось разыскать того
молодого сотрудника. Он позвонил ему среди ночи и спросил озадаченного
парня:
- Вы имеете что-нибудь против Тоби Темпла?
- Кто, я? Я считаю, что он - самый комичный человек на свете!
- Тогда сделайте одолжение, мой мальчик, позвоните ему и скажите это.
- Что?!
- Позвоните Тоби и скажите, что он вам нравится.
- Ну конечно! Завтра утром первым делом обязательно позвоню ему.
- Звоните сейчас.
- Но ведь сейчас три часа ночи!
- Это ничего. Он ждет вашего звонка.
Когда молодой человек набрал номер Темпла, трубку сняли сразу же. Он
услышал голос Тоби: "Алло!"
Администратор проглотил застрявший в горле комок и произнес заикаясь:
- Я... я просто хотел сказать вам, что считаю вас великолепным
актером.
- Спасибо, дружок, - сказал Тоби и положил трубку.
Окружение Тоби непрерывно расширялось. Иногда он просыпался среди
ночи и звонил друзьям, чтобы приходили сыграть партию в джин, или будил
О'Хэнлона и Рейнджера и вызывал их на рабочее совещание. Он часто всю ночь
напролет смотрел кинофильмы у себя дома, в компании с тремя Маками,
Клифтоном Лоуренсом и полдюжиной "звездочек" и прихлебателей.
И чем больше людей собиралось вокруг Тоби, тем сильнее он чувствовал
свое одиночество.
22
Шел ноябрь 1963 года, и осеннее солнце уступило место слабому,
негреющему свету, падавшему с небес. По утрам теперь стало туманно и
зябко, настала пора первых зимних дождей.
Джилл Касл заходила в заведение Шваба каждое утро, но ей казалось,
что разговоры были всегда одни и те же. "Уцелевшие" обсуждали, кто потерял
роль и почему. Они упивались каждым разносным обзором и обсуждали все
положительные рецензии. Это было похоже на плач неудачников, и Джилл
начала задавать себе вопрос, не становится ли и она такой же, как все
остальные. Она все еще была уверена, что обязательно станет известной
персоной, но, глядя вокруг на одни и те же знакомые лица, Джилл поняла,
что и они все думали точно так же о себе. Неужели мы потеряли контакт с
действительностью и делали ставку на мечту, которой не суждено никогда
осуществиться? Мысль об этом была ей невыносимой.
Джилл стала матерью-исповедницей для этих людей. Они приходили к ней
со своими проблемами, и она выслушивала их и старалась помочь - то
советом, то несколькими долларами, то ночлегом на неделю-другую. Она редко
назначала свидания, потому что была целиком поглощена своей карьерой и
потому, что не встретила никого, кто бы ей нравился.
Каждый раз, когда Джилл удавалось отложить немного денег, она
посылала их матери вместе с длинными, восторженными письмами о том, как
превосходно идут у нее дела. Вначале мать отвечала на ее письма,
уговаривая Джилл раскаяться и стать невестой Христовой. Но поскольку Джилл
время от времени снималась в фильмах и посылала домой больше денег, мать
начала даже гордиться карьерой дочери. Она больше не была против того, что
Джилл выбрала путь актрисы, но настаивала, чтобы та добивалась ролей в
религиозных фильмах. "Я уверена, что мистер де Милль даст тебе роль, если
ты объяснишь ему, какое религиозное воспитание ты получила", - писала она
Джилл.
Одесса - небольшой городок. Мать Джилл все еще работала на "нефтяных
людей", и Джилл знала, что она обязательно будет рассказывать о ней, что
рано или поздно Дэвид Кенион услышит о ее успехах. Поэтому в письмах Джилл
сочиняла истории о всех кинозвездах, с которыми работала, никогда не
забывая называть их просто по имени. Она научилась уловке всех актеров на
эпизодических ролях - договариваться с работающим на съемочной площадке
фотографом, чтобы он сфотографировал ее стоящей рядом с
актером-кинозвездой. Фотограф отдавал ей два отпечатка, и Джилл посылала
один матери, а другой оставляла себе. В письмах она давала понять, что до
статуса кинозвезды ей остается всего один шаг.
По обычаю, существующему в Южной Калифорнии, где никогда не выпадает
снег, за три недели до Рождества по Голливудскому бульвару проходит
шествие с Санта-Клаусом, а после этого каждый вечер и до самого кануна
Рождества ладья Санта-Клауса повторяет этот путь. Жители Голливуда столь
же добросовестно относятся к празднику младенца Иисуса, как и их северные
соседи. Они не виноваты, что "Слава Всевышнему на небесах", "Тихая ночь" и
"Рыженосный олень Рудольф" доносятся из домашних и автомобильных
радиоприемников в городе, изнемогающем от жары. Они столь же горячо жаждут
настоящего, белого Рождества, как и другие американцы, но так как знают,
что Бог им этого не пошлет, то научились сами создавать желаемое. Они
развешивают на улицах рождественские лампочки, ставят везде искусственные
елки с вырезанными из папье-маше Санта-Клаусами с санями и оленями.
Кинозвезды и характерные актеры всеми силами добиваются участия в шествии
с Санта-Клаусом - не потому, что горят желанием поддержать праздничное
настроение у тысяч детей и взрослых, выстраивающихся вдоль улиц, по
которым проходит шествие, а из-за того, что оно показывалось по
телевидению и их лица увидят зрители всего материка.
Джилл Касл стояла на углу одна и смотрела на длинную вереницу
кативших мимо нее украшенных платформ, с которых кинозвезды приветливо
махали своим восторженным поклонникам. В этом году обер-церемониймейстером
шествия был Тоби Темпл. Толпы его обожателей неистово кричали, когда мимо
них проезжала его платформа. Перед Джилл на мгновение мелькнуло
простодушное лицо Тоби с его лучезарной улыбкой и тут же скрылось.
Прошел, играя, оркестр голливудской средней школы, за ним проплыла
платформа масонского храма и промаршировал оркестр морской пехоты.
Гарцевали всадники в костюмах ковбоев, шел оркестр Армии Спасения. Тут
были поющие группы с флагами и лентами, платформа "Ягодной фермы Нотта",
украшенная сделанными из цветов животными и птицами, пожарные машины,
клоуны и джазбанд. Все это, может быть, и не передавало духа
рождественских праздников, зато было вполне в духе голливудского зрелища.
Джилл случалось работать с некоторыми из характерных актеров, ехавших
сейчас на платформах. Один из них помахал ей и крикнул с высоты:
- Привет, Джилл! Как дела?
Несколько человек из толпы обернулись и с завистью на нее посмотрели,
и это дало ей чудесное ощущение собственной значимости: людям известно,
что она работает в кинобизнесе. Рядом с ней глубокий грудной голос
произнес:
- Извините, вы - актриса?
Джилл обернулась. Она увидела высокого, светловолосого, красивого
молодого человека лет двадцати пяти. Его лицо покрывал загар, а
приветливая улыбка обнажала белые ровные зубы. Он был одет в старые джинсы
и синюю твидовую куртку с кожаными заплатами на локтях.
- Да.
- Я тоже. То есть актер. - Он широко улыбнулся и прибавил: -
Пытающийся пробиться.
Джилл указала на себя и сказала:
- Пытающаяся пробиться.
Он засмеялся:
- Можно предложить вам чашку кофе?
Его звали Алан Престон, он приехал из Солт-Лейк-Сити, где его отец
служил пресвитером в морской церкви.
- У меня в детстве было слишком много религии и слишком мало
развлечений, - признался Алан Джилл.
"Это звучит почти пророчеством, - подумала Джилл. - У нас с ним был
совершенно один и тот же тип окружения".
- Я неплохой актер, - грустно сказал Алан, - но жизнь в этом городе
поистине сурова. Дома все хотят тебе помочь. А здесь кажется, будто все
ополчились против тебя.
Они проговорили до закрытия кафе и к тому времени уже стали старыми
друзьями. На вопрос Алана, не хочет ли она зайти к нему, Джилл лишь на
секунду замешкалась с ответом.
- Хорошо, пойдем.
Алан Престон жил в доме, где сдавались меблированные комнаты, за
Хайлэнд-авеню, в двух кварталах от Голливудского амфитеатра. У него была
маленькая комнатка в задней части дома.
- Им бы следовало назвать это место "Подонки", сказал он Джилл. - Ты
бы видела, что за типы здесь живут. Все они думают, что обязательно
преуспеют в шоу-бизнесе.
"Совсем как мы", - подумала Джилл.
Меблировка комнаты Алана состояла из кровати, бюро, стула и
небольшого расшатанного стола.
- Я просто жду, когда смогу обзавестись собственным жильем, -
объяснил Алан.
Джилл засмеялась:
- Я тоже.
Алан хотел было притянуть ее к себе, но она отстранилась.
- Пожалуйста, не надо.
Он с минуту смотрел на нее, потом мягко сказал: "Хорошо", - и Джилл
вдруг ощутила неловкость. И вообще, что она делает здесь, в комнате этого
человека? Джилл знала ответ на этот вопрос. Она была отчаянно одинока. Ей
очень нужен был кто-то, с кем она могла бы поговорить, она жаждала ощутить
себя в кольце мужских рук, которые обнимали бы, ободряли ее и говорили ей,
что все будет прекрасно. Как давно у нее не было ничего подобного! Она
подумала о Дэвиде Кенионе, но то была иная жизнь, иной мир. Он так нужен
был ей, что это лишение причиняло физическую боль. Какое-то время спустя,
когда Алан Престон снова обнял Джилл, она закрыла глаза и представила
себе, что это Дэвид целует ее, раздевает, любит ее.
Джилл провела эту ночь с Аланом, а через несколько дней он переехал в
ее квартирку.
Ей еще не приходилось встречать человека, который был столь же
незакомплексован, как Алан Престон. Всегда добродушно-весел и расслаблен,
он жил каждый день так, как получалось, совершенно не заботясь о дне
завтрашнем. Когда Джилл заводила разговор на тему о его образе жизни, он
говорил: "Эй, а ты помнишь "Рандеву в Самарре"? Если что-то должно
случиться, то оно обязательно случится. Судьба сама тебя найдет. Нет
смысла за ней гоняться".
После того как Джилл уходила на поиски работы, Алан обычно еще долго
валялся в постели. Вернувшись, она заставала его сидящим в кресле: он либо
читал, либо пил пиво с друзьями. Он не приносил в дом никаких денег.
- Дура ты, - сказала Джилл одна из подруг. - Он спит в твоей постели,
ест твою пищу, пьет твое спиртное. Гони его к чертям.
Но Джилл не последовала этому совету.
Сейчас она впервые стала понимать Хэрриет.
Джилл теперь знала, почему ее приятельница так отчаянно цеплялась за
мужчин, которых не любила, даже ненавидела.
Она боялась одиночества.
Джилл сидела без работы. До Рождества оставалось всего несколько
дней, у нее закончились почти все деньги, а ей надо было обязательно
послать матери рождественский подарок. Проблему решил Алан. Однажды утром
он ушел из дому рано, не объяснив, куда идет. Вернувшись, он сказал Джилл:
- Для нас есть работа.
- Что за работа?
- Актерская, конечно. Мы ведь актеры, не так ли?
Джилл посмотрела на него с внезапно появившейся надеждой.
- Ты это серьезно?
- Разумеется, серьезно. Я встретил одного приятеля, он режиссер.
Завтра начинает снимать картину. Там нашлись роли для нас обоих. Платит по
сотне каждому за один день работы.
- Так это же замечательно! - воскликнула Джилл. - Сто долларов!
На эти деньги она сможет купить своей матери какой-нибудь красивой
английской шерсти на зимнее пальто, да еще останется на хороший кожаный
кошелек.
- Только фильм немного неприличный. Они его снимают в помещении за
чьим-то гаражом.
Джилл пожала плечами:
- Что мы теряем? Это же роль.
Гараж находился в южной части Лос-Анджелеса, в районе, который за
короткий срок из фешенебельного превратился в район, где обитали люди
среднего достатка, а затем и вовсе пришел в упадок.
У двери их приветствовал смуглый человек невысокого роста. Пожав
Алану руку, он радостно сказал:
- Ты пришел, дружище. Чудесно!
Затем повернулся к Джилл и одобрительно присвистнул.
- Ты не соврал, приятель. Она - девочка что надо!
Джилл, это Питер Терралио. Джилл Касл, - представил их друг другу
Алан.
- Здравствуйте! - сказала Джилл.
- Пит - режиссер, - пояснил Алан.
- Режиссер, продюсер, главный мойщик бутылок, всего понемногу.
Проходите.
Он провел их через пустой гараж в коридор, где когда-то размещались
комнаты прислуги. Туда выходили двери двух спален. Дверь одной из них была
открыта. Подходя к ней, она услышала голоса. Джилл заглянула внутрь и
остановилась потрясенная, не веря тому, что увидела. На кровати, стоявшей
посреди комнаты, лежали четыре обнаженных человека: один чернокожий
мужчина, один мексиканец и две девушки - белая и чернокожая. Оператор
налаживал освещение, а одна из девушек упражнялась на мексиканце в
феллацио. Девушка остановилась на минуту, чтобы перевести дыхание, и
воскликнула:
- Ну ты, палка, давай вставай!
Джилл почувствовала, что ей становится дурно. Она резко повернула к
двери, хотела броситься назад по коридору, но у нее подогнулись колени.
Алан обхватил ее рукой, чтобы поддержать.
- С тобой все в порядке?
Она не смогла ответить ему. У нее вдруг начала раскалываться голова,
а в желудке появилась невыносимая резь.
- Подожди здесь, - приказал Алан.
Он вернулся через минуту с пузырьком красных пилюль и бутылкой водки.
Вытряхнув две пилюли, протянул их Джилл.
- От них тебе станет лучше.
Джилл положила пилюли в рот; в голове у нее стучало.
- Запей вот этим, - велел ей Алан.
Она сделала так, как он сказал.
- На еще.
Алан дал ей еще одну пилюлю. Она проглотила ее с водкой.
- Тебе надо на минуту прилечь.
Он повел Джилл в пустую спальню, и она легла на кровать, двигаясь
медленно-медленно. Пилюли начали действовать. Она почувствовала себя
немного лучше. Горькая желчная отрыжка прекратилась.
Через пятнадцать минут головная боль стала проходить. Алан дал ей еще
одну пилюлю. Джилл проглотила ее не задумываясь. Она сделала еще глоток
водки. Какая же это благодать, когда проходит боль! Алан вел себя как-то
странно - кружился вокруг кровати.
- Сядь спокойно, - сказала она.
- Я и сижу спокойно.
Джилл это показалось забавным, и она смеялась, пока слезы не
покатились по ее лицу.
- Что... что это за таблетки?
- От головной боли, дорогуша.
Терралио заглянул в комнату и спросил:
- Как у нас дела? Все довольны?
- Вс... все довольны, - пробормотала Джилл.
Терралио посмотрел на Алана и кивнул.
- Пять минут, - произнес он и быстро ушел.
Алан наклонился над Джилл, стал гладить ее грудь и бедра, потом
поднял юбку и просунул руку ей между ног. Это действовало
чудесно-возбуждающе, и Джилл вдруг захотелось, чтобы он вошел в нее.
- Послушай, малышка, - сказал Алан, - я не стал бы просить тебя
сделать что-то плохое. Ты будешь просто заниматься любовью со мной. Мы
ведь и так этим занимаемся, только сейчас нам за это платят. Двести
долларов. И все деньги - твои.
Она покачала головой, но ей показалось, что на это ушла целая
вечность.
- Я не могу этого делать, - произнесла она неразборчиво.
- Почему не можешь?
Ей пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить.
- Потому что я... я собираюсь стать кинозвездой. Нельзя сниматься в
порнофильмах.
- А со мной потрахаться хочешь?
- Да! Да! Я хочу тебя, Дэвид.
Алан хотел что-то сказать, потом усмехнулся.
- Конечно, бэби. Я тоже тебя хочу. Пошли.
Он взял Джилл за руку и поднял ее с кровати. У нее было такое
чувство, будто она летит.
Они прошли по коридору и остановились в дверях первой спальни.
- О'кей, - обрадовался Терралио, когда увидел их. - Оставляем
мизансцену как есть. Вольем немного свежей крови.
- Простыни менять? - спросил кто-то.
- За каким хреном? Здесь не Эм-джи-эм.
Джилл вцепилась в Алана.
- Дэвид, здесь люди.
- Они сейчас уйдут, - успокоил ее Алан. - Вот, возьми.
Он вынул еще одну пилюлю и дал ее Джилл. Потом поднес к ее губам
бутылку с водкой, и она проглотила пилюлю. С этого момента все стало
происходить в каком-то тумане. Дэвид раздевал ее, говоря что-то
успокаивающее. Потом она оказалась с ним на кровати. Своим обнаженным
телом он придвинулся совсем близко к ней. Вспыхнул яркий свет, ослепляя
ее.
- Возьми это в рот, - произнес голос Дэвида.
- О да, да!
Она нежно погладила _э_т_о_ и хотела взять в рот, но кто-то в комнате
что-то сказал, и Дэвид отодвинулся от нее, так что Джилл оказалась лицом к
свету и зажмурилась от нестерпимой яркости. Она почувствовала, как ее
опрокинули на спину, как потом Дэвид вошел в нее и стал любить ее, и
одновременно его пенис был у нее во рту. Она так любит Дэвида! Свет и
доносившиеся откуда-то разговоры мешали ей. Джилл хотела сказать Дэвиду,
чтобы он убрал их, но была в каком-то бредовом экстазе, оргазм за оргазмом
сотрясали ее тело, пока ей не стало казаться, что оно вот-вот разорвется
на части. Дэвид любит ее, а не Сисси, он вернулся к ней, и они поженились.
Они проводят такой чудесный медовый месяц.
- Дэвид... - стонала она.
Джилл открыла глаза и увидела над собой мексиканца, который проводил
языком вдоль ее тела. Она хотела спросить его, где Дэвид, но не могла
произнести ни слова. Она закрыла глаза, а мексиканец стал проделывать
восхитительные вещи с ее телом. Когда Джилл снова открыла глаза, то
мужчина каким-то образом превратился в женщину с длинными рыжими волосами
и большими грудями, которые елозили по животу Джилл. Потом эта женщина
стала ласкать ее языком, Джилл закрыла глаза и провалилась в беспамятство.
Двое мужчин стояли и смотрели на лежащую на кровати фигуру.
- С ней все будет в порядке? - спросил Терралио.
- Конечно, - заверил Алан.
- Ты действительно умеешь их находить, - восхищенно сказал Терралио.
- Она просто потрясающая. Лучше у меня еще не было.
- Рад это слышать, - ответил Алан и протянул руку.
Терралио вытащил из кармана толстую пачку банкнот и отделил две из
них.
- Вот возьми. Не хочешь зайти к нам на небольшой рождественский обед?
Стелла будет рада тебя видеть.
- Не могу, - сказал Алан. - Провожу Рождество с женой и детьми.
Улетаю ближайшим рейсом во Флориду.
- Чертовски клевая выйдет на этот раз картина, - кивнул Терралио на
лежащую без чувств девушку. - Как бы ее назвать в титрах?
Алан усмехнулся.
- А почему бы не взять ее настоящее имя? Жозефина Чински. Когда
картина пойдет в Одессе, то доставит всем ее друзьям истинное наслаждение.
23
Все ложь и обман! Время - это никакой не друг, врачующий все раны;
время - это враг, уродующий и убивающий молодость.
Времена года сменяли друг друга, и каждый сезон приносил новый
"урожай продукции" для Голливуда. Конкуренты прибывали на попутных
машинах, мотоциклах, поездах и самолетах. Все они были восемнадцатилетние,
длинноногие и гибкие, со свежими молодыми лицами и белозубыми улыбками,
которые не нуждались в коронках. И с появлением каждого нового "урожая"
Джилл становилась на год старше. Шел 1964 год, ей исполнилось двадцать
пять лет.
Сначала случай со съемками порнографического фильма не на шутку
испугал Джилл. Она жила в страхе, что какой-нибудь режиссер узнает об этом
и занесет ее в черный список. Но проходили недели, потом месяцы, и Джилл
постепенно перестала бояться. Но она изменилась. Каждый проходящий год
оставлял на ней свой отпечаток, налет жестокости - что-то вроде годовых
колец дерева. Она начала ненавидеть всех тех людей, которые не хотели дать
ей шанс играть, людей, дававших обещания, которые они никогда не
исполняли.
Джилл поменяла уже много мест с монотонной, неблагодарной работой.
Она работала секретарем и регистратором, поварихой в буфете и приходящей
няней, натурщицей и официанткой, телефонисткой и продавщицей, - и все в
ожидании "вызова".
Но "вызова" по-прежнему не было. И Джилл все больше ожесточилась.
Время от времени ей перепадали немые роли или роли, состоящие из
единственной фразы, но дальше этого дело не шло. Она подходила к зеркалу и
читала там послание Времени: "Торопись!" Смотреть на свое отражение - все
равно что оглядываться на пласты прошлого. Это была все та же молодая
девушка, которая приехала в Голливуд семь бесконечных лет тому назад. Но
уже различимы стали мелкие морщинки в уголках глаз и более глубокие линии
шли от крыльев носа к подбородку как предупредительные сигналы убегающего
времени и несхваченного успеха, как памятные отметины всех бесчисленных и
печальных маленьких поражений. "торопись, Джилл, торопись!"
И именно поэтому, когда Фред Каппер, восемнадцатилетний помощник
режиссера у "Фокса", сказал Джилл, что даст ей хорошую роль, если она
согласится переспать с ним, она решила, что уже пора говорить "да".
Она встретилась с Фредом Каппером на студии во время его перерыва на
ленч.
- У меня всего полчаса, - предупредил он. - Дай-ка подумать, где мы
можем ненадолго уединиться.
Он с минуту постоял, нахмурив брови и глубоко задумавшись, потом
просиял:
- В дубляжную. Пошли.
Дубляжная оказалась маленькой, звукоизолированной проекционной
кабиной, где все звуковые дорожки перезаписывались на одну катушку.
Фред Каппер оглядел пустую комнату и досадливо сказал:
- Вот черт! Раньше у них здесь стояла маленькая катушка.
Он посмотрел на часы.
- Придется так обойтись. Раздевайся, дорогуша. Дубляжная бригада
вернется через двадцать минут.
Несколько секунд Джилл смотрела на него, чувствуя себя шлюхой,
ненавидя его. Но вида не показывала. Она пыталась добиться успеха своим
путем и потерпела неудачу. Теперь она попробует сделать это на их
условиях. Она сняла платье и трусики. Каппер не стал возиться с
раздеванием. Он просто расстегнул молнию и вынул свой набухший пенис.
Потом посмотрел на Джилл и ухмыльнулся:
- У тебя красивая задница. Наклонись.
Джилл оглянулась, ища, на что бы опереться. Перед ней стояла машина
смеха, имевшая вид консоли на колесах, заполненная петлями фонограмм с
записями смеха, которые управлялись кнопками на наружной панели.
- Ну давай, наклоняйся.
Джилл поколебалась секунду, потом наклонилась вперед и оперлась на
руки. Каппер зашел сзади, и она почувствовала, как его пальцы разводят ей
ягодицы. В следующий момент она ощутила, как конец его пениса тычется в
отверстие заднего прохода.
- Подожди! - воскликнула Джилл. - Не туда! Я... я не могу...
- Покричи-ка для меня, бэби!
И он всадил в нее свой член, раздирая ее неимоверной болью. С каждым
криком он входил глубже и резче. Она сделала отчаянную попытку вырваться,
но он держал ее за бедра, всаживая и выдергивая свой пенис, и не выпускал
ее. Она потеряла равновесие. И когда стала шарить впереди себя в поисках
новой опоры, то ее пальцы коснулись кнопок машины смеха, и вмиг комната
наполнилась безумным смехом. Корчась от жгучей, невыносимой боли, Джилл
заколотила по машине руками, и в комнате рассмеялась женщина, гоготнула
небольшая толпа людей, прыснула девушка и еще сто голосов фыркали,
посмеялись и оглушительно хохотали в ответ на какую-то неприличную шутку.
Джилл кричала от боли, и эхо ее криков металось от стены к стене.
Внезапно она ощутила подряд несколько быстрых содроганий, и спустя
секунду находившийся в ней кусок чужеродной плоти был извлечен, а смех в
комнате постепенно смолк. Джилл постояла неподвижно с закрытыми глазами,
стараясь справиться с болью. Когда она наконец смогла выпрямиться и
повернуться, Фред Каппер застегивал молнию на брюках.
